Текст книги "Осколки нефрита"

Автор книги: Александр Ирвин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 24 страниц)

Александр Ирвин
«Осколки нефрита»

Посвящается Элизабет, Эмме и Йену

И когда великий мудрец изрек истину,

и человеки вняли его мудрости, то скажут они:

«Он тетепеоак, он чачайаоак» – и посеяны семена,

и разбросаны осколки нефрита.

Брат Бернардино де Саагун,

«Всеобщая история Новой Испании»

Спасибо Бет, которая решила, что мы должны отметить ее день рождения поездкой на юг, а не на север.

Спасибо лесникам Национального парка Мамонтовы пещеры, особенно Джиму Норрису и Чаку (фамилию Чака я где-то записал, но найти не могу), а также Дрю Фрейди за «Бэттлекс ноутбук»; Шону Стюарту за поддержку и вычитывание рукописи; Тиму Пауэрсу и Карен Джой Фаулер за примеры; Анне Генуе, Патрику Нильсену Хейдену и особенно Джону Клима в издательстве «Тор»; Дженне Фелисе, столь безвременно от нас ушедшей; и Тому Дэвидсону за пиво и беседы.

Огромное спасибо также Весу и Донне из «Дом бейкериз» в Ипсиланти, штат Мичиган; Пэм и Чаду из «Пэтс пицца» в Ороно, штат Мэн; а также Джошу, Кейси и всем остальным баристам в «Стеллас кофе-хаус» в Денвере, штат Колорадо.

ПРОЛОГ

В час полуночный заняли боги места свои вокруг теотекскалли, божественного очага. И горело пламя на этом месте четыре дня… и так говорили боги Теккистекатлю: «А теперь, Теккистекатль, войди в огонь!» И приуготовился он низринуться в огромный костер. И почуял он жар великий, и убоялся. Убоявшись, не осмелился кинуться, но отвернулся… И четырежды пытался он и четырежды отступал. И тогда обратились боги к Нанауацину, Покрытому язвами, и говорили так: «Ты, Нанауацин, ты попытайся!» И по велению богов приуготовился он, смежил очи, ступил вперед и низринулся в пламя. И слышен был треск великий – то воспылала плоть Нанауацина. И узрел Теккистекатль, как пламя пожирает Нанауацина, и тоже низринулся в огонь. И когда их обоих поглотило великое пламя, воссели боги в ожидании возвращения Нанауацина; и не ведали они, в какой стороне он появится. Долгим было ожидание их. И вдруг стали небеса багряными, и озарился мир лучами восхода. И преклонили боги колена в ожидании восхода Нанауацина, Дневного Светила. И озирали они окрест, но не ведали, отколе явит он лик свой.

Брат Бернардино де Саагун,

«Сотворение Пятого солнца»

Ицкали, 11-Змея – 15 декабря 1835 г.

Люпита сидела на корточках и вглядывалась в треснутое окно подвала. Порыв ледяного ветра пронесся сквозь дворик, разделявший жилые дома, похожие, как близнецы. В воздухе закружились обрывки газет и снежная крупка. Люпита задрожала и плотнее запахнула костлявое тело в яркую мексиканскую шаль.

Земля дрожала, словно в предвкушении. Снег, засыпавший двор, складывался в фигуры. Еще совсем недавно здесь хлюпал заболоченный пруд. Интересно, как духи воды отнеслись к заговору, который Люпита наложила на земляной пол подвала? Призраки ненавидели нагвалей вроде Люпиты, хотя только с помощью волшебства нагвалей мертвые могли проникнуть в мир живых. Поведение духов не подчинялось логике; в этом заключался источник их силы – и их опасность для Люпиты.

– Тише, Кролик, – прошипела Люпита.

Точтли, Кролик на Луне, сегодня злился и завидовал: нервничал из-за того, что Шиутекутли проснулся, чтобы следить за колдовством Люпиты. Когда Древний бог просыпался, Кролик начинал болтать без умолку. Люпита глянула на луну и отвернулась. Она чувствовала на себе взгляд Древнего бога и боялась этого взгляда – как может бояться только нагваль, который использует магию одного бога, чтобы служить другому.

