Текст книги "История одного полка"

Автор книги: Александр Филиппов

Уже в апреле начались увольнения, среди первых увольняли больных, ведь почти никого не комиссовывали по состоянию здоровья, только очень тяжелых. Потом начали увольнять тех, чья замена приходила из учебных центров ‒ это сержантский и водительский состав. Нам рядовому составу оставалось ждать пока призыв пойдет, пока карантин пройдут. Мы прощались со своими товарищами и с грустью провожали взглядом белых красавцев ТУ-154, которые улетали с увольняемыми в сторону Родины прямо над нашими головами, ведь аэродром был совсем рядом, но для нас таким далеким.

За все время прохождения службы я научился внушать себе, что так должно быть, кончилась вода и мучила жажда ‒ так должно быть, жара, холод, болезни, зубная боль (которая два года не отступала, из-за климата зубы начали портиться, а стоматологов не было), даже то, что могут убить ‒ это все так должно быть, и это помогало. Не увольняют ‒ так должно быть. Все советские граждане знали, что 22 апреля день рождения В.И. Ленина, так вот 21-го на вечернем построении, как обычно зачитывали фамилии, кто завтра увольняется, я спокоен, даже и не надеюсь, и вдруг звучит моя фамилия. Я не могу объяснить, что у меня в голове творилось, эти слова: «Готовься на завтра», прозвучали как гром, в одно мгновение все смешалось, радость, волнение и какая-та тревога, мне казалось, что я ослышался, что меня это не касается. Я свой долг выполнял честно, со всеми задачами справлялся, уставы старался не нарушать, кроме заряжающего и нештатного сапера меня начали обучать как резервного наводчика, был я скромным и, как говорится, в душу никому не лез, так что у меня на груди были только комсомольский значок и знак ГТО, которым меня наградили еще до армии. Так вот, когда мне сказали готовиться на завтра, после построения я подошел к своему командиру взвода и попросил если можно наградить меня знаком «Отличник Советской Армии», вроде заслужил, а то стыдно так ехать домой, медали рядовым редко давали. Он дал добро и в тот же вечер мне поставили печать и отметили в военном билете о присвоение отличника.

А готовится и не надо. Платок для матери, упаковку лезвий для бритья ‒ подарок отцу, несколько фотографий, письма от любимой девчонки, да сладости из нашего Военторга ‒ это все давно лежало в маленьком кейсе. Сбор у штаба в 5 утра, естественно всю ночь не спалось. Утром собрались у штаба, ждем, волнуемся, и не зря, вышел дежурный офицер и объявил, что на сегодня все отменяется. Мы с грустным видом разошлись по подразделениям. Это было только начало. Далее, раза два в неделю, говорили готовиться на завтра, и по разным причинам все отменяли, то банда подошла близко к аэродрому, то крупная боевая операция готовилась, и так продолжалось более двух месяцев. Меня даже в наряд уже не назначали, в части начали строить офицерскую баню и меня назначали там старшим.

Эти два месяца мне казалось, что нахожусь в каком-то сне, что я здесь навсегда, что никакого увольнения не будет, началось афганское лето, опять пыль, жара и пейзажи пустыни, уже никакой реакции на счет завтра. Уже начало июня и вот уже конкретно сказали готовиться на 10-е число. У меня был близкий друг, ему сказали, что уволят 26 июня, и я решил, что потерплю еще 15 дней, так хотелось поехать вместе. Я попросил командира, чтоб поменял мое число на 26-е, но или он не понял, или в штабе не поняли, но нас просто поменяли числами!!!. Так я остался последним в дивизионе из моего призыва ‒ это было что-то! Общение с родными было только письмами, которые долго шли в один конец, а как мы радовались полученным письмам, читали и перечитывали по несколько раз, не спали ночами и думали о родных и о любимых. А я два месяца не писал, все думал, что доеду раньше писем, а мы находились в Афганистане и если отсюда нет вестей, значит плохой знак, они ожидали цинковый гроб. Я это тоже понимал, но что-то исправить не мог, было уже поздно.

