Текст книги "История одного полка"

Автор книги: Александр Филиппов

Колонна автороты полка идет на Кушку (из личного архива Федора Литонова)

Мне за службу тоже не единожды пришлось пройти маршрутом Шинданд – Кушка – Шинданд. Уже позже, вспоминая былое, я написал стихотворение. Обстрел нашей и, шедшей следом за нами колонны, пробитая фляжка ‒ это не художественный вымысел. Так было, только висела фляжка с водой не на моем, а на ремне другого солдата. На счастье, тогда никто из нас не пострадал, а вот у тех парней с колонны, что шли за нами, по слухам, дошедшим до нас, были раненые и убитые, эвакуировали их в санчасть 101 мсп. Запомнилось еще, что тогда я чуть не потерял бронежилет. Было жарко, стекло дверцы «Урала» было опущено и бронежилет висел на ней. Обстрел велся не со стороны водителя, а пассажира, то бишь моей, и когда затрещали выстрелы и засвистели пули рядом с головой, инстинктивно схватил бронежилет и закрыл им как щитом голову. Водитель крикнул: «Стреляй, Саня!» Я бросил бронежилет обратно на дверцу неудачно и еле успел перехватить его, а то бы улетел на дорогу. Начал отстегивать кронштейн, крепящий автомат к кабине. Быстро сделать это у меня не получилось, от волнения наверно, то ли резина кронштейна тугая оказалась. Когда отстегнул, стрелять было уже не по кому, зону обстрела мы проехали. Сначала остановились в Герате, наша колонна была небольшая, машин десять-пятнадцать, я побежал вдоль машин узнавать нет ли раненых. Были повреждения у головного БРДМ (какие точно не помню). Потом выехали из Герата, остановились, осматривали повреждения машин, считали в них дырки от пуль, из рук в руки переходила пробитая фляжка. Подремонтировались и поехали дальше, с опаской поглядывая по сторонам дороги.

 
Третий рейс

«Дорога на Кушку, обелиски в сторонке,
Войны метки-отметки с красной звездой.
Пылим налегке по клеткам бетонки
Это мой третий рейс, я иЩо молодой.
Архангельск далекий, деды-поморы
В лунках на льдинах играют блесной.
Смоленые кочи, сосновые боры,
Андрей Первозванный и Петр Крутой.
Старик непокорный ‒ Герат появился.
Александр Македонский уж спорил с тобой.
Ты в сказках персидских мне даже не снился,
Жизнь-судьба вот связала дорогой одной.
Ударили справа и смерть засвистела.
Ангел-хранитель храни меня…
Пробитая фляжка водой истекала,
Душманскую пулю, словя и пленя.
Эх, матом плевать ‒ колеса менять,
Дырки в кабине считать, а нам повезло!!!
У Игоря три, у Вадика пять,
А мотор, как часы ‒ снова время пошло.
Белый крест на холме парней встречай!
Принимай сыновей под свои крыла!
Погреба-склады, старина открывай,
Таможня Кушка ДОБРО дала!
Идем под завязку, взгрустнется порой ‒
Весна пробежала по афганской сторонке.
В долине тюльпаны, кровавой волной
Душу полощут по разбитой бетонке».
 

Рядовой Виктор Павлов:

"Всякое было за службу! Один раз обстреляли нас с тыла и ответить было нечем! Приняли решение и один расчет тренировали стрелять, если так можно выразиться в реактивной артиллерии, прямой наводкой. Каков был результат, уже не помню, но факт такой в истории нашей батареи был. Медаль «За Отвагу» (Указ ПВС СССР от 4 июня 1981 года) получил уже после 2-й Фарахской операции (28.08–05.09 1981 года), Ильин вручал. Орден «Красная Звезда» ‒ л-ту Севостьянову, командиру взвода нашей батареи. А зажали ‒ ряд. Силину С.Н., дважды со мной вместе представлялся. "

Из книги генерал-полковника Меримского В.А. «В погоне за «львом Панджшера»»:

