Текст книги "Руда"
Автор книги: Александр Бармин
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 27 страниц)
Буквы сливались с бумагой. За окошком серели ранние сумерки. Книга была о причинах шведской войны, – у Второва взята. Мудреная книга. Егор ее третий день одолевает. Вот опять не дочитал. Вечер.
Вышел на улицу. Колеи полны воды, и ветер тащит по небу грузные, с расхлестанными краями облака. Солнце, должно быть, еще не опустилось за море, но его не видно, – только розоватый отсвет на лужах и на мокрых деревьях.
Вдоль по дороге ни души. Теперь уж и не приедет. К ночи дело. Вторая неделя пошла, как говорил с царицей, – не зовут! Егор много раз представлял себе, как явится царский гонец. Первоначально рисовал его скороходом в нарядной епанче, потом скорохода стало мало. Это офицер, красивый, как екатеринбургский советник Хрущов. Он приедет в коляске четверней и с порога скажет с поклоном: «Государыня просит вас пожаловать во дворец», – или что-нибудь в таком роде, отменно учтивое. Может, ему и не понравится, что за Егором послали, да всё равно – служба. А дор о гой они разговорятся, Егор не станет чваниться удачей и задирать нос, попросту разговорятся. Расскажет, как трудно было найти золото в Поясных горах, как догадался он пристроить ручей для промывки песков. И еще там о разном. Хоть и о причине войны со шведами. К концу дороги промеж них дружба настоящая. – «Какой вы фамилии?» – «Полковник Миклашевский». – «Да вы не брат ли…» – Нет, не так… – «Да у вас нет ли родни в Екатеринбурге?» – «Как же, у меня там родители и родная сестра. Я сам туда еду через неделю». – «И я собираюсь». – «Не угодно ли вместе?..»
Егор свернул в проулок. Шел по траве у самого заборчика, чтоб не утонуть в грязи. Впереди кипело, играло белыми гребешками волн серое, как чугун, море. Мокрый ветер порывами прилетал с водного простора и с шипеньем втискивался в проулок. Разгоряченный мечтами, Егор не чувствовал ветра.
…Во дворце прямо к царице, без всякой задержки. В ожидальне сидят всякие генералы и советники, хмурятся, а секретарь ведет Егора и шопотом им: «Это насчет сибирского золота. Велено сразу провести». Царица уж не так смотрит, как тогда, в Верхнем саду, подбородками не нажимает. «Расскажи, Егор Сунгуров, как тебе удалось сделать то, чего ученые саксонцы не могли?» Немцы тут же стоят, глаза в пол. А вот так и так… «Главное – Андрей Дробинин, старинный рудоискатель. Я уж по его указке дошел. Началось с пустяка, с сарафана…» И всё по порядку. – «А в каком месте и на чьей земле сыскал ты сей крушец?» – «На демидовской». – «Позвать Демидова… Что же ты, Акинфий, столько лет землями владеешь, а не знал, какое сокровище втуне пропадает? Для того ли тебе земли даны?» Ух, закорчится Акинфий! Небось, побоится сказать, что ему золото раньше ведомо было. – «Ну и впредь сего крушца не касайся». – «Ваше величество, Акинфий Демидов самый вредный человек. Стон стоит на его заводах: никакого суда не страшится, бессчетно губит народ. Поглядели бы на беглого Василия, что от него вырвался! Дайте мне власть, ваше величество, ехать в Невьянск и открыть тайное подземелье. Работных людей, кого найду, чтоб на волю выпустить за их страданья. Над Акинфием справедливый суд учредить. Сами назначьте судей, и пускай они от народа жалобы принимают, кого заводчик обидел, – а судят открыто». Царица скажет: «Согласна. Поезжай». – Приедет Егор домой…
Дальше мечты становились такими смелыми, что Егор спохватился. Больно далеко занесся. Заслужить надо, нельзя всё сразу. Хоть бы сотая доля сбылась – и то счастье небывалое.
