Текст книги "Земля Кузнецкая"
Автор книги: Александр Волошин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)
– И что же? – удивился Рогов.
– Как видите, ничего! – главный инженер почти приветливо улыбнулся. – Правда… – он на минуту задумался, при этом лицо его преобразилось, стало строже, даже чуточку посветлело, – правда, – медленно повторил он, – было у нас гораздо лучше, сильнее… Но это еще при покойном Николае Ильиче… – Филенков снова вздохнул и заметно потускнел. – Положим, «Капитальная» и сейчас тянется, уголек даем не хуже других и без цикла. А для цикличности требуется хороший забойщик. И не один, не десять, а двести шестьдесят… Приходится каждые сутки, каждую смену кроить, изворачиваться.
– И долго придется так изворачиваться?
Филенков развел руками:
– А это уже дело комбината.
– Нет! – Рогов встал. – Нет, Федор Лукич, это наше дело! Люди на шахте есть, их нужно расшевелить. Неужели мы для этого будем ждать каких-то особых указаний?
Филенков вздохнул, оттянул пальцем тугой ворот сорочки, выпятив подбородок, поворочал шеей, еще раз вздохнул и наконец нехотя согласился:
– Посидите минутку, я при вас прочту докладную. Вначале он читал ее, бегло пробегая глазами, затем, видимо заинтересовавшись, уже медленно и внимательно прочел ее до конца.
– Хорошо, – сказал главный инженер, – своей властью я вам утверждаю один график. Но имейте в виду… за успех не ручаюсь, а перед Дроботом отвечать будете вы…
– Вот ручательств мне как раз и не нужно, – усмехнулся Рогов. – А за график спасибо.
Его обрадовала эта первая маленькая победа.
Начались переговоры с лесным складом, с транспортом. Но если на лесном складе без всяких проволочек согласились давать стандартный крепежник точно по графику, то с подачей порожняка, с откаткой груза дело застопорилось. Тут разговор даже с Дроботом не помог. Пришлось целых два дня ждать возвращения из комбината начальника транспорта Стародубцева.
Со Стародубцевым Рогов был знаком давно. Когда-то они вместе учились в Томском институте. Семен был отличным студентом, веселым товарищем. Вместе защищали дипломные проекты, вместе мечтали о будущем Кузбассе, старались представить, каким он будет через пять, через десять лет. С увлечением занимались разработкой планов сплошной механизации шахт – от забоя до самой последней транспортной операции. Но через два месяца после того как они стали инженерами и приступили к работе, их разлучила война. Когда Рогов возвратился на рудник, он в первую очередь пошел к Стародубцеву.
– Молодец! – обрадовался тот. – Значит, жив? И орденов дай бог каждому! Ну, да на то ты ведь и шахтер бывший!
– Почему же бывший?
– Ну как же, у вас ведь там была совсем другая наука, от шахты-то она отучила. А вообще не теряйся, мы тут тебя быстро подтянем. Заходи вечерком потолковать и, кстати, благополучное возвращение вспрыснуть.
В тот же вечер Рогов наведался к однокашнику. Семен Стародубцев успел, оказывается, обзавестись семьей.
– А как же, – басом говорил он, улыбаясь и потирая руки. – Мы хотя и ночей недосыпали, уголек добывая, но и на личном участке не зевали. Имею двух дочерей. Аллочка – годик скоро исполнится – спит. – Семен кивнул в сторону соседней комнаты. – А Верочка – три годика – в гостях у бабушки. Ну и, как ты, очевидно, догадываешься, имею жену. Да я тебя сейчас познакомлю с ней! – спохватился он и негромко окликнул: – Клавочка, ты бы сообразила нам с Павлом Гордеевичем полграфинчика… А, Клавочка?
– Опять за графинчик? Боже мой, когда же конец этому будет? – отозвался из кухни сонный голос.
