Текст книги "Записки из чемодана
Тайные дневники первого председателя КГБ, найденные через 25 лет после его смерти"

Автор книги: Александр Хинштейн

Соавторы: Иван Серов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 67 страниц)

На литовской земле. 1944 год (июль)

Закончив с поляками, мы с Черняховским послали в Ставку телеграмму. Черняховский пригласил меня пообедать и высказал мне комплимент, насколько удачно я действовал с поляками, которые беспокоили его фронт, о чём донёс Верховному[245]245
  Согласно докладной Берии об итогах операции по разоружению солдат и офицеров «Польской Армии Крайовой», направленной Сталину 3 августа 1944 г., в общей сложности было разоружено 7924 солдат и офицеров. Изъято 5,5 тыс. винтовок, 370 автоматов, 270 ручных и станковых пулеметов, 13 легких орудий. (ГА РФ. Ф. 9401. Oп. 2. Д. 66. Л. 124–129.).


[Закрыть].

После этого я уже собирался вылететь в Москву, как вдруг стали поступать агентурные материалы о том, что появился какой-то литовский генерал, который находится на нелегальном положении после отступления немцев и организовывает различного рода бандитские группы для борьбы против Советской Армии. Пришлось задержаться, чтобы разобраться с этим генералом.

С литовцами работать в этом направлении оказалось труднее, во-первых, очень незначительный процент говорит по-русски, вернее, не хочет говорить, хотя многие знают русский язык, во-вторых, литовцы, завербованные для разработки нелегала-генерала, большинство не хотят о нём говорить, хотя известно, что в городе Вильно знают о нём многие.

Даже в одном случае, когда мне было точно известно, что он ночевал в одном из домов города, литовец, который живет в этом же доме, в разговоре всячески отнекивался, что ему не было известно об этом. И, наконец, в-третьих, этот хитрый генерал привлек на свою сторону католическое духовенство, которое в костёлах свои проповеди заканчивало словами: «Да сохранит Бот этого генерала».

Нужно сказать, что литовцы довольно фанатичные католики. Несмотря на то, что в Литву уже прибыли к тому времени сотрудники органов безопасности-литовцы, всё же дело подвигалось туго, причем мне неоднократно приходилось видеть, как жители, заподозрив, что тот или иной литовец является сотрудником органов госбезопасности, довольно неохотно с ним разговаривали и ничего не рассказывали.

Литовцы – антисоветски настроенные, в основном, в прошлом богатые немецкие пособники, которые группировались и проживали не в посёлках и городах, где родились.

Эти бандитские группы терроризировали местные органы власти, убивали наших бойцов и офицеров, грабили обозы, идущие на фронт. Особенно они зверствовали в Вильно, куда я приказал генералу Любому поставить полк НКВД[246]246
  С июля 1944 г., т. е. с того времени, когда Красная Армия очистила Литву от гитлеровцев, здесь начался новый этап вооружённой борьбы против советской власти за восстановление независимого литовского государства. В последние месяцы войны и в первые послевоенные годы эта борьба имела чрезвычайно широкий размах, партизанские отряды фактически представляли собой регулярную армию с чёткой организацией и централизованным командованием. Против них велись полноценные боевые действия, в которых участвовали не только силы НКВД, но и армия. При этом те, кого позднее стали называть «лесными братьями», не гнушались и чисто террористических методов – убийств гражданских лиц, женщин, детей, уничтожения целых деревень.


[Закрыть].

Все же в конце концов нам удалось этого генерала задержать, и при допросе он рассказал, что он ненавидит Советскую власть, поэтому решил действовать нелегально, и, кроме того, сообщил, как он скрывался.

Он ежедневно располагал данными о том, какие мероприятия в отношении его готовили, и без особого труда уходил от нас. И лишь допустив беспечность, когда он явился на квартиру к своей возлюбленной, он был задержан[247]247
  По-видимому, речь идёт о бригадном генерале Миколасе Великисе (1884–1955), офицере царской армии, ставшем одним из организаторов вооружённых сил независимой Литвы. После ареста в 1944 г. был осуждён на 8 лет. В декабре 1951 г. был осуждён вторично, вышел по амнистии и умер от воспаления лёгких по пути домой.


[Закрыть].

Ну, я, конечно, наркому внутренних дел Гузявичусу* дал духу и приказал выяснить, кто из литовцев оказался предателем…

Затем я вылетел в Москву[248]248
  Результатом командировки Серова в Литву стала заметная активизация борьбы с националистическим и антисоветским подпольем. Уже к 10 декабря 1944 г. в Литве было арестовано 3433 человека, в т. ч. 904 участника подполья, 206 немецких агентов и 45 немецких парашютистов. Изъято 7456 единиц огнестрельного оружия, 5 типографий, 5 складов с оружием и продовольствием. (Из Варшавы. Москва, товарищу Берия… Документы НКВД СССР о польском подполье 1944–1945 гг. М.-Новосибирск; Сибирский хронограф, 2001. С. 100–101.).


