Текст книги "Осколки нефрита"

Автор книги: Александр Ирвин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)

– Он сюда пошел. Я видел.

Джейн подползла к дырке, вытащила из нее затычку и выглянула наружу. Двое мужчин медленно обходили лавку сзади.

Оба обуты в тяжелые ботинки; один был с бородой и в длинном пальто; другой потел в толстом шерстяном свитере, а бритую голову прикрывала черная вязаная шапочка.

Бородач посмотрел прямо на нее, и Джейн застыла, не осмеливаясь даже моргнуть.

– Вот он, – сказал мужчина. Он вытащил из-под пальто нож, и Джейн услышала шорох справа от оторванной доски.

– Приятель, сейчас не время краснокожим разгуливать поодиночке, – сказал лысый матрос. – А вдруг ты тот самый проклятый убийца?

– Наш гражданский долг, – продолжил бородач, – очистить улицы от убийц.

Они оба шагнули вперед.

Джейн услышала, как индеец встал.

– Оставили бы вы лучше меня в покое, – медленно выговорил он странным шепотом: слова продолжали звучать в голове Джейн и после того, как он их произнес. Странные какие-то слова – Джейн первый раз в жизни слышала, как говорят индейцы.

Матросы его наверняка зарежут. Это несправедливо. Они же не знают, кто на самом деле убил детей. А вдруг знают? Вдруг именно этот индеец и убил? Почему он оказался возле ее берлоги – и именно сегодня, а ведь вчера убили ее друзей!

– Оставить тебя в покое? – Матрос с ножом подступил на шаг ближе к индейцу, который оставался за пределами поля зрения Джейн. – Краснокожий, мы сейчас с тобой пообщаемся. Как лучшие друзья.

Джейн стиснула зубы. Жаль, что сквозь дырку ничего не разглядеть. Она не знала, что делать. Можно зашуметь и отвлечь матросов, давая возможность индейцу убежать, но вдруг он окажется убийцей? И снова придет за ней?

– Погоди-ка, – сказал лысый, – да он вовсе не индеец, а черномазый. Посмотри на него!

Бородач пожал плечами:

– Одет как индеец. И ведет себя как индеец – верно, вождь краснокожих? Как это ты не снял с детишек скальпы? Хотя если ты всего лишь черномазый, притворяющийся индейцем, то чему удивляться?

– Я хочу его накидку, – сказал лысый. – Мне всегда нравились перья.

– Даю вам последний шанс, – ответил индеец тем же звенящим шепотом.

– Это у тебя был последний шанс. – Бородач рванулся вперед, и Джейн потеряла его из виду.

Послышался глухой скрежет – словно провели лезвием ножа по твердой поверхности, и вдруг у Джейн ужасно зачесалась обожженная половина лица. Зуд расползся вниз по руке, по спине – и, в конце концов, Джейн показалось, что вся кожа пытается вырваться из одежды. Снаружи донеслось низкое рычание – похоже на тигра в клетке, которого Джейн видела как-то в Бэттери-парк.

– Ой-ей! Отпусти меня! – взмолился бородач, но его голос оборвался, заглушенный треском.

Что-то ударилось об оторванную доску, выбив ее внутрь, прямо в лицо Джейн. Джейн, с разбитым носом, упала на спину и закричала. Кровь потекла в сторону, заливая зудящие шрамы, и от этого зуд уменьшался.

Снаружи второй матрос бился об дощатую стену головой и судорожно хватал воздух ртом. Кровь стекала у Джейн по волосам, по воротнику, вниз по спине и в рукав. Умирающий матрос закрыл дырку в доске, и в берлоге наступила полная темнота. Ужасный зуд в шрамах потихоньку слабел.

Лицо болело, рот наполнился кровью от расшатанных зубов и разбитой губы.

«О Господи, пусть он уйдет! – молила Джейн. – Пусть только он уйдет, и пусть поскорее уберут трупы, а меня никто не заметит!».

Лысого матроса оттащили от стены, и в дырку полился лунный свет. Джейн услышала, как в нескольких шагах тело бросили на землю. Затем индеец тихо постучал по расшатанным доскам.