Семен виновато усмехнулся:
– Строговата она у меня… Извини, брат…
Вспомнили старых знакомых.
– Колька Семенцов? – переспросил Стародубцев и с досадой махнул рукой: – Э, брат, хватился! Его теперь не достанешь, второй, год трестом заведует. Встретились недавно на совещании и поговорить не смогли.
– Зазнался?
– Да незаметно как будто… Дело, по-моему, в масштабах. У него четыре шахты, а у меня всего подземный транспорт на одной. Слава в этом, сам знаешь, не велика. – Семен лукаво подмигнул. – A ты не крути головой, думаешь – я за славой гонюсь, за орденами? Где уж там! У меня сейчас в чем главная задача? Работать так, чтобы от других не отстать да семью вот обеспечить всем необходимым.
Вспоминая эти сентенции, Рогов невольно приходил к выводу, что он или не знал Стародубцева в студенческие годы, или человек на самом деле неузнаваемо изменился.
Сейчас Рогов прошел в кабинет Стародубцева. Начальник транспорта, не подавая руки, кивнул небрежно.
– Здравствуй. Подожди, я вот разделаюсь с этим партизаном.
«Партизан» – низенький паренек, курносый, с выпуклыми смышлеными глазами – стоял перед столом и в упор, но без всякого интереса разглядывал начальника.
– Ну что ты на меня уставился? – крикнул Стародубцев.
Паренек свел губы трубочкой:
– А что мне… Время свободное, вот и уставился.
– Отвечай по существу! Слышишь?
– Слышу.
– Под суд тебя, мальчишку, надо…
– Чего вы меня пугаете? Суд-то советский…
– Видел? – Стародубцев оглянулся на Рогова. – Какой грамотный! Да ты понимаешь… – закричал он, снова обращаясь к парню: – Ты понимаешь, чем это пахнет? Ты знаешь, в какое время мы работаем? Видишь вон лозунг: «Все силы на выполнение послевоенной пятилетки!» Все силы! А ты что делаешь? Ты не выполняешь приказа.
– Потому что незаконно, – тихо возразил парень. – Мало ли что… Меня учили на забойщика, а вы суете куда ни попало.
– Тебя государство имеет право послать куда угодно!
– Так то ж государство, а то вы…
Стародубцев вскочил, растерянно потоптался и наконец, трагическим жестом показав на дверь, прошептал:
– Выйди!
Забойщик степенно пожал плечами и вышел. Начальник транспорта торопливо закурил и начал жаловаться на слабую дисциплину.
– Семен, у меня неотложное дело, – прервал его Рогов.
– С вагонами? – взъерошился Стародубцев. – Не дам! Шахту и так лихорадит – ни днем, ни ночью покоя нет, а тут еще ты со всякими экспериментами.
– Но цикличность не эксперимент!
– Все равно! Не дам! Я и так уж собирался жаловаться на твое самоуправство. Хватаешь порожняк направо и налево, дежурный диспетчер то и дело кричит по телефону: «Опять Рогов!»
– Значит, не дашь?
– И не проси.
Не простившись, Рогов вышел.
ГЛАВА II
Из-за порожняка пришлось все-таки повоевать на следующий день.
– Начальнику пожалуюсь! – крикнул вслед ему транспортный десятник.
– Хоть черту! – добродушно отозвался Рогов, довольный тем, что уголь сегодня пойдет без задержки.
И тут же он услышал доносившийся из полевого штрека сердитый крик Стародубцева. Второй голос принадлежал пожилому, обыкновенно спокойному проходчику Вощину.
– Какое вы начальство? – гудел проходчик. – Какое вы начальство, если в вас соображения ни на копейку!
– Об этом государству известно, какое я начальство! – кричал Стародубцев. – Поэтому я не позволю..