И вот настало 26 июня, 2 года и 25 дней в Афганистане, опять сбор у штаба, реакции никакой, сон продолжается, жду дежурного с его фразой ‒ "Все отменяется". Но нет, он вышел, сделал перекличку и проверил документы, опять подъехал «ГАЗ-66» с открытым кузовом, опять дорога, но уже на аэродром. Все как в обратно прокрученной кинопленке, вот проехали КП, вот опять автопарк с грозной техникой, но уже до боли знакомой, вот свернули по бетонке, ну прощай родная часть! А в душе не покидает чувство, что все это нереально, что скоро проснусь, и я еще в части. А рядом сидят не те пацаны, которые тогда ехали, а возмужавшие, загорелые парни, прошедшие этот долгий и нелегкий путь афганской войны, да и я уже не думал спрятаться за железным бортом, когда проезжали кишлаки. На аэродроме прошли таможенный контроль, но мы на это не обращали внимания, все смотрели на красивый белый лайнер, который стоял на взлетной полосе и хотелось быстрее попасть в салон. И вот вошли и заняли места, и только когда самолет взлетел у меня зажгло в груди, только сейчас поверил, что все кончено, а в голове звучало: "НЕУЖЕЛИ ДОМОЙ". Так как у душманов уже появились «Стингеры» самолет набирал высоту по спирали, чтобы не пролетать над горами, откуда могли подбить. Я еще три раза увидел нашу часть с разной высоты и в душе смешалось все: радость увольнения, грусть прощания с товарищами, зная, что со многими никогда не увижусь, гордость за наш полк, за то, что много сделали по благоустройству и что наша замена будет помнить нас. Еще одна радость, нам сказали, что летим на Ростов с посадкой в Самарканде на таможенный досмотр. Обычно летали до Ташкента. А с Ростова до Кишинева рукой подать. Когда стюардесса сообщила, что перелетели границу СССР, в салоне творилось что-то незабываемое: крики «Ура», полетели панамы и фуражки, обнимались знакомые и незнакомые, здесь были солдаты и офицеры со всей 5-й дивизии, водители и танкисты, артиллеристы и десантники, мотострелки и санитары. У многих заблестели глаза, их можно понять ‒ это были слезы радости и потерь, переживаний и лишений".

Воспоминания Нины Косынкиной (Шестовской), заведующей офицерской столовой 28 РеАП (февраль 1983 ‒ февраль 1985)

"Жила с родителями в Ульяновске, работала в ресторане «Волна», пришла разнарядка в трест ресторанов командировать кого-то в Афганистан. Вот так я и оказалась в Шинданде в нашем артиллерийском полку. Был февраль 1983 года, и эта загранкомандировка продлилась до февраля 1985 года.

Боже ж ты мой, куда меня занесло!!! (из личного архива Нины Косынкиной-Шестовской)

Офицерская столовая полка. Трудимся (из личного архива Нины Косынкиной-Шестовской)

Первый год службы исполняла обязанности заведующей офицерской столовой, т. к. долго не присылали замену. В каких условиях работали!? Чуть ли ни на костре готовили пищу первый год. «Кочегары» подводили «сиверсы» под котел (это что-то типа паяльных ламп) ‒ чуть проморгаешь, и пригорит пища. На второй год поставили пароварочные котлы, так как электроэнергии не хватало, часто были перебои в ее подаче, и печи то и дело отключались, но пища продолжала готовиться еще минут 20 (доходила), т. е. успевала дойти до готовности, в этом и было преимущество пароварочных котлов. А летом, когда их устанавливали, при пятидесятиградусной жаре на улице в походных кухнях готовили пищу. Продукты мы получали для приготовления пищи всего на один раз (на одну закладку), так как холодильников в столовой не было. Мы готовую пищу раздавали сразу, и все съедалось, ничего не оставалось. Потом шли на склад (там холод был) к прапорщику Бандючному и получали опять продукты. Полотенца и скатерти кипятили в моющих средствах сами. Скатертями пользовались только в торжественных случаях, крайне редко. Воду сначала возили из дивизии, но когда я приехала в полк в феврале 1983 года, то была в ужасе. В столовой на довольствии стояло 89 человек офицеров и прапорщиков вместо 190. Почти все остальные 100 человек лежали в госпиталях с тифопаратифозными заболеваниями и гепатитом. Потом отцы-командиры дали команду бурить свою скважину и вода была своя, но все равно никудышная. Посуду «топили» в хлорке от приема до приема пищи. И еще афганские мухи!!! Это особая статья! Спасались в столовой от них дымовыми шашками перед приемами пищи, после шашек все столы были в саже и до приема пищи нужно было срочно их вымыть. Но мы все успевали. А без шашек это был мрак, пока донесешь тарелку до стола, там уже плавали штук 10 мух. На кухне нам помогали солдаты (наряд по кухне 6 чел.). Выполняли всевозможные работы по приготовлению пищи и уборке помещения, мытье посуды, получение и доставка продуктов в столовую и т. д. Замечательные трудолюбивые ребята, мастера-повара по восточной кухне Саид Джавадов, Алим Болтаев, молдаване Лунгу, Гудима. Саид Джавадов ‒ родом из Бухары, знал восточные языки, его часто отзывали из столовой в качестве переводчика, когда командиры уезжали из полка на переговоры. Начальником солдатской столовой был кавказец ‒ прапорщик Гулиев.

