Текст книги "Записки из чемодана
Тайные дневники первого председателя КГБ, найденные через 25 лет после его смерти"

Автор книги: Александр Хинштейн

Соавторы: Иван Серов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 49 (всего у книги 67 страниц)

Истерика маршала Булганина

Долго раздумывал и всё же решил описать продолжение странного поведения Булганина в Финляндии.

По приезде оттуда он вызвал меня в перерыве между заседаниями Сессии Верховного Совета СССР и начал придираться по одному незначительному вопросу, почему я ему не написал. Я ответил, что КГБ, согласно решению Президиума, всю информацию пишет в адрес в ЦК КПСС, а ЦК рассылает членам Президиума, что я и сделал.

Булганин вскипел и закричал: «А что я – не ЦК? Что я – хрен собачий, что ли?» Я ему спокойно ответил, что «вы сами, товарищ Булганин, это решение принимали. Будет другое решение, тогда буду рассылать все документы, кому решите».

Он начал грубить, что я знаю только одного Хрущёва и ему посылаю. Я ему ответил, что это враньё, я знаю ЦК и все материалы шлю в ЦК, Хрущёв – Первый секретарь, поэтому и идут в первую очередь материалы к нему[615]615
  Отголосок той ссоры с Булганиным недвусмысленно читается в записке Серова Хрущеву, направленной 22 июня 1957 г., где он подробно отчитывается о переписке КГБ «с инстанциями» с момента создания ведомства в марте 1954-го до 20 июня 1957-го. За 3 года Хрущеву было направлено 2508 телеграмм из резидентур ПГУ КГБ в капиталистических странах, в Совмин (Маленкову, затем Булганину) – 2316. По другим вопросам оперативной работы в ЦК КПСС ушло 4504 документа, в Совмин – 1750. (Лубянка: ВЧК-ОГПУ-НКВД-НКГБ-МГБ-МВД-КГБ, 1917–1991. Справочник. М.: Демократия, 2003. С. 687–688).


[Закрыть].

Одним словом, поругались крупно. Он меня как-то обозвал, я ему ответил тем же, повернулся и ушёл. В коридоре меня догнал Безрук (прикрепленный) и сказал, что Николай Александрович просит ещё к себе.

Я зашёл, он начал говорить, чтобы я не сердился, но уже того расположения не чувствовалось. Видимо, он прощупывал меня, нельзя ли перетянуть на свою сторону. Я твёрдо решил – знать только ЦК. Я об этом инциденте никому не сказал[616]616
  Нет сомнений, что вспышка гнева Николая Булганина была обращена в первую очередь не к Серову, а к Хрущеву. К этому моменту накал страстей в отношениях «стариков» достиг апогея. Больше всего от Хрущева доставалось как раз Булганину, сменившему в 1955 г. Маленкова на посту премьер-министра. Этому особенно способствовала череда иностранных визитов, где формально первым лицом выступал Булганин: Серов воспроизводит эту хрущевскую ревность очень детально и ярко.
  Именно маршал Булганин окажется одним из главных катализаторов «антипартийного заговора», который случится сразу после описываемых событий. (Из Финляндии они вернулись 13 июня, а заседание Президиума ЦК, где Хрущева попытались сместить, прошло 18 июня). Последней каплей стал инцидент на свадьбе у сына Булганина. Когда счастливый отец произносил тост, Хрущев начал его перебивать, подтрунивая, потешаясь. В ответ Булганин взорвался, они наговорили друг другу кучу гадостей. (Представляю себе оторопь гостей и особенно – молодоженов!).


[Закрыть]

Антипартийный заговор

Была сессия Верховного Совета. По окончании сессии, как всегда, на следующей неделе, во вторник, было назначено заседание Президиума. Обычно у меня было по линии КГБ 3–4 вопроса для рассмотрения в ЦК, а на сей раз – не вызывают.

К концу дня я зашёл в Кремль. Мне Веденин* (комендант) говорит: «Что-то сегодня идёт длинное заседание». Я вернулся в КГБ.