[Закрыть].

Миссия выполнима. 1944 год (октябрь)

Около часа ночи, когда я уже спал, меня разбудил звонок Поскребышева, который затем соединил меня со Сталиным[249]249
  В описываемый период, в начале октябре 1944 г., Серов находился в румынском городе Крайова, куда был направлен Сталиным для наведения порядка. Подробнее см. главу 8.


[Закрыть].

Сталин сказал, чтобы я немедленно вылетал в Люблин, где находится Булганин, уполномоченный Ставки при ПКHO (Польский Комитет Национального Освобождения), который донёс в Ставку Верховного Главнокомандования, что Люблин окружен «аковцами»; что с часу на час он ждёт, что они могут занять город; что туда мы послали стрелковую дивизию на усиление, поэтому мне необходимо немедленно вылететь и вместе с ним принять соответствующие меры безопасности в отношении членов Польского комитета национального освобождения, в составе которого были товарищи Берут, Ванда Василевская, Берлинг, Гомулка*, Осубка-Моравский и другие[250]250
  С 1 августа 1944 г. резиденцией ПКНО стал освобожденный от немцев г. Люблин. Представителем СССР при комитете с 26 июля 1944 г. был назначен Николай Булганин, которому вменялось в задачу «всемерно содействовать ПКНО в организации органов власти и по руководству их деятельностью».


[Закрыть].

Я попросил разрешения вылететь рано утром, так как ночью могут сбить свои же зенитные орудия, имеющиеся по трассе полёта Плоешти-Львов. Сталин согласился. В конце разговора Сталин сказал, что Булганин там меня будет ждать утром на люблинском аэродроме, но сразу не садиться, а пройти на бреющем полёте и, только увидев Булганина, машущего фуражкой, с группой офицеров, можно садиться. Это нужно потому, что к утру, возможно, Люблин будет занят «аковцами». Попрощались.

Я никак не представлял всего этого в тылу Советской Армии, которая уже подходила к Варшаве. Как известно, к августу 1944 года Советской Армией было освобождено 25 % территории Польши. После этого был создан ПКНО, который заключил договор с СССР, гарантирующий самостоятельность Польши.

В стране была «Крайова Рада Народова», которая объединяла все антифашистские организации Польши. У неё была создана «Армия Людова», которой руководили польские коммунисты[251]251
  Крайова Рада Народова – временное правительство Польши, созданное в декабре 1943 г. из лояльных к СССР политических сил, как альтернатива лондонскому эмигрантскому правительству. На базе КРН в июле 1944 г. в Москве был учрежден Польский комитет народного освобождения (ПКНО). Прекратила существование в 1947 г. с избранием законодательного собрания.


[Закрыть].

Вместе с этим ставленники буржуазии и польские националисты, бежавшие в Англию, создали в Лондоне «правительство Польши», куда вошли генерал Сикорский, который затем «погиб» при аварии английского самолёта, а может быть, его англичане «погибли», так как он стал сближаться с СССР[252]252
  Премьер польского правительства в изгнании Владислав Сикорский погиб в авиакатастрофе 4 июля 1943 г. над морем близ Гибралтара. С его смертью польское сопротивление окончательно взяло курс на Лондон, увеличивая разрыв с Москвой.
  В этом смысле версия Серова о подстроенной англичанами катастрофе отнюдь не лишена здравого смысла. В другом варианте записок он обосновывает ее более подробно: «…что бросилось мне в глаза, летчик остался жив, катапультировался и его подобрали в море. Видимо, Сикорский не устраивал англичан (Черчилля), и они решили убрать его. Потом ходили слухи, что самолет „Либерейтер“ взорвался в воздухе без летчика. Вероятно, это правда. Сикорский прилетал в Москву, и отношения установились вначале нормальные».
  Кстати, уже в 1990-е гг. американские историки обнаружили в архивах стенограмму телефонного разговора Черчилля с Рузвельтом, состоявшегося после смерти Сикорского 29 июля 1943 г. и перехваченного «слухачами» «Абвера». В них британский премьер прямо признавался, что авиакатастрофу подстроили англичане. Показательно также, что управлявший самолетом британский летчик, никогда прежде не использовавший спасательный жилет, именно в этом полете надел его и сумел спастись.


[Закрыть].

После Сикорского «премьер-министром» стал Миколайчик, заместителем – генерал Окулицкий и другие, численностью 15 человек. Они организовали на территории Польши большую сеть подпольных организаций, снабжавшихся из Англии денежными средствами и директивами, с целью восстановить буржуазную Польшу. Для вооруженной борьбы была создана «Армия Крайова», во главе которой стоял вице-премьер генерал Окулицкий.

Рано утром я поднялся на самолёте и, прижимаясь к земле, чтобы зенитчики видели опознавательные знаки самолёта, полетел через Плоешти-Львов на Люблин.

