Текст книги "Руда"
Автор книги: Александр Бармин
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 27 страниц)
Осень и зиму Егор прожил у Походяшина. Походяшин оказался большим любителем и собирателем минералов. Из одной любознательности, как он сам объяснил, собрал огромную коллекцию разных камней. Холодный амбар во дворе был весь отведен под ящики с минералами. Походяшин не знал названий большей части минералов, зато без ошибки называл место, с которого какой образец привезен, хотя три четверти их были не им добыты, а доставлены другими.
Не так умом, как памятью, удивлял Походяшин Егора. Достаточно было Походяшину однажды прочитать книгу, чтобы он много месяцев спустя говорил из нее наизусть целые страницы. Книг у него собрано тоже немало, и Егор на них напустился с большей жадностью, чем голодный на хлеб.
Работы с него Походяшин никакой не требовал.
– Отдыхай, миленький, набирайся сил! Вот ужо пошлю тебя с Посниковым на Вагран да на Турью реки слюду искать – там тяжеленько будет.
По своей охоте Егор помогал дворнику Диану и стряпке Акулине: колол дрова, лил сальные свечи, ездил по воду, отгребал снег, даже мыл полы и месил тесто. Лошадей при доме Походяшин не держал, а когда случалась в них надобность, посылал Диана к купцу Власьевскому. Диан всегда приводил одну и ту же саврасую тройку малорослых мохнатых и замечательно быстрых «обвинок».
Семьи у Походяшина не было. В городе жила вдова его старшего брата с сыном, которого звали Максим и по отчеству тоже Михайлович, но за всю зиму были они у Походяшина не больше трех раз. Они привозили припасы: кули с мукой, кадочки с маслом, с медом, мороженых моксунов, стяги говядины и баранины.
Чужого народа приходило к Походяшину немало: одни приносили образцы камней и всякие диковинки, другие – за советами. С большой охотой Походяшин выслушивал путаные чужие дела и, не скупясь, давал: советы: и по торговым делам, и по семейным, и по судебным.
Два верхотурских купца – Ентальцев и Власьевский – бывали в доме постоянно, как свои. Но как раз об их делах Максим Михайлович ничего Егору не рассказывал.
Случайно услышанные обрывки разговоров порой сильно смущали Егора: хозяин, кажется, поучал купцов, как лучше провозить заповедные, товары мимо таможенных застав, советовал им, что сбывать с рук и чем, напротив того, запасаться, чтобы потом продать повыгоднее. Было какое-то второе лицо у хозяина, – какое, Егор понять не мог.
Походяшин ежедневно уходил в город – потолкаться по базару, по постоялым дворам, побалакать с ямщиками, с новыми людьми. Верхотурье с его заставами – единственные на весь Урал ворота из Руси, в Сибирь и обратно. Только через Верхотурье разрешалось проходить обозам и проезжать путешественникам, хотя бы для этого надо было делать сотни верст крюку.
Из походов в город Походяшин возвращался обычно со свежими книгами, с приезжими гостями и всегда с ворохом слухов и новостей.
Один петербургский купец, зазванный в гости, складно рассказывал про удивительные праздники, бывшие прошлой зимой в столице. При царском дворе, развеселясь, устроили шутовскую свадьбу: шута Квасника (из родовитых князей Голицыных) женили на дурочке Бужениновой. Для свадьбы построили между Адмиралтейством и Зимним дворцом ледяной дом – целый дворец из прозрачных ледяных плит. Облитые при страшном морозе водой плиты смерзлись, и дворец казался выточенным из цельной сверкающей глыбы. На солнце он играл миллионами огоньков, ярче топазов, аквамаринов и яхонтов. За тонкими ледяными «стеклами» в окнах намалёваны были смешные картины. На ледяных деревьях сидели ледяные же птицы. Восемь ледяных пушек палили настоящим порохом. Ледяные рыбы-дельфины по ночам выбрасывали горящую нефть. Ледяной слон пускал из хобота фонтан воды, а ночью – огня. По улицам столицы двигалось маскарадное шествие из двухсот человек на лошадях, оленях, собаках, четверорогих козлах и баранах. Люди эти были одеты в праздничные одежды разных наций и играли на свирелях, гудках, волынках, дудках, ложках, балалайках и колокольчиках. Закончилось шествие в манеже герцога Бирона, где состоялось угощение и пляски. По городу велено было в каждом окне зажечь не меньше десяти свеч. На Неве пускали большой фейерверк.
