Текст книги "Наташа. Новая повесть о Ходже Насреддине"
Автор книги: Александр Климай
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)
– Ты кто? – с трудом прохрипел человек, пытаясь приподняться на локтях.
Но силы, видимо, оставили его, и он так и остался лежать в прежнем положении. Мальчик не смог ответить – его язык, тяжелый, сухой и к тому же прилипший во рту, не двигался. Сделав дело, он только теперь по-настоящему испугался. Но это чувство – естественное для данной обстановки – не полностью поглотило мальчугана. Живой интерес к происходящему и желание помочь сделали свое дело. Как бы то ни было, но Насреддин не оставил беднягу. Между тем пострадавший, придя в себя, осмотрелся по сторонам:
– Неужели это ты спас меня?!
В ответ Насреддин кивнул головой.
– Как тебя зовут?
– Ходжа, – заплетающимся языком, наконец, смог выговорить он.
Незнакомец неловко повернулся и застонал.
– Развяжи меня, – тихо приказал он.
Мальчик долго копался, распутывая туго стянутые веревки. В конце концов пострадавший был полностью освобожден от крепко держащих его пут. Он облегченно вздохнул и, расправив затекшие члены, с трудом сел. Его покачивало. Несмотря на сгущающиеся сумерки, Насреддин заметил мертвенную бледность его смуглого лица. На мгновение Ходже показалось, что перед ним призрак – сердце ушло в пятки, и он рванулся в сторону. Но отчетливо прозвучавший голос спасенного вновь остановил его:
– Не уходи, Ходжа… Мне нужна твоя помощь. Ты знаешь, кто я?
Мальчик отрицательно покачал головой. На лице богача появилась кривая усмешка:
– Может быть, это и хорошо… А за то, что ты спас меня, тебе полагается награда…
Он с трудом стащил с безымянного пальца сверкающий перстень и протянул Ходже. Мальчик недоверчиво посмотрел на драгоценность и не двинулся с места, но в следующий момент он, позабыв обо всем, уже ловил брошенное ему кольцо. Поймав его, Насреддин услышал:
– Не рассказывай никому о том, что здесь случилось, – ты ничего не видел! Об этом знают только трое: я, ты и Аллах. Да будет благословенно его имя во веки веков. Аминь!
Мальчик как эхо повторил: «Аминь!».
– А с мерзавцами я рассчитаюсь – они не будут долго осквернять этот благословенный мир, созданный Всевышним!
В этот момент на обрыве показались люди с горящими факелами. Незнакомец напрягся, в его глазах мелькнула тревога, но почти тут же он выпрямился и резко поднял руку вверх:
– Абду-л-Кадыр! Я здесь! – услышал Насреддин властный окрик пострадавшего.
Мальчик вздрогнул и попятился, стараясь не шуметь. Вновь в голове мелькнула мысль об эмире. Ходжа и не помнил, как в конце концов взобрался по обрывистому берегу и припустил домой так, что, пожалуй, ни один арабский скакун не смог бы его догнать.
Совершенно уставший, перепуганный и дрожащий, мальчик влетел в дом Шир-Мамеда.
Не раз бывало, что он поздно возвращался домой, вызывая этим недовольство гончара, но сегодня его ожидало наказание. Но увидев мокрого, стучащего зубами Ходжу, старики переглянулись – о наказании не могло быть и речи. Старуха запричитала и всю ночь не отходила от сына. Несмотря на жару и духоту в доме, Насреддин зарылся в тряпки так, что один лишь шайтан мог найти его среди лохмотьев.
Далеко за полночь мальчик, наконец, забылся и уснул. Даже во сне он громко вскрикивал, приводя тем самым своих родителей в состояние крайнего беспокойства.
– И где этот мальчишка так вывозился? – проворчал Шир-Мамед, встряхивая мокрый и грязный халат сына.
Из кармана вывалился какой-то небольшой металлический предмет и, звякнув, покатился в угол. Кряхтя, гончар долго шарил по полу.