Побродил по песчаному берегу, где шелестела пена, сбрасываемая волнами. Нехотя повернул домой. Надо бы свечкой раздобыться. Каждый вечер собирается, а как утро – думается: к чему? сегодня уеду! Долгий вечер впереди и ночь. Неужто и завтра гонца не будет?
Выйдя на слободскую улицу, Егор вздрогнул: перед его избой стоял экипаж! За ним? Принялся усердно месить грязь ногами. Издали разглядел, что лошадей две, и не похоже, чтоб с царской конюшни. Экипаж – крытая повозка, тяжелая, для дальних поездок.
Может, и не за ним? Может, повредилась повозка, вот и стали, где пришлось. Вон кучер что-то мастерит у заднего колеса. Жаль было расставаться с нарядной мечтой. Лучше еще день-другой ждать, только пусть не эта колымага.
Ой, за ним! Дверь в избу открыта, там искры мелькают: кто-то добывает огонь. Не дыша вбежал в избу.
– Он самый и есть!
Голос Мохова. Кроме Мохова, в избе двое усачей в полицейских треуголках. Один, сидя на скамье, раздувал трубку, второй прилеплял свечу на уголок стола.
– Ты сибирский зверолов? – неспешно вынув из усов трубку спросил полицейский.
– Я, – упавшим голосом отвечал Егор.
Полицейский снова воткнул трубку в усы и захрипел ею. Мохов блудливо подкашливал, ерзал глазами по углам. Свеча на столе разгорелась, и Егор мог разглядеть приехавших. Ну и морды – откормленные, нерассуждающие, свекла вместо лица! Тот, что с трубкой, видимо, старше чином. Сидит камнем, пускает дым. Второй, такой же плотный и свекломордый, был подвижнее, – прикрыл дверь, заглянул на печку, под стол. Подошел к Егору, столбом стоявшему посреди избы:
– А ну, подыми руки! – Ладонями обшарил кафтан, порты, залез в карманы. Вытащил кисетик с медными деньгами, подкинул на руке и передал старшему. Складной перочинный нож открыл, рассмотрел внимательно и спустил в свой карман. Больше ничего не нашлось.
С лавки поднял азям, тряхнул, кинул на пол. Туда же полетела сумка с исподним бельем, после чего полицейский уселся на скамье возле первого.
Минуты три прошло в молчании. Потрескивала свеча, хрипела трубка полицейского, который изредка плевал между ног. Но вот докурил, выбил трубку и поднялся.
– Забирай пожитки, – кинул он Егору.
Егор поднял вещи. На столе увидел книгу, – так и не узнает он всех причин шведской войны.
– Мохов, отдай эту книгу биксеншпаннеру Второву.
Мохов принял книгу и сейчас же передал полицейскому, который, не глядя, сунул ее подмышку.
– А ну давай, давай, выходи поживее!
Стиснув зубы, холодея от отвращения, Егор повиновался. На улице у повозки всё возился кучер. Он бил камнем по спицам колеса.
– Эй, Оскар! Готово у тебя?
Кучер бросил камень и полез на облучок.
Егор оглянулся на избу в последний раз. За порогом в тени стоял Мохов и, боязливо поглядывая на полицейские спины, неистово двигал рукой: вверх, в стороны, вниз. Егор с недоумением смотрел на это размахивание. Лицо Мохова, когда оно обращалось к Егору, было напряженное и вопрошающее. Вдруг Мохов прервал свое кривлянье и выбежал на улицу.
– Огарочек забыли, – и подал полицейскому свечку.
В повозке Егору пришлось сесть на скамеечку в ногах у полицейских. Если до сих пор еще теплилась в нем надежда, что повезут его всё-таки к царице, то теперь она угасла, – так непочетно не возят царских собеседников.
Самого главного он не понимал пока и боялся понять. «Не золото, а медь!» – вспомнились слова ночного гостя. Глупость! Медь и всякие медные руды Егор в лаборатории у Гезе на все лады перепробовал, знает медь довольно… «Татищев в ответе будет…» Может, главного командира в розыск взяли, и он на Егора поклеп взвел? Нет, не таков Татищев! Страшен бывает, но всегда справедлив. Зато Бирон его и не любит… Пытать будут?.. Разве можно пытать невинного? Что худого он сделал?