– Где же государству усмотреть за такими…
– Не позволю! – внезапно взвизгнул Семен, но, увидев Рогова, плюнул. – Вот полюбуйся: плоды твоего руководства. Этот тип крадет из квершлага четыре рельсовых звена и приспосабливает здесь разминовку. Для чего, спрашивается, если в наряде этого не значится?
– Для того, чтобы груз не катать за двести метров, – спокойно возразил Вощин и ожесточенно стал вколачивать костыль в шпалу.
– А кто разрешил?
– Это я приказал взять рельсы, – вмешался Рогов и не торопясь начал расспрашивать проходчика о смене.
– Будьте покойны, – отозвался тот, – костыли не хитрое дело заколачивать. По мне поскорее бы к забою.
– Ну, ладно… – медленно, с угрожающими нотками в голосе проговорил начальник транспорта. – Я, Павел, терпеливо сносил твои фокусы, а теперь хватит! Для меня интересы производства дороже товарищеских отношений. Мы будем говорить где следует!
– Знаешь что… – Рогов так быстро повернулся к Стародубцеву, что луч лампы молнией пробежал по стойкам.
Может быть, и не сдержался бы он сейчас, и поговорили бы они очень крупно, если бы в этот момент из штрека не вывернулся горный мастер.
– Павел Гордеевич, в лаве беда! – еще издали закричал он. – Кровля поползла начисто!
– Ты слышишь? – почему-то обрадовался Стародубцев. – Я же тебя предупреждал, что все твои затеи с цикличностью при кашей кровле – рискованное дело.
Рогов мельком провел лучом по сухому рябоватому лицу Семена, словно вычеркнул его из разговора, и отрывисто стал выспрашивать мастера про обстановку в забое.
Мастер доложил.
– А кто это разрешил вам нарушать технологию? – сдерживая закипевшую ярость, сказал Рогов. – Почему вы… не посадили лаву?
– Что же я могу? – удивился мастер. – Начальник участка приказал, делать еще две отпалки. Я ему говорю: «Поползет кровля», а он свое: «Пали»! Вот и… – мастер махнул рукой.
Участок этот в район Рогова был передан только на прошлой неделе. Кое-что за это время успели сделать – например, восстановили обрушенную лаву, о которой только что доложил мастер. Тем досаднее был этот случай.
В просеке Рогов услышал, как в аварийном забое кто-то спокойно тюкает топором.
– Забойщик, наверное, – ответил мастер на молчаливый вопрос инженера.
– А вы куда смотрите?
– Так он же сам…
Рогов чертыхнулся и трубно крикнул в лаву:
– Эй, кто там? Быстро вниз!
Зашуршала по скату угольная крошка, и через минуту в узкую арочку протиснулся щупленький пожилой человек. Аккуратно отряхнув колени, он присел у стенки, весело поблескивая глазами. Это еще более взбесило Рогова.
– Кто такой?
Забойщик кашлянул.
– По фамилии Некрасов.
– Что делаете в аварийном забое? Кто за вас должен отвечать? – закричал Рогов, чувствуя, как кровь прилила к лицу.
Забойщик снова кашлянул.
– Не надо за меня отвечать. Я там больное место клетками подхватил. Лава, пожалуй, угомонится…
Спокойные слова и ясный веселый взгляд забойщика охладили гнев Рогова. Уже спокойно он спросил:
– Коммунист?
– Состою.
– Передайте группарторгу, чтобы зашел ко мне. Скажите, что районный инженер просил.
– А когда зайти?
– А это уж он выберет время.
Забойщик выпрямился.
– Группарторгом я буду… Так что не сомневайтесь.
Рогов невольно потупился под его прямым, отечески снисходительным взглядом, в котором так и сквозило: «Эх, сынок!»
…Через два часа они встретились в мойке. Рогоз умышленно стал под душ рядом с забойщиком. Тот, очевидно, понял его внутреннее движение, может быть поэтому спросил:
– Мыла не требуется?
А заговорили по-настоящему уже в раздевалке.