– Да будет тебе, старый, ползать на четвереньках! – не выдержала старуха. – Шел бы лучше спать Я… – она не закончила свою нравоучительную речь, уставившись на найденный Шир-Мамедом перстень. Казалось, они разом лишились дара речи, ибо ни один из них не мог вымолвить ни слова при виде этой великолепной драгоценности, достойной руки самого первого визиря эмира Бухары, а может быть, даже и… страшно подумать…
Но вскоре способность издавать членораздельные звуки вернулась к старикам, и они оба, как по команде, зашептали слова молитвы, обращенные к Всевышнему. Простому смертному было бы трудно, наверное, постигнуть смысл этой просьбы, настолько сумбурно была она изложена. Но то, что все же успели понять мы, сводилось к следующему: старики молили Аллаха, чтобы он уберег их чадо от воровства и прочих других соблазнов шайтана.
Одним словом, утреннюю молитву старики родители встретили не в лучшем расположении духа. Они не хотели верить, что Ходжа способен украсть – не таким растили они своего сына. Но факт оставался фактом, да и само поведение Насреддина вызывало в сердцах стариков смятение и тревогу…
ГЛАВА 5
В этот день Ходжа проснулся очень поздно. Шир-Мамед в нетерпеливом ожидании рассеявшего или, наоборот, подтвердившего бы его подозрения разговора уже успел испортить два горшка. И в этом видел неудовольствие Аллаха. На утренней заре старик с особым усердием совершил молитву, но Всевышний, видимо, не внял его словам и решил наказать за нерадивое воспитание сына.
Люди всегда придумывают что-то, приписывая затем свои ничтожные мысли и поступки воле Аллаха… Смешон человек, рассуждающий так, ибо волю Всевышнего могут знать лишь избранные из людей, а их немного…
Шир-Мамед, конечно, не входил в это число, а поэтому по-своему истолковал удачу, постигшую его в исполнении третьего горшка. На время он даже забыл о ночных злоключениях.
Искусство, с которым был сделан сосуд, действительно заслуживало похвалы и восхищения. Мальчик как нельзя вовремя вошел в мастерскую гончара.
– Ты посмотри, Ходжа! – воскликнул старик, увидев сына. – Этот сосуд стоит того, чтобы его пригубил сам первый визирь!..
С последнем словом ощущение блаженства, возникшее в душе гончара, стало быстро куда-то улетучиваться, так как вспомнилось ночное приключение.
Шир-Мамед крякнул, не зная, что сказать. В душе старик полностью доверял Насреддину – мальчишка мог нашалить, иногда неправильно понять и не так, как нужно, выполнить поручение, но чтобы украсть?! Но кого из нас не гложет коварный червь сомнения в самый неподходящий момент жизни?
«А может быть, он его нашел?!» – неожиданно осенила гончара свежая мысль.
Он внимательно взглянул на Ходжу и, увидев сзади того свою жену, бледную, но решительно настроенную в любой момент броситься на защиту своего чада, кашлянул и, прочистив горло, начал:
– А скажи, Ходжа… откуда у тебя эта вещица?
Мальчик, уже забывший о вчерашнем приключении и не готовый поэтому к такому вопросу, удивленно уставился на сияющий перстень, но, вспомнив вечерние события, как-то съежился и посмотрел на родителя, как показалось Шир-Мамеду, виновато. Его молчание расценилось гончаром как признание вины.
– Как же это так?! А, Насреддин? Неужели нашу старость ты покроешь таким позором?!
– Каким, ата? – не понимая, спросил мальчик.
– Не хочешь ли ты сказать, что впервые видишь этот перстень? Или, быть может, ты нашел его в одном из арбузов Абдурахмана?! – в голосе гончара послышалась угроза, так не свойственная добродушному Шир-Мамеду. – Говори, где ты взял это!
Ходжа попятился и уперся спиной в полосатое платье матери. Насупившись и глядя в пол, он тихо произнес:
– Я не вор… я поклялся именем Аллаха ничего никому не рассказывать.
Старики переглянулись:
– Но родители никогда не подведут тебя. – с видимым облегчением произнес Шир-Мамед.
Он уже пожалел о своем недоверии. Наступила неловкая пауза, которую прервал гончар:
– Ну, если ты дал слово, то держи его.