"Нужно отметить махровый бюрократизм нашего Главного управления кадров. Особенно это проявилось в начале войны. Личный состав 40-й армии воевал и, естественно, что кто-то воевал лучше, кто-то хуже, кто-то отличился и заслуживал государственных наград. Но не тут-то было. Представления командиров, направленные в ГУК, находились там в течение нескольких месяцев в ожидании ближайшего государственного праздника. Многие награды незаслуженно снижались на одну, а то и на две ступени, а некоторым военнослужащим и вообще отказывали, мотивируя это тем, что он награждался 3–4 года тому назад, а срок был установлен не чаще одного раза в 5–6 лет. Естественно, что аналогичная мотивировка отказа была при представлении военнослужащего и к повторному награждению. Армия воевала, личный состав проявлял героизм, получал ранения, погибал, а судьба его наград решалась в кабинетах ГУК в г. Москве. Такая же картина повторялась и с досрочным присвоением воинских званий. Кажется, у нас был богатый опыт Великой Отечественной войны о порядке награждения и внеочередного присвоения воинских званий, но, к сожалению, к этому опыту генералы и офицеры ГУК не обращались. Только после неоднократных обращений С.Л. Соколова к Министру обороны Д.Ф. Устинову, а затем и в политбюро ЦК КПСС, эту рутину удалось сломать. Более того, было принято решение обязательно награждать раненых и погибших. Но сроки прохождения документов остались большими. Нужно отметить еще один момент. Если опыт Великой Отечественной войны офицерами ГУК был забыт, то командиры частей и подразделений использовали его в полной мере. Я имею ввиду, что зачастую к наградам представлялись лица приближенные к командиру, но не имевшие ратных отличий. В то же время были забыты шофера автобатов, совершавшие рейсы по маршруту Термез – Кабул и Кушка – Кандагар. А ведь эти водители проявляли мужество, смелость и героизм ничуть не меньше солдат мотострелковых подразделений. Только к третьему году войны положение с награждением в основном нормализовалось".

Лейтенант Севостьянов Александр Николаевич, КВ-2, 2 реаб, 1 дивизион, 28 РеАП. Шинданд, осень 1981 г. Уже кавалер ордена «Красная Звезда». Скоро замена (из личного архива Виктора Павлова)

Сержант Николай Попов:

"Первые полгода у нас был ком. взвода. А. Грень. Говорят, именно он построил бассейн. Потом он ушел, а замену не прислали. Года полтора мы были без ком. взвода. Поскольку дембеля нас ничему, кроме работы с буссолью, не научили, то пришлось все осваивать самим. Каждый ПХД я шел в парк в топопривязчик. Доставал документацию и изучал. Очень помогло то, что я с 4-го курса строительной специальности и геодезию сдал на «отлично». Месяца за два разобрался полностью со всей аппаратурой топопривязчика и научил других. Ездили заниматься в поле одни, без офицеров. И на всех итоговых проверках мы участвовали в стрельбах, привязывая огневые и иногда НП. Даже мне приходилось учить на проверках офицеров, ибо их это дело спрашивали, а они артиллеристы и в топопривязке мало разбирались. Замкомвзвода наш пришел из учебки на полгода позже нас. Мы, сержанты нашего призыва, отказались от должности замка. А ему деваться некуда было. Как-то нас подвязали на строительство КПП. Построили. И там же часто в наряде бывали. На КПП было три комнаты. Комната, где сидит дневальный, комната отдыха и комната советско-афганской дружбы с отдельным входом. Ключи от последней были у замполита полка. Мы там не бывали. А вот комната отдыха, с кондиционером, очень спасала летом. Уже под дембель пришел ком. взвода Тарелкин А. (ныне покойный). Он был только с училища. Мой ровесник. И ничего толком не знал. Да еще офицеры, как молодого гоняли его на подъемы, вечерние поверки и прочую рутину. Через месяц он чему-то научился, и нормально с ним мы ужились, хотя поначалу пытался командовать, ничего не умея. Уже под дембель ездили в рейд с «Ураганами». Нормально отработали по привязке огневых и НП на всех этапах. Но, главное, что мы сделали в первую очередь сразу после ночного марша, это определили с помощью гирокомпаса поправку буссоли. Имея ее, в общем-то, расчеты могли и сами привязаться, если на местности были подходящие ориентиры. Правда трудновато было на «УАЗ» ехать по колее пробитой танками и мощной колесной техникой. Но прошли, не увязли, разок только закипели.