Саид Джавадов и Алим Болтаев (из личного архива Нины Косынкиной-Шестовской)

Мы, работники столовой вставали в 4 утра, когда полк еще спал, потому что раздача пищи должна была быть готова к 7.30. После раздачи ‒ уборка и приготовление обеда. После обеда мы могли 2 часа передохнуть в тени от изнуряющей жары и самой столовой, в которой было как в парной бане. Затем опять столовая и приготовление пищи к раздаче, после ужина опять уборка и только к 20 часам мы приходили с работы в свои комнатушки в модуле-общежитии. Само питание желало быть лучше, меню скромное. За 2 года работы в столовой я один только раз видела свежую капусту. Не было ни моркови, ни лука репчатого, не говоря уже о зеленом. Утром каша с тушенкой (которую я до сих пор терпеть не могу), 15 г масла солдатам, 30 ‒ офицерам, хлеб и еще чай или чай с молоком сгущенным (так как сгущенка была 1976 года выпуска, уже ржавая в банках) ее без тепловой обработки употреблять в пищу было нельзя. Картошка и капуста консервированная в 10 литровых банках для приготовления первых блюд, и консервы в томатном соусе на ужин с какой-нибудь кашей. Свежих овощей не было. Мясо привозили с армейских продскладов 25-летней давности, которое сколько ни вари, все равно было жестким, как мочалка. Свинину редко, но привозили 1964 года, перемороженная и как искусственная. Котлеты в условиях афганской жары делать было нельзя, хотя мы все равно делали их на завтрак и быстро раздавали. Все вернулись с Афгана с гастритами, язвами желудка и другими заболеваниями.

Потом у нас в полку появилась теплица, своеобразный мини-огород. Инициатором идеи был прапорщик Моторный, он же и воплотил ее в жизнь. С Кушки на «КамАЗах» был привезен плодородный грунт и в теплицах высадил на зелень: лук, укроп, петрушку, редис, огурцы, помидоры. Все думали, что из этой затеи ничего не выйдет, однако у него все получилось и мы кушали свежую зелень, добавляли в блюда всем.

Весной в полк приехала Татьяна Иванова, ставшая моей самой дорогой подругой, с которой нас судьба связывает до сих пор, в одной комнате мы прожили целых 2 года. Татьяна приехала в Афганистан совсем юной девушкой из Тольятти. Технолог по приготовлению пищи она в условиях Афганистана умудрялась из скудного нашего рациона делать шедевры. У нас в комнате жила черная как ночь кошка Фуська. Мы ее вырастили с 2-х месячного возраста, так она везде бегала за нами как собачонка. Возле входной двери у нас была вешалка для одежды с полкой ‒ излюбленное ее место. Так вот, когда кто-то чужой к нам входил, эта хулиганка прыгала на голову входящему, человек от неожиданности пугался, ну, а нас это забавляло. Запомнились тараканы-великаны, появились в полку неожиданно, побыли недолго и, как внезапно появились, так внезапно и исчезли. Я помню, как они шумно пожирали обои на стенах. По-моему, это были «диверсанты»!!! Когда отключался свет в модуле, чтоб не сидеть в темноте у нас были парафиновые свечи, а также под окном у командира заводился и работал какой-то двигатель, он освещал модуль хоть и тускло.

После Афганистана приехала погостить к Татьяне в Тольятти. Так и осталась здесь жить постоянно. Но это уже совсем другая история. Была в ней и поездка в Армению по ликвидации последствий землетрясения 1988 года.

