Текст книги "Постфилософия. Три парадигмы в истории мысли"

Автор книги: Александр Дугин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 46 (всего у книги 52 страниц)

Метаморфозы Радикального Субъекта I: слияние с духовным субъектом в премодерне

Давайте соотнесем Радикальный Субъект, косвенно заявляющий о себе на швах парадигм, с представлениями о субъекте в различных парадигмах.

Представления о субъекте вполне можно связать с фазами открытия и закрытия Яйца Мира. Духовный субъект (в индуизме это «атман») мыслится как система, открытая сверху.В этой картине не существует замкнутой черепной коробки, то есть той части, которая отделяет мозг человека от божественных энергий. Интересно, что в древних захоронениях часто находят людей с ритуально пробитыми черепами именно на затылке. Это свидетельствует о том, что в Древности инициатическая идея о необходимости открыть верхнюю часть черепа так, чтобы она не мешала проникновению небесных лучей, воплощалась на практике. Далеким отголоском этого древнего ритуала стало выстрижение цезуры католическим монахом. Сюда же относится и обряд ношения иудеями кипы (ермолки), а мусульманами – тюбетейки или чалмы. Обрядовое отношение к макушке черепа выражает почтение перед лучами, идущими от Первоначала, из метафизических областей, превышающих Яйцо Мира. Символизм покрытия или открытия головы в христианстве, с одной стороны, и иудаизме и исламе, с другой, формально противоположен, но сводится к одному и тому же древнейшему представлению об особом значении «открытости» черепа (как человеческого аналога «Яйца Мира»).

Духовный субъект в парадигме премодерна (особенно в манифестационизме) открыт сверху, и существует нить («сутраттма», на санскрите), которая связывает человеческий дух (субъекта) с Первоначалом, лежащим по ту сторону космического Яйца. Радикальный Субъект в такой парадигме фактически неотличимот открытого духовного субъекта, практически совпадает с ним или, точнее, скрыт за ним, внутри него.

В этом состоянии его чрезвычайно трудно ухватить, так как рассмотрение богочеловеческого субъекта в парадигме премодерна уводит нас напрямую к высшим нетварным областям, и мы «пролетаем» странную и тонкую инстанцию, которую мы определяем как Радикального Субъекта. Здесь Радикальный Субъект равномерно разлит по парадигме и фактически сплавлен с духовным субъектом. Он невыделяем и неотличим от него, он соприсутствует самой стихии райского богочеловечества и растворен в ней, как соль в воде – когда не понятно, где молекула соли, а где молекула воды. Он нефиксируем, он не имеет топоса, а поскольку парадигма премодерна инсталлирует свое представление о духовном субъекте, и Радикальный Субъект ничего по своей природе против этого духовного субъекта не имеет,он соприсутствует с ним и внутри него как не необходимая и не проявленная возможность, как внутренняя камера, до которой не доходят руки, как карман в комбинезоне, в который никто ничего не кладет и ничего оттуда не достает, в силу его ненужности – остальных карманов хватает. Радикальный Субъект в парадигме премодерна – это практически неощутимая, необязательная, прозрачнаяинстанция, которая в целом созвучна с духовной субъектностью, резонирует с ней, благожелательно и уютно чувствуя себя в условиях, когда череп открыт к надмирным лучам Первоначала.

Когда мы рассматриваем антропологию мира Традиции, мы не видим Радикального Субъекта, мы видим духовный субъект. Радикальный Субъект за ним просто исчезает, никак не давая о себе знать.

Метаморфозы Радикального Субъекта II: эмиграция на периферию человеческого в модерне

При наступлении парадигмы модерна, когда субъект переходит от духовного и открытого к узко человеческому (гуманистическому) субъекту, от богочеловечества к человечеству, рождается автономный индивидуум.Это человек, совершенно специфически закрытый сверху и (пока ещё) снизу. Такое антропологическое состояние представляет собой полный аналог закрытия Яйца Мира сверху. Человек есть только он сам, его субъектность (на сей раз в строго картезианском смысле) означает только себя саму и определяется через мышление. Обратите внимание на символизм закрытого черепа и автономного мышления. Мысли человека никуда не уходят из его головы, они не взаимодействуют с энергиями Первоначала, циркулируя по замкнутому кругу.

