Текст книги "Моряна"
Автор книги: Александр Черненко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)
Он только сейчас заметил, что стоит у забора дойкинского двора, словно кого-то поджидая.
– Чего это я...
Тревожно взглянув по сторонам – не смеется ли кто-нибудь над ним, – Костя сунул письмо в карман и, бережно ощупывая его, зашагал по тихой улочке к протоку.
В поселке притаилась пустынная тишина; ловцы, рыбачки и дети были на берегу, откуда доносились глухой говор, звяканье цепей, отдельные выкрики.
Чувство гнетущей раздвоенности охватило Костю. Незадача с подготовкой к путине тяготила его, и он с тревогой ожидал возвращения Андрея Палыча. Письмо же Катюши приятно волновало его, рождало радостные мысли о встрече с ней, в то же время письмо заставляло его думать о том, о чем говорил недавно Лешка, – о борьбе с рыбниками.
Но видя, как на берегу копошатся ловцы, готовясь к выходу в море, Костя снова задумчиво оглядывал Сазаний проток, по которому вот-вот должен был возвратиться из района Андрей Палыч... И опять возникало перед ним письмо Катюши, и с еще большей силой его охватывало волнение. Увидев же, как иной ловец с ворохом сетей на плечах спешил на берег, Костя, будто просыпаясь, снова думал о путине, об Андрее Палыче, о Лешке. А зажатые в руке странички Катюшиного письма упорно возвращали к мыслям о ней...
Под конец эти мысли овладели им окончательно; и, не замечая того, как не замечает иногда ловец, когда опустит весла, чтобы подымить махоркой, и лодка сама скользит по течению, – Костя задумчиво шагал к широко разбросанным камышовым шишам.
Когда проходил он мимо последнего двора, его кто-то громко окликнул:
– Ко-остя!
От мазанки, что стояла на самом краю поселка, отделился Антон и неторопливо пошел навстречу Косте.
– Мое почтенье, Костя!
Они пожали друг другу руки.
– Как жинка? – спросил Бушлак.
– Не спрашивай! – Антон безнадежно махнул рукой. – Никак не помереть ей... Лежит, а не помирает. Ты знаешь, хотел я... Думалось, с весны сам буду хозяевать. А ей все молочка да яичек, того да сего... Бабку-то Анюту не захотела. По зарез, видишь ли, спонадобился ей доктор. И он тоже под ее дудочку – кормить, слышь, побольше жинку надо. Она и пошла пуще прежнего: «Молочка, яичек»... А всему виной Митрий Казак. Заходил он как-то ко мне, говорили об артели. Ну, и насказал жинке: доктор, дескать, вылечит непременно, а бабка Анюта в могилу угонит...
Антон помолчал, громко вздохнул.
– Сполна мне теперь и не справиться. Порастранжирил я деньжата. А она все свое... После доктора-то, знаешь, вроде и на самом деле полегчало ей. Даже сама с постели начала подыматься. И харчи разные откуда-то в достатке появились, – говорит, добрые люди дают. А мне что – пусть дают!.. Мне бы только еще сотнягу-полторы достать – и баста! Сам хозяин!
Он мечтательно улыбнулся, но тут же посуровел, нахмурился.
– А где же достанешь-то?.. И сойтись ежели – не найти мне подходящего ловца. У вас вот с Андрей Палычем и Лешкой своя компания, да и то теперь, кажется, дело обернулось решкой – после шургана-то!
Антон тоскливо посмотрел вдоль улочки: в конце ее виднелся засиненный край протока. Оттуда доносились отзвуки предпутинной суеты: стук топоров, грохот шестов, приглушенные голоса.
– Ну, а Андрей Палыч как? – наконец, после долгого раздумья спросил Антон.
– Ожидаем со дня на день, с часу на час.
– А мне, видно, опять к Алексею Фаддеичу придется... – Антон задумался.
– Обожди! Андрей Палыч вот-вот заявится.
– А чего ждать-то?
– Артель будем организовывать!
– Артель?.. – Антон недоверчиво покосился на Костю, подумал. – Посмотрим... – и, приподняв на прощанье шапку, вразвалку поплелся на берег протока.
Глава вторая
На песчаном пологом берегу было людно и шумно.
К морским посудинам продолжали свозить сети, бочонки с пресной водой, канаты, паруса, ребятишки наперегонки несли шесты, багры, мачты.
Громко звякали якорные цепи, заглушая ловецкую перекличку на судах. Около реюшки Василия Безверхова толпился народ; реюшка была новая и рыжая– смола не успела еще зачадить ее.