«Уходи», – беззвучно сказала Джейн, чувствуя кровь на языке и под рубашкой.

– Нанауацин, – позвал индеец. Со ржавым скрипом доску отодвинули в сторону. – Выходи.

Она не ответила.

– Выходи, и я остановлю кровь.

– Ты убил их, – ответила Джейн. – И меня хочешь убить.

– Если бы я хотел тебя убить, малышка Нанауацин, ты бы уже была мертва. Выходи сейчас же.

Джейн медленно выбралась наружу, рассеянно почесывая перестающие зудеть шрамы и вытирая кровь, которая заставила рубашку и волосы прилипнуть к коже.

– Почему ты назвал меня этим именем? – спросила она, выбравшись наружу.

– Это твое имя, – ответил индеец. – Тебе дали его задолго до твоего рождения.

– Мое имя – Джейн Прескотт. – Она подумала, что лысый матрос был прав: это скорее негр, чем индеец. Из уголка рта у Джейн продолжала сочиться кровь. Почему ей больше не страшно?

Индеец кивнул:

– Так назвала тебя мать. А это, – он провел пальцами по обезображенному лицу Джейн, – дает тебе другое имя. Нанауацин. Повтори.

– Нанауацин, – повторила Джейн. От прикосновения индейца нос перестал кровоточить и зуд в шрамах совсем прекратился.

«Он убил двух матросов только ради того, чтобы поговорить со мной», – подумала она.

– Хорошо. – Индеец быстро слизнул кровь с кончиков своих пальцев и отвел доску в сторону. – А теперь иди и ложись спать.

Джейн зевнула так, что хрустнула челюсть.

– Ой, – охнула она и полезла внутрь.

«Нанауацин» – это слово порхало в голове, словно мотылек в поисках пламени. «Это мое имя», – подумала она. Последнее, что услышала Джейн, был шорох осторожно задвигаемой на место доски.

Атлькауало, 8-Кролик – 8 января 1842 г.

Год уже подходил к концу, а Тлалок все еще спал, проснувшись лишь на мгновение, чтобы проверить расстояние до солнца. Наступило время холодов, и солнце ослабело.

Дни Пятого солнца сочтены, подходит срок, когда людей поглотит земля и они возродятся. Нанауацин, Покрытый язвами, был жив и начал пробуждаться в девочке. Когда Пятое солнце зайдет, они вернутся в Чикомосток, к началу начал, и там она снова взойдет на алтарь, принося жертву, которая возродит мир. И тогда вернется Тлалок и станет властелином новой эпохи.

Снова оказаться в земле, под корнями, чтобы наблюдать за работой Того, кто заставляет все расти, – скоро, уже скоро. Сначала путешествие на запад, к Чикомостоку, лежащему под небесами, с которых пришли мосиуакецке. Там опасно – непонятно почему. Чем могут грозить духи беременных женщин? И все же… Он шевельнулся и забормотал во сне. Запад – опасное место, место расплаты; место, где можно завернуться в землю как в одеяло и ждать барабанного стука дождя, завернуться в землю и слушать голоса корней, возносящих хвалу Тлалоку…

Арчи пришел в себя и закричал – рот забит грязью; грязь забилась в уши и заглушает крик; руки и ноги связаны, невозможно дышать. Он попытался подняться, но тяжесть навалилась на грудь и не пускала, выдавливая воздух из легких. Он ворочался из стороны в сторону, а руки оставались прижаты к бокам, и грязь меланхолично чавкала, заглушая его сдавленные вопли. Он ничего не видел, и с каждым паническим выдохом ледяная жижа все сильнее давила на грудь.

«Только не так, – подумал Арчи, – ради Бога…»

По лицу заструилась вода, смывая грязь. Он расслышал невнятные голоса и понял, что все еще выпускает из легких остатки воздуха в оглушительном вопле. Сильные руки схватили его за шею, поддерживая голову над поверхностью жижи.

Он конвульсивно вдохнул, втянув в себя немного воздуха и много грязи.

– Ну-ну, тише, – сказал кто-то, вытирая его лицо и отгребая грязь, пока Арчи не высвободил плечо и не вытащил руку.

