Текст книги "Весёлые и грустные странички из новой жизни Саньки М."

Автор книги: Александр Машков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 30 страниц)

Я погладил Артёмку по голове, посмотрел на его маленькую мордочку. Он улыбнулся мне, глазки засияли, он повозился, поудобнее устраиваясь у меня под рукой.

Серёжа тоже улыбался, радуясь за брата.

Я подумал, что, хорошо бы поехать в лагерь, встретиться там со своим отрядом, с Никитой, вместе там ходить в походы, купаться и загорать. А ещё, чтобы рядом были вот эти чудесные ребята, пережившие уже много горя, сделать их жизнь немного лучше, отвлечь от грустных мыслей.

Потому что я замечал, как, во время игры, или в спальне, кто-нибудь из них замирал и уходил глубоко в себя, лицо приобретало жёсткие черты. О чём в это время думал маленький человек?

Я подумал, что я выгляжу так же, когда тоскую о Лиске.

Может быть, я и остался бы здесь, влился в новую семью, но жизнь всё рассудила по-своему.

Что бы я ни думал, я готовился к побегу. В первую очередь надо было подготовиться лучше, чем в прошлый раз. Для этого я решил посетить наш дом. Там были у каждого, свой схрон. Делать схроны мы учились, именно на такой случай.

Где Лискин схрон, я знал, где Жоркин, догадывался, но справедливо полагал, что он мог его и забрать. Не всё, но многое, в первую очередь, деньги. Кстати, о деньгах.

На поминках по сестре было неудобно говорить о таких вещах, но надо внимательно осмотреть всю свою одежду, брат мог спрятать деньги, чтобы я потом их нашёл.

После моей эпопеи с больницей я остался совсем без оружия, меня полностью раздевали, стирали всю одежду, так что про стилет и заточку можно было забыть и не напоминать, пока все молчат.

А вот у Лиски были очень интересные вещи, особенно кошачьи когти, с которыми так легко лазить по деревьям, к тому же их можно было использовать в драке, применяя, как кастеты.

Умея пользоваться ногами, можно вывести из строя большое количество врагов, а что враги появятся, я не сомневался.

Меня не оставляла мысль, что я считаюсь рабом у одного из СреднеазиатскихУзбекских кланов.

Условие не соблюдено, Лиска погибла…

Может, не случайно?! – обожгла меня мысль, может быть, мерзавцы сделали это по наводке?

Жаль, поздно, у мёртвых не спросишь, надо бы спросить у отца. Но, если он не отослал меня, оставив жить здесь, то считает, что я в безопасности? И брат ничего не сказал.

Ещё побесившись на территории, мы пошли на обед. Когда я вёл свой весёлый отряд по коридору, печатая шаг, увидел замполитшу.

– Отряд! Стой! Раз-два! – ребята остановились, яч обратился к начальству:

– Товарищ заместитель директора! Вверенный мне отряд следует в столовую, для приёма пищи!

На лице замполита мелькнула тень улыбки:

– Хорошо, Саша, следуйте.

– Вера Игнатьевна, – решился я, – нас отправят в лагерь? Ребята мучаются в душном городе.

– Они, пока, на карантине, но я подумаю, может быть, малышей отправлю. Подростки тоже обижаются, что их не выпускают гулять, надо отправлять, так и до бунта недалеко.

– Шутите? – улыбнулся я. Какой бунт могут устроить детишки? Объявить голодовку? Спасибо, наголодались!

– Отойдём? – предложила мне Вера Игнатьевна. Я насторожился.

– Саша! – тихо сказала она, – Ко мне приходили какие-то люди, спрашивали о тебе. Причём, не сюда, а ко мне домой. Вежливо спросили, не знаю ли я, где такой мальчик. Я обещала узнать.

– Азиатской внешности? – уточнил я.

– Нет, славянской. Но мне они показались очень опасными. Я не знаю, что делать. Может, действительно, отправить вас в лагерь? – я подумал.

– Наверное, да, но тогда почти всех, чтобы не бросалось в глаза, что уезжают только малыши.

– Я подумаю над этим. А ты будь осторожен, не подходи близко к забору.

– Спасибо, Вера Игнатьевна! – искренне поблагодарил я замполита, и побежал к ребятам, так и стоявшим в строю.

Вот тут я крепко задумался. Что делать в первую очередь? В первую очередь я решил посетить родной дом.