Маленькая девочка перешагнула порог комнаты с земляным полом. Следом, с ведром горячей воды, дырявым полотенцем и куском хозяйственного мыла, вошла мать девочки. Люпита внимательно следила за их ногами и с облегчением вздохнула, когда ни одна из них не наступила на участок земли возле порога, где четыре года назад Люпита зарыла пуповину девочки.

Когда женщине подошел срок рожать, Широкая Шляпа велел Люпите оставаться поблизости и под страхом смерти запретил использовать любые лекарственные средства для ускорения родов. Он сказал, что роды продлятся недолго; если Люпита не успеет принять младенца и произнести благословение, то солнце зайдет еще пятьсот двадцать раз, прежде чем все знаки снова соединятся должным образом. Люпита заранее подготовилась, и когда время пришло, старая повитуха была на месте. Головка девочки прорезалась меньше чем за час до пробуждения солнца, в самое священное для Тлалока время, и Люпита поняла, что Широкая Шляпа недаром настаивал на предосторожности. Если бы он наверняка знал, где захоронил себя чакмооль… Она прошептала нужные молитвы и проскользнула в подвал с пуповиной в руках.

Люпита предпочла бы отказаться от этого поручения. Все время, пока она сворачивала бугристую пуповину и выкладывала вокруг нее узор из алого и черного песка, Люпита чувствовала на себе неотступный взгляд детей Тлалока. Шиутекутли тоже наблюдал за ней, а Древний бог обладал достаточной силой даже в день, посвященный его врагу Тлалоку. Силы двух богов уравновешивали друг друга, как два полюса магнита, и то, что усиливало одного из них, придавало сил и другому; в противном случае мир уже давно бы разлетелся в пыль и людей съели бы обезьяны. Древний бог хранил огонь, а Тлалок проливал воду с неба и выносил ее из-под земли. Противоборство богов придавало миру цельность.

«Никогда не влезай в дела богов», – подумала Люпита. Но куда деваться? Придется использовать магию огня в интересах Тлалока. Люпита постаралась сосредоточиться на предстоящем деле. Девочка с рождения принадлежала Тлалоку, и Люпита должна была лишь забрать ребенка так, чтобы убедить отца девочки в ее смерти.

Закопав пуповину, Люпита сказала Широкой Шляпе, что волшебство продержится четыре года; после этого пуповину нужно будет выкопать и возобновить заклинания, иначе магия ослабнет. Девочку могут увезти в другое место, или кто-нибудь еще – другая маленькая девочка, особенно рожденная в священный день, – может наступить на это место и освободить мосиуакецке, огненные души женщин, умерших при родах. Мосиуакецке всегда жаждали новых душ, именно поэтому беременным женщинам следовало держаться подальше от огня.

Широкая Шляпа и не подумал успокаивать Люпиту: велел присматривать за девочкой, а сам уехал в очередное путешествие – на запад и на юг, в постоянных поисках чакмооля. Люпита знала, что чакмооля ему не найти. Если колдовство сегодня сработает и мосиуакецке правильно обожгут девочку, то чакмооль сам его найдет.

Девочка встала в корыто. Было просто безумием мыться среди зимы, но женщина настаивала на том, чтобы они купались каждый вторник. Этого требовал ее бог по имени Миллер.

И на том безумие не кончалось. Сегодня вечером рука Шиутскутли будет направлять события, и кто знает, что еще приключится; может быть, он не позволит использовать его мосиуакецке для целей Тлалока. К тому же, словно Кролик затеял одну из своих шуток, мать девочки носила второго ребенка, хотя ни муж, ни она сама об этом не подозревали.

Человеческие фигурки возникли из снега и затанцевали вдоль рамы подвального окна. «Снег – это вода, – подумала Люпита. – Тлалок знает, что здесь происходит». Она плюнула на фигурки, и они развалились.

Джейн, так зовут девочку, Джейн Прескотт родилась в день 1-Дождь в первом месяце сезона дождей Токскатль, в последний час перед рассветом за одиннадцать лет до окончания цикла. Четырежды посвященная Тлалоку, тому, кто заставляет все расти. Мать девочки звали Хелен.