Захлебываясь в грязи, глотая ее вместе с воздухом, Арчи протянул руку вперед, ухватился за что-то и потянул. Вывалившись из неглубокой ямы, он зашелся в кашле, словно чахоточный, и наконец смог свободно вдохнуть. В узкие окна в покрытых сажей кирпичных стенах пробивался тусклый свет, и Арчи сосредоточился на нем – пылинки в солнечных лучах стали для него доказательством, что он не отправился в ад.

– Сэр, дышите медленнее. Так воздуху будет легче пройти и меньше вероятность, что за ним последует грязь. – Гладкие фразы и акцент выдавали образованного южанина. Сюртук и воротничок некогда модного костюма заляпаны грязью; волнистые темные волосы, спадающие на высокий лоб; глубоко посаженные глаза; аккуратная бородка.

«Он спас мне жизнь», – подумал Арчи. Жижа была ледяная, и его бросило в дрожь.

– Это пивоварня? – Арчи навалился на отрубленный корень, за который он слепо уцепился, но ноги ниже колена все еще оставались в грязи.

Его спаситель снова принялся отгребать грязь.

– Да, подвал. Забытое Богом место, – сказал он, высвобождая правую ногу Арчи.

Вытащив левую ногу, Арчи поморщился от сильной боли в бедре. Он вдруг вспомнил Ройса с ножом и карлика…

Заметив, что Арчи нерешительно потянулся к левому уху, незнакомец перестал копать.

– Боюсь, там мало что осталось, – покачал он головой. – Однако не загноилось, бог знает почему.

Это замечание неожиданно озадачило Арчи. Он на мгновение задумался.

– Не загноилось? А сколько времени я здесь провел?

– В подвале? Я думаю, меньше суток. Похоже, погребение вам ничуть не повредило. По крайней мере, никаких последствий, которые нельзя исцелить вот этим. – Спаситель Арчи вытащил резную оловянную флягу – еще один признак богатства либо воспитания, казавшихся неуместными в данных обстоятельствах. Арчи взял флягу и сполоснул забитый грязью рот глотком крепкого виски.

– А в Старой пивоварне… – незнакомец помедлил, – дней двадцать, пожалуй. Да, завтра будет три недели.

Арчи непроизвольно сглотнул.

– Три недели?!

– Верно, три недели. Трудно себе представить, не так ли? Вас… э-э-э… привезли сюда поздно ночью двадцатого декабря, а сегодня – так, сейчас еще только светает, – сегодня восьмое января. Будем считать, что это был мой новогодний тост. За все былое, ну и так далее. – Незнакомец улыбнулся, но улыбка тут же исчезла, и он наклонился вперед, внимательно глядя на Арчи: – Как вас зовут, мой воскрешенный друг?

– Что? – «Три недели!» – Прескотт. Арчи.

– Очень приятно познакомиться. До сих пор мне не приходилось встречать человека, который в самом деле пережил такое. Надеюсь, вы понимаете, что вам повезло гораздо больше многих. Раньше я о подобном только читал. Меня зовут Уильям Уилсон. Я редактор журнала. Не согласитесь ли вы написать о ваших переживаниях для печати?

«Я жив», – запоздало подумал Арчи, удивленный как своим собственным изумлением, так и странной просьбой Уилсона к человеку, который все еще лежал в том, что должно было стать его могилой. Арчи потрогал ухо – снаружи остался только короткий обрубок, заросший гладкой и нечувствительной кожей. А нога… При движении в подергивании мышц чувствовались лишь отголоски нестерпимой боли. Рана практически зажила. Неужели его ухо действительно вспыхнуло огнем, когда его оторвал карлик?

Арчи вспомнил про талисман с перьями и запустил руку в штаны, позабыв об Уилсоне во внезапном приступе паники. Почувствовав, что он на месте и пульсирует в ритме биения сердца, Арчи моментально успокоился. Среди кошмарных воспоминаний талисман был единственной реальной вещью – а значит, все, что Арчи помнил, произошло на самом деле. Вздох облегчения вырвался из его все еще тяжело вздымавшейся груди, когда Арчи осознал, что вовсе не потерял рассудок.