Полёт прошёл без происшествий. Над аэродромом я сделал круг и сразу узнал Булганина, с ним была группа генералов и офицеров. Сразу пошёл на посадку. На аэродроме Булганин, встретив меня, начал повторять более детально то, что мне уже сказал товарищ Сталин, и я ему по-товарищески высказал сомнение в том, что не так они уж страшны, эти «аковцы», как он себе представляет.

Я знал Булганина Н. А. как человека, который обычно преувеличивал опасности, которые встречались. В общем, договорились о том, что я приму необходимые меры к выяснению обстановки по линии особых органов и, кроме того, свяжусь с министром госбезопасности Польши Раткевичем* по этим вопросам, так как он должен иметь подробные данные.

Разместившись в Люблине, я сразу же приступил к делу: стал выяснять обстановку, наличие различного рода реакционных сил и войск АК.

Через пару дней мне Н. А. Булганин сказал, что из Москвы сообщили о решении Ставки, что я назначен уполномоченным НКВД при ПКНО. Правда, я спросил у Николая Александровича, что «вероятно, ты внёс это предложение?» Он засмеялся и ответил, что «хозяин назвал тебя»[253]253
  В книге Н. В. Петрова «Первый председатель КГБ генерал Иван Серов» есть такая фраза:
  «По предложению Берии 7 марта 1945 г. Серов был назначен советником НКВД СССР при Министерстве общественной безопасности (МОБ) Польши» (С. 19).


[Закрыть].

Я уже понял, что теперь до окончания войны мне придется тут сидеть. Ну что же, начальству виднее.

Оказалось, что, кроме польской армии, созданной Польским комитетом национального освобождения (в дальнейшем ПКНО), по всей Польше действуют мелкие разрозненные компании (роты) различных политических направлений: от партии Стронитство Людовой, Армия Крайова и других буржуазных партий и групп, что эти подразделения подчиняются соответствующим начальникам и командующим, что они вооружены лёгким оружием, взятым у немцев, а также отнятым у некоторых наших подразделений, на которые они нападали. В частности, подразделения Армии Крайовой (лондонской ориентации Миколайчика) организационно сведены в бригады и военные округа[254]254
  По сообщению Серова, в Люблине существовала вооруженная подпольная организация АК более тысячи штыков, которая «проводит активную повстанческую деятельность». (Донесение Берии от 16 октября 1944 г. ГА РФ. Ф. 9401, Оп. 2. Д. 67, Л. 2–6).


[Закрыть].

Однако действовали они разрозненно, стараясь обеспечить самих себя. Армия Крайова – это наиболее агрессивная контрреволюционная организация, считавшая своей задачей восстановление буржуазного польского правительства.

Булганина, видимо, проинформировали обо всех этих «ужасах» как польские товарищи, так и наши «особисты». Несмотря на то, что я вот уже нахожусь <здесь> 4 дня, никакого наступления реакционных сил на Люблин не происходит, хотя «тревожные» агентурные сообщения поступают ежечасно.

Один раз были даже данные, что польская бригада АК движется на Люблин. Я быстро взял две бронемашины и поехал в <том> направлении, откуда двигалась эта бригада. Проехал по всему маршруту, никого не встретил, однако при расспросах местных жителей некоторые говорили: шла какая-то часть, пошла в таком-то направлении, другие показывали в обратном направлении. Одним словом, все врали, кто как мог.

Одно было несомненно: что лондонское «польское правительство», возглавляемое Миколайчиком, направляет реакционеров против ПКНО, снабжает их золотом и оружием. Следовательно, моя задача заключалась в том, чтобы вскрыть каналы, по которым поступает оружие и золото для подпольной работы, и прекратить их деятельность. Так я и начал проводить эту работу.

В последующем уже стали поступать сигналы о зверствах, чинимых реакционно настроенными поляками, которые делали набеги на определенные населенные пункты, убивали и вешали на столбах волостных старост, дружественно настроенных к Советской Армии, и чинили различного рода безобразия[255]255
  В донесении, направленном Серовым 16 октября 1944 г. Берии, приведен ряд конкретных примеров бесчинств отрядов АК. Так, в Владавском уезде они убили 6 милиционеров, в Люблинском уезде – 5 красноармейцев, в Замостьевском уезде от их рук погибло 11 человек, в Краснинском – 5. Почти во всех указанных районах также произошли нападения на тюрьмы и освобождения арестантов. (Из Варшавы. Москва, товарищу Берия… Документы НКВД СССР о польском подполье 1944–1945 гг. М.-Новосибирск: Сибирский хронограф, 2001. С. 48.).


[Закрыть].

Я рассказал об этом Булганину, который являлся уполномоченным ГКО при ПКНО. Булганин попросил подготовить информацию в ГКО за двумя подписями, что я и сделал.

Кстати сказать, мои неоднократные вызовы к себе министра госбезопасности ПKHO Раткевича не дали никаких новых данных о положении. Я его каждый раз старательно инструктировал, что надо делать, но результатов было мало. Видимо, у него не было опыта в организации борьбы с контрреволюционерами.