– Нет, ата, я, пожалуй, все расскажу вам, но больше никому, даже этому балбесу Ахмедке… Ведь это он проболтался про арбузы?
– Да, сынок… – подтвердила старуха. – Он прибегал вчера вечером…
– Ай, Ходжа!.. – добавил гончар. – Как нехорошо… – но губы его растянулись в невольной улыбке.
Насреддин не утаил подробностей своего приключения, чем немало озадачил престарелых родителей. Шир-Мамед быстро собрался на базар, прихватив с собой пару симпатичных горшков для продажи. Гончар не сомневался, что это событие эхом откликнется на сегодняшнем всезнающем бухарском базаре… Старик добрался до площади, когда она уже гудела, волновалась и двигалась, заполненная многоцветной, многоязычной толпой. Повсюду слышался разноголосый гомон купцов, дервишей, зубодеров, нищих и водоносов… Пестрая одежда, чалмы, разные наречия заполнявших площадь людей, рев ишаков, мелькание верблюжьих горбов и морд – все это сливалось в невообразимый гул и движение. А пыль, поднимавшаяся от всего этого, попадала в ноздри, вызывая возглас: «Ап-чхи», который периодически повторялся хором среди людей и животных.
Шир-Мамед с трудом пробился к гончарному ряду, звон горшков которого он безошибочно определил еще издали.
Оставим на время нашего гончара и вернемся к нему домой…
Беспокойный по своей натуре. Ходжа ни минуты не мог сидеть на месте. Как только родители спрятали от него перстень (во всяком случае это они так думали, что драгоценность в надежном тайнике) и почтенный Шир-Мамед удалился на базар, Насреддин оказался в мастерской и тут же приступил к изготовлению задуманной фигурки. Но глина на сей раз не хотела слушаться его рук. Забыв обо всем и высунув язык от усердия, мальчик старательно разминал мягкие комья, пытаясь воспроизвести облик толстяка. Неожиданно ему захотелось опорожнить свой кишечник и, сидя за этим, несомненно, нужным и полезным делом, он вдруг представил купца в такой же позе…
Работа сразу наладилась – из бесформенной массы быстро появилось нечто, очень похожее на толстяка Абдурахмана, задумчиво нахохлившегося в позе орла.
…Теперь нужно было сохранить в тайне это произведение искусства, ибо подобное расточительство материала могло вызвать со стороны родителя длинную нравоучительную тираду. Первое время Ходжу удивляла необъяснимая в его глазах скупость Шир-Мамеда. «Столько глины вокруг! Бери – не хочу!» И в ответ слышал неизменное: «Нельзя! Во всем должна быть умеренность и польза!..»
Вернемся, однако, на знаменитый бухарский базар…
Благочестивый Шир-Мамед, несмотря на поспешность, с которой он приближался к своей цели, все же опоздал к началу торговли – его соперники по гончарному искусству уже успели заработать немало звонких таньга и добродушно посмеивались над его нерасторопностью. А недоброжелатели и завистники – были и такие, не умеющие создавать такую же тонкую и звонкую посуду, как у Шир-Мамеда, и поэтому с желчью смотревшие на своего более удачливого в торговле соседа – со злорадством недоумевали по поводу двух его горшков, которые вместо обычного воза посуды представил гончар сегодня на суд покупателей.
Несмотря на косые взгляды жадных торговцев, Шир-Мамед и на этот раз поймал птицу удачи. Он уже укладывал вырученные от продажи деньги в пояс, когда по многочисленным рядам – оружейным, красильным, ювелирным и прочим – словно молния пролетела новость, поразившая всех, ибо эта новость касалась эмирского престола. Всякий сознательный, а тем более торговый человек понимает – какая власть, такая и жизнь. Ведь один властелин введет такие налоги, что любая торговля будет невыгодна и жизнь превратится в жалкое существование. Другой же так повернет дело, что все будут довольны. Ведь сказал один человек: «Там, где великие мудрецы имеют власть, подданные не замечают их существования. Там, где властвуют мудрецы, народ бывает привязан к ним и хвалит их. Там, где властвуют меньшие мудрецы, народ боится их, а там, где еще меньшие, народ презирает их».