Ловцы завистливо осматривали морскую лодчонку.
– Хороша реюшка! – говорили они.
Хлопали по бортам, старались заглянуть внутрь.
– Хороша!
Поочередно приподымали корму.
– Легка, что птаха!
А Василий Безверхов, хозяин реюшки, такой же рыжий и рябой, как и его новая посудина, не обращая снимания на ловцов, кичливо покрикивал на Тупоноса:
– Павло! Пошли-поехали!
Беспомощно свесив длинные, словно весла, руки, Павло Тупонос прислонился к мачте и задумчиво поглядывал на берег – в стороне от толпы стояли его Ольга и двое ребят.
Не раз порывался он сойти с реюшки, но Ольга решительно качала головой и, указывая глазами на ребят, осторожно, чтобы никто не заметил, грозилась пальцем, словно говорила: «Нельзя! Видишь ребят? Им есть надо. Непременно ты должен идти в море!»
Ольга, маленькая женщина, похожая на девочку, боялась, как бы Павло не раздумал выходить на лов.
«Он ведь такой! – недовольно думала она о муже. – Найдет на него, как в холодину спячка на рыбье царство. Будет дома дрыхнуть да махрой чадить, песни тянуть... А я работай, корми ребят и его...»
– Павло! Пошли-поехали! – снова закричал Василий Безверхов.
Сдвинув корму реюшки с берега, он повернулся к жене и строго сказал:
– Прощай, Лена!
Рыбачка, убрав руки под синий, с белыми горошинками фартук, пристально посмотрела на мужа.
– Прощай, Вася! – И, спохватившись, тихо сказала. – Обождал бы немного. Ни один еще человек не выбег в море. Обождал бы... Скоро краснощековские, дойкинские пойдут и еще, может, кто. Тогда б и ты с ними. А то, вон... – и, замигав карими, кроткими глазами, рыбачка шепотом закончила: – Васьки-то Сазана нету...
Сдвинув на затылок шапку и взглянув на ловцов, Василий хвастливо ответил на уговоры жены:
– Что ж, по-твоему, у моря сиди да погоды жди?
Вспрыгнув на корму реюшки, он опять важно прикрикнул на Тупоноса:
– Пошли-поехали!
Мимо брел дедушка Ваня; он вернулся с рыбоприемки и теперь, нагруженный веслами и шестами, направлялся к своей мазанке.
Заслышав голос Безверхова, древний дед призадержался, уставясь на ловцов глубокими глазными ямками.
– Жидковато, ребятки, теплынь идет, – сердито сказал он. – Рановато еще в море выбегать... – Спустив с плеча весла и шесты на землю, дед выставил руку вперед, словно пощупал пальцами воздух. – И солнышко будто греет, а теплыни нет. Вот оно что, ребятки! Стыли много, – отзимок может случиться. Да и отродясь в эдакую рань люди не выходили в море. – Слепой ловец снял шапку и отер ею лицо. – И чайка пришла рано...
Над протоком носились белокрылые чайки, – они стремительно падали в проглеи, на лед и, мгновенно вырываясь оттуда, стрелою взлетали ввысь и опять неугомонно кружили над протоком.
Чайки пронзительно и беспрестанно кричали.
Взбросив на плечи весла и шесты, дедушка Ваня двинулся домой, недовольно повторяя на ходу:
– Опаска большая сейчас в море выбегать... Отзимок может хлынуть...
Елена забеспокоилась, окликнула мужа:
– Вася, переждал бы денек-другой!
Внезапно с реюшки шумно спрыгнул на берег Павло Тупонос; в руке у него болтался мешок с припасами.
– Ты куда? – спросил его удивленный Василий.
Вскинув мешок за плечи, Павло беспечно сказал:
– Домой пошел-поехал.
Василий, потрясая шестом, сердито закричал:
– Ты чего? Шутишь?!.. В море надо! И четвертную взял!..
Павло неторопливо ответил:
– Заработаю – и отдам, – и, сплюнув, направился к жене.
Ольга, закрыв лицо руками от стыда, громко зарыдала и повернула в поселок; ребята, заголосив, побежали следом за матерью.
– Вот скандальная баба! – Павло в нерешительности остановился и, не зная, то ли идти ему домой, то ли возвращаться на реюшку, с тревогой посмотрел на проток, где синели и вспухали под солнцем льды.
Нахлобучив на глаза шапку, он быстро зашагал в поселок.
– Куда?! – снова закричал Василий.
Усмехаясь, ловцы свертывали цыгарки.