Главным устроителем праздников был кабинет-министр Артемий Волынский. Ледяным дворцом и закончилась его придворная должность. На святой неделе Волынского схватили, пытали, а в июне казнили вместе с его друзьями: советником Хрущовым и Еропкиным. Про Татищева слышно, что заключен в Петропавловскую крепость и ожидает следствия.
– Теперь Бирону удержу не будет, – сказал Егор по уходе гостя. – Всех противников повалил.
– А теперь сам себя погубит, – возразил Походяшин. – Гаже Бирона нет человека. Народ к бунту близок. Думаю только, что господа дворяне еще раньше догадаются его убрать.
Так и вышло. В октябре умерла императрица Анна. Через три недели солдаты гвардейского полка ворвались ночью в герцогский дворец, стащили ненавистного Бирона с постели и увезли в крепость. Простому народу оттого, правда, лучше не стало. Правительницей государства дворяне поставили Анну Леопольдовну, мать малолетнего царя. Помещичья власть осталась.
* * *
В конце зимы собрались в дальнюю поездку – в вогульские леса, на реку Вагран. Походяшин там еще не бывал, о крае знал от Посникова, верхотурского обывателя.
Сухой, легкий, неутомимый на ноги и бесстрашный Посников уже лет пять, по поручению Походяшина, занимался мелочной торговлей с манси.
Наполнив крошни свертками дешевых товаров, Посников проникал в самые дальние лесные поселки манси и там выменивал меха выдр и соболей на медные пуговицы, иголки, кремни, огнива, ножи, блестящие украшения, пестрые ткани, табак, даже на пустые стеклянные пузырьки и на разноцветные стеклышки.
– Продавай и раздаривай всё даже себе в убыток, – учил Походяшин Посникова. – Не столько мягкую рухлядь приобретай, а больше друзей. Пригодятся для дела… Да показывай вогуличам образчики руд и спрашивай, нет ли таких в ихних местах…
Среди принесенных от манси камней были превосходные руды железа и меди. Походяшин пополнял ими свою коллекцию.
– Слюду бы найти! – мечтал Максим Михайлович. – Мы бы зимой на собаках, а летом на вьючных оленях стали бы ее вывозить. Нужна в городе слюда дозарезу!
На Евдокию-плющиху [59]59
1 марта старого стиля.
[Закрыть]в двух кошевках, пара коней гуськом в каждой, походяшинская экспедиция отправилась на север. В передней кошевке Максим Михайлович с Посниковым, в задней – Егор с кучером Дианом. Ехали по льду рек – Ляли, потом Сосьвы. Маленькие обвинки летели, как птицы. Вот бы до самого места такая дорожка: гладкая белая лента!
Встречали охотников, закончивших зимний промысел. Они тянули по льду легкие сани – нарты, груженные пушниной и мерзлой олениной. Обогнали возка подьячих – сборщиков ясака, пробирающихся на Лозьву. Обратно сборщики поедут в мае на барках, водой. Горе вогульское – эти сборщики! Обирают они беззащитных ясашных безжалостно: и в государеву казну, и на подарки воеводе и в свою собственную пользу.
Стаи черных косачей перелетали над рекой с берега на берег. Днем солнце хорошо грело, снег сверкал нестерпимо для глаз. Ночью мороз лютел, гулко лопались стволы деревьев. Зима еще не собиралась сдаваться.
Ночевали путешественники то в рыбачьих домишках, то в снегу у большого костра. Лошади морозов не боялись, их спасала лохматая шкура, – это были знаменитые обвинки – порода, выведенная пермяками на реке Обве и распространенная по всему тракту от Соликамска до Тобольска.
Однако и неутомимым обвинкам стало невмоготу, когда экспедиция добралась до устья Ваграна. Из-за быстроты течения вода на некоторых стремнинах не замерзает всю зиму. В этих местах приходилось выбираться на берег и объезжать по глубокому рыхлому снегу или по скользким камням. Одна верста такого объезда стоила полусотни верст по речной глади. Кончался и запас овса, взятый для лошадей.
– Дальше дорога под силу только оленям, – заявил Посников.
