Текст книги "Записки из чемодана
Тайные дневники первого председателя КГБ, найденные через 25 лет после его смерти"

Автор книги: Александр Хинштейн

Соавторы: Иван Серов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 67 страниц)

Он смутился, когда я ему привёл ряд примеров об этом, и мне показалось, что он, выполняя свои обязанности, кое-чего не знал. Полковник назвал радистов, через которых потом мы стали поддерживать радиосвязь с Лондоном.

Я на месте оставил оперработников продолжить игру с Лондоном, но, к сожалению, всего лишь один раз удалось нам получить «золотую посылку с долларами», а затем англичане узнали.

Мои ребята нечётко себя вели и комбинировали всё это. В Лондоне поляки-радисты почувствовали подвох и прекратили связь.

Взятие Варшавы. 1945 год (январь)

В январе 1945 года 1-му Белорусскому фронту Ставка Верховного Главнокомандования окончательно утвердила начало дальнейшего наступления и освобождения Варшавы.

Как я уже писал, в августе из Лондона, от эмигрантского правительства Миколайчика польским подпольным организациям поступила команда организовать выступление в Варшаве. Все это было проделано глупо генералом Бур-Комаровским.

Вместо того, чтобы через Черчилля согласовать план совместного удара по немцам в Варшаве и по всему фронту, он решил восстанием поляков в Варшаве «освободить» столицу Польши от немцев и объявиться законным польским правительством. Когда вошли бы войска Советской Армии, они бы им представились, что, мол, без вас справились.

И вот они выступили мелкими разрозненными группами в одном из районов Варшавы, бились с немцами несколько дней, а итог получился плачевный. Немцы сосредоточили в этом районе большое количество войск и артиллерией разбили все дома, побили сотни восставших и подавили выступление. Нашим войскам была дана команда на начало наступления по утвержденному плану…

15 января 1945 года войска 1-го Белорусского фронта двинулись в атаку и 17 января 45 года освободили Варшаву от немцев.

Мы с Берутом и Гомулкой пошли через Вислу по льду на тот берег Варшавы, так как железнодорожный мост был взорван. Нас сопровождал вновь назначенный комендант Варшавы полковник Спыхальский*.

Мы в районе восстания Варшавы увидели все зверства, учиненные немцами над поляками, все разбитые дома, повешенных поляков на деревьях и др.

Этот факт еще раз свидетельствует о том, что подпольные польские организации – Армия Крайова, ППС (Польская Партия Социалистов) и другие реакционные организации, руководимые лондонским эмигрантским правительством, не хотели совместных действий с Советской Армией и в результате имели громадные потери, не добившись никакого успеха.

Практически вся Варшава была в развалинах, а те дома, которые были не разрушены, стояли мрачные, с выбитыми рамами и побитыми снарядами стенами. Улицы были завалены разным хламом, а во многих местах стояли баррикады или вырытые траншеи.

20 января 1945 года в г. Холм вместо ПКНО было создано Польское правительство, которое послало в Москву телеграмму, что «польский народ никогда не забудет, что он получил свободу и возможность восстановления своей независимости государственной жизни, благодаря блестящей победе Советского оружия и благодаря обильно пролитой крови героических советских бойцов». Председателем правительства был Осубка-Моравский, секретарями ЦК КПП Берут и Веслав (Гомулка), министром обороны – Роля-Жимерский* и др. Столицей временно стал Люблин[262]262
  Серов неточен: ПКНО был преобразован во Временное правительство Польской республики декретом Крайовой Рады Народовой 31 декабря 1944 г. Люблин считался временной столицей Польши с июля 1944 до 17 января 1945 г.


[Закрыть].

Велика была радость и ликование наших солдат, офицеров и генералов Советской Армии в связи с успешными действиями войск нашего фронта. Какая твердая уверенность появилась у всех нас, что скоро добьем фашистов и будет мирная жизнь.

Я также был счастлив успехами, но помнил, что мне теперь надо заниматься на фронте и в то же время помогать польскому правительству в восстановлении демократической Польши, а главное – надо было разделаться быстрее с пресловутым Лондонским правительством и дать возможность народному польскому правительству плодотворно работать.

А нужно сказать, что, наблюдая за работой Берута, Осубка-Моравского, Гомулки и особенно министра обороны маршала Роля-Жимерского, <мне> видна была их неопытность и наивность на такой большой работе. Это объяснялось отсутствием навыка в руководящей работе такого большого масштаба, как вся Польша. Достаточно сказать, что, когда к ним я приходил и информировал о враждебной деятельности АК, они улыбались и говорили: «А мы их не боимся».