Про ВАП (винтовочный артиллерийский полигон): чтобы не тратить дорогие снаряды при учебе, был придуман ВАП. Расчет БМ или пушки выполняет все обычные действия, привязки, расчеты и наводку. Но стреляет не машины, а пулемет, установленный в здании ВАП. Одиночными. По макету местности. В буссоль попадание пулеметной пули видится как реальный взрыв на местности. Вот именно этот макет местности наш топовзвод и строил все лето, церквушки и дома по колено, мостики, ну и прочие объекты на местности. По плану на местности должна была быть река с притоком. Так вот 600 метров реки были выложены по четыре штуки в ширину бутылками из-под минералки со свалки дивизии (бутылки сначала не принимали и их выбрасывали). Несколько машин этих бутылок привозили. ВАПом пользовался и наш полк и артполк.

Роба у нас была х/б, как зимой, так и летом. П/ш нашему призыву выдали под дембель только. Зимой сапоги, летом берцы. На лето выделялось две пары носков. В общем-то хватало, носки были неубиваемые. Значков нам не выдавали, каждый как мог крутился. Однажды парню из нашего взвода дали отпуск по семейным обстоятельствам, так значки ему со всего взвода собирали. Я свой комплект выменял у нач. вещевого склада на вырезанные собственноручно из листовой резины штампы, что ставили на белье и накладные. Причем договор был на два комплекта, один продал и на эти деньги купил подарки домой на дембель. Кормили очень хорошо, особенно при Ильине. Мясо производства Чили, Аргентины в коробках, как окорочка куриные ныне, ни косточки, ни пленки, чистое мясо. Мяса настолько было много, что надоедало. Часто в столовой отправляли молодых за чистой вермишелью, заливали это кофе на сгущенке и добавляли масло, а мясо молодым оставляли. На ужин вообще не ходили часто. Всегда в палатке была пара ящиков рыбных консервов, что всегда оставались с нарядов по кухне. Вот чего никогда не видел за всю службу, это яиц. Как-то в часть завезли много соленой селедки (тоже дефицит в Союзе в те годы), объедались ей. Единственно чего видели мало, так это фруктов свежих, редко, чаще случайно. В столовой узбекские повара не постоянно, но и совсем не редко готовили обалденный плов. На хлопковом масле с добавлением изюма.

Под офицерским модулем жил огромный варан, метра два наверно. Очень красивый, чешуя на солнце всеми цветами радуги переливается. Иногда он выбирался, и народ с гиканьем за ним бегал. Мелких варанов, размером с кошку, в поле часто видели. С рейда как-то обезьянку привезли. Змей не видел в поле ни разу. Как-то разведчики выкопали зимой щитомордников и скорпионов, а вживую скорпионов не видел. Зато фаланг чуть не каждый наряд на КПП, они на свет из степи приползали. Самую большую обнаружили у нас в палатке в запасном выходе, размером с мою ладонь была. Как потом оказалось они не ядовитые, тогда этого не знали. В поле видели зайцев, грифов, уларов, в арыках ловили крабов. В тумбочках жрали печенье джунгарские хомячки, серые с белой грудкой. Нас совершенно не боялись, а мы их не трогали ‒– красивые. А вот мышей за пологом палатки ремнем часто глушили.

В поле, недалеко от части, был родник и на занятиях туда иногда наведывались умыться, водички попить. В части из скважины вода была скверная, пока не привыкнешь, тошнило и зубы от нее портились. Я в армии много зубов оставил из-за этого. На второй год ее запретили пить и привозили хорошую с района аэропорта, а со скважины ‒ только для стирки и умывания. В каждом подразделении на второй год поставили полевые кухни и в них заваривали верблюжью колючку, это и пили, в том числе и в качестве профилактики от болезней. Очень свирепствовала желтуха, из-за этого в столовой убрали тарелки и выдали каждому котелок и ложку, но переболели очень многие. Меня краешком зацепило, но в госпиталь не попал. Случилось это под Новый год, самолеты не летали, потому мы с товарищем сидели в палатке и жрали накупленные в магазине сладости. Как потом оказалось именно сладкое и помогает в таком случае. Короче, к тому времени как самолеты залетали, симптомы у нас пропали и в никакой госпиталь мы не улетели.

