Текст книги "Весёлые и грустные странички из новой жизни Саньки М."

Автор книги: Александр Машков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 30 страниц)

Пацанов могут опять отдать в семью. Постарайтесь, чтобы этого не было? Их забьют до смерти! Серёжа показывал мне ожоги на груди… – меня опять передёрнуло, – Его, так называемая мать, гасила об него окурки! У младшего отбили… здесь, – показал я. – Михаил Иванович! – умоляюще просил я, подняв голову. И умолк, увидев бледное, даже в полумраке, лицо и сжатые в кулаки руки.

– Михал Иваныч! – испугался я.

– Ничего, Саша, ничего! – тяжело дышал директор, – Обещаю, пока я здесь директор, этого не случится!

– Вера Игнатьевна…

– Знаю, – махнул рукой директор, – давно под меня копает.

– Ещё одна просьба, Михал Иваныч, – вздохнул я, – сегодня я ходил в церковь, поставил свечку за упокой.

– Хорошее дело, – одобрил Михаил Иванович, – без спросу?

– Почему? Отпустили. Но дело не во мне. Ребята тоже хотят. Это церковь детская, а у детей очень много просьб к Матери Божьей. Сводите их, ладно?

– Значит ты…

– Мне сестра сказала: сегодня.

– Понимаю. Ну что же, иди, собирайся.

– Михаил Иванович, правда, если бы не это, я навсегда остался бы с вами!

– Верю, Саша. Никита сильно переживает. Всё время ждёт, что ты вернёшься.

– Я напишу, когда найду своё место.

– Лучше тебе не высовываться, Саша, – директор встал, подал мне руку, – прощай, сынок! Очень жалко с тобой расставаться. Когда ты, в первый день, сказал, что мы не умеем воспитывать детей, я рассердился на малолетнего критика. Теперь вижу, что ты был прав, но научиться этому нельзя. Таким надо родиться. Ты вот такой.

– Я?! – изумился я.

– Конечно. Ты просто не замечаешь за собой, как меняешь людей. Причём всех, с кем пообщаешься.

Просто фантастика! Ну всё, иди, Саша, а то ночь короткая.

«Всех, с кем пообщаешься!», – я фыркнул, вспомнив лейтенантшу с капитаном. Этих изменишь! Нет, милиционеров не исправишь. Они или хорошие, или вот такие. Интересно, как там Сёма?

В спальне я достал свой рюкзак, перебрал его, взял с тумбочки портрет Лиски, вместо него положил фото, где мы с Лиской, смеёмся. Подписал: «Братику Артёмке от Саши. На долгую память». Вздохнул.

Слёз будет! Но сейчас побоялся даже подойти к его кровати. Потоптался в нерешительности и ушёл.

Побег – 2.

Чтобы не нашуметь в спальне, переоделся в комбинезон из «чёртовой кожи», уже за забором, в кустах.

Сквозь щель в заборе я смог пролезть, раздевшись до трусов. Потолстел, что ли? Или пошёл в рост?

Справедливости ради, стоит сказать, кормили нас в последнее время, как на убой. Набегавшись во дворе, мы лопали всё подряд и ложились спать. Немудрено поправиться!

«Что ни день – сто грамм! А то и сто пятьдесят!» – хихикнул я, а противный внутренний голос добавил: «Теперь будет с минусом». Я был вынужден с ним согласиться.

Путь до нашего бывшего дома был мне уже знаком и привычен. Приблизившись к нему, я осмотрел тёмное страшноватое здание и сразу побежал к Лискиному схрону.

Сразу решил проверить, насколько мне подходят когти.

Быстро защёлкнув их на ногах и руках, взлетел по стволу к дуплу.

– Спасибо, Лиска! – шепнул я.

«Всегда пожалуйста!», – хихикнула сестрёнка.

Дело в том, что я решил «поселить» вместо противного внутреннего голоса Лиску. Приятнее слушать голос любимой сестры, чем собственное ворчание.

Конечно, я оставался грубым материалистом, и не верил в мистику. Всё, что случилось в церкви, я считал не более, чем играми разума, желающего чуда. Вера на том и основана, для того нужна, чтобы жить было не так пакостно. К примеру, викинги, вечно сидевшие на диете и проводившие время в походах и сражениях, устраивали пир, добыв много пива и мяса, и желали, чтобы пир никогда не кончался.