«Нанауацин, приносящий рассвет», – монотонно бубнила Люпита себе под нос, наблюдая, как Джейн встала в корыто и подняла руки над головой. Мать сдернула с нее платье, и Люпита увидела, что девочка большая и крепкая – как и положено быть той, кто тесно связан с Тлалоком. Джейн дрожала и переминалась с ноги на ногу, пока мать не вылила воду ей на голову. Тогда девочка села в корыто и стала мыться, а мать стояла перед зеркалом, расчесывая волосы.

Люпита снова посмотрела на недавно вскопанный участок земляного пола у входа. Она постаралась утоптать землю и присыпать ее сверху пылью, чтобы полоска размером в квадратный фут не бросалась в глаза, однако, на взгляд Люпиты, вскопанный участок выделялся, словно свежая могила. В принципе это было не важно, потому что Люпита уже выкопала талисман и перезахоронила его с новым узором из киновари и угля, но второго такого шанса не будет. Широкая Шляпа ни за что не простит ей неудачу, а на мосиуакецке нельзя положиться, даже когда они связаны должным образом. Они легко находят слабинку в любом колдовстве и размножаются как кролики. Да и кто знает, что взбредет на ум Древнему богу?

Люпита подняла взгляд на луну, которая висела в ледяной ночи, словно круглый белый нефрит. «Слышишь ли ты, что я говорю о тебе, Кролик? – подумала Люпита. – Не обижайся».

Английский сбивал ее с толку, да и испанский тоже. Надо не забыть произнести заклинание на древнем языке. Как только мать приблизится к полоске земли, где закопана пуповина дочери, наступит самый подходящий момент. «Не бойся, женщина», – думала Люпита, держа руку на стоявшей у ног сумке.

От сумки исходило тепло, и по замерзшим пальцам Люпиты побежали мурашки возобновляющегося кровотока. Хелен отступила от зеркала и приблизилась к занавеске, колыхавшейся в дверном проеме.

«Сегодня вечером ты умрешь, словно при родах, и отправишься в Дом Солнца», – подумала Люпита.

И тут случилось несчастье. Занавеску отнесло в сторону, и в подвал влетела девочка-негритянка примерно одного возраста с Джейн. Ее огромные черные глаза искали туалет, и она с размаху наступила босой ногой прямо в центр перезахороненного талисмана.

Пол взорвался под ногой, столб пламени взметнулся до самого потолка и испепелил девочку, осыпав искрами Джейн и ее мать. Женщина закричала и сорвала с шеи горящий шарф, хлопая себя по спине и голове. Башмаки и подол платья занялись пламенем, и, падая на колени, она бросила Джейн полотенце. Вокруг него взметнулся рой мосиуакецке – размером с булавочную головку каждая, – превращая ткань в дымящиеся обрывки, повисшие в воздушном вихре.

Джейн, окаменев, стояла в корыте – ее вопли жутко звучали в унисон с криками матери. Вода в корыте закипела и стала выплескиваться через край, с шипением заливая трясущийся пол. Хотя ни одна из мосиуакецке не прикоснулась к девочке, кожа на ее лице и спине почернела.

Люпита отшатнулась от окна – перед глазами все кружилось от страха, а в голове внезапно затараторили капризные голоса. «По крайней мере, колдовство сработало, как ему и полагалось», – рассеянно подумала Люпита; ожоги на теле девочки уже складывались в узор.

Однако мосиуакецке яростно отказывались ей подчиняться. Похоже, у Шиутекутли были свои виды на девочку.

Маленькая негритянка дала мосиуакецке именно то, что им требовалось, – обнаженную плоть на поверхности земли, связывавшей их. Они освободились от наложенного на них Люпитой заклятия и теперь вопили и свистели со злобным торжеством. Пламя уже загорелось в окнах первого этажа. Люди из дома напротив заметили пожар, скоро здесь соберется толпа.

При мысли, что может потерять девочку, Люпита запаниковала. Она выбила стекло и схватилась за деревянную раму, не обращая внимания на вонзившиеся в пальцы осколки. Потянула изо всех сил и рывком распахнула окно.

В лицо полыхнуло волной жара.

– Джейн! – закричала Люпита, перекрикивая треск огня.

Платье и волосы женщины уже занялись, когда она вытащила вопящую девочку из корыта и обернулась на окрик. Сделала шаг к окну – и шнурки на ее башмаках в мгновение ока вспыхнули огненным кружевом.

Люпита протянула руки к испуганной женщине:

– Давай сюда Джейн!