Из офицеров полка запомнились: Хубиев (разведка), впоследствии стал командиром дивизиона (на данный момент нет в живых), Германович (связь) – такой крепкий, немного кряжистый (говорили, боксер бывший) и очень спокойный, к-н Егоров (служба РАВ). Именно Егоров приютил брошенного Кулешовым Рекса и увез с собой в Союз, и именно Егоров вел занятия по карате. К-н Давыдов (комбат 6-ой батареи) запомнился тем, что, по общему мнению, «у него даже мандавошки ходили строем». Вживую общался с ним пару раз, когда ходил в наряд по штабу, особо придирчивым не показался. М-р Иван Бут, первый замкомполка, любитель устраивать ехидные разносы по мелким провинностям на разводе. Нач. штаба. м-р И. Соболь. Поскольку БУ напрямую подчинялась командованию полка, то после комбата он был следующий вышестоящий начальник и часто бывал в батарее. Лето, клапана окон палаток закрыты и в палатках темно. Команда ‒ «Подъем». В палатку радиовзвода кто-то зашел. Из дембельского угла вопрос: "Дневальный, кто там на подъеме?". Если не сильно строгий офицер, то дембелям можно на зарядку не идти и поспать еще чуток. Ответа нет, тишина. Из дембельского угла звучит: "А дежурный сапог?". И наконец ответ голосом нач. штаба – "Сейчас узнаете, кто на подъеме". Через несколько секунд через заднюю дверь все мухой свалили. Ну, а после развода весь сержантский состав БУ, невзирая на призыв, в полной выкладке был выстроен в районе караулки и получил задачу, за определенное время добежать до дороги и обратно. Не уложимся ‒ будем бегать до победного конца. Поскольку время было нереальное и несколько километров по жаре +45 никому не улыбалось, то мы сговорились бежать первые метров 200 от старта и последние 200 м до финиша, остальное пешком ходить и хоть целый день так. Степь ровная, как на ладони нас видно. И вот мы бежим последние 200 м к финишу, изображаем, как мы запыхались и устали. Соболь смеется в голос и отпускает нас.

Практически каждый день показывали кино. Причем многие фильмы мы видели раньше, чем они пошли в Союзе. Довольно часто были артисты. Запомнились Кобзон (с тех пор очень его уважаю), «Пламя» и театр Советской армии (был ведущий «Артлото» Федор Чеханков и актриса – жена главного героя из фильма «Офицеры»). Новый год праздновался всей батареей. Накрывалось угощение и связисты делали из лампочек гирлянды. Отдельно у нас во взводе праздновались дни рождения, даже самого молодого. Сбрасывались деньгами, делали торт из перемолотого в муку в наволочке печенья и сгущенки. между слоями апельсиновый джем. Ну и всякие конфеты, напитки. И еще на посошок, из нелегального. Ставили бражку в канистрах. Водка недоступна – дорого очень. Дрожжи брали на хлебозаводе, а сладкое разное, сахар, что давали некурящим, монпансье из магазина, даже изюм из компота с столовой (он был местный и настолько сладкий, что сахара в нем и после компота оставалось достаточно для бражки). Из этого изюма чаще всего и делали. емкость с бражкой летом тупо в поле прятали. Из-за этого все канистры круглые были (газом раздувало). Ну а зимой сложнее, днем под полом хранились в палатках в вырытых ямах, а ночью доставали и ставили рядом с печкой. Чтобы не пахло в палатке, трубку из канистры в воду. Однажды эту бражку нашел первый замполит, а поскольку нашлось в каждом взводе, то наказали всех замкомвзводов. Единственный раз наряд по батарее из них состоял, хотя сержантов дневальными не ставят. Легкодоступным был гашиш. Когда ездили в Адраскан за песком для стройки, выменивали у мальчишек местных на лопаты, ломы, на куски арматуры. За наручные часы давали лепешку с ладонь. Этого хватало всей батарее (не все курили гашиш) на месяц. Однажды я починил чей-то будильник, и его сменяли. Сам я курил несколько раз, пока однажды не перебрал и не пошли глюки, после этого больше не пробовал. Зимой, когда топились печки, жарили картошку. У нас во взводе был глубокий противень на ведро, как раз на взвод. Ближе к дембелю, при Котове, когда у нас начала появляться, чего раньше никогда не было, свинина, солили сало, с картошечкой самое то! По ассоциациям: однажды ночью перелетные птицы уселись на растяжки антенны полковой радиостанции и оборвали их. Опять же ночью на фонари прилетела огромная стая саранчи. Утром шли в столовую, и она хрустела под ногами, слой был 2–3 см по всему полку. О службе я ничуть не жалею. Хорошая школа жизни была".