Часов в 20.00 я позвонил Чернухе* (зам. зав. общ. отд. ЦК) и спросил, в чём там дело. Я как чувствовал, что началась ссора. Он подтвердил моё предположение и добавил, что продолжение будет завтра[617]617
  18 июня 1957 г. на заседании Президиума ЦК Хрущеву было предъявлено обвинение в узурпировании власти, волюнтаризме, системных ошибках. Большинством голосов он был снят с должности 1-го секретаря ЦК КПСС, но сумел убедить «коллег» продолжить обсуждение вопроса. Полученная передышка помогла Хрущеву собраться с силами и нанести ответный удар. Эти события вошли в историю как «заговор антипартийной группы» Молотова-Маленкова-Кагановича-Шепилова.


[Закрыть].

Меня это неприятно поразило. Из-за чего ссориться? Ведь столько в стране дел и больших задач. Неужели из-за первой роли?

На следующий день я уже насторожился, рано приехал на работу. В 11 часов утра началось заседание Президиума, столь бурное, как и вчера. Созвонился с Шуйским (помощник Хрущёва), настроение у него грустное.

Около 3-х часов дня мне позвонил Веденин, чуть не плачет, начал жаловаться на Безрука (прикреплённый Булганина), что, когда Веденин пришёл в приёмную комиссию Президиума, его Безрук не стал пускать, ссылаясь на указание Булганина, что якобы тот его поставил у входа и приказал никого не пускать. Я Веденину сказал: «Ждите у ворот, я сейчас приеду». Получается уже ерунда. Булганин что-то затевает и расставил своих доверенных. Я должен быть объективен.

Приехал, пошли в приёмную комнату, Безрук стоит при входе, я спрашиваю: «Что ты тут делаешь?» Он отвечает: «Меня здесь поставил Николай Александрович». Я говорю: «Зачем?» – «Не пускать сюда лишних». Всегда прикреплённые сидят в другой комнате, где вешалки.

Я резким тоном приказал Безруку отправиться на своё место и не вмешиваться не в свои дела. Коменданту Веденину сказал следить за порядком и не допускать самовольства вопреки установленному мной порядку в Кремле. Безрук уходя, еще раз повторил, обращаясь ко мне: «Товарищ генерал, мнe здесь стоять приказал Николай Александрович». Я на это ответил: «А ты слышал, что я приказал – иди!» И он ушёл[618]618
  Комендатура Кремля входила в структуру КГБ на правах самостоятельного управления. Также Серову подчинялись и сотрудники личной охраны («прикрепленные») членов Президиума – офицеры знаменитой «девятки», 9-го управления КГБ при СМ СССР.


[Закрыть].

В приёмной сидел работник общего отдела ЦК, который, тоже смущённый, пожимает плечами, а не знает, что там происходит. Я через полчаса уехал к себе. Заседали второй день тоже часов до 5 вечера. На завтра вновь назначено с 11 часов утра.

Я съездил пообедать домой и вернулся в КГБ. Часов в 8 вечера созвонился с Брежневым и Аристовым и поехал туда к ним.

Брежнев и Аристов вместе, страшно взволнованные, начали мне рассказывать примерно так: «Ваня, ты знаешь, Молотов, Ворошилов, Булганин, Маленков, Сабуров*, Шепилов, Каганович, Первухин* навалились на Никиту Сергеевича, обвиняют его в диктаторстве, зажиме критики, не согласны по ряду вопросов по культу, по целине и т. д. Завтра будет обсуждаться, вернее, решаться вопрос об освобождении Хрущёва от должности Первого секретаря ЦК и назначении его министром сельского хозяйства. О тебе тоже говорили, что надо освободить, так как ты не одинаково относишься к членам Президиума»[619]619
  В июне 1957 г. на внеочередном пленуме ЦК КПСС «антипартийщик» Сабуров, каясь с трибуны, рассказывал, что Серова они планировали заменить на самого Булганина или бывшего секретаря ЦК Белоруссии Патоличева.


[Закрыть].

Я выслушал их взволнованные речи и говорю: «Вы, братцы, спокойно реагируйте и делайте правильные выводы. На мой взгляд, в таком случае, когда раздор между членами Президиума, так надо собрать пленум ЦК, который и решит эти вопросы, а не самовольничать…».

