Текст книги "Руда"
Автор книги: Александр Бармин
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 27 страниц)
Пушечная пальба со стен обеих петербургских крепостей возвестила в пять часов пополуночи, что государыня покидает столицу. Водным путем она проследовала до Катерингофа, а там изволила пересесть в карету.
Через три часа загремели пушки на горе в Петергофе – царский поезд приближался.
Черные работники были уже уведены из садов, с приказом близко не подходить к заборам и решеткам. Часовых наставлено втрое против обычного.
Первыми прибежали скороходы. Упираясь на свои булавы, они делали большие прыжки. Зло крикнули: «с дороги!», хотя чисто выметенная дорога была пуста.
Пролетела открытая коляска Волынского, вслед такая же гофмейстера князя Трубецкого, и показалась шестерка лошадей цугом, катившая золоченую карету. Лошади были хороши: одна в одну, с кокардами и перьями на головах, с золотыми шорами. Хороша и фигурная карета, блеснувшая бахромой и зеркальными стеклами. На запятках высились два гайдука с пыльными лицами. Царицу в карете никто не успел разглядеть.
За золоченой каретой проскакал конвой конногвардейцев – васильковые кафтаны и алые камзолы с позументом, вороные лошади в красных чепраках с шитым золотом вензелем императрицы.
Следующая карета, не менее роскошная, чем царская, была Бирона. Третья – принцессы Елизаветы Петровны. Сквозь большие стекла кареты народ увидел невеселое круглое лицо дочери Петра Первого.
Экипажи мелькали один за другим. В толпе служителей узнавали:
– Обер-гофмаршал граф Левенвольд.
– Гофмейстерина княгиня Голицына.
– Обер-шталмейстер князь Куракин.
– Цытринька, Цытринька!.. Собачка государыни… А с ней князь Волконский.
– Персидский посол.
– Саксонский посланник.
– Грузинский царевич Бакар.
– Генерал Геннин.
Егор, не дожидаясь конца поезда, выскользнул из толпы и кинулся к конторе. Оказалось, кстати: только увидел его старший егерь, как сразу, схватил за плечо.
– Охотник?.. Из ловцов? А ну в загонщики ко мне! Живо! Еще кто в Олений?
Егор заликовал: так близко будет к царице. Вот и Санка бы в загонщики, посмотрел бы… Но Санка нет – с самого утра его взяли: как-то где-то выпускать наловленных им же птиц.
Загонщиков собрали у замка Темпель и повели в кустарники дальнего от моря края зверинца. В кусты заранее поставлены были корзины с зайцами. У каждой оставляли по одному человеку. Егор остался последним.
– Сиди скрытно, – приказал егерь. – Услышишь: близко гонят – выпускай. Спереду зверь набежит – ухай, не пускай. Сзаду – заворачивай его на дорогу.
Долго просидел Егор в тишине. Зайцы скребли корзину да осина плескала огненными листьями. Лес совсем уральский, есть на берегу Исети такие ложбинки. Если б не ветер, пахнущий морем, и не далекая музыка, – казалось бы, что дома.
Из куста смородины выметнулся заяц – так внезапно, что Егор вздрогнул. Ухать, что ли? – сзади он выскочил… Нерешительно, стыдясь нарушить тишину, покричал, помахал рукой на дорогу – «туда, мол, беги».
С соседнего места поднялся егерский ученик, строго сказал что-то. Недолго думая, Егор пошел к нему.
– Не началось еще. Чего стараешься? Этот вырвался, видно, у кого-нибудь.
– Это и будет парфорс-ягд?
– Ну да.
Егерский ученик, фамилия его Агалинский, сидел на тугом цилиндре скатанного полотна. Говорил укоризненно, но со скуки ожидания рад был хоть поучить этого деревенского облома.
– Будешь бегать во время травли, так узнаешь, каковы зубы у английских собак. Звереют они – кто убегает, того и рвут.
– А охотники что делают?
– Пикеры впереди скачут, а господа кто верхом, кто в ягд-вагенах едет, глядят.
– А царица?
– Она, понятно, в ягд-вагене, и егеря кругом.
– Господская охота.