Выбрали хорошую полянку в лесу на высоком берегу Ваграна и устроили лагерь: снежный домик, неугасимую нодью – охотничий костер и склад для припасов. Диан со всеми лошадьми, не мешкая, пустился в обратный путь. Посников стал на лыжи и отправился разыскивать оленных манси. В лагере остались Походяшин и Егор.
– Ты, видать, ночевывал в снегах-то, миленький, – сказал Походяшин, развязывая котомку у костра. – Сноровка у тебя есть. И нодью ладно разжег и прочее всё из рук не валится.
– Приходилось и без огня в снегу спать, – ответил Егор.
– А вот скажи, – какая снасть всего лучше, что бы лепешки испечь?
– Коли сковородки нет, можно на камне.
– Оно можно, да в снегу, бывает, камня не сыщешь. А я ковш железный с собой беру. Не тяжел, а за всё отвечает. Снегу ли быстро натаять, похлебку ли сварить, лепешки испечь – всё в нем можно.
Вынул из котомки ковш, наполнил его снегом и пристроил над огнем.
– В лодке едешь, воду надо отчерпывать – опять ковш. Весло сломается – ковшом же заменишь. Пришлось мне раз верхом на бревне по Тавде-реке сплывать, так два дня ковшом греб.
Егор, глядя на ковш, подумал про себя: «И пески пробовать ладно, поди, ковшом. Ручка есть и края невысокие. Лучше котелка».
За снежным домиком послышался шорох и царапанье. Егор вскочил, обежал домик. С задней стены, сложенной из мешков с припасами, соскочил черный зверь и, ныряя в рыхлом снегу, побежал к ближней лиственнице.
– Россомаха! – крикнул Егор.
– Она, – подтвердил Походяшин. – Гляди-ко ты, как скоро подобралась к съестному! Надо пугнуть, а то не отвяжется.
Из костра Походяшин выхватил головешку пожарче и метко швырнул в зверя, который было уселся на нижней ветви дерева. Рявкнув, россомаха кинулась вниз и стала уходить по снегу.
– Больше не придет, – успокоился Походяшин. – Хорошо, что здесь волков не водится. Иначе бы Диану с конями не доехать до дому.
– А почему волки здесь не живут?
– Снег глубок, тонут.
– А медведи?
– Сейчас медведи спят, вот летом ты их насмотришься. Полны леса медведей. Да летом они не страшные: ягоду едят, траву, орехи.
Они вернулись к костру. Походяшин поправил огонь, набил ковш снегом.
– Дальше так сговоримся: на оленях поднимемся по Ваграну сколько можно. Вагран в верховьях близко сходится с рекой Турьей. Посников пойдет на Турью, у него там знакомые вогулы есть, у них дождется весны. А ты на Вагране останешься – тоже у какого-нибудь вогула. Есть еще где-то на Вагране русский охотник, но с ним не знаю как поладим: скрывается он, нелюдим. За лето все горы и леса по Ваграну ты сам не облазаешь, конечно, но надейся на вогулов. Обласкай их, обдари и пообещай: за хорошую слюду – пищаль, за медную руду – пищаль же. Натаскают тебе камней вдоволь…
Спать улеглись в снежном доме на толстом слое еловых лап. У входа дышала ровным жаром нодья. Походяшин только минутку повозился, уминая ветки да подтыкая тулуп, и стих. «Заснул, – подумал Егор. – Всегда он так: лег – и спит». И ошибся: Походяшин высунул лицо из-под тулупа:
– Чтобы скорбутной болезни [60]60
Скорбутная болезнь,или цинга, возникает от однообразной и несвежей пищи.
[Закрыть]не приключилось, ешь, миленький, сырое мясо и сырую мороженую рыбу. Если мелко настругать да посолить, – оно не противно.
Голос совсем сонный. Сказал – и спрятал лицо. Егор поспешил спросить свое:
– А как того русского охотника звать, не знаешь, Максим Михайлович?
Но Максим Михайлович не ответил: уже спал.
НЕОЖИДАННЫЕ ВСТРЕЧИОлени выбивались из сил. Третий день тащили они нарты с непривычно тяжелым грузом. Ехали лесом, а в лесу снег глубже и рыхлее, чем на открытых ветрам болотах. Кроме того, олени голодали, питаясь только теми лишайниками, которые серыми бородами свисали с деревьев: вырыть траву или мох из-под глубокого снега олени не могли.
