Текст книги "Осколки нефрита"

Автор книги: Александр Ирвин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)

Арчи наклонился и подобрал ближайший к нему брошенный Маскансисилом предмет. Оказалось, что это кусочек вяленого мяса – говядины или скорее всего оленины. Тут Арчи вспомнил, что ничего не ел со времени раннего обеда на лодке, сразу после полудня. Еще и суток не прошло, а дневное путешествие по каналу превратилось в туманное воспоминание. И над головой намертво завис яркий полумесяц.

«Время и вправду меня потеряло, – подумал Арчи. – Оно почему-то перестало идти».

Он поднес кусочек мяса к губам.

– Не ешь! – резко бросил Маскансисил. Арчи хотел запротестовать – ведь индеец же разбросал мясо по всей поляне, жалко ему, что ли, одного кусочка? – и тут, подняв взгляд, увидел, что Маскансисил показывает в сторону густых кустов у подножия гранитных скал.

Громадный медведь выбрался из чаши на поляну, покачивая головой из стороны в сторону и внюхиваясь в запахи людей и лошадей. Он встал на задние лапы и заворчал. От зимнего жира остались только складки кожи на брюхе. Медведь наклонил голову и оскалил желтые клыки. Маскансисил стоял перед зверем, беззвучно шепча монотонный напев. Непохоже, чтобы он испугался медведя. Скорее он чего-то ждал и выглядел слегка грустным.

Интересно, почему не убегают лошади? Арчи оглянулся и увидел, что они уснули, склонив головы почти до земли, время от времени прядая ушами и подергивая носом, – единственные признаки, что лошади все еще живы и не обратились в камень.

Медведь снова встал на четвереньки и поскреб лапой по граве, оставляя огромные черные царапины на тонком слое снега. Маскансисил стал напевать вслух. Медведь нашел кусок вяленого мяса и проглотил его. И в этот момент Маскансисил закричал «Эй!» и хлопнул в ладоши – хлопок прозвучал гораздо громче, чем следовало бы в таком замкнутом пространстве. Медведь поднял взгляд на индейца, и Арчи затаил дыхание, ожидая, что сейчас начнется травля, – только наоборот. В Файф-Пойнте травля медведя собаками считалась развлечением.

Однако медведь не стал бросаться на индейца и рвать его на части. Он снова заворчал – каким-то вопросительным ворчанием, и Арчи мог поклясться, что в глазах зверя мелькнуло недоумение. Медведь подковылял к Маскансисилу и поднялся на задние лапы, положив передние на плечи индейцу в явном жесте приветствия.

– Матерь Божья Пресвятая Богородица! – прошептал Арчи. Посмотрел на кусок мяса в руке и бросил его в снег.

– Я привел его, вождь, – сказал Маскансисил медведю.

Зверь неуклюже повернул громадную голову в сторону Арчи.

Молодец, Следопыт. Сегодня ночью многое могло пойти не так, как надо.

Арчи отчетливо слышал слова, хотя от медведя не исходило ни звука. Скрипучий голос, казалось, принадлежал умудренному жизнью старику. Маскансисил назвал медведя «вождем». Именно так называют друг друга главари общества Таммани.

Арчи вопросительно посмотрел на Маскансксила. Тот кивнул:

– Теперь ты можешь повторить свой вопрос.

Медведь опустился на четвереньки, подошел к сидящему на снегу Арчи и встал так близко, что Арчи мог потрогать его за нос. От медведя пахло кислыми ягодами и гнилыми зубами.

Арчи сглотнул.

– Что мне делать дальше?

– Мы, мертвые, не умеем читать будущее, Арчи Прескотт. Ты сам должен решить, что тебе делать.

Может быть, это были обманутые ожидания, а может, просто усталость или и то и другое вместе, но Арчи вдруг сорвался. За последние двадцать четыре часа его дважды чуть не убили, а он тут бегает за каким-то странным индейцем по всем Аллеганским горам только ради того, чтобы заколдованный медведь уклончиво отвечал на вопрос жизни и смерти!

– Черт вас всех побери! – заорал Арчи и вскочил на ноги, несмотря на боль в лодыжке. – Какое вы имеете право затащить человека в Богом забытую глухомань и вешать ему лапшу на уши? Меня сегодня чуть не убили – по крайней мере два раза! – потому что я, сам того не ведая, оказался замешанным в чем-то, чего не понимаю, и вы обязаны мне кое-что разъяснить!