Кстати, я обнаружил в пистончике две четвертные бумажки, в кармашке спортивного костюмчика лежали мелкие купюры. Я снова был обеспеченным человеком, так что надо было действовать, потому что предложение Веры Игнатьевны показалось мне ловушкой.

Если я исчезну из детдома, это ЧП, и она подставляется. Если это произойдёт по дороге, а ещё лучше, когда меня примет директор, это будет выглядеть совсем по-другому.

Дождавшись ночи, я оделся в чёрный костюмчик и выскользнул из спальни.

За всё время своего проживания тут я хорошо изучил все щели и дыры как в здании, так и в заборе.

Взрослые не всегда могли сопоставить размер щели в заборе с размером ребёнка, поэтому забили не все места, через которые я мог проникнуть, благодаря многолетним тренировкам.

Казалось, что в эту щель может проникнуть только кошка, но, если можно было просунуть голову, ребёнок мог там пролезть и весь.

Так что я вышел с территории без особых проблем. По городу бежал осторожно, держась тёмных улочек, ведь всем известно про комендантский час для детей. После десяти все должны быть дома, иначе ребёнка, нарушившего режим, ждало отделение милиции, до выяснения личности.

Наш дом был на окраине, после него уже был лесной массив, озеро.

Осторожно подобравшись к своему дому, начал его обходить кругом, пытаясь понять, осталась там ещё засада, или дом окончательно заброшен?

Ничего подозрительного не обнаружив, решил всё же сначала сбегать к озеру, где хранились наши с Лиской заначки.

Сначала я отыскал свою. Денег там не было, были там мясные консервы, сгущённое какао, жестяная баночка леденцов «монпансье», завязанный в полиэтиленовый мешочек пилёный сахар каменной твёрдости, сухари, галеты, хорошая рогатка, пристрелянная, даже горсть шарикоподшипников. Здесь же хранилась самодельная финка и потайной фонарик.

Я с грустью вспомнил замечательный «толедский» стилет, навсегда утерянный. Интересно,. кто меня раздевал? Если бы Маша, она непременно вернула бы.

Перебрав свои сокровища, я ничего не взял, кроме фонарика, и побежал искать Лискин схрон.

Наверняка человек, прочитавший, что спрятал в схроне человек, живущий вторую жизнь, сильно удивится, почему этот человек ведёт себя, как обычный ребёнок, отвечу, что, как ни странно, большее часть времения я чувствовал себя мальчишкой. Лишь обращаясь к сохранившейся памяти о прошлой жизни, становился взрослым, надо сказать, что такое состояние мне не нравилось, было такое чувство, как будточто малыш надел отцовский костюм, и старается выглядеть взрослым.

Лискин схрон я нашёл не сразу, пришлось побегать по лесному массиву, потом, раздевшись, залезть на дуб, где обнаружилось дупло. В дупле я нашёл записку и прочитал, при свете фонарика:

«Санька, злодей! Бери конфеты и уматывай! То, что здесь лежит, не твоего ума дело!».

На обороте было накарябано: «Сашенька, милый мой! Хотела тебе принести твои любимые когти, но не смогла, в доме засада. Когда они уйдут, поищи в дровяном сарае, за поленницей.

Отсюда бери всё, что тебе понадобится. Лиска».

Я прижал записку к лицу, вдыхая ещё не выветрившийся запах сестры, потом аккуратно свернул её и убрал в карман. Здесь было самое главное: деньги. Не надо было тащить продукты, во-первых, тяжёлые, во-вторых, большой рюкзак привлекает внимание, а маленький рюкзачок скоро войдёт в привычный обиход у детей и подростков. Надо будет распустить слух, что это уже модно на Западе.

Здесь я нашёл ещё один стилет. Дамский, но очень удобный, как раз под мою руку. Раскопал и всякие женские штучки, которые Лиска не хотела мне показывать.

Я взял чай, сахар, конфеты, которые сестра завещала мне. Оружие брать не стал, хотя здесь лежали ТТ с двумя обоймами, маленький женский «Браунинг» с коробкой патронов. Дольше, чем нужно просидел я перед схроном сестры, перебирая дорогие сердцу предметы, пока решился перенести то, что взял, к себе, и сходить в дом.

В доме по-прежнему было тихо и безлюдно. Я пробрался в дровянник, и, после недолгих поисков, нашёл настоящее богатство: когти и набор превосходно выполненных отмычек! Ещё маленький рюкзачок, в котором был маленький термос, солдатский котелок с ложкой, кружка. В кармашке обнаружил фотографии. Жорка увлекался фотографией, у него был неплохой фотоаппарат, «ФЭД» называется.