Из части мы выезжали крайне редко, можно перечесть по пальцам сколько раз и куда, да и то в сопровождении офицеров с автоматами и в бронежилетах на БТРе или БРДМ. А именно: 3–4 раза в Адраскан за шмотками и в Кабул ‒ открывать визу в Союз (я летала туда сама, чтобы пройтись по магазинам и что-нибудь прикупить). Иногда ходили в соседние части в чековые магазины, где были знакомые продавцы, которые могли нам предложить что-то красивое и недорогое, всемогущий советский «блат» процветал и там. Летом 1984 года рядом с КПП полка открылся книжный магазинчик, в нем можно было купить книги, которые дома в Союзе были дефицитом. Недалеко от КПП полка стоял палаточный городок противочумного отряда (ПЧО), его сотрудники приходили каждую неделю брать смывы со спецодежды, рук, а также с обеденных, кухонных, разделочных столов, с оборудования, мясорубки, ножей, посуды и в самих котлах, где готовили пищу. Так что проверку мы проходили тщательную со всех сторон. У них там на территории еще собаки жили злые и один белый кобель меня покусал, хорошо часовой его отогнал. У нас в полку тоже были собаки: Миша, Зойка, Тазик. Мишка был любимцем нашего командира полка Рогозина, у него (у Мишки) даже медаль была «ЗА ЛЕНЬ». И он, этот Миша-Боцман, в один «прекрасный» день сгрыз мои модельные босоножки! Сука!

Мишка-Боцман (из личного архива Нины Косынкиной-Шестовской)

В Полку были и Праздники ‒ это когда приезжали из Союза эстрадные артисты. С февраля 1983 по февраль 1985 года приезжали: ансамбль «Русская песня» во главе с Надеждой Бабкиной (они тогда еще были не очень известными, но смотрели мы их с большим удовольствием), Роза Рымбаева, Эдита Пьеха, Людмила Зыкина, дважды приезжал Иосиф Кобзон и многие другие, с которыми мы там могли пообщаться как с родными людьми.

Как-то перед Новогодними праздниками нас, девушек с комсомольцем полка Хантураевым (имя забыла) «командировали» в госпиталь поздравить больных и раненых бойцов с Новым годом. Но так как подарков у нас никаких не было, то офицеры нам в мешок набросали из доп. пайков: тушенку, сгущенку, крабов, сигареты, печенье, галеты и т.д. Мы нарядились в костюмы Деда Мороза, Снегурочки, цыганки и поехали с визитом в госпиталь. Бойцы были довольны, что их не забыли, и каждый получил подарок.

Запомнились такие эпизоды ‒ в клубе идет просмотр какого-то фильма, его вдруг прерывали и из радиорубки раздавалось срочное объявление: "ВСЕМ, у кого группа крови такая-то и резус-фактор такой-то, срочно подойти к медсанчасти". Люди молча вставали (каждый знал свою группу крови) и шли в медсанчасть. Их срочно отправляли в госпиталь для сдачи крови или прямого переливания. Один раз в этом вояже участвовала и я.

Пару раз ездили с дружеским визитом в Шинданд на афганский аэродром. Забавно было общаться с детишками. Они такие любознательные и смешные. Были в восторге от того, что я с ними каталась наперегонки на велосипеде, хохотали до упада (там же женщины на велосипедах не ездят). Потом пригласили нас на обед (стол был очень низким) мы сидели в позе лотоса (сейчас бы не смогла так сесть). Нам подали рис отварной, густую простоквашу, какое– то мясо и фрукты. Но это не столь важно, что подали, а то, что обслуживали нас дети начальника афганского аэродрома. Их было четверо, два мальчика и две девочки. И я как девушка любопытная и любознательная стала приставать к хозяину дома, чтобы он представил свою жену, но афганец не торопился: взял меня за руку и повел знакомиться с домом. Стал показывать, где размещаются его родители у него в доме, когда приезжают из кишлака. Надо заметить, что на русском языке он говорил неплохо, рассказал, что учился в Советском Союзе и даже проходил обучение в моем городе Ульяновске в школе высшей летной подготовке (ШВЛП). В комнате для родителей мебели никакой не было, только два спальных матраса и валики под голову. Дальше показал комнаты детей, мало чем отличающихся от родительской спальни и свою комнату, где они спят с женой. Там стояла современная 2-х спальная кровать, прикроватные тумбочки и шкаф. Далее мы прошли на кухню. Мне на встречу поднялась совсем юная женщина, миловидная и красивая (до этого сидевшая на корточках и готовившая что-то для обеденного стола). На этой своеобразной кухне тоже не было мебели. Я описываю быт, чтобы передать условия жизни и приготовление скудной пищи. Когда я задала вопрос о возрасте этой юной женщины, матери четверых детей, то была изумлена. Ей было 20 лет. Старшему мальчику 10 лет.