Медведь неподвижно стоял над ним, а Маскансисил выглядел вырезанной из горного гранита статуей.

– Я был человек мирный, – сказал медведь, – но не слабый. Когда я был жив, никто не осмеливался так со мной разговаривать.

– Ну а теперь я живу, – запальчиво ответил Арчи. – И помирать мне не хочется. – Он вытащил талисман чакмооля из-за пазухи и сунул его под нос медведю. – Давай, убей меня, съешь меня, если это удовлетворит твой голод или твою гордость, мне наплевать, если я не найду способа избавиться от этой штуки! – Он уронил талисман обратно за пазуху. – А для этого мне нужно избавиться от чакмооля, верно?

– Верно.

– Тогда как мне это сделать?

– Спаси свою дочь.

– Моя дочь умерла семь лет назад, – машинально ответил Арчи.

Медведь молча смотрел на него.

Понимание стало медленно просачиваться сквозь броню неприятия. Вот он стоит в горах Пенсильвании, одетый только в подштанники и ботинки, и ругает медведя, а над ним в безоблачном ночном небе, словно застывший маятник, висит луна. Неужели его привели сюда, да еще как-то остановили время только для того, чтобы проказник индеец с дрессированным медведем мог над ним подшутить?

Не разумнее ли предположить, что Джейн каким-то образом выжила во время пожара? И что скрюченное тельце, обгоревшее до угольков, принадлежало другой девочке? И что он весь год постоянно видел собственную дочь, но отказывался признать то, что она знала наверняка?

Когда Арчи снова заговорил, в горле словно застряло что-то.

– От чего я должен ее спасти? Какое отношение ко всему этому имеет Джейн?

– Твоя дочь – тот рычаг, на котором держится судьба мира. Через двадцать один день ты или сумеешь ее спасти, или чакмооль заберет ее и использует, чтобы дать новое тело своему богу. Если он преуспеет, то костры, которые ты видишь во сне, будут дымить в настоящих городах, а не в мире мертвых.

Мозг Арчи отказывался это воспринимать; слова отскакивали от видения Джейн, собирающей с его ладони медяки, когда он проходил мимо нее, торопясь на работу.

– Вождь, ты должен рассказать ему все с самого начала, – вмешался Маскансисил.

Медведь глянул на него через плечо, затем по-собачьи уселся на задние лапы. Арчи почудилось, что в глазах зверя видны долгие века, все то время, которое замерло в мире живых.

«А сам-то я все еще в этом мире?» – подумал Арчи.

Старческий голос мягко заговорил, затягивая Арчи вглубь, отвлекая от пронизывающей стужи и чувства вины, которое разрывало его на части, гиеной вгрызаясь во внутренности.

Меня зовут Таманенд, и я ношу это имя с тех времен, когда твои соплеменники еще не умели оставлять пометки на бумаге. Я из племени лениленапе; я провел их сквозь море льда к этим землям, и мы поселились далеко на севере, где живут киты и белые медведи.

Но солнце не задерживается в тех краях, и мы снова пустились в путь, и пошли на юг, пока не встретились с племенем, которое называют Змея. И даже в то время они огорчили меня, бледнолицый, потому что, подобно бледнолицым, кормили своего бога кровью. Когда-то они были прекрасны, но в своем падении стали видеть красоту лишь в смерти, а кожа их вождя покрылась чешуей. Он пришел ко мне и заявил, что за милость его бога нужно заплатить детьми нашего племени. Между нашими племенами началась война, и мы гнали их впереди себя, пока они не убежали на юг через пустыню.

В течение многих поколений мы ничего не слышали о них. Мой народ следовал за солнцем к месту его рождения на востоке, и там мы осели. Пищи было вдоволь, и племя разрослось, но на сердце у меня лежал камень, и я все гадал, когда же вернется Змея. После многих лет мира я покинул свой народ и пошел на юг и на запад, пока не нашел Змею. Они построили города из камня в болоте, окруженном горами, и богов у них стало так же много, как звезд на небе. Над городами висели клубы дыма, вознося вверх души принесенных в жертву и насыщая голодных богов.