Между тем повозка тащилась по петергофской дороге, разбрызгивая жидкую грязь. Рытвины встречались поминутно, Егора то и дело кидало на грязные ботфорты конвоиров. Он цеплялся руками за скамейку, а колени подкорчил к самому подбородку.
На одном особенно глубоком нырке пальцы Егора сорвались, его подкинуло вверх, и, чтобы не упасть на полицейских, он уперся ладонями в задок повозки за их головами. В тот же миг кулак полицейского отбросил его назад ударом в грудь. Второй удар обрушился на лицо Егора. От боли парень свалился ничком.
– А и верно, надо было остаться ночевать в Петергофе, – прогудел старший и зевнул.
Удары и тупое равнодушие, с каким они были нанесены, оглушили Егора. Некоторое время он ничего не соображал. Потом дикая злоба потрясла его и осветила мысль: «Вот она какая, царская милость!»
Справедливости вздумал искать… У кого, дурень? Волк с переломленной лапой и несчастный плавильщик Василий вспомнились рядом.
Пять часов пробиралась, повозка впотьмах по грязной дороге в столицу. Пять часов размышлял Егор о своей судьбе. Со дна полицейской повозки, под тяжелым ботфортом, который не раз ставил на него дремавший конвоир, многие давно знакомые случаи показались Егору новыми, а иное – первый раз пришло в голову.
Разве из-за денег искал он золото, ехал сюда, царицы добивался? Нет, не о богатстве он мечтал! Горько было сознавать, что рухнули самые заветные надежды. Мать, Дробинин, Кузя, Лиза – все обманутся в нем, не удастся им помочь. Как ведь просил Андрей Трифоныч о Лизе позаботиться!.. Мать ждет его не дождется…
Попробовать бы бежать… Глупо отдавать себя на пытки. Перед кем правду отстаивать? Очень им нужна правда! А может, еще есть надежда обелиться на розыске? Последняя надежда… Или бежать, пока не поздно?
Повозку сильно качнуло. Кучер с облучка во всю глотку понукал лошадей. Лошади дернули, потащили в гору, но тотчас же повозка скатилась назад и стала.
Крики и кнут не помогали. Кучер соскочил в грязь, ходил кругом повозки, пробовал подтолкнуть колеса. Полицейские сидели сперва безучастно, потом соскучились и стали давать советы:
– Слегой под заднюю ось надо нажать. Есть у тебя слега, Оскар?
– Дай вздохнуть коням.
– Бей обоих враз!
Ничто не действовало.
– Там что за огоньки?
– Калинкина деревня.
– Чорт! Далеко еще до города. Оскар; беги гони мужиков на помогу! Не сидеть же тут до рассвета.
– Вожжи подержите.
Кучер нырнул во тьму. Один из полицейских завозился, доставая из-под сиденья звенящую цепь.
– Чего ты?
– Надо железа надеть на этого.
– Без клепки держаться не будут.
– Веревкой, что ль?
– Конечно. Что в темноте возиться!
Туго перетянули Егору руки за спиной. Конец веревки полицейский сунул под свое сиденье. «Продумал, прособирался бежать, Егорша? Эх ты! Теперь не вырвешься!»
Оскар вернулся с мужиками. Послышалось: «Дернем! Подернем!..» Отдохнувшие лошади с помощью людей выволокли повозку из ямы. Поехали дальше.
Бревна моста загрохотали под колесами.
– Фонтанка?
– Фонтанка. Калинкин мост.
– Еще час проедем до города. И когда успели так дорогу разъездить? Одни ямы.
– Всё лето, как стол, гладкая была.