– Лодырь царя небесного! – кричал вдогонку Тупоносу Василий. – Лодырь!..
Макар поучительно сказал Безверхову, попыхивая цыгаркой:
– А чего ты с ним спутался? Знаешь, что это за рыбеха! – и крепко выругался.
Он, казалось, до самых костей был просолен: вся одежда его заскорузла, обросла рыбьей чешуей, пропиталась солью.
Сердито взмахнув рукой, Василий крикнул жене:
– Беги за Сенькой! Скажи, чтобы живо собирался! – и, обращаясь к ловцам, с досадой добавил: – Думал ведь о Сеньке, а вот поди ж ты – этого лежебоку взял.
Спрыгивая на берег, он прокричал вслед жене:
– Скорей, Лена! Скорей!.. – и, присев на корточки, начал скручивать цыгарку.
Туже затягивая на шее платок, Елена поспешно шагала в поселок.
Ловцы опустились в кружок около Василия; некоторое время они молча дымили махоркой.
Макар медленно поднял сплошь заросшее рыжими волосами лицо; блеснув изумленными, навыкате, глазами, он сплюнул в ладонь и в ней затушил окурок, потом потер ладонь о ладонь и, очистив их от пепла, спросил Безверхова:
– Не знаешь, что это за прыщ прикатил на бударке? К Ваське Сазану, слышь. А Васька-то в относе.
– Не видал такого. А когда прикатил-то?
– Да вчера или позавчера. В сапожках эдаких. Городской!..
– Может, родня какая, – и Василий, привстав с корточек, опустился на одно колено.
В это время пахнуло крепким ледяным норд-остом.
Все настороженно переглянулись. Макар глухо сказал:
– Пожалуй, дедушка Ваня правду говорил: ударит отзимок, вернется еще к нам зима.
– Оно того... похоже на то, – подтвердил широкоплечий, могучий ловец и быстро перекрестился: – С нами бог...
Вдруг кто-то громко выкрикнул:
– А с нами власть Советов!!
Ловцы оглянулись, – к ним подходил Лешка-Матрос и, как всегда, широко улыбался. Бескозырка у него была лихо заломлена на затылок. После рассказа Кости о письме Катюши он вновь повеселел, принарядился.
– Здорово, ловцы! – задорно сказал он.
Опускаясь в кружок к ловцам, Матрос поочередно оглядел их и спросил:
– Ну? О чем дебаты ведете?
Все оживились – одни, улыбаясь, друг другу подмигивали, иные заново скручивали цыгарки, третьи усаживались попрочнее, ожидая, что Лешка подробно расскажет про драку с Дмитрием Казаком и про события на маяке.
– Так о чем же совет-то ведете? А? – У Матроса восторженно сияло лицо.
Макар язвительно сказал:
– Толкуем о твоей женитьбе – скоро ли на свадьбу позовешь...
Сразу наступило, тягостное, напряженное молчание.
Все слышали про Лешкину историю с Максимом Егорычем и Глушей, и многим, как и Макару-Контрику, хотелось подробно разузнать, чем же все это кончилось.
Но с Лешкой шутки плохи: вгорячах он может выкинуть такое, что потом и не расхлебаешь...
Лицо Матроса посуровело, всегдашнюю улыбку его словно сдунула моряна, губы задрожали. Глянув исподлобья на Макара, он угрожающе приподнялся:
– Все брешешь? Неймется?
Быстро сообразив, что Лешка не намерен рассказывать о себе, Макар заискивающе засмеялся:
– Брось, Лексей Захарыч! – и дружески похлопал его по плечу.
– То-то! – удовлетворенный, Матрос снова засиял улыбкой, опускаясь на песок. – О чем же вы тут прения-то вели?
– О погоде гадаем, Лексей. Дедушка Ваня отзимок предсказывает, – сообщил Макар.
Василий Безверхов не вытерпел:
– Чепуху дедушка порет! Стар он, и мозга у него высохла! Придет Сенька, и я в море выбегаю!
– А ты постой! – перебил Лешка. – Дедок Ваня погоду ладно примечает. На то и жил он целый век, а может, и полтора.
– Все одно, сейчас же в море выбегу – и, вскочив, Безверхов быстро прошел к своей реюшке.
– Брось хорохориться, Вася! – Лешка поправил бескозырку и подмигнул ловцам: – Сядь-ка вот с нами да расскажи, как это ты реюшку зачалил? Горбом своим? Или Дойкин сосватал? А может, Коржак наградил?
– Да-да! – привскочил как ужаленный Макар. – Расскажи-ка вот нам!
Василий вызывающе бросил:
– Кредитка справила!