Ярко запомнился Новый 1984 год. Мы с девушками полка устроили целое театрализованное представление, так как ожидали с боевой операции нашу колонну. Из подручных материалов, которые удалось найти (что-то в каптерках, что-то в клубе) буквально вручную сшили костюмы: Деду Морозу, Снегурочке, цыганке и цыганскому барону, доктору «Пилюлькину», вышили крестиком рушничок, с которым потом встречали колонну у ворот полка с хлебом-солью. Было радостно и трогательно до слез, что мы их ждали, и все вернулись без потерь.

Весной этого же года была скромная свадьба Саши и Риты. Маргарита Тихомирова и Александр Жилинский! (" Ребята, АУ! Отзовитесь!!!! ") С нашей колонной автороты полка они ездили на Кушку регистрировать брак. У Александра закончился срок службы, и они с Ритой уехали в Союз. Здесь их след потерялся.

Как-то меня угораздило попасть в госпиталь буквально перед дембелем с подозрением на желтуху, которая не подтвердилась, но нужно было сдать несколько раз анализы, чтобы определить наверняка, на это ушло за все про все 10 дней. Помню до сих пор, что тогда привезли в гинекологию афганскую женщину, совсем молоденькую с внематочной беременностью, которую нужно было срочно оперировать, она была в чадре и задыхалась под ней, громко стонала и корчилась от боли, но афганец, ее муж чадру снять не разрешил, мол здесь смотри куда надо, делай свое дело, а лицо у нее должно быть закрыто. Наш врач-гинеколог Андрей (фамилию не помню) из Чебоксар стал ему объяснять через переводчика, что у больной лопнула труба и надо срочно оперировать, на что афганец ответил, что будем ждать до утра, и может быть все пройдет и женщине станет лучше. Пока разрешение на операцию он не даст. К утру ее не стало, а муж совсем не огорчился, сказал, что дома у него еще 3 жены. Бог дал, бог и взял. Вот такие дикие нравы. А женщину жаль, ее можно было спасти. Андрей очень переживал, что ему не разрешили, и она умерла.

Смотрю на фотографии той поры и вспоминаю, что первое пришло мне тогда в голову по прибытии в полк: «Боже мой! И здесь я буду жить целых 2 года! Эта длительная Афганская командировка, наверное, никогда не завершится!?» Завершилась".

Документ-справка (из личного архива Нины Косынкиной-Шестовской)

Рассказ Нины дополняет Татьяна Иванова-Смолкина.

"Свадьба была у Риты повара и Саши солдата. Когда они уехали в Союз, я с ними связь держала, мы переписывались, у них родился сын (фото).

Потом связь прервалась. Я уезжала работать в Армению в Ленинакан (опять же с Ниной и уже с мужьями) поменяла место жительство по приезду, так мы потерялись. Я их искала, но тишина.

 Афганистан, Афганистан… Я так боялась заболеть там. Опасалась, берегла себя, пила витамины, аскорбинку, все у меня было в хлорке, вода только кипяченая. Перед отъездом расслабилась пила воду не кипяченую. Каждую неделю работники столовой сдавали анализы на какие-то бактерии, и у меня и Зои-официантки что-то заподозрили, нас положили в госпиталь. Я уже на чемоданах, а меня в госпиталь, реву, был кошмар. Там обследовали и ничего не нашли, а курс лечения должна пройти. С Афгана думала никогда не выберусь. С Шинданда три дня не могла вылететь в Кабул (поставить печать о ВОЗВРАЩЕНИИ В СОЮЗ). Побывала и в Джелалабаде, потом Кандагар и Кабул. Проблемы были с самолетами. Впечатления от Ташкентской таможни остались плохие. Перерыли все вещи, забрали кассеты с афганскими песнями-записями".

Стихи

Уверен, что моих однополчан с творческими наклонностями, в частности пишущих стихи конечно гораздо больше. Подтверждением тому и рассказ в книге Михаила Медведева, в котором он с добрыми чувствами вспоминает о лейтенанте Конареве, пишущем стихи, проходя службу в Кандагаре. На данное время с читателем я могу поделиться своими стихами, если их так можно назвать, так как ничего не смыслю в их написании с точки зрения правильного стихосложения. Ритм, размер, рифма строфа, стопа, метр… Все это для меня темный лес. Как говорил наш классик: «Не мог он ямба от хорея, как мы ни бились, отличить». А также стихами Сергея Антонова, Владимира Карпухина и Дмитрия Телефус. Владимир Карпухин написал текст для Гимна Полка на мотив песни «По долинам и по взгорьям». Позже я написал стих «Ты не грусти, Иван…», который стал песней Ветеранов Полка (написал музыку и исполнил Немат Шакиров, а позже мой друг Степан Недвига сделал видеоролик на эту песню).

