Текст книги "Руда"

Автор книги: Александр Бармин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 27 страниц)

ПОХОДЯШИНУ НЕ СПИТСЯ

Собака начала волноваться еще с вечера. Она убегала на высокий берег Ваграна и смотрела оттуда вдаль, на лесные просторы, повизгивала, даже лаяла, хотя обычно голос подавала только на охоте.

– Что с тобой, Липка? – спросил Егор, выйдя из избушки. – Кого ты причуяла?

Липка терлась о Егоровы сапоги и то отбегала высокими прыжками, то возвращалась. Явно просила о чем-то.

– Скажи по-человечески, тогда сделаю, что хочешь, – наставительно сказал Егор. – А так я тебе не отгадчик.

Он устал за день. Пользуясь тем, что дожди, лившие последний месяц, прекратились, Егор ежедневно ходил на поиск. По речке Колонге он повстречал выходы хорошей железной руды; их и раскапывал. А так как ночевать в лесу не хотелось, то приходилось дважды в день переваливать крутую гору – туда и обратно.

Ночь прошла спокойно. Липка ночью не лаяла.

На рассвете Егор поднялся потихоньку, чтобы не разбудить Лизу, взял котомку, лопату и вышел из избы. Утро было чудесное, с прозрачным воздухом, со свежими запахами отцветающих трав и хвойного леса, с непонятными, как в сказке, далекими голосами, – может быть, эхо водопадов, может, – лебединые крики или зов оленей.

Липка примчалась, кинулась в ноги Егору, звала его куда-то.

– Всё не успокоилась, Липка?.. Может, это Кузя с Андреем Трифонычем идут, а?

При слове «Кузя» Липка радостно залаяла.

– Ну, беги тогда, разузнай толком.

Собака только и ждала этого разрешения. Заложила хвост кольцом на спину и мигом исчезла в высокой траве.

Егор раздумал уходить на поиск. Сегодня кто-то придет, уж это верно – по собаке видно. И не Чумпин. Тот частый гость, его Липка спокойно встречает. Или Кузя или вовсе ей незнакомый человек.

Егор занялся колкой дров, – их много понадобится на зиму. Стволы соснового сухостоя спущены с горы к избе еще по снегу. Егор раскраивал бревна вдоль топором и думал: «А неохота же оставаться здесь на зиму. Сейчас оно славно, и с поисками минералов не заскучаешь. А как засыплет всё снегом, – ой, тоскливо будет без книг, без новых людей! Это Кузе, лешаку, нипочем безлюдье, охотиться станет, ему лес всегда в радость, а я так не смогу…»

Мокрая, запыхавшаяся вернулась Липка. Она прыгала перед Егором и будто предлагала: «Да обнюхай же меня скорее! Тогда поймешь, чья рука меня гладила, кто к нам идет!» Но Егор и так догадался по радостному возбуждению собаки:

– С Андреем ли он, хозяин-то твой?.. Эх, Липушка, животина бессловесная! Самое-то главное и не мажешь рассказать.

Воткнул топор и пошел на прибрежный утес, откуда дальше видно. Липка опять умчалась вперед, стрелой летит по кручам, всё меньше и меньше делается… Вот, верно, повстречала: что за человек там, – еще не различить отсюда, но по тому, как подпрыгивает на месте белое пятнышко, понятно – ласкается. Пошли… Кажется, один человек… Ну да, – один. Не удалось, значит, Андрея выручить!..

Кузя пришел один.

– Что, охотник? Опять сорвалось? – горестно вскрикнул Егор.

– Пошто сорвалось? Нет. Всё ладно. – Кузя, пытаясь улыбнуться, показал белейшие зубы и сощурил глаза.

– Где же Андрей Трифоныч?

– Не так чтоб далеко… Речка Калья есть… – Кузя махнул рукой в ту сторону, откуда пришел. – Там он остался.

– Итти не может? – опять встревожился Егор. – Болен, что ли?

– Не… Сперва-то, верно, хворый был, дух запирало, всё за грудь хватался. А потом оздоровел, шел, как слона. [78]78
  Слона, или слон– здесь имеется в виду бродячий крупный зверь (лось, медведь). Отсюда глагол – слоняться.