На следующий день я заехал к Булганину часов в 12, в его штаб-квартиру по делам. По ВЧ раздался звонок, Булганин взял трубку, и когда узнал, что говорит товарищ Сталин, встал, руки по швам, и начал отвечать.

Я слышал следующие фразы. Сталин спрашивал: «Где Серов?» Он отвечает: «Здесь, у меня в кабинете», затем: «Есть, есть, слушаюсь, слушаюсь, будет сделано». И на этом закончился разговор.

Когда повесил трубку, облегченно вздохнул, сел и говорит: «Вот, знаешь, Иван Александрович, каждый раз, как только позвонит товарищ Сталин, у меня рубаха мокрая, на, потрогай». Я потрогал действительно мокрую рубашку Булганина и засмеялся.

Затем он мне рассказал о том, что товарищ Сталин требует бандитов, которые убивают представителей местных польских органов власти или нападают на бойцов Советской Армии, судить военным трибуналом и тоже вешать на видных местах с надписями об их преступлениях.

При этом Сталин дал указание подготовить в ближайшую неделю в 4–5 городах такие операции и повесить. В конце сказал: «Передайте Серову моё указание».

Я сказал Булганину, что такие вещи на скорую руку не делают, судить надо через военный трибунал фронта. Булганин сказал, что нужно это в срочном порядке сделать и донести товарищу Сталину. Я ответил: «Давай вместе посмотрим следственные дела, где что есть, и затем ещё раз обменяемся по этому вопросу мнениями».

Практически я так ничего и не сделал, а все дела о преступлениях подобного характера направляли обычными каналами через прокуратуру и судили военным трибуналом, в соответствии с существующими военными законами[256]256
  Вероятно, во исполнение решения Сталина, начальником Главного управления военных трибуналов была издана директива № 0034/111 от 2 ноября 1944 г., потребовавшая от председателей всех трибуналов: «повести решительную борьбу в отношении „аковцев“, не сдающих оружие», такие дела рассматривать в трибуналах немедленно, приговоры о высшей мере наказания утверждать в Военном Совете.


[Закрыть].

Таким образом, видно, что все волнения, которые происходили в тот период у Булганина, в основном оказались преувеличенными. Однако обстановка была напряжённой, так как ежечасно поступали данные или о готовящихся диверсиях, или донесения о том, что диверсии имели место, правда, не особенно крупные. Только в одном случае был взорван фронтовой склад боеприпасов. Это дело было так.

Километрах в 10 от Люблина в лесу был расположен большой склад боеприпасов 1-го Белорусского фронта. В связи с предстоящими наступательными операциями было сконцентрировано большое количество авиабомб, артснарядов и других взрывчатых веществ. Для поддержания порядка, очистки от смазки снарядов и авиабомб и прочих работ в склад привлекались местные жители из числа поляков.

В одно утро раздался страшный взрыв. Я быстро собрался и выехал на автомашине по направлению взрыва. Не доезжая 3–4 километра, вижу, что из населённых пунктов народ вышел в поле, так как в эти населённые пункты долетали неразорвавшиеся снаряды, а были случаи, когда они и взрывались.

Подождав немного, я стал продвигаться в сторону склада. Взрывы утихли, в лесу я увидел, что в местах, где были боеприпасы, образовались громадные воронки, деревья были вырваны и обожжены. Ни одного человека поблизости не было. В последующем я расспросил местных жителей, где находятся офицеры и солдаты, которые охраняют этот склад.

Мне показали деревню. По прибытии туда я нашел начальника склада и других офицеров в полной растерянности. Из предварительных расспросов я установил, что взрыв произошел в одном из хранилищ, где работали поляки, а затем взрывы перекинулись и на другие хранилища.

Одним словом, как потом мы подсчитали, количество взорвавшихся снарядов было настолько велико, что командованию фронта пришлось думать о восстановлении, с тем чтобы не сорвать предстоящую наступательную операцию. Ущерб был нанесен значительный.

Мне пришлось принять соответствующие меры к расследованию всех обстоятельств, но выяснилось, что из числа поляков, работавших в день взрыва, ни одного человека в живых не осталось. Поэтому пришлось лишь ограничиться тем, чтобы сообщить польским органам госбезопасности фамилии погибших для того, чтобы установить их связи и знакомства, через которые можно было бы дойти до организаторов взрыва.

Два пуда золота. 1944 год (октябрь-декабрь)

Я продолжал находиться в Люблине в связи с напряжённой обстановкой: и работал, и учил, помогая органам госбезопасности Польши, как бороться с контрреволюционными элементами.

…В Люблине сконцентрировалось много «аковцев», хочу привести один пример по разоблачению командующего 3-го военного округа Армии Крайовой, который находился на нелегальном положении.

По агентурным данным нам была известна только внешность этого руководителя: выше среднего роста (около 50 лет), солидный, полноватый, круглое лицо, короткие усики, военная походка и тёмно-зелёное пальто-реглан.