Егора мотало беспощадно – держаться было нечем. Скорее бы доехать, всё равно уж… Это ли не пытка? Избитые бока, до сих пор не остывшее после удара лицо, а хуже всего – неизвестность… Ой, вот качнуло! Под полог залетела дорожная жижа, залепила глаза, за шиворот течет… Будьте вы прокляты, мучители, с Бироном со своим и с царицей!
Чаще раздавалось под колесами дробное тарахтенье бревенчатых настилов. Тогда толчки мельчали, кучер погонял лошадей, и повозка двигалась быстрее, пока не вваливалась в яму меж бревнами…
Свет факела. Голос спрашивает:
– Кто едет?
– В Канцелярию тайных розыскных дел, – внушительно отвечает старший полицейский.
Свет исчезает, скрипит отодвигаемая рогатка. Городская застава, значит. В столицу приехали. Вокруг та же тьма, те же рытвины на дороге. Полицейские покрикивают на кучера, кучер хлещет лошадей.
– А ну, давай, давай!.
– Через Кривушу не езди – мост худой.
С деревянного настила свернули на каменную булыжную мостовую, проехали немного – и вдруг повозка накренилась на правый бок. Толчок, другой, испуганный крик – и всё повалилось, куда-то вниз. Егор вылетел на мокрую траву, прокатился по ней грудью. Тьма – плеча своего не разглядеть. Зеленым светом горит гнилушка недалеко от глаз. Сзади фыркают и бьются о землю лошади. Человеческие голоса – негромкие, перепуганные. Бока, поди, ощупывают.
Егор встал на колени. Подергал руки за спиной «Крепко стянул, язви его!»
– Арестованный!.
Крик – в двух шагах. Егор быстро поднялся на ноги и отбежал в сторону.
– Поди сюда, арестованный!
Как бы не так!.. Много раз везло Егору, но такой удачи он еще не знавал. И самому отдаться в их руки? Да если всего на один час вернулась к нему свобода, он и часа не отдаст им. О, как ценил теперь Егор свободу!
Ушибаясь о стволы деревьев, продираясь сквозь мокрые кусты, нащупывая ногами кочки, уходил всё дальше от поваленной повозки и от криков двух полицейских. Откуда лес посреди города?
ПОБЕГУтро заклубилось туманом. Егор, как мышь в мышеловке, кружил по незнакомому городу. От веревки он избавился, перетерев ее о камень. Одежду, сколько мог, отчистил и разгладил. Туман помогал ему скрываться, но мешал запомнить улицы и направления.
Думал, что столица – это вроде Екатеринбургской крепости, но побольше. Оказывается, совсем не похожа. Крепостных стен нет. Улица идет, идет и вдруг упирается в лес. А лес тут болотный, долго по такому не находишь. Егор было обрадовался, попав в дикий ельник, но скоро выбился из сил среди мокрых мхов и валежника. Повернул назад – пропадешь зря в этом лесу. Уходить надо по дороге или хоть вдоль дороги. И лучше не торопиться: на выездах караулы, в такой ранний час как раз схватят. Дождаться дня и по народу посмотреть, как пропускают. Притом, если выйдешь не в ту сторону, назад опять через город итти, – это три караула вместо одного. Кругом город никак не обойти: с одной стороны река, с других – чортовы болота.
Рано просыпается народ в Петербурге. По улицам шли разносчики с корзинами – у кого на голове, у кого за спиной, работный люд с пилами, топорами, матросы, торговки, сбитенщики, дворовые. Люди появлялись из тумана, сталкивались на узких мостках, исчезали в молочной сырости. По середине улиц ехали подводы; их видно было как через мутную слюду. Выскочит голова лошади с дугой, а туловища и телеги нет. Воз ящиков плывет сам по себе, без коня и без колёс, из ящиков слышится кукареканье молодых петушков.
Егор продрог, старался согреться скорой ходьбой. Мимо ряда красивых высоких домов вышел к реке. Догадался: Нева! С караваном зверей Егор недавно проплыл по Неве из Ладожского канала в Петергоф. Их барка простояла с вечера до утра у Адмиралтейства, но в городе тогда Егор не побывал.