– Ну да. А ты думал, с ножом на кабана, что ли? По-мужицки?
– Много ли дней так охотятся?
– Пока зверей хватит. Нынче, однако, сказывают, один день всего.
– Дела у нее в городе, конешно. Здесь она дел не решает, нет? Просьб никаких не принимает?
– Не принимает, здесь плезир.
– Та-ак… На чем ты сидишь-то?
– Это полотна.
– Вижу. Зачем они?
У Темпеля гнусаво пропел рожок. Ветер принес – сразу, как из мешка высыпал, – лай псов, ржание коней…
– А ну, ступай на место! Начинается. – Егерский ученик перекрестился и с посерьезневшим лицом повернулся к Темпелю. – Обошлось бы нынче благополучно.
Егор поспешил к своим кустам. Трубы и литавры проиграли воинственный марш. Запели рожки – парфорс-ягд начался.
Травля шла только по дорогам, которых Егору не было видно. Зато зверей набегало на него вдосталь. Заложив уши на спину, далеко вперед выкидывая задние лапы, летели зайцы. Легко перемахивали через кусты олени, показывая один другому след белыми пятнами подхвостьев. Дикая коза испугала Егора, налетев на него вплоть, – в прыжке перекинула ноги, упала вбок и пружиной метнулась к дороге. Лисица проползла, распластавшись у самых Егоровых ног, и так разумно, без страха, покосилась на него.
Своих зайцев, притихших в корзине, Егор не успел выпустить: гон прокатил мимо очень скоро. А звери всё бежали; они избегали дороги и жались к подножью обрыва. По соседству ухал и размахивал руками Агалинский. Егор стал ему подражать. Гнали, должно быть, по кругу, потому что шум закипел опять со стороны Темпеля. Обезумевшие звери неслись так тесно, что Егор отпрыгнул и стал за дерево потолще – сшибут. Вон олень какой здоровый, рога на спине, рот разинут, чешет – только треск стоит. Гончие промчались, задыхаясь от бега и злобы. Над кустами у невидимой отсюда дороги проплыли головы и плечи пикеров. Опять опоздал своих зайцев выпустить. Развязал корзину – кыш!.. Такая ваша судьба, косые. Всё-таки на одну версту у вас силы в запасе…
После третьего круга вереница охотников растянулась. Вскрики схваченных зайцев, грохот колес, тяжелое – ах! хах! хах! – дыханье псов, голоса пикеров слышались с обеих сторон зверинца. Егор сел за деревом и ждал конца травли.
Она кончилась громким маршем литаврщиков и трубачей. Музыканты, играя, пошли из Темпеля к Монкуражу, в середину зверинца.
– Эй, парень, давай, давай! – звал Егора егерский ученик.
– Да живей, если хочешь жив остаться. Сейчас стрельба начнется. Берись.
Он показал на вал полотна.
– Кати! – А сам прикреплял один конец полотнища к дереву. – Так… Поторапливайся, потом всему разбор будет, виноватых сыщут, небось. Плохо ты пугал, парень, не слышно тебя было.
Развертывая тяжелое полотнище и подвязывая к попутным деревьям, дотянули как раз до следующего, уже кем-то подвешенного, полотнища.
– К Темпелю теперь надо… Да, знаешь, давай пробежим мимо Монкуража, занятно…
Они побежали обратно вдоль полотнищ, которые вывели их к поляне против павильона Монкураж. По ту сторону павильона тоже висело белое полотно. Получалась загородка, широкая по лесистым концам и узкая перед Монкуражем.
– Гляди, сколько заполевали. Это егеря для посмотренья добычу раскладывают. Вон сама царица наверху. На среднем-то крыльце. И герцог Курляндский – который ружье берет у биксеншпаннера.
– Это и есть граф Б и рон?
– Не граф, а герцог. Его высококняжеская светлость… И не Б и рон вовсе, а Бир о н. С нынешнего лета такое звание. Боже тебя упаси ошибиться невзначай, хоть и позаочь… Ух ты, какого оленя тащат, это тот, поди, о двадцати двух отростках на рогах!.. Жалко, такого для стрельбы не оставили, – гончими не так красиво. Кто и видел, как его взяли?
