Текст книги "Записки из чемодана
Тайные дневники первого председателя КГБ, найденные через 25 лет после его смерти"

Автор книги: Александр Хинштейн

Соавторы: Иван Серов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 50 (всего у книги 67 страниц)

В Западном Берлине

В начале июля мне Хрущев сказал, что скоро поедем в Чехословакию, поэтому просил продумать и приготовиться. Было решено до Львова лететь самолетом, а дальше поездом.

8 июля поездом поехали до Львова. Жара, духота, но Хрущев решил потребовать вагон, сделанный нашими железнодорожниками и предоставленный Бещевым* с <кондицированным> воздухом. Я заходил обедать, так вроде не плохо, но мало снижает температуру. Если на улице 30 градусов жары, то там 25 градусов, но все же заметно. На чешской границе встретили товарища <нрзб> и других руководителей. На станциях очень дружелюбно встречали чехи. От вокзала поехали прямо в Кремль (пражский) на открытых машинах. Везде встречали очень хорошо.

Из Праги летали в Братиславу, затем в Остраву, ездили смотреть ферму животноводческую. В общем, чехи трудятся хорошо, гульнуть тоже умеют, особенно любят попеть.

На прощание они подарили всем членам советской делегации по автомашине. Хрущеву и Ворошилову «Татры» восьмицилиндровые по 140 лошадиных сил, а нам: послу Гришину, Иващенко* и мне – «Шкоды» четырехцилиндровые малометражки (правильно: малолитражки. – Прим. ред.). Я сразу же решил подарить Светлане и на нее оформить. Там же ей об этом и сказал. Она с Леной[627]627
  Е. Н. Хрущева (1937–1972).


[Закрыть] прилетала.

16 июля, закончив визит самолетом ТУ-104, полетели обратно[628]628
  Визит делегации СССР во главе с Хрущевым в Чехословакию проходил 9-16 июня 1957 г.


[Закрыть].

Через несколько дней вылетели в Берлин в составе партийно-правительственной делегации. Встретили немцы неплохо. На аэродроме выстроили почетный караул, пионеров и так далее.

Затем ездили в некоторые города, где, в общем, также встречали неплохо. Но немцы есть немцы. Они могут это организовывать.

Возвращаясь из одной поездки из Лейпцига, я предупредил коменданта города Берлина, полковника, чтобы он нас ждал около Потсдамского шоссе. Возможно, мы поедем через Западный Берлин. Хрущеву я об этом решении не говорил. Когда подъехали к месту, где начинается контрольный пункт американцев при въезде в Западный Берлин, нас остановил полковник и представился.

Я Хрущеву сказал: «Хотите посмотреть Западный Берлин?» Он сразу согласился. Тогда я дал соответствующую команду офицерам, как держаться, что делать в случае остановки и так далее. Проинструктировал коменданта города Берлина, и двинулись. Впереди комендант[629]629
  Въезд в западный сектор Берлина проходил через пункты погранпропуска на территории ГДР. Сам Западный Берлин обладал статусом особого политического образования, где верховную власть осуществляла межсоюзническая комендатура.


[Закрыть].

В те времена военные проезжали беспрепятственно. На контрольном пункте комендант махнул рукой, означающей, что все машины идут с нами, и мы проехали. Все с любопытством рассматривали город, их магазины, театры и так далее. После этою уже в другом месте мы въехали в нашу зону Берлина. Через 5 дней вернулись в Москву. Поездка прошла хорошо.

Интриги в Кремле

После пленума ЦК, где поддержали Хрущева, так он совсем стал неузнаваем, гонору прибавилось, ничего не скажи неприятного, хотя и правильного. А Брежнев и Кириченко прямо извиваются перед ним, чтобы угодить.

Причем, если Брежнев делает хитро, под разумными предлогами, то Кириченко по-хохляцки глупо брешет и все тупит. Когда начинаешь ему говорить, что это же брехня, и не так было, так он горлом берет, кричит, забивает и только. Таких дураков на роли секретаря ЦК я еще ни разу не видел.