Проводник-манси и Посников с Егором нередко уходили вперед – протаптывать канаву-тропинку для вереницы нарт.
В эти места и Посников раньше не забирался. Дико-величавая природа была совсем не похожа на окрестности Верхотурья. Берега Ваграна вздымались порой десятисаженными отвесными стенами, у подножья которых черная вода клокотала по соседству со снегом. На северо-западе, за лесами, встали голубые хребты, а над ними – дальше всех и выше всех гор – белела одна гора-великан.
– Денежкин Камень, – назвал ее Посников. – Около него перевал есть: вогуличи ходят за горы к вишерцам и печорам.
Ехали доверившись проводнику, который взялся довести до зимовья знакомого Посникову манси-охотника на притоке Ваграна – речке Колонге. И проводник не бывал в этом зимовье; ему рассказал, как найти, другой манси, оставшийся дома. На снегу не было видно никаких следов, кроме звериных. Было совсем непонятно, по каким признакам проводник менял направление, то уходя от реки в сторону, то пересекая ее, но вел он уверенно и, наконец, привел к затерянной в чаще леса избушке.
Владелец избушки, одинокий манси, выбежал навстречу гостям, радостно выкрикивая приветствие: «Пача! Пача, рума!» Около него скакали два остроухих белых пса, старавшихся лизнуть приезжих в нос или губы.
Большое событие, настоящий праздник для лесного отшельника приезд гостей: это новости за целый, может быть, год; это возможность поговорить с людьми после долгого молчания; это пополнение припасов свежинкой; это удобный случай сбыть накопившиеся меха. Но и хлопотно это – принять столько гостей сразу! Они приехали на шести нартах. Двадцать оленей, трое манси и трое русских.
Хозяин, выскочивший полуодетым, суетился около обоза, таскал дрова, лазил в амбарчик – чомью, стоявший на двух столбах невдалеке от избушки. Крупные хлопья снега падали на его непокрытую голову и на черные косы.
Егор долго присматривался к хозяину, потом спросил Посникова:
– Как его звать, этого вогулича?
– Хатанзеев. [61]61
Фамилия Хатанзеев– переделанное на русский лад слово «Хоттан» – «лебедь» – родовое название большой группы манси.
[Закрыть]А что?
– Да я его за другого принял. Очень похож.
С оленей сняли лямки и пустили их пастись по снегу. Всемером расселись в крохотном зимовье для беседы и неизбежного угощения. Переводчиком служил Посников, а душой беседы оказался Походяшин: столько он рассказал занятных новостей, столько дал дельных советов! После обеда началась меновая торговля, больше похожая на взаимные подарки: хозяин зимовья швырял гостям шкурки соболей и других пушных зверей, а гости оплачивали вещами из развязанных кулей. Какие именно вещи были нужны охотнику, было выяснено заранее, еще в предобеденной беседе. Особенно обрадовался он металлическим снастям: топору, шилу и стальному наконечнику для рогатины. Без остального охотник мог и обойтись, остальное – ткани, мука, соль, пряники – были заманчивы лишь своей редкостью.
Потом Походяшин расплатился с манси – владельцами оленей. Манси не спорили, только повздыхали.
Тем временем у Хатанзеева с Егором вышел весьма примечательный разговор. Манси вдруг стал пристально смотреть на Егора, чем-то пораженный. Даже зажег пучок еловых стружек и осветил Егора со всех сторон. Потом нацарапал ножом на бересте знаки: «Е. С.» и показал Егору:
– Рума, твой кат-пос?
– Мой! – закричал Егор. – Я тебя давно бы признал, Степан, да Посников меня сбил с толку: говорит, – Хатанзеев. Это Чумпин, Максим Михайлович! Я вам говорил про него. Степан Чумпин с реки Баранчи! Так ты ко мне и не забежал, Степан, рума, из крепости?.. Что же ты сюда перебрался?
С помощью Посникова Чумпин поведал русским о своей судьбе. О том, как у озера Шувакиш напал на него разбойник, ударил его ножом, ограбил и зарыл в снег. Хорошо, что толстая малица [62]62
Малица– рубаха из оленьей шкуры, шерстью к телу.