В павильоне было три площадки, открытых к поляне. Придворная знать блестящей толпой стояла на площадках. Одни разглядывали ружья, другие, перегибаясь за загородку из мраморных столбиков, глазели на затравленных животных. Егеря всё подтаскивали и раскладывали рядами убитых.
– Их до стрельбы уберут, а кровяной дух останется, – вот тут припускают свежие-то звери, ух! В оленя и то попасть трудно на таком бегу. Говорили, сегодня аурокса одного погонят. Ну, ее величество ловко стреляет, всё ладит зайца пулей взять. Лучше Волынского попадает… Теперь к Темпелю бежим, не опоздать бы.
Егор не слушал. Ссутулившись, впился глазами в павильон. Губы шевелились: он спорил с собой. «Пройти поляну… подняться… тут ступенек нет… вход, видно, сзади, за полотном… Ваше величество… и сразу мешочек из кармана… русское золото, ваше величество… Нет, нет! – нельзя сейчас… близко не подпустят… народу-то сколько – граф, князья, герцоги… толкнешь кого – что будет!.. Нельзя. А надо, – другой раз так близко не подойти, завтра уедут… Пойду…»
Однако не пошел – ноги не двинулись. Слезы от досады выступили, но робости не одолел. Повернулся, побежал за егерским учеником.
У подножья Темпеля стояли клетки с обреченными зверями. Слышался рокочущий голос обер-егеря Бема. Мохов переводил его команды да и сам действовал как расторопный помощник, опытный в царских охотах.
– Васька! – Егор увидел своего лося в тесной деревянной загородке. – Вася, и ты тут.
Лось узнал его, позволил прикоснуться, но всхрапывал и непрерывно двигал длинными ушами.
– Волка чует, – сказал кто-то.
– Где волк?
– Вон лежит на ступеньках. Мохов его готовит.
Волка обступили егеря. Егор зашел по каменным ступеням повыше, встал на цыпочки. Ох, да это Черный! Лежит связанный, с палкой в сомкнутой пасти. Что с ним делает Мохов?
А Мохов взял у егеря кинжал и рукояткой выбил зверю клыки. Волк дрожал, захлебывался кровью и молчал. Мохов положил передние лапы волка на угол ступеньки, и ударом каблука переломил одну лапу.
– Готов, – хвастливо крикнул Мохов. – Есть еще? Кабан? Давай кабана.
У Егора помутилось в глазах.
«Ну, царская потеха. Что за люди!»
– Агалинский, веди своих!
Егор попал в команду Агалинского, того егерского ученика, с которым рядом стоял на гоньбе и бегал смотреть Монкураж. Всем дали оружие: топоры, ножи, рогатины. Егору достался просто заостренный березовый кол.
– Идем с морской стороны, а то в гору уже постреливают из Монкуража.
Дор о гой Агалинский ворчал: «Как опасное место, так Агалинского… Ловкие. Небось, Шульца не послал…»
В тупике у стены Оленьего зверинца пол о тна висели в два ряда: одно над другим. Сюда сбегались уцелевшие и раненые звери. По сигналу рога их гнали обратно к Монкуражу, что было нелегко: звери отлично понимали опасность открытой поляны перед площадками со стрелк а ми и предпочитали затаиваться, прорываться за полотно или даже набрасываться на загонщиков.
Объяснив команде задачу, Агалинский расставил загонщиков по обе стороны тупика, за полотнами.
– До дела не шуметь. А по команде выскакивать и пугать страшным голосом.
Через дыру в полотне Егор видел дорогу до самого Монкуража, видел, как лег под пулями первый зверь – олень. Потом помчалась стайка зайцев, и б о льшая часть, кувыркнувшись через голову, осталась лежать на поляне.
Пустили одного зайца, – должно быть, для царицы, потому что сначала хлопнул один выстрел. Заяц продолжал бежать и уже миновал павильон, когда вслед ему зачастили выстрелы. Зверек подпрыгнул и остался на месте.
Заволновался Егор, когда на поляне показался большой черный волк. «Черный, милый, не поддавайся, беги…» – шептал Егор.