– Покричать, оно, конечно, можно, – сказал он, надевая аккуратно разглаженный костюм. – Это вроде как отдушина для сердца. Я сам иной раз покомандую над старухой и сплю после того, как дух свят. Только ведь бывает, что и бестолку криком исходят.
Прощаясь, Рогов с удовольствием пожал руку забойщику.
– Нет, ничего, – успокоил тот, – я к вам с большим уважением. Давненько приглядываюсь,
ГЛАВА III
Надвигался вечер. Меркнул розоватый холодный свет на дальних приречных холмах. А с востока, из-за горы, медленно ползла серая угловатая туча.
Сегодня суббота, – на улицах оживление, народ идет в клуб и просто погулять, подышать последним летним теплом. Вот прямо против окна остановилась группа шахтеров с «Капитальной». Не слышно, о чем разговаривают, но разговор, очевидно, очень горячий и дружеский.
И вдруг острая тоска охватывает Рогова. Ему вот не с кем сегодня поговорить. Сам, конечно, виноват, что до сих пор не смог прочно врасти в человеческий коллектив.
Как не хватает Вали! Взял бы ее сейчас за руку, заглянул бы в глаза и сказал всего одно слово…
Рогов повертывается от окна, идет к вешалке, берет кепку и, ступив через порог, плотно захлопывает за собой дверь. Какую глупость спорол, что не спросил у забойщика Некрасова адреса – сходил бы к нему, чего лучше. А тут вот приходится искать себе места в этом вечере.
В клубе не оказалось никого знакомых, и он уже собирался уходить, когда столкнулся с техником Аннушкой Ермолаевой. С ней он уже много раз встречался в техническом отделе шахтоуправления.
– Мне жалко вас стало, – приветливо улыбаясь, призналась она. – Стоит такой большущий… Наверно, думаю, потому и стоит на месте, не двигается, что боится наступить на кого-нибудь.
– Это почти правильно! – засмеялся Рогов. – Если судить по вас – народ здесь некрупный.
Девушка смотрела на него снизу вверх, и от этого лицо ее, чистой матовой белизны, казалось немного торжественным.
Даже вот так, вблизи, она походила на девочку. Фигурка тоненькая, перехваченная в талии цветным пояском, светлые глаза, затененные густыми ресницами, широко открыты, в них веселое любопытство; пышные каштановые волосы заплетены в тугую косу. Но стоило присмотреться к этой слабой на вид девушке, к тому, как смело развернуты ее плечи, как иногда упрямо сжимаются ее губы, как она независимо вскидывает свою маленькую голову, стоило присмотреться – и сразу перед вами вставал взрослый сложившийся человек.
Услышав звонок, она заторопилась.
– Дайте руку, Павел Гордеевич, я вас проведу в зал.
Когда сеанс окончился и они вышли из клуба, Аннушка была молчалива. Они остановились на деревянном мостике через речушку.
– Как это хорошо! – вздохнула девушка.
– О чем это вы?
– Да вот, есть такие кинокартины: когда смотришь – смеешься, а потом думаешь как о большой правде… А как вы себя чувствуете после войны? – неожиданно спросила она. – Я слышала разговоры на шахте: один за вас, другой против. Одни говорят – дельный, другие – беспокойный. А на самом деле какой вы?
– Какой я? – Рогов помедлил. – Такой же, как все.
– Как Дробот?
Рогов невольно рассмеялся.
– Ну, это, знаете, довольно зло! Не знаю, хуже или лучше, но не такой, как Дробот.
– А скажите, вам не скучно на руднике?
– А если скажу, что скучно?
– Я не поверю.
– Почему?
Аннушка вздохнула, поправила на плечах косынку, огляделась вокруг и заговорила быстро, полушепотом:
– Потому что нет лучше места на земле, чем наш рудник! Понимаете? Нет! Все здесь новое, молодое, сильное… И люди, и работа, и даже песни как-то лучше поются.