– Креди-итка! – задыхаясь, вскричал Макар. – А почему нам не справила? Чем мы хуже тебя? И ты ловец, и мы ловцы. Только ты член правления, и все тут. Почему, спрашиваю, нам кредитка не справила?
Поднявшись, Макар шагнул к Василию:
– Давай нам ответ! Почему так? Тебе есть кредит, а нам нет? Сказывай!
– Правильно! – поддержал Макара Матрос. – Держи, правленец, ответ!
Ловцы наперебой заговорили:
– Дай ему жару, Макар!
– Почему такое с кредитами?
– Выкладывай, Васька, ответ!
Все двинулись к Безверхову, громко ругаясь, размахивая руками.
А Макар уже кружился подле него и неистово кричал:
– Почему, спрашиваю, кредитка нам не справила? А? Почему?
Отстраняя наседающего Макара, Василий важно, подчеркнуто разъяснил:
– Кредиты возвращать ко времени надо! Кто в срок не воротил, тому и нет ни шиша! Да еще и описать могут...
– Стращать?! – взвизгнул Макар и схватил Василия за руку. – Кого описать? Чего описать?
– Тряхни, тряхни его, Макарка!.. – закричали ловцы. – Ишь, чего выдумал, – стращать нас... Мы тебе опишем! – И плотно обступили Безверхова.
Лешка насторожился, надвинув на лоб бескозырку, он бросился к толпе.
– Кончал базар! – и, расталкивая ловцов, стал пробиваться к реюшке.
Притиснув Василия к корме посудины, ловцы кричали, грозились.
– Хватит, говорю! – Лешка рванул одного ловца за ворот, другого за рукав. – Кончал базар!..
На шум спешили к реюшке Василия ловцы, рыбачки, дети.
– Чего там?
– Бьют!
– Кого? Кто?
– Макарка там!..
А Макар, выхватив из кармана потрепанную, измочаленную газету, которую всегда носил при себе, и, потрясая ею, не переставал кричать:
– Всё себе хапаете, а нас газетками угощаете!.. Кредиты-де маломощникам, бессбруйникам... А где они, эти кредиты-то? Где?.. Реюшку себе справил! Да дойкины с коржаками!.. А нам?.. Правленец!.. Власть тоже!..
– Контра! Ш-ша! – оборвал Макара Матрос. – Власть ругать?! Ваську ругай, а власть не трожь! Понял? Знаешь, чем добыта она?
И Лешка, показав глазами на свою покалеченную ногу, грозно шагнул к Макару.
Тот отступил и примиряюще сказал, искоса поглядывая на Матроса:
– Да я так, Лексей. К слову пришлось... Обидно или нет! Тут на лов выбегать надо, а сетки нету. Толкнулся в кредитку – отказ. Прошлым летом я у них на бударку взял. А он, слышал ты, чего сказал? Описать могут!.. Да ты прежде дай мне на сетки, и я путину встречу как надо. Тогда можешь получить обратно и прежние деньги, и те, что на сетки дадите. А то – описать! Как же это так?
– А так, – неожиданно вставил один из ловцов. – Шукнёт Васька Дойкину, а тот Коржаку, а Коржак-то – главный заправила в этой самой кредитке, – и опишут. Помнишь, как у Тупоноса?
– Теперь не опишут! – уверенно заявил Лешка. – Довольно! В городе-то их описали, а не нас!
– Оно так, – охотно согласился ловец.
– А ловить-то, – поспешно вставил Макар, – штанами приходится! – и стал аккуратно складывать вконец растрепанную газету.
– Ты бы хоть газету-то сменил, а то вроде как мочало она у тебя, – усмехаясь, заметил Лешка и, подумав, серьезно добавил: – За свежей, что ли, в район съездил бы. Может, новости какие...
Макар сунул газету в карман и молча отошел в сторону.
Василий, стоя задом к корме реюшки, оправлял телогрейку, – ее чуть не порвали ловцы.
– Ну, правленец, что скажешь? – и Лешка вплотную подошел к Безверхову.
– И чего бучу затеял? – уже без гонора и с упреком сказал Василий, влезая на реюшку.
– А чтобы злее ты был! – и, сдвинув бескозырку на затылок, Матрос стал поучать Безверхова: – Она, злоба-то, брат, штука важнецкая. Вспомни-ка гражданскую... Были злы на цареву жизнь – и без промаха били разных гадюк. Понял, злоба-то, какая штука, а?.. Вот и хочу, чтобы ты, щучий твой нос, злее был! Поменьше бы заглядывал в рот Дойкину да побольше беспокойства имел бы о ловцах. О Макаре вот – без сетей он. Сам-то ты на лов идешь, а он что будет делать? Мотней трясти?.. Андрей Палычу должен был помочь – об артели он старается. Понял?.. На кой тяп и в правлении ты этом самом сидишь! Не для того же, чтобы кумом ты стал Коржаку!