Волк совсем прижался к земле и подвигался быстро, хотя заметно хромал. После первого выстрела он огрызнулся на павильон, после следующих вдруг завернул назад. Стрельба посыпалась горохом, торжествующие крики из Монкуража доказали, что уйти волку не удалось.
Дикий кабан, ныряя щетинистой спиной, промчался через поляну. «Ложись!» – крикнул Агалинский. Загонщики повалились – и вовремя: с десяток пуль просвистело над ними. А кабан, налетев на стену, кинулся вбок, прорвал полотно и резнул клыком лежавшего загонщика. Тот закричал отчаянно. Кабан с шумом скрылся в кустах.
– Молчи, молчи!.. – уговаривал побелевший Агалинский. – Можешь итти, так уходи. Не можешь?.. Ну, полежи, скоро тебя перевяжут, лекарь придет… «Неужто не убьют?» – передразнил кого-то Агалинский. – И вышло, как я говорил. Волку клыки выбили, а кабану… «вид не тот», вишь ты. И волку бы оставил, кабы не страх, что, одуревши, на Монкураж кинется.
С поляны убирали убитых зверей.
– Кончено? – спросил Егор.
– Нет еще, – где там! Аурокса не было, лося не было. Да зайцев еще с полсотни выгонят.
Пропел рожок, и снова побежали зайцы, захлопали выстрелы. Раненый загонщик стонал под деревом. «Ваську погонят, смотреть не буду», – решил Егор. Но вот вдали показалось огромное серое тело лося, и Егор не мог оторвать глаз. Лось шел крупной иноходью. Пять или шесть выстрелов, не больше, было дано по нему: такая добыча для особо почетных стрелков. По тому, как лось дернулся и переменил ход на мах, видно было, что ранен.
– Ну, держись! – сказал Агалинский.
Лось приблизился быстро, с особенным глухим хрустом суставов. Набежал на стену и с разгону сел на задние ноги. Сейчас же побежал вдоль стены. Не сговариваясь, все загонщики просунули меж полотнищами свои рогатины и топоры и замахали ими: такая громадина сунется на полотно, вмиг порвет.
Лось сделал круг по тупику и вдруг прыгнул – взвился над полотном в немыслимом полете и обрушился на кусты, за спинами загонщиков. Егор не успел нагнуться и стоял, проверяя каждой мышцей: цел ли?.: Оглянулся. Лось входил в пруд, разгоняя воду большими кругами.
– Убит, убит!.. – закричал кто-то рядом.
– Кто убит?
Агалинский лежал неподвижный, завернув голову к плечу. Лось, проносясь над полотном, лягнул его в затылок и убил на месте…
Из Монкуража донесся одиночный выстрел и за ним радостные крики. Охота продолжалась.
В СОБСТВЕННЫЕ РУКИСовсем больной вернулся Егор в слободку после охоты. Санко был уже дома, один в избе.
– Что молчишь, Егорша? Где побывал?
– В загонщиках… Насмотрелся на царскую потеху. Лучше бы не видал.
– А царицу видел?
– Ага.
– И я. Вот так вот близко. Когда на охоту поехали. Я ведь в Нагорном дворце был.
– Не врешь, Санко?
– Ей-богу. Только в подвале. Всё равно сад видно.
– Что делал в подвале?
– Тоже вроде в загонщиках. Знаешь, зачем пичужек-то ловили? Я, дурак, думал – в горницы в клетках посадят, чтоб пели… А вовсе для стрельбы.
– И их для стрельбы?
– Царица руку набивала перед охотой. Из верхних палат, в окно. А я внизу выпускал через окошечко. Она и не знает, не думает, откуда птицы. Палит ловко, в лёт даже пытала попадать – ну да где! На дерево которая сядет, – та ее.
– Санко, а у нас что было… – И Егор рассказал про парфорс-ягд. Санко сплюнул, покрутил головой.
– Что бы Кузя сказал?
– Кузя бы в них в самих выстрелил.
– А что? Он не стерпел бы. Стервятники, собачье мясо!.. Неохота мне больше и в подвал итти.
– А разве еще надо?
– Велено.
– Санко… – Тут в избу вошли астраханцы с котлом похлебки и караваями хлеба. – Выйдем, Санко.