[Закрыть]Только камни выламывал, да еще вот… ну, песок перемывал на дерне пошто-то.

– А-а!.. – Егор расхохотался. – Вон чего! Неуемная душа! Природный искатель Андрей Трифоныч. Как на волю попал, так опять за свое. И на Калье из-за того задержался?

– Ага, моет.

– До дому, до жены малость не дошел, поиском занялся! Скажи кому – не поверят. Знаю, знаю, за что он зацепился… Ну, и то ладно! Молодец же ты, Кузя!

– Брусок мне надо, – оглядевшись по сторонам, сказал охотник. – Там он? В избе?

И стал смущенно объяснять:

– Нож затупился… Он моим ножом дерн резал. Во, гляди, совсем тупой стал.

Кузя даже показал на бревне, какой тупой стал нож. Нож резал, как бритва. Но Кузя всё-таки пошел в избу за бруском.

Вышел через минуту – просиявший, успокоенный: ему только и надо было увидеть Лизу. Обхватив обеими руками льнувшую к хозяину Липку, Кузя таскал собаку по траве – изображал медведя…

– Лизавета! – заорал Егор. – Вставай, пеки пироги!

Вышла ясноглазая Лиза, обрадовалась Кузе, про Андрея ничего не спросила.

– Да ты понимаешь, кто сегодня придет? – добивался Егор. – Андрей твой придет!

Лиза весело смеется: она любит хорошие новости. Она испечет пирог с груздями и с соленой лосятиной.

– А ну тебя! Добрая жена уж напричиталась бы вдосталь, а она зубы скалит, – будто ей каждый день такое счастье… Кузя, ты куда засобирался?

– Надо же Андрея Трифоныча довести.

– Зачем тогда приходить было? Сам ты слона хорошая! За Андреем я схожу. Отдыхай.

– Не найдешь, Егор.

– Калью я знаю, бывал. А найти Липка поможет. Айда, Липушка, – бери Кузин след и веди.

По-мансийски «каль» – «береза». Выходит: Калья – Березовая речка. И верно, березы тут много, но еще больше ивы, и живут тут водяные звери бобры, которые кормятся ивовой корой. Кальинское бобровое стадо считается у охотников манси заповедным. Бобры непуганные, и Егор не раз видал их за работой.

Слышно, как падает вода с бобровой плотины. После дождей воды в речке много, вода идет и с лотка и прямо через край. Хитроумные звери! – какую постройку возвели. Плотина им нужна, чтобы по глубокой воде сплавлять ивовые сучья от «порубки» к жилищам, чтобы вода покрывала нижние входы в норы. Запасы еды они держат под водой, – чтобы всегда были свежие ветки. Но почему они не расширили лоток-водослив? Они, говорят, умеют это делать.

Вот и бобровая «порубка»; на ней белеют свежие пеньки, лежат стволы, очищенные от сучьев, «распиленные» острыми зубами на части.

На воде и на берегу сегодня не видно ни одного бобра, не слышно шлепанья их широких хвостов. Липка вопросительно оглядывается на Егора.

– Это их Андрей, поди, распугал, – объяснил ей Егор. – Значит, близко он где-нибудь. Ищи Андрея, Липка!

Собака повела дальше, еще выше по течению Кальи. За протокой на песчаном бугре Егор увидел Андрея, – рудоискатель вытрясал дернины на хорошо знакомое Егору промывочное устройство. Изменился Андрей Трифоныч, сильно изменился! Постарел и подсох. Какой раньше богатырь был!.. Согнулся в спине, совсем белый стал… Сила-то, видать, еще осталась: вон как дернины кидает!

– Знаю, что ты ищешь, Андрей Трифоныч! – заговорил вместо приветствия Егор, подходя к Дробинину.

Рудоискатель быстро обернулся, выпрямился, приложил ладонь к уху. Он был заметно смущен неожиданным приходом Егора, которого, однако, узнал сразу:

– Никак Егор?.. А я тут пробу делаю. Смотрю, нет ли чего доброго в ваших местах. Железнячок должен быть подходящий…

– Да чего уж! Золото намываешь? Так ведь?