Аристов меня перебил и говорит: «Мы уже сказали <Малину> (заведующий отделом ЦК) и другим, чтобы собирали членов ЦК». Я говорю: «Правильно». В общем, разговор был часа два[620]620
  Именно сбор внеочередного Пленума ЦК, где сторонников Хрущева в регионах являлось большинство, стал для него спасением. Те, кто занимались организацией и подготовкой Пленума: Брежнев, Кириченко, Игнатов, Фурцева, – будут вознаграждены: Хрущев приблизит их, введет в Президиум ЦК, кое-кто даже возомнит себя преемником…


[Закрыть].

Подошёл Кириченко, он приехал с Украины. Стали обсуждать обстановку. Суслова в Москве не было, он был в Польше. Я подсказал Брежневу, что хорошо бы созвониться с ним, рассказать и прощупать его настроение.

Вызвали Варшаву, и стал с Сусловым разговаривать вначале Брежнев, а затем Аристов. Когда они кончили, я спросил, как он. Они ответили, что он вроде за то, чтобы обсудить по-хорошему, но больше дельного ответа в отношении Хрущёва не сказал.

Это похоже на Суслова, который держит нос по ветру, что я наблюдал не раз. Затем они говорят: «Давайте позовём Жукова и здесь обсудим создавшееся положение, ведь Жуков присутствовал на этих заседаниях».

Брежнев, как «хорошо знакомый» с Жуковым, позвонил ему и просил приехать, чтобы обменяться мнениями (Жуков был министр обороны и кандидат в члены Президиума ЦК). Жуков наотрез отказался ехать и сказал, что «время спать, а не заседать».

Брежнев растерянно посмотрел на меня и пожал плечами, потом что-то пробормотал и дал трубку Аристову, который робко стал просить приехать Жукова, а тот (мне было слышно) послал их в задницу, говоря, что завтра всё обсудим.

Аристов, видя такое дело и слыша, как Брежнев сказал мне: «Ваня, поговори ты», сунул мне трубку.

Я, поздоровавшись, говорю ему: «Ты что так рано, Георгий Константинович, спать собираешься?» Он отвечает: «Ну их в ж… Весь день заседали, голова трещит, да ещё и завтра день, поэтому хватит».

Тогда я ему говорю: «Знаешь что, Георгий, мне кажется, дело дрянь получается, давай приезжай. Зайдём к Хрущёву и обсудим». – «Ну ладно, приеду», – ответил Жуков и повесил трубку.

Брежнев и Аристов сразу ко мне: «Что сказал?» Я говорю: «Сейчас приедет». Они обрадовались и стали мне говорить: «Ваня, ты эти дни не ходи без охраны, они тебя могут схватить, а без тебя и нас всех перехватают». Я им сказал, что это глупости, я их не боюсь, а они всё настаивали, чтобы я без двух здоровых парней не ходил.

Минут через 15 позвонил Пивоваров* и сказал, что Хрущёв просит зайти. В приёмной я спросил, кто у него, мне Пивоваров сказал: «Жуков».

Когда я поздоровался с ними, мне Хрущёв сказал: «Ну, ты всё знаешь, что у нас происходит?» Я ответил утвердительно, тогда он сказал: «А о том, что меня и вас хотят снять, тоже знаете?» Я ответил: «Что бы они ни хотели, но учитывая такие раздоры в Президиуме ЦК, я КГБ никому не сдам без решения пленума ЦК».

Жуков говорит: «Правильно, Иван, я тоже Министерство обороны не сдам». Хрущёв на это сказал: «Президиум имеет право такое решение принять». Я ответил: «Ну, лучше пусть пленум ЦК решит».

Затем Хрущёв говорит, что ему «недавно позвонил Молотов и говорит, почему же танки подняли на ночь». Жуков на это ответил, ругаясь: «Это сделал командир МВО, генерал-полковник Москаленко, дурак, я уже его выругал». Хрущёв тоже выругался по адресу Москаленко, что не надо это было делать. Потом мы разошлись.

Я зашёл к Брежневу, там был Аристов и Кириченко. Брежнев лежал в комнате отдыха, охая, держась за сердце и принимая лекарство. Я же подумал: «Ненадолго хватило его нервов в такой ситуации».

Правда, мне военные политработники со смехом рассказывали, как Брежнев в 1953 году тоже заболел микроинфарктом, когда его освободили от секретаря ЦК КПСС и назначили начальником Главного Политуправления Военно-морского флота.