Конечно, польский вопрос довольно неприятный, поэтому я хочу несколько остановиться <на нем>.

Поляки не могли простить нам советско-германский пакт 1939 года, воссоединение Западной Украины и Белоруссии и пропажу польских офицеров и сержантов в 1939 году, которая вылилась в Катынское дело, т. е. массовые могилы поляков под Смоленском. Советско-германский пакт поляки в последующем стали забывать, и они надеялись на расширение Польши за счет Силезии и других территорий, занятых немцами, устье Вислы, побережье от Данцига до Мемеля, ну и претендовали на Восточную Пруссию.

Что касается границ Польши, то прилетевший в Москву в декабре 41-го года генерал Сикорский, с которым было заключено соглашение об организации польской армии Андерса, поднял вопрос перед Сталиным о границах Польши, существовавших до 1939 года. Ему было категорически в этом отказано.

Польская армия Андерса, которая уже насчитывала более 70 тыс. человек и 40 тыс. членов семей, сбежала из СССР в трудный для нас момент в Иран, когда немцы подошли к Сталинграду.

Правда, пользы от Польской армии Андерса было бы немного, так как большинство офицеров были реакционно настроены.

Не стоит писать о «катынском деле», но в тот период в результате шумихи, поднятой поляками, были прерваны дипломатические отношения между СССР и правительством Сикорского…

Я это отступление вспомнил, исходя из того, что наша Красная Армия двигается по территории Польши, в связи с чем опять возникнут, я думаю, некоторые политические затруднения, хотя сейчас право на нашей стороне. Мы бьем немцев и освобождаем Польшу, а Миколайчик сидит в Лондоне и занимается политическими интригами. Поживем – увидим, что он запоёт. Но ухо надо держать остро.

Зима на Одере. 1945 год (январь-февраль)

Записывать события мне уже стало трудно. Ночами не сплю.

У меня уже не хватало времени, так как я одновременно являлся уполномоченным фронта и уполномоченным по Польше[263]263
  С 6 марта (по другим источникам – с 11 января) по 27 апреля 1945 г. Серов одновременно с должностью уполномоченного НКВД по 1-му Белорусскому фронту являлся также советником НКВД СССР при Министерстве общественной безопасности Польши.


[Закрыть]. Польша уже скоро будет вся освобождена.

В Варшаву я часто летал и жил там по неделе, так как было много дел, одно другого важнее. При встречах с Берутом, Гомулкой и Роля-Жимерским я им всё рассказывал, и они, слава Богу, стали понимать, что существует подпольное «польское правительство» на территории Варшавского воеводства. И это они уже чувствовали по различным проявлениям «аковцев».

Польское эмигрантское правительство, видя, что в Польше уже начинают появляться законные административные органы, предприняло ряд мер к тому, чтобы руководители подпольных войсковых организаций Армии Крайовой брали власть в свои руки в отдаленных районах, снабжая их оружием и золотом, сохранившимся от прежних запасов.

Кстати, хочу сказать пару слов о союзниках, которые вторглись в Сааре и Арденнах, но немцы огрызнулись, разбили у них много самолётов на аэродромах.

В связи с этим, как мне рассказали из Москвы, Черчилль заволновался и просил, чтобы Советская Армия на Западном фронте организовала наступление, чтобы отвлечь от союзников.

Вот сукин сын! Когда мы требовали открыть 2-й фронт, так он сопротивлялся, а сейчас паника его охватила.

Сталин солидно ему ответил, что мы готовим наступление, но погода плохая, однако в конце января двинем до Одера, несмотря на то, что немцы перебросили войска от союзников против нас. Но когда мы вышли на Одер, то Черчилль вновь забеспокоился, как бы союзники не опоздали в Берлин.

В плену у «аковцев»

С продвижением войск фронта штаб перебрался в Гнездно. Таким образом, между моей опергруппой в Варшаве и фронтовой в Гнездно 250 километров напрямик. Получалось «Фигаро здесь, Фигаро там».

Самолётом не каждый раз выпустят из-за погоды, а на машине по разбитым фронтовым дорогам <ехать> 4 часа. А из Москвы каждый день звонят: доноси, как дела. Вот и работай. Да еще секретарь у меня малограмотный Никитин*, а адъютант, боевой пограничник, Тужлов, но совсем неграмотный оперативно.

В связи с таким положением я поставил вопрос перед Москвой, чтобы меня освободили от <должности> Уполномоченного по Польше, так как фронт уже подходил к границам Германии.