– Ты слышал?! Ты слышал? – шептали многоголосые уста, а любопытные уши моментально улавливали подробности чрезвычайного происшествия…
– Ты слышал известие из эмирского дворца? – донесся до Шир-Мамеда шепот соседа. – Говорят, сегодня будет казнен великий визирь и место первого министра освободится.
– Уж не для тебя ли, почтенный Хаким, его приготовят? – весело съязвил другой сосед.
– Да где мне!.. – махнул рукой рассказчик. – Я думаю, найдется немало почтенных мужей и во дворце, готовых перегрызть друг другу глотки из-за столь почетного места.
– Вот и люди то же говорят, – примирительно произнес сосед Хакима, бросая быстрые взгляды по сторонам, – на всякий случай.
– Что, ищешь шпионов?.. Им сейчас не до нас. У них сегодня есть более важное дело, чем подслушивать то, о чем известно всем.
– Так что же случилось?
– Рассказывают, что вчера вечером принц Мухаммед был похищен и вывезен из дворца в неизвестном направлении.
– О, Аллах! – только и воскликнул слушавший.
Впрочем, слушателей было уже несколько, они тесным кружком столпились вокруг Хакима. Некоторые кое-что слышали о случившемся и хотели узнать новые подробности, другие, такие, как Шир-Мамед, только приобщались к известию.
– …Вывезти принца из дворца мимо многочисленной охраны дело не простое. А это значит, что тут замешан кто-то из больших людей… Наш пресветлый эмир хоть и нездоров сейчас, но крепко держит в своих руках все дела. На счастье принца, он зачем-то потребовался эмиру, и повелитель послал за наследником. Мухаммеда нигде не могли найти. Все были подняты на ноги, но тщетно. Эмира едва не хватил удар от такого известия. Ведь принц единственный его великовозрастный наследник. Но всемогущий Аллах смилостивился над нашим повелителем… – рассказчик сделал паузу на самом интересном месте своего повествования.
Слушатели от нетерпения заерзали, но в этот момент со стороны дворца послышался рев трубы и затем голос глашатая:
– О, правоверные жители Бухары и благочестивые гости эмира. Слушайте и не говорите, что вы не слышали… – он громогласно повторил это трижды, и базар стих, внимая посланнику эмира. – Великий, блистательный и затмевающий солнце Властитель, повелитель и законодатель Бухары эмир Бухарский повелевает вам, правоверным мусульманам, присутствовать сегодня на казни вероотступника, разбойника и пса, бывшего великого визиря Джилалбека. Казнь состоится на лобном месте сразу же после полуденной молитвы.
Прокричав три раза это сообщение, глашатай, сопровождаемый окружающей его свитой, направился на другой конец базара.
– Ну вот… что я говорил!.. Так на чем я остановился? Ах, да, Аллах смилостивился над нашим повелителем и его сыном. Принц был связан, оглушен и сброшен в арык. Но преступники просчитались. Один Всевышний знает, как удалось принцу Мухаммеду спастись.
– Откуда тебе это известно? – послышался вопрос со стороны.
– Один знакомый дервиш поделился. Святые люди много знают, – последовал ответ рассказчика. – Они и во дворце бывают…
Шир-Мамед, до этого молча слушавший рассказ, теперь активно переваривал сообщение, пытаясь состыковать события, рассказанные утром Ходжой, и услышанное сейчас от Хакима. Все совпадало, и это очень порадовало старика: «Он не обманул мои надежды, он растет честным человеком…» – повторял гончар, уже не слыша окружавшую его гудящую массу народа. В этот момент к нему подошел покупатель. Он что-то спросил. Затем в руке зазвенели монеты, и последний горшок исчез с прилавка. Шир-Мамед какое-то время тупо смотрел на то место, где только что стояла посудина. Наконец, звон монет вернул его в мир реальности, где ничто и никто не вечен под Луной – даже принц, которому, правда, на этот раз несказанно повезло – за него заступился Аллах, направив Ходжу именно туда, куда прискакали потом злодеи…
Старик гончар не был любителем кровавых зрелищ, но любопытство, требующее узнать конец всей этой истории, не позволяло ему уйти с базара. Оставалось совсем немного времени до того, как солнце войдет в зенит и… муэдзины не заставили себя долго ждать, призвав правоверных к разговору с Аллахом через их полуденную молитву…
Отдав должное Всевышнему, Шир-Мамед, как, впрочем, и все окружающие, направился к лобному месту, дабы собственными глазами лицезреть объявленную казнь. Несмотря на свой почтенный возраст, гончар опередил массу народа, заняв при этом удобное для наблюдения место. А люди все прибывали и прибывали. Они выполняли не только повеление эмира – немалая часть из них просто хотела развеять скуку однообразных будней зрелищем страшной казни.