Вообще говоря, «антипартийщики», как их сейчас именуют, вели себя более достойно. Я имею в виду Молотова, Маленкова, Первухина и Кагановича. Я лет 15 наблюдал за ними во время встреч при решении ряда вопросов и так далее. И никто не видел их развязного, безответственного поведения, как на работе, так и <на> приемах.

Сейчас же, видимо, у этих деятелей от радости, что так их выдвинули, у них дыхание сперло. Кириченко стал невыносим, Брежнев задыхается и глотает слюну, когда ему приходится разговаривать с Хрущевым. Суслов этот елейным голосом не только поддакивает правильность слов дорогого Никиты Сергеевича, но и сам пытается разговаривать и углублять мысли Хрущева.

Молодые товарищи, введенные в состав Президиума ЦК, смотрят на это и тоже начинают так же себя вести. Я уже наблюдаю какое-то глупое соревнование, кто из них лучше выслужится. Более солидно и сдержанно ведут себя Беляев, Игнатов, Аристов и <Козлов>, но они тоже видят вокруг себя такую обстановку и вряд ли долго продержатся на таких позициях[630]630
  Молодая хрущевская «поросль» активно боролась за власть, объединившись в несколько групп влияния. Одна формировалась вокруг Николая Игнатова, другая – вокруг Алексея Кириченко, каждый из которых претендовал на роль второго лица в партии.


[Закрыть].

В общем, поживем, увидим. Я там выше писал, что ссоры с антипартийщиками были по ряду государственных вопросов и то, что я видел и наблюдаю сейчас, действительно, надо было подумать и проверить на опыте, перед тем как сплеча решать такие большие вопросы.

Например, я не могу никак согласиться с мнением Хрущева в отношении Китая: «Чем у них лучше, тем у нас хуже». Это же глупо. Коммунистическая страна Китай, с населением в 750 миллионов человек, граничит с нами, и с ней ссориться. Как же это будут смаковать капиталисты: две социалистические страны, и ссорятся.

А ведь дело-то к этому идет. Как же члены Президиума не высказывают своего мнения, что нельзя так делать, тем более что мы туда вкладываем громадные средства, отказывая себе.

Или вопрос оказания помощи африканским странам и азиатским. Надо помочь в меру своих возможностей, но не за счет своего желудка и жизненного уровня. Мы строим заводы в Греции, в Китае, лечебницы в Эфиопии, а другим африканским странам институты, в Азии, в Египте Асуанскую плотину, но я не уверен, что эти наши подарки долго будут помнить азиаты и африканцы.

Мне думается, что если бы мы у себя построили больше больниц, то не лежали бы наши советские больные в коридорах, порой плохо отапливаемых, или, если бы у нас построить побольше школ, то не пришлось бы школьникам учиться в две-три смены, а малолетке в 7–8 лет приходить из школы в семь вечера.

В общем, я разгорячился. Видно, уже стар стал, и кроме того, видно, не действуют мои слова, которые я высказывал Игнатову по-товарищески, который на это мне всегда говорит: «Иван, ты сам скажи Никите». Также говорит и Фрол Козлов, когда ему начинаешь это говорить.

«Я тебя породил, я тебя и убью!»

Через несколько дней мы с Верой Ивановной поехали в отпуск в Сочи. Август, сентябрь 1957 года – это два месяца, когда большинство начальства собираются в Сочи. На сей раз там были Хрущев, Аристов, Кириченко, Ворошилов, Жуков, затем подъехал Брежнев.

Не прошло и трех дней, как Хрущев поручил позвонить всем членам ЦК, которые отдыхают в Крыму, и пригласить их в воскресение в Александровский дворец на прием, который устраивают члены Президиума, находящиеся в Крыму.

За полтора месяца такие приемы устраивали 3–4 раза, кроме тех, которые были в самодеятельном порядке, как день рождения того или иного товарища (и имею в виду члена Президиума) или, скажем, товарища Аристова, <который> как заклятый астраханский рыбак наловил рыбы и приглашает на рыбий пирог и так далее.