Мосиуакецке кружились вокруг головы Хелен, сжигая остатки волос и опускаясь на шею. Горячий ветер вырывался из разбитого окна, заглушая прерывистые вопли девочки, и духи роились в этом потоке воздуха, взлетая под самую крышу – некоторые задерживались в бельевых веревках и на подоконниках, остальных уносило ветром на юг.

Хелен подняла Джейн к окну, и Люпита увидела, что мосиуакецке забыли узор, который она старательно выложила на песке. Тело девочки покрывали черные и красные пятна, волосы сгорели, а одно ухо расплавилось в бесформенный комок.

– Найди Арчи! – закричала Хелен, и тут же одна из ее бровей превратилась в крошечный завиток дыма. Цепочка мосиуакецке вылетела из окна, опалив волосы Люпиты. – Найди моего мужа!

Кожа на руках Хелен уже пошла волдырями, когда Люпита подхватила Джейн под мышки и вытянула через окно наружу. Всего несколько мосиуакецке осталось в подвале; они прожигали черные полосы в теле Хелен, и Люпита слышала их голоса в своей голове: «Она? Это она? Я думаю… другая девочка… она пойдет с нами!»

Хелен встретила взгляд Люпиты широко раскрытыми глазами. Она тоже слышала голоса! Хелен открыла рот, – какие у нее красивые, крепкие зубы, – и последние мосиуакецке радостно ворвались ей в горло.

С захлебывающейся плачем девочкой на руках Люпита повернулась и побежала прочь сквозь собирающуюся толпу. В оставшемся позади дворе слышалось безнадежное покряхтывание колонки. Каждый раз, закрывая глаза, чтобы сморгнуть залепляющий их снег, Люпита видела обреченный взгляд матери.

Легкие горели от ледяного воздуха. Люпита скорчилась в защищенной от ветра подворотне на Малберри-стрит, напевая успокаивающий заговор, пока вопли ребенка не перешли в дрожащие всхлипывания. «Ты устала, уморилась, спи, малютка, отдыхай. Спи, моя жемчужинка, перышко кецаля». Люпита нежно укачивала Джейн, не забывая зорко оглядывать улицу, – не появятся ли Маскансисил или его соплеменники. Мосиуакецке так разошлись, что любой следопыт на расстоянии ста миль наверняка обнаружил бы колдовство. Маскансисил уж точно заметил неладное; придется покинуть город, как только она закончит дела с Широкой Шляпой.

Люпита допела благословение повитухи, пользуясь случаем дать передышку старым ногам, прежде чем отправляться на встречу с Широкой Шляпой. «Кто знает, хоть ты еще и совсем маленькая, Создатель, Тот, кто заставляет все расти, может призвать тебя к себе. Может быть, ты просто отойдешь у нас на глазах».

Люпита все еще слышала болтовню мосиуакецке – теперь голоса доносились с юга. Нужно их обуздать, пока они не сожгли дотла весь остров или не навели на нее Следопытов, но сначала она должна передать девочку Широкой Шляпе. В любом случае духи не могут двигаться против ветра, и вряд ли поблизости есть Следопыты. Скорее всего, Маскансисил был последним из них; белые уничтожили их вместе со всем племенем лениленапе – при помощи оспы и виски, если пули и договоры оказались бессильны.

Толпа, в основном мужчины, появилась вдали, на северном конце Малберри-стрит. Люпита сунула голенькую девочку себе под шаль, уткнув детское лицо между своими обвислыми грудями. Торопливо выскочила из подворотни и влилась в поток людей. И так же торопливо выбралась из толпы, словно беглый раб, пересекающий ручей только для того, чтобы повернуть обратно на другом берегу.

Становясь все оживленнее, словно собираясь на праздник, людская река текла на восток в Четхэм и потом на юг. Мужчины шли по засыпанным снегом мощеным улочкам, распространяя вокруг себя облако пара и нестройную песню; некоторые несли в руках ломы и большие мешки.

После неудачного высвобождения мосиуакецке появление толпы показалось Люпите огромным везением. Она глянула вверх – ну конечно, на луне ухмылялся Кролик. «Все проказничаешь, Точтли, – подумала она. – Никак потом превратишь их всех в индеек». Она позволила людскому потоку увлечь себя на юг, согревшись немного от тепла тесно прижатых тел. Добравшись до Бикмена, снова глянула на Точтли – и увидела нечто такое, что заставило ее юркнуть в тихий переулочек.