Меня встретили стрелами и копьями, но увидели, что не могут мне повредить, и тогда отвели меня к созданию, голосом которого говорили их боги. Подобно мне, он прожил много лет; подобно мне, он получал силы от земли своего народа. Богов создают люди, Арчи Прескотт, однако эти боги становятся вполне реальными, когда поклонение вдохнуло в них жизнь и придало им форму. Чакмооль жил, потому что его боги были голодны, и принял форму тотемов своих богов. Его тело все еще покрывала чешуя, но теперь проросли также шерсть ягуара и перья орла; ему стало трудно сохранять человеческую форму. Рассказы его народа поддерживали в нем жизнь – он будет жить столько, сколько эти рассказы и жертвоприношения будут поддерживать его богов. У меня заболели уши от звуков песен этого народа, потому что они по-прежнему убивали и складывали песни, прославляющие эти убийства.

Мне было грустно, что между нашими народами пролилась кровь, но мир можно заключить только между людьми – боги и духи не снисходят до сделок со смертными. Чакмооль перестал быть человеком еще до того, как мы с ним впервые вступили в войну, а к тому времени, когда я пришел на юг в поисках Змеи, он и вовсе позабыл, что такое быть человеком. Он и слышать не хотел о мире. «Убирайся обратно на север, – сказал он мне, – пока твои кости не остались здесь и твой народ не забыл твое имя».

И все же я не ушел. «Сейчас у тебя есть могущество, – сказал я, – но так будет не всегда. И я, Таманенд, буду следить за тобой; я увижу, как ты умрешь, и тебя развеет ветром, и я своими руками буду держать тебя развеянным по ветру, пока твои имена и боги не исчезнут с лица Земли».

С этими словами мы расстались, и я повернул на север – как раз тогда, когда паруса бледнолицых показались на краю моря. Когда Змею уничтожили, я смотрел на это и оплакивал народ, которым они могли бы быть. Но бледнолицые ни разу не видели чакмооля – они знали его под именем Нецауалпилли – и только слышали рассказы о человеке, который предсказал приход испанцев, о колдуне, заключившем сделку со злыми духами. А чакмооль убежал от своего имени и своего народа и скрылся в месте, называемом Чикомосток. Несмотря на горе, я помнил данное мной обещание. Я был другом краснокожих и бледнолицых, но никогда я не буду другом Змее.

Когда чакмооль зашевелился и вспомнил бога, которого они называли Тот, кто заставляет все расти, я уже ушел из мира, где бродит этот медведь. Но Маскансисил жив и несет дозор вместо меня.

– Я наблюдаю за тобой, Арчи Прескотт, – сказал Маскансисил. – Наблюдаю, потому что не могу действовать. Даже если я убью всех бледнолицых, знающих слово «чакмооль», то и тогда я не смогу изменить путь, которым ты должен следовать. Я привел тебя сюда в надежде, что старая история еще не потеряла смысл и что ты прислушаешься к ней и будешь действовать там, где я бессилен.

Маскансисил замолк, и медведь отошел в сторону, вынюхивая в снегу кусочки вяленой оленины. Ошеломленный Арчи задрожал, чувствуя такое полное одиночество, какого в жизни не испытывал. Неужели он только что говорил с Таманендом, вождем племени лениленапе, тем самым человеком, который подписал договор с Уильямом Пенном и чьим именем названо общество, угрожавшее уничтожить все, что он столько веков создавал? Быть того не может! А разве могут быть говорящие медведи и ходячие мумии, способные оживлять дерево и красть девочек для тайных ритуалов?

Девочки. Арчи провел семь лет, оплакивая дочь, которая не умерла, и отказался от нее, когда она пришла к нему. Отказался, потому что жалость к себе – слишком удобный предлог для самоуничтожения. Арчи вспомнил бесчисленные разы, когда Джейн умоляла его просто поговорить с ней, всего лишь признать ее; вспомнил, как расцвело ее лицо, когда несколько недель назад, стоя перед зданием «Геральд», он в рассеянности назвал ее по имени. Она просила так мало, а он и этого ей не дал. Он покинул собственную дочь. Всего лишь жалел бездомную девчонку, и все ее мольбы и проклятия падали на его душу, как дождь на песок пустыни. Все эти семь лет его дочь была жива и мерзла на улицах, а он в это время оплакивал свои страдания.