В общем, таких приемов было не менее двух-трех в неделю. Мы пытались на некоторых отсутствовать, но оказалось, что это невозможно, так как возникали вопросы, которые должен был решать я, или же требовалось по ряду вопросов мое мнение.

В общем, я должен сказать, что все приемы оканчивались обильными выпивками, много болтали и причем бесконтрольно, а поэтому и ссорились или же оставляли друг на друга злобу.

Мне не раз приходилось выслушивать Брежнева, который пытался наговаривать на Аристова всяких гадостей, видимо, в расчете на то, что я эти интриги и болтовню передам Хрущеву, но я этим не занимался, да к тому же не придавал серьезного внимания таким интригам. Я это пишу со всей ответственностью и готов любое слово подтвердить фактами.

Мне казалось, что товарищи, которым поручено столь ответственное дело, как руководство партией и страной, должны все внимание уделить делу, а дел у нас в стране по горло, а они занимаются интригами, подслушиванием друг друга. Стыд. Позор.

Особенно этим отличались Кириченко и Брежнев, которые старались друг перед другом, причем, если Брежнев хитрый, то Кириченко дубина, ни ума, ни совести.

Один раз мы ехали на машине на охоту. Кириченко стал просить Хрущева передать санаторий КГБ Совмину Украины. Я возмутился и спрашиваю: «А почему надо передать?» Кириченко говорит: «Потому что раньше в этом доме была гостиница!» Какая логика. Когда я привел доводы о том, что в Крыму КГБ имеет всего два таких санатория, а Совет Министров Украины десятки, то на Кириченко это не произвело никакого впечатления.

Хрущев, правда, сказал Кириченко, что: «Постройте КГБ санаторий, тогда Серов отдаст этот дом». Кстати сказать, в дальнейшем так и решили, но сотрудники и до сих пор смеются, зачем Кириченко понадобился этот санаторий, бывшая гостиница, вместо того, чтобы построить новый, за который Совет Министров Украины компенсировал нам 10 миллионов рублей, и был построен хороший санаторий, лучше этого. Вот пример логики этой дубины, и во всем он такой…

Хрущев сейчас стал невыносим в своих прихотях и дурачестве. На днях сказал, чтобы приготовили в Александровском дворце (царя Александра) обед для узкого круга, то есть членов Президиума с женами. «И вы там будете».

Когда сели за стол, Хрущев говорит: «Ну что ж, наливайте кто что хочет». Все потянулись бутылками, а Климент Ефремович крякнул и говорит: «Я тут по-стариковски перцовочки выпью». Он употреблял Столичную водку, настоянную на красном перце. Берет бутылку и наливает себе. Затем, когда Хрущев спросил у Климента Ефремовича: «Что будешь пить?» Он сказал: «Перцовку».

Когда все стали пить, Климент Ефремович глотнул и поставил рюмку на стол. Оказалось, настоянная вода с перцем. Климент Ефремович возмутился такой глупой шутке и не стал пить, а все в угоду Хрущеву смеялись.

Мне было жалко Климента Ефремовича, и он сразу спросил меня, кто так мог сделать. Я подозвал вертевшегося за стульями заместителя начальника 9 управления, полковника Захарова*, глупого, недалекого подхалима перед любым вышестоящим, и строго спросил, в чем дело. Он сказал, по указанию Хрущева это сделал.

Я его выругал, и этот идиот не мог ничего разумного сказать в оправдание, кроме как: «Так Никита Сергеевич приказал». Вот ведь какие могут быть низкие, мелкие подхалимы, не имеющие головы на плечах, которые в угоду самодуру готовы сделать гадость уважаемому нашим народом президенту страны, члену партии с 1904 года. За таких подхалимов мне стыдно.