Где золоченая игла Адмиралтейства? Даже ее не видно в тумане. А Нева широка без краю, потому что того берега нет. Из тумана торчат верхушки мачт и реи с подвязанными парусами. Корабль разгружается у набережной; бочки со стуком катятся по мосткам.
Церковный благовест донесся издалека. Егор сообразил: вот где можно согреться. Ранняя обедня сейчас. И, стуча зубами, отправился разыскивать церковь. Прямо на звон выйти не удалось – длинный забор на пути, его обошел – попал в болото с пнями и кочками, а звон вдруг утих. Долго кружил наугад, пока не увидел вход в церковь. Вошел – народу немного, скупо горят желтые огоньки перед иконами. Дьякон возглашает: «Еще молимся… Еще молимся…» Егор стал у стенки и сейчас же задремал.
Когда очнулся, дьякон опять кричал: «Еще молимся». Неужели на одну минутку уснул? Но в окнах посветлело, и вокруг стояли люди, которых раньше не было. Ноги отогрелись, вот славно. Оглянулся – и увидел… полицейского.
Полицейский стоял на коленях, размашисто крестился и сгибался в земном поклоне. Форменная треуголка лежала на полу, у правого колена, кокардой вперед. Со страху Егору показалось, что это один из его конвоиров, потом разобрал – совсем не похож, лет на десять старше, без усов. Егор поскорее опустился на колени и принялся креститься и кланяться. При каждом поклоне упирался в пол руками, а колени отодвигал назад. Таким способом отъехал за спину полицейского и, вскочив, пробрался к выходу.
Туман поредел настолько, что прохожих видно издали. Показались черепичные крыши зданий и деревья с голыми ветвями.
На углу сидела нищенка, древняя старушка. Протянула Егору коричневую ладонь:
– Подай Христа ради, милостивец. Счастье тебе будет.
Егор остановился. Ночью, обшаривая карманы своего кафтана, нашел он три копейки, три серебряных крошечных, как рыбья чешуя, пластиночки. Это всё его достояние. На них он решил побывать в трактире или кабаке, где можно поесть и расспросить о дороге. Если б была четвертая копейка, купил бы на все кремень и огниво, без костра осенью – гибель. Но всё равно ведь три… В раздумье отошел несколько шагов… Э, нашел! Задрал полу кафтана, зубами отодрал из-за подкладки маленький сверточек – золото. Подбежал к нищенке, кинул ей на колени:
– На тебе! Не поминай лихом.
И припустил по улице.
Повстречал толпу матросов, посторонился, пропуская, и вдруг громко засмеялся.
– Рановато выпил, парень! – сказал, улыбнувшись, один из матросов.
– Кабаки еще закрыты, а ты сумел согреться! – поддержал другой и хлопнул Егора по плечу.
– Где тут кабак есть, братцы? – спросил Егор.
– Ступай в «Поцелуй», эвон вывеска.
Смеялся Егор потому, что вспомнил кривлянья Мохова, когда полицейские садились в повозку. Не только вспомнил, но и догадался, что они значили. Ну и корыстен этот каптенармус! Ведь это он выспрашивал Егора, не припрятано ли в избе золото. И под крышу показывал, и на половицы. Конопатку, поди, всю теперь вытеребил из стен, ищучи клад. Кабы знал, показать бы ему на землю у крыльца, то-то яму вырыл бы жадина!
Кабак «Поцелуй» стоял у моста, на берегу маленькой речки или канала. Перед дверьми человек семь грузчиков с рогульками за спиной дожидались открытия. Егор встал среди них. Заговорил с одним, но тот отвечал нехотя, свысока, и Егор умолк.
Когда двери открылись, Егор вошел последним. В кабаке пахло хлебом, сивухой, постным маслом. За стойкой кабатчик в поддевке разливал меркой вино в глиняные кружки. Перед Егором, не спрашивая, тоже поставил кружку.
– Мне вина не надо, – сказал Егор. – Поесть бы.