С внезапным смущением он вспомнил об Уилсоне, однако его растрепанный спаситель не сводил глаз с лица Арчи. Запавшие глаза Уилсона блестели на бледном лице, ловя каждое движение Арчи.

– Почему они просто не убили меня? – спросил Арчи. Он не ожидал от Уилсона ответа, просто молчание стало действовать ему на нервы.

– Кто, здешние обитатели? – Уилсон засмеялся. Сдержанный, благовоспитанный смех неуместно звучат в убогом помещении. – Большинство родились в забытых Богом деревеньках Старого света, а там все еще строго придерживаются запретов на вмешательство в дела сумасшедших. Увидев, что случилось с вашим ухом, и несколько дней понаблюдав, как вы ворочаетесь в грязи, они решили, что лучше оставить вас в покое. Вы либо поправитесь, либо Господь приберет вашу душу, оставив пожитки остальным. Мне говорили, что на Рождество вы устроили целое представление. Поднялись на ноги и пошли. Потом устроились в отхожем месте и стали грести воображаемыми веслами, словно Харон, переплывающий реку, чтобы проверить, пропустит ли вас Цербер. И все это время вы бормотали бессмыслицу на каком-то иностранном языке. – Уилсон поднял руку жестом предупреждения. – Повторяю, это всего лишь слухи, однако если бы в этом не было правды, то скорее всего вас захоронили бы здесь вскоре после того, как удалились ваши враги, Дохлые Кролики. В любом случае ваше поведение на Рождество завоевало вам почти двухнедельную отсрочку – несмотря на то что ваша душа едва держалась в теле. И все же в конце концов жадность перевесила традиционные запреты, и вчера вечером этот сброд снова подступил к вам. Приложив зеркало к вашим губам, они кричали вам в ухо на всех возможных языках, однако добились от вас только невнятного шепота и еле слышного вздоха, который на тот момент даже мне показался предсмертным. Я вернулся сюда после недолгой отлучки на праздники и все это видел собственными глазами. Я стоял рядом, когда они выкопали неглубокую могилу в грязи, размягченной недавней оттепелью. Однако когда они сняли все ценное с вашего бесчувственного тела, меня охватила необъяснимая уверенность, что искра жизни все еще теплится в вас. Поэтому я и остался здесь. Я не мог помешать им положить вас в могилу, но оказаться похороненным заживо – худшее, что может случиться с человеком. Моей святой обязанностью как индивидуума было убедиться, что вы, в самом деле, скончались. А как мы оба теперь знаем, этого не произошло, – закончил Уилсон с непонятной улыбкой.

От его пристального, изучающего взгляда Арчи стало не по себе. Очень странно – учитывая все, что Арчи пришлось пережить: его избили, изувечили, ткнули ножом и оставили умирать, он провел три недели в бреду, и его похоронили заживо в Старой пивоварне, – а теперь ему не по себе от пристального взгляда! И тем не менее было в этом Уилсоне что-то, от чего Арчи пришел в полное смятение.

«А не он ли сам это сделал? – вдруг подумалось Арчи, несмотря на полное отсутствие каких-либо причин для такого подозрения. – Неужели это он похоронил меня заживо? Но зачем? Чтобы снова откопать и получить статью для своего дурацкого журнала? Даже Беннетт не пошел бы на такое».

– Мистер Уилсон, – начал Арчи, возвращая флягу, – то, что вы сделали… Я ваш должник. Большое спасибо, я перед вами в неоплатном долгу, но теперь мне пора идти домой. Я ужасно проголодался…

При слове «проголодался» на лице Уилсона вспыхнула сияющая улыбка, и он прервал бессвязные объяснения Арчи.

– Я так и знал, – сказал Уилсон, роясь в карманах пальто. – Я догадывался, что вы захотите подкрепиться, и принес вам бутерброд.

Арчи жадно впился зубами во все еще теплое мясо и хлеб, откусывая огромные куски и глотал их не разжевывая.

– Ох… – Арчи умял последний кусок и облизал пальцы, не обращая внимания на засохшую на них грязь. – Еще раз спасибо.

Кивнув, Уилсон снова протянул ему флягу.