Во всех интригах за последнее время гнусную роль стал играть Аджубей* – зять Хрущева, проходимец, алкоголик и авантюрист. В порядке подхалимства перед Хрущевым Аджубея назначили редактором газеты «Известия» – это же глупость, такого человека назначать редактором. Я, вообще, так и не знаю, кто он и что. Мать у него дамская портниха по фамилии Гупало, на вид типичная еврейка, отец артист в Грузии, у которого другая фамилия, а сын Аджубей.

Так вот эта дрянь начала вязаться с Хрущевым, ну и естественно Брежнев, Кириченко с ним заигрывают. А Аджубей сразу и сообразил, что можно на этом что-то приобрести, и начал приобретать. Его уже выдвигают депутатом Верховного Совета СССР и, наверное, сделают членом ЦК[631]631
  Зять Хрущева журналист Алексей Аджубей, действительно, обладал огромным влиянием. О нем говорили; не имей сто рублей, а женись, как Аджубей. Он последовательно стал главным редактором крупнейших галет страны («Комсомольская правда», «Известия»), членом ЦК КПСС, депутатом Верховного Совета СССР, лауреатом Ленинской премии (за серию очерков о поездке тестя в Америку). Накануне отставки Хрущев всерьез обсуждал введение Аджубея в состав Президиума ЦК.


[Закрыть].

Когда мне пару раз приходилось обедать в семейном кругу Хрущева, то этот подхалим сидит, сидит, да и выпалит: «Ах, как здорово вы, Никита Сергеевич, в своем докладе на пленуме ЦК президента США прохватили». А у Хрущева от удовольствия улыбка во весь рот. Причем не раз он <на> моих глазах врал без зазрения совести Хрущеву, черное называл белым и наблюдает. Ведь хоть и редактор, но нельзя же дезинформировать председателя Совета Министров СССР и первого секретаря ЦК партии. Я об этом не раз говорил Аджубею, но без толку.

Когда осталась неделя отпуска, Аристов Аверкий Борисович устроил обед – «день рождения», нас с Верой Ивановной также пригласил. Обед прошел хорошо, по-русски щедро был накрыт стол. Все поздравили именинника и хвалили его. Когда после обеда пошли гулять по саду, Брежнев не удержался, подошел ко мне и давай критиковать: и пирог с рисом сделан не так, и рыба зажарена плохо и так далее. За столом говорил любезности. Неприятно даже разговаривать с ним.

Из отпуска уезжал Кириченко и секретарь Свердлов одним поездом и устроил прощальный обед. Были члены Президиума с женами, и мы с министром культуры Михайловым. Поднимали бокалы и говорили тосты друг за друга по очереди.

Когда говорил Хрущев тост за Г. К. Жукова, то видно было, что некоторые вроде Кириченко уже набрались. Все выступавшие тепло отзывались о Георгии Константиновиче, который проявил твердость при <разгроме> антипартийной группы, что он верный Ленину, и за это партия его уважает.

Когда закончил Хрущев и все выпили, вдруг из-за стола закричал Кириченко. Видимо, он спьяна решил тоже высказаться. И вот для того, чтобы показать свою близость и прошлую службу с Георгием Константиновичем на фронте, он ничего умнее не придумал, как вспомнить следующее: «Георгий, ты помнишь, как меня на фронте расстрелять хотел?»

Жуков, улыбнувшись, ответил не смущаясь: «Помню, и расстрелял бы». Мы с В. И. были удивлены такой глупости Кириченко.

Но Кириченко решил быть верен себе и продолжал свою дурь рассказывать, что Георгий, у которого он был заместителем командира фронта по тылу, дал приказание к такому-то числу обеспечить фронт боеприпасами, продовольствием и всем необходимым для наступления. Затем проехал, а все не было готово.

Он вызвал Кириченко и предупредил, что расстреляет его, если не подвезет в срок то, что нужно для фронта. Ну, глупее этого примера нельзя было вспомнить, и это в присутствии 30 человек с жестами все было рассказано. Таков Кириченко.