Брежнев не приступал к работе, сразу же выехал в Барвиху лечить микроинфаркт и находился там более двух месяцев. А после смерти Сталина Жуков был назначен Министром обороны СССР, куда вошло и Министерство Военно-морского флота на правах главнокомандования ВМФ. Таким образом, стало одно главное политическое управление (ГлавПУР) – министерство обороны, и Брежнев стал заместителем начальника ГлавПУРа у генерал-полковника Желтова.

Правда, он был менее года, а затем его послали вторым секретарем в Казахстан. Так что микроинфаркт появляется у него в нужных случаях, или оттого, что нервишки слабые[621]621
  В действительности Л. Брежнев перенес ряд микроинфарктов, вызванных работой на износ: так было и в Молдавии, и в Казахстане.


[Закрыть].

Поговорили, и я поехал в КГБ. Там вызвал Добрынина, сориентировал в обстановке, узнал, что из ЦК уже все уехали домой, и в 3 часа ночи поехал на Ленинские горы, посмотреть, как охранники несут службу у членов Президиума[622]622
  На Ленинских горах размещались служебные особняки и дома для членов Президиума ЦК. Они также находились в ведении 9-го управления КГБ при СМ СССР.


[Закрыть].

Там увиделся с Литовченко, Коротковым, которые настороженные ходили возле дома Хрущёва. Я им сказал, чтобы закрыли на замок двери к соседу Маленкову и Микояну, на всякий случай, и бдительно несли службу. Потом поехал домой, немного уснул и в 7 часов утра уже был на работе.

Начальник 9 управления охраны Устинов* мне доложил, что Брежнев заболел, вроде микроинфаркта, лежит дома.

Утром позвонил Веденин и рассказал, что вчера вечером в 16 часов приезжал Лунев, мой первый заместитель, которому доложили о заседании бурном, но он отмахнулся рукой и, вопреки обычаю, даже не пошел никуда, а сел в машину и уехал. Вот это первый зам КГБ, ведающий охраной и Кремлем. Как туго дело, так в кусты. Хлюпики!

В 9 часов утра я созвонился с Мыларщиковым* (заведующий сельхоз отделом ЦК), который говорит, что он уже собрал ряд подписей членов и кандидатов ЦК с требованием созвать пленум ЦК, где заслушать <сообщение> о том, что происходит в Президиуме. Я сказал: «Правильно мы поступаем. После обеда всех подписавшихся и москвичей ты посылай в Кремль, в Свердловский зал, а я там приготовлюсь всех встречать». В общем, договорились.

Сам я поехал в Кремль, там шло заседание. Я Веденину сказал, чтобы быстро накрыл стол в кабинете Кучеренко* (заместитель председателя Совета Министров СССР) бутербродами и чаем, так как будут прибывать члены ЦК и др., чтобы могли покушать и не расходились.

Сам поехал в ЦК, зашел к Мыларщикову, поставил подпись под требованием собрать пленум, мне Мыларщиков рассказал, что некоторые члены ЦК выжидают, куда ветер подует, и не идут подписываться. Ну что ж сделаешь, в семье всякие бывают[623]623
  Центральный комитет партии состоял в то время из 130 членов и 117 кандидатов в члены. В основном это были секретари обкомов и горкомов КПСС. Судя по словам Хрущёва на пленуме, требовать созыва пленума для обсуждения внутрипартийных вопросов в президиум явилось 20 членов ЦК. (Молотов, Маленков, Каганович. 1957. Стенограмма июньского пленума ЦК КПСС и другие документы. М.: МФД, 1998, С. 32). Серов, однако, пишет далее, что их было «человек под 40».


[Закрыть].

Поехал обратно в Кремль, там уже человек 7 было знакомых мне членов ЦК, которые спрашивали, что происходит в Президиуме. Я ответил, что знал.

Пошли в кабинет, где были бутерброды. Народу стало собираться, уже человека 24 было.

Выпили чайку, поговорили, а время уже было около часу. Пришел И. С. Конев. Когда уже было человек под 40, я громко сказал: «Братцы, кто перекусил, давайте перейдем в Свердловский зал», где обычно проводили закрытые заседания пленума ЦК.

