Текст книги "Записки из чемодана
Тайные дневники первого председателя КГБ, найденные через 25 лет после его смерти"

Автор книги: Александр Хинштейн

Соавторы: Иван Серов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 67 страниц)

Глава 2. ШЕФ УКРАИНСКОЙ РАЗВЕДКИ. 1939–1941 годы

Итак, 2 сентября 1939 года Серов совершенно неожиданно для себя стал наркомом внутренних дел 40-миллионной Украины; второй по величине и значению союзной республики. Через день ему присвоили звание комиссара ГБ 3-го ранга (по-армейскому – комкор, генерал-лейтенант).

К тому моменту известный всему Киеву особняк на Владимирской улице почти год простаивал без хозяина. Предыдущий нарком Александр Успенский исчез при таинственных обстоятельствах еще в ноябре 1938-го. (Впоследствии выяснится; узнав о предстоящем аресте, он инсценировал самоубийство и бежал с Украины под чужими документами.)

После пропажи Успенского Москва, правда, направила в Киев нового эмиссара – Амаяка Кобулова, младшего брата Богдана Кобулова, ближайшего соратника Берии. 7 декабря 1939 года его назначили первым заместителем наркомвнудел УССР. С того же дня он исполнял обязанности наркома, но окончательно в должности его почему-то не утверждали.

Поработать совместно Кобулову-младшему и Серову, впрочем, не удалось: их развели синхронно, день в день. Когда последний отправлялся в Киев, первый уже паковал чемоданы; 2 сентября 1939 года Кобулов был назначен резидентом НКВД в Берлине под «крышей» советника полпредства. Как утверждал в предыдущей главе Серов, он сам «поставил вопрос, что мне в роли заместителя не нужен Кобулов».

Именно отсюда, вероятно, берет свои корни их взаимная нелюбовь с братьями Кобуловыми, о чем Серов упомянет еще не раз.

Спешность назначения Серова, которому толком даже не дали собрать вещи и проститься с семьей, объяснялась просто. Накануне, 1 сентября, Германия напала на Польшу. Началась Вторая мировая война, о чем мир, правда, еще не догадывался.

В соответствии с секретным советско-германским соглашением (пакт Молотова-Риббентропа), польская территория должна была быть поделена между двумя сверхдержавами. К СССР отходили западные (для Польши – восточные) области, с преимущественно украинским и белорусским населением, которые вливались в состав Украины и Белоруссии.

Эту огромную и вдобавок откровенно враждебную территорию в кратчайшие сроки следовало «советизировать» со всеми вытекающими отсюда последствиями.

На молодого наркома возлагалась серьезная ответственность. Требовалось не только разгромить все позиции польской разведки, но и задушить в зародыше любое сопротивление. В числе главных задач – быстрое развертывание лагерей для плененных польских военных и их фильтрация.

При этом не стоит забывать, что спецслужбы Польши в те времена выступали в качестве многолетнего и постоянного спарринг-партнера в поединке с НКВД, отличались коварством и профессионализмом. На протяжении почти 20 лет они вели активную подрывную, диверсионную и шпионскую деятельность против СССР, создавая особенные проблемы на приграничных территориях. Даже после оккупации Польши большинство сотрудников «двуйки» и «дефензивы»[32]32
  «Двуйка» – Второй отдел Главного штаба Войска Польского, военная разведка, «дефензива» – контрразведка и политическая полиция. Существовали до 1939 г.


[Закрыть] не сложили оружия, а влились в ряды подпольных резидентур польского правительства в изгнании.

В следующем, 1940 году, аналогичную миссию Серову доведется выполнять на еще одной «освобожденной» территории: возвращенной Румынией части Бессарабии. (Сталин сделал из нее новую союзную республику: Молдавскую СССР.)

«Украинский» период оказался для Серова во всех смыслах судьбоносным и определяющим.

Во-первых, здесь он впервые сумел показать свою эффективность и жесткость, что заслужило высокие оценки Берии и Сталина и обеспечило его дальнейшее продвижение.

Во-вторых, он тесно сблизился с 1-м секретарем ЦК КП(б) Украины, будущим советским лидером Никитой Хрущевым: не случайно, придя потом к власти, Хрущев поставит Серова на КГБ.

К числу важных знакомств относилась, без сомнения, и встреча с командующим войсками Киевского военного округа Георгием Жуковым: через 5 лет они вместе будут входить в осажденный Берлин. Именно маршал Жуков в мае 1945-го представит Серова к звезде Героя Советского Союза. Они будут дружить вплоть до смерти «Маршала Победы». В архиве Серова есть даже вопросник, переданный ему Жуковым при работе над своими мемуарами (ну, например: «Написать на 5–6 страниц характеристику Хрущева Н. С…его прошлое как троцкиста…»).