Этот военный округ АК имел свои войска, находившиеся на нелегальном положении. Имел связь с Лондоном и получал оттуда указания, готовясь к захвату власти в Варшаве. По тем же данным командир округа проводил большую работу по организации пропаганды против Советской Армии, издавал газету, распространял листовки и всё это делал с такой уверенностью, что мы поражались, как смело и безнаказанно он действовал.

Однажды, когда я шёл с адъютантом Тужловым по главной улице Люблина, я встретил подозрительного поляка, который проверялся[257]257
  Имеется в виду – проверялся на предмет слежки.


[Закрыть], и пошёл за ним. Мои подозрения подтвердились, когда я ещё раза два заметил, что он проверяется.

Следуя за неизвестным, я увидел, что он направляется в костёл, в котором идёт служба. Мне тоже пришлось зайти туда. Только мы вошли в костёл, ксёндз закончил какую-то тираду, поднял руки кверху и упал на колено, и все верующие последовали его примеру. Мне ничего не оставалось, как так же встать на колено, но при этом я допустил ошибку: как я потом разглядел, католики опускаются на левое колено, а я опустился на правое.

Эта процедура длилась около 10–15 минут, и я как «верующий» со своим адъютантом стоял на коленях всё это время. По окончании службы неизвестный не вышел из костёла, а у нас были данные, что канцелярия командующего округом АК хранится в прикостёльском помещении и там же имеются большие суммы золота, выделенные этому округу польским эмиграционным правительством в Лондоне для организации подрывной работы. Я подумал, что напал на след.

Вечером мы произвели обыск в канцелярии костёла и там же задержали поляка, за которым я ходил. На допросе он довольно быстро признался, что прибыл для встречи с командующим 3-го округа АК. При дальнейшем допросе он рассказал про свой округ и указал дом и подполье, где хранятся оружие и золото округа.

Я послал сотрудников километров за 80 от Люблина в эту деревню вместе с задержанным, и там всё это золото и оружие изъяли. Золото в американских долларах финансисты пересчитали и по акту приготовили для отправки в Москву.

В следующий день мы тщательно разработали план встречи нашего арестованного поляка с командующим округа. В день встречи с утра я проинструктировал сотрудника и сотрудницу опергруппы о том, чтобы они втроём с задержанным (поляком) пришли к месту встречи, и поляк, прогуливаясь, должен встретиться с командующим, поговорить с ним, после чего они забирают поляка и ведут к нам в штаб, а я с адъютантом иду за командующим и затем его задержу, как бы случайно для проверки документов. Таким образом, у него не будет подозрения на предательство со стороны поляка.

Предварительно место встречи мы тщательно исследовали. Это была дамба между двух озёр, соединяющая обе стороны Люблина, обсаженная липами. На дамбе были скамеечки для отдыха.

Одним словом, мы планировали одно, а вышло другое. Когда сотрудник и сотрудница пришли на дамбу и уселись на скамейку любезничать, то на противоположной стороне дороги приведённый на встречу поляк ходил медленным шагом, ожидая командующего. Прохожих было мало. Я находился в стороне и не спускал глаз с поляка.

Вот он повстречался с женщиной, затем с одним мужчиной, с другим, с третьим, но командующего всё нет. Затем шёл навстречу поляку солидный, хорошо одетый мужчина лет за 50. Не доходя метров 3-х, он было взялся за край шляпы (для приветствия нашего поляка), а потом отдёрнул руку и прошёл мимо.

Я подумал, что наш задержанный поляк глазами сумел показать, чтобы встречный с ним не здоровался. А вдруг я ошибся. Но время на раздумье нет. Я сразу пошёл за этим солидным поляком, а мой сотрудник с сотрудницей растерялись и не знали, что дальше делать, так как я уходил.

Как они потом доложили, что всё-таки хотели пойти за одним поляком, но потом не решились, чтобы не потерять задержанного. Отойдя примерно с километр, уже в городе, я сообразил, что задержать вдвоем с адъютантом мне будет трудно, так как, кстати сказать, поляк по комплекции был крепче меня.

Тогда я, остановив первых попавшихся наших солдат, сказал им, что я работник органов и что мне надо помочь задержать человека. Они охотно согласились, и мы с двух сторон подошли к неизвестному.

Я ему сказал: «Прошу пана следовать за мной». Улыбнувшись, он пошел с нами. Придя в помещение, где мы размещались, мы обыскали его, я начал спрашивать у него фамилию, имя, отчество. Он назвал их, но была ли это его настоящая фамилия, мне не было известно, но мы знали его псевдоним.

Я его спросил: «А какой у вас псевдоним?» Заулыбавшись, он говорит, что псевдонима у него никакого нет, так как к подпольным делам он отношения не имеет, работает ректором института в Люблине.