Ловцы дружно подхватили:
– Ай да Лексей!
– Отчитал!
– Молодчага!..
К реюшке подходили все новые и новые ловцы.
В стороне остановились Дмитрий Казак и Антон. Они молча рассматривали новенькую посудину Василия.
– Ладную реюшку Безверхое справил, – завистливо проронил наконец Антон, продолжая угрюмо поглядывать на морскую лодку.
Дмитрий с обидой подумал:
«Да, сумел Васька... А я?..» – и Казаку опять припомнился недавний относ.
Совсем было поднялся Дмитрий на ноги – триста целковых у них с Василием Сазаном за Дойкиным значилось. И вдруг этот проклятый относ! Дойкин ни копейки не выплатил Дмитрию, все вычел за угнанные относом оханы и прочую сбрую. Только и дал, что муки немного да сахару горсть, и то, говорит, это в счет будущих расчетов... А тут, как на грех, Рыжий еще околел, на котором Дмитрий с Василием в море выбегали. И записал ему Дойкин новый долг в семьдесят пять целковых... Василию-то Сазану что! Он не брал у Дойкина ни оханы, ни лошадь, ни тулупы. Все это за Дмитрием значилось. Да и плавает сейчас Василий где-то там по Каспию на льдине. А Дмитрий вот здесь, в Островке, – плати, отрабатывай долги!..
«Ну что ты скажешь?! Ну что ты будешь делать?!» – Дмитрий выругался, зашагал вдоль берега.
За ним поспешил Матрос.
– Эй! Постой! Постой!.. – Лешка приблизился к Дмитрию, добродушно приветствуя его: – Здорово, Митек!.. Ты извиняй за тот вечер...
Не отвечая, Казак двинулся дальше. Матрос, не отставая от него, снова окликнул:
– Постой, говорю!
Не обращая внимания на Лешку, Казак прибавил шаг.
– Оглох, что ли?! – и, рассерчав, Матрос рванул его за рукав.
Долго и пристально смотрели они друг другу в глаза: Дмитрий – огромный, прямой, как мачта, Лешка – кряжистый и сутулый.
Казалось, вот-вот схватятся они и завертятся по песку.
– Охота мне одно тебе сказать, – Лешка передохнул и решительно добавил: – Мотает тебя, как балберку!
Лицо его перестало излучать улыбку.
– Комсомол, а с рыбником путаешься, с этой гадюкой Дойкиным. Что это? Срамота! – и, задрожав, будто его внезапно хватила лихорадка, он зло продолжал: – Классу в тебе нету! Бросай Дойкина! Будем вместе с Андрей Палычем артель налаживать.
Косо глядя на Лешку, Дмитрий сквозь зубы чуть слышно процедил:
– Иди-ка ты!.. – и вновь зашагал вдоль берега.
Матрос гневно повторил вдогонку Казаку:
– Классу в тебе нету!.. С гадюкой путаешься!..
Дмитрий оглянулся и посмотрел на свои широкопалые, внушительные руки, похожие на добротные якоря.
«Мазану вот раз, – подумал он, – и все!»
Лешка шел смело, лицо его восхищенно светилось.
«Вот ведь какой!» – и Дмитрий отступил; круто повернув, он направился в сторону мазанки дедушки Вани.
А Лешка кричал уже о другом:
– На чужое добро позарился!.. Ключи захапал!.. Не выйдет!.. От этого не заживешь лучше!..
Глава третья
Дмитрий шел и думал:
«Как ни кинь, а все выходит клин... Неужели придется опять к Алексею Фаддеичу?..»
После возвращения с относа он ходил на подсчет к Дойкину, и, как предсказывал Максим Егорыч, все свелось к тому, что Дмитрий остался еще должен Алексею Фаддеичу.
Ему очень хотелось проверить все эти подсчеты, но озноб, который не покидал Дмитрия со времени ухода с маяка, под конец свалил его в постель, и он сильно занемог...
– Рыжий околел... Оханы бросили... тулупы... Какая тут проверка!.. – твердил он в бреду.
А теперь, припоминая наставления маячника о живоглотах, он снова захотел проверить дойкинские подсчеты.