Кстати, и опыт по «советизации» бывшей польской территории, особенно в части борьбы с вооруженным подпольем, также весьма пригодится Серову. Этой работой ему предстоит заниматься еще не единожды, вновь и вновь сталкиваясь со своими старыми знакомыми по Украине.

Первые шаги

На Украине, когда я начал знакомиться со структурой органов госбезопасности, пограничных и внутренних войск, войск по охране железных дорог, с милицией, с лагерями, то первые дни у меня не вмещались эти понятия. Одно дело – работать начальником СПО, объем которого замыкался на 6 отделениях, и другое дело – 14 крупных областей, Молдавская автономная область, десятки полков НКВД и несколько крупных погранотрядов, управления пограничного округа и внутренних войск, особый отдел округа, милиция, лагеря и т. д.

В первые дни я знакомился с членами Политбюро ЦК КП(б)У – с Хрущевым и Бурмистенко* (2-й секретарь) в один день. С председателем Президиума Верховного Совета Гречухой* и председателем Совета Народных Комиссаров Корнийцом* – в последующие дни, с генералом Тимошенко* – КОВО[33]33
  КОВО – Киевский особый военный округ, возглавлявшийся командармом 1-го ранга С. К. Тимошенко.


[Закрыть].

Принят был, как мне показалось, настороженно. Пожалуй, это и понятно. Ведь я приехал в то время, как у них скрылся нарком внутренних дел Украинской ССР, Успенский*, член Политбюро Украины, и не был разыскан[34]34
  История с бегством наркома внутренних дел Украины, старого чекиста и орденоносца Александра Успенского похожа на детектив. В ноябре 1938 г. комиссар ГБ 3-го ранга исчез, оставив на столе в кабинете записку, что его труп следует искать в Днепре. На самом деле, будучи предупрежденным наркомом Ежовом о предстоящем аресте, он успел скрыться с Украины и колесил по разным городам СССР с документами прикрытия на имя Шмашковского. В апреле 1939 г. был арестован на станции Миасс Челябинской области, осужден и вскоре расстрелян.
  Интересующихся отошлю к своей книге «Тайны Лубянки», где эпопея Успенского изложена во всех подробностях и основывается на впервые рассекреченных документах из архива ФСБ. (М.: Олма Медиа Групп, 2008.).


[Закрыть].

Причина бегства – почувствовал, что натворил много бед, расстрелял тысячи честных людей, арестовал десятки тысяч человек, в том числе Косиора*, Постышева* и др<угих>. Нередко просил у Ежова еще дополнительно к плану разрешить арестовать, а затем в конце месяца Ежову рапортовал, что: «Рад доложить, что ваш план по операциям перевыполнен»[35]35
  Под «перевыполнением плана» имеется в виду «стахановское» исполнение приказа наркома внутренних дел СССР Н. Ежова № 00447 от 30 июля 1937 г. «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов». С этого документа начался ключевой этап «большого террора», когда по всей стране покатилась волна массовых арестов «социально-чуждого элемента» (кулаков, бывших офицеров, дворян, эсеров, реэмигрантов, членов ранее существовавших политических партий, уголовников и т. п.).
  Все репрессированные делились на две категории. К первой следовало отнести «наиболее враждебных» кулаков и преступников. Они подлежали расстрелу. По второй категории («менее активные, но враждебные») – наказание «ограничивалось» арестом и отправкой в лагеря на 8-10 лет. Для ускорения процесса дела арестованных рассматривались во внесудебном порядке тройками в составе: начальник УНКВД, 1-й секретарь, прокурор.
  Приказом НКВД утверждалось общее число «врагов народа»: по 1-й категории – 75,95 тыс. чел., по 2-й – 193 тыс. До каждого региона была доведена своя «квота» (по-другому – «план» или «лимит»), однако репрессии понеслись с такой силой, что уже к декабрю 1937 г. план оказался выполнен. Вошедшие в раж руководители НКВД и партийных структур требовали новых жертв. В начале 1938 г. лимиты были увеличены. Потом – еще и еще.
  К 17 ноября 1938 г., когда маховик репрессий остановится, будет расстреляно 390 тыс. человек, еще 380 тыс. – этапированы в лагеря НКВД. Особенно кровавые репрессии были проведены на Украине, при предшественнике Серова А. Успенском. Всего за 10 месяцев работы (с января по ноябрь 1938 г.) здесь было арестовано более 100 тыс. человек.


[Закрыть].