Когда я пошел, все двинулись за мной и расселись по скамейкам. Я пошел в комнату заседания Президиума. Когда шел мимо столовой, где обычно кушали члены Президиума, там стоял Сахно*, начальник хозяйственного отдела. Я спросил: «Что, уже обедают?» Он ответил: «Обедают».

Тогда я зашел в столовую и обратился к товарищу Хрущеву, говорю: «Товарищ Хрущев, здесь в Кремле собрались члены ЦК и кандидаты». Меня перебил Молотов и говорит: «Зачем?» Я ответил: «Они интересуются ходом заседания Президиума и не собираются уходить, поэтому я их провел в Свердловский зал». Булганин: «А зачем вы открыли зал?» Я отвечаю: «Члены пленума ЦК – руководство Партии, поэтому я и открыл».

Воцарилась тишина. Я стою. Затем Хрущев говорит, обращаясь к Микояну: «Сходи, Анастас, поговори с членами Центрального комитета». Товарищ Микоян промолчал. Я вышел. Через несколько минут члены Президиума пошли снова заседательствовать.

Я вернулся в Свердловский зал и говорю членам ЦК: «Не знаю, придут ли с нами разговаривать». Некоторые начали возмущаться. Затем я подошел к Ивану Степановичу Коневу и говорю: «Давай пригласим человек трех и пойдем в зал заседаний Президиума ЦК, а там потребуем, чтобы вышли в Свердловский зал и объяснили членам ЦК происходящее». Собрались и пошли.

Пришли туда в приемную комнату, а там сидит из общего отдела сотрудник, ему Иван Степанович говорит: «Пойди, скажи, что пришли члены ЦК и просят разрешения войти». Сотрудник мялся, мялся, а затем пошел и через минуту ни с чем вернулся, заявив: «Я им сказал, а они все промолчали».

Ждем 2–3 минуты, 5 минут, нас не зовут. Тогда уже я говорю этому сотруднику: «Сходи еще раз, скажи». С большими потугами пошел и опять ни с чем вернулся.

Подождав минут пять, я говорю Коневу: «Пойдем без приглашения вдвоем». Он говорит: «Пойдем». И вошли в зал заседаний.

Там Конев, обращаясь к председательствующему Булганину, уже не Хрущеву (последние два дня уже не Хрущев председательствовал на заседании Президиума ЦК), сказал: «Мы, члены и кандидаты ЦК, просим сообщить, что здесь происходит, и просим собрать пленум ЦК». Оттуда ответили: «Сейчас придет товарищ Микоян». Мы вышли.

Пришли в Свердловский зал и стали ждать. Через несколько минут пришел А. И. Микоян и коротко рассказал о происходивших заседаниях и изложил теперь известные требования Булганина, Молотова, Маленкова и других. Мы зашумели: «Давайте обсудим на пленуме». Он ответил, видимо, сейчас решим и через несколько дней соберем. Мы сказали: «Вот это правильно».

После этого сообщения А. И. Микояна мы разошлись. Я поехал в КГБ, но сам все время был начеку. Субботу и воскресение был на работе и только один раз ночевал дома.

Брежнев через каждый час из дома позванивал мне, все спрашивал, как дела, что нового и так далее. Вот хлюпик слабонервный, не знает, на кого ориентироваться, так подальше от этих дел и залег дома.

Я сказал Устинову (начальнику 9-го управления), чтобы он выяснил у врачей, в чем там дело. Устинов доложил, что врачи не находят у Брежнева ничего серьезного, кроме нервного расстройства.

Вот глупец. Перепугался, что его могут, как ставленника Хрущева, тоже убрать. Глупо!

В понедельник 22 июня был созван пленум ЦК, на котором вскрылись все противоречия, были резкие высказывания присутствующих, но уже инициаторы Молотов, Маленков, Первухин, Сабуров, Булганин, Ворошилов и примкнувший к ним Шепилов не так бодро выступали, как на Президиуме. Пленум осудил их и поведение и некоторых вывел из состава Президиума.

Правда, разговоров и кривотолков после этого была масса. Мой заместитель Лунев в этот день, когда мы ходили требовать созыва пленума, как рассказал Веденин, около двух часов дня приехал в Кремль и спрашивает: «Почему так много ЗИСов тут собралось?» Веденин ответил: «Что-то члены ЦК собираются». Лунев повернулся и уехал. Вот это кандидат в члены ЦК. Подлец, да и только.