Дробинин строго посмотрел на Егора и промолчал.

– Я твой ученик, Андрей Трифоныч, твой, можно сказать, крестник. Смывкой ни одну руду не ищут, – только самородное золото да еще самоцветы.

– Врешь, оловянную руду тоже можно из песка мыть.

– Не знал. Оловянной я и в глаза еще не видывал.

– Ну, а… Ну, а золото?.. Находил?

– Два раза.

– Не в руде? Песошное?

– Да.

Дробинин задумался. Потом спросил подозрительно:

– Случаем, поди, натыкался?

– Конечно, первый раз случай помог. А как стал с ковшом ходить, – глаз наметался. Различаю всё-таки пески. Вот этот не стал бы мыть.

Он показал на работу Дробинина. Рудоискатель сердито качнул кустиками седых бровей.

– По каким приметам этот песок порочишь?

– Толком сказать еще не умею, больше чую. Какой-то он рыхлый, связи в нем мало. Золото, оно в глине вязнет. В шурфе на Сватье в богатый слой лопата не идет, гнется, – только названье, что песок: мясника [79]79
  Мясника– тяжелая липкая глина.


[Закрыть]чистая. И еще примета: галечки здесь серые, как мутная вода, а надо, чтоб галечки были сжелта-белые и будто со ржавчиной, с такими пятнышками.

– Вот такие? – Андрей достал из кармана горсть камешков, выбрал из них два и показал Егору.

– Да, да, да!.. Такие – самая верная примета. Эти где взял, Андрей Трифоныч?

– Далеко отсюда, на Какве. Вода одолела, не дала до настоящего слоя дорыться.

– И здесь вода – главная беда. Аршина два углубился – уж не шурф, а колодец. А если до другого дня оставишь, – и не отчерпать. Вот мне ковш и помогал: им быстро пробу можно сделать, раз-раз – и видно, чего песок стоит.

– От кого про ковш узнал?

– Сам.

– Ишь ты.

Два рудоискателя, старый и молодой, в беседе забыли обо всем на свете, кроме руд. Потом они пошли смотреть выход медной сини. Это было почти по пути: крюку не больше пяти верст. Вечер застал их всё еще далеко от дома: на колчеданном месторождении, в споре о том, как лучше задать шурфы, чтобы подсечь руду в самом богатом месте.

– Андрей Трифоныч! – спохватился Егор: – Время позднее, надо бы домой итти, да до темноты не успеем. Давай уж, ино, костерок разводить. Здесь переночуем.

У огонька, поворачивая над углями рыжик на палочке, Егор вздохнул.

– Эх, дома пироги ждут!.. Прости дурака, Андрей Трифоныч! Чем бы сразу на отдых вести, я тебя по горам закружил.

– Чего там… дело привычное. После ка торги мне всё мило. Еще на волю не нарадовался. Лес вот взять – ровно бы и на Благодати те же сосны растут, а эти как-то приветнее.

– И мне так же было, когда я из Тагила утек, Век помнить буду. Да ведь, Андрей Трифоныч, – человек не медведь. Одной звериной воли ему мало: так бы все по лесам разбежались. Есть, видно, еще что-то, посильнее.

– Известно что.

– Что?

– Совесть.

– А верно… Вот ты, наприклад, Андрей Трифоныч. Давно мог себе волю достать: объявил бы в казну ту заповедную копь.

– Я что… Вот Кузьма пошел меня выручать, а ведь вместо того сам мог угодить на цепь. Или еще взять, – ревдинцы… Рассказывал тебе Кузьма про них?

– Нет, он разве что расскажет, такой чортушко!

– Первейший мастер в Ревде был. Жил, конечно, не богато, но с достатком, – и всё бросил, когда заводский народ восстал. Пошел вместе с народом бунтовать, права искать, попал в главные ответчики, кнутом его избили нещадно и в каторгу навечно отдали. За что воли лишился? За волю! Вот как оно оборачивается. И не пожалеет о том никогда, потому что в нем совесть жива.

– Так он и сейчас страдает на каторге?

– Ушел. Кузьма же ему и еще троим помог сбежать. С нами шли, потом свернули на Чусовую.