Будучи членом Политбюро ЦК Украины, естественно, был в хороших отношениях с Хрущевым, и, кстати, немало руководящих людей Украины были арестованы с санкции члена Политбюро ЦК ВКП(б)У, секретаря ЦК Украины Хрущева, в том числе Косиор, Постышев и другие. Также в областях секретари обкомов санкционировали аресты, хотя они зачастую не знали материалов обвинения.

И в то же время, как потом показала жизнь, ярые украинские националисты, ориентировавшиеся на Бандеру* и на самостийную Украину были не тронуты и проявили себя во время событий в западных областях.

Пока я знакомился, мне из Москвы намекнули, чтобы я готовил списки украинских националистов-эмигрантов, проживающих в Польше, в городах – Львове, Тернополе, Ровно, Станиславове, Луцке и др.

Я принял это к исполнению, но не понял, в чем дело. Спросил у Хрущева, он тоже ничего не знает.

Присоединение Западной Украины

1 сентября 1939 года без объявления войны Польше, Гитлер двинул войска в Польшу. Англия и Франции 3 сентября объявили войну Германии.

Затем через несколько дней в Киев внезапно приехал 1-й замнаркома внутренних дел Союза Меркулов. У меня уже были готовы материалы на активных украинских националистов и на поляков, которые засылали в СССР агентуру и вели антисоветскую работу.

Меркулов мне сказал, что 17 сентября наши войска займут восточные области Польши, где живут украинцы, а на Белорусском направлении, где живут белорусы. Затем приступили к подготовке оперативных групп НКВД, с тем чтобы каждая из них с приходом в город сразу же приступала к выявлению и изъятию враждебных нам лиц[36]36
  Приказом НКВД СССР от 8 сентября 1939 г. X? 001064 Серову поручалось скомплектовать в течение суток 5 оперчекистских групп по 50–70 человек. Ему в помощь также направлялись 70 опытных сотрудников из центрального аппарата и ленинградского управления НКВД. «Для организации и проведения всех необходимых мероприятий, а также для соответствующего инструктажа» в Киев откомандировывался 1-й зам. наркома внутренних дел СССР Меркулов.
  За два дня до выступления Красной Армии Серову и его белорусскому «коллеге» Л, Цанаве поступила директива НКВД СССР за подписью Берии «Об организации работы в освобожденных районах Западных областей Украины и Белоруссии». Директива четко регламентировала порядок работы на занятой территории.
  Входя в города, опергруппам НКВД предписывалось немедленно занимать все учреждения связи, тюрьмы, банки, хранилища, типографии, архивы (в первую очередь жандармерии и разведки), брать под охрану электростанции, водопроводы, продовольственные склады, элеваторы. На них также возлагались функции по изъятию оружия у населения, обеспечению охраны порядка, борьбе с грабежами и спекуляциями.
  Кроме того, опергруппам приказывалось проводить аресты руководителей местных властей, начальников полиции, погранохраны, воевод, членов белогвардейских, эмигрантских и монархических партий. Следствие по их делам Берия требовал «развернуть» с «задачей вскрытия подпольных контрреволюционных организаций». «Лиц, изобличенных следствием в организации политических эксцессов и открытых контрреволюционных выступлений, арестовывать немедленно» (Органы государственной безопасности в Великой Отечественной войне. Т. 1. Накануне. Кн. 1. М.: Книга и бизнес. 1995. С. 70–73, 79–81).


[Закрыть].

В ЦК КП(б)У, когда я зашел, то тоже велась подготовка, но там только готовили штаб по руководству, а до деталей не доходили. Я сказал Хрущеву, что неплохо бы и в городе подготовить людей, как это сделали мы в НКВД.

Он небрежно ответил: «Там, на месте назначим». Конечно, для него 34-летний нарком, видимо, не гармонировал. Но что поделаешь, я ведь не сам напросился.

Перед выездом к польской границе 15 сентября мы собрали всех чекистов и проинструктировали по всем вопросам. У многих глаза расширились, когда все было сказано.

Неслыханное дело: взять у Польши 6 областей и присоединить к Украине и 4 области – к Белоруссии[37]37
  С вхождением в состав Советской Украины четыре бывших польских воеводства – Львовское, Тарнопольское, Станиславовское и Краковское – были преобразованы в 6 областей, 4 декабря 1939 г. Президиум Верховного Совета СССР издал указ о ликвидации бывших польских воеводств и образовании «Волынской, Дрогобычской, Львовской, Ровенской, Станиславской, Тарнопольской областей в составе Украинской ССР».


[Закрыть].

На следующий день ко мне потянулись с вопросами. На некоторые я и сам не мог ответить, так как такой практики у меня не было. Оказывается, присоединение западных областей было оговорено в договоре с немцами.