А потом после пленума, когда ему на партсобрании в КГБ задали вопрос: «Почему он не пошел со всеми членами ЦК?», так ничего не мог ответить и сразу побежал к Хрущеву, там разрыдался, и мне Хрущев позвонил и говорит: «Вы его не обижайте, я знаю, он честный человек. Ну а что не был там, то за это не надо преследовать». Я ответил, что его спросил партактив, а не я, и он не мог ничего ответить.

Странно, почему Хрущев таких беспринципных людей берет под защиту.

22-29 июня состоялся пленум ЦК. На пленуме Лунев ходил как побитая собака. Видно, не знал и не рассчитал, на кого ориентироваться, а партийной принципиальности не хватило.

На пленуме очень хорошо все было рассказано, и когда Хрущев сказал, что они Серова хотели тоже снять, тогда в зале раздался ропот возмущения. А затем Хрущев добавил, что Серов по-партийному поступает и вел себя в эти дни как настоящий коммунист. В зале члены пленума ЦК зааплодировали, а в перерыве ходили и мне руку жали и говорили: «Молодец, Иван!»

Ну, плохо, что я расхвастался. Так было, из песни слов не выкинешь.[624]624
  Внеочередной Пленум ЦК КПСС 22–29 июня 1957 г. вывел из состава всех руководящих партийных органов Г. Маленкова, В. Молотова, Л. Кагановича, Д. Шепилова, М. Сабурова. «Покаявшихся» Н. Булганина и К. Ворошилова было решено пока оставить. (Хотя маршальского звания Булганина вскоре лишат). Состав Президиума был кардинально обновлен, стариков сменили молодые выдвиженцы Хрущева, особо проявившие себя в дни «путча», – Л. Брежнев, Н. Игнатов, А. Кириченко, Ф. Козлов, Б. Фурцева. Стал членом Президиума и министр обороны Г. Жуков.


[Закрыть]

Мнимый больной

В ЦК КПСС, особенно в такие дни, мы часто по партийному и по-товарищески беседовали с заведующим общим отделом ЦК (вместо Поскребышева) В. Н. Малиным. Это умный, эрудированный коммунист, был секретарем ЦК Белоруссии, во время войны был в штабе партизанского движения. Прямой, честный человек, и мы сошлись с ним.

Ну, ему, как положено, быть несколько дипломатом с членами Президиума, а со мной был открыт, и я отвечал тем же. Секретов у нас было много государственных, которые я доносил в ЦК, и он их знал.

В дни, предшествующие пленуму, и во время пленума мы не могли видеться. Я имею в виду, поговорить по душам, а только перезванивались. После пленума мы с ним встретились и обменялись мнениями, которые у нас по всем вопросам сошлись.

Оба мы были настроены так, чтобы в партии в Президиуме была бы дружная работа, так как дел много, больших и маленьких, а недостатков еще больше, только работай.

Рассматривая поведение членов Президиума и секретаря ЦК в эти дни, мы с Владимиром Никифоровичем особенно возмущались поведением Брежнева и Кириченко, которые перетрусили, что их благосостояние может нарушиться, и не знали, куда метнуться.

Как я уже говорил, Брежнев вечером до пленума в кабинете у Аристова лег на диван (после разговора с Жуковым) и заохал, что сердце болит, и начал при всех глотать лекарства. На следующий день, не зная, на какую сторону метнуться, к Хрущеву или к Молотову, «заболел микроинфарктом» и в ЦК не пришел.

Через два дня, когда обстановка сложилась в пользу Хрущева, он на пленуме ЦК выступил с крикливой речью и горячей поддержкой линии Хрущева. Так «горячо» выступал, что Катя Фурцева, сидела недалеко от меня, закричала: «Леонид, не волнуйся, ведь у тебя инфаркт». Ну, я-то знал, что у него перетрус, а не микроинфаркт. Поэтому он «выступал с разгромною речью». После пленума он уже больше не вспоминал, что у него инфаркт[625]625
  Справедливости ради следует сказать, что Брежнев, действительно, перенес в те дни микроинфаркт и пришел на Пленум ЦК прямо с больничной койки.


[Закрыть].