Христиане придумали рай для страдающих, и ад для жирующих.

Ну, а я придумал, чтобы сестрёнка всегда была со мной, и давала бы мне дельные советы.

Так что, оставив на месте оружие, я забрал с собой узел с женскими штучками, решив при свете дня разобраться с ними.

Подумав, я не стал посмеиваться над девочкой. Ведь её всё время заставляли носить мальчишескую одежду, пока она была девочкой. Теперь-то мне понятен этот маскарад, но, если бы меня одевали бы постоянно в девчоночьи платья, у меня в схроне тоже сейчас лежала мальчишеская одежда, и я, тайком, одевался бы в неё, как это делала Лиска.

Однажды я застал её в такой одежде, и она, впервые, по-настоящему разозлилась на меня, обозвав шпионом. Я плакал, и клялся, что никому не скажу.

Теперь пришло время мне расплатиться за свой невольный грех.

Добравшись до своего тайника, я задумался, что делать дальше. Вы не поверите, но город, где я прожил почти десять лет, я знал очень плохо. Только дорогу от дома до школы и обратно.

Лиска следила за тем, чтобы я не бегал с ребятами после уроков, брала меня, набычившегося, за руку, и вела домой, а потом бежала назад, ведь уроков у неё было больше.

Тогда мне было очень обидно, город приходилось изучать по карте, так что я знал лишь примерное направление движения, чтобы выйти к вокзалу.

Как я уже говорил, ночь была безлунной, но звёздной, ярко светился Млечный Путь., можно было при его свете не включать фонарик.

Открыв свой рюкзак, я стал чесать затылок: хотел взять с собой много чего, а вместимость рюкзака была небольшой. В голове мелькнули мысли о магах, умеющих делать пространственные карманы.

Оставалось только позавидовать им. Раз десять перебрав содержимое двух рюкзачков, кое-как уложил вещи. К тому же я не желал оставлять девчоночий рюкзачок, он мне нужен для будущего маскарада. Хоть смейтесь, хоть нет, над этим, но мне угрожала гибель, или потеря свободы, что было гораздо хуже: я уже представлял себя на месте Лиски, ведь любителей мальчиков хватало в любые времена, и за меня ещё долго можно было получать хорошие деньги.

Кровная месть, это хорошо, а длительное издевательство, причём с выгодой – лучше.

Представив себе такую жизнь, я лязгнул зубами. Постарался отогнать мысль о чувствах сестры.

Конфеты, помявшиеся от жары, пришлось оставить. Взял лишь сахар и леденцы в баночке, чай, две банки мясных, и четыре рыбных консервов. Был здесь и консервный нож. Не вскрывать же банки финкой! Котелок, кружку, фляжку, пришлось привязать снаружи. Теперь я выглядел бывалым путешественником. Только вот… Где вы видели путешественника, девяти лет, и без взрослых?

Тем более, сейчас, когда многие взрослые сами прожили всё детство в детском доме, и распознавали нас за версту.

Но я решил пока немного понаглеть. Когда увижу опасность, переоденусь.

Лиска спорила со мной, утверждая, что я должен сначала привыкнуть к девичьей одежде, научиться ходить, как девочка, смотреть, как девочка, говорить…

– Где я буду спать? В дупле? – оборвал я сестру. – И как будет выглядеть девочка с огромным рюкзаком? – Лиска надула губы и замолчала.

«Я предупредила, смотри сам».

В чёрном комбинезоне я добрался до вокзала. Патрульных нигде не встретил, зато на привокзальной площади ходили два милиционера. Потом они сели на лавочку возле входа и о чём-то лениво стали разговаривать.

Забравшись за стоявшие в тупике вагоны, я переоделся в свой походный костюм цвета хаки, и решил здесь дождаться утра, чтобы купить билет на электричку, или в общий вагон, сославшись на то, что еду к бабушке. Представив дорогу, длиной в десять тысяч километров, только вздохнул: сейчас бы на самолёт, часов через десять-двенадцать был бы во Владивостоке, или Хабаровске, куда там сейчас летают самолёты? И почему детей за людей не считают? Это нельзя, то нельзя…

Иди, мальчик, пешком! Не дорос ещё, на самолётах летать! Лиска хихикнула.

Я подумал, и сделал её своей ровесницей, чтобы не задавалась.

«Сашка!», – возмутилась она, но потом притихла, я даже почувствовал тепло.