– Их бы сюда, здесь спокойно.

– Не хотят они покоя. Злоба у них большая на Демидова и господ дворян. Будут огонь раздувать…

– Какой огонь?

– Тот, что при Степане Разине пожаром горел.

* * *

В полдень на следующий день рудоискатели подходили к жилью на Вагране. Кузя поставил избушку так, что ее и поляну перед ней можно увидеть, только подойдя вплоть. Когда Егор с Андреем обогнули утесы, им открылась неожиданная картина: живая рощица оленьих рогов, груда тюков и манси, разгружавшие нарты.

– Еще гости! Походяшин приехал, – сразу догадался Егор.

Походяшин приехал незадолго до прихода рудоискателей – на полозьях по летней дороге – и как раз вручал Лизе свои подарки: утюг, ухват, две сковородки и большое зеркало, в котором сразу всё лицо видно. Знал, чем угодить, – отвыкшая от таких вещей хозяйка не сразу и вспомнила, для чего они служат, но, вспомнив, восхищалась искренне, по-детски.

Лиза стояла с зеркалом в руках, когда в избу вошли Егор с Андреем.

– Здравствуй, Лизавета, – дрогнувшим голосом обратился к жене рудоискатель.

Лиза переменилась в лице, бережно-бережно положила зеркало на стол и подошла к Дробинину, глядя прямо в глаза. Ей еще вчера сказали, что он придет, – но слева Лиза понимала по-своему и едва ли она ждала мужа. Узнать его узнала, и в то же время ее пугали перемены в облике Андрея: будто держала она в руках любимую, но разбитую на куски вещь. Не седина и не морщины скрывали прежнего Андрея, ее покровителя, ее няньку, а новое, горькое выражение, унесенное им с каторги и навсегда ожесточившее его черты.

– Ровно и не узнала, – прогудел Дробинин и ласково коснулся своей тяжелой рукой Лизиной головы. На б о льшую нежность при людях он был не способен.

Лиза неудержимо расплакалась и убежала в угол, за печку.

– Максим Михайлович! Как доехал? – весело приветствовал верхотурца Егор. – Книжки обещанные привез?

– Механику тебе обещал?.. А заслужил ли? – Походяшин, по обыкновению, чувствовал себя, как дома, и было видно, что дорога через страшные Сосьвинские болота не испортила его благодушия. – Слюду, миленький, нашел?

– Слюды не нашел. Зато могу сказать, что и никто здесь слюды не найдет – это раз. А второе: будет слюда для Верхотурья из другого места.

– Значит, будет тебе сегодня же механика. Я книжку Адодурова раздобыл и привез. А как с медной рудой?

Егор отказался отвечать на остальные вопросы, – сказал, что всё расскажет по порядку.

– Мы сейчас, горный совет откроем, – важно заявил он. – Андрей Трифоныч председателем сядет, как первейший на Урале горщик. А я отчет буду давать.

Единственный раз в жизни Егору привелось быть на горном совете в Главном заводов правлении, – это еще при Татищеве, вскоре после того, как ученика рудознатного дела Егора Сунгурова зачислили в штат. И вот сейчас он подумал, что его доклад, пожалуй, со вниманием выслушали бы и на горном совете и даже в столичной берг-коллегии… Однако честолюбия у Егора не было. Он тут же оставил гордые мысли и лукаво улыбался другому: был у него тайный замысел… так, баловство одно.

Открыть «горный совет» немедленно, однако, не пришлось: Походяшину надо было рассчитаться с манси, которые торопились на оленье пастбище, да и голодны все были с дороги, – стали варить обед.

Егор успел перелистать Походяшинский подарок: небольшую книжку в серой коже под названием «Краткое руководство к познанию простых и сложных машин, сочинение для употребления российского юношества». Напечатана книжка в 1738 году в типографии Академии наук в Санкт-Петербурге.

После обеда Егор разложил на столе в избе свои каменные сборы и ландкарту здешних мест, старательно им вычерченную.

– Ты сюда сядь, Максим Михайлович! – рассаживал Егор друзей. – А ты, Андрей Трифоныч, вот сюда, да пока помалкивай, – чуешь?