Через два дня получил отказ с руганью: «Занимайтесь и тем, и другим». Приходилось почти каждый день делать по 300 километров на машине или по 500–600 км на самолёте для того, чтобы везде поспевать.

Один раз, сидя в самолете, я задумался, почему я такой неудачник? Назначают – не спрашивают, поручают – не интересуются, в состоянии ли это выполнить; если не вовремя донес о положении, хотя и выполнил в срок, упрекают.

Ну да ладно. Ведь моя работа идёт на пользу нашему государству. Не дать Польшу Миколайчику – это тоже большое дело.

В результате одного из полётов произошла крупная неприятность. А получилось так. Из люблинской оперативной группы сообщили, что там задержали генерала АК, который являлся организатором подпольной работы в одном из «военных округов» Польши.

С тем, чтобы мне его допросить и выяснить всех соучастников подполья, чтобы прекратить их незаконную диверсионную деятельность против Красной Армии, я решил слетать в Люблин, забрать его к себе в Гнездно и вместе с командующим фронтом товарищем Жуковым выяснить эти вопросы…

В Люблине я встретился с Н. А. Булганиным, а затем предварительно допросил этого генерала АК и сказал ему, что я заместитель командующего фронтом, надо нам все вопросы его «деятельности» выяснить, поэтому мы полетим в штаб фронта, к маршалу Жукову[264]264
  Описываемые события происходили 2 февраля 1945 г.


[Закрыть].

Поехали на аэродром. Со мной был лишь адъютант Тужлов, а конвоира для генерала я с собой не взял, полагая, что через час прилетим. Вылетели, когда уже начало смеркаться, но так как от Люблина до аэродрома штаба фронта было лёту минут 40, я полагал, что мы успеем приземлиться до наступления темноты.

Когда пролетели минут 40, я осмотрелся на местности и решил спросить у лётчиков, где мы находимся. Зашёл в рубку, спросил, где мы, какая путевая скорость. Лётчик и штурман смутились, начали тыкать пальцами в разные места.

Я вижу, что они заблудились. Сел на место штурмана и давай вместе уточнять обстановку по карте, однако никаких крупных населённых пунктов не было, да и стало темнеть.

С курса сбились, и я знал только одно: что в районе Лодзи проходит линия фронта, там немцы, а от Люблина до Лодзи лететь час с небольшим. Следовательно, если мы идём в направлении к Лодзи, то через 10 минут будет линия фронта, и нас могут сбить немцы и захватить.

К тому же стало совсем темно. Я лётчику дал указание выбирать площадку для посадки и садиться с тем, чтобы сориентироваться, и затем уже утром, на рассвете, можно было бы вылететь…

Пока мы летали минут 10–15 и разыскивали такую площадку, совсем стало темно, видимость плохая. Откровенно сказать, было жутко, и я в мыслях представил себе, что мы можем разбиться, и подумал: неужели на этом кончится моя жизнь?

Когда нашли площадку, я лётчику сказал: «Садитесь, не выпуская шасси, на пузо», потому что все ещё было сомнение, что и на закрытой площадке могут быть какие-нибудь препятствия. Лётчик возразил мне, заявив, что он ни разу не садился «на пузо». Пришлось садиться с шасси. Пошли на посадку.

Когда уже земля приблизилась, я вновь подумал: чем кончится эта посадка? Однако колёса стукнулись о землю, самолёт побежал. Бежал, мне показалось, долго, и я уже вижу, что на нас впереди надвигается лес, но лётчику спокойно сказал: «Притормаживай». Самолёт остановился около самой опушки.

Я из рубки вышел к арестованному генералу и спокойным голосом сказал, что пришлось сесть здесь, так как в темноте до аэродрома не дотянули, переночуем и полетим дальше, а сам подумал: «Где мы сели!» Особенно меня пугала мысль, что сели на территории, занятой немцами, или попали в зону действия Армии Крайовой, одним из руководителей которой был этот генерал.

Когда вышли из самолёта, огляделись. Я заметил, что в нашу сторону едет мужчина с возом сена. Мы с Тужловым подошли к нему и спросили, далеко ли деревня. Поляк ответил: «Отсюда километра два». – «Есть ли какие войска?» Он сказал, что в их деревне нет, а в соседней деревне есть кампания (рота) Армии Крайовой.

У меня ёкнуло сердце. Ситуация могла сложиться так, что я оказался бы в плену у генерала Армии Крайовой, которого везу, и его роты.