Южная оконечность острова светилась, словно рассветное зарево, медленно разгораясь в ясном, обжигающе холодном воздухе. Это зарево, гул мятежных голосов в голове и яростное возбуждение толпы подсказали Люпите, что ее страхи были не напрасны. Мосиуакецке летели на юг, пока их не остановил встречный ветер с Верхнего залива. И тогда они посыпались вниз, поджигая все на своем пути.

Люпита забилась в узкий проход между Таммани-Холлом и соседним зданием. В лошадином навозе, наваленном в проход владельцами магазинчиков, возились свиньи, с кряхтением зарываясь поглубже, чтобы не замерзнуть.

Лестница черного хода вела в запертый подвал. Люпита остановилась на верхней площадке немного передохнуть и тут почувствовала, насколько замерзла. Ни в коем случае нельзя об этом думать! Такие мысли только привлекут внимание раззадоренных духов, а она против них не устоит. Сняв шаль, Люпита замотала в нее Джейн. Девочка, не мигая, смотрела широко открытыми глазами и не шевельнулась, когда, пытаясь нащупать ее пульс, пальцы Люпиты задели волдыри на обожженной коже. «Хорошо, – подумала Люпита. – Хоть бы девчонка онемела от боли и дала мне время уладить все дела с Широкой Шляпой и уйти».

И тут же выругала себя за такую жестокость. «Не сердись, Нанауацин, я всегда глупею от страха».

Люпита порылась в своей сумке и вытащила глиняный горшок, тщательно завернутый в холстину. Сняла крышку, отдернув изрезанную стеклом руку от полыхнувшего жара, и убедилась, что выложенный внутри на второй крышке узор из киновари и угля не нарушен. Замерзшие пальцы не слушались – так и хотелось просто разбить горшок и разбросать осколки среди мусора. Но этим она бы выпустила мосиуакецке на свободу вместо того, чтобы разогнать их.

– Шиутекутли, – пробормотала она, – позови своих детей обратно. Они мне больше не нужны. Они тонут. Тонут.

Люпита стряхнула каплю крови с указательного пальца на узор из песка. Ветер переменился и с сердитым воем задул с запада. Люпита сгорбилась над горшком, прикрывая его от злобного бога. Если узор сдует до того, как она закончит заклинание, мосиуакецке сровняют город с землей. Через воду им не пройти, но Люпите с девочкой это не поможет.

– Они тонут! – закричала она, перекрывая вой ветра. Еще одна капля крови упала на песок, и Люпита глубоко вдохнула, с трудом втягивая воздух – ветер не давал дышать. Голоса в голове сердито и отчаянно загомонили, на глаза набежали слезы и потекли по морщинистым щекам. Черные точки заплясали в поле зрения, и Люпита выдула песок из горшка.

Полыхнуло внезапным жаром, и песок взлетел вверх, обдирая кожу и засыпая глаза. Пошатываясь, Люпита выпрямилась и перевернула горшок, высыпав его содержимое в переулок. Сквозь текущие из глаз слезы она увидела, как вторая крышка разбилась об землю. На упавшие угольки прыгнули танцоры из снежных вихрей и загасили пламя.

Ветер утих. После передышки снова подуло дыхание Древнего бога – на этот раз обычный для декабря ветерок. Снежная крупка занесла пепел и мертвые глиняные осколки. Вытирая засыпанные песком глаза, Люпита наклонилась за оцепеневшей девочкой и тут услышала грохот приближающегося по узкому переулку фургона.

Ярко-желтый фургон украшали трепыхавшиеся под порывами ветра цветные флажки и плакаты с рекламой зубных врачей, кукольных представлений и чего-то еще, что Люпита не могла прочитать по-английски. По контрасту с ярким фургоном возница выглядел угрюмо, одетый во все черное, не считая помятой розочки в левом лацкане длинного шерстяного пальто. Круглое костлявое лицо обрамляли бачки, протянувшиеся от носа до самых полей широкой шляпы, которую он придерживал, чтобы не снесло ветром. Мужчина ступил на землю и пнул прочь осколки горшка; прикрыв сначала один глаз, потом другой, он проследил взглядом их полет по утоптанному снегу. Две большие лошади, серые в яблоках, мотнули гривами и топнули копытами, пытаясь отойти подальше от рассыпанного пепла. Прикрепленный на фургоне свисток с каждым порывом ветра издавал заунывный свист.