– Арчи, – сказал он с едва заметным колебанием в голосе, – надеюсь, вы простите мое вмешательство, но, боюсь, в вашем доме обосновалась ирландская семья, только что прибывшая на новую родину. Вряд ли они в данных обстоятельствах будут склонны выехать.

Арчи задумался. Этого и следовало ожидать, если он действительно провел три недели в пивоварне в состоянии беспамятства. И все же он и не подумал о таком исходе, а вот Уилсон, как ни странно, похоже, предвидел это. Арчи показалось, что Уилсон словно ведет его к чему-то, наблюдая за его реакцией на каждый новый кусочек информации. Что еще Уилсон знает, о чем не хочет сказать?

– Арчи, я мог бы оказать вам одну услугу, – продолжал Уилсон. – В вашем доме новые хозяева, и я почти уверен, что, учитывая обстоятельства, на ваше место также наняли кого-то другого.

Уилсон замолк, рассеянно вытирая сюртук. У Арчи снова появилось ощущение, что его ведут на поводке. Разумеется, Беннетт не станет ждать три недели на тот случай, если внезапно прогулявший сотрудник так же внезапно придет на работу. Странно не то, что это случилось, а то, что Уилсон ожидал этого и то, как методично он выкладывал новости.

«Как экспериментатор», – подумал Арчи. Он обдумывал свое положение. Барнум наверняка знает об ужасной судьбе, постигшей его сторожа, и Беннетт тоже знает. Однако если Арчи вдруг заявится через три недели, изувеченный и болтающий об оживших мумиях, которые глотают бьющиеся сердца… Газетчик не брезговал любыми источниками информации, однако в данном случае он вряд ли поверит Арчи Прескотту. И Уилсон явно это знал.

– Что вам нужно? – спросил Арчи.

– Арчи, я могу найти для вас работу и крышу над головой – хотя и грязноватые, но вполне достаточные для удовлетворения ваших потребностей. А взамен я хотел бы получить всего лишь простой ответ на простой вопрос. – Уилсон склонился вперед, вглядываясь в Арчи так пристально, что тот занервничал. – Эти последние три недели, когда вы были в беспамятстве… нет, не важно. Пока вы были захоронены здесь – остывающий и бездыханный труп, мертвый, согласно всем медицинским канонам… – Уилсон явно разволновался. Чтобы успокоиться, он оперся ладонями о землю. – Когда вы были захоронены здесь, где находилась ваша душа?

С наступлением короткой оттепели вернулись муравьи. Их ползущие колонны образовали странный узор на письменном столе Райли Стина. Стин наблюдал, как узор превратился в силуэт: наклонившаяся фигура в гипнотическом ритме махала руками, словно семафор. Стин в ярости ударил кулаком прямо в центр узора, раздавив несколько муравьев. Остальные бессмысленно рассыпались в стороны и в конце концов сползли через край стола на пол.

Стин встал и повернулся к книжным полкам, разглядывая кожаные переплеты в надежде на просветление. Завтра будет три недели с того дня, как чакмооль с такой невероятной изобретательностью ускользнул из музея Барнума. За это время глаза и уши Стина на улицах города доложили лишь о двух убийствах, которые можно было приписать чакмоолю. Конечно, не считая детишек в каноэ.

Это происшествие заставило Стина забеспокоиться: календарь был установлен правильно, но только что проснувшийся чакмооль не должен быть способен на такое убийство. Столько жизней, отнятых и соответствующим образом сфокусированных… Поскольку это все же произошло, Стину пришлось сделать неприятный вывод: чакмооль сам по себе оказался гораздо сильнее, чем предполагалось. Он умудрился выполнять соответствующие обряды и прятаться в чужом городе после трехсот лет, проведенных в состоянии гибернации. Но чем он питается? Неужели ему хватило всего лишь двух жизней на три недели?

Стин, постукивая, провел пальцем вдоль полки, пока не нашел «Подлинную историю завоевания Новой Испании» Бернала Диаса. Вернулся с книгой к столу и рассеянно пролистал ее, не вчитываясь в содержание.

«Черт бы побрал Арчи Прескотта», – подумал он. Если, конечно, черт может побрать уже мертвого.