[Закрыть]не позволила ножу уйти глубоко в тело. Чумпин отлежался, днем собрался с силами, чтобы добрести до куреня, где углежоги перевязали ему рану и дали хлеба на дорогу. Из-за поездки в крепость, а потом из-за раны Чумпин пропустил в том году промысел. За ним накопилась недоимка, выплатить которую не было надежды. Значит, лесной бог Чохрынь-ойка в гневе на бедного манси, – решил Чумпин. Оставалось одно – бежать на север. Так Чумпин и сделал. Правда, и здесь, на притоках Сосьвы, нет свободных охотничьих угодий, но род Хоттан принял его к себе и отвел ему для промысла леса по речке Колонге. Здешний Чохрынь-ойка милостив к охотнику, часто посылает зверя под его стрелы и в его ловушки. Лосей и диких оленей здесь больше, чем на Баранче. Соболей на ясак настрелять не очень трудно, тем более, что Чумпин завел пару замечательных лаек.
– Эх! – пожалел Егор. – Такую гору знатную открыл Степан, а для кого?.. Владеет теперь той горой барон Шемберг. В собственность ему Благодать отдана. Вот она, справедливость у царицы и заводчиков! А тебе вся награда вышла – нож в бок!.. За руду!.. Не даром она руда называется… [63]63
Руда– старинное значение этого слова: «кровь».
[Закрыть]Одинаковая у нас с тобой доля, Степан…
Утро привело оттепель. Солнце пригрело с ясного неба и размягчило снег. Ослепительно сверкала вершина Денежкина Камня, чистая от облаков.
– Нартам сегодня ходу нет, – решил Походяшин. – Чтобы время зря не пропадало, давай, Егор, учиться вогульскому наречию. Пригодится.
В учителя Походяшин выбрал не Посникова, а Чумпина.
– С чужих губ изглашение слов всегда нечистое, – объяснил он. – Затвердишь слова, а природный вогулич тебя и не поймет. Вот латынь я в одну зиму выучил, мне только грамоту латынскую показали, а доходил сам по книгам. Потом проезжал через Верхотурье ученый один, Гмелин по фамилии, я – к нему. Заговорил с ним и боюсь: не поймет! Всё, миленький, понял. Отвечает, и я его понимаю. Так ведь то латынь, язык мертвый, книжный.
Еще раз пришлось Егору позавидовать удивительной памяти Походяшина: однажды сказанное ему слово он запоминал накрепко. Он и произношение слов усваивал легко.
– Сеользи – горностай, – повторял Походяшин с пришепётываньем так точно, что восхищал Чумпина. И признавался: – Латынь всё-таки легче: до ут дес… [64]64
Do ut des– даю, чтобы и ты дал (латинск.).
[Закрыть]А как по-вашему сказать: «очень хороший щенок»?
– Сака ёмас мань кутю, – отвечал Чумпин, который в это время возился с пятью беленькими щенятами, выбирая лучшего из них.
– Для кого ты, Чумпин, выбираешь щенка?
– Другу обещал подарить.
– Кто он – твой друг?
– Охотник Яни-Косьяр. Живет на Вагране.
– Далеко?
– Нет. Если сегодня пойду к нему на лыжах прямо через гору, вечером уже вернусь сюда.
– Что значит его имя?
– Яни-Косьяр – Большой Бурундук. [65]65
Бурундук– земляная белка – пестро-полосатый, очень домовитый зверек.
[Закрыть]
– Вогул?
– Нет, Яни-Косьяр русский.
Известие, что поблизости живет русский охотник, взволновало и Походяшина и Егора – и обоих по разным причинам.
– Надо повидать его! – сейчас же решил Походяшин. – Сегодня же! Сбегаем, Чумпин. Выбрал ты щенка в подарок?
– Вот этот лучше всех.
– Как ты узнал?
Объяснить свой выбор словами ни по-русски, ни по-мансийски Чумпин не смог. Он снова повторил все испытания. Выносил щенка на снег и смотрел, как ползает, жмется ли. Клал на самый край лавки: не свалится ли? Поднял за хвост – щенок стал извиваться, старался укусить. Это хороший признак: плохой щенок висел бы мешком. Потом манси показал на глубокую бороздку вдоль кончика носа – ока доказывала отличное чутье. Еще важнее, что на нёбе, в пасти, много бороздок – зверятница будет, пойдет смело и на лося, и на медведя. Волоски на щеках, цвет когтей и еще многие признаки подтверждали, что из отобранного щенка вырастет замечательная лайка, с которой можно добыть пушнины впятеро больше, чем с обыкновенной, средней.