Здесь Радикальный Субъект меняет свое отношение к человеку.Он перемещается на периферию человеческого.Он еще не выделен как таковой из человеческого вида, сохраняет связи с человечеством, но принадлежит к сфере того, что называется «маргинализмом», «нонконформизмом» или «революционным подпольем», в широком смысле. Следы Радикального Субъекта в эпоху модерна можно обнаружить в закрытых эзотерических орденах, в экстремистских политических организациях, среди нонконформистов, художников, людей искусства, среди одиноких гениев и денди – одним словом, среди тех, кто находится на краю общества. Ницше говорил, что «предвидит тот момент, когда последний благородный человек станет нижайшим «чандалой», «неприкасаемым».

Но в буйстве последних аристократов, типа маркиза де Сада, в бешенстве радикальных философов и поэтов, типа Рэмбо, Лотреамона, Малларме, Батайя, в политических экстремистах (как левого, так и правого толка), в крайних социалистических, монархических или фашистских ячейках, среди художников и писателей авангардного направления, для которых «статус кво» отвратительно и неприемлемо, на периферии общества, среди контрэлиты можно увидеть далёкий отблеск Радикального Субъекта, который не столько клонит к чему-то конкретному, сколько пребывает в том пространстве радикального несогласия, где он только и может находиться.

Программа Радикального Субъекта в закрытом Яйце Мира не имеет ясной концептуальной структуры. Пребывая в революции (или контрреволюции), он свидетельствует скорее о своем великом отвращении, нежели выступает с конкретными предложениями. Обратите внимание, как легко экстремист Савинков в «Коне бледном» и в «Коне вороном» меняет свои политические опции. То он за коммунистов, то за эсеров, затем он за фашистов, а позднее он опять готов быть за коммунистов. Однако некоторые обертона мыслей, текстов, галлюцинаций и дел Савинкова, Малапарте, Лотреамона, Батайя, Юнгера, Селина свидетельствуют, что где-то на самом далёком контуре, в предельном удалении от истеблишмента, от центра, на периферии культуры, политической жизни, в революционных ячейках, которые ведут обреченную борьбу неизвестно за что и против всего, живут искры сверхчеловека,революционера без политической программы, ниспровергающего модерн, но не призывающего и к реставрации. Мы снова здесь сталкиваемся с ницшеанским сверхчеловечеством, которое побеждает Бога и ничто, но не параллельно и не последовательно, а одновременно.Это радикальное свехчеловечество бросает вызов человеческому архетипу, от которого начинает последовательно и планомерно дистанцироваться.

Логика автономного индивидуума у сверхчеловека становится сверхлогикой сверхавтономного сверхиндивидуума.В научном и академическом смысле судьба Ницше – это судьба профессора-неудачника на предельной периферии академического мира. Этот человек рассказывает двум-трем спящим студентам гениальные прозрения о пантерах, о звездах внутри, о вечном возвращении, о метафизике танца, о Вагнере и Визе – и всё это проваливается в кромешную чёрную пустоту при фундаментальном непонимании ни друзьями (которых почти не было), ни противниками (у Ницше не было даже противников! – таким законченным придурком и ничтожеством его считали при жизни). Его судьба – образчик мышления на крайней периферии человечества.Одной ногой он уже стоял где-то по ту сторону, в мирах Диониса, в делириуме плачущей по нему клиники, но, с другой– всё же периодически умудрялся сообщить горстке не-разбежавшихся от его экстравагантности студентов, великие истины о том, как всё обстоит на самом деле.

Радикальный Субъект в модерне отходит от центрального субъекта, от субъекта-нормы на самую далёкую дистанцию. Он есть собирательный субъект революции, оппозиции, отвержения; субъект, который говорит «нет» модерну – субъекту модерна, объекту модерна, модерну как парадигме.