Делать было нечего. Я подошел к генералу и говорю, что крестьянин предлагает переночевать нам в его деревне. Генерал охотно согласился, и мы пошли. Лётчикам я сказал, чтобы они закрыли самолет, одного с оружием оставили дежурить в самолёте и шли бы за нами. По дороге в деревню генерал начал интересоваться у поляка, где есть войска. Поляк вновь охотно сообщил об этой роте Армия Крайовой.

Когда пришли в деревню, крестьянин нам показал, где живет солтес (староста). Придя туда, генерал с ним поговорил, что мы у него остановимся. Тот согласился, и мы вошли в хату. Жена старосты начала что-то готовить.

Мы с генералом расположились на скамейке, и я начал с ним уже заигрывать. Говорю, что завтра прилетим в штаб фронта, поговорим с командующим, маршалом Жуковым, и я надеюсь, что Армия Крайова будет вместе с нашими войсками драться против немцев. Генерал, к моему удивлению, согласился с этим мнением.

Продолжая разговор, я увидел, что в избу начинают входить один за другим поляки, правда, мирно настроенные. Когда собралось человек 15–17, я начал политбеседу о продвижении Советской Армии, о том, как она успешно бьёт фашистов, как будут дела обстоять дальше и т. д. и т. д. Поляки очень внимательно слушали, поздравляли Советскую Армию с успехом, говорили комплименты в мой адрес, а я сам себе думаю: чем всё это кончится?

Нашу беседу прервала хозяйка просьбой освободить ей место для того, чтобы поставить на стол еду. Я воспользовался этим и решил выйти посмотреть, что происходит вокруг дома.

Когда я вышел на крыльцо, то сразу наткнулся на двух вооруженных польских солдат. Они довольно вежливо предоставили мне дорогу. Выйдя во двор, я увидел кругом человек 15–20 поляков с винтовками. Мне ничего не оставалось, кроме как делать храбрый вид, что это так и должно быть.

Я поговорил с «аковцами», где они дислоцируются. Оказалось, крестьянин сказал нам правильно. Затем, как бы между прочим, я спросил, кто их сюда выделил. Они ответили, что они прибыли по указанию генерала, который находится с вами. Я подтвердил: правильно. Затем, войдя в дом, увидел, что там уже был накрыт стол и стояли скамейки. В это время подошли лётчики.

Таким образом, нас было 5 человек, а поляков в пять раз больше. Мы спокойно расселись за столом и начали трапезу. Я, конечно, как всегда, ничего не пил. Тужлову успел шепнуть, чтобы он ложился спать не раздеваясь. Сам тоже решил не раздеваться.

Когда всё это к полночи закончилось, хозяйка мне и генералу любезно разослала постели и предложила раздеваться. Генерал быстро свернулся и лёг. У меня оказалось очень затруднительное положение. Хозяйка предложила раздеться, а я ни за что не хотел, потому что не знал, во что эта история выльется. Я снял только бекешу и папаху, а в гимнастёрке с маузером и пистолетом остался.

Сначала я сел на кровать, но так как спать очень хотелось, я наполовину лёг, а ноги остались на полу. Так как Тужлову таких удобств не было предоставлено, он лёг на скамейке. Подремав минут тридцать, я увидел, что Тужлов не спит. Я ему сказал: «Поспи, я тебя разбужу».

Около часа я лежал, не закрывая глаз, прислушивался, что происходит на улице. Затем разбудил Тужлова, сказал ему, чтобы он не уснул, сам опять упал на подушку. И так продолжалось до рассвета.

Встали мы очень рано. Я начал интересоваться у хозяина, сколько километров до ближайшего районного пункта и как нам добраться. Хозяин мне сообщил, что староста уже выделил две подводы для нас ехать к самолёту. Я поблагодарил, затем выпил чаю, и мы поехали к самолёту в сопровождении «аковцев» с винтовками.

Когда приехали к самолёту и попытались запустить, тут вновь дала о себе знать неопытность лётчиков. Они не разъединили клеммы аккумуляторов, аккумуляторы за ночь сели, и самолет запустить не смогли. Тогда я тут же принял решение немедленно ехать в районный центр – Жешув, до которого было километров двенадцать. Генерал согласился.

Мы поблагодарили «аковцев», которые любезно предложили сопровождать нас до райцентра. Я категорически отказался, чтобы их не затруднять, а сам себе думал, что ещё какая-нибудь гадость мне предстоит. Они между собой поговорили, пожали плечами, двумя пальцами козырнули нам, и мы отправились. Вот только тогда у меня стало на сердце полегче: думаю, что мы почти уже от них освободились. Правда, я не знал, что нас ждёт в районном центре Жешуве.