Кабатчик поводил по нему сонными глазами.
– Деньги.
Егор положил на стойку две копейки.
– Ты что, дальний? – спросил кабатчик, сбрасывая монетки в ящик.
– Пошто думаешь?
– Такие копейки давно не ходят. Раньше для них печатная кружка была, сдавали особо в казну. А теперь никто и не приносит.
– Давай назад, коли так.
Но кабатчик молча отрезал горбушку ржаного хлеба, выложил хвост соленой рыбины и пару луковиц. С этой едой Егор уселся за стол в уголке.
Ел как можно медленнее: надо было выглядеть человека, у которого безопасно расспросить про дорогу, а народу, кроме грузчиков, покамест не приходило.
Куда бежать? Домой всё-таки, – решил Егор. В Мельковке, правда, не жить: в Главном правлении скоро узнают про дело с золотом. Ну, там видно будет. Отсюда надо на Новгород выбираться, – вот первая забота.
В кабак несмело, согнувшись, вошел оборванец. Голодными глазами побегал по столам и по полу. К стойке не пошел, а вдоль столов. Собрал крошки – и в рот. Рыбьи головы торопливо спрятал за пазуху. Вот кого спросить не страшно – это свой.
– Садись, – сказал Егор, когда оборванец добрался до его конца стола. – Ничего, садись, ешь!
Подвинул хлеб, луковицу. С какой жадностью вцепился тот зубами в корку! Молодой парень, немного постарше Егора. Видать, вконец оголодал. Грязные волосы всклокочены, шапки нет. А как на нем рубаха держится, – понять нельзя: одни дыры, через которые видно посиневшее тело. Когда еда исчезла, Егор прямо спросил про новгородскую дорогу.
Оборванец ухмыльнулся и перешел на шопот:
– Рыбак рыбака, а?.. Нет тебе моего совета по новгородской дороге утекать, Редькина команда больно злобствует.
– Какая команда?
– Ты вовсе зеленый?.. Полковника Редькина, который нашего брата имает. Лес по обе стороны дороги повырубил, застав понаделал – куды-т ты против прежнего хуже стало.
– А из города как выйти?
– Кто сейчас из города пойдет? Всяк норовит к зиме сюда проскользнуть, да не всякий умеет.
– Нет, ты скажи, как уйти по новгородской дороге.
– По большой першпективе прямо, там у Фонтанки и застава.
– Так это в Петергоф!
– В Петергоф у Калинкина моста, а эта у гауптвахты.
– Я города совсем не знаю.
– Как тебе растолковать? Выйдем, покажу.
Пошли на улицу, стали у моста.
– Гляди теперь. Этот мост – Поцелуев, так же, что и кабак зовется. От него иди до Синего моста, что через Мью. Сваи там в берега бьют, увидишь. Перейдешь Мью, иди вдоль нее к Зеленому мосту, где большой пожар нынче был, Гостиный двор сгорел, приметное место. Тут тебе и Большая першпективная дорога. [41]41
Нынешний Невский проспект.
[Закрыть]Всё лесом по ней, версты две, но дорога хорошая, бревнами мощеная. Через Кривушу [42]42
Кривуша– теперь канал Грибоедова.
[Закрыть]еще мост попадется, а как увидишь царицу – конец города.
– Царицу? Чего ты говоришь?
– На воротах. А за ней сразу Фонтанка. На Фонтанке и застава, пашпорта глядят. На ночь мост поднимают.
– Научи, как через заставу пройти.
– Ты безбумажный?
– Ага.
– Попытай всё-таки через заставу. Не лезь сразу. Коли сегодня строго, придется тебе в лес податься и через Фонтанку переплыть. Влево не ходи: там за рекой Литейная слобода, людно. Всё понял?
– Погоди… Синий мост, Зеленый, большая дорога, по ней до царицы… Зачем царица? Какая?
– Не живая, конешно, а болван ейный. Сам увидишь, я бы тебя проводил, да вишь… – Он показал на свои лохмотья. – Вдвоем скорей сцапают. Слушай, нет у тебя пятака?