Минералы переходили из рук Походяшина в руки Дробинина, людей понимающих, строгих в оценках. Егор в душе побаивался их суда. Среди камней не было таких ярких цветом и красивых видом образцов, из каких Егор когда-то составлял в Екатеринбурге коллекцию для столицы, зато тут были такие редкостные и такие разнообразные руды, что, перебрав камни, оба знатока только диву дались. Северный край обещал еще больше рудных богатств, чем их было раскопано на притоках Камы и Исети. Многие минералы и горные породы были новинкой не только для Походяшина, но и для Дробинина.

– Не зря, значит, я лето провел? – скромно спрашивал Егор.

– Ну, ну, на похвалу не напрашивайся, – не красная девица! – Походяшин лучился радостной улыбкой. – За одно лето столько набрать… изрядно, изрядно!.. Вогулы много приносили камней?

– Что-то не поладилось у меня с вогулами: ни один с камнями не приходил.

– Это ты зря, миленький. Всё своим горбом, значит? Надо, надо их приучать к горному делу. Кроме ясашных, другого населения здесь и нету. Большую могут пользу принести… Ну, кончился твой сундук? Все минералы показал?

– Почти что все. Один еще остался, – как можно небрежнее сказал Егор. – Протяни руку, Максим Михайлович, достань с полочки мешочек, вот, над твоей головой.

Походяшин, привстав, взялся одной рукой за кожаный мешочек – и не мог поднять.

– Приколоченный он, что ли?

Егор молчал. Походяшин встал, повернулся к стене и двумя руками снял мешочек.

– Что такое?

Тяжело стукнул мешочек на середину стола и стал распутывать завязки трясущимися руками. Дробинин и Кузя, удивленные, придвинулись поближе.

Золотая струя пролилась на доску стола. Ни с чем не сравнимый жирно-желтый блеск драгоценного металла говорил сам за себя. Даже Кузя понял, что это золото. Походяшин в упоении запустил десять пальцев в золотой песок и молча пересыпал тяжелые зерна. Дробинин смотрел на кучу самородков мрачно, с почти суеверным страхом.

– Так это правда, – заговорил Походяшин, – бывает песошное золото! Не зря о том в книгах писали… Да ты понимаешь ли, Егор, что ты нашел?!

– Ровно бы не медные опилки. – Давняя обида, оказывается, всё еще жила где-то в тайнике души Егора, и теперь он излечивался от нее, наслаждаясь признанием близких людей. – Не первый раз оно мне попалось…

– Понял, – перебил Походяшин. – В Петербург это ты ходил, по Кузиному пашпорту, так?

– Ну да.

– Ладно, это потом… Скажи, долго ли ты собирал этот мешочек?

– Недолго. С одного ведь места намыто. Искать его долго, а подвернулся такой карман… как нарочно насыпано.

– Как это с одного места? – спросил Дробинин. – С одного ложка, что ли?

– Да нет, с одного шурфа! Вбок дал рассечку, сколько без крепи можно было пройти, – вот и вся выработка. Всё золото оттуда.

– Далеко этот шурф? – живо спросил Походяшин.

– Версты две, что ли, до Сватьи, так, Кузя? А то и двух не будет.

– Так пойдем посмотрим, как оно в натуре находится. – Походяшин поднялся из-за стола и взялся за шапку.

– Ну, что ж, помоем! – с готовностью вскочил Егор. – Там у меня порядочно осталось немытого песка. А потом по Сватье поднимемся, – на Колонгу оттуда есть пологий перевал. Я и железную руду колонгскую сегодня же вам в натуре покажу.

– Да ты что – блаженный?

Удивление, недоверие и насмешка выразились сразу в этом восклицании Походяшина. Егору еще не приходилось видать Максима Михайловича в таком возбуждении. Волосы реденьким пухом стояли над его широким лбом, косо прорезанные глаза сделались большими и блестящими, желтый клин бородки загибался дугой вперед.

– Нашел такое дело: золото! А толкуешь про какую-то железную руду… Нет, не понимаешь ты, брат, какую силу выпустил из-под земли!..

– Очень хорошо понимаю, – возразил Егор, немного задетый. – За эту силу я чуть головой не заплатил, будь она неладна!.. Ковшик-то брать?