Разведчики на винтовочном артиллерийском полигоне. Слева Могильченко. Справа Павловский. Второй слева ‒ начальник разведки полка м-р Хубиев (из личного архива Николая Попова)

Наш варан (из личного архива сержанта Николая Попова)

Мой полк (из личного архива Виктора Болдырева)

В течение всего года боевые действия проходили во многих местах, особенно активно в провинциях Логар, Пактия, Кандагар, Нангархар и вблизи Кабула. Бои в ущельях Панджшер и Тура-Бура, Ургунская операция, «Мармоль» и другие. Только осенью подразделения 40-й Армии совместно с военными ДРА провели 46 операций и свыше 250 реализаций разведданных. В 1981 году потери СССР в ДРА составили 1298 человек. В их числе трое военнослужащих нашего полка: Сергей Лескин, Всеволод Лазука, Виктор Сушко (есть информация, что летом 1981 от инфекционного заболевания в изоляторе санчасти полка умер солдат, но фамилию его пока не удалось установить).

Знаковые события года:

1. В январе вручен Вымпел Министра Обороны СССР.

2. Шестого мая вручено Боевое Красное Знамя полка.

3. В июне вступил в должность новый командир полка подполковник Ильин Борис Михайлович.

4. В октябре второй дивизион убыл из Шинданда на новые места дислокации для оказания артиллерийской поддержки 317пдп, 191омсп, 66 омсб.

Глава третья. Год 1982-й

 
«Напишу ка письмо я в прошлое в годы восьмидесятые,
Полевая почта советская доставит его адресату.
Туда, где небо высокое, горы-верблюды горбатые
Греют бока на солнышке, а пастухи им ‒ Солдаты…»
 
 
Александр Филиппов
 

Почтовый конверт. Письмо домой (из личного архива Николая Попова)

Операция «Магистраль». Три месяца кочевали. Пришла колонна. Танцует Багиров Нофал, «отрабатывает» письмо (из личного архива Игоря Шардакова)

«Все течет, все меняется», как говорил древнегреческий философ Гераклит. Вот уже больше 40 лет прошло с того времени, как началась та далекая Война. Ушли в прошлое конверты и письма, написанные шариковой авторучкой на листе бумаги, вырванном из школьной тетрадки. Мало сейчас охотников среди нас заниматься этим эпистолярным жанром, а уж среди молодежи и тем более. Теперь все проще и быстрей: мобильные телефоны (сотовые), айфоны, смартфоны, интернет в помощь. Но то сейчас, а тогда другого средства связи было не дано, и путь до адресата с пункта А до пункта Б занимал в лучшем случае две недели. Долгожданные Письма, полученные нами, а еще больше полученные от нас родителями, женами, родственниками, друзьями были большими, радостными, волнующими событиями.

Их Ждали, ими Жили, хранили и перечитывали. Вот некоторые отрывки из писем тех, кому не суждено было вернуться живыми, взятые мной из Книги Памяти Ленинградской области «НЕ ДАЙ, ОТЧИЗНА, УМОЛЧАТЬ…»

Обычные простые солдатские письма: вкратце о службе, о быте, погоде и окружающей местности, вопросы о том, как там дома и вдруг, в один миг вся почтовая связь оборвалось извещением из военкомата. Больше писем не будет, вот они все, сколько есть и одно из них последнее. БЕДА, ГОРЕ ГОРЬКОЕ ПРИШЛО В ДОМ. Светлая Память, Вам Солдаты.