– Вот – копейка. Последняя.
Оборванец пытливо заглянул в глаза Егору – и поверил:
– Не возьму. Ладно. Ступай.
Всё оказалось так, как говорил оборванец. Синий мост выкрашен синей краской. Зеленый – зеленой. На реке Мье устраивали насыпную набережную. Тяжелые, окованные железом чурбаны падали на сваи под уханье работников. Кирпичные трубы уныло торчали среди головешек на месте Гостиного двора.
Першпективная дорога прямо, как по нитке, легла через чахлое мелколесье. Бабы, подоткнув подолы, собирали клюкву по кочкам близ бревенчатой елани. Непрерывной линией тянулись навстречу Егору обозы по настилу и по размытой обочине, вдоль которой цепью насажены были молодые березки.
Помещичий рыдван с чемоданами на крыше, с тюками на задке, запряженный четверкой коней, обгонял возы сена и дров. Из окошечка экипажа выглянуло девичье лицо в красном дорожном чепце. Егор вдруг похолодел и остановился – как похожа на Янину! Рыдван, скрипя ремнями, прокатил мимо него. Миг – и красный чепец скрылся. Колеса мечут жидкую грязь, чемоданы качаются на крыше. Двое слуг верхом, сгорбившись в седлах, рысят за экипажем.
Егор долго глядел вслед. В конце Першпективной дороги тускло поблескивал золотой шпиль Адмиралтейства, под ним громоздились дома с покатыми крышами. Тумана уже не было, серый-серый день стоял над столицей… Ну, если и Янина?.. Теперь-то вовсе надо выбросить из головы несбыточное.
Круто повернулся, зашагал туда, где виднелись ворота над дорогой. На воротах выступ какой-то, вроде копны сена. Чем ближе подходил к воротам, тем выше они становились, а копна наверху постепенно превращалась в женскую фигуру с короной на голове, в широко раскинутой горностаевой шубе.
Вот и Фонтанка. Узкий, горбом приподнятый, мост через реку. Ну, берегись, Егор, – сейчас застава.
– Эй, дядька, куда едешь? – крикнул Егор догнавшему его на телеге мужику.
– В Смольную Деревню.
– Подвези, по пути мне.
Мужик через плечо оглядел Егора.
– За мостом садись, пожалуй.
– А сейчас пошто нет?
– Кто тебя знает! Отвечать придется в случае чего.
«Ого, – подумал Егор, – дело не просто».
Не пошел к мосту, а свернул вправо по тропке, что вела на бугор. Уселся на пенек, принялся осматриваться.
Покосившиеся заборы идут до Фонтанки по обе стороны большой дороги. За бугром по берегу – лесные склады. По другую сторону дороги – каменное низкое здание, будка часового перед ним. Гауптвахта! Попросту – гарнизонная тюрьма.
У съезда с моста двое полицейских провожают глазами каждый воз. Не заметно, чтоб пашпорта требовали. Возчики, не останавливаясь, сбрасывают с телег по одному, по два булыжника, это булыжный налог со въезжающих в город. Длинные гряды камней накопились вдоль дороги.
Мужик, к которому просился Егор, уже ехал по мосту. Вот жалко – не взял: сейчас Егор был бы за городом. Ухнула пушка вдалеке. К чему бы это?.. Да, говорили, что в полдень стреляют из крепости. Полдень уже! Полсуток в городе пробыл – не выбрался. Ну ее, эту заставу! Надо в обход.
Погрозил кулаком деревянной раскрашенной Анне на воротах. С бугра спустился в лесок и, увязая по колено в мокром мху, брел, пока не скрылся из виду мост. Дико вокруг. На Фонтанке островки с голыми кустами. Вороньё мечется над ельником. Грузные тучи наползают с севера. Снегом грозят такие, а не дождем.
Выбрался из леса к берегу. Дрожа, разделся, привязал одежду на голову. Зажмурил глаза и кинулся в холодную темную воду.