– А еще почему?
– И еще… я здесь жить начала по-настоящему, по-взрослому.
Рогов полюбопытствовал:
– Сколько же взрослому человеку лет?
– Девятнадцать! Видите? Но разговор о вас…
– Точнее, о руднике, – поправил Рогов и замолчал.
Речка сонно болтала с прибрежными камнями. Ночь летела над теплой землей. Большая оранжевая луна висела над гребнем невысокой горы. Гудели моторы на эстакадах ближней шахты. На путях трудолюбиво пыхтел маневровый паровозик. В нагорных улицах девичий хор выводил проголосную песню. От всего этого повеяло таким покоем, таким миром, что Рогов невольно затаил дыхание. И даже не заметил, как заговорил, медленно, убежденно:
– Аннушка… хорошие вы слова сказали, но я сказал бы их иначе: нет лучше места в мире, чем наша большая земля… Своя земля. На тысячи верст своя земля. Вот в чем главное. Поэтому и рудник дорог, и шахта, и люди. Вот сейчас ночь, тишина… А вдруг бы мы с вами совершили сейчас невозможное – ухватились бы за край кузбасской земли у подножья Алатау и приподняли бы его… А? Посмотрите-ка, что мы увидели бы! Ночь, а сразу над землей стало светло. Видите, сколько забоев, сколько людей, слышите, какой грохот поднимается к самому небу?
Рогов вздохнул, ссутулил плечи и закончил немного будничным тоном:
– А вот эти огни слева – это наш рудник. Но что это там делается на «Капитальной»? Посмотрите! В некоторых лавах темно. Почему там не работают? А недалеко от рудничного двора стоит целый состав, груженный углем. Почему он стоит? Почему машинист не торопится? Ну как тут не поругаться с начальником подземного транспорта?
Аннушка засмеялась негромко.
– Начали вы стихами..
– А кончил прозой? – подхватил Рогов. – Вот вам и сказ весь – почему я беспокойный.
– Это хорошо… – девушка зябко повела плечами. – Верно вы сказали… Значит, вам не может быть скучно!
Рогов отшутился:
– Давайте о чем-нибудь другом.
– О чем же? О звездах я не умею.
– Я тоже.
– Тогда помолчим, хотя Коля Дубинцев часто мне говорит, что я не умею молчать.
– Коля Дубинцев?
– Да… техник… Теперь на вашем пятом участке работает горным мастером. Разве вы не знаете? Это… – она на секунду замялась, а потом, решительно приподняв личико, добавила: – Это мой близкий друг.
– Знаю! – вспомнил Рогов. – Такой невысокий, физкультурник. И глаза… В глазах у него так же светит, как в камешке на вашем кольце?
– Вот-вот! – обрадовалась Аннушка. – Хороший ведь, правда?
И оттого, что вопрос этот прозвучал как признание, она смутилась и тут же попросила:
– Проводите меня, Павел Гордеевич.
Пошли по зыбкому дощатому тротуару в пятнистой лунной тени. Рогов вдруг вспомнил, что послал Дубинцева в шахту не по графику, а вне очереди. Дело было совершенно неотложное, но, подумав сейчас об этом, он даже плечами передернул: выходит так, что он заслал парня в шахту, а сам разгуливает с его девушкой, на луну вздыхает. Смена кончается в двенадцать ночи, еще, чего доброго, встретится этот Коля – совсем красиво получится.
Он наскоро простился, прошел немного по улице и вдруг затосковал. Отчего бы это? Тридцать лет? Чепуха! Может быть, оттого сосет под сердцем, что не все благополучно с работой? На такой вопрос трудно ответить – шахта не оранжерея: ее не выровняешь под линеечку. Да и нужно ли её выравнивать? Разве в этом дело? А начинать нужно. И чем скорее, тем лучше!