Метаморфозы Радикального Субъекта III: разрыв с человечеством

На следующем этапе, в период постмодерна, происходит новая метаморфоза Радикального Субъекта. Здесь Радикальный Субъект вообще прощается с человеческим архетипом, то есть с субъектностью гуманистического периода. Здесь в полной мере начинает действовать формула Ницше: «Сверхчеловек– это не человек».Радикальный Субъект не находится ни в центре человеческого (как в премодерне), ни на периферии человеческого (как в модерне). Он не солидарен с открытым субъектом премодерна, но и не противостоит более закрытому субъекту модерна. Он окончательно разрывает все связи с субъектом как таковым. В постмодерне Радикальный Субъект не субъект вообще.

Но одновременно с этой субъектностью прощается и уже знакомая нам ризома. Человек стал человеко-экраном, делёзовской человеко-кошкой. (Односекундная эстрадная звезда Маша Ржевская пропела важный манифест постчеловечества – «Когда я стану кошкой». На самом деле, она уже стала кошкой, капризно-уютным писком протекающей сквозь пальцы плоти в механических клещах электрического шоу-бизнеса. Все люди постмодерна уже давно стали кошками: им остались «воробьи», «крошки», «стеклышки» – расколотые и разрозненные фрагменты экзистенции, полностью оторвавшиеся от индивидуума).

В постмодерне происходит сложный разрыв антропологической сферы, в результате которого обнаруживаются две фигуры – ризома и Радикальный Субъект, запредельные по отношению к субъекту и человеку.

Из последних людей возникают, вываливаются, вылупляются постлюди: подчеловеческие ризомные массы, мировая сингулярность множеств, о которых пишут Майкл Хардт и Тони Негри в «Империи». Постлюди, сращенные с компьютерами, с датчиками, цифровыми процессорами, киборги «нового мирового порядка». С другой стороны, впервые Радикальный Субъект, который в эпоху богочеловечества был неотделим от тайных глубин человеческого архетипа, покидает свою клетку, своё прибежище, свою форму.

Сверхчеловек (Радикальный Субъект) окончательно обнаруживает свое наличие, выглядывает из-за маски субъекта (в широком смысле– как открытого, так и закрытого) в тот момент, когда происходит последняя смена парадигм.

Дифференцированный человек в традиционализме и марксизме

Здесь мы подходим к самому важному: когда кончается премодерн, Радикальный Субъект, ранее практически тождественный обычному (открытому) богочеловеческому субъекту, впервые обозначает себя через то, что открытый субъект кончается, а он– нет.Всё изменяется, а он – нет.Всё подвергается воздействию новой инсталлированной парадигмы, а он – нет.Он продолжает быть тем, кем он был раньше как ни в чем ни бывало.Тем самым он впервые даёт знать, что власть парадигм не абсолютна.

Теперь мы его уже отдаленно обнаруживаем, уже можем как-то заметить... Хотя его еще очень сложно поймать, схватить, идентифицировать, локализовать... Для этого надо будет разгрести завалы нонконформистского маргиналитета, где – помимо собственно Радикального Субъекта – было собрано очень много всякой сволочи, но мы уже начинаем нащупывать то социальное, психологическое, эстетическое, философское пространство, где нам надо его искать.

Парадигмы перемалывают всё.И парадигма модерна перемолола всю парадигму премодерна, а то, что не перемолола, то перемелет, да и неважно, перемелет ли она всех мусульман, христиан или не перемелет. Лучше бы попыталась это сделать. Потому что, если перемелет, то докажет, что никакие это не христиане, не мусульмане, а просто сурки, которые находятся под гипнозом той или иной матричной системы. А вот Радикального Субъекта перемолоть не может ничто, потому что он от этих парадигм фундаментально и принципиально свободен.

Традиционализм демонстрирует возможность оперировать с парадигмой достаточно свободно. В рамках модерна, в его сердце, выбрать парадигму Традиции в качестве полноценной волевой альтернативы, может только очень специальное существо. Это не просто нонконформизм, это посягательство на всевластие парадигмы. А если продолжить, то не просто на всевластие парадигмы, но на всевластие всех парадигм.