Мне понравилась такая игра, теперь я никогда не буду одиноким.

Когда на перроне начал собираться народ, я вышел из укрытия и смешался с толпой.

Хотя, конечно, трудно затеряться мальчику среди взрослых. Потеряться – легко!

На перроне стоял поезд. Возле дверей, со скучающим видом, стояли проводницы. Все, как на подбор, упитанные и неприступные.

Найдя плацкартный вагон, нагло полез внутрь. Проводница оттёрла меня своим могучим бедром, бюстом десятого размера упершись мне в лицо:

– Ваш билет, молодой человек!

– Мои родители уже вошли в вагон! Что, они не показывали билеты?

– Какие места?

– А я знаю? – возмутился я.

– Когда узнаешь, приходи, или подожди родителей.

– А если они забыли про меня? Мне что, здесь оставаться?

– Твои проблемы! – заявила мне проводница, глядя мне поверх головы.

– Вы ответите за это! – пообещал я, отходя. В принципе, мне от неё больше ничего не надо было, ключ-вездеход был уже у меня в кармане. По-быстрому перебежав на другую сторону поезда, я осмотрелся, никого подозрительного здесь не было. Проводницы обычно открывают одну дверь, там, где их купе. Второй тамбур они закрывают. Где они стоят, я запомнил, так что, вскочив на подножку, я открыл дверь и юркнул в пустой тамбур. Закрыл дверь, глянул в окошко купейного вагона. Здесь как раз коридор немного изгибался, насквозь не просматривался.

Открыть туалет и отсидеться до отправления? Подумав, я решил проделать всё наглым образом.

В тамбуре я быстро переоделся в шорты, спрятал брюки и ветровку в рюкзак, и, держа его в руках, пошёл по коридору, открыв и заперев за собой дверь в тамбур.

Двери в купе были приоткрыты из-за жаркой погоды, если помните, тогда кондишек в поездах не было. И вот я, уже было отчаявшись, увидел, как в одном из купе четверо мужчин отчаянно режутся в карты. Во что они там играли, мне было по барабану, главное, очень азартно.

Я вошёл в купе, забросил на верхнюю полку рюкзак. С трудом. Чуть не задел одного из игроков.

– Осторожнее! – заворчал он на меня.

– Извините! – ответил я, снимая обувь. Затем я забрался наверх, и улёгся там, подложив рюкзак себе под голову.

Один из игроков удивлённо бросил на меня взгляд, и снова уткнулся в карты.

Я сверху смотрел, как они играют. Сверху видно было всё, как трое катал раздевают мужика.

– Чё подсматриваешь? – подозрительно спросил тот мужчина, один из катал, единственный, кто заметил меня.

– Я не знаю этой игры, мне интересно посмотреть. Можно?

– Смотри, только не подсказывай! – сурово сказал мне мужчина, снова уткнувшись в карты.

Они проигрывали мужику, а тот и радовался, глядя, как растёт возле него кучка халявных денег.

Каталы делали грустные лица, кидали карты на стол и порывались завязать с неудачной игрой.

Пока они разыгрывали из себя идиотов, поезд тронулся. В купе заглянула проводница, глянула на меня, спросила:

– Ваш?

– Твой? – спросил мужчина, с которым я перекинулся парой слов у того, кто сидел подо мной. Тот рассеянно кивнул головой. Проводница ушла, спросив про чай. Все пожелали.

И тут каталам «попёрло». Лица приняли радостное выражение, горка денег у мужика стала таять. Потом он полез в кошелёк. Проводница принесла пять кружек чая. Я, увлекшись интересной игрой, попросил подать мне стакан. Подали. Выпив чай, я, с усмешкой, смотрел, как каталы мухлюют, почти не скрываясь. Мужик вошёл в азарт, у него, то получалось выиграть, то проигрывал вдвое больше.

Наконец у него кончились деньги.

– Отыграться бы! – жалобно попросил он.

– Есть на что? – спросил, довольный катала. Напарник терпилы тоже выглядел грустным, хотя он тоже был из разводящих.

– Нет, кончились деньги. Может, на вещи? Часы? Браслет?

– Подержите, пожалуйста, стакан! – попросил я мужика. Тот машинально взял стакан в подстаканнике, удивлённо посмотрел на меня.

– Как вас зовут? – спросил я его.