Капитан Сергей Антонов

Кабул, «Теплый Стан». Я должен был выходить в феврале 1989 года, обеспечивая связь на выводе, но начальник связи полка, который должен был выходить с полком в августе через Кушку, резко заболел и комполка полковник Макаров отозвал меня в Шинданд (из личного архива Сергея Антонова)

9 мая. Торжественное построение (из личного архива Сергея Антонова)

 
Афган-Афган ‒ сегодня память только
О днях, что мы с тобою провели.
Как на душе порой бывает горько
Что подружиться так и не смогли.
 
 
Кто мы тебе вчерашние солдаты
Что выполнили воинский свой долг.
Поверь, что мы ни в чем не виноваты
Мы думали поможем, будет толк.
 
 
И станет мир светлее и спокойней
Без взрывов мин, обстрелов и боев.
Не надо будет третий тост пить стоя,
Налив его до самых до краев.
 
 
К тебе придти уже не будет силы
Их тратил я, с тобой ведя войну.
Но все же стал ты мне немного милым,
А почему, никак вот не пойму.
 

–

 
Уже далеко то время военное,
И жаркий песок афганских дорог.
И выжить – мечта у ребят сокровенная,
Но глух был порою к мечтам нашим Бог.
 
 
Сегодня я вспомню, как падал товарищ мой,
Из рук выпуская живой автомат.
И кровь из груди, что пулей ударена,
Окрасит багрово последний закат.
 
 
А после в Славянске хрущевка убогая.
По мертвому плачущей матери крик.
Сестренка у гроба стоит босоногая…
И жизнь под откос полетевшая вмиг.
 
 
Война награждает медалью, погостами,
И снами о том, как в атаку идем.
Собравшись, помянем погибшего тостом мы,
Что третьим здесь выпьем и снова нальем.
 

–

 
Мальчишки прошлого столетья,
Тяжелый вам достался путь.
Был похоронен каждый третий,
Успев пожить всего чуть-чуть.
 
 
Двадцатый век ‒ сплошные войны.
А на войне гуляет смерть.
Ребячьи души беспокойны,
Спешат они везде успеть.
 
 
Спешат взвалить себе на плечи:
Разведку, штурм и бой в горах…
За упокой поставят свечи
Их матери, живя в слезах.
 
 
И счастье, если есть могила,
А не пропал он без вестей.
На видном месте фото сына,
Не стал опорой что твоей.
 
 
Простите матери России
Своих погибших сыновей.
Всегда в сердцах они носили
Отвагу, чтобы быть сильней.
 
 
Мальчишки прошлого столетья,
Не все в наш век вы добрались.
За вас налита рюмка третья…
Пьем за мечты, что не сбылись.
 

–

 
Навьючены по полной:
БК, АК, вода.
В пустыне этой горной
Она нужна всегда.
 
 
Еще мы тащим спальник,
Продукты на три дня.
Здесь в рейдах этих дальних
Мой броник мне броня.
 
 
В разгрузочном жилете
Ракеты двух огней,
Нужны вещицы эти,
Сигналы дать точней.
 
 
Кинжал пока что в ножнах.
Консервы вскроет он,
А если будет нужно,
Даст духу вечный сон.
 
 
Еще в рюкзак положим
Фонарик, котелок.
Царапины все сможем
Бинтом заделать в срок.
 
 
А если будет рана
Солидней и страшней,
Отчаиваться рано,
Мы разберемся с ней.
 
 
Друзья тебя не бросят
И донесут домой,
Чтоб смерть, как злая осень
Не сунулась с бедой.
 
 
Нагружены по полной,
Но в этом есть резон.
В пустыне этой горной,
Где ты – там гарнизон.
 

–

 
На войне Афганской без подвоза
Армия не сможет обойтись,
Но колонне каждый раз угроза.
В целости доехать – покрутись.
 
 
Мы крутились, словно белки в шаре.
Мокрые от чуба до носок.
Баню принимали в Кандагаре.
Спать потом ложились на часок.
 