Дробинин вдруг заупрямился, не захотел пойти на шурфы.

– Устал, Андрей Трифоныч? – сочувственно спросил Егор.

– Устал, – хмуро отрезал рудоискатель.

– Ну, мы с тобой завтра сходим. А ты, Кузя, пойдешь?

– Пошто нет? Схожу.

Обрывистым берегом дошли до устья Сватьи. Шедший первым Егор поднялся на горку, глянул вниз и ахнул.

– Что такое? Что такое? – спрашивал его подоспевший Походяшин.

– Нечего показывать, Максим Михайлович! Река вернулась.

Русло Сватьи было полно буйной воды. Шурфы, промывальное устройство, заготовленный песок – всё исчезло бесследно, унесено течением в Вагран.

– Кузя! Она всегда такая шальная, ваша Сватья?

– А что, сухо было?

– Вот как здесь, на горке.

– Бывает. Не каждый год, а бывает.

– Ведь на самой середине шурфы пробивал – никакой воды! Точно каналом была отведена. Это она после дождей взбесилась.

Походяшин еще не понимал того, что случилось, и просил попробовать пески на берегу.

– Да ведь зря, Максим Михайлович.

– А вдруг…

– То-то что вдруг не бывает. Тут пустой нанос. Сколько я тысяч проб зря переделал, пока наугад искал… Ну, ладно, помоем. Я хоть механику вам покажу, как ковшом действовать.

Они спустились к речке и до самого вечера пробовали пустые пески. У Походяшина с непривычки деревянела рука, немели ноги от сиденья на корточках, но он азартно мыл ковш за ковшом и всё ждал: не блеснет ли на мокром дне золотинка!

Поздно вечером Егор и Походяшин лежали в избе на лавках, головами в один угол. Егор уже засыпал раза три и снова просыпался: по дыханию соседа и по его движениям он чуял, что Походяшину, не спится.

– Ты ли это, Максим Михайлович? – со смехом сказал Егор. – Ведь твоя привычка была: лег и заснул. А сегодня вертишься с боку на бок.

– Да, миленький, – признался Походяшин. – Лезут в голову всякие мысли, не дают заснуть, – что твои блохи!

– Помнишь, что во «Флориновой экономии» про бессонницу сказано?

– Как же… Сейчас скажу… Страница двести пятьдесят восьмая. «Что есть бессонница? Бессонница есть излишнее распространение мыслей и расширение душевных сил по мозгу».

– Слово в слово! А дальше лекарства от бессонницы. Их там два. Первое-то мудреное, я его не помню, а второе легкое: «Тыковного, огуречного, дынного семя истолочь, маковым молоком разведши…»

– «…и миндалю толченого положа, – подхватил Походяшин, – всё сие выпить и, ложась на постелю, гораздо маку наесться».

– Так! А лучше всего конец: «Впрочем иметь добрых товарищей, которые бы человека разговаривали; а ему самому всячески тщаться, чтоб излишние размышления и попечения оставить и меньше мыслить, а больше во всем на бога полагаться».

Оба засмеялись. Егор тут же заснул, а Максим Михайлович, кажется, так и не спал до рассвета.

* * *

Подходила осень – лучшее время года на Вагране. Лиственницы стояли еще зеленые, на осинах кое-где запламенели верхушки. По утрам вода сильно холодела.

Егор и Походяшин целыми днями мыли пески по ручьям и речкам – делали ковшевые пробы на золото. Кожа на руках у Походяшина огрубела, покраснела, пошла трещинами, зато он наловчился отмывать песок чище и быстрее Егора. Усталости Походяшин не знал, об еде не думал, спал, не раздеваясь, в балагашиках из ветвей – лишь бы не возвращаться лишний раз к избушке, лишь бы опробовать две-три новых россыпи.

Походяшин всё добивался от Егора, чтобы тот объяснил ему порядок в залегании песков.

– Ты вот говоришь: здесь золота не будет. Так объясни!

– Да я не знаю. Мне оно просто;

– Будет просто, как сделаешь раз со сто… Нет, ты теорическиистолкуй.