– Константин Петрович, – ответил мужик.

– Закройте дверь, Константин Петрович, – попросил я его. Мужик закрыл дверь.

– Константин Петрович, – предложил я, – хотите, я отыграюсь за вас? Только не бесплатно.

– Что ты хочешь? – напрягся мужик. Каталы тоже изумлённо смотрели на меня, не просекая фишки.

– Пятьдесят процентов! – выпалил я.

– Харя не треснет? – возмутился мужик.

– У меня не треснет харя! – засмеялся я, – Вали тогда отсюда, голым!

Какталы тоже засмеялись, удивляясь жадности мужика.

– Пацан, а у тебя деньги-то есть? На что играть собираешься?

– А на рюкзак! – весело сказал я.

– А что в рюкзаке? – смеялись дяди, явно моя игра им понравилась.

– Что в рюкзаке, вы узнаете, если выиграете его у меня! – сказал я, подняв пальчик. – Одно могу сказать: там всё, что у меня есть. Вот ты, – указал я на своего собеседника, – Готов поставить на кон всё своё имущество? Вот то-то! – значительно сказал я, увидев, как мужчина мнётся.

– Ну что? – спросил он у Константина Петровича, – согласен на предложение пацана? Видишь, чтобы выручить тебя, он готов поставить на кон всё своё имущество. Отыграй хоть половину!

– Была, не была! – махнул рукой Константин Петрович.

Мы быстро перезнакомились. Мужчины были ещё довольно молоды, поэтому они представились как Витёк, Толян, Николай.

– Тебя как кличут, шкет? – спросил Николай, тот самый, который меня заметил. Самый наблюдательный. Достал папиросу.

– При детях не курите, пожалуйста! – вежливо попросил я.

– Ладно…, ребёнок! – ухмыльнулся Николай, пряча папиросу, – Значит, говоришь, ни разу не играл?

– В эту игру не играл, – сознался я, – есть новая колода? Меня Санькой кличут.

Игроки переглянулись, колода нашлась у напарника Константина Петровича.

– Я буду играть честно! – заявил я, под громовой хохот мужчин.

– Константин Петрович, возьмите меня на ручки, а то мне высоко… – попросил я.

Когда уселся на коленях, попросил:

– Граждане игроки, видите, у меня рубашка с коротким рукавом? Прошу…

Мужчины, переглянувшись, закатали рукава рубах. Кто их знает, что там у них!

Началась игра. Так – как денег я не ставил, пришлось несколько ставок выиграть. Каталы перестали шутить. Я видел, как они делают вбросы и сбросы, но для меня это было не критично. Карты, которые мне сдавали, я складывал, потом разворачивал в нужную мне комбинацию.

Когда одинаковых карт в колоде оказывалось больше, чем надо, я пожимал худенькими плечами, показывал свои обнажённые до плеч руки, даже ноги с коротенькими штанинами. Носки я снял.

– Что? Мне рубашку снять? – возмущался я, когда меня подозревали в подлоге карт. Потом снял и рубашку.

– Майка не помешает? – поинтересовался я, снова залезая на коленки оторопевшему мужику.

Наконец я отыграл все деньги, разделил их на две части, и стал аккуратно складывать свою половину.

– Куда? – подал голос Константин Петрович, – Хватит тебе этого! – кинул он мне полтинник, пытаясь забрать все деньги.

– Ты же обещал! – пискнул я.

– Ты тоже обещал играть честно, а сам жульничал! – заявил мужик.

Растерявшиеся было, каталы, расхохотались:

– Жадность фраера сгубила! – смеялись они, забирая деньги себе.

– Как это?! – возмутился Константин Петрович, пытаясь отобрать деньги.

Я спрыгнул с его коленей, начал одеваться:

– Так всегда бывает с теми, кто жадничает! – подвёл итог я. Надев рубашку, снова залез наверх.

Полтинник, естественно, исчез в моих руках.

Константин Петрович, кляня всё на свете, ушёл.

Каталы помолчали, с интересом поглядывая в мою сторону.

– Ты показал, что умеешь играть, – сказал Николай, – расскажи, для чего? Тебе нужны деньги?

– Не столько деньги, сколько место в этом поезде, – ответил я.

– Поможешь нам? – спросил Николай, – С деньгами не обидим, и прокатишься с нами.