На фото были мы с Лиской в разных ракурсах. И на пляже, и во дворе, и дерущиеся.

Ещё было фото, где мы обнимаемся, счастливые до невозможности.

Перебрав фото, со сладкой грустью в душе, я сложил всё в рюкзачок, и решил проверить, есть ли кто в доме.

Не знаю, как в другие дни, но сегодня дом был пуст. Побродив по разорённому гнезду, я зашёл в нашу с Лиской комнату. Здесь всё так и осталось, всё перевёрнуто, постель валяется на полу, затоптанная сапожищами, разломанные и разорванные игрушки валялись мертвецами.

Если власти хотели привить нам любовь к себе, то в этом они сильно преуспели.

Обычно девочки ведут дневник. Жаль, у нас это запрещено, я бы читал и перечитывал его.

Я нашёл то, что не смогли сломать: стойкого оловянного солдатика. Когда-то Лиска подарила мне его, рассказав сказку про солдатика, который не ушёл с поста, пока не погиб. Зажав солдатика в кулаке, я покинул ставший вдруг чужим, дом.

Забрав рюкзачок, я вернулся в свой, уже ставший роднымой, детский дом. Проник через чёрный ход, который не был забит, им пользовались, носили продукты на кухню, выносили мусор и отходы. Если я мог отпирать замки одним гвоздём, или куском проволоки, то, имея отмычки, открыл, будто у меня был ключ.

Утром меня опять с трудом добудились. Будил Артёмка, остальные боялись получить леща.

С Артёмкой же я начинал беситься, затащив его на свою кровать. Мальчик заливисто смеялся, норовя позабороть меня. Я шутливо поддавался.

Пропустив утреннюю пробежку, я подумал, что у меня ещё будет время побегать: меня ждал кросс почти на десять тысяч километров.

Всё равно после завтрака мы пошли бегать во двор. Как ни странно, с нами на этот раз выпустили подростков. Они немного потеснили нас на спортплощадке, но мы великодушно не стали возмущаться.

Ко мне подошли Анвар с Джохаром, радостно пожали руку, начали интересоваться, как я поправил здоровье.

– Клин клином вышибают, – сказал я загадочно. Говорить правду я опасался. Мало ли, кто слышит.

– Как это? – удивились ребята.

– Надо опять сильно испугаться, да так, чтобы вскипел адреналин.

– Что за зверь? – спросил Джохар.

– Перед дракой чувствуешь прилив сил? Понимаешь, что сейчас всех порвёшь? Вот это и называется адреналин.

– Да, ты правильно сказал! Когда дерёшься, даже не больно!

– Ладно, ребята, я ещё маленький, хочу бегать, тем более, нога больше не болит!

Пацаны снисходительно улыбнулись и пригласили в гости:

– Ты заходи, если будешь свободен!

Смеяться надо мной они смеялись, но недолго, потому что сами ещё страдали гиперактивностью, так что скоро мы все бегали наперегонки по площадке.

Когда пришло время обеда, я предложил своим друзьям-подросткам, тоже идти с прогулки не толпой, а строем. Показал, как ходят малыши, причём ходили строем они с удовольствием.

Тогда более старшие ребята решили сделать это ради прикола.

Честно говоря, я думал, Веру Игнатьевну невозможно ничем удивить. Но, когда я остановил строй и отрапортовал, она сначала не знала, что ответить.

Посмотрев на строй, на хитро глядящих на неё ребят, она разрешила следовать дальше.

Я же обратился к замполиту:

– Вера Игнатьевна, разрешите вопрос?

– Саша, ты решил завести здесь военные порядки? Или таким образом развлекаешься?

– Дисциплина никогда не помешает, но вы правы, поиграть мы никогда не отказывались. Но я вас отвлекаю от дел по другому поводу: Я хочу написать несколько писем. Где можно взять бумагу, конверты, ручку с чернилами?

– Зайди, после обеда, ко мне, у секретаря посмотрим. Кому ты хочешь написать письма, если не секрет?

– За время своей прогулки я познакомился с хорошими людьми, они дали мне свои адреса. Хочу им написать, что не забыл о них, что у меня всё хорошо. Если желаете, можете прочитать…

– Не имею привычки читать чужие письма! – слегка возмутилась Замполит.