В период этих событий он мне надоел звонками не только на работу, а и домой днем и ночью с вопросом: «Ваня, как дела, что нового?» Я потом уже стал отвечать: «Лежи, если больной, и слушайся врачей». Малин меня дополнил еще рядом примеров, как Брежнев выслуживался перед Хрущевым и везде пытался скомпрометировать Козлова Фрола Романовича и Аристова Аверкия Борисовича, а также Игнатова Н. Г. Я спросил у Малина: «Ну как же можно себя так вести, таким образом, беспринципно, секретарю ЦК?»

На это Владимир Никифорович спокойно ответил: «Это хамелеон, как нужно, так и перекрасится, а если ему выгодно, то и пойдет на любую авантюру».

К слову сказать, в последующем мы Брежнева в разговоре с Владимиром Никифоровичем Малиным иначе и не называли, как хамелеон, а впоследствии «X», когда он уже начал вылезать вторым по счету, когда Кириченко затем выжили из ЦК в Ростов и потом на пенсию.

Я в течение всего времени присматривался к Брежневу и убедился, что название «X» абсолютно точное. Что касается Кириченко, то это исключительно лгун и провокатор, готовый на любую гадость. Но все это настолько неумно делает, что в любом деле его уши торчат.

И вот таких людей и подобрал Хрущев в аппарат ЦК своими помощниками…

Мы долго с В. Н. Малиным смеялись над Катей Фурцевой, которая на пленуме ЦК, не угадав намерение Хрущева стать премьер-министром, на вопрос Хрущева к членам пленума: «Вот теперь нам надо подобрать председателя Совета Министров СССР». Катя крикнула с места: «Так у нас готовый председатель Совета Министров – Георгий Жуков»[626]626
  Вместо Н. Булганина новым председателем правительства стал сам Хрущев: видимо, он больше решил ни с кем не делиться властью и почестями.


[Закрыть]…

Я потом говорил с Г. К. Жуковым в перерыве пленума. Он говорит: «Зачем мне это нужно, в 60 лет взять на себя такую нагрузку Председателя Совета Министров. Президентом я еще мог согласиться».

Потом мы с Георгием Константиновичем не раз вспоминали растерянность некоторых членов Президиума в эти дни и двуличность многих членов ЦК, которые ни «да», ни «нет» не говорят.

Мы с ним сошлись на том, что после смерти Сталина допустить драму, какая предшествовала пленуму, – это для страны крупная неприятность, поэтому раз Съезд партии выбрал Президиум, значит, они должны работать дружно, а не драться. Поэтому и мы с ним поддерживали первого секретаря ЦК в надежде, что все утрясется и будет лучше.

Но вместе с этим мы оба согласились, что у Хрущева есть замашки командовать, и главная беда – любит поговорить: «Я».

«Георгий Константинович, – я сказал, – ты теперь член Президиума, вот и влияй там». Он усмехнулся и ответил: «Постараюсь».

По окончании пленума в решении было записано и опубликовано, что антипартийная группа, образовавшаяся внутри Президиума ЦК в составе Молотова, Маленкова, Кагановича, Булганина, Сабурова и примкнувшего к ним Шепилова, в работе Президиума ЦК сопротивлялась проведению политики партии и так далее. В связи с этим они были выведены из состава Президиума ЦК и освобождены с занимаемых постов. В состав членов президиума ЦК вошли Аристов, Брежнев, Кириченко, Фурцева, Беляев и другие.

После этого Молотова послали в Австрию, в комиссию по атомным делам, Маленкова – директором электростанции в Казахстан, Кагановича – директором в Ульяновск, Шепилов на нервной почве заболел, а затем стал заведующим архивного управления, и так далее. Хрущев стал председателем Совета Министров СССР и секретарем ЦК партии.

В общем-то, нам, близким к закулисным делам ЦК и Совета Министров, все это показалось как ссора из-за первых ролей, игра на самолюбие некоторых из них, и самое главное, я заметил, что перед Хрущевым стали заискивать члены Президиума, особенно Суслов, Брежнев, Кириченко, упоминая «нашего дорогого Никиту Сергеевича» на собраниях. Газеты «Правда» и «Известие» также старались наперебой упоминать изречения и выступления Хрущева. Это уже плохо.