Неожиданно завыли трубы и ударили барабаны. Затем медленно открылись массивные, окованные медью ворота дворца, из которых выбежали глашатаи:
– Дорогу эмиру! Дорогу блистательному эмиру! Дорогу повелителю правоверных!
Следом за ними выскочила стража, которая, не стесняясь в средствах, стала пробивать сквозь толпу широкий проход. Из ворот вышли два слона с высокими султанами на головах, за ними барабанщики, затем свита в золоте и шелках, вооруженная до зубов. Потом снова пара слонов и, наконец, пышно разукрашенные носилки, в которых под тяжелым балдахином возлежал сам великий эмир с сыном. Повелитель Бухары уже почти год не появлялся перед народом из-за своей болезни. Ныне же повод был особый – нужно показать свою власть. Верноподданные распростерлись ниц – простой народ мог смотреть на своего владыку с подобострастием и обязательно снизу вверх. Слуги эмира знали свое дело, проворно расстилая ковры на пути.
Шествие замыкала стража в медных, сверкающих шлемах, с копьями, щитами и саблями наголо. В самом хвосте процессии, окруженный двойным кольцом стражников, плелся полуголый избитый человек, скованный тяжелыми кандалами.
«О, Аллах, – подумал Шир-Мамед, разглядывая пленника, – как же меняется человек, лишенный звания и почестей!» Еще месяц назад он видел великого визиря, облаченного в богатые одежды и грозно-пренебрежительного, судившего других людей, и вот…
Несколько воинов тащили вслед за беднягой небольшие пушки, с которыми легко мог управиться один человек. Орудия были обязательным атрибутом в процессии эмира…
Оставим на время пушки, великого эмира, его пленника, самого Шир-Мамеда и вернемся в дом гончара…
ГЛАВА 6
Впрочем, домой к нему на сей раз мы не попадем, так как именно в этот момент Ходжа проскользнул в калитку и выскочил на улицу, направляясь к Ахмедке. Но по пути он изменил маршрут, помня о вчерашних событиях, и достиг дома друга окольной дорогой. Ахмедки не оказалось дома. Перед обедом он вместе с ватагой ребят умчался в неизвестном направлении. Насреддин побежал на базар, удивляясь полупустым улицам и переулкам. Добравшись, наконец, до него, Ходжа услышал:
– …Слушайте и не говорите, что не слышали… – глашатай кричал последний раз, и не разобравший последних слов Насреддин так и не дождался повторения известия.
«Какого пса Джилалбека? Неужели визирь Джилалбек… – со страхом вспомнил он грозного первого министра, которого не однажды видел перед дворцовой площадью, – …превратился в собаку и его сейчас за это будут казнить?»
Зажмурившись, мальчик представил картину: в окружении многотысячной толпы людей казнят огромного пса, закованного в кандалы… Он уже слышал страшные рассказы о превращении людей, в животных и призраков; внешне храбрился при этом, но в душе Насреддина возникал какой-то внутренний трепет, называемый просто – страх. Но почетное положение вожака ребят обязывало его преодолеть это недостойное его чувство…
Сейчас же он был один – никто не мешал ему дать задний ход, и Ходжа попятился. Он даже не слышал детского крика и гиканья, с которым его друзья вылетели из близлежащего переулка на базарную площадь. Они первыми заметили Ходжу и побежали к нему. Его отступление было остановлено предательской подножкой Ахмедки. Вывозившись в песке и отряхнувшись, Насреддин быстро пришел в себя и набросился на обидчика. Неизвестно, чем бы закончилась эта ссора, если бы не призыв муэдзина к полуденной молитве. Мальчики прекратили драку.