На это и был весь мой расчёт. Если их заподозрят в мошенничестве, предложат сомневающемуся в их честности игроку сыграть с ребёнком. Вот видишь! Совсем играть не умеешь!

Само – собой, что это страшные люди. Но, пока я на их стороне, опасаться не стоит. За деньги я не беспокоился: кинут, так кинут. Что я, денег не добуду? Я тоже не лыком шит.

К тому же Лискин стилет всегда теперь у меня под рукой.

Мы давно купили мне билет, проводница поселила меня у себя. Каталы вызывали меня к себе, когда было нужно, я показывал, как надо играть, и возвращался.

Когда не с кем было играть, они приглашали меня. Я играл один против троих.

Ухмыляясь, видел все их уловки, но неизменно выигрывал.

– Покажи свои секреты! – требовали они.

– У меня от вас никаких секретов нет! – заявлял я, показывая пустые руки. – Если вы обижаетесь, можете забрать мой выигрыш, мне уже хватит!

– Выигрыш – это свято! – ворчали мои партнёры.

– Да забирайте, мне уже некуда складывать!

– Возьми крупными! – горячились парни.

– Ага! – возмущался я, – откуда у девятилетнего пацана сотки?! – спрашивал я. Но приходилось забирать, с опаской думая, что, когда сойду с поезда, на меня, богатенького Буратино, могут открыть охоту.

К чёрту! За мной и так есть, кому охотиться. Хотя, было бы интересно, стравить их друг с другом.

А вот мои неведомые хозяева, они из правящего клана, или нет?

«Я тебе это сто раз говорила!», – прорезался Лискин голос.

– Что говорила? – вздрогнул я.

«Они задействуют милицию. Не сдавайся больше. До крайности».

Я задумался. Это мои мысли, или нет? Сестрёнка молчала.

Моих новых приятелей заинтересовал след на моём левом запястье. Я показал на такой же след, который красовался на лодыжке.

– И что это значит? – не понял Николай.

Я показал на кронштейны на верхней полке:

– За эту штучку приковывали ногу, за эту – руку. На ночь.

– Кто?! – не поверил Толян.

– Менты, – пожал я плечами. – Меня этапировали назад, в детдом, из которого я сбежал. Сами трахались на той полке.

– Что делали? – переспросил Витёк.

– Занимались любовью, – пояснил я.

– При тебе?

– Ты хотел бы, чтобы я постоял за дверью? – хмыкнул я. – Они кормили меня раз в сутки одним куском хлеба. Пить и писитьписать давали…

Николай только сжал кулаки и стукнул о стол:

– Они что? Звери? Сколько тебе лет было?

– Мне и сейчас девять, – опять пожал я плечами, а Николай почему-то посмотрел на Витьку. Тот отвёл глаза в сторону.

Милицию, что заходили в вагон, мы тоже покупали. Проводница, которую я называл тётей Галей, утверждала, что везёт меня к бабушке, в очередную деревню. Эти деревни сдвигались всё дальше и дальше на Восток.

– В какой ты город едешь, Санька? – спросил меня как-то вечером Николай.

– В город Завирайск, – задумчиво ответил я. Игроки захохотали:

– Это видно!

–Чё хохочете, дурни?! – обиделся я, – Это означает «За виру». Что такое вира, знаете?

– Это штраф, кажется? – спросил Витёк.

– Именно так, – согласился я, – город, отданный за виру.

– И где такой? – поинтересовался Николай.

– А хрен его знает! – задумчиво ответил я, под хохот моих временных приятелей.

– Здорово ты нас развёл! – признались приятели, – Поделом нам: не лезь, куда не просят!

А я подумал, что городов в нашей огромной стране тьма, и, не удивлюсь, если Завирайск тоже есть, даже с такой легендой.

– Ты что там, Сашка, спишь, что ли?

– Думаю, – сознался я.

– О чём? Спать, или не спать? – смеялись надо мной мужчины. Потом Николай взял, и отнёс меня в купе проводницы. Я понял, что убивать меня они не будут.

Сравнивая моё предыдущее путешествие с нынешним, я даже затруднялся сказать, где мне было лучше. Конечно, с девчонками было веселей, как-то теплее, но сейчас тоже неплохо: у проводницы была здесь небольшая библиотека, которую собирали все проводники. Летом часто работали студенты, юноши и девушки, так что книги отличались разнообразием. От фантастики и женских романов, до классики. Были ещё подшивки журналов, которые я с удовольствием читал.