– Максим Михайлович! Сам того хотел бы. Может, в книгах написано? Достать бы такие.

– Ишь, чего захотел! В книгах сказано, что земные слои так лежат с сотворения мира, не то со всемирного потопа. Какая нам польза от книг? Твой опыт дороже книжной премудрости, потому что это совсем новое дело.

– Так то – опыт! Его я по крохе собирал, и еще сто лет собирать – всё не настоящая наука.

– А голова на что? Народ ума накопит да кого-нибудь одного и обдарит.

– А он книгу напишет!

– Ну, это иной и поглядит: стоит ли писать? Слыхал ты про рабдомантов в стародавние времена?

– Нет.

– Были такие ученые люди – от отца к сыну в тайне передавали уменье находить руды в земле, а от чужих берегли. Чтобы ихняя наука казалась замысловатей, одевались в странные одежды, при поисках шептали волшебные приговорки и в руках носили волшебный жезл наподобие вилки…

– Так это же лозоходцы! Не в прежние времена, а пять лет назад в Екатеринбургской крепости был лозоходец, я у него состоял в ученье.

– Не врешь, миленький? Я думал, их давным-давно нет. Чему же он тебя обучал? Ведь ему невыгодно свои знания открывать.

– Да что он и знал! В пробирном деле только смыслил и нас натаскал, а поиски – что с лозой, что без лозы – не его дело.

– Всё одно, – знал, не знал, тебе не сказал. И книгу он не напишет, чтоб всем рудные приметы открыть. Это Гезе, саксонец? Так, что ли? Ты мне про него, помню, говорил.

– Да, Гезе и есть лозоходец.

– Ну, он чужеземец, выгоду свою блюдет, всякое такое; а возьми Дробинина, – задело его золото за живое место: ходит один, ищет и молчит.

– Андрей Трифоныч – человек бескорыстный, мой первый учитель и друг. От него, а не от саксонца Гезе научился я руды искать… Всё, что знал, объяснял он мне… Вот только золото…

– О нем не спорю. Я про то, что рудоискатели, а пуще старые, привыкли тайностями обгораживаться.

– Нет, Максим Михайлович, тут другое. Уральские люди все такие, – мастеровые, и охотники, и рудоискатели, – у всех такая причина: [80]80
  Причина– здесь в смысле: главная особенность.


[Закрыть]не учи меня, я сам! Упрямый народ, гордый. Андрей и ковша на поиск не берет. Видал на Волчанке дернины брошенные? Он всё на старый свой лад моет. Со мной после первого разу о золотых приметах не разговаривает. Он найдет. У него опыт побольше моего.

– Найдет, коли ему упрямство не помешает. Опыт молодому крылья дает, а у старого цепями на ногах волочится. От Дробинина я бы не стал теорического объяснения добиваться, а от тебя требую.

Больших успехов в поисках не было. Признаки золота они нашли во многих местах, вымывали, случалось, и по десятку золотых крупинок на ковш, но богатого «кармана» не встречали. И то сказать: чтобы намыть побольше золота, надо задать глубокий шурф, наладить отлив воды и перемыть много сотен пудов породы. А Походяшин удовлетворялся, если в трех ковшах подряд мелькало золото, даже самое мелкое, – и торопил переходить на новое место.

Приехали манси на оленях за Походяшиным, в назначенный им срок; Походяшин их отправил назад, наказав приехать через три недели.

И снова потянулись дни тяжелого труда – ходьба по болотам, перекидывание камней и песку лопатой, верчение ковша в студеной воде. Егору прискучило однообразие работы; он бы с радостью посидел денек-другой дома за недочитанной «Механикой», но Походяшин не давал роздыху.

С Андреем была у Егора беседа задушевная, откровенная, как в первую встречу на Калье.

– К чему надрываешься, Андрей Трифоныч? – спросил Егор.