За избой Егор шопотом сказал:
– Сделай, чтобы мне вместо тебя итти.
– Зачем? Там небаско – в темноте сидеть. Им самим лень, так меня и заставляют.
– Санушко, хочу с царицей говорить.
– Еще чище да баще! Собачье мясо, чего придумал.
– Ничего не бай. Надо.
– Через окошечко как наговоришь?
– Лишь бы во дворец попасть. Укараулю, когда в саду будет, выйду – и к ней.
– Неладно. Подвал-то на замок закрывают, уж не выйдешь.
Егор сел на землю. Его била дрожь. Опять не выходит дело. Неужто не добиться ему царицы?.. Такое жалкое лицо было у Егора, что и Санко сморщился, глядя на него.
– Егор, не горюй, придумаем.
– Ну?
– Погоди, еще не знаю.
Долго думал, прикидывал Санко. Егор ему устало возражал: это уж всё передумано, так неладно и так не годится.
– Ну, хочешь, я потом приду, замок сломаю и тебя выведу?
– Там часовых, поди, полно?
– Нету часовых у тех дверей, они за углом.
– Не побоишься? Как ты пройдешь потом ко дворцу?
– Коли надо, – пройду. Я охране загодя скажусь, чтоб помнили и пропустили.
– Айда.
– Ты ел ли?
– Не надо, идем.
В служительских квартирах Санко разыскал егеря, который «по птичьей части». Егерь был старый, с отвисшей брюзгливой губой. Выслушав просьбу Санка о замене, молча кивнул, нахлобучил парик и повел обоих на гору. Между кухней и дворцом, как угорелые, носились слуги с блюдами, стопками тарелок, кувшинами. В палатах играла нерусская нежная музыка.
Мимо часовых вошли под каменные своды дворцовых пристроек, прошли внутренний двор, уложенный большими плитами, спустились в нишу к дверям подвала. Егор старался запомнить все повороты.
– Ступайте, – в первый раз оборонил слово егерь, распахивая дверку. – Всё помнишь?
– Хитрости большой нету. Я ему только покажу и назад.
Подвал был бесконечно длинный, полутемный, под самым потолком редкие, в пыли и паутине, стекла, снаружи они на уровне земли. Едва отошли от дверей в узкий проход между больших ящиков и корзин, послышался лязг задвигаемого засова. Санко кинулся к дверям.
– Дяденька егерь! Меня не закрывайте.
Из-за двери глухо ответил голос егеря:
– Двое-то лучше. Да не балуйтесь там. Не то гляди у меня.
– Дяденька, пусти!
Щелкнул замок, поднялись шаги по ступенькам, – тихо.
– Егорша, подвел я тебя. До вечера не выпустит теперь. Ах ты, горе!
– Веди, где сад видно.
Спотыкались, пробираясь в дальний конец подвала. За одним поворотом послышался птичий писк и трепыханье крылышек.
– Хомяки, гляди! Поели пичуг.
Несколько серых крыс соскочили с клеток, стуча хвостами, разбежались по кучам хлама. В мутное стекло билась синица. У разломанной клетки валялись перья.
– Разбойники! Собачье мясо! Я и не знал, что хомяки есть.
Санко вынул оконную раму и выпустил птичку.
– Вот сад, Егор… Да что теперь толку!
Сад состоял из зеленых лужаек, окаймленных полосами цветов, из гладких дорожек между ними и рядов невысоких густолистых деревьев. Белые статуи поднимались из зелени. Прямо против окна стоял небольшой дубок, по обе его стороны ряды коротко подстриженных лип.
Если просунуть подальше голову, слева видно дворцовое крыльцо, от которого широкая дорога легла вдоль всего дворца. Сад был пуст, только два садовника торопливо поправляли что-то в цветниках.
– Что делать, Санко? Посидим. Окошко узкое, плечи не лезут.
От скуки Санко принялся выпускать птиц. С пиньканьем вырывались синицы из окошка и, нырнув несколько раз в воздухе, садились на липы.
– Обедают во дворце, не будут стрелять, – сказал Егор.
– То и ладно. Хоть эти целы будут. Птиц много.