Примерно такого образца документ извещал родителей о смерти сына

«Здравствуйте, мои родные! Пишет Вам сын и брат рядовой Угаров. Зоя, ты упрекаешь, что о трудностях ничего не пишу. Все правильно. А чего жаловаться? Какой же ты солдат, если в каждом письме будешь маменьке жаловаться? Есть, конечно, трудности, но я как-то стараюсь их преодолевать сам. В этом, наверное, и состоит воспитание в Армии…» «…Город, где я сейчас служу, называется Баграм. Из Ташкента вылетели на Кабул (столица) 1 ноября 1981 года (эту дату надо запомнить) в 10 часов утра. Через 1,5 часа были в Кабуле. Летели самолетом ИЛ-76. Из Кабула на АН-12 в Баграм, где мне и предстоит отслужить свои полтора года. Машины пока не дают. Я попал в отдельную вертолетную эскадрилью. Сейчас я вроде слесаря. Помогаю ребятам, в наряды пока не ходим, обвыкаемся. Машину получу, скорее всего, весной, так как много ребят уйдет на дембель. Поздравляю с Праздником!»

«…Службу несу нормально, но тяжеловата она, черт подери. Дело в том, что получил машину «УАЗ-452» – «санитарку», как ее здесь называют. Машина еще ничего, дышит. Взял я ее без тормозов и вот сейчас занимаюсь понемногу. Приходится ходить и в караул, и делать машину. Для этого меня ставят на ночные посты, то есть ночью охраняю его, а днем свободен. И вот это свободное время использую для ремонта. В караул приходиться ходить через день, но, в общем, служба идет нормально. Недавно, кажется, сюда приехали, а вот уже полтора месяца как здесь.16 декабря останется 100 дней до года службы, а там служба пойдет легче. Вы тут пишите про отпуск, но это вопрос сложный. Тут отпуска дают за заслуги, а я пока ничем не отличился, так что, Зоя, придется тебя разочаровать, но будем надеяться. Зоя, ты пишешь, что сфотографировалась, обязательно вышли фотографию. Еще лучше было бы, если бы вы сфотографировались все вместе и прислали фотографию сюда. Это было бы здорово! Насчет своей фотографии ничего не обещаю, так как фотографии тут нет и сфотографироваться негде! Зоя, если тебе удалось попасть на «Машину времени», то поделись впечатлениями. Я думаю, тебе понравилось. Мне ребята рассказывали про концерт «Машины». Говорят, просто чудо! Все так ярко, красочно! Пишите, как папа с мамой съездили в Пошехонье. Какие там новости? Суханово, наверное, камышом заросло… Пишите! Жду! 14.12.81 г. Баграм».

Рядовой Угаров Н.А. умер 8.01.1982 г. от ран.

Письмо жене ст. лейтенанта Шустова:

«Леночка, здравствуй! Сегодня отправил тебе два письма, а сейчас пишу новое. Вчера было ровно три месяца, как я в Афганистане. До чего же время медленно идет. Кажется, будто я здесь уже год. Вчера занялся стиркой. Все постирал что было. А потом даже пол в землянке помыл. Что-то вчера меня потянуло на хозяйственные работы. Я бы и обед сварил, но это без меня делают. Видишь, по какой работе человек заскучал. Но ничего, когда приеду, ты постараешься меня загрузить, чтобы не скучал. Уже третий день не привозят хлеба. Хорошо, что вчера у афганцев взял, теперь хлеб жуем… Позавчера был концерт из Союза. Итальянка какая-то спела песню «Антошка, пойдем копать картошку…» с детским ансамблем… Что-то сегодня у меня опять некрасиво пишется. Хоть письмо не отправляй… Последние два письма твои я читаю каждый день по несколько раз. Хорошо читать хорошие письма. Да, Леночка, ты моим ничего не говори, что я тебе написал. Они ничего не знают и знать им не надо. Ну вот вроде и все, моя хорошая. До свидания. Миша.18.08.81 г.»

Ст. лейтенант Шустов М.И. умер 3.02.1982 г. от ожоговых ран в Ташкентском госпитале.