– У меня в повозке термометр, – сказал Широкая Шляпа. – Четырнадцать градусов ниже нуля, и температура продолжает падать. Четырнадцать ниже нуля, а ты чуть не спалила весь город.

– Сегодня вечером термометру доверять не стоит, – ответила Люпита.

Он покачал головой и мрачно посмотрел на нее:

– Ты принесла девочку? – Люпита кивнула на сверток в своих руках. – И заодно наверняка привела сюда Следопытов. Такие неприятности могут стоить мне жизни. Хотя платить жизнью следовало бы тебе, – заметил он.

Люпита пнула треугольный осколок горшка, к которому примерзла капля ее крови. Лошади заржали и шарахнулись от него прочь.

– Только попробуй ободрать меня, Широкая Шляпа, и мы посмотрим, кто из нас наденет чужую шкуру.

Джейн внезапно дернулась в объятиях Люпиты и почти сумела высвободиться. Широкая Шляпа внимательно следил за ней, прикрыв правый глаз. Когда Джейн затихла, он подошел поближе.

– Получилось?

Люпита протянула ему девочку:

– Сам посмотри.

Замешкавшись всего на мгновение, он взял ребенка и отодрал прилипшую к обожженному телу шаль. Джейн закричала, и он небрежно закрыл ей рот ладонью. Девочка замолчала. Прищурив левый глаз, Широкая Шляпа наскоро оглядел ожоги и, кивнув, снова замотал ее в шаль.

– Если я не ошибаюсь, ты согласилась оказать мне еще одну услугу, не так ли?

Люпита кивнула, снова задрожав от пронизывающего ветра.

– Хорошо, – сказал Широкая Шляпа и бросил к ее ногам кожаный кошелек. Люпита мгновенно подхватила его и исчезла в переулке, прежде чем Широкая Шляпа успел залезть в свой фургон.

Девочка снова задергалась. Райли Стин уложил ее на сгиб локтя и вернулся на козлы. Она заплакала. Он вытащил из кармана комок листьев и сунул ребенку за щеку, выводя повозку обратно на Бродвей. Действие наркотика и поскрипывание фургона немного успокоили Джейн, и, поворачивая на юг, Райли поймал себя на том, что покачивает ребенка на руках. Только без сантиментов! Известно, к чему эти сантименты приводят. Он почти тридцать лет ждал своего шанса заполучить девчонку.

Стин глянул налево, в сторону Ричмонд-Хилл – генерал Вашингтон жил там во время революции; Джон Адамс – когда Нью-Йорк был столицей; а позднее там поселился Аарон Бэрр. [1]1
  Аарон Бэрр (1756–1836) – американский политический деятель. – Здесь и далее примеч. пер.


[Закрыть]Именно в Ричмонд-Хилл состоялась первая встреча между Бэрром и генералом Джеймсом Уилкинсоном, губернатором Луизианы и консулом Испании. Уилкинсон намекнул Бэрру, что убийство Александра Гамильтона отнюдь не является пределом политических амбиций. Вопрос о принадлежности Флориды может привести к войне с Испанией. А в случае такой войны человек определенного склада сможет ввести войска в Мексику и закрепиться там. И даже сможет контролировать всю территорию от Скалистых гор до Аллеганских, от устья Дариена до реки Огайо. Под силу ли это Бэрру?

Бэрр решил, что под силу, и в самом деле взялся за оснащение еще не существующей армии, сумев заручиться поддержкой такой знаменитости, как Эндрю Джексон. [2]2
  Эндрю Джексон (1767–1845) – американский политический деятель.


[Закрыть]Бэрр несколько раз съездил на запад и на юг, в Новый Орлеан, раззадоривая молодых мужчин разговорами об угнетаемых крестьянах и пограничных набегах. Торговцы построили ему лодки и купили ружья. Осенью 1806 г. он действительно повел войско в поход, собрав около тысячи человек на принадлежавшем Харману Бленнерхассету острове посреди реки Огайо.