– Ничего противозаконного, Вера Игнатьевна!

– Верю. Ты не так глуп, чтобы писать что-то противозаконное. Ступай на обед, потом зайдёшь ко мне.

После прогулки мы с аппетитом сметали всё, что предложил повар, и отправились на отдых.

Я, вприпрыжку, побежал в кабинет директора.

Вера Игнатьевна ждала меня в приёмной,. она уже подобрала мне несколько конвертов, тетрадку в клеточку и ручку-самописку.

– Возьми ещё чернил, а то не хватит ещё! – усмехнулась она. Я не отказался.

– На днях отправим вас в лагерь, наконец-то отдохну! Сюда зайдёт бригада строителей, осенью не узнаете родной дом!

– Искренне рад за вас! – засмеялся я, – Можно, я пройду в классную комнату?

– Да, возьми ключ, вон он, на доске висит, подписан.

– Мне, вообще-то… – я прикусил язык.

– Своё искусство будешь демонстрировать в другом месте. Здесь соблюдай правила.

– Спасибо! – покраснел я. Взял ключ и побежал в класс. Там сел за стол, и задумался. Что написать Вике? Что меня вернули? О сестре? Можно и так, Вика взрослая девушка, поймёт, почему я вернулся. Если, конечно, помнит меня. К сожалению, я уже, наверное, не узнаю об этом.

Решительно взяв ручку, развернул тетрадь и написал:

«Здравствуй, Вика! Пишет тебе это письмо маленький мальчик Саша, с которым ты познакомилась в поезде, когда ехала в экспедицию. Ты дала мне адрес, поэтому я решил написать тебе, чтобы сказать, что я помню о тебе, что наша совместная поездка была для меня самой счастливой в жизни.

Если помнишь, я рассказывал тебе о сестре. Её больше нет.».

Я излил своё горе в письме, не вдаваясь в подробности, и мне стало немного легче.

Потом я написал письмо Никите. Попросил его сильно не обижаться. Когда устроюсь, напишу, и тогда будем переписываться, хоть каждый день! Может быть, даже встретимся!

Написав эти письма, я сбегал, повесил ключи от класса на место и побежал вниз, на вахту, где висели ячейки для писем. Как ни странно, ячейки не пустовали, в некоторых лежали письма, ожидая адресата. Я положил письмо Никите в его ячейку, а для Вики опустил в синий ящик с надписью «почта» и гербом СССР.

– Что гуляешь? – спросила скучающая вахтёрша.

– Разрешили написать письма, – вежливо ответил я.

– Есть, кому писать? – удивилась пожилая женщина.

– Конечно! У меня много родственников и знакомых!

– Тогда почему ты здесь?

– Не знаю, – пожал я плечами, – взрослые дяди и тёти решили, что так будет лучше.

– Да-а, – протянула вахтёрша, – чего только не бывает!

Я не стал больше слушать рассуждения много повидавшей женщины, побежал к себе. Раздевшись, хотел было лечь поспать, но что-то расхотелось. Выспался, что ли, за последние дни?

Вместо этого я открыл окно и уселся на подоконник. Солнышко хорошо пригревало, я жмурился, глядя на ярко освещённый двор.

Тут в глаз попал солнечный зайчик. Я мотнул головой, зайчик снова нашёл меня. Закрывшись рукой, я посмотрел, откуда сверкает зеркальце.

За оградой стоял отец и посылал мне в глаза солнечные зайчики.

– Папка! – прошептал я, спрыгнул с подоконника и помчался вниз.

Сбежав с лестницы, я закричал:

– Откройте скорее, ко мне папа приехал!

– Куда ты, голый?! Хоть бы тапки надел!

Я и забыл, что был лишь в трусах и майке.

– Откройте скорее, он на минутку! Я не убегу!

– Только и сбегать, в таком виде, – согласилась добрая женщина, отпирая дверь, – иди к своему папе.

Я опрометью проскочил двор, подбежал к забору.

– Папа!

– Сынок! – мы обнялись сквозь решётку.

– Я могу выйти, сквозь дырку! – сказал я.

– Не надо, Саша, что ты в таком виде?

– У нас тихий час. Я не хотел спать, решил подышать свежим воздухом… папа! Я так соскучился!

– Я тоже люблю тебя, сын!

– Ты надолго? – с надеждой спросил я, кроме шуток ужасно обрадовавшись отцу.