А теперь она оказалась в руках сумасшедших, готовых пролить ее кровь во имя какого-то мертвого мексиканского бога.

Не важно, правдива ли услышанная им история; пусть даже медведь окажется галлюцинацией, вызванной усталостью и ударом по голове, а Райли Стин вполне может быть просто умалишенным – все это не важно. Важно лишь то, что у него есть дочь и ее собираются убить.

– Что мне делать? – спросил Арчи.

Медведь поднял голову.

– Однажды ты уже нашел чакмооля, хотя тогда и понятия не имел, что именно ищешь, – сказал Таманенд. – Его талисман приведет тебя к нему. Может быть, ты погибнешь в дороге или выживешь только для того, чтобы увидеть, как чакмооль проглотит твое трепещущее сердце. Но у тебя найдутся помощники, если ты сумеешь их разглядеть. Я дам тебе три совета. Если есть возможность, путешествуй по воде. Дух чакмооля находится в воде, и талисман больше поможет, когда у тебя под ногами вода. Но при этом сам оставайся сухим, иначе не только ты его почувствуешь, но и чакмооль тебя увидит. Найди Хранителя маски и следуй за ним. Однако остерегайся его, ибо он разрывается. Ты должен вернуть ему покой. И последнее, помни, что у Того, кто заставляет все расти, есть враг, противоположное начало. Его враг – это твой союзник, и ты должен использовать его силу, когда время придет. Однако берегись, боги жадны, и даже твой союзник может попытаться использовать тебя в своих собственных целях.

Медведь подошел к Арчи и встал на задние лапы, положив передние ему на плечи, как сделал это с Маскансисилом.

– Через двадцать один день, – сказал Таманенд, – состоится церемония. Но в течение пяти дней до нее чакмооль не станет ничего предпринимать, потому что его народ называл эти дни «немонтеми» и считал их несчастливыми. Больше я ничего не могу тебе сказать. Слишком многое остается неопределенным. События закручиваются в клубок вокруг тебя, Арчи Прескотт, и я желаю тебе удачи. Помни мои слова.

Морда медведя изменилась, из его глаз исчезло внимательное выражение, сменившись животным замешательством. Он опустился на все четыре лапы и поводил головой из стороны в сторону, ворча и принюхиваясь, – точно так же, как вел себя, когда только вышел из кустов.

Маскансисил подошел к нему и положил руку на массивную голову.

– Спи дальше, дружище, – дружелюбно сказал он. – Довольно нам тебя беспокоить.

Медведь задрожал. От его острой вони глаза Арчи заслезились, несмотря на холод. Медведь отвернулся и пошел обратно в чащу. Арчи сморгнул слезы и увидел, что луна сдвинулась с места, а клочья облаков начали закрывать звезды.

«Время снова нашло меня, – подумал Арчи. – Двадцать один день. Двадцать один день до конца света».

Маскансисил сел на лошадь, намеренно избегая смотреть в ту сторону, куда ушел медведь.

– Пора в путь, – сказал он. – Ехать нам далеко, а солнце скоро взойдет.

Повозка, украденная Марли, больше не казалась Ройсу подарком судьбы. Она со скрипом тряслась по ухабистой горной дороге, и каждый ухаб отдавался в костлявой заднице Ройса. Жестковато сидеть, черт побери, если так пойдет и дальше, придется ему сесть верхом на девчонку, чтобы спасти свою задницу. А дорога – если это можно назвать дорогой! – улучшаться не собиралась: единственная колея из грязи и голых камней извивалась по холмам и долинам, а над ней нависали деревья – того и гляди упадут. Достаточно одного поваленного дерева, и придется шагать в Питсбург пешком.

Они ехали всю ночь, но и при свете дня Ройсу казалось, что местность ничуть не изменилась: повсюду только округлые холмы да лес, в котором кое-где виднеются фермы. Черт бы побрал это захолустье! Разве можно сообразить, где ты находишься, без названий улиц и знакомых зданий? К тому же, хотя солнце яркое, холодина стоит та еще! Ну, может, не так холодно, как в Нью-Йорке, но все равно неприятно. И сколько осталось до Питсбурга? Там можно будет сесть на лодку и не зависеть от проклятой погоды.

– Чарли! – позвал Ройс, перекрикивая скрип фургона. Чарли был старше и успел попутешествовать. – Ты ведь был в Питсбурге?