У Бленнерхассета были деньги и революционные наклонности: одно время, до того как сбежать в Соединенные Штаты от подозрений в кровосмесительном браке, он был замешан в ирландском терроризме. Кроме того, Бленнерхассет интересовался науками, особенно оккультного толка, и история Мексики стала для него настоящим Святым Граалем – объектом исследования и амбиций одновременно.

«Ацтеки когда-то были самым могущественным народом на свете, – говорил он. – Теперь они забыты, но принадлежавшее им могущество может стать нашим».

С этим напутствием Бленнерхассет послал юного Райли Стина в Мексику. Стин провел в Мексике целый год, собирая всевозможные легенды и упаковывая археологические находки для отправки Бленнерхассету, и попутно обнаружил у себя магический дар. Вернувшись на остров Бленнерхассета в августе 1806 г., Стин обладал большей властью над заговором Бэрра, чем Бэрр и Бленнерхассет могли себе представить. Бэрр как раз приехал на остров, и все трое собрались в роскошной библиотеке на верхнем этаже особняка Бленнерхассета.

– Мы наконец готовы, – сказал Бленнерхассет.

Бэрр согласно кивнул:

– Выступим на юг в декабре. Соберем здесь людей и припасы, прежде чем идти на Новый Орлеан.

– А если к тому времени ты не найдешь чакмооля? – нервно поинтересовался Бленнсрхассет.

– Все равно пойдем, – отрезал Бэрр. – Я ведь тоже читал хроники ацтеков. Апрель будет критическим месяцем. К этому времени мы должны быть готовы. Сейчас август, и я уверен, что чакмооль зарыт где-то в Кентукки. Я найду его.

– У Стина есть кое-что, – сказал Бленнерхассет. – Это может помочь в поисках.

Райли Стин снял покрывало с обсидиановой чаши, поставленной на середину стола. Чаша была почти до краев наполнена ртутью.

– Загляни внутрь, – махнул Бленнерхассет Бэрру.

– Харман, в твоем кабинете было бы удобнее. – Кабинет Бленнерхассета, с неплохо оснащенной химической лабораторией и прекрасным собранием научных и медицинских книг, находился в конце длинного изогнутого коридора в стороне от особняка.

«Интересно, – подумал Стин, – почему Бэрр колеблется? Он привел нас к этому. Неужели он боится пойти до конца?»

– Здесь, Аарон, прямо здесь, – нетерпеливо отозвался Бленнсрхассет. – Давай же, посмотри.

Несколько мгновений Бэрр готов был поддаться искушению, однако затем поднял руку:

– Пожалуй, не стоит. Оставим волшебство волшебникам. Если все случится так, как ты говоришь, это будет достаточным доказательством. Да и кого я там увижу? Уилкинсона?

Тогда Бэрр рассмеялся, а теперь, оглядываясь в прошлое, рассмеялся и Стин. Как раз в то время генерал Уилкинсон набрасывал черновик письма, которое привело к краху заговора Бэрра, к ссылке Хармана Бленнерхассета и к постепенному, незаметному возвышению Райли Стина. То ли запоздалая преданность Испании, то ли страх за свою жизнь побудили Уилкинсона сообщить Томасу Джефферсону о заговоре. До Джефферсона уже как минимум год доходили такие слухи, но действовать он начал только в ноябре 1806 года, приказав арестовать Бэрра и Бленнерхассета. Десятого декабря ополчение из Вуд-Каунти высадилось на острове Бленнерхассета как раз в тот момент, когда вояки Бэрра – и Бленнерхассет собственной персоной – садились в лодки. Прежде чем броситься в погоню за предателями, ополченцы опустошили винные погреба, и так называемая армия Аарона Бэрра успела скрыться вниз по течению реки. Сам Бэрр находился во Франкфорте, штат Кентукки, задержанный по обвинению в разжигании воины.

В то время ни один из них, конечно же, ничего этого не знал, и они надеялись, что им удастся воплотить в жизнь свои планы. Все это произошло еще до битвы при Трафальгаре, в которой был разгромлен испанский флот, что и побудило Испанию продать Флориду, не ввязываясь в войну, а также до того, как Уилкинсон осознал, что, поддерживая Бэрра, подвергает опасности столь выгодное для него положение шпиона испанского правительства. Война с Испанией не состоялась, и армия Бэрра, набранная из недовольных юнцов, развалилась – в результате чего, как говорили позднее, в западных штатах образовался избыток преподавателей танцев и каллиграфии.