Допрос продолжался полчаса, а результатов никаких. Тогда я, сделав серьёзный вид, сказал ему, что мне всё о нём известно, а поэтому он напрасно пытается скрывать участие в подпольной организации и кем он является. Он опять на это с милой улыбкой говорит: «Если вам всё известно, то не надо и допрашивать меня».

При этом мне было видно, что у него была полная уверенность, что я про него не знаю. Очевидно, это мнение у него сложилось от того, что я в течение получаса, действительно, не мог ни в чём его уличить.

Я подумал, что ведь, кроме псевдонима, я ничего о нём не знаю, и если назову псевдоним, то в ходе следствия ничего не теряю, а самое главное, чувствуя его уверенность, что он не разоблачен, я высказал ему следующее условие:

«Давайте, пан, договоримся так: я даю вам написанный на бумажке ваш псевдоним (подаю ему свернутую бумажку), если он правильный, вы сами расскажете о себе и о том, что я буду спрашивать. Если не захотите говорить, то будем оформлять ваш арест и уличать свидетелями, которые знают вас».

Он в пылу своей уверенности, что я не знаю псевдонима, согласился с условием. Тогда я ему говорю: «Разверните и читайте бумажку». Он развернул, побледнел и еле выговорил: «Всё расскажу».

Рассказал следующее: что является проректором Люблинского института, пишет научный труд и одновременно является командующим 3-го округа АК, на который возложена задача с подпольными войсками округа ворваться в Варшаву, когда русские выбьют оттуда немцев, и провозгласить польское эмигрантское правительство законной властью. Члены правительства в основном находятся в подполье в районе Варшавы с 12 министрами и вице-премьером.

Затем он добавил, что ни одной фамилии он не назовет (своих помощников) – хоть убейте. Далее он сказал, что золото для подпольной организации они получают из Лондона, и спрятано оно на территории костёла.

Я ему сказал, что золото уже изъято. При этом он уточнил, что золото им сбрасывают в поясах с английских самолётов ночью в заранее условленном месте и по разработанным сигналам. В том числе и на территорию, занятую немцами. Там у них есть полковник-авиатор, поляк, который всё организует и переплавляет в Люблин.

С «аковцами», сколько мне приходилось допрашивать, любой разговор кончался так, что они ни на какие контакты с Красной Армией не пойдут, но якобы оружия против Красной Армии не применяют и не будут. Вот враньё! Вот подлецы! Мы воюем, а они ждут, когда можно власть в Варшаве захватить[258]258
  Как справедливо пенял Сталин новому польскому премьеру в изгнании Станиславу Миколайчику, «отряды польской подпольной армии не дерутся против немцев, ибо их тактика состоит в том, чтобы беречь себя и затем объявиться, когда в Польшу придут англичане или русские». Возразить Миколайчику было нечего. (Из Варшавы. Москва, товарищу Берия… Документы НКВД СССР о польском подполье 1944–1945 гг. М.-Новосибирск: Сибирский хронограф, 2001. С. 13.).


[Закрыть].

На следующий день, когда запаковали золото в небольшой ящик для отправки в Москву, я вызвал сотрудника, который должен был ехать нарочным вместе с финансистом, и говорю: «Возьмите этот ящичек и сдайте лично начальнику секретариата НКВД СССР, и возьмите расписку», и подаю ему препроводительную записку.

Он одной рукой взял записку, а второй рукой взялся за ящичек, дёрнул, а поднять не может. Взялся двумя руками – тоже не поднимет. Затем, смутившись, поднатужился и, согнувшись, вынес его из кабинета[259]259
  В другом варианте воспоминаний Серов пишет, что изъятая золотая казна весила более 2-х пудов.


[Закрыть]. Я предупредил, что на аэродроме их встретят сотрудники НКВД.

Нужно, кстати, указать, что путём допроса арестованных «аковцев» и других враждебных деятелей было установлено, что в Польше действовали враждебные Красной Армии, кроме «Армии Крайова», организации: «Неподлеглость» – «Независимость», «Народовы силы збройны» – «Народные вооружённые силы» и, кроме того, отдельные враждебные группы из числа богачей, «кулаков» и др.

Руководителями были в основном буржуазные элементы, офицеры, помещики и др. Все они хотели буржуазной Польши и руководствовались указаниями Миколайчика из Лондона. Непосредственно в Варшаве сидел граф Комаровский, «Бур» псевдоним.

Эти организации подстрекали местных жителей не выполнять указания: ПКНО, военных комендантов из Красной Армии; саботировать мероприятия местных властей; совершать диверсии на железных дорогах; совершать теракты против бойцов и офицеров Красной Армии[260]260
  Как указывает в записях сам Серов, «за период с июня по декабрь 44 г. предатели из А.К. убили 277 бойцов и ранили 94-х бойцов Красной Армии. С 1 января по 30 мая 45 г. убили 317 бойцов и ранили 125 бойцов и офицеров Красной Армии». Эти данные полностью соответствуют официальной статистике, озвученной прокурором в ходе судебного процесса по делу лидеров Армии Крайовой в июне 1945 г.