На станции «Дивногорск» я увидел на перроне стайку девочек моего возраста, с двумя воспитательницами. За спинами у них были маленькие рюкзачки. Я сразу сделал стойку: детдомовцы! Вот так меня и вычисляют: пугливо озираются, жмутся к старшим, стоят спокойно, не бегают.

Я вспомнил круговерть подростков, с которыми ехал в первый свой побег, их озорные лица, открытые взгляды, уверенность в собственной безопасности.

А эти, как собачата, постоянно ожидающие пинка.

Неужели я так же выгляжу со стороны?

Девочки погрузились в общий вагон. На дачу едут? В летний лагерь? Вполне может быть.

Я посмотрел на станцию, на горы, появившиеся на горизонте, уже расслабился: так и доберусь до Иркутска, в тепле, сытости и весело проводя время, Казахстан уже позади, значит, их власть кончилась!

В нашем вагоне, оказывается, было купе СВ. Для честного работяги оно было дороговато, да и вечно абонировано, хотя частенько пустовало, несмотря на, битком забитые плацкартные вагоны. Общие были здесь двух видов: типа жёстких плацкартных, с деревянными лавками, и наподобие электричек, в таких вагонах обычно ездили местные жители, на дачу, в город, из города.

За время, проведённое с проводницей, я уже многое узнал.

После того случая, когда меня, сонного, уложили в купе проводницы, я попросился на полку с бельём. Она хоть и небольшая, для моего роста подходила.

– Не нравится спать со мной? – удивилась проводница.

– Мне ещё жизнь дорога! – жалобно пропищал я. Тётя Галя сначала озадаченно смотрела на меня, потом расхохоталась, потрясая телесами:

– Ну и мужик нынче пошёл! До чего мелкий! – вытирая слёзы, выдавила она из себя. Я сделал вид, что обиделся.

– Ладно, когда будет СВ свободно, будешь там спать, – и снова взорвалась смехом.

На некоторых станциях у моей тёти Гали были любовники. Она почему-то стеснялась меня и отправляла в СВ, где за меня бралась Лиска.

Я попросил проводницу, чтобы она показала мне, как закрываться, чтобы снаружи никто не открыл.

– Я маленький, боюсь, – ответил я на вопрос.

Думаете, проводница не интересовалась, куда я еду? Я ответил, что во Владивосток, там попрошусь в детский дом, потом, когда вырасту, поступлю в мореходку. Там их должно быть много, и принимают с четырнадцати лет. То есть,. надо прожить эти бесконечные пять лет, а там уже не долго и до совершеннолетия, когда можно уже отвечать за себя самому. Когда ты сам по себе, а не чей-то.

– Размечтался! – сказал я себе, глядя в зеркало за столиком. Лиска велела превратить это уродливое мальчишеское лицо в симпатичное девичье.

Лиска была бы не девочкой, если бы у неё в вещах не нашлось бы косметички. И теперь я терзал своё лицо макияжем. Естественно, ничего не получалось. Единственно, что было похоже на девчоночье, так это кисти рук. Меня с самого раннего детства приучали беречь их, как зеницу ока. Поэтому, несмотря на силовые упражнения, руки у меня всегда были ухоженные, ногти всегда ровные, пилочкой ровнял. Пальчики длинные и подвижные.

«Кожа на лице у девочки более нежная, чем у мальчишки! – зудел Лискин голос, – Возьми тональный крем, втирай… да не так, бестолочь, аккуратно, по линиям… Вот тупой! Очень тонко сделай, чуть-чуть. Теперь кисточкой припудри. Что-то получается. Надень очки. Теперь панамку».

Надев очки, я поразился, до чего изменилось лицо. А надев панамку, увидел в зеркале девочку-отличницу. Правда, панамка…

«Ах, белая панама! У меня не лицо, а драма!», – тихо пропел я, кривя губы. А что делать? Волосики только начали отрастать. Ничего, если поинтересуются, скажу, что остригли, потому что завшивел. Блин! Надо привыкать! Не завшивел, а завшивела! Вот что самое главное. Так я думал. Оказывается, оговорку могут простить, а вот скрыть свою половую принадлежность оказалось куда сложнее. Я имею ввиду не вторичные признаки. Или первичные? Самое главное, вести себя, как девочка.