– Не могу я надолго, – вздохнул папка, – вот, возьми, – протянул он мне холщовую сумку, – там портрет нашей девочки и конфеты. Раздай детям. Так положено.

– Папа, а у нас в городе есть церковь?

– Церковь? – удивился отец, – Ты что, верующий?

– Папа, когда не на кого опереться, поневоле обратишься к Богу, – ответил я.

– Прости, сынок, я знаю, как тебе тяжело пришлось, как тебе было одиноко.

– Пап, – решился я, – я подумал, может, нашу Лиску не случайно…. Может быть, на неё навели?

– Почему ты так думаешь? – нахмурился отец.

– Мне Юрка рассказал. В том числе и обо мне. Они с Лиской хотели в будущем году пожениться, усыновить меня. Значит, я уже не был бы рабом?

– Это на самом деле так, – задумчиво сказал отец, – но мне не верится, что всё это сделано ради маленького мальчика.

– А если это сделано, чтобы причинить тебе невыносимую боль? – спросил я, глядя в лицо отцу.

– Не знаю, Саша, не знаю. Но буду иметь в виду твою версию.

– Пап, Вера Игнатьевна, зам директора, говорит, её спрашивали обо мне какие-то люди.

– Да? Это интересно. Ладно, будем разбираться. Узнаю насчёт церкви, заеду за тобой, отвезу к батюшке. В грехах хочешь покаяться?

– Свечку. За упокой, – опустил я глаза.

– Хорошо, сын, я тоже поставлю, – вздохнул отец и, последний раз пожав мне плечо, пошёл к машине, которая ждала его на другой стороне улицы.

Я смотрел ему вслед и хотел только одного: чтобы он вернулся, забрал меня отсюда, отвёз домой, и мы бы зажили опять не совсем спокойной, но привычной жизнью.

К сожалению, таких чудес не бывает. Дождавшись, когда машина скроется за поворотом, я повернулся и пошёл к, ставшему моим домом, детский дом.

Войдя, я положил горстку конфет на стол вахтёрше:

– Помяните мою сестру…

– Да, Саша, я помолюсь за неё. Будь уверен, все дети попадают в рай. Все грехи, что они совершают, они совершают по вине взрослых.

– Бабушка! – решился спросить я, – В нашем городе есть церковь?

– Да, осталась одна. Раньше-то много было, а сейчас одна, церковь Святой Богородицы.

– Вы отпустите меня, если папа приедет за мной?

– Отпущу, внучек. Как раз для тебя эта церковь.

Я поблагодарил женщину, которая по годам действительно годилась мне в бабушки, и побежал на свой этаж.

Ложиться было уже поздно, я посидел немного на подоконнике, разглядывая портрет сестры, потом поставил его себе на свою тумбочку, положил рядом кулёк с конфетами и стал ждать, когда проснутся ребята. Распорядок дня, как таковой не соблюдался, лишь бы все были на месте и сыты, так что пусть спят, если хочется.

С Артёмки сползло одеяло. Я подошёл, поправил. Артёмка открыл глаза, улыбнулся и протянул ко мне руки. Мне было не по силам держать его на руках, так что, сев к нему на кровать, посадил малыша себе на колени, обнял, прижав к себе.

Мальчик доверчиво прижался ко мне, слегка посапывая, будто продолжал спать.

Проснувшийся Серёжа подошёл к нам, осторожно взял у меня братишку.

– Имей совесть, Артёмка, Саше надо сходить умыться, в туалет. Я улыбнулся им и сказал, чтобы слышали все:

– На моей тумбочке лежат конфеты, берите, помяните Лизу. Только не всё, оставьте, я хочу всем ребятам раздать.

Ребята подходили, осторожно брали лакомство. Некоторые ещё не видели таких конфет. Там были

«Белочка», «Ну-ка отними», «Мишка на севере», ещё какие-то.

С оставшимися конфетами, а их было немало, я вышел в коридор и одаривал всех.

Говорить, зачем, не требовалось, все знали этот обычай.

Подумав, я зашёл к Вере Игнатьевне, подумав, что надо её предупредить.

– Вера Игнатьевна!

– Ну, что ещё?! – со вздохом спросила она, подняв на меня глаза.

Я высыпал ей на стол горсть конфет и спросил:

– Я сегодня хочу выйти в город…

– Ну, договаривай. Думаешь, я не знаю, куда? – Осмотрев меня с ног до головы, она сказала:

– В таком виде, конечно, никуда не отпущу. Пойдём. У тебя есть чистая одежда в твоих вещах?