Ну, мы начали активно собирать данные о вражеской агентуре на территории Польши, о белоэмигрантах и другие данные, чтобы сразу и захватить их.

Когда мы приехали в Проскуров Каменец-Подольской области, там собрались Хрущев, Бурмистенко, Корниец, Гречуха, Тимошенко (командующий КОВО).

На рассвете войскам была дана команда перейти границу с Польшей и двигаться по разработанным штабом КОВО направлениям. Предварительно авиаторы отбомбили железнодорожные станции и места дислокации польских войск. Я со всей оперативной группой направился на Гусятино, Чертков и далее – на Тернополь[38]38
  Город к тому времени еще именовался Тарнополь, он стал официально называться Тернополем только с 1944 г.


[Закрыть], с тем чтобы быть в центре событий.

При пересечении границы я встретился с Буденным, который с усиленной охраной также двинулся посмотреть Польшу. Он все выспрашивал меня, можно ли ехать дальше, не опасно ли и т. д. Он мне сказал: «Спросил разрешения „хозяина“ (Сталина) и хочу посмотреть, что тут будет твориться».

Когда наши войска сосредоточились в исходном положении, и была дана команда отбомбить польские части, одновременно выступать, я с небольшой группой сотрудников двинулся через польскую границу в районе Гусятина. Пограничники были уже поставлены в известность[39]39
  Польская кампания 1939 г., именовавшаяся в советской истории воссоединением братских народов Западной Украины и Белоруссии, прошла в кратчайшие сроки. 17 сентября в 5 часов утpa войска РККА выдвинулись на польскую территорию. По ходу движения серьезного противодействия армия не встречала. Организованное сопротивление было оказано только в нескольких городах и селах. 29 сентября по приказу командования наступление остановилось. Территориальный раздел Польши завершился 28 сентября 1939 г. подписанием Договора о дружбе и границе между СССР и Германией. По данным современных источников, число безвозвратных потерь советской стороны составило 1475 человек, 3858 раненых. Потери поляков оцениваются в 3,5 тысячи погибших, 20 тысяч раненых и пропавших без вести.


[Закрыть].

В местности Гусятино мы не встретили поляков военных никого. Разговаривая с местными жителями, к нам прибежала одна запылившаяся полька и говорит, что у нее в сене спрятался жандарм. Все жители хором начали просить задержать его, так как это вредный человек.

Мы пошли в сарай. Все тихо. Я крикнул: «Выходи!» Тихо. Я еще раз сказал: «Выходи, иначе вилами будем щупать сено». Первый удар вилами попал в сапог жандарму, и он выскочил из сена. Мы отобрали у него оружие и отправили пограничникам для задержания, а сами поехали вперед.

В Копычинцах уже было много народу. Польские офицеры быстро сообразили и переоделись в санитаров госпиталя, во врачей с повязками Красного Креста и др. В Копычинцах так много их застряло, что пришлось всех оставить под охраной на месте (был приказ интернировать офицеров, жандармов и полицейских). Одному поляку-подполковнику я поручил возглавлять всех оставшихся и отвечать перед советским командованием о полной сохранности госпиталя и всех военнослужащих. Поехали дальше.

В одной из деревень я обратил внимание на развешанные на домах флаги желто-красно-черного цвета. Остановился поговорить с крестьянами. Спрашиваю: «Части Красной Армии прошли?» Отвечают: «Нет, вы первые».

Меня это смутило, так как на этом направлении 24 польская кавалерийская дивизия уже себя проявила, оказывая сопротивление. Я слышал стрельбу, и нам попадались раненые красноармейцы.

Затем я спросил: «Что это за флаги?» Мне, улыбаясь, ответили, что это национальный флаг организации украинских националистов ОУН, возглавляемой Бандерой. Вот тут-то я только и разобрался. Целая деревня поддерживает оуновцев, лозунг которых – «Самостийная Украина». Я подумал, что нам придется помучиться с этими самостийниками. Так оно потом и оказалось.

Выехав из деревни в сторону Тернополя, я увидел по дороге, параллельно идущей, движение большой колонны войск. Полагая, что наши уже своими боковыми отрядами прошли и по нашей дороге, я двинулся вперед. Проехав километров 10–15 сбоку дороги, увидел на опушке польское подразделение с кухней. Шоферу даю команду развернуться и следовать обратно.

Дело происходило в лесной части. Адъютанту сказал, чтобы смотрел по сторонам, а сам – вперед. Отъехали два километра, смотрю – из леса выходят два военных с винтовками, но не видно – наши или поляки. Я шоферу говорю: «Давай полный газ!» В это время поляки (я уже разглядел) встали посредине дороги и взяли винтовки наизготовку.