– Два раза. – Чарли не оглянулся. Сидит там, небось, как на подушках. Ройс и сам бы сел на козлах, но не мог доверить Чарли охрану девчонки. Она была связана по рукам и ногам и спрятана в куче соломы, но Ройс все равно боялся, что она убежит. Ведь сбежала же она от Стина, причем еще до того, как научилась бог знает каким уловкам уличной жизни. Стин ее недооценил, и, учитывая все странные происшествия последнего времени, Ройс не собирался повторять его ошибку. Лучше уж быть повнимательнее.

Девчонка заерзала под соломой, и Ройс пнул ее, просто чтобы напомнить о своем присутствии.

– Ну тихо, ты! – рявкнул он. – Ничего, не задохнешься.

По крайней мере он на это надеялся. Девчонка могла дышать сквозь кляп, он специально проверил, да и по-любому, нос у нее свободен. Правда, соломенная пыль в фургоне мешала дышать и ему, а ведь он не закопан лицом в солому. Ладно, она все еще брыкается, пусть ее. Если затихнет надолго, придется выкопать ее оттуда и убедиться, что жива. Чакмооль знает, что девчонка у них, и нельзя теперь привезти ее дохлой.

Ройс вспомнил вопрос, который хотел задать Чарли.

– А в Питсбурге можно сесть на пароход в Луисвилл?

Чарли фыркнул.

– В Питсбурге начинается река Огайо. Там пароходов больше, чем людей.

Огайо. Это ведь где-то недалеко от Луисвилла? Ройс ни одного дня не проучился в школе – ни до того, как уехал из Ирландии, ни после. За пределами Нью-Йорка он бы сразу потерялся. Однажды ему довелось побывать в Бостоне, но вряд ли он сумеет найти Бостон на карте. В какую сторону течет река Огайо?

– Проклятие! – пробормотал он, не желая больше задавать вопросы Чарли.

А, ну и черт с ним! Чтобы заниматься своим делом, география не нужна, так что обойдемся.

Еще через час путешествия по тряской дороге Ройс был готов опустить свое избитое до синяков седалище на что угодно – лишь бы оно не брыкалось под ним, как дикая лошадь. Он вдруг понял, что всерьез подумывает, не усесться ли на девчонку вместо подушки, и решил, что пора вылезать из фургона. Поразмяться немного. Солнце стояло почти прямо над головой – или по крайней мере так высоко, как оно вообще поднимается в это время года. Стало быть, пора перекусить и вздремнуть.

Дорога спускалась с холмов, извиваясь по широкой долине. Ройс заметил блеск воды за деревьями и закричал:

– Эй, Чарли! Перерыв на обед!

И тут же понял, что обедать нечем. Чакмооль так поспешно отправил их в путь, словно они были почтовыми голубями.

Ну и что теперь делать до самого Питсбурга? Траву жевать прикажете?

Однако Чарли знал кое-что, неизвестное Ройсу. Остановив лошадей, он перепрыгнул через голову Ройса и приземлился рядом с девчонкой, в заднем левом углу фургона. И сразу начал копаться в соломе.

Долгое тошнотворное мгновение Ройс глазел на него, открыв рот.

Господи Иисусе, никак он собрался откусить кусок от девчонки! И как это потом объяснять Стину? Да черт с ним, со Стином, что с ними сделает за это чакмооль?

Ройс вскочил на ноги и вытащил из рукава нож. Лучше уж прирезать Чарли, чем привезти обкусанную девчонку!

Но тут Чарли сказал: «Вот ты где!» – и поднялся, держа в коротеньких ручках жирную коричневую курочку и смахивая соломинки с ее окровавленной шейки.

Он увидел Ройса с ножом и довольно ухмыльнулся:

– Да ты уже все приготовил!

«Так приготовил, что тебе и не снилось», – подумал Ройс.

– Где это ты птичку раздобыл?

– У старика Джона, подарившего нам этот фургончик, на ферме не оказалось собаки. Фермеру без собаки нельзя, а то курочки живо летать научатся. – Чарли протянул Ройсу тушку. – Выпотроши ее и давай обедать.

Ройс покачал головой и убрал нож обратно в рукав.

– Это лезвие не для птичек, – сказал он.

– Тогда зачем достал? – Кустистые брови Чарли сошлись на переносице. – Не девчонку ж ты ткнуть собирался?