– Почему они на то дерево не садятся? – показал Егор на дубок. – Потрепещутся перед ним и на липу падут.
– Не садятся, – подтвердил Санко.
– Давай всех выпустим. Заругаются – на хомяков свалим: съели, мол.
– А давай! Хватит «ей» сегодня кровь лить.
Клетки опустели. Санко полез во тьму, за горы сундуков и узлов. Он чихал и кричал Егору обо всем, что нащупывал. Принес находку – сумку.
– Отдельно висела на стенке. Там ступеньки какие-то прямо в стену упираются, а рядом она и висела.
Заглянули в сумку, – винные бутылки с чужестранными надписями, половина сладкого пирога, завернутая в салфетку с царским вензелем, и три тяжелые блестящие ложки.
– Бутылки все початые, – сказал Санко, – выпьем, а? И это, – пощупал, понюхал пирог, – нисколечко не черствое.
– Брось, брось!.. – нахмурился Егор. – Ворованное, видно. Разве пойдет в глотку холуйский кусок, тьфу!
– Верно! – И Санко тотчас же почувствовал отвращение к находке. – Вот я шваркну всё в угол, пусть ищет, ворюга.
– Может, егеря твоего – у него ключ. Повесь, Санко, где была.
Перед дворцом появились люди. Придворные кавалеры и дамы играли, мячами. В руках у них были круглые лопатки с натянутой сеткой; лопатками и подкидывали мячи. У крыльца остановилась вереница пестро изукрашенных тележек, запряженных крошечными лошадками.
– Кататься поедут, – догадывался Санко. – Ну и кони! Баловство, не кони… Егорша, гляди, гляди скорей, дерево-то!
А Егор и сам таращил глаза на дубок – из всех листьев его, сверху донизу, полились вдруг струи воды. Среди лужаек заиграли и другие фонтаны. Две золоченые женские статуи окутались брызгами, вдали вырос прямой водяной столб, а на самой верхушке его заплясал блестящий стеклянный шар.
– Не настоящее дерево. Фу ты!.. Может, и кони неживые. А, Егор?.. И собачонка эта тоже. Паршивая какая! В такую теплынь дрожит.
Голая тоненькая собачонка стояла на дорожке; она дрожала всей кожей и поджимала одну лапку. Егор рассмеялся.
– Это настоящая. А есть тут и такие, что один голос, а тела нету… Цытринька, – вспомнил он, и перестал смеяться. – Собачонка-то царицына. Верно, и сама царица тут стоит.
Егор вытягивал шею, как мог, собачонка визгнула на него и убежала.
Егор отошел от окна. Заметят – только хуже будет. Вот попал в капкан…
– Чш-ш… Слышишь? – Санко показал рукой в темноту подвала.
Притихли. Осторожно скрипнула дверь – не входная, а там, где Санко нашел сумку, – за сундуками посветлело, кто-то шагнул раз, другой и звякнул стеклом.
Егор схватил Санка за рукав, потащил за собой к свету.
За поворотом стал виден маленький прямоугольник открытой двери и от нее четыре ступеньки вниз, сюда. На нижней ступеньке стоял человек самого важного вида – толстый, в шитом позументами платье, в парике, с холеным лицом, – и прятал сверток в сумку. Он услышал шаги и испуганно крикнул: «Вэр да?»
Егор выступил на свет.
– Ти! Как попаль здесь? – сердито спросил человек. – Кто есть ти?
– Ловцы из зверинца, – ответил Егор. – Посажены здесь птиц кидать. А эта дверка куда?
– Птиц? – Человек выругался и велел итти к своим птицам.
– Чего ругаешься? – рассеянно возразил Егор, очень занятый дверью: ему хотелось взглянуть за нее.
– Мальчи!
– Сам молчи, холуй.
– Егор, Егор!.. – Санко тянул Егора за кафтан. Но тот не унимался.
– Воруешь, толстомордый, а на честных людей кричишь. Чего опять стащил?
– Егор! – Санко даже присел в испуге. С важным же человеком произошла неожиданная перемена. Он оглянулся на дверь, прикрыл ее немного и, протягивая Егору бутылку, самым дружеским голосом сказал:
– Ним, ним!.. Ха, кримс-крамс! Кушать эйн клейн вениг.