Положение создалось неприятное. Остановиться – значит, захватят. Если вступить в бой – неизвестно, чем кончится. Не остановиться – откроют огонь и могут пристрелить. Раздумывать некогда, говорю шоферу: «Гони быстрее!»

Солдаты сблизились и выставили винтовки. Я успел крикнуть: «Газу давай!» – и проскочили мимо них. Я рассчитывал, что сильная пыль за машиной да неожиданное движение шофера не дадут возможности полякам быстро среагировать.

Так и получилось. Когда мы проскочили, раздались хлопки выстрелов, которые не попали в нас. Этот случай заставил призадуматься: можно попасть в неприятность. Пришлось выбирать другую дорогу, по которой уже прошли наши войска.

К вечеру подъехал к окраинам Тернополя, вокруг были наши войска. Увидел там и своих сотрудников оперативной группы, предназначенных для работы в Тернополе. Наши части остановились вокруг Тернополя ввиду того, что там остались польские части и оказывали сопротивление.

Встретился с командиром корпуса. Посоветовал до наступления темноты войти в город. Он отдал соответствующее приказание на наступление, и через час части пошли, постреливая. Мы – за ними. Когда входили в город, то из 2–3 этажей из костелов поляки открывали огонь. Пришлось прижиматься к домам. Однако добрались до центральной улицы. Нашел бывшее полицейское управление и приказал разместиться опергруппе.

Стати поступать задержанные нашими войсками жандармы и полицейские. Сначала их размещали внизу, а затем заняли лестницу 2-го этажа, а потом – во дворе и на улице. Часов в 9 вечера из аптеки и других домов, расположенных напротив полицейского управления, поляки открыли сильный пулеметный огонь по нашему помещению.

Я выскочил вниз, наших никого, только жандармы и полицейские трусливо жались к стенам. Взгляды злобные, я приказал всем сесть. Выскочил на улицу, слышу стоны раненых. Нашел одного сотрудника, он мне рассказал, с чего началось.

Я приказал найти всех сотрудников опергруппы (они были в тюрьме, откуда уходившие поляки выпустили всех уголовников и оуновцев) и занять на ночь окопы, уже вырытые перед зданием, где мы находились, с тем чтобы внезапно нас не захватили. Через час я проверил, на месте ли сотрудники, и вместе с ними просидел в окопе до утра. Стрельбы больше не было.

Когда рассвело, то из нашей группы было убито два сотрудника и один старшина войсковой части. Я приказал сейчас же вырыть три могилы, и решили тут же похоронить их около деревьев. Часов в 8 вечера доложили, что могилы вырыты, можно хоронить.

Собрали всех сотрудников и красноармейцев, поблизости находившихся, и я начал речь: «Наши товарищи погибли от вражеской руки, честно выполняя свой долг перед Родиной по воссоединению украинского народа и присоединению исконно украинских земель к территории Советского Союза».

Только я это сказал, как со 2-го этажа дома, расположенного напротив, и из чердака этого дома открыли по нам пулеметный огонь. Мое счастье, что я стоял у дерева спиной, а лицом – к участникам похорон.

Пули обсыпали дерево, а я сразу прыгнул в могилу к убитому и крикнул: «Всем ложиться!» Через несколько минут огонь прекратился, было несколько человек ранено. Я распорядился зарыть могилы (продолжать митинг не решился), перевязать раненых, а сам с группой сотрудников и солдат пошел обыскивать дома, где были вооруженные поляки.

Следует отметить, что все участники так называемой «польской кампании» были не обстреляны, поэтому, когда посылал с обыском или для ареста выявленных руководителей борьбы, то действовали нерешительно.

В то же время, когда шел на операцию сам, то сотрудники совершенно по-другому себя вели. Не нужно было подталкивать, сами рвались вперед. Вот что значит – личный пример. Это большое воспитательное значение имеет.

При обыске мы задержали несколько человек, изъяли оружие, а кто стрелял, поляки так и не сказали. Днем снова повторилась стрельба по нашему дому из аптеки. Тогда я приказал открыть ответный огонь из крупнокалиберного пулемета, охранявшего наш дом.

Эффект получился хороший, побили все оконные переплеты, и из одного окна появился белый флаг. Когда пошли с обыском, оружие нашли, а стрелков снова не нашли. Тогда мы взяли молодых мужчин, находившихся в доме, а арестовали тех из них, кто не проживал в этом доме. В дальнейшем, в ходе следствия оказалось, что мы были правы.