– Ты зачем ставишь мне подножку?!
– А ты почему не откликаешься? Вижу-вижу, чего-то испугался! Куда ты пятишься?!
Оставалось совсем немного, чтобы вывести Ходжу на чистую воду. Обе стороны почувствовали это, но Насреддин сориентировался первым:
– Вы когда-нибудь слышали, чтобы по повелению Великого эмира казнили человека, который только что превратился в собаку?!
Этот провокационный вопрос привел его товарищей в трепет, вызвав в их рядах сильное замешательство, Ахмедка, открыв рот, выпучил глаза, а под ногами маленького Мустафы песок почему-то стал мокрым. Этого оказалось достаточно, чтобы Ходжа перешел в решительное наступление:
– Так что, идем, что ли, на казнь?
В рядах его товарищей смятение росло, но всех выручил Абдулла:
– Идем… – не очень уверенно произнес он. – Раз всемогущий эмир призывает, надо идти… – и он направился в сторону дворцовой площади.
Мальчишки немного опоздали – площадь к тому времени уже наполнилась людьми, и самые выгодные места для наблюдения были заняты.
Напрасно мальчишки пытались пробиться сквозь плотную стену стоявших взрослых – кроме пестро-полосатых спин им ничего не удалось рассмотреть. Пока ребята думали, как быть, они оказались в кольце взрослых – теперь уже нельзя было двинуться ни вперед, ни назад. Стащив набок свою бархатную тюбетейку с красной кисточкой, Насреддин почесал голову: «Что это? Кажется, рядом верблюд? С его спины далеко будет видно!»
Не успел Ходжа поделиться своей мыслью с друзьями, как завыли трубы и ударили барабаны. Очень скоро народ опустился на колени, отдавая должное повелителю правоверных, а в нескольких метрах справа от себя Насреддин действительно увидел спокойно стоящего верблюда, который, да простит его пресветлый эмир, и не думал преклонять свои ноги. Впрочем, это было хорошо, ибо если бы он прилег, то наверняка придавил бы двух-трех правоверных. Разморенное зноем животное, да простит его Великий повелитель во второй раз, только поплевывал по сторонам, орошая халаты людей своей пеной. Трудно было сказать, делал он это злонамеренно, стремясь нанести моральный ущерб власти, или просто потому, что был верблюдом? Оставим это на совести животного, а сами устремимся за мыслью… нет! Теперь уже за делами Ходжи, который, решив было вначале пробраться к верблюду между ног правоверных, теперь изменил свой план и уверенно прыгал к своей цели через спины коленопреклоненных жителей Бухары. За вожаком прыгали остальные, и замыкал шествие Абдулла. Впопыхах он умудрился отдавить правую руку одного из достойных аксакалов, который тем не менее не поднял крика, щадя уши солнцеподобного. Он лишь прорычал что-то о шайтане и закрыл на этом рот.
Благополучно пробравшись к двугорбому верблюду, мальчишки затихли, присев и наблюдая процессию:
– Ну… и где твоя собака? – прошептал Абдулла.
Но Ходжа, вытаращив глаза, не слышал приятеля. Он удивленно смотрел на пленника.
Несмотря на то, что тот был раздет и избит, мальчик узнал в нем некогда блистательного первого визиря. Насреддин и не подозревал, что именно с этим человеком он вчера столкнулся при таких драматических обстоятельствах. Ходжа полностью ушел в себя а не замечал, что уже привлек внимание стражи тем, что не вы поднял указа великого эмира Бухарского о коленопреклонении. Напрасно тянул Ахмедка полу его халата. В конце концов тому удалось повалить друга к копытам верблюда, но поздно. Воины эмира уже пробрались к дерзкому нарушителю закона и, подхватив его, понесли туда, где ждало полагающееся наказание…
Ну что ж, мы думаем, читатель согласится с нами: в каждом положении, даже в самом безвыходном, есть своя прелесть – Ходжа, до того не видевший близко солнцеподобного, теперь имел возможность познакомиться с ним. Свидание оказалось очень коротким – всего лишь один взгляд, но справедливости ради заявим, что подобным взглядом награждается далеко не каждый правоверный и уж тем более нарушивший закон.