Было бы утешительно свалить вину за все несчастья на усопших, однако Стин лишь изредка поддавался самообману. На самом деле чакмооль скорее всего сбежал бы, даже если бы не вмешался проклятый Прескотт. Кролики, расставленные вокруг музея в качестве охраны и вдруг оказавшиеся обпитыми прорастающей кукурузой, – зрелище, безусловно, смешное, но это ясно доказывает, что чакмооль гораздо сильнее, чем предполагалось.

«Ты ведь уже это знаешь, – сказал себе Стин. – Хватит пережевывать одно и то же».

Цель оставалась прежней: с помощью прирученного чакмооля и принесенной в жертву в качестве Нанауацина Джейн Прескотт Стин мог получить власть в… В чем? В эпоху Шестого солнца? Нет. Как ни полезны оказались древние боги, но их имена и понятия, в конце концов, безнадежно наивны. Возвращение живого Тлалока станет началом не просто еще одной эпохи. Это будет Новый мир, Царство земли, и Райли Стин станет серым кардиналом. Он вполне заслужил столь высокое положение.

Конечно же, не все так гладко. Проще всего было бы использовать возможности общества Таммани, чтобы превратить возвращение Тлалока в реальную политическую власть. Однако общество переживает трудные времена и занято местными интригами. Прошлой осенью вожди сражались изо всех сил и едва избежали политической смерти, чудом удержав свое влияние в Олбани. Но это вряд ли можно считать серьезным препятствием. С Божьей помощью, как говорится…

А какой это будет восхитительный поворот судьбы, какая ирония – сторонники Змеи используют общество, основанное на идеалах самого Таманенда, для нанесения последнего решительного удара по Следопытам! Аарону Бэрру было бы чем гордиться.

Стин хихикнул, но его мысли уже занимала более серьезная проблема. Он не знал, где находятся чакмооль и Джейн Прескотт. Ему никак не удавалось их обнаружить, что наверняка было результатом неудачи в музее Барнума.

А может, это Прескотт виноват? Ни в одной из старых хроник не нашлось никаких указаний на то, как истолковать появление яростного, размахивающего ножом Кролика. В одном сомневаться не приходилось: Глаз Ометеотль в ту ночь был открыт – совершенно необъяснимое событие, поскольку это было время Тлалока. Мало того, знаки в Дымном зеркале настойчиво утверждали, что чакмооль уже встречался – физически встречался! – с Джейн Прескотт на Рождество. И тем не менее девчонка до сих пор жива.

Снова слишком много переменных, слишком много вопросов без ответа. А ведь он даже не задумывался пока о том, где находится маска Таманенда – похоже, Джон Даймонд сбежал и захватил ее с собой. Или его убили при попытке найти ее.

«Черт бы побрал всех мертвецов!» – подумал Стин. Прескотта, и Даймонда, и Бэрра, и всех остальных!

Резкий стук в дверь прервал его размышления.

– Войдите! – раздраженно сказал он, вставая из-за стола, чтобы поприветствовать посетителя.

В комнату вошел лейтенант полиции Амброз Винклер и закрыл за собой дверь.

– Добрый день, Стин, – сказал он.

– Лейтенант, чем обязан удовольствию видеть вас? – поинтересовался Стин, ставя на место «Подлинную историю». Он кивнул на лацкан пальто Винклера, где обычно выделялась серебряная звезда. – Похоже, этот визит не связан с вашими служебными обязанностями по охране общественного порядка?

– Райли, на моем участке происходят какие-то дьявольски странные вещи. – Винклер отвечал за районы города с первого по шестой: от Сити-Холла до Бэттери-парка. Он был тесно связан с мэром Моррисом, а следовательно, с обществом Таммани, и служил Стину основным источником информации об их деятельности. Когда-то Стин занимал видное положение в Таммани-Холле, однако некоторые события заставили его уйти.

– Амброз, Нью-Йорк – странный город, – ответил Стин. Он сел за стол и показал Винклеру на стул перед столом. – Не могли бы вы рассказать поподробнее?

– Хорошо. До вчерашнего вечера сколько времени прошло с последней оттепели?

– Не надо говорить обиняками, Амброз. Что вы имеете в виду?