В конце обеда произошел эпизод, который насторожил меня и которого я не забуду до конца жизни. Жуков попросил слово и стал выступать с тостом за мое здоровье. Он хорошо говорил, знает меня более 15 лет как честного, хорошего и принципиального коммуниста, как хорошего разведчика, который помогал ему на Первом Белорусском фронте, как большого и храброго товарища и друга.

«И сейчас Иван ведет большую работу на благо нашей партии и государства, возглавляет разведку – наши глаза и уши, и нужно сказать, у него получается неплохо. Об этом не раз отмечали на Президиуме. Пожелаем и в дальнейшем ему в этом деле успехов» и так далее.

Все поддакивали, кивали мне и В. И., а затем стали чокаться, и не успели выпить, как начал говорить Хрущев. Он сказал: «Я согласен с Георгием в отношении Ивана Александровича полностью, что он работает хорошо и является отличным чекистом, но пусть не забывает, что есть и над ним начальство. Если его глаза и уши будут смотреть не туда (разумей: не на Хрущева), то их могут выколоть, а может быть и начальство может сказать, как говорил Тарас Бульба своему сыну: „Я тебя породил, я тебя и убью“. Вот, чтобы этого у него не было. Ваше здоровье, Иван Александрович». Все еще раз чокнулись.

На меня это произвело гнетущее впечатление. Рядом сидевшая Михайлова сказала Вере Ивановне: «Я вам не завидую». Но тогда этот <тост> был принят всеми подвыпившими как нормальный. Потом мы о нем не раз обменивались с Верой Ивановной[632]632
  Очевидец этой сцены А. Аджубей несколько иначе описывал причину гнева Хрущева: «Застолье подходило к концу, все устали от многочисленных тостов. С каких бы „поворотов“ ни начинались заздравные речи, все они заканчивались славословием в адрес самого Никиты Сергеевича, будто не Кириченко, а он был виновником торжества. Южное вино, хорошее настроение – ведь позади осталась нешуточная борьба – прибавляли компании веселья. Секретарь ЦК Аристов достал уже свою гармошку, начались нестройные песни, ноги сами просились в пляс. И тут слово взял Г. К. Жуков. После набора обязательных „поклонов“ в сторону именинника, его чад и домочадцев неожиданно провозгласил здравицу в честь председателя КГБ генерала Серова, сказав при этом: „Не забывай, Иван Александрович, что КГБ – глаза и уши армии!“
  Хрущев отреагировал мгновенно. Он встал и подчеркнуто громко проговорил: „Запомните, товарищ Серов, КГБ – это глаза и уши партии“. Не знаю, возможно, эта политическая „пикировка“ не очень была замечена гостями Кириченко, я запомнил ее хорошо». (Аджубей А. Те десять лет. М., 1989. Публикация в Интернете: http://www.libros.am/book/read/id/180897/slug/te-desyat-let).


[Закрыть].

После обеда вышли на веранду и расселись по группам. Хрущев сидел с Кириченко и Брежневым, и один стул был свободен. Я вышел, и они меня пригласили сесть. Я сел.

Начали общие разговоры, а потом уже Хрущев говорит: «Вот так-то дела, Иван Александрович». Я, ничего не поняв из этой фразы, насторожился. Затем <Хрущев> припоминает: «Когда при Сталине Жукова сняли, снизили в должности, послали в ссылку, все, наверное, переживали?»[633]633
  О предыдущей отставке Жукова в 1946 г. подробнее см. главу 12, примечание 21.


[Закрыть]

Я подумал, к чему этот вопрос затеян, но ответил: «Я думаю, и всем было неприятно, когда без особых оснований заслуженного человека снижают и отправляют в другое место». Хрущев опять продолжает: «Да, это верно, мы все так думали, но вы-то ведь его друг, он и сам сейчас только говорил».

Я ответил: «Конечно, я с Георгием Константиновичем много лет знаком и считаю его боевым командиром, и естественно неприятно, когда ни за что так его унизили…».