Быстро дошел до своего дома, но тут заметил свет в окнах маркшейдера Хомякова и постучался к нему. Соседи чаевничали. У них были гости – районный инженер Нефедов и племянница хозяйки Оленька Позднякова.
Маркшейдер отложил в сторону, газету, вздернул очки на загорелый узкий лоб и пригласил к столу.
– Вот, извольте-ка, с вареньем… – пододвинул он граненую синюю вазочку. – Собственноручное Марии Дмитриевны..
Рогов и сам не понимал, что его привлекало в супружеской чете Хомяковых. Старики жили тихо и незаметно. Маркшейдер увлекался международной политикой, часто целыми часами рассуждая по самому, казалось бы, незначительному поводу. Жена его, Мария Дмитриевна, слушая пространные речи мужа, обыкновенно во всем соглашалась с ним и шумно вздыхала.
Инженера Нефедова Рогов застал здесь впервые. Это был человек страстной приверженности к своему делу, стремительный, запальчивый в речах, когда защищал в чем-нибудь «свой район», «свой план», «свои бригады». Немного грузноватый, коротконогий, он день и ночь носился по шахте, что-то разыскивая, устраивая, перемещая. На лице его постоянно можно было видеть и радость, и удивление, и тревогу, словно он только что совершил потрясающее открытие и не знает, куда с этим деться. Рогов с ним часто встречался, но разговора по душам до сих пор не случалось.
Оленька Позднякова – стенографистка местной газеты – всегда имела в запасе самые свежие, самые разнообразные новости, но на изложение их у нее обыкновенно недоставало терпения и последовательности, от этого новости выглядели немного встрепанно. Вот и сегодня, за каких-нибудь пять минут Оленька успела сообщить об итогах сессии Генеральной Ассамблеи, о том, что Украина успешно заканчивает уборку хлебов, что на экраны вышел новый фильм, что железная дорога Барнаул – Сталинск – Абакан будет проложена в десяти километрах от рудника, что мотористка девятой шахты Есаулова родила тройню, что редактор городской газеты заболел гриппом, а господин Черчилль разразился очередной антисоветской речью.
Выпалив все это одним духом, Оленька с не меньшим вдохновением принялась жевать домашний коржик, а Герасим Петрович пустился в пространные рассуждения по поводу новостей племянницы. Нефедов улыбался, заложив руки за спинку стула, прижав подбородок к плечу, словно разглядывал что-то диковинное.
Рогов обыкновенно ограничивался скупыми замечаниями, но сегодня была какая-то внутренняя потребность выговориться. Едва маркшейдер коснулся поведения англо-американских союзников на Генеральной Ассамблее, как он прервал его, сказав, что наших советских дипломатов нужно поддерживать в их нелегкой борьбе настоящими большими делами.
– Совершенно правильно! – быстро согласился Хомяков. – За нашими дипломатами двухсотмиллионный народ!
– Во-во! – почему-то обрадовался Нефедов.
– Я говорю не вообще о народе, а о руднике! – Глухо перебил Рогов и положил на край стола крупные кулаки. – Я говорю даже не о руднике, а о нас, о том, как мы работаем и как должны работать… Скажите откровенно, Герасим Петрович, неужели вы не видите, как неважно действуют даже те шахты, которые выполняют план?
– О! О! – воскликнул Хомяков, словно в испуге. – Я знаю, Павел Гордеевич, что мы неважно работаем! У меня у самого иной раз кулаки чешутся – так повоевать хочется. Только я не знаю, против чего воевать!
– Против рутины! – почти выкрикнул Рогов, от чего хозяйка вздрогнула, а Оленька удивленно посмотрела на гневное лицо гостя.
– Во-во! – снова обрадовался Нефедов и необычайно быстро, как-то всем телом, повернулся к Рогову.
– Рутина – это не конкретно, – уже спокойно заметил Хомяков.
Рогов отодвинул стул и крупным шагом прошелся по комнате.