За награду надо платить. Двадцать плетей – таковой оказалась цена.
Небольшая заминка вызвала оживление в рядах почтенной публики. Осужденный на смерть преступник поднял голову, глядя на мальчика. Низвергнутый визирь и не подозревал, что именно Ходже он обязав всеми несчастьями. Ирония судьбы: вчера один из них убивал, другой спасал, а сегодня оба оказались на лобном месте.
Мальчик начал ощущать действительность происходящего уже после первой плети:
– Ай! За что меня бьют! – крикнул он и завертел головой по сторонам.
До последнего момента никогда не нужно терять надежду… Вы спросите: «Надежду на то?» – на благополучный исход, разумеется…
Восклицание Насреддина: «За что меня бьют?!» – было услышано двумя людьми, то есть мы хотим сказать, что слышали его все, кто находился здесь и не был к тому же глух. Но именно эти двое сыграли выдающуюся роль в том, что спина и попка Ходжи остались в более или менее нетронутом виде. Только две красные полосы от ударов плетью, которая успела опуститься на нашего героя, указывали на то, что жизнь – зебра, состоящая поочередно из темных и светлых полос. Что касается Насреддина, то у него после второго удара начиналась светлая полоска…
Первым, отдадим должное преклонному возрасту Шир-Мамеда, Ходжу узнал именно гончар. Он изумился и, обомлев, лишился дара речи. Старик резко выпрямился – это было единственное, чем он мог выразить свой протест. И не миновать бы гончару такого же наказания, если бы не тот… второй человек, которым оказался принц Мухаммед. Узнав мальчика, он попросил эмира остановить порку, и несравненный соблаговолил кивнуть. Плеть перестала мелькать в воздухе, и все еще не пришедший в себя гончар медленно присел то ли от страха, то ли от потери душевных сил.
А Ходжу вновь подхватили воины, но на этот раз не так грубо, и доставили… Насреддин не верил своим глазам – прямо к трону эмира Бухарского:
– Ты не ошибаешься? – услышал мальчик вопрос властителя и законодателя. Он открыл глаза и увидел, как сидевший рядом с эмиром богато разодетый мужчина кивнул головой:
– Уверен, это он.
В ту же секунду Ходжа узнал человека, которого спас ночью. Мальчик растерялся, не зная, радоваться ему или плакать, слишком быстро менялись события.
– Вчера ты заработал награду, – негромко произнес принц, – а сегодня заслуживаешь наказания… Но сейчас нам не до тебя – уйди с глаз наших. – Он кивнул стражнику, и Насреддин, словно подхваченный ветром, очутился среди собравшихся людей.
Ударили барабаны, проход, образовавшийся перед воинами, вновь сомкнулся, и Ходжа, кроме неба над головой и полосатых халатов перед глазами, снова ничего не видел, впрочем… недалеко стоял другой верблюд…
Любознательность Насреддина не имела границ, поэтому, пробравшись к животному, он осуществил то, что хотел сделать первоначально, а именно – взобраться к нему на спину. Устроившись между двумя горбами, мальчик победно осмотрелся. На Ходжу никто не обращал внимания – все были заняты зрелищем предстоящей казни.
Мы хотели сказать почти все, ибо один чудак в до боли знакомом халате настойчиво пробирался к верблюду… Если уж быть совсем справедливым, то нужно заметить, что интересовало его не животное, а тот, кто только что на него взгромоздился.
– Ата, – прошептал сорванец и медленно сполз вниз. – Он, конечно, видел все! – Ходжа зажмурился и, поняв, что заслуженной порки ему сегодня не миновать, решил отдалить это мероприятие на более позднее время.