– Только в ногу, если сбежать надумает, – не моргнув глазом ответил Ройс, не давая Чарли возможности сфокусировать свои подозрения. – Чтоб помедленнее бежала.

– Так она ж связана!

– Ну да, так ведь мы собирались развязать ее, пусть пописает. – Выражение лица Чарли очень не понравилось Ройсу. Он глубоко вдохнул и поднял руку. – Ладно, ладно, ты прав, не стоит. Не будем ее развязывать. Одному из нас придется подержать ее на весу, пока она будет делать пи-пи.

– Ты поосторожнее, – ответил Чарли, все еще не сводя глаз с рукава, в котором Ройс спрятал нож. – Стин нам яйца оторвет.

На этом он вылез из фургона и отошел в сторонку – к замеченной Ройсом речушке. Речка падала вниз водопадиком и разливалась под ним небольшим водоемом. Чарли присел на берегу, вытащил свой собственный нож и умело выпотрошил курицу.

Потом бросил куриные кишки в воду, и тошнотворная судорога пробежала по потрохам самого Ройса. Голова закружилась, перед глазами поплыло – как будто он смотрел сквозь солнечный свет и не мог разглядеть, что там на другой стороне. Запахло дождем. Ройс поднял взгляд на безоблачное небо, где рядом с туманным солнцем сияли звезды. В ушах барабанил дождь.

Муравьи двигались ровной солдатской шеренгой по краю колес, а на досках самого фургона выступили капли смолы.

«Господи помилуй!» – подумал Ройс, вспомнив ночь в музее Барнума, и повернулся к Чарли, собираясь спросить, чувствует ли тот запах дождя.

Вода вспенилась пузырями, и чакмооль вырвался на поверхность. Схватил Чарли за оба запястья и резко их вывернул.

Чарли выронил нож и выпотрошенную птицу и раскрыл рот, но если ему и удалось закричать, то крики заглушил дождь.

Упершись изо всех сил ногами, Чарли попытался вырваться, однако он сидел, уже наклонившись вперед, и чакмооль без труда затащил его в воду. Чарли был похож на карапуза-переростка: он отбивался, махал руками, вопил и извивался, словно чумазый мальчонка, которого несут отмываться.

В самом глубоком месте вода доходила чакмоолю только до плеч, но Чарли не умел плавать. И когда чакмооль отпустил его под водопадом, карлик камнем пошел на дно. Чакмооль снял свою накидку и разложил ее на воде – там, где ушел на дно Чарли. Ройсу показалось, что перья накидки стоят вертикально и колышутся, словно от сильного ветра.

Накидка приподнялась – Чарли рвался на поверхность. Словно мать, пеленающая младенца, чакмооль поймал карлика и туго обернул вокруг него накидку. Чарли вырывался из железных объятий чакмооля, и Ройс недоумевал, как накидка не порвется: Чарли однажды голыми руками задушил лошадь.

Но чакмооль держал крепко и затащил карлика под водопад – потуги Чарли ослабели. В потоках падающей воды Ройс едва различал смутный силуэт: чакмооль стоял прямо, держа в руках жуткий сверток и даже нежно покачивая его. Сквозь шум дождя и отдаленные громовые раскаты Ройсу почудились звуки колыбельной.

Чуть позже (Ройс потерял счет времени) на поверхность выплыло спеленутое тело Чарли – до жути похожее на огромного водяного жука; длинные зеленые перья распластались по воде словно подергивающиеся лапки. Оно перевернулось разок в водовороте и затонуло.

Чакмооль вышел из-под водопада и вылез на берег. Рубаха и штаны из домотканого полотна липли к костлявому телу. Вода стекала с него ручьем, собираясь в лужу под босыми ногами. Без накидки он снова стал похож на черномазого бродягу – совсем как вчера вечером на железной дороге.

Ройс сидел, ссутулившись на грязной обочине, обхватив руками подтянутые к груди колени. Он старался не дрожать от страха и пытался уложить в голове то, что произошло на его глазах, однако у него это плохо получалось. Он перепугался до полусмерти и чувствовал себя беспомощным мальчишкой. Чарли умер бог весть за что, и Ройс понимал, что ему самому очень повезет, если удастся дожить до вечера. А все из-за Райли Стина.