Ночью произошла неприятная история. На противоположном конце улицы какой-то красноармеец открыл огонь из винтовки в нашу сторону. Находившаяся рота около нас ответила огнем в сторону, откуда послышался выстрел. Началась жаркая перестрелка.

Когда я выскочил на улицу, то слышалось сплошное шлепанье пуль о деревья и стены. Я забежал за угол и стоял минут 15, пока не утихла стрельба. Затем я пошел на тот конец улицы.

Солдаты и командиры были странно возбуждены. Несмотря на мои ромбы на петлицах, меня проверяли, освещали и т. д. Я командирам разъяснил, что нельзя паниковать и стрелять по своим. Сначала надо проверять перед тем, как давать команду к стрельбе.

Когда рассветало, в трех местах города началась опять ожесточенная стрельба, а около нашего дома загорелся костел. Я бросился туда, полагая, что наши нарочно подожгли.

Когда спросил у командира, он доложил, что утром из костела сверху открыли огонь по красноармейцам, которые ответным огнем подожгли костел.

Как я потом выяснил, и в других районах из костелов поляки открыли огонь, поэтому наши и ответили им.

Из костелов мы изъяли молодых гимназистов, которые на допросе показали, что оружие они подобрали у отходящих польских частей, что они «не согласны с оккупацией Польши русскими», поэтому будут бороться с нами.

Характерно отметить, что возраст их был 16–18 лет. Среди них были девушки. Нас называли «пся крев» (собачья кровь). Настроены исключительно враждебно[40]40
  По итогам взятия г. Тернополя (тогда еще Тарнополя) В. Меркулов и И. Серов подписали 19 сентября 1939 г. совместный доклад «О деятельности оперативно-чекистских групп на освобожденной территории Западной Украины», где подробно изложили факты оказанного населением сопротивления. В документе они констатировали: «Для проведения нашей работы в более или менее крупных городах требуются более значительные оперчекистские группы», а «армейские части, занимая город, должны оставлять в нем соответствующий гарнизон и взять на себя заботу о пленных» (Органы государственной безопасности в Великой Отечественной войне. Т. 1. Накануне. Кн. 1. М.: Книга и бизнес, 1995. С. 88–90).


[Закрыть].

Зачистка Львова

Днем в Тернополь приехали товарищи Хрущев, Тимошенко, Корниец. Встретились в доме губернатора. Я рассказал обстановку и проводимые мероприятия. Замечаний не было, а потом, к концу беседы, был довольно неприятный разговор с Хрущевым.

Тимошенко сказал, что НКВД забрали все автомашины, оставленные поляками. Я возразил, так как это была неправда. Хрущев поддержал Тимошенко.

Я сказал, что каждой опергруппе нужна автомашина для поездки на обыски, для арестов, для подвоза продуктов и т. д., так как из Киева опергруппа в 28 человек приехала с войсками, своих машин не было. Остались все при своем мнении, но осадок нехороший[41]41
  «Неприятный разговор» с Хрущевым и Тимошенко, видимо, оставил у Серова столь тяжелый осадок, что он решил письменно доложить о нем наркому Берии. В рапорте от 27 сентября 1939 г. Серов указывает, что поводом к конфликту явились безобразия, «какие творятся с трофейными машинами, велосипедами среди комсостава армии». Но особенно 1-го секретаря возмутило, что и сам нарком приехал на машине бывшего жандармского управления.
  «Хрущев истерическим голосом закричал на меня, начал ругаться нецензурно и заявил, что все вы сидите в Штабе, насмотрелись на старое вражье чекистское руководство и продолжаете до сего времени этими методами руководить… Хрущев подскочил ко мне с кулаками, заругался нецензурно по нашему с т. Михеевым адресу…».
  Впрочем, после бурного выяснения отношений острота спала, Хрущев успокоился, «и беседа закончилась по-деловому».
  «Я приму все меры, чтобы установить деловой контакт в работе, но быть подобным некоторым окружающим его я не сумею, – докладывал Серов Берии. – Настоящее написал Вам, тов. нарком, с тем, чтобы Вы дали указания по этому вопросу» (Хрущев Н. С. Время. Люди. Власть. Кн. 1. М, 1999. С. 784–786).


[Закрыть].

На следующий день я, проинструктировав начальников опергруппы, двинулся во Львов. Наши войска уже тоже подходили.

Около Львова создалась интересная ситуация. С западной стороны город окружили наши части, которыми командовал Голиков*. С восточной стороны находились гитлеровские войска[42]42
  Описка: разумеется, Красная Армия подошла ко Львову с востока, а немцы – с запада.


[Закрыть].