Письмо рядового Агафонова:

«Привет из Шинданда. Здравствуйте! Мама-Папа, Машулинька, Ирина и Слава. С большим приветом и массой наилучших пожеланий Валерий… Папа, Поздравительную открытку я получил 20.01.83, а письмо от мамы 21.02.83, за что большое спасибо. Немного о себе. Служу хорошо. Кормят отлично. Моемся в бане, а там же и стираемся два раза в неделю, так что ходим чистыми. Папа-Мама, ходим сейчас в наряды каждый день, потому что из моего призыва осталось (из десяти) всего шесть человек. Конечно, тяжеловато, не высыпаемся. Но ничего – скоро придут новички, как здесь их у нас называют «чижики», и будет служба идти полегче. Я сейчас с 22 на 23 февраля стою в наряде на КПП, свободного времени хватает и решил написать, а то вы волнуетесь, беспокоитесь. Мама-Папа, я буду вам чаще писать, но вы не расстраивайтесь, что так долго не получаете, письма долго (по 30–40 дней) идут до Ленинграда через Ташкент. Сюда в часть пришло письмо из автошколы Выборга: просят, чтобы замполит наш написал о моей службе и еще фотографии. Это письмо написал Раюшкин. Если будут фотографировать, то я вам вышлю свою фотографию. Скоро,20 марта, нам выдадут летнюю форму – панаму, куртку с брюками, две пары носков и ботинки. Погода стоит теплая ‒ +15°,а у вас, наверное, мороз -20°. Даже не верится. Папа, в парке я пока работаю слесарем и многому научили меня военнослужащие. Написал письмо в Дмитрово, Ромке, скоро должен придти ответ, жду. Папа-Мама, Машулинька, Слава и Ирина! Берегите себя от желтухи – это очень коварная болезнь. Я это знаю. Писать заканчиваю, передавайте всем большой привет, и Васе с Ласуном передайте большой привет от меня, передайте им, что я служу хорошо, как мне наказывали… Мамуля, Машуля и Ирина! Поздравляю вас с Международным женским днем, желаю хорошего здоровья, успехов в труде и в работе, большого веселья и счастья в этот день. А Машулиньке ‒ слушаться Маму, Папу, Бабушку и Дедушку. Ну вот и все. Пишите чаще. До свидания. Всех целую. Валерий. 23.02.83 года».

Рядовой Агафонов В.В. погиб 23.02.1983 г.

О письмах, как основном средстве связи того времени между людьми, находящимися далеко друг от друга, сказали. Надо сказать несколько слов и о Записных книжках, что были практически у каждого солдата и о Дневниках, что были реже у рядовых, а по большей части велись офицерами и прапорщиками, и о фотокарточках, что тоже далеко не у каждого служившего в Афганистане есть, у многих просто не было такой возможности сфотографироваться на память Там. Солдатская записная книжка (блокнот размером с военный билет, чтобы можно было носить в нагрудном кармане гимнастерки или потайном бушлата) в ней записывались адреса родственников, друзей с гражданки и товарищей по службе в Армии, песни, стихи, солдатские шутки и афоризмы, рисунки на армейскую тему. Некоторые солдаты записывали выезд на боевые операции ‒ даты и место проведения.

Привожу некоторые характерные записи в них:

Первый год службы – как закалялась сталь.

Дембель – жизнь начинается снова.

Солдат в столовой – лев готовится к прыжку.

Дневальный – спящая красавица.

Строевая – хождение по мукам.

Дежурный по кухне – багдадский вор.

Губа – человек с ордером на квартиру.

Утренняя зарядка – изгнанные из рая.

Вызов к старшине – иду на грозу.

Записная книжка неизвестного солдата из 5-й гвардейской мсд

Дневник ‒ это уже более личная и объемная по содержанию тетрадь, и, как я уже сказал, в силу различных запретов и регулярных проверок личного имущества рядовых со стороны вышестоящего начальства, они практически не велись солдатами и сержантами. Да и записная книжка могла быть изъята или же вырваны из нее те страницы, что, по мнению проверяющего, не соответствовало секретности, моральному и политическому облику военнослужащего, а если и удавалось ее сохранить в целости всю службу, то был большой риск ее ревизии или изъятия при увольнение в запас при контрольной проверке в части перед отправкой на аэродром, на самом аэродроме, а также на таможне по прибытии в Союз. Вот такие были строгости и требования того времени. С фотографиями-фотокарточками, как память о службе, тоже было все непросто. Фотоаппарат ‒ вещь хрупкая и капризная в обслуживании, но мало наснимать кадров на пленку, так ее еще надо проявить и просушить, а потом с нее напечатать снимки на фотобумагу.