– Разве так можно дальше? – спросил он и рубанул ладонью. – Нельзя! Все это время я доискивался причин: почему производительность труда на шахтах растет так медленно и даже кое-где падает…
– Надо бы с шахтерами посоветоваться, – вставил Герасим Петрович.
Рогов остановился, развел руками.
– Так я же советовался! Понимаете? С десятками людей переговорил. Они-то меня и натолкнули на выводы, которые теперь не дают спать.
– А что же все-таки основное в ваших выводах? – Нефедов взглянул на Рогова осторожно, словно заранее сомневаясь в его правоте.
– Что? Цикл – вот основное! Порядок железный – вот что! Простор для осуществления самых широких замыслов.
– Все придет в свое время, – коротко заметил Хомяков.
– Придет? – глаза у Рогова как будто даже позеленели. – Ну, нет! Пусть кто-нибудь другой спокойно въезжает в коммунизм – нам с такими не по пути. Да и не позволит никто нам быть пассажирами. В случае чего не постесняются – попросят: «Подождите, граждане, есть грузы поважнее!» Вот как!
– Черт! А ведь правильно! – громко рассмеялся Нефедов. – Но цикл-то, цикл, Павел Гордеевич?..
– Что? – не понял Рогов.
– Как, что… сами же знаете, как у нас трудно с этим. Забойщиков не хватает…
– Сказки! – резко перебил Рогов. – Сказки, Василий Васильевич! Уж кому-кому, а вам-то это лучше других известно. Подождите… – вытянув из кармана потертый блокнот и раскрыв его, он раздельно прочел: – Всего забойщиков сто два, должно выходить на смену семьдесят шесть, выходят – шестьдесят три – шестьдесят четыре. Это данные…
– По моему району! – торопливо вставил Нефедов.
– А куда у вас пропадает двенадцать-тринадцать забойщиков ежесменно?
– Настоящее производственное совещание, – ухмыльнулся Хомяков и весело подмигнул сразу заскучавшей Оленьке.
Рогов и Нефедов не расслышали этого. Они теперь стояли друг против друга. Рогов говорил не двигаясь, слегка наклонив голову, зато Нефедов ходуном ходил, руками размахивал, а широко расставленные карие глаза его то гневались, то смеялись.
– Вы немного академик! – настойчиво повторял он. – Честное слово, не отпирайтесь, вы академик! Вы утверждаете только одно: «как должно быть». Так кто же не знает таких прописных истин, как нормы выхода забойщиков? Но ведь это же шахта. Я отправил на участок десять забойщиков – прямо в лаву, а тут, как на грех, штрек давануло – где взять рабочих?
– Из забойщиков? – удивился Рогов.
– Конечно. Один-два человека с угля неизбежно снимаются.
Рогов покачал головой.
– Василий Васильевич, за какой срок, по-вашему, наша шахта выполнит пятилетку?
Нефедов недоуменно поднял взгляд на собеседника.
– Не понимаю, какая здесь связь с забойщиками? И как это – за какой срок? За пятилетку, конечно.
Рогов повеселел, потянул себя за нос и отрицательно покачал головой.
– Инженер районный! А если за четыре года? А если за три с половиной?
Нефедов хотел что-то возразить, потом оглянулся на маркшейдера и пожал плечами.
– С этим я вас отсылаю к Дроботу. Знаете, что он скажет?
– Знаю. Он скажет: «Но ведь на соседних шахтах не ломают над этим голову?»
– Значит?
– Все то же: воевать!
На шахте загудел одиннадцатичасовой. Нефедов заторопился на дежурство. Прощаясь, еще раз переспросил:
– Значит, воевать? А добровольцы потребуются? – Он помолчал и вдруг сказал шепотом: – Я, Павел Гордеевич, сегодня ведь с умыслом зашел сюда на огонек, знал, что бываете у соседей. Вот вы меня и зачислите в эту армию.