 
Рейс порожний он немного легче.
Дырки затыкать не надо нам.
Взрывом бензовоз не искалечит,
Когда полный – все разносит в хлам.
 
 
С Кушки до Шинданда как прогулка,
Но потом бетонка в Кандагар.
Подвывают двигатели гулко.
Мы готовы отразить удар.
 
 
«Элеватор», танк подбитый, площадь.
По одной машине – жми на газ.
Ветер за стеклом флажок полощет.
Ну давай, водила, ждут ведь нас.
 
 
Сорок рейсов, сорок раз обстрелы.
Чопик в дырку и давай вперед.
Страшно, но идешь, ты значит смелый.
И тебя победа точно ждет.
 
 
Перед дембелем я сосчитал все дырки.
Бог ты мой – сто восемьдесят их.
Сменщику сказал без подковырки:
«Наготовь затычек ты сухих.
 
 
И давай дави на газ до пола.
Ох как много здесь тебе рулить.
Помни, что тебя живым ждут дома.
И поэтому обязан ты дожить».
 

–

 
Прошли Герат, а дальше Кушка,
Но расслабляться рано нам.
Горы, стреляющей макушка,
Задаст работу пацанам.
 
 
Уходим мы, но напоследок,
Душара даст смертельный бой.
В газетах не найдем заметок,
Как выходили мы с тобой.
 
 
Но никогда мы не забудем
Шинданд, Гиришки, Кандагар.
И собираясь, молча будем,
Гасить в душе войны пожар.
 
 
Наш первый тост за встречу грянет.
Живые, слава Богу, мы…
Он души наши исцеляет,
Чтоб больше не было войны.
 
 
Родителям второй поднимем.
Им было тоже тяжело.
Молитвы слезные творили,
И горе мимо нас прошло.
 
 
Но третий выпьем за погибших,
Кого «тюльпан» увез домой.
В бою поблажек не просивших,
Пожертвовав за нас собой.
 
 
Вступив в пределы государства,
Екатерининским крестом,
Простим афганское коварство,
Творя движение перстом.
 

–

Прапорщик Владимир Карпухин

18 февраля 2018 г. в Шклове выступаю с «Каскадом» со своей песней «За Серегу». Песня в память о Сергее Лустенкове из Могилева, погиб в Афгане в 1986. В Зале родные Сергея и генерал Громов Б.В. (из личного архива Владимира Карпухина)

20 марта 1980 года. Шинданд. +35 градусов. Стирка у палатки батареи управления

Виктор Трутнев и Василий Кваша уже постирались в этом корыте. Корыто выдавал старшина БУ прапорщик Дашук, он единственный кто не заболел гепатитом. Форменные рубашки из естественного цвета тогда превращались почти в белые, пока нас не переодели в афганку, да и сапоги перестали носить, даже в вещевой аттестат солнцезащитные очки стали записывать. Когда в СибВО приехал начвещь., спросил: «А это что за очки?» – я его подколол. Говорю: «Теперь будешь мне выдавать постоянно». А в общем жили мы тогда дружно!!!! (из личного архива Владимира Карпухина)

Гимн 28 армейского реактивного полка

(Сформированного в Самарканде, и вошедшего в Афган 24 февраля 1980 года через Кушку. На мотив песни «ПО ДОЛИНАМ И ПО ВЗГОРЬЯМ»).

 
С Самарканда через Кушку,
Шел в Афган армейский полк,
Там где «Грады», «Ураганы»,
В грозных битвах будет толк.
 
 
Припев:
28-цифру знаем,
28-цифру чтим,
Про Москву не забываем,
Мы традиции храним.
 
 
Через горы, перевалы,
Нас ведет гвардеец Бут,
Не проходит и полгода,
Все стволы душманов бьют.
 
 
Припев:
28-цифру знаем,
28-цифру чтим,
Про Москву не забываем,
Мы традиции храним.
 
 
Там где залп дадут машины,
Были горы, станет пыль,
Ведь в полку орлы-мужчины,
И про них мы сложим быль.
 
 
Припев:
28-цифру знаем,
28-цифру чтим,
Про Москву не забываем,
Мы традиции храним.
 
 
Все героями мы были,
Чести, долгу мы верны,
Дух и братство сохранили,
Полка верные сыны.
 
 
Припев:
28-цифру знаем,
28-цифру чтим,
Про Москву не забываем,
Мы традиции храним.
 