– Яни-Косьяр никогда не держал собак. Надо, чтобы первая ему понравилась.
– Он что, с ружьем промышляет или с луком?
– С ружьем.
– Как по-вашему ружье?
– Писэль.
– Так это пищаль, только на вогульский лад переиначено. А порох как?
– Селля.
– Ну и это – «зелье», тоже русское слово. А медная руда?
– Аргин-ахутас.
– Слышишь, Егор? Для медной руды у них свое, коренное, название есть. Ты понимаешь, к чему я клоню?
– Что ж тут не понять? Просто.
– А ну растолкуй!
– Значит, медным делом вогулы издавна занимаются и в рудах толк знают. Ружья огненного боя вогулы недавно увидали, потому и названья для них русские. Так, что ли?
– Молодец! Сразу понял!.. Молодец!.. Ну, Хатанзеев… или Чумпин!.. Побежали к охотнику на Вагран!
Чумпин молча снял с колышка унты [66]66
Унты– меховая обувь.
[Закрыть]и стал обуваться.
– Максим Михайлович, и я с вами. Можно?
– Ладно ли будет, миленький? Коли это тот самый охотник, про коего я думаю, – спугнуть его можно. Робок он.
– Авось не напугаю! Мне тоже охота его увидать… Степан, есть еще русские в здешних лесах?
– Других не знаю.
Походяшин недолго противился, и на Вагран пошли втроем. Чумпин бережно упрятал за пазуху щенка.
Первая половина пути была трудной: непрерывный подъем. Лыжи у всех троих были короткие и широкие, подбитые оленьей шкурой. На них не катились, а переступали по снегу.
– Леса-то какие богатые! – восхищался Походяшин, когда выбрались на гребень и открылся вид на глубокую долину Ваграна, густо заросшую соснами, кедрами и лиственницей. – Дерево к дереву. Ядреные да высокие! Какие хошь заводы ставь – углем обеспечены на сто лет.
Залюбовались лесами и Егор с Чумпиным, но оба по-своему. Манси видел в нетронутых кедровниках отличное убежище для бесчисленных белок и соболей, а Егор просто загляделся на могучий рост деревьев. Богат лесами Урал, а такую красоту и на Урале не часто встретишь.
– Нёхс хайти! – показал вниз Чумпин. – Соболь бежит!
Видеть днем, при солнце, сторожкого ночного хищника не приходилось еще ни Егору, ни Максиму Михайловичу. Они тянули шеи, стараясь разглядеть зверька, однако не разглядели. А манси улыбался и, держа на рукавице одной руки щенка, другой рукой вел по воздуху, указывая путь соболя.
– Это соболь Яни-Косьяра, – сказал манси. – Его лес, его звери. А дом Яни-Косьяра там, у самой реки, отсюда не видно.
Чумпин уложил щенка за пазуху, поправил лыжи и, согнувшись, полетел по крутому склону вниз. За ним, не раздумывая, сорвался Егор. Последним заскользил с гребня Походяшин.
Спуск был стремительным и опасным. Стволы вырастали на пути, и не больше мига оставалось, чтобы увернуться от удара, а широкие и тяжелые лыжи были неповоротливы. Без увечья не обошлось бы, если б первым следом катился не Чумпин, хорошо, должно быть, знакомый со всеми поворотами.
Лыжи Походяшина въехали в вересковый куст, и он упал. Дальше Походяшин ехал медленнее, бороздя снег выломанным ивовым прутом, и далеко отстал от передовых. Егору удалось спуститься без падений. Он остановился рядом с Чумпиным у самого дома Яни-Косьяра.
Дом – изба, срубленная по-русски, с крылечком, с трубой на крыше, с довольно большим слюдяным окном.
Из дома никто не показывался.
Егор стоял, поджидая Походяшина. Сердце его сильно билось. Кого-то он увидит в избе?..
Не вытерпев, Егор сошел с лыж, обил снег с пимов, шагнул на доски чисто выметенного крылечка. Дверь забухла, открылась с трудом. Вошел. После солнечного блеска в избе показалось темновато.
Неожиданно послышался молодой женский голос:
– Вот и Егорушка пришел! Ноги не промочил?