«Но как проверишь? – рассуждал Дмитрий, шагая по поселку. – Скандалить же надо с Алексеем Фаддеичем! А потом куда? Как на лов потом?..»
Волновало его и то, что вот уже вторая неделя на исходе, как уехал Буркин в район, и до сих пор нет от него никаких вестей.
Собирались у Григория Ивановича и долго толковали об артели Сенька, Яшка и он, Дмитрий. Буркин поехал в районный комитет партии за помощью. А до него, оказывается, туда же укатил и Андрей Палыч.
Уехали – и пропали...
«И Глуши нет... – думал Дмитрий. – Неизвестно, что скажет и Максим Егорыч. Обещал ведь на другой день приехать с Глушей в Островок, а прошло уже, пожалуй, больше полмесяца... А Лешка все о ключах кричит. Дескать, Максим Егорыч требует ключи... Так ли это? Может, и так. От старика всего ожидай. Но и Лешка – мастак известный!..»
Эти мысли особенно беспокоили Дмитрия, заставляя его думать и думать об исходе нежданно подвалившего счастья, словно невиданный косяк рыбы. А счастье, как и косяк, привалив, может так же внезапно и скрыться... И Дмитрий, строя разные предположения, ни на одном из них не мог остановиться, терзаясь столь долгим отсутствием Глуши и старика.
«Чего же делать-то? – Он остановился, поглядел на берег, где в предпутинной спешке шумел народ, и повернул к Наталье Буркиной. – Может, она чего слышала о Григории Иваныче?»
Когда Дмитрий вошел в горницу, Наталья в одной рубахе, с оголенными руками и грудью, метнулась от стола за печку.
– Заходи, заходи, Митя, – виновато проговорила она, надевая кофту.
Дмитрий присел у окна.
– А я все тряпье свое латаю. – Наталья, одергивая юбку, прошла к столу. Несмело поглядывая на ловца, она убрала нитки, иголку и наперсток в жестяную коробочку.
Дмитрий молчал.
– И когда уж по-хорошему жить-то начнем?.. – Наталья опустилась на табуретку, стыдливо прикрывая руками серые, из брезента, заплаты на юбке.
– От Григория Иваныча никаких новостей? – Дмитрий посмотрел на ее узенькие, точно лодочки, ладони, что беспокойно скользили по коленям.
– Нету никаких, – рыбачка печально покачала головой, и смоляная прядь густых волос скользнула по ее овальному коричневому лицу. – Может, занемог там со своей рукой...
Быстро поправив волосы, Наталья снова положила ладони на брезентовые заплаты, которыми была часто усеяна, словно крупной чешуей, ее полинявшая, синяя когда-то юбка.
– Не знаю, чего и делать. – Дмитрий поднялся и неторопливо зашагал по горнице. – Люди на лов собираются, а мы всё ждем и ждем... А все этот Сенька! Говорил ведь ему: отработаем эту путину всяк по-своему, а потом уж и за артель примемся. Нет, все свое – давай, давай артель! Да и Григорий Иваныч то же самое...
Наталья молчаливо слушала ловца.
– Ну, ладно! – он вдруг сердито запахнул полушубок. – Я пошел!
– А как же, Митя, – забеспокоилась рыбачка, – артель-то? Григорий ведь такой человек, – она встала с табуретки и быстро прошла за стол, стараясь скрыть залатанную юбку, – раз взялся он за это дело, то непременно выполнит его.
– Посмотрим, – и Дмитрий направился к двери.
На улице было глухо и тоскливо; с берега доносились говор, звяканье цепей.
«И Григория Ивановича нету, – снова подумал Дмитрий, сворачивая в проулок. – И Максима Егорыча тоже. А ведь обещал кулас дать и сетку... – Неожиданно сердце его дрогнуло. – А может и так получиться: ни того, ни другого не дождешься и на лов ни к кому не успеешь пристроиться...»
Он поровнялся с домом Дойкина и, немного задержавшись у крыльца, решил зайти к Алексею Фаддеичу.
Осторожно приоткрыв калитку, опасаясь наскока свирепого Шайтана, Дмитрий заметил посреди двора на проволоке, по которой метался по ночам на цепи пес, вывешенные для просушки тулупы.
Ему сразу припомнился рассказ Глуши о тулупах, которые видела она в санях, когда встречала с моря застигнутых относом и шурганом ловцов.
«Неужели и мой тут, за который вычел Алексеи Фаддеич?» – И Дмитрий решительно распахнул калитку.
Шайтан мирно дремал, положив голову на лохматые лапы.