– Есть летняя пионерская форма.

– Только галстук не повязывай. Я коммунистка, ты пионер. Нам не следует ходить в церковь.

– Хорошо, Вера Игнатьевна, – прошептал я.

В кладовой я нашёл свой рюкзак, вынул оттуда изрядно помятый костюмчик, состоящий из белой рубашки и чёрных шорт, нашёл белые гольфы.

– Так пойдёт? – спросил я, подняв голову, – Или лучше вот эту, форму? – показал я на форму цвета хаки.

– Нет, Саша, возьми эту. Более торжественно. Не забудь погладить. И сходи, помойся! Ты выглядишь, как чучело! Постель, наверное, уже серая!

Я покраснел. В самом деле, я даже не умылся после тихого часа, а, бегая босиком по двору, не посмотрел, какого цвета ноги.

– Душевая открыта? – удивился я.

– Конечно, открыта. Только вас, мальчишек, туда надо палкой загонять. Иди уже!

Я, пользуясь случаем, перебрал вещи, которые остались в рюкзаке. Был здесь комбинезон, две формы: одна со штанами и штормовкой, одна с шортами и лёгкой рубашкой. Конечно, от съестного не осталось и следа. Во-первых, здесь могли погрызть мыши, во-вторых от припасов меня избавили уже давно, когда я кантовался в милиции и в распределителе.

Взяв пионерскую форму, я побежал в бытовку, в которой оказались старшие ребята, оникоторые гладили свои штаны и рубахи.

Я не удивился, зная, что они ходили в город, когда хотели, главным условием было их возвращение вовремя. Иначе – карцер. Ребята добровольно согласились на такие условия, честно соблюдали их.

Для того, чтобы парней не задержал патруль, им выписывались увольнительные.

– О Сашка! – обрадовались парни, беззастенчиво тиская меня.

– Погладить хочешь? Куда-то собрался? Кто она? – засыпали меня парни вопросами. Я лишь краснел, отшучиваясь.

– Помочь тебе? – спросил старший. Я узнал, исподволь, все их имена. Старшего звали Колькой, других Славкой и Петькой.

– Я умею, – пропищал я.

– Обожжёшься ещё!! – не доверил мне утюг Коля. Взял мою маленькую форму и быстро погладил:

– Держи! Только умойся! – парни необидно засмеялись, Коля провёл ладонью по моей щетинистой голове: – Удачи тебе!

– Спасибо! – прошептал я, осторожно прижимая к себе отглаженную форму.

В своей спальне, аккуратно повесив форму на спинку кровати, подумал, что делать. Идти мыться, или бегать с ребятами по двору? Подумав, выбрал второе, справедливо решив, что до ужина отец не приедет.

Славно набесившись, мы отправились, опять же, строем, в столовую, но были завёрнуты в умывальник. На этот раз старшим было невозможно было без содроганий на нас смотреть, хотя нам казалось вполне нормальным так выглядеть.

После ужина я побежал в душевую. Она была открыта, и вода горячая присутствовала.

Хорошо отмывшись, я переоделся в сохранённые каким-то чудом плавочки, подаренные Лиской, белую маечку, чистую, не растянутую, как все, грязно-голубые и безразмерные.

Затем, не надевая потрёпанную одежду, побежал к себе.

Облачившись в парадную форму, под восхищённые взгляды ребят, отправился во двор, ждать отца.

Ребята тоже высыпали вслед за мнойво двор. Я прохаживался по двору, или сидел на лавочке, с завистью глядя на веселящихся ребят. Уже отчаялся дождаться сегодня отца, когда увидел затормозившую машину.

– Папа!

В церкви было сумрачно и прохладно. Отец Фёдор встретил нас, спросил меня:

– Что тебя привело сюда, сын мой?

– Свечку хочу поставить. За упокой души моей сестры, Елизаветы… – робко сказал я.

– Сколько лет было покойной?

– Пятнадцать…

– Тогда тебе сюда, – отец Фёдор взял меня за руку и подвёл к иконе Божьей Матери.

– Знаешь, кто это? – строго спросил священник. Я, судорожно, кивнул:

– Это Богородица с Сыном.

– Молодец, малыш. Вот, возьми свечку, зажги от тех свечек, что стоят здесь, и поставь рядом. И помолись за сестру.