Но в этом отношении и Маркс является показательным явлением, поскольку он попытался через свой критический метод осмыслить темную машинерию капиталистического мира,осмыслить какустроена парадигма модерна, с глубокой внутренней уверенностью, что в её основе лежит какой-то подвох.Это огромная вещь. И это во многом ему удалось, отсюда и притягательность марксизма. Марксисты и позже большевики понимали всё значение борьбы идей, а также необходимость выведения «нового человека».Личность «профессионального революционера» и так несёт в себе некоторые героические и сверхчеловеческие черты. В социалистическом обществе планировалось (через повышение «сознательности»!) воспитать кардинально новых людей, в которых отсутствовала бы классовая предопределенность. При этом наиболее радикальные марксисты бросали вызов самой «буржуазной антропологии», и в некоторых случаях (военный коммунизм в Советской России, годы правления Пол Пота и Янг Сари в Камбодже) искоренение буржуазии как класса приводило к систематическому геноциду. В мистерии уничтожения старого человечества должно было родиться, созреть и закалиться новое существо.

Критика современного мира традиционалистами, хотя и не столь развита, популярна, логически и «схоластически» обоснована, на самом деле, не менее, а более фундаментальна, нежели марксизм. Неслучайно Рене Алле в своей статье сравнивает Генона с Марксом. Казалось бы, совершенно разные фигуры. Но они, действительно, близки в том, что и тот и другой вскрывают искусственную природу парадигмы модерна, причем, Маркс частично, а Генон – абсолютно. Генон еще больший революционер, чем Маркс. Он говорит: «Коллеги, мы имеем дело с парадигмой, матрицей; нам запустили ложную программу, а сейчас мы запустим другую». И запускает эту другую парадигму в форме традиционализма. Причём это программное обеспечение с «открытым кодом». Генон не просто описывает Традицию, но и показывает, как она устроена, даёт её чертежи.

Здесь интересен не столько даже сам традиционализм, сколько способность какого-то существа, находящегося в самом ядре модерна, в сытой буржуазной Франции начала XX века, радикально «послать к чёртовой матери» всю парадигму модерна и заявить о своей верности парадигме премодерна – экстравагантной, нелепой, невменяемой, категорически неприемлемой в то время всеми социальными секторами без исключения. Отсюда вытекает колоссальный революционный потенциалРене Генона.

Не менее революционен и потенциал барона Юлиуса Эволы, что совсем откровенно проявляется в книге «Caval-care il tigro» («Оседлать тигра»), где он описывает феноменологию того, что мы называем «Радикальным Субъектом», феноменологию человека, абсолютно не принадлежащего миру современности, который, находясь на периферии (или даже в центре этого мира), – демонстрирует свою полную независимость от его суггестий.

В книге «Оседлать тигра» («Cavalcare il tigro») Эвола откровенно говорит: «Не надо нам возврата ни к какой традиции», и утверждает концепцию дифференцированного человека(l'uomo differenziato) – обособленной личности, достаточно близкую к концепции Радикального Субъекта. По меньшей мере, в эту дифференцированную личность – в форму традиционалиста без традиции,отвергающего парадигму современности, утверждающего парадигму премодерна, но не являющегося суггестивно загипнотизированным ни той, ни другой парадигмой – облечен Радикальный Субъект.

Для нас чрезвычайно важно, что традиционалисты в стиле Эволы или дифференцированные люди, о которых он пишет и которых крайне сложно встретить в настоящем, на самом деле, не являются инерциальными носителями премодерна.

Бессознательных носителей инерциального премодерна, проступающего сквозь модерн и живущего в модерне, сколько угодно. Мы сами, наши родственники, люди восточного мира, Японии, России, и даже множество западных людей являют собой частичных представителей Традиции. Всякий, кто пока еще видит сны, читает сказки, испытывает чувства, способен созерцать образы – уже аффектирован традицией. Есть к тому же мифологическая структурализация нашего бессознательного, архетипы, гены. Нет ничего странного в том, что в современном мире есть всплески Традиции, более того, современный мир сам по себе достаточно локален. Несмотря на универсализм и силу гипноза своей парадигмы, он аффектирует, как правило, только рациональную часть, бессознательная же часть (представляющая собой прямое наследие премодерна) только покорежена, но не уничтожена, не изжита парадигмой современности. Это как раз понятно, и не представляет большого интереса для нас в данном случае.