Оказавшись на земле, он устремился в противоположную от гончара сторону. Выбравшись из людского моря, Насреддин дал такого стрекача, что с трудом можно было рассмотреть, какого же цвета у него пятки. Примчавшись домой, он сообщил матери, что заболел, и юркнул с головой в постель.
Встревоженная, апа все же добралась до его лба, но не обнаружила ни жара, ни каких бы то ни было других признаков болезни. А вернувшийся через час супруг открыл ей причину очередного недомогания Насреддина…
ГЛАВА 7
Две недели Ходже было запрещено выходить на улицу, но играть с друзьями ему не возбранялось, и поэтому они, пользуясь своим правом, почти не покидали Насреддина днем, беспрестанно шушукаясь в глубине двора. О многом ими было говорено-переговорено, но о своем приключении в арыке Ходжа так ничего и не рассказывал. Он дал слово молчать и сдерживал его. С родителями же он поделился секретом и не жалел об этом – он знал, что они дадут мудрый совет и поддержат его.
После случившегося с сыном на площади Шир-Мамед и сам несколько дней не показывал носа из дому – он боялся шпионов, которые, по его разумению, выследили, где живет мальчик по имени Ходжа, и ждал, что за ним вот-вот придут. Но пролетела неделя, а в его калитку вбегали только друзья-мальчишки, да иногда заглядывали соседи, которых беспокоило исчезновение старика. Наконец, гончару и самому надоело это затворничество, и он решил:
– Лучше, чем на базаре, я нигде не узнаю, что творится в нашей благословенной Бухаре…
Притащив для продажи целый воз кувшинов и горшков, Шир-Мамед целый день внимательно слушал, о чем говорят соседи. Лишь изредка он позволял себе вставить отдельные короткие высказывания. Просидев допоздна, он так и не узнал ничего нового из того, что его интересовало. Возвращаясь домой, гончар с облегчением подумал: «Кто мы такие, чтобы нами интересовался принц Мухаммед?! Ну и что из того, что Ходжа спас его?! Благодарю Аллаха, – Шир-Мамед молитвенно сложил руки, – что он остановил на площади эту порку и что принц не преследует моего сына…».
Пошептавшись со старухой, гончар заявил Ходже:
– Еще неделю посидишь дома, а ко дворцу эмира я тебе запрещаю приближаться три года!
Насреддин насупился и чуть слышно ответил:
– Ладно, ата.
Старики не сомневались – так и будет. Время затворничества тянулось медленно, но и ему пришел конец. И сразу полосатый халат Насреддина замелькал по переулкам города.
Ватага мальчишек мчалась к базару. За пазухой Ходжи было спрятано что-то тяжелое и объемное, и поэтому он бежал медленнее всех.
– Давай мне! – крикнул Ибрагим.
– Нет! Я сам донесу, – приостанавливаясь и обхватив поудобнее скульптуру купца Абдурахмана, ответил Насреддин.
Наконец ребята благополучно достигли базара и самого фруктового ряда, к которому стремились. Среди общего гомона мальчишки услышали и зычный голос толстяка:
– Подходи, подходи! Самые спелые арбузы и дыни в Бухаре!..
Его призыв потонул в десятке других, но ребята безошибочно вышли к палатке Абдурахмана. Их месть заключалась в том, что кто-нибудь должен был незаметно под самым носом у купца поставить перед ним на прилавок фигурку, слепленную Ходжой. По плану скульптурку должен был подсунуть сам Насреддин, но в последний момент пострадавший выклянчил для себя это право. Несмотря на юный возраст, Рустам был шустрым парнем, но, очевидно, чем-то прогневил Аллаха, и в назидание за грехи Всевышний снова наказал его… Мальчишка ловко нырнул под прилавок и, вытащив глиняную фигурку, приготовился осуществить задуманное… Все бы было хорошо, да Рустама подвел собственный нос. То ли пылинка залетела в ноздрю, то ли какая-то лихорадка напала на сорванца, но он несколько раз от души чихнул. Прочистив дыхательные пути, Рустам, наконец, поставил фигурку на прилавок. А купец тем временем, привлеченный звонким чиханием, вытянул свою длинную шею, бросая взгляды то на «подарок», то на выглядывающего из-за доски Рустама.