Командование немецких войск обратилось к дивизионному генералу, поляку Лянгнеру*, оборонившему Львов, чтобы он сдал город немцам. Он ответил отказом.

Немцы прислали к нам своего парламентера, заявившего, что немцы уже почти заняли Львов, поэтому мы не должны туда вступать. Мы возразили. Все это показалось подозрительным.

К вечеру к нам вышел парламентер от Лянгнера, который сказал, что генерал решил на определенных условиях сдать Львов славянам, т. е. нам, а не немцам. Мы условились утром с Лянгнером встретиться в Винниках (предместье Львова).

Рано утром Военным советом округа было поручено товарищам Курочкину*, Яковлеву[43]43
  Это была первая встреча Серова со своим бывшим командиром полка. Н. Яковлев участвовал в польской операции в качестве начальника артиллерии Украинского фронта.


[Закрыть] и мне встретиться с генералом Лянгнером, который прибыл с двумя офицерами и машинисткой. Поздоровались. Оказался небольшой, но довольно суровый генерал.

Разговоры были короткие. Он нам рассказал, что немцы вынуждали сдать Львов им, но он решил твердо сдать русским. Изложил условия:

а) не открывать огня, дабы не губить народ;

б) дать свободу солдатам, геройски защищавшим Львов;

в) отпустить по домам офицеров, которые не будут воевать против русских.

Мы, в основном, приняли предложение с добавлением, что войска выйдут организованно за город и сложат оружие, чтобы его не растаскали. Строго прикажет офицерам, чтобы не было провокационных выстрелов. Лянгнер согласился с нашими добавлениями, и был тут же составлен документ в 2-х экземплярах.

К вечеру уже начали поляки выходить из города. Наши части рванули в город. Не обошлось без неприятностей.

При входе в город наши увидели поляков с оружием, открывали по ним огонь. Это объяснялось тем, что все-таки в ряде городов при занятии с поляками пришлось воевать. Ну, и тут начали.

Как правило, по всем улицам шла стрельба. В большинстве начинали наши. Но вместе с этим и поляки, огорченные занятием западных областей, были на нас озлоблены. Я видел много задержанных офицеров с оружием. Да и в последующие дни пришлось немало с ними повозиться.

К вечеру пришло указание из Москвы всех офицеров задержать и направить на сборные пункты на Украину. Пришлось срочно организовать эту работу.

К счастью, в последующем приехали офицеры из НКВД, которые и полностью занялись этой работой, кстати сказать, вопреки нашему договору с Лянгнером[44]44
  В общей сложности по итогам польской кампании было арестовано 240–250 тысяч польских военнослужащих, пограничников, полицейских, жандармов, тюремных стражников и т. п. Большинство солдат и унтер-офицеров вскоре были освобождены. Часть из оставшихся в плену офицеров (21 857 чел.) будут расстреляны весной 1940 г., остальные – направлены в лагеря на территории СССР (см. Катынское дело (Электронные копии документов, связанных с расстрелом поляков в Катыни и других местах из «пакета № 1», размещенные на портале «Архивы России»; http://rusaгсhives.ru/рublication/katуn/spisok.shtml)).
  Репрессии также коснулись и их родственников. 7 марта 1940 г. Берия подписал указание Серову: до 15 апреля «произвести выселение в районы Казахской ССР сроком на 10 лет» всех членов семей ранее арестованных польских офицеров, тюремщиков, жандармов, помещиков, фабрикатов, чиновников.
  Приказ НКВД подробно расписывал механизм этой малопривлекательной операции: все действия начинаются во всех городах Западной Украины синхронно, с наступлением рассвета. Текущее руководство на месте осуществляет оперативная тройка (начальник райотдела НКВД и по одному представителю от союзного и республиканского наркоматов). Ей приданы дополнительные резервы войск НКВД.
  На 2–3 семьи идет опергруппа из 3 сотрудников НКВД, милиции, внутренних и пограничных войск, проводит в жилище обыск. С собой выселяемым дозволяется взять только 100 кг на человека; остальное имущество доверенные лица обязаны распродать в течение 10 суток. Вся их недвижимость и собственность, включая предприятия, активы и акции, конфисковывалась в доход государства. Под конвоем депортируемые доставлялись затем на железнодорожную станцию «для погрузки в заранее поданные вагоны».
  В общей сложности в Западной Украине и Белоруссии таких насчитывалось порядка 25 тысяч семей, почти 100 тысяч человек. (Органы государственной безопасности в Великой Отечественной войне. Т. 1. Накануне. Кн. 1. М.; Книга и бизнес, 1995. С. 158–161, 165.)
  В целом же за предвоенный период силами НКВД было проведено 4 массовых волны депортации «социально чуждых» поляков. Например, 10–11 февраля чекисты провели операцию по выселению т. н. «осадников» вместе с семьями (отличившиеся в советско-польской кампании военные, получившие земельные наделы). За 2 дня своего жилья лишилось 95 314 чел. (Сталинские депортации 1928–1953. Сборник документов. М.: Демократия, 2005. С. 124.)