И, не дав мне закончить фразу, Хрущев сказал; «Вы его ссылку рассматривали как неприятность, которая произошла с Кутузовым, которого царь тоже отправил в ссылку, а потом, когда понадобился, вернулся к нему?» Я подтвердил эти слова.

В это время кто-то подошел, и разговор прекратился, а потом через пару дней я был по делам на даче у Хрущева, а в это время там был уже Брежнев, а позже подъехал Жуков, который уезжал по решению ЦК в Югославию по приглашению Тито.

До того, как приехал Жуков, Хрущев и Брежнев ходили вокруг клумбы и разговаривали. Я примкнул к ним. Брежнев начал жаловаться Хрущеву о том, что Жуков не считается с заведующим административным отделом ЦК, Желтовым и с ним, Брежневым и производит назначения и замещения командующих по своему усмотрению, без согласия ЦК.

Привел пример с командующим Южной группой Казаковым М. И., которого вызвал и сказал, что он поедет на Дальний Восток командующим. И такое предложение будет вносить в ЦК. Причем Жуков внес это предложение в ЦК без предварительного согласования с административным отделом.

Хрущев, возмутившись, сказал: «Да, так нельзя. Надо его призвать к порядку, безобразие. Его надо одернуть. Надо этим заняться». Брежнев продолжил приводить и другие мелкие примеры о том, что он не считается с политотделом и членами Военного Совета армий и округов.

Я был удивлен, почему Брежнев один на один с Хрущевым наговаривает на Жукова, члена Президиума ЦК, которому надо было сказать свои претензии в лицо и потребовать, чтобы он делал так, как установил ЦК.

Затем через полчаса приехал Г. К. Жуков, с которым Хрущев и Брежнев мило поговорили. Жуков высказал ряд соображений о том, как он будет себя вести с Тито и какие вопросы будет уточнять. Все согласились, затем попрощались, очевидно, для видимости тепло, с поцелуями, и Жуков уехал.

Я потом уже понял и <оценил> поцелуи Хрущева и Брежнева. Я был удивлен тем, что Брежнев предпринял такой ход против члена Президиума ЦК Жукова, а два дня назад лебезил перед ним. И вот такой стервец пробрался в Президиум ЦК партии[634]634
  Отправка Жукова с визитами в Югославию и Албанию в октябре 1957 г. – была тактическим ходом Хрущева, решившим избавиться от слишком популярного и самостоятельного маршала. Очевидцы и историки сходятся во мнении, что Хрущев был напуган его решительностью во время «антипартийного заговора»; ему навсегда запомнились слова: «Ни один танк не сдвинется с места без моего приказа». В отсутствии министра обороны было назначено заседание Президиума ЦК КПСС, где Хрущев наметил его отставку.


[Закрыть].

Разгром Жукова

По окончании отпуска в Крыму в Москве я завертелся с делами. После отпуска всегда много дел скапливается.

На одном очередном заседании Президиума был поставлен вопрос Хрущевым о неправильном поведении Жукова. Жуков находился все еще в Югославии[635]635
  На заседании Президиума ЦК КПСС 19 октября 1957 г. Жуков заочно был обвинен в бонапартизме, самовосхвалении, попытках принизить роль политорганов в партии. Особенно возмутил Хрущева факт создания диверсионных бригад ГРУ без согласования с Кремлем: он увидел в том реальную угрозу.


[Закрыть].

Были на заседание приглашены Желтов А. С., работавший начальником главного политического управления Советской Армии, Малиновский – главком сухопутных войск и первый заместитель министра обороны Конев И. С. и я.

Докладывал Желтов, который в течение 20–30 минут перечислял «грехи» Жукова, в том, что он не считается с политическими органами в армии, игнорирует их, иногда грубит, все вопросы решает без ГлавПУРа, и об этом они узнают с опозданием[636]636
  Формальным поводом для претензий к министру обороны стало сокращение политотделов в строительных частях без согласования с ГлавПУРом. На этом и делал акцент в своем выступлении начальник ГлавПУРа А. Желтов.


[Закрыть].