– К чему? – переспросил старик. – Не то ты слово сказал. Я вот так же спросил раз ревдинского, Полякова: к чему вы бунт на заводе поднимали, за оружие брались, когда знали, что всё одно не выстоять против приказчиков и царского войска? Он мне так ответил: «Когда народному терпенью конец приходит, так нельзя думать: к чему? Хоть завтра на плаху, – а сегодня я должен себе сказать и другим показать, что я не скотина бессловесная, а человек». Может, и я себе испытание назначил? Я старый рудоискатель, много чего пооткрывал. А вот золото мне не задалось. Сначала слыхал про него, еще молодым был, потом видал не раз, чужими руками добытое, а ведь сам в земле ни одного зернышка не нашел. И такая меня обида взяла!.. Не подумай, что я людям позавидовал, – на себя обида. Какой, выходит, я рудознатец… Вот сколько лет был на Благодати, думал, что теперь всё перегорело, прошло. А выходит, что нет… Да ты по той же дорожке ходишь, Егор, ты меня поймешь.

– Я понимаю, – тихо сказал Егор, – всё, как есть, понимаю.

Вскоре после беседы с Дробининым Егор снова отправился на поиск.

Походяшин, наконец, угомонился:

– Теперь давай, Егор Кирилыч, помрем как следует, – сказал он. – Назначай хорошую россыпь, почище Сватьинской… или нет: я сам назначу! Пировать так пировать!

Он предложил место, Егор одобрил. Углубили шурф, отчерпали воду, дошли до настоящего пласта. Промывальный станок изобретали вместе, применяя новые хитрости из Адодуровской «Механики».

Вода пошла самотеком по колоде станка. Песок, лопата за лопатой, полетел в воду. Снимать остаток в ковш решили два раза в сутки – в полдень и вечером.

Первый ковш смывал Походяшин. Он встал на плоский камень в течении ручья и погрузил ковш в воду.

Смывка шла долго: ведь в ковше уже отборный тяжелый остаток – слабые струи его не поднимают, а сильными отбивать породу надо осторожно. Раза в три дольше обычной ковшевой пробы возился Походяшин с этим ковшом.

– Ну как, поблескивает? – крикнул с берега Егор.

– Есть рыбка, – прокряхтел уставший Походяшин.

– Давай домою!

Походяшин даже не ответил. Передохнув малость, он снова принялся разбирать пальцами черную гущу и плескать на нее водой. Если ковш наклонить, то остаток уже не покрывает всего дна. Вслед за краем черного порошка под водой двигается желтый ободок золотой пыли.

Походяшин легкими толчками водит ковш к себе и от себя. Черные пылинки встают в воде вихорьками и срываются за край ковша. Так постепенно снимается слой ненужных тяжелых минералов. Всё чаще выглядывают из черноты золотые точки, всё шире и жирнее желтый ободок.

Совсем дочиста отмыть золото невозможно. Походяшин добился, чтобы золотого песку было больше, чем примесей, и, смешно переступая на отсиженных ногах, вынес ковш на берег. Здесь он пристроил ковш к костру – просушить песок.

Потом они лежали на полянке на животах и поочередно рассматривали высыпанное на бересту золото через увеличительное стекло. Крупинки под стеклом казались большими рогатыми самородками.

– Золотника три за полдня на двоих работников, – подсчитывал вслух Походяшин. – Ежели поставить сто работников – только сто! – это будет выгодней, чем иметь Кушвинский чугуноплавильный или Выйский медный завод. Не говорю уж, что ни тебе доменной плавки, ни кричных фабрик, ни угольного жжения, ни железного каравана по Чусовой. Это ежели золото вот так ровненько пойдет, на что есть полная надея. А как будут попадаться этакие «карманы» вроде Сватьинского!.. Демидовы, Строгановы, Осокины от дедов к внукам десятки лет свои богатства сколачивали, а на золоте можно в одно лето с ними сравняться… А то и так: в одночасье какого-нибудь Шемберга обогатить, а самому в колодки угодить!..

Плохо слушая Походяшина, Егор соломинкой ворошил золотые зерна под стеклом и размышлял о своем.

– Максим Михайлович! – перебил он Походяшина. – Ты теорических контроверз [81]81
  Контроверзы(латинск.) – спорные умозаключения.


[Закрыть]с меня спрашивал. Вот тебе одна наприклад. Чем дальше от гор на восток, тем золото чаще будет встречаться. А в первой же долине, которая пройдет вдоль хребта, песошного золота будет насыпано, как маку в пироге.