Стин явно не имел никакой власти над чакмоолем, а значит, пора менять хозяина. Если Ройса не убьют на месте, хорошо бы услужить чем-нибудь чакмоолю – пока чудище не получит то, что хочет, и тогда можно будет навсегда забыть об этой злосчастной поездке в Пенсильванию.

Чакмооль подошел к Ройсу и уставился на него желтыми кошачьими глазами.

– Мне пришлось это сделать из-за тебя.

– Из-за меня? Что сделать?

Чакмооль показал на воду.

– Вот это. Сделать чанека, – ответил чакмооль. – Потому что ты не убил Прескотта. Где девчонка?

Ройс слегка оскорбился. Подумаешь, колдун, да наплевать, будут тут еще всякие черномазые разговаривать с ним таким тоном! Однако на сей раз Ройс проглотил свою гордость и наклонился, чтобы смахнуть солому с девчонки.

Увидев ее, он вытаращил глаза и шумно сглотнул. Жива-то она жива, но все лицо покрыто коростой, словно кто-то часами тщательно отковыривал кожу по кусочкам. Ройс в страхе перевел взгляд на чакмооля и открыл было рот, собираясь заявить, что это не он, что, когда он положил ее в фургон, с ней все было в порядке, но тут же захлопнул челюсть: чакмооль улыбался.

При виде страшилища девчонка снова стала вырываться, и Ройс вздрогнул: чакмооль точно так же улыбался, глядя на Чарли.

– Ну вот, ничего с ней не сделалось, – обиженно заявил Ройс.

Чакмооль не обратил на него внимания.

– Нанауацин, йолтеотль, – сказал он – точнее, промурлыкал. – Приходит твое время, крошка. Ты уже чувствуешь?

Твой отец тоже чувствует. Его время тоже пришло. – Чакмооль обернулся к Ройсу: – Ее отец, Прескотт. Забудь о нем. Чанек им займется. Отвези Нанауацина к Широкой Шляпе, к Стину, и я встречу вас там. Теперь это твоя единственная задача.

– А может, ты ее прямо сейчас заберешь? – спросил Ройс. – На кой черт она мне сдалась?!

– На нас будут слишком сильно глазеть, если мы поедем вместе. Слишком долго придется задерживаться, слишком много объяснять. Она поедет с тобой. Ври что хочешь, но не выпускай ее из виду.

Чакмооль уставился прямо в глаза Ройсу. Его вертикальные зрачки сузились в черные линии на золотистых радужках.

– От этого зависит гораздо больше, чем твоя жизнь.

– Ладно, понятно. – Ройс снова сглотнул. В горле пересохло, голос сделался как у старика. – Но мы по крайней мере можем сесть на пароход, чтобы доехать до Питсбурга?

– Поезжайте быстро. Остальное не важно.

Плеск воды отвлек внимание чакмооля. Он отвернулся, и Ройс посмотрел через его плечо. То, что он увидел, заставило его перекреститься – впервые с тех пор, как он покинул Ирландию девятилетним мальчишкой.

– Пресвятая Богородица, помилуй нас! – прошептал он.

Из ледяной воды вылезло существо, невероятно похожее на Чарли. Ройс все еще различал знакомые черты лица, да и размеры совпадали. Но этот Чарли выглядел так, словно вышел из материнской утробы уже взрослым: огромная лысая голова, гладкие толстые щечки, надутые губы младенца. Обнаженный и совершенно безволосый, он стоял на берегу, держа в руке накидку чакмооля, как малыши держат любимое одеяльце. Его глаза с вертикальными зрачками сфокусировались на выпотрошенной курице. Бросив одеяло, он подскочил к тушке и жадно схватил ее толстенькими ручонками. Во рту у него виднелись изогнутые змеиные клыки, а подбородок блестел от слюны. Он повертел птицу в руках, потянул за крылья, за ножки и наконец схватил за отрубленную шею. Чанек посмотрел на обезглавленную курицу, и его губы задрожали.

– Где голова? – завопил он, и Ройс похолодел: эта тварь говорила голосом Чарли.

Словно ребенок, закатывающий истерику, чанек потряс курицей перед чакмоолем и затопал пухленькими ножками.

– Мозгов нет! Нет мозгов! – завыл он, и перья на накидке зашевелились от звука его голоса. – Голова где, я спрашиваю?