После Желтова выступал Конев, который заявил, что это все неправда, Жуков требовательный министр и правильно спрашивает с нерадивых, что многие высказывания надуманы товарищем Желтовым, и он удивлен, почему этот вопрос обсуждается без Жукова, который мог бы ответить на все эти вопросы по выдвинутым обвинениям. Мне на сей раз понравилось выступление Конева и его объективность.

За ним выступал Малиновский, который сказал, что он не согласен с ним, что из всех маршалов Советского Союза мы никого не знаем, кто бы мог быть лучшим министром обороны, чем маршал Жуков. Он пользуется уважением и авторитетом у армии, у генералов и офицеров. Что он согласен с мнением товарища Конева, другого министра в армии нет. Затем председательствовавший Хрущев, обращаясь ко мне, сказал: «Вам, товарищ Серов, тоже надо выступить». Я сразу понял, к чему Хрущев клонит дело, и вспомнил разговор в Крыму, и ответил: «Могу».

В своем выступлении я сказал, что я знаю товарища Жукова более 15 лет, вместе на Украине были членами ЦК и политбюро, и товарищ Хрущев помнит, как дружно работали, и никогда не было, чтобы он игнорировал указания ЦК. Я также не согласен с заявлением Желтова о том, что с Жуковым нельзя по партийному поговорить, что он грубит и так далее…

Я это говорю к тому, что он человек прямой, и если с чем не согласен, то не темнит, а говорит прямо. Но когда убеждается в своей ошибке, то так же прямо об этом говорит и выполняет решение. И никакой мстительности, о чем говорил товарищ Желтов, я не замечал, хотя я думаю, что спорных вопросов у меня с Жуковым было больше, чем у кого-либо присутствующего, начиная с 1940 года, то есть с Украины, где он был командующим округом, а я наркомом внутренних дел.

Я хотел еще привести ряд отличных примеров, но Хрущев, видя, что я не нападаю на Жукова, а высказываюсь почтительно о нем, бросил в мой адрес фразу: «Ну заканчивайте». И я сел.

Я сидел и вспоминал всю предысторию с тостом, с вопросами, которые мне задавали в Крыму Хрущев и Брежнев про Жукова, и, наконец, боязнь обсудить Жукова при Жукове, а в его отсутствие. Это так мелко, трусливо и главное лицемерие – поцелуи с Жуковым, когда его отправляли в Югославию.

Я уже стал понимать, что Хрущев и иже с ним начали бояться популярности в народе Жукова, поэтому решили урезать его, как бы Жукова не двинули на передовую роль государства.

Я сидел и размышлял, сколько подлости и двуличества у мелких людей, которым народ доверил руководить страной. Мне было противно смотреть на этих людей…

Я уехал с этого заседания с тяжелым сердцем, возмущаясь поведением Хрущева, Брежнева и Желтова.

Вечером мне позвонил Микоян и сказал, чтобы я организовал в Усово, в доме приемов угощение на 20 человек. Я дал соответствующее указание. Через час Микоян вновь позвонил на квартиру и говорит, чтобы я также был в Усово. Я отказался, сославшись на грипп, а Микоян настаивал и под конец разговора сослался на указание Хрущева. Пришлось ехать. Там собрались члены Президиума, а из военных Малиновский, Конев, Москаленко и Желтов. Начались тосты.

Хрущев сразу начал строго, что нужно подобрать Министра обороны. Видно было, что Конев рассчитывал на эту должность, но когда Хрущев назвал Малиновского, Конев сразу стушевался и на вопрос Хрущева: «Правильно мы делаем?» – Конев ничего не ответил. Другие также сдержанно приняли эту кандидатуру, и через полчаса пир закончился.

Когда выходили со 2-го этажа, к нам с Москаленко подошел Малиновский и говорит: «Какой из меня министр?» и посмотрел выжидающе на нас. Мы промолчали…

На следующий день после партактива пришел Жуков. Жукова с аэродрома сразу повезли на заседание Президиума. После того как он сделал краткое сообщение о проделанной работе и встречах, которые он имел в Югославии, было принято решение «одобрить поездку товарища Жукова».