– Я не знаю молитв…

– Слова знать не обязательно. Слова нужны, чтобы очистить душу, а у тебя душа и так ещё чиста. Просто желай своей сестре самого лучшего.

– Я удивлённо посмотрел на отца Фёдора.

– Что смотришь? Грешил?

– Грешил, батюшка, кровь на мне. Правда, одна бабушка сказала, что грехи детей лежат на их родителях.

– Верно сказано, всё зависит от воспитания родительского. Но нельзя злоупотреблять этим. Вот сейчас и проверим, велик ли грех твой. Зажигай свечу.

С замиранием сердца зажёг я свечу и взял её двумя руками. Огонёк согрел моё лицо.

Я посмотрел на икону, и не поверил собственным глазам: на иконе была написана Лиска со мной на руках! Я обнимал маленькой ручкой её шею, и строго смотрел на меня, большого.

«Сашенька! Мальчик мой любимый! Наконец-то!». – показалось мне, или нет?

– Лиска?! – прошептал я.

«Да, Саша, это я. Не плачь больше, ладно? Вспоминай меня с тихой грустью, а ещё лучше, с радостью. Когда ты плачешь, мне очень больно. Передай это папе, маме и Юрке. Хорошо?»

– Хорошо! – кивнул я, не в силах оторваться от прекрасного лица Лиски. В душе наступил благостный покой.

«Саша! Тебе грозит опасность. Тебе надо уходить из города, как можно скорее.».

– Я знаю. Только не знаю, как сделать по-тихому, чтобы никто меня не нашёл.

Лиска передала образ, от которого я покраснел:

– Не буду! Вот ещё! Девчонкой!

«Ты же видел там одежду. Она должна быть тебе впору. А теперь поставь свечку. С тобой я буду ещё месяц. Потом, может быть, как и ты, найду себе новый мир. Не прощаюсь. Разговаривай со мной».

– Лиска! Я всегда помню о тебе и советуюсь с тобой! – я поставил свечку на светец и посмотрел на икону. Там снова была изображена Божья Матерь с Иисусом на руках. Но не было у меня больше гнетущей тяжести на душе, не было чувства невосполнимой потери.

Легко и радостно было. Я даже улыбнулся отцу Фёдору.

– Что, малыш? С кем разговаривал?

– С сестрой! Она видит меня!

– Значит, чист ты душой, отрок. Ступай с миром! – отец Фёдор перекрестил меня. Я посмотрел ещё раз на икону, неумело перекрестился.

Отец ждал меня снаружи.

– Папа, а ты почему е зашёл? – удивлённо спросил я.

– Грехи не пускают, – криво усмехнулся отец. – Вообще-то это детская церковь.

– Папа! – вдруг осенило меня, – Ты убил ребёнка?! – прошептал я. Папино лицо исказила гримаса боли:

– Я не хотел! Он заслонил собой маму! Сам подставился!

– А девочка? – вдруг спросил я. Папа молчал, глядя куда-то вдаль.

– Откуда ты всё это знаешь? – непослушными губами спросил он.

– Я сейчас разговаривал с Лиской. Но это не она мне сказала, сам догадался. Папа, ты не думай, я не осуждаю тебя! – торопливо сказал я, хватая отца за руку.

– Не ври себе, – сказал отец, – хватает того, что я себя осуждаю. Поехали?

– Папа, Лиска сказала, что мне угрожает опасность.

– Да, сын, тебе надо куда-то уезжать. Пойми, если я тебя отправлю, все узнают, куда ты поедешь.

– Я справлюсь, папа.

– Вот и хорошо. Сейчас я отвезу тебя домой, и попрощаемся. Может быть, навсегда.

Всю дорогу мы молчали. Когда доехали до моего детдома, дошли до калитки, папа взял меня на руки, и впервые поцеловал. Потом целовал ещё и ещё.

– Если бы ты знал, как я вас люблю! – срывающимся голосом сказал папа, – Проклятая жизнь! Нам нельзя любить! Она приносит только горе! Прощай, сын! – папа поставил меня на тротуар, бегом вернулся в машину и уехал. Я потоптался на месте и пошёл домой.

Бабушка впустила меня, посмотрела на моё расстроенное лицо, спросила:

– Что с тобой, Саша? Был в церкви?

– Был, – кивнул я, – поговорил с сестрой, ей там хорошо. С папой попрощался.

– Бедные дети! – с болью в душе сказала бабушка, – Вам-то за что такое горе? Ладно, война была страшная, но сейчас, в мирное время, сирот не уменьшается, да ещё при живых родителях!