Ехали мы часа полтора до Жешува. Когда въехали в местечко, и я увидел грузовик, на котором шофёром был наш солдат, мне стало уже легко. Тут же мы отпустили подводы, стали на дороге и, когда шли два грузовика, я их остановил, сел в кабину, посадил генерала, и мы поехали.

Я у водителя спросил, где тут поблизости имеется аэродром. Тот оказался осведомлённым парнем, сказал, что километров за тридцать слева от дороги есть аэродром. Я говорю: «Какие самолеты сидят?» Он говорит, что самолеты больше У-2. Я говорю: «Вези меня туда». Он, действительно, привез на аэродром. Я оставил Тужлова с генералом на месте, а сам пошел на КПП.

Там дежурный полковник мне отрапортовал, кто он и что. Затем я спросил, есть ли Ли-2, улететь мне в штаб фронта в Гнездно. Он отвечает: «Товарищ генерал, самолетов нет».

Я вижу на поле несколько самолетов У-2 и Ли-2. Показываю ему на них и говорю: «А вон же самолеты». – «Товарищ генерал, все эти самолеты задействованы». – «Куда?» – «Ли-2 сбрасывают продовольствие нашей дивизии, попавшей в окружение в районе Познани, а на У-2 с утра прочесываем район Жешува, разыскиваем генерала Серова».

Я ему говорю: «Надо прекратить поиски, я и есть генерал Серов». Он от удивления раскрыл глаза, но продолжает мне отвечать, что не может нарушать распоряжение командующего фронтом. Пришлось показать удостоверение личности, члена ВВС Красной Армии за подписью Сталина[265]265
  Серов был обнаружен в Радоме 4 февраля 1945 г. (Петров Н. Первый председатель КГБ Иван Серов. М.: Материк, 2005. С. 39.).


[Закрыть].

Я пытался выяснить, чем вызван такой розыск, но он, к сожалению, ничего не знал, но сам я почувствовал что-то нехорошее, тем более что один раз меня уже разыскивали, когда мы с товарищем Кругловым попали в окружение в районе Городенко под Станиславом[266]266
  См. главу 8.


[Закрыть].

Полковник мне снарядил Ли-2, я посадил генерала, и мы полетели на аэродром, где были расположены самолеты штаба фронта. Когда прилетели туда, я тут же взял «газик» и приехал к себе. При входе в здание меня встретила заплаканная Вера Ивановна, которая была со мной на фронте.

Оказывается, дело происходило так. Когда я вылетел из Люблина и не прилетел на аэродром штаба фронта, немедленно было доложено Жукову. Жуков тут же донёс в Ставку, что пропал заместитель НКВД СССР генерал Серов. Верховный дал распоряжение искать везде и всюду, пока не будет Серов найден живым или разбитый самолёт.

Начальник особого отдела Вадис получил указание зайти ко мне в штаб и под благовидным предлогом сообщить жене, что я задержался. Так он и сделал, и в течение суток не было проявлено никакого беспокойства. На следующий день, когда Вадис пришёл проведать мою жену, раздался звонок по ВЧ: оказывается, ему в особый отдел звонил маршал Жуков, спрашивал его. Вадис поднялся на второй этаж, где у меня стоял телефон ВЧ, и вызвал Жукова.

Вера Ивановна находилась внизу и слышала ответ Вадиса, из которого можно было понять, что меня не нашли. И, как она мне потом рассказывала, вот с этого периода и начались слезы. Когда я возвратился, слёз было пролито еще больше, хотя мне казалось, что этого, наоборот, не должно было бы быть.

Я сразу же позвонил Жукову. Оттуда полушутя-полусерьёзно послышался мат-перемат: «Я из-за тебя от „хозяина“ получил нагоняй. Где ты был, что с тобой?» и т. д. Я ему коротко рассказал, он успокоился и сказал: «Ну, сейчас пишу донесение, что ты нашелся». Я говорю: «Правильно поступаешь».

Затем я ему рассказал о генерале, который мне уже заявил, что он без указания из Лондона ничего делать не будет. Таким образом, отпала надобность в дальнейших переговорах. Оставалось только держать его или передать полякам, что я и сделал.

В тот же день за этот полёт я уже в серьёзных тонах получил соответствующее внушение из Москвы от наркома с украшающими эпитетами и названием «мальчишка». В последующие дни все затихло.