Чтобы мне не описывать подзабытые подробности рождения фотографии я взял из интернета краткое описание сего священнодействия и представляю читателю:

«Чтобы приступить к съемке, нужно было подготовить аппарат, зарядив пленку. Но все было не так просто, ведь сначала ее нужно было заправить в кассету. Во времена СССР пленку продавали в обычной светонепроницаемой бумаге черного цвета, а также отдельно нужно было покупать сами кассеты. Пленка, обернутая в бумагу, помещалась в коробочку типовых размеров, на которой указывалась светочувствительность (32, 64, 125 или 250 единиц). Было всего два завода-изготовителя – «Свема» и «Тасма». Универсальной и наиболее ходовой пленкой, которую использовали почти все фотолюбители, была «Свема-64». «Свема-64» – самая популярная пленка среди фотолюбителей в СССР. Нужно было в полной темноте вытащить пленку из упаковки и накрутить на небольшую бобину, которая вставлялась в кассету и закрывалась крышкой. Новичкам приходилось тренироваться, делая все это на свету с помощью проявленных отснятых пленок. После зарядки кассету вставляли в фотоаппарат, после чего можно было приступать к съемке. Проявка отснятых пленок или как появлялись фотографии: после съемки пленке предстояло пройти непростой и длительный путь, прежде чем появлялись настоящие фотографии. В полной темноте необходимо было вынимать пленку из кассеты, наматывая ее на специальную спираль, которую впоследствии погружали в светонепроницаемый бачок. Его наполняли проявителем – специальным химическим раствором, в составе которого содержалось бромистое серебро. Проявка пленки происходила за 8-10 минут, после чего ее необходимо было промывать под проточной водой, удаляя химический раствор. Далее нужно было использовать закрепитель, называемый также фиксажем. Это специальный реактив, который защищал эмульсию пленки от света. Далее оставалось высушить пленку. Мы рассказываем все довольно кратко, не углубляясь в детали. В действительности же были важны все мелочи: температура проявителя, пропорции его замешивания, время выдерживания пленки в растворе и так далее. Поэтому мы выше и сравнили процесс проявки со своеобразным видом искусства. Все отснятые на пленку изображения имеют вид негативов. И все это касается пленки для ч/б фотографий, а с цветными все было в разы сложнее ‒ использовались другие реактивы, состоящие из нескольких жидкостей. Сама пленка и химикаты стоили в разы дороже черно-белых, а процесс проявки был более трудоемким. Именно поэтому большинство фотолюбителей ограничивались черно-белыми снимками, а цветным фото занимались преимущественно профессионалы. Печать долгожданных фотографий: итак, после проявки, закрепления и высушивания пленки можно было приступать к печати снимков. Кадры имели вид негатива, то есть цвета были инвертированы: черные предметы были белыми, а белые – черными. Для переноса на фотобумагу нужно было вставить пленку в фотоувеличитель и пропустить через нее световой поток, спроецировав полученный кадр на светочувствительной бумаге. Последняя, в свою очередь, размещалась на кадрирующей рамке. Использование увеличителя давало возможность создавать фотографии нужного формата. Процедура проявки экспонированной бумаги с фоточувствительным слоем была схожа с проявкой пленки, но только в полной темноте сделать это было невозможно по понятным причинам. Чтобы бумага не засвечивалась, процесс происходил в помещении с красным освещением. Такой свет был безвреден для чувствительного слоя фотобумаги. Печать фотографий возможна только при красном освещении – с ним фотобумага не засвечивается. Фото: будущие фотографии отправлялись сначала в проявитель, а затем в закрепитель, и после этого их высушивали. В домашних условиях сушку проводили, прикатывая снимки на глянцеватель или приклеивая к обычному стеклу. Всевозможные дефекты приходилось устранять методом ретуширования, но для этого нужно было иметь определенные навыки. В результате таких трудов, начиная заправкой пленки в кассету в условиях кромешной темноты и завершая переносом изображений с пленки на фотобумагу при помощи фотоувеличителя, каждый кадр ценился намного больше, чем современные цифровые снимки, которые можно создавать десятками, сотнями или тысячами».