«Он и есть!» – чуть не вскрикнул от неожиданности Дмитрий, когда признал среди тулупов тот самый, что брал у Дойкина в море.
– Алексей Фаддеич!.. – закричал он сиплым, надорванным в относе голосом. – Алексей Фаддеич!..
Дойкин, заметив ловца, поспешно вышел из конюшни. Не дойдя до Дмитрия, он свернул к Шайтану и, пнув его носком сапога, отпрянул к забору:
– Чорт! Дрыхнешь все!..
Пес свирепо рявкнул, взбросился на задние лапы, но признав хозяина, замер и заскулил.
– Здорово, здорово, Казак! – и Дойкнн направился к ловцу. – Хвороба на тебя, что ли, напала какая? Чего ты такой худючий?
– Алексей Фаддеич! – взмолился Дмитрий, позабыв даже поздороваться. – Вот ведь!.. – Он кивнул в сторону тулупов. – Ворот-то с белым пятном! Тот и есть, что в вычет пошел.
– Чего городишь! – У Дойкина изогнулись вихрастые брови, до этого покойно лежавшие на могучих надбровных буграх.
– Как чего?! – Дмитрий затрясся в гневе, точно снова хватил его озноб.
– Постой, постой. Не горячись! Говори толком.
– Тулуп в вычет пошел, – лязгал зубами Дмитрий. – А он тут... висит вот...
– Может, ошибка какая, – и Дойкин, пожимая плечами, не спеша оглядел двор.
У сетевого амбара копошился казах.
– Шаграй!
Нахлобучивая шапку, казах поспешно подбежал к Дойкину.
– Тулупы были, Шаграй, в ихних санях?
Казах часто замигал узкими глазами.
– Мой не помнит, – и он растерянно развел руками.
– Да чего ты, Алексей Фаддеич! – Дмитрий вплотную подошел к тулупу, вскинул его полу. – Вот и латка на подоле. Сам ставил!
– Должно, Софка напутала, – согласился наконец Дойкин и стал ругать жену: – Ох, уж эти бабы! Говорил, не лезь куда не надо!..
Скосив глаза в сторону пса, он зло сказал что-то Шаграю по-казахски.
Казах кинулся к Шайтану и подхваченным с земли прутом стал нещадно наносить ему удары. Пес приглушенно зарычал и метнулся к забору, оттуда скакнул обратно, чуть не свалив Шаграя с ног.
– Ш-шорт! – кричал казах, гоняясь за Шайтаном и ожигая его прутом. – Спать надо минута, а караул давать целый сутка. Ш-шорт!
– Отойдем в сторону, – предложил Дмитрию Дойкин. – Пусть проучит, чорта! Хорошо вот ты зашел, когда он дрых, а то ведь шатается тут всякая шантрапа. Сопрут еще чего. Тот же и тулуп, а ты потом выясняй да моргай перед ловцом... Так его, так, Шаграй!..
И, следя за тем, как гоняется казах за псом, Дойкин подобрел.
– Во сколько ценили тулуп-то? – спросил он Дмитрия.
– В полсотню целковых.
– Ой ли?
– Алексей Фаддеич!..
– Ладно! Сниму полсотню с тебя.
– Вот и хорошо! – Дмитрий радостно опахнул руками запотевшее лицо.
А Дойкин, будто позабыв про ловца, продолжал кричать казаху:
– По башке его, Шаграй! По башке, чорта!
Грохоча проволокой, пес разъяренно метался от калитки в конец двора и под ударами казаха снова несся обратно.
– Шаграй! По башке!..
Взбрасываясь на задние лапы и хрипло рыча, Шайтан кидался на Шаграя, но тот, вооруженный колом, откидывал пса и снова гнал его из конца в конец двора.
Дмитрий осторожно тронул Дойкина за плечо:
– Алексей Фаддеич, раз все по-хорошему, хочу и в эту путину от тебя на лов идти.
– Согласен, – отозвался Дойкин, все увлекаясь муштровкой пса. – Как пойдешь? Пятым паем?
– Пятым, Алексей Фаддеич.
– Стало быть, собрать тебя совсем?
– Ага!
– Чтобы не было греха, помни паи: один твой, четыре мои... А то с этой заварухой в городе память у некоторых отшибло.
– Знаю, Алексей Фаддеич! Как не знать!
– Зайди вечером.
– Зайду!
– Значит, по рукам? – и Дойкин сунул Дмитрию свою белую, пухлую руку. – Оно, конечно, для закрепки, по старому-бывалому надо было богу рюмкой помолиться. Но какой там бог у комсомола!..
Он осклабился, безнадежно махнул рукой.