– Прости, бабушка, что расстроил. Пойду я, – я пошёл вверх по лестнице.

Ребята встретили меня настороженно. Я подошёл к тумбочке, на котором стоял портрет Лиски, улыбнулся ей, взял и прижал к себе. Cразу стало легче, будто она была рядом и, молча, улыбалась.

Подошёл Артёмка, встал рядом. Я обнял его за плечи. Артёмка посмотрел мне в глаза.

– Всё получилось, Артёмка! – весело сказал я. А папа? Папа взрослый человек, разберётся со своими проблемами. Ему главное, знать, что я в безопасности. Значит, надо действовать.

Я рассказал ребятам, как сходил в церковь, с улыбкой вспоминая, как разговаривал с сестрой.

– Где эта церковь? – спросил Серёжа.

– Не знаю, – виновато ответил я, – меня возили на машине, а я был с папой, и задумался. Хотя, знаете, та бабушка, что сегодня дежурит, наверняка знает! Она мне… – Серёжа уже убежал. Скоро он вернулся, сияющий:

– Улица Садовая, 22!

– Пойдёте? – не поверил я.

– Да! Все пойдём! Ты с нами? – спросили меня. Я сразу заскучал.

– Саша, без тебя нас не отпустят! – уверенно сказал Серёжа, – А нам очень-очень надо!

Я смотрел на них, и не мог им сказать правду. Если я даже ухожу, то завтра вполне могу с ними сходить в церковь. А если не могу? Значит, сегодня? У этих стен есть уши, надо молчать.

– Посмотрим! – громко сказал я, прижимая палец к губам. Ребята поняли, хотя удивлённо подняли брови. Я развёл руками.

Дождавшись, пока все уснут, сам едва не уснул, вернее, уснул, но вовремя проснулся, глянул на улицу. Там была чёрная ночь. Безлунная, но звёздная. Сердце сбилось с ритма, и быстро застучало, оно понимало, что меня ждут приключения.

Одевшись в чёрный спортивный костюмчик, я взял отмычки и направился в директорский кабинет.

Замки там были смешные, я их закрыл за собой.

Сев за директорский стол, я осветил фонариком сейф. Простой, зато надёжный, без всяких секретов.

Через минуту сейф был открыт. Я достал оттуда личные дела. Наши с сестрой лежали сверху.

На папке с делом Лиски было написано красным карандашом: «Выбыла». Дальше приписка: «Погибла». Мельком просмотрев документы, я отложил папку в сторону. Меня уже не интересовало, что они знают о Лиске. Если пишут гадости, тем более мне не надо знать. Для меня она была самой чистой девочкой в мире.

Открыл свою папку, посмотрел на фотографию, усмехнувшись: не нравились мне эти казённые снимки, то ли дело, те, которые делал Жорка! С любовью…

Нашёл свидетельство о рождении, школьные документы, и ничего не взял.

В сейфе ещё были деньги. Но я не отморозок, чтобы грабить детей.

Зачем я тогда сюда пришёл? За документами! Но что, как говорится, день, грядущий, мне готовит?

Потеряю, отнимут, потом восстанавливай.

Пусть полежат здесь. Главное, я знаю, что документы есть, они в надёжном месте. Пока.

Я взял ручку, лист бумаги, написал: «Спрячьте подальше, пожалуйста, мои документы!», а ещё лучше, вышлите их по адресу… – тут я задумался: а есть ли тот адрес? Вдруг адрес другой?

Я скомкал листок и бросил его в урну. Так и не решив, что делать, я вышел из кабинета, запер дверь и замер: за столом секретаря сидел Михаил Иванович!

– Ну, что? Всё взял? – спросил директор.

– Ничего не взял, – потерянно сказал я.

– Почему?

– Потеряю, или отнимут где-нибудь.

– Это верно, – вздохнул директор, – что теперь собираешься делать?

– Мне надо бежать, – опустил я голову, – меня ищут.

– Дошли до меня такие слухи, поэтому я здесь. Заглянул в твою спальню, тебя нет, всё на месте. Где ты можешь быть? Зашёл за документами. Не удивляйся, я сам вырос в этом детдоме.

– Михаил Иванович, – теребя края кофточки, сказал я, – в нашей теперешней группе есть мальчики, Серёжа и Артёмка. У них родители садисты, издеваются над ними. А характеристики у них хорошие.