[Закрыть].

В последующем после ряда ликвидаций нескольких крупных организаций обстановка вокруг Люблина стала утихать, «аковцы» попрятались, и каких-либо крупных проявлений не отмечалось. На днях имел место случай, когда мне пришлось столкнуться с методами допроса арестованных сотрудников польского министерства госбезопасности.

Нашей оперативной группой был арестован один активный «аковец», участвовавший в диверсиях против Советской Армии, который вначале немного рассказал о своих преступлениях, а затем замкнулся и прекратил давать показания.

Нам было известно, что у поляков имеется арестованный, который знаком с нашим арестованным и является его начальником. Я позвонил министру госбезопасности Польши Раткевичу и спросил, есть ли у них такой арестованный. Он мне ответил утвердительно. Тогда я ему сказал, чтобы он доставил его ко мне в оперативную группу на допрос. Раткевич сказал, что будет сделано.

Разговор этот происходил утром. Вечером я ему вновь напомнил об этом арестованном. Раткевич снова подтвердил, что доставит его. Однако ни вечером, ни ночью арестованный не был доставлен.

Меня несколько удивило такое невнимательное отношение к моим указаниям, и я поручил начальнику опергруппы созвониться с его заместителем Рамковским и выяснить, в чём дело. Начальник опергруппы пришел и доложил мне, что этот арестованный у них ночью умер на допросе. Я, возмутившись, вызвал Раткевича к себе и потребовал, чтобы он мне доложил, как дело происходило. Раткевич, смутившись, сказал, что действительно арестованный умер.

Я спросил, при каких обстоятельствах. Раткевич сказал, что в тех случаях, когда арестованный отказывается давать показания, они начинают вливать через ноздри в нос воду, и когда арестованный начинает уже «тонуть», тогда они прекращают лить, и он начинает давать показания. Таким образом был «потоплен» и этот арестованный.

Я разозлился и приказал Раткевичу прекратить такие методы допроса и строго наказать сотрудников, которые их применяют. Раткевич удивленно посмотрел на меня и говорит: «Товарищ генерал, этот метод допроса применялся при Пилсудском, при Беке. Что таким путём его самого допрашивали, когда он сидел в тюрьме, и этот метод до сих пор сохранился, у нас в польских органах». Ну, после такого разъяснения, я думаю, они не прекратят «топить».

Я уже выше говорил о восстании Бур-Комаровского в августе в Варшаве против немцев. Сейчас заграничные радио начали шумиху, чтобы наши войска ускорили занятие Варшавы, так как уже подошли к Варшаве и находятся на правом берегу Вислы, и поддержали восстание Бур-Комаровского.

За это время Миколайчик побывал в Москве и вёл переговоры с руководством ПКНО, но почти безрезультатно, так как намерение Лондонских поляков было во что бы то ни стало в Варшаве водрузить польское буржуазное знамя и посадить соответствующее правительство. Вокруг Варшавы по нашим данным было до 40 тысяч «аковцев»-нелегалов. ПКНО стоял за демократическую Польскую республику, которая дружила бы с СССР.

И Советское правительство расценивало восстание в Варшаве Бур-Комаровского как авантюру, в результате которой гибнут поляки от немецких танков, авиации и артиллерии. Для руководства восстанием из Лондона прилетел вице-премьер Янковский с тремя министрами в качестве «полноправного представительства Польши»[261]261
  Длившееся с 1 августа по 2 октября Варшавское восстание было организовано лондонским правительством и руководством Армии Крайовой с целью не допустить установления в польской столице власти просоветского ПKНO. В планах было самостоятельно, без помощи Красной Армии и входивших в неё польских частей, только силами АК освободить Варшаву от немцев и отдать её под контроль эмигрантского правительства. Восстание было плохо подготовлено, значительная часть имевшегося у подпольщиков на тайных складах оружия не была пущена в дело, сбрасывавшиеся с самолётов союзниками грузы для повстанцев в основном попадали в руки гитлеровцев. Не мог быть также использован и фактор внезапности, поскольку немцы узнали о готовящемся выступлении.
  Находившиеся на восточном берегу Вислы войска 1-го Белорусского фронта, совершившие перед выходом к ней бросок примерно в 500 километров, не могли с ходу форсировать реку и оказать помощь восставшим. Коммуникации были растянуты, подвоз боеприпасов, горючего, средств переправы не налажен.
  Все эти обстоятельства обрекали восстание на поражение, в результате погибло до 17 тысяч бойцов Армии Крайовой, до 200 тысяч мирных жителей, более 60 % зданий в Варшаве было уничтожено.


[Закрыть].

Я нередко встречался с командующим 1-м Белорусским фронтом Рокоссовским К. К. и Малининым М. С. (начальником штаба фронта), и мы обменивались с ними в отношении дальнейшего наступления, и они были правы, что наступательный скачок к Варшаве, проделанный фронтом, нужно приостановить для того, чтобы подтянуть тылы, склады боеприпасов и приготовиться для дальнейшего серьёзного наступления, учитывая, что перед нами Висла, широкая река.