Никогда не обращал внимания, чем отличается поведение девочки от мальчика!

Думал, одеждой. Даже походка девочки бывает неловкой, фигурка угловатой. Оказывается, даже взгляд девочки отличается от взгляда мальчика. Садится не так, не так встаёт, когда идёт, надо ножку ставить не как попало, а перед собой. Я зверел, упражняясь в этих необходимых мелочах, а Лиска давилась от смеха. Но я тогда просто раздевался до трусов.

А теперь Лиска велела полностью переодеться.

«Надевай вот эти плавки».

– Они тесные! – возмущался я, пытаясь поправить поудобнее то, что находится внизу живота.

«Потерпишь! Сверху надевай эти чёрные трусы».

– Ещё и трусы?!

«Ты как ходишь? Сначала трусы, сверху шорты».

– Я что, шорты не надену?

«Попробуй вот эти, голубенькие».

Я надел.

«Посмотри в зеркало на двери. Повернись боком. Почти не видно, но рисковать не стоит. Все пацаны в первую очередь смотрят сюда. Могут заметить».

– Вовсе не все! – покраснел я.

«Девчонки тоже, – успокоила меня Лиска, – надевай вот эту кофточку и юбку.

– Юбку?! – возмутился я.

«Не капризничай!», – пришлось подчиниться. Кофточка, похожая на рубашку поло, с отложным воротником, только с вытачками на груди, была белая, воротник и полочка синего цвета.

«Хоть не розовая», – вздохнул я. Юбка была светло-серого цвета, не маркая. Нашлись белые полукеды.

Посмотрев на себя в зеркало, я увидел, если не девочку, то девчонку точно.

По приказу Лиски я походил по купе, несколько раз сел на диван, встал, крепко сжав челюсти: никак не получалось у меня сесть и свести ноги вместе, они сами разъезжались в стороны. Встать тоже надо было, сначала колени вместе, вбок, потом изящно подняться…

«Шортики сними, у нас так не ходят, будет подозрительно, да и жарко».

С удовольствием я избавился от тесных шортиков.

– Девочки носят просторные шорты? – спросил я.

«Носят. Тебе надо проколоть уши и вставить гвоздики», – я застыл на месте.

– Я сам себе должен уши прокалывать? – возмутился я.

«Зайдёшь в салон. Деньги ку тебя есть».

– А потом? – плаксиво спросил я.

«Когда потом?».

– Я же мальчик…, – Лиска задумалась.

«Клипсы подойдут. Правда, голова будет болеть, но на что только не пойдёт женщина ради красоты!».

– К чему всё это?! – возмущался я, – мне всего девять лет! – Девочки в этом возрасте иногда одеваются, как мальчишки! Стараются вести себя, как мальчишки! Играют с мальчишками!

«У нас особый случай. Ты должна быть типичной девочкой, чтобы даже тени подозрения не вызвать! Ты должен мне верить!».

Я верил Лиске, помня её горькую судьбу.

– А если меня…

«Не верю, что у нас есть такие звери. Разве что один на миллион, а то и на десять, – уверенно сказала Лиска, – теперь надень часики на левое запястье. Они должны, хоть частично, закрыть след от «браслетов».

Я надел часики, пришедшие прямо на шрам, они были женскими, маленькими и круглыми. Даже шли. Потом обулся в полукеды, начал, под ворчание сестры, учиться правильно завязывать узел на шнурках.

«Теперь рюкзак. Он у тебя типично мужской. А мой слишком маленький. Или выложи ненужные вещи, или выкручивайся, почему у девочки такой громадный рюкзак».

– Брата? – неуверенно спросил я, потому что избавляться от чего-нибудь категорически был не согласен., Ххотья и были у меня деньги, не всё можно купить.

– Я видел, у девочек, которые вошли, тоже были такие же, чёрные, серые и коричневые рюкзаки. В наше время трудно найти подходящий рюкзак, – Лиска, неуверенно, но согласилась.

– Клипсы потом! – быстро сказал я. И тут остро почувствовал опасность.

Поезд замедлил ход, мы явно подходили к какой-то станции, или городу. Я зашторил окно, поэтому ничего не видел, что там, на просторах делается, тем более, увлёкся игрой.

«Хорошо, что ты уже готов! – воскликнула Лиска, – Посмотри ещё раз в зеркало, хватай рюкзак, и дёру, когда тётя Галя выйдет на платформу.