– Почти три недели, – продолжал Винклер. – За несколько дней до Рождества потеплело, и могу поклясться, я видел почки на некоторых деревьях на Бродвее. Я запомнил, потому что мои дети переживали, что на Рождество не будет снега. Но с тех пор стояли холода.

– Точно, стояли, – заметил Стин с преувеличенным терпением.

– Так вот. Вчера вечером меня вызвали на Фронт-стрит. Там произошло убийство. Райли, у меня просто кровь застыла в жилах. Четверо мужчин, матросы в увольнении, выстроены в ряд – головы размозжены в лепешку, кожа содрана с тела и повешена на них сверху, словно одежда. Я тут же вспомнил о вас, Райли, и ничего не стал записывать официально. Но я же не могу продолжать игнорировать такие происшествия! Мы с вами не первый год знакомы, и я видел чертовски странные вещи, когда был с Бэрром в Кентукки, однако здесь что-то другое. Вы что-нибудь знаете об этом?

Стин помедлил, прикидывая, что именно можно рассказать Винклсру. Он ожидал, что чакмооль снова проявит активность на двадцатый день – в соответствии со старым календарем, каждый двадцатый день посвящен Тлалоку. Однако обряд сдирания кожи был совершен, чтобы умилостивить Шипе Тотека, Ободранного, незначительное божество, кажется, отвечающее за семена. А может, ацтекские боги были всего лишь различными именами нескольких основных божеств? Эта мысль уже приходила ему в голову. Подобно Шиутекутли и Древнему богу Ометсотлю, Тлалок и Шипе Тотек вполне могли оказаться одним и тем же богом – если разобраться в хитросплетениях ацтекской религии.

– Стин, вы что-то от меня скрываете, – рассердился Винклер. – Я не из тех, кто вмешивается в чужие дела, но, черт побери, вам лучше рассказать мне, в чем дело, чтобы я мог защитить жителей этого города!

– Амброз, я вас умоляю, не надо банальностей. – Стин встал. – Если я расскажу вам все, это будет гораздо больше того, что вы хотели бы знать. Однако вот что я вам скажу: если хотите защитить жителей этого города, то найдите какой-нибудь предлог, чтобы удержать их дома за закрытыми дверями либо в больших группах на двадцатый день, считая с сегодняшнего.

Стин проводил Винклера к дверям.

– Двадцать восьмого числа могут произойти очень необычные вещи. Будет лучше, если вы останетесь в неведении об их природе; а если не удастся, то держитесь от них подальше.

– Если нечто подобное произойдет еще раз… – запротестовал Винклер.

– Амброз, давайте поговорим через три недели. Настаивать бесполезно.

Лейтенант повернулся, чтобы уйти, потом остановился в дверях:

– Райли, еще один момент. Один из моих сержантов упомянул, что на месте того убийства в порту видел в глазевшей толпе девчонку со шрамами на лице.

Стин кивнул и не смог удержаться от улыбки. Как он и думай, девчонку тянет туда, где действует чакмооль.

– Она-то какое имеет к этому отношение? – Винклер все еще выглядел разочарованным, однако в голосе зазвучали заговорщицкие нотки.

– Задержите ее, если получится. В противном случае увидимся через три недели. С Новым годом, Амброз! – Стин закрыл дверь.

Он стоял возле окна в кабинете, пока Винклер не перешел на противоположную сторону Хадсон-стрит, где его ожидала карета. Пора строить планы. Если чакмооль будет придерживаться своего расписания, то двадцать восьмое января станет для Стина возможностью поймать его и исправить допущенные ошибки. К сожалению, по ацтекскому календарю двадцать восьмое попадает на второе число и день Кролика – самый неудачный знак. Попытки сделать что-то в день 2-Кролика как минимум вызовут раздражение, а в худшем случае, если выходки Точтли станут злокозненными, дело может закончиться полной катастрофой. Пожалуй, стоит дождаться более благоприятного знамения свыше.

Винклер был из тех, кто вечно все портит. Если ему удастся поймать девчонку – что весьма сомнительно, – то, с одной стороны, задача значительно упростится, а с другой – лейтенант будет пугаться под ногами. Стин вовсе не был уверен, что за первое стоит заплатить вторым, однако следовало разработать план действий, учитывающий все возможные варианты. Как учит история, планирование – основа успеха. Импровизаторы появлялись ненадолго на страницах истории, но длительный успех основан на тщательном планировании.