Затем было ему объявлено, что он решением Президиума ЦК снят с должности Министра обороны. Он потребовал объяснить, в чем дело, и почему все происходило без него.

На это ему ответил Хрущев, что будет пленум ЦК, там и объяснится. Уже о назначении его заместителем председателя Совмина вопроса не стояло. Видимо, подлости и истеричные выступлении против Жукова сыграли свою гнусную роль[637]637
  В другом, более позднем варианте мемуаров Серов указывает, что, увидев твердую реакцию генералитета, Хрущев «пошел на хитрость», предложив компромисс: «Я думаю, мы правильно сделаем, если Министром обороны подберем другого маршала, а Жукова сделаем заместителем председателя Совета министров по военным вопросам». В дальнейшем, однако, к этой конфигурации он больше не возвращался и на Пленуме ЦК вопрос так не ставил.


[Закрыть].

Вечером после Президиума мне позвонил Георгий Константинович и просил: «Иван, ты поговори с Никитой, зря он так делает, он теряет лучшего товарища. Ты же знаешь, как я к нему хорошо относился».

Я сказал, что поговорю, но посоветовал и самому поговорить, не дожидаясь пленума, и это сказать. В свою очередь я сказал, что обязательно позвоню Хрущеву. Затем он спросил: «Где сейчас Хрущев?» Я ему сказал. И он звонил, видимо.

Через некоторое время позвонил Хрущеву и передал разговор с Жуковым. На это мне Хрущев сказал, что он мне тоже звонил. «Ну а я при чем, так решили».

На следующий день в газете была большая статья Конева, критикующая Жукова и обвиняющая в бонапартизме, авантюризме, в отсутствии партийности и так далее. Мне противно было с Коневым встречаться. Как быстро изменилось его мнение[638]638
  Разгромная антижуковская статья маршала Ивана Конева была опубликована в «Правде». В более позднем варианте записок Серов воспроизводит объяснения Конева, пересказанные ему самим Жуковым в 1967 г.: «Георгий Константинович, меня вызвал в ЦК Брежнев, Кириченко и говорят: „Прочитайте эту статью“, под которой стояла моя фамилия. Я прочел и говорю, что со многими выводами я не согласен, а они говорят, ЦК со всеми выводами согласен, поэтому надо подписать, „Ну, что мне оставалось делать, я подписал“».


[Закрыть]…

Многие из военных, подхалимничавших перед Жуковым, теперь ополчились против него. Просто неприятно на таких людей смотреть. Уж лучше вести себя все время ровно, не подхалимничать, как хамелеон[639]639
  На Пленуме ЦК от Жукова отмежевались многие его соратники: маршалы Конев, Соколовский, Малиновский, Еременко, Бирюзов, генерал Батов. В постановлении Пленума, опубликованном 3 ноября 1957 г. в «Правде», Жуков обвинялся в том, что «…нарушал ленинские партийные принципы руководства Вооруженными Силами, проводил линию на свертывание работы партийных организаций, политорганов и Военных советов… потерял партийную скромность…».


[Закрыть].

К сожалению, в среде военных много таких примеров видел, да, пожалуй, и не только среди военных. Потом было принято решение о выводе Жукова из состава ЦК и членов Президиума.

И Жуков, как и при Сталине, и тогда был на пленуме ЦК, когда его вывели из кандидатов в члены ЦК, вышел из Свердловского зала, оплеванный, но c гордо поднятой головой. Мне было больно за него. Тогда ему было предъявлено обвинение в «бонапартизме», а теперь – за «типический авантюризм».

Мне трудно судить обо всех вопросах и его поведении, о которых говорили выступавшие, так как мы работали в разных ведомствах, но как встречались мы с ним и решали вопросы, я этих недостатков не заметил. Я пишу все это объективно, то, что видел хорошо или хорошо знаю, а не по слухам.