– Куда дёру? – испуганно спросил я.

«Где трудно найти иголку?», – вдруг спросила меня сестрёнка.

– В стогу сена?

«Вот уж нет! – улыбнулась Лиска, – Среди таких же иголок! Беги в вагон к девочкам! Никого не предупреждай. Думаю, твои друзья не выдадут тебя, ты же рассказал им, как с тобой обращались тебя везли!».

Выглянув из купе в щёлку, не увидел никого. У нас с тётей Галей был уговор: перед остановкой поезда покидать СВ. Свой рюкзак, конечно же, был при мне, в купе у проводника я совершенно ничего, связанного с моим присутствием не оставлял. В купе у катал тем более.

Просчитав всё это, я потихоньку выбрался из купе, запер дверь, и, неспешанеспешна, будто собрался выходить, пошёл по коридору. Правда, не в сторону выхода, но не важно, главное, иду, никого не трогаю. Вышел в тамбур, оглянулся. Фу! Из купе только-только начали выходить пассажиры!

Удалось пройти незамеченным. Так же неспешанеспешна я пошёл дальше, открывая закрытые двери, запирая их за собой. Люди выходили из вагона, когда я выходил из дверей в тамбур, меня, конечно, видели, но не обращали внимания, никому сейчас не было дела до маленькой девочки с рюкзаком.

Наконец –то общий вагон! Девочки сидели на скамейках, тихонько разговаривая, или глядя в окно.

Увидев девочку, которая сидела одна, я присел рядом, поставив рюкзак рядом с собой.

Люди, которые приехали, вышли, новые не заходили пока, видимо, поезд будет стоять ещё долго.

– Привет! – сказал я девочке, которая смотрела до этого в окно, – Вы в лагерь?

Девочка кивнула, потом, присмотревшись ко мне, спросила:

– Ты сама делала макияж?

– Да, – тихо ответил я, – что-то не так?

– Неровно наложила. У тебя есть косметичка? Давай, поправлю.

Девочка была старше меня, но обходилась без косметики. Я тоже рад бы обойтись, но обстоятельства! Я достал косметичку, благо, она лежала сверху, подал девочке.

Девочка перебрала всё, что там было, нашла что-то, начала поправлять у меня на лице неровный грим. Не скажу, что это было мне неприятно.

– Как звать ваших воспитателей? – спросил я шёпотом.

– Марь Ванна и Елена Николаевна… – так же шёпотом ответила девочка, она помогала мне, закусив губу от усердия.

– Кто есть кто?

– Марь Ванна старше.

– Настя! – вдруг услышали мы, даже вздрогнули оба. Или обе?

– Что ты делаешь? – подошла воспитательница к нам, – Вы что, девочки, забыли, что вам нельзя ещё краситься?

– Марь Ванна! – взмолился я, – Посмотрите на моё лицо! Вам меня не жалко?!

– Н-да! – протянула Мария Ивановна, с сочувствием разглядывая меня, – Тебе надо было родиться мальчиком, им всё равно, какое у них лицо… Настя, подвинься, – Мария Ивановна села рядом со мной, взяла за подбородок, повернула туда-сюда.

– Что там, в косметичке? Неплохо, но маловато. Елена Николаевна! – повысила она голос.

– Что, Мария Ивановна? – встрепенулась молодая воспитательница.

– У вас есть косметичка?

– А что такое? – заинтересовалась девушка, подходя. – О! – только и могла она сказать, увидев меня.

Открыв косметичку, села напротив меня, и они начали говорить какие-то специфические слова, в которых я ни бум-бум.

Они, в четыре руки, начали рисовать мне лицо. Вокруг начали собираться воспитанницы, совершенно нас закрыв собою. Я поднял голову, и вздрогнул: на меня смотрел маленький Жорка. Он был коротко пострижен, на лице сияла россыпь веснушек, так же сияла улыбка. Только через несколько секунд я понял, что это девочка. В это время с меня сняли очки, попросили закрыть глаза.

– Девочка! – услышал я, – Девочка! – тронули меня за плечо, чтобы я догадался, что обращаются ко мне.

– А? Что? – спросил я.

– Панамку сними, – я замялся.

– Стесняешься своих коротких волос? У нас не только тебя остригли, смотри, вот Саша, там Люба, Лена. Что сделаешь, иногда приходится!