«Черт бы побрал эти облака», – подумал Стин. В пасмурные дни Зеркало слепло, а сегодня его видения пригодились бы как никогда. Хотя, учитывая все обстоятельства, ситуация была далеко не безнадежна. Он знал, когда чакмооль в следующий раз пробудится к активности, и интуиция подсказывала, что в этот момент Джейн Прескотт окажется поблизости.

Тоцоцтонтли, 2-Кролик – 28 января 1842 г.

Этим субботним вечером кабачок Белинды был под завязку набит работниками, дружно упивающимися вдрызг. От влажного теплого воздуха единственное окно справа от двери запотело, а Арчи обливался потом. Он присел немного отдохнуть от выкатывания бочонков со склада. За три цента в кабачке можно было получить трубку, воткнутую в бочонок, и пить сколько влезет. Во время наплыва посетителей резиновые трубки переходили из рук в руки, словно трубка мира, а бочонки пустели с такой скоростью, что Арчи едва успевал выкатывать новые.

Уже наступила полночь, но банджо и скрипка все еще наяривали в полную силу. С девяти часов вечера, когда музыканты расчистили для себя уголок и начали играть, они уже шесть раз повторили весь свой репертуар из шести мелодий, не забывая устраивать длительные перерывы, во время которых вовсю хлебали бесплатное пиво – единственную компенсацию за услуги. Подкрепленные жидким вознаграждением, они готовы были продолжать без конца – как и клиенты Белинды, а также две потаскушки, по совместительству работавшие подавальщицами.

Один только Арчи выбился из сил. Он никогда не годился для тяжелой физической работы – должность наборщика в «Геральд» должна была послужить лишь ступенькой к недостигнутой цели, – а Белинда не давала ему ни минуты покоя, заставляя таскать бочки с пивом, виски со склада и ящики с устрицами на льду из погреба. Взамен Арчи позволялось спать в погребе и есть устриц, а также все остальное, что Белинда готовила на «кухне» – маленьком очаге за стойкой бара, где висел чайник с постоянно кипящей говяжьей похлебкой. Еда и работа пошли ему на пользу, и тело Арчи стало отходить от пережитых за прошлый месяц испытаний. Он немного поправился, плечи и спина кое-где налились мускулами. Нога почти совсем зажила, хотя по утрам, когда Арчи вставал с соломенной постели в холодном подвале, она затекала и болела.

Белинда пронзительно свистнула у входа в кабачок. Арчи поднял глаза и увидел, как она машет ему дебелой рукой, забирая пустой стакан у ирландца с квадратной челюстью. Ирландец выскользнул обратно на улицу, предварительно хорошенько оглядевшись по сторонам. Белинда снова засвистела, и Арчи помахал в ответ рукой. Голос Белинды терялся в гомоне, зато свист и мертвого поднял бы. Арчи усмехнулся про себя.

– Присмотри часок за задней дверью, – закричала Белинда ему в ухо, когда Арчи добрался до нее. – Приходил мой ручной полицейский, говорит, что в участке суматоха и всю ночь будут ходить патрули. Небось облаву устраивают, а я не собираюсь пускать фараонов, чтобы они разгромили мне заведение и влили мою выпивку в свои ненасытные глотки. Сегодня закрываемся рано.

– А за чем присматривать? – спросил Арчи.

– Следи, чтобы через заднюю дверь вышли только эти двое черномазых, – сказала Белинда, кивнув в сторону музыкантов. – Если белый попытается выйти через заднюю дверь, то, как пить дать, он либо навел фараонов, либо драпает от них. А если налетит полиция и какой-нибудь бандюга сделает от них ноги через задний ход, то пиши пропало, можно закрывать заведение. Не хватало еще, чтоб фараоны подумали, что у меня здесь притон для воров и убийц.

Белинда повернулась к переполненному залу и свистнула так, что у Арчи в ушах зазвенело. Она помахала музыкантам, показывая, что пора прекращать игру. Скрипач заметил и прижал струны напарника тыльной стороной ладони.