–

 
Мне не забыть кровавых скал,
И солнца в знойной вышине,
Где брат мой юный умирал,
Сгорел он молодым в огне.
 
 
Пожар войны всегда жесток.
Нельзя нам это забывать.
Узнали мы, каков Восток,
Как тяжело там умирать.
 
 
Вдали от дома и родных,
Вдали от Родины своей,
Среди обычаев чужих,
Погибло много сыновей.
 
 
Моя страна их погнала
Свои законы утверждать.
Неужто Родина мала,
И матери устали ждать.
 
 
Своих детей им только жаль
У государства ж боли нет.
На сердце у меня печаль,
Я много лет ищу ответ.
 
 
Зачем, за что нести мне крест,
Не в силах я в глаза смотреть,
Всех не дождавшихся невест,
Которым никогда не петь.
 
 
На свадьбах собственных своих,
Им никогда не танцевать,
Лежит в земле ее жених,
Слезам, увы, не высыхать.
 
 
Мне не забыть кровавых скал,
И солнца в знойной вышине,
Где брат мой юный умирал,
Сгорел он молодым в огне.
 

–

 
Я прошу, возвращайтесь ребята,
Я прошу, возвращайтесь скорей,
Перед Вами страна виновата,
Не увидеть мне лучших друзей.
 
 
Не сказать им, что все отгремело,
Плохо мне, хоть ты криком кричи,
С той поры, все в душе помертвело,
Только совесть моя не молчит.
 
 
Я живу, за себя, за Серегу,
Я люблю за себя, за него,
Жаль увидел он в жизни немного,
Под Кабулом убило его.
 
 
На дороге, ведущей к Союзу,
Много крови, со звездами стел,
Мы вернулись домой с тяжким грузом,
Помню я, как Серега хотел.
 
 
Возвратиться в село, где родился,
Пробежать по росе босиком,
Родниковой водою напиться,
Он бы шел через горы пешком.
 
 
Вот вернулся, но дома не рады,
Мать осталась на свете одна,
Вместо сына, коробка с наградой,
Ну зачем ей, скажи, ордена?
 

–

 
Нас Афган породнил, напоследок была его воля,
Мы всегда узнаем, тех, кто с нами в горах побывал,
Наше сердце заходится часто щемящею болью,
За ребят, что домой не вернулись, за речкой упав.
 
 
Отгремели бои, возвратились домой мы по хатам,
Снится ночью война, от нее не уйти никуда,
Наши души болят, в чем же мы, в чем же мы виноваты,
Что на долю нам выпала злая такая судьба.
 
 
Сколько песен не спето и сколько веков не прожито,
Стало в мире светлее от седеющих женских волос,
За какие грехи поколенье младое убито,
Наши матери неба и солнца не видят от слез.
 

–

 
Закружилась земля, и ушла из под ног,
Друг упал не успев, вслух сказать нам о смерти,
Сколько пройдено этих, пыльных дорог,
Что нам не было страшно, прошу вас не верьте.
 
 
Мы боялись остаться без патронов в горах,
Мы боялись остаться без воды и без хлеба,
Но страшней было, если брат убит на глазах,
Вот тогда и темнело афганское небо.
 
 
Наши души взлетали высоко к небесам,
Возвращались на миг до родного порога,
И звучат до сих пор всех друзей голоса,
Вот тогда я и начал разговаривать с Богом.
 
 
Знаю я, никогда, нам прощенья не будет,
Мы виновны, что вызвали всполохи гроз,
От нас Родина даже отвернется, забудет,
И утонем мы все в этом море из слез.
 
 
Я проснусь – тишина, и не бьют пулеметы,
На листе излагаю простые слова,
Друг к словам сочинил этой музыки ноты,
Что б она по земле, среди нас поплыла.
 

–

 
Кровавые даты в истории нашей,
Их было так много, и будут еще,
Отмечены кровью юности павшей,
Подставившей ноше тяжелой плечо.
 
 
Мне больно Вас видеть, безногих, безруких,
И вас, не увидевших утром рассвет,
Давайте афганцы, возьмемся за руки,
И здесь перед камнем дадим им обет.
 
 
Что мы не забудем всех тех, кто остался,
В горах за последней чертой,
И тех, кто упал там, и не поднялся,
«Тюльпанами» прибыл домой.
 
 
Мы слез не стыдимся, нам горько все видеть,
Я только прошу об одном,
Их светлую память сберечь, не обидеть,
Всех тех, кто сожжен был огнем.
 

–