[Закрыть].

Лянгнера я разместил с денщиком в особняке и организовал охрану. В дальнейшем, когда убедился, что он не представляет никакого интереса для Советского Союза, и получил указание не чинить ему препятствий, он уехал в Румынию, и больше о нем я никогда не слышал[45]45
  Бригадный генерал польской армии и бывший командующий 6-м Львовским корпусом Владислав Лянгнер (1896–1972) после капитуляции был доставлен в Москву, но, в отличие от большинства своих товарищей, сохранил свободу и даже получил право покинуть СССР. С 1940 г. Лянгнер жил в Лондоне, участвовал в работе польского правительства в изгнании, был членом военного трибунала. Прожил в эмиграции до старости, скончавшись в возрасте 75 лет.


[Закрыть].

Вот сколько я не замечал, при всяких ситуациях массой, а в военном деле – солдатами, овладевает «психоз» по какому-либо поводу. В частности, при занятии западных областей Украины с первых дней, особенно во время занятия Тернополя, овладел «психоз» в том, что поляки по нашим стреляют с крыш и из чердаков домов. И уже во всей дальнейшей операции по овладению городом этот «психоз» преследовал всех.

Не обошлось без этого и при занятии Львова, хотя никаких оснований к этому не было (кроме крайне редких случаев, когда отдельные фанатики все же пытались обстреливать).

В первую ночь во Львове я с группой сотрудников остановился в гостинице «Астория», напротив которой была небольшая площадь. На площади стояли наши танки и бронетранспортеры. С вечера я обошел танкистов, поговорил, все было спокойно. В городе слышны были редкие выстрелы.

Часов в 22 я сел покушать с адъютантом. Вдруг раздался выстрел, за ним – пулеметная очередь. Адъютант бросился к окну, которое было зашторено. Я крикнул ему, чтобы не открывал штору, так как красноармейцы увидят свет и откроют по окну огонь.

Ко мне тревожно постучали. Открыл дверь, стоит с растерянным видом гражданский человек и, называя по имени, просит подняться этажом выше, так как там убили редактора «Советской Украины», как будто фамилия его была Чеканюк.

Я бросился к ним. На полу лежал весь в крови редактор. На столе – кушанья и вино. Спрашиваю, как случилось. Рассказывают, что редактор, как и мой адъютант, после выстрела бросился к окну посмотреть, что происходит на площади. Оттуда из нашего танка раздалась очередь, и он упал.

Осмотрели голову, оказалось – три пули одна за другой. Человек еще живой, страшно мучается.

Я бросился во двор, а людям сказал, чтобы спускали на руках редактора вниз, для того чтобы отвезти в больницу. Во дворе я взял бронетранспортер и на нем отправил редактора в военный госпиталь.

Утром мне сказали, что он еще жил 4 часа. Вот что значит – здоровое сердце, работало при простреленной голове 4 часа. Интересный случай.

С осени начали осваивать западные области УССР. Провели Народные сборы украинцев в Большом Театре Львова. В общем, хорошо прошли. Украинцы западные присутствовали и дружно проголосовали за принятие обращения к Советскому Правительству с просьбой воссоединить украинские земли и народ с Украинской ССР.

Состоялась Сессия Верховного Совета СССР, на которой было принято решение удовлетворить просьбу украинцев[46]46
  Формально вхождение Западной Украины в состав УССР было обусловлено соответствующей Декларацией, принятой Народным Собранием Западной Украины 27 октября 1939 г. в г. Львове. 1 ноября 1939 г. внеочередная V сессия Верховного Совета СССР утвердила Закон «О включении Западной Украины в состав Союза ССР с воссоединением ее с Украинской ССР».


[Закрыть]. На 7 ноября товарищ Хрущев был вызван в Москву, затем и меня вызвали.

Товарищ Сталин был, видимо, очень доволен этим мероприятием. Как мне рассказывал Хрущев, «7 ноября я находился вместе с сотрудниками на Красной площади. Вдруг пришел охранник и позвал меня на Мавзолей, сказав; „Хозяин зовет“. Я крайне удивился. Встал слева на краю Мавзолея и простоял весь парад и демонстрацию. Я так и не понял, почему меня пригласили и что бы это значило».