– Сам кушай!
Егор решительно взбежал по ступенькам и выскочил в дверь. Оказался в низком сводчатом коридоре. Наобум побежал направо, миновал несколько пустых комнат, наконец услышал голоса. Двое лакеев несли на плечах свернутый в длинную трубку ковер. Едва успели они раскрыть рты, завидев бегущего парня в русском кафтане, перепачканном пылью, как Егор шмыгнул мимо них. Еще встреча: старичок с охапкой деревянных молотков и корзиной шаров. Егор оттолкнул корзину и выскочил в большие парадные сени. Из верхних покоев спускалась широкая мраморная лестница, вся в цветах. Двери на крыльцо распахнуты. За спинами стоявших столбами лакеев Егор прошел на крыльцо. Он ничего не думал, – какая-то волна несла его, – потной рукой сжимал мешочек в кармане.
На крыльце задержался на секунду. От него шарахнулись: очень уж отличался он по виду от придворных кавалеров, еще более разряженных, чем на охоте. Секунды Егору было достаточно – увидел царицу.
Царица стояла около запряжки малюток-лошадей и вытирала платком руки. За ней возвышался гайдук с блюдом в руках, на фарфоре чернели ломти хлеба.
В следующую секунду Егор был внизу и направлялся к царице.
– Ваше величество, – услышал он свой спокойный голос и похвалил себя: хорошо начал. – Ваше величество, в Сибирской стороне на Урал-камне изобретено песошное золото. Открыл рудоискатель Андрей Дробинин, а я намыл и привез объявить вашему величеству.
Выхватил мешочек, – не развязывается, затянул шибко. Зубом ослабил и, распутывая завязку, превесело улыбнулся: всё гладко идет. Тут только разглядел царицу. Она наморщила жирный лобик, смотрела на Егора в недоумении, – видимо, ничего не поняла из сказанного им. Царица была похожа на свой портрет в екатеринбургском Главном правлении, но еще больше похожа на жену лесничего Куроедова. Обыкновенная барыня. Две сосульки черных волос спускались на грудь. Глаза неживые, с тяжелым взглядом, одно веко опущено ниже другого. Большая верхняя губа. Лицо подперто вторым подбородком. Куроедиха – и полно!
А пальцы Егора делали свое дело: мешочек развязан, часть золота высыпана на ладонь. Давно задумано было пасть на колени, поднося золото, но двойной подбородок не позволил: перед Куроедихой-то на колени! Раньше думал – царица всегда в короне ходит.
– Вот, ваше величество, крушец, доселе незнаемый в России. И, должно, имеется в большом изобилии.
Совал ладонь, полную золота, и мешочек. С тем же недоуменным лицом царица протянула обе руки. Егор (это потом, много позднее, вспоминалось) еще заставил ее подождать: стал ссыпать золото в мешочек, роняя зерна на землю. Ссыпал, подал в царские руки, как мечталось.
Царица с беспомощной улыбкой обернулась направо, налево… По оба ее бока еще раньше выросли две фигуры: Артемия Волынского, в малиновой ленте по белому камзолу, с загоревшимися на худом лице глазами, и герцога Бирона, в голубой ленте, откровенно раздосадованного. Рука с мешочком качнулась было к Волынскому, но задержалась и поплыла в обратную сторону, к герцогу. Бирон с поклоном принял золото.
Егор отступил назад. Придворные оглядывали его с любопытством и неприязнью. Царица села в обитую красным бархатом колясочку, поспешно усаживались дамы и кавалеры.
– Герр Шемберг, – негромко сказал Бирон, которому подвели оседланного коня. Румяный, лакейски развязный в движениях человек, в зеленом мундире с орденами, подскочил и склонился перед герцогом. Тот передал ему Егоров мешочек, прибавив несколько слов по-немецки. Потом герцог взлетел в седло и отъехал к колясочке Анны Ивановны.
– Звание, имя? – услышал Егор за плечом. Повернулся – Волынский.
– Унтер-шихтмейстер екатеринбургских заводов Егор Сунгуров.
– Где стоишь?
– В Охотничьей слободке.
– Иди.