Безусловно, всё это верно. При этом они показали на карте участок южнее Варшавы, который нашими войскам был летом занят, и еле его удержали, так как немцы пошли в наступление, ряд населённых пунктов отбили обратно, хотя, в общем, удалось удержать этот плацдарм. Обменялись мнениями по поводу «восстания» в Варшаве.

Я им сказал, что это «восстание» явно антисоветская политическая акция, не подкрепленная ни оружием, ни живой силой, рассчитанная на то, что англичане вынудят нас, СССР, ускорить взятие Варшавы, а там уже будет «законное лондонское правительство Польши». Я с ними поделился имевшимися у меня агентурными донесениями, что возле Варшавы в подполье уже есть полный состав «правительства».

Меня К. К. Рокоссовский поблагодарил за информацию и в свою очередь рассказал, что в конце августа в Люблине при открытии памятника бойцам, погибшим в битве за Люблин, он встретился с корреспондентами и заявил им, что «когда мы с ходу хотели захватить Прагу и Варшаву, то на нас обрушились 4 танковых дивизии немцев, и нам пришлось отойти. Мы довольны, что сохранили маленький плацдарм на левом берегу Вислы (южнее Варшавы), но немцы лезут, и мы теряем много людей. Мы пытались сбрасывать грузы восставшим полякам, до 1500 самолетовылетов, но они попадают к немцам». В конце беседы он просил почаще встречаться.

Мы в Люблине задержали группу польских лондонских эмиссаров, которых здесь полно. Все прибыли, чувствуя, что скоро Варшава будет Красной Армией освобождена, а они тут как тут. Ну а мы в опергруппе хорошо организовали работу и почти всё знали.

На одном из допросов, как я уже говорил, мы узнали, что англичане ночью сбрасывают полякам Армии Крайовой оружие, боеприпасы и золото. Ведает этими делами «командующий ВВС округа, полковник». Я далее не буду поляков называть по фамилиям, так как у них у всех они липовые, да, кроме того, основные руководители имеют псевдонимы.

Пришлось срочно выехать в город Радом, чтобы на месте познакомиться с этим «командующим ВВС». Когда туда прибыли, остановились у одного пожилого поляка с расчётом, что он нам кое-что расскажет.

Мы его хорошо угостили консервами, попили чай, но дело не двинулось, хотя я чувствовал, что он в курсе всех событий. Вечером, когда уже было темно, мы поехали «прогуляться», так сказали хозяину. В городе была наша небольшая комендатура, но они ничего не знали. За городом мы смотрели во все стороны, нет ли костра, но не было. Вернулись ни с чем.

На следующий день мы уже решили заночевать у польки, которая жила с дочерью, «невестой». Невеста оказалась разговорчивая и нам многое рассказала, где жгут костры и ночью летают самолеты. Хотя, нужно сказать, ночных полетов было десятки: наши, немецкие, ну, очевидно, и англичане.

Ночью мы поехали «охотиться». Долго ездили, видели в разных местах костры, но ничего не получилось.

Подъедем к костру, сидит поляк, спрашиваем, чего костёр горит; отвечает, что идёт домой с дровами, но так устал и замёрз, что, не отогревшись, не дойдёт до дома, который называл за 7–8 километров от этого места. Наконец решили уже под утро заехать еще к одному костру.

У костра сидит полька лет 25. «Цо, пани, робишь?» – спрашиваю я. Она, улыбнувшись, шутя, отвечает: «Пана шукаю». Я ответил: «Я естм пан». Одним словом, понял, что полька соображает и сидит не зря.

Я делаю вид, что мне известно, почему она сидит, и начинаю нажимать. Она в пылу горячности говорит: «Не скажу». Я пригрозил арестом. Она упёрлась и не хочет говорить. Тогда мы посадили её в машину и повезли с собой.

В комендатуре я засиделся с ней до утра. Она уже не улыбалась мне, а плакала и под конец назвала «пана пулковника», который её послал жечь костёр, но при этом просила не говорить ему, что она его назвала. Я пообещал.

Весь день искали «пулковника» и нашли его на хуторе в 5 км от города. Полковник оказался более сговорчивый и рассказал, что по радио они связываются с Лондоном и условными обозначениями называют время и место сброса «посылок» из Лондона. Причём для ориентировки костры жгут крестом, а сброс в центре. Золото сбрасывают в американских долларах, зашитыми в парусиновых поясах, которое он направляет в «округ АК для нужд войск».

В конце разговора он вполне серьёзно взялся мне доказать, что мы, т. е. поляки, и вы, русские, делаем общее дело, т. е. воюем. Я согласился с ним, что воюем, и уточнил: «Мы, Красная Армия, воюем с немцами и несём потери, а вы, АК, воюете в тылу с нашими обозами и ждёте, как бы скорее в Варшаве поднять буржуазное знамя».