– А про Ваську Сазана ничего не слыхал? – Дойкин сразу посерьезнел.
– Дельного ничего, – глухо откликнулся Дмитрий. – Слухи только разные...
Из сеней показалась жена Дойкина – маленькая, тучная Софа.
– Шаграй! – воскликнула она. – Довольно тебе!
Но казах не слышал; сбросив шапку, он все гонял по двору Шайтана, с которого шматками летела шерсть. Исходя пеной, пес уже не гавкал, а только подвывал, стараясь нырнуть в конуру.
– Шаграй!..
– Чего орешь! – прикрикнул на жену Дойкин. – Не видишь, уму-разуму поучают божью тварь!
Слегка приподняв на прощанье шапку, Дмитрий двинулся к калитке. И когда вышел он со двора, Алексей Фаддеич приказал Софе:
– Пошли Антоновой Елене еще харчи.
– Опять... – возразила было Софа.
– Пошли, говорю!
Немного подумав, он спросил жену:
– Сколько раз посылала?
– Четыре, а всего уже – два пуда муки, фунтов пять масла да яиц с полсотни.
– Еще пошли пшеничной, да побольше. Масла ей побольше. Пусть выздоравливает! Не жалей, дурында, добра. Добро и родит добро... А я запишу Антону. Вот и опять он со мной. Поняла?..
Дмитрий проворно шагал домой. Он был доволен столь неожиданным и благополучным исходом разговора с Дойкиным.
«И тулуп с долгов снят, – легко думалось ему, – и на лов договорился... Останний раз выбегаю в море от Алексея Фаддеича. Останний!»
Ему припомнился вчерашний разговор с Сенькой и Яковом: порешили они, если в ближайшие дни не приедут из района Буркин и Андрей Палыч, выходить в море кто как может.
«Теперь бы только еще Сеньке упроситься к Захару Минаичу или к кому другому – и шабаш! Яшка-то как-нибудь сам соберется на лов. А воротимся с моря – и артель начнем собирать!»
Подняв с земли камышинку и помахивая ею, Дмитрий еще быстрее зашагал домой.
А со стороны двора Алексея Фаддеича все громыхала проволока и слышался жалобный вой Шайтана.
«Тулуп в полсотню ценился, – продолжал рассуждать Дмитрий. – А за Рыжего, что околел, мне семьдесят пять целковых записано. Ну, муки с сахаром на пятерку какую я взял. Вот и выходит, Алексею Фаддеичу я остаюсь должен всего-навсего четвертной билет...»
Дмитрий вспомнил, что уже давно не проверял свою сохранность, которая была запрятана в чулке матери.
Во время его болезни, после относа, мать брала из этой сохранности то на продукты, то на лекарство для сына, два раза нанимала подводу для поездки в район за доктором, – Дмитрий наотрез отказался от услуг бабки Анюты.
Когда он поднялся и подсчитал деньги, вместо полутораста целковых, оказалась только сотня с червонцем да пятерка.
После мать еще тратила на Дмитрия, а потом у сестры умер ребенок, мать давала взаймы дочери на похороны...
Теперь Дмитрий не знал, сколько же точно целковых хранится в чулке матери.
И он в тревоге распахнул калитку.
Во дворе сестра с мужем садили сети. Во всю длину двора были натянуты между шестами хребтины, – к ним ловец и рыбачка пришивали сети, быстро работая игличками с намотанной на них пряжей.
– Дома маманя? – спросил Дмитрий, поднимаясь на крыльцо.
Ни сестра, ни Егор не ответили; они торопились закончить посадку сетей, – к вечеру Егор должен был выйти на лов.
Дмитрий открыл дверь в сени.
– А ты ноги-то вытирай! – сердито крикнула сестра.
Мать сидела у окна и латала парус.
Пройдя к старухе, Дмитрий отшвырнул край полотнища под стол, намереваясь опуститься к ногам матери.
– Ой, чего ты, Митек? – встревожилась мать. – Чего ты, родной?
– Сохранность хочу проверить.
– Сейчас...
Старуха отстранила сына, нагнулась и вытащила из-за чулка сверток.
Дмитрий, громко дыша, развернул дрожащими руками над столом серый платок.
Заметив, что в окно могут подсмотреть со двора сестра и Егор, он сунул платок под фуфайку и направился к двери, торопливо говоря на ходу:
– Я к себе, маманя, пошел, там и проверю. А ты после зайди.
– Хорошо, хорошо, родной, – тихо откликнулась старуха и, вздохнув, нагнулась, чтобы поднять спущенный чулок.