Для Стина та ночь стала уроком. Ему бросилась в глаза разница между Бэрром и Бленнерхассетом: низенький, но очень симпатичный и обаятельный Бэрр, погруженный в прагматический мир политических амбиций и личной карьеры, и высокий, сутулый Бленнерхассет, близорукий и непривлекательный, идеалист, замышляющий магические комбинации, – а в это время за тысячу миль от него пишется письмо, которое вдребезги разобьет его фантазии. В ту ночь Стин подумал, что если их замысел провалится, то Бэрр переживет это, а Бленнерхассет нет.

А как насчет Райли Стина? Он сохранит могущество своих знаний и свою анонимность – в ожидании подходящего момента, когда наступит время для решительных действий.

– Ладно, – сказал Бленнерхассет, когда Бэрр отказался посмотреть в тецкатлипока, Дымящееся зеркало. – Пожалуй, не стоит. А может быть, это помогло бы тебе найти чакмооля. Ведь апрель, как ты верно заметил, приближается.

– Оставим волшебство волшебникам, – повторил Бэрр. – В этом я полагаюсь на тебя и твоего помощника. И надеюсь, вам можно доверить и это тоже.

Он вытащил из кармана пальто тетрадь в кожаном переплете.

– В этих записях есть намеки на местонахождение чакмооля. Я потратил почти всю весну и все лето, прочесывая Кентукки, однако так ничего и не нашел. Боюсь, у меня больше нет времени на поиски. Апрель как-нибудь сам о себе позаботится, а я должен заняться припасами, людьми и государственными делами. – Он постучал по тетради. – Мне теперь небезопасно держать это при себе. Могу ли я доверить твоему помощнику вернуть тетрадь нужному человеку в Нью-Йорке?

– Стин меня никогда не подводил, – ответил Бленнерхассет. Неуверенность Бэрра словно придавила его своей тяжестью. Он еще больше ссутулился и, сняв очки, потирал горбатую переносицу.

– Никогда? – переспросил Бэрр. – Невероятное достижение. Бога ради, продолжайте в том же духе, мистер Стин.

Стин взял тетрадь и положил в карман своего пальто.

– Я отвезу это куда понадобится.

– Прекрасно, – отозвался Бэрр, пристально глядя на Стина. – Очень хорошо. А теперь, Харман, я должен ехать в Пенсильванию – вот только закончу последнее дельце в Кентукки.

Стин в самом деле доставил тетрадь куда следует – а именно в дупло огромного платана на острове Бленнерхассета. Она оставалась там до декабря, когда ополченцы разгромили особняк, угрожали жене Бленнерхассета и распустили его рабов. Ходили слухи, что, помимо всего прочего, этот платан укрывал беглых рабов, пересекавших реку Огайо, а также хранил любовные письма Бэрра к миссис Бленнерхассет. Однако когда Стин вернулся, то нашел там лишь ту самую тетрадь, завернутую в холстину и спрятанную в трещине на уровне человеческого роста. Отвозить записки в Нью-Йорк было небезопасно – до тех пор, пока Стин не выяснит наверняка, чем закончится выходка Бэрра. Общество Таммани, в то время, еще находившееся в периоде младенчества, могло использовать во вред содержащие в записках сведения. Когда Стин убедился, что заговор обречен на провал и можно не бояться Аарона Бэрра, то оставил тетрадь себе. И провел последующие двадцать девять лет, ломая голову над ее содержанием и исследуя возможности, которые в ней обнаружил… с помощью ничего не подозревавшего Финиаса Тейлора Барнума. [3]3
  Финиас Тейлор Барнум (1810–1891) – американский антрепренер, известный своими мистификациями, основатель Американского музея Барнума в Нью-Йорке.


[Закрыть]

«Двадцать девять лет, – подумал Стин, поворачивая лошадей к своему дому возле доков на реке Гудзон. – В те времена я был индейским воином, и в моей душе таилось волшебство. И может быть, мне снова придется стать индейским воином – коли проклятый пожар наведет на мой след Маскансисила и других Следопытов (если они еще живы)».