Дифференцированным является не тот обычный человек, который имеет в себе инерциалъные элементы Традиции, а тот, кто способен оперировать с парадигмами, тот, кто прекрасно понимает модерн, кто понимает модерн как парадигму, кто прекрасно понимает Традицию как парадигму, и кто способен с этими парадигмами быть, манипулировать, иметь дело.Вот кто такой дифференцированный человек, обособленная личность.

Это никоим образом не человек, просто проспавший факт, что парадигмы сменились. А ведь большинство людей просто спит и не подозревает, что происходит в самых основных узлах бытия – и самое главное, что происходит в метапарадигмальном пространстве и развивается в метапарадигмальном времени. А тот, чье сознание спит, никого не интересует, и этим сном даёт право тем, кто проснулся, обращаться с ними как с объектом. Это понимают все вменяемые существа: ведь «самые страшные войны ведутся в духе людей»(как говорил Артюр Рэмбо).

Консервативная Революция

Еще одно показательное направление, хронологически связанное с эпохой модерна и близкое к кругу общения Эволы – движение Консервативной Революции, Konservative Revolution в Германии. Это интеллектуально-политическое течение косвенно, но очень тонко резонирует с той проблематикой, о которой мы сегодня говорим. К нему принадлежали и Мартин Хайдеггер с его колоссальными реконструкциями фундаментальной онтологии, и Артур Мюллер ван ден Брук с его концепцией «Третьей Империи» в метафизическом и социально-политическом смысле, и Эрнст Юнгер с его теорией «Труженика», и Освальд Шпенглер со знаменитой эпохальной книгой «Закат Европы, и крупнейший юрист XX века Карл Шмитт, и десятки других громких имен.

«Консервативная Революция» ставила в центре внимания ницшеанскую проблематику и вдохновлялась во многом вектором «сверхчеловека» – идеей свободы от модерна без прямого возврата в премодерн.Это была группа дифференцированных людей, революционных денди, как правило, крайне правых аристократических взглядов, которые шли в революцию не от недовольства внешними условиями своего существования, но оттого, что они были победителями Бога и ничто.Их не устраивало простое инерциальное продолжение парадигмы премодерна и, одновременно, они никаких иллюзий относительно модерна не испытывали.

Вспомним, что Радикальный Субъект находится в эпоху модерна на периферии человеческого. Логично поэтому, что и большинство мыслителей, публицистов, философов и политических деятелей Консервативной Революции находились на периферии мейнстрима. Пример Эволы показателен: он был на периферии в эпоху фашистской Италии (из-за его антикатолических экстравагантных взглядов), потом был изгоем в послевоенной демократической Италии (из-за его «фашизма»), а в дофашистской Италии он тоже был на периферии, хотя тогда он был совсем молодым и принадлежал к кружку дадаистов (причём рисовал замечательные картины, которые на своих выставках рекомендовал зрителям созерцать, обязательно приплясывая джигу или чарльстон). Несколько полотен Эволы до сих пор можно увидеть в римском «Музее изящных искусств». Он также писал дадаистские стихи, дружил с Тристаном Царой. Всю жизнь он прожил маргиналом при всех режимах, а был одним из глубочайших мыслителей XX века. Генона же при жизни, кажется, вообще никто не знал, кроме горстки последователей и оккультистов. Другие деятели Консервативной Революции тоже умудрялись проходить мимо всех кормушек и хлебных мест, и даже когда их идеи (пусть и относительно и на время) побеждали, их опять уносило во «внутреннюю эмиграцию». Таково было их аристократическое предназначение, судьба Радикального Субъекта в эпоху модерна.