После ухода Нефедова немного помолчали. Рогов допил чай и, поблагодарив хозяев, вышел на балкон.
– Слышала, о чем кричали? – спросил Хомяков жену и нетерпеливо потеребил жиденький хохолок над своим высоким лбом.
– Слышала, – добродушно отозвалась старушка, – сам-то хорош, что ни день – то новость: и то не так и это не по тебе… А тут еще со своей машиной покоя не даешь…
– Тсс!. – Герасим Петрович испуганно оглянулся в сторону Рогова. – Ты с ума сошла, матушка! Нельзя же смешивать стариковскую затею с этим… ну, с настоящей жизнью.
– А ну тебя! – отмахнулась Мария Дмитриевна. – Воз бумаги перепортил на одни чертежи.
Герасим Петрович коротко вздохнул.
– Куда мне с молодыми… Ты посмотри на Рогова, мамочка, какие люди у нас: ставь такого министром – не ошибешься!
– Красивый мужчина, – неожиданно сказала Мария Дмитриевна.
А Оленька засмеялась.
– Ну уж!
– А ты не крути носом, – строго сказала старушка, – ему ведь тоже не легко, одинокому-то.
Рогов стоял у балконного столбика. Опять беспокоится сердце, спешит куда-то… Куда же? Только не за синие моря, не за высокие горы, не за дальние земли, по которым столько вышагал за годы войны.
На мгновение показалось, что он все еще стоит у вагонного окна и со щемящей тоской ищет взглядом очертания знакомых гор, видит зеленые сумерки в падях и изогнутую, как древний гигантский меч, излучину Кондомы. Так ведь вот же все это, вот! И горы, и пади, и Кондома, – стоит только протянуть руку – и притронешься к земле, которая подняла на ноги, сделала человеком, толкнула первый раз сердце.
Внизу, в садике, остановились двое. Ночь такая светлая, что и с балкона видно бледное сиянье на их лицах. Парень кладет руку на плечо девушки и говорит нерешительно.
– Знаешь что, Аннушка?
Рогову кажется, что даже он совершенно отчетливо видит лицо девушки, нет, не все лицо, а только округлость щеки и маленький подбородок. Она стоит, полуотвернувшись, словно ждет, что ей сейчас скажут, а может быть, просто задумчиво смотрит поверх шахтных огней.
– Ты знаешь, Аннушка?.. – еще тише повторяет парень.
– Не надо… – чуть внятно отвечает девушка. – Не надо, не говори, я все знаю…
Видно, как она поднимает его руку и прижимается к ней щекой, а потом говорит неразборчиво, очевидно, очень ласковые слова, потому что они счастливо смеются и, обнявшись, выходят из садика. У самой калитки парень вдруг останавливается и громко, будто забыв обо всем на свете, говорит:
– Если бы ты знала, Аннушка, как я буду теперь работать!
Рогов усмехается; только сейчас он понял, что техник Дубинцев нашел все же Аннушку.
– Природой любуетесь, Павел Гордеевич? – окликнула от двери Оленька.
– Нет, – не оборачиваясь, ответил Рогов, – просто шахтеру положен воздух по первой категории.
Прямо с балкона он прошел в свою большую комнату. Включив свет, постоял у стены, потирая виски. Вот ведь какой крутой вечер! Ни кино, ни разговор с Аннушкой, ни беседа у Хомякова – ничего не помогло. Нужно, очевидно, чем-то заняться. Порылся на этажерке среди книг. Почитал с полчаса, но повесть оказалась до того легко сделанной, что, стоило только закрыть страницу, сразу забывалось все, о чем шла речь.
И вдруг в дверь постучали. Открыл, неторопливо принял телеграмму, но как только посыльный вышел, рванулся к свету.
«Диплом защитила. Осенью буду проездом. Валя».
Рогов сел у стола и, положив голову на ладони, плотно закрыл глаза.
