Текст книги "Записки из чемодана
Тайные дневники первого председателя КГБ, найденные через 25 лет после его смерти"

Автор книги: Александр Хинштейн

Соавторы: Иван Серов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 67 страниц)

Обида генерала Шульца

Возвратившись на Украину, мне большую часть времени пришлось быть в западных областях ввиду больших, а порой и неприятных дел, как то: организация борьбы с украинскими националистами, которые с каждым днем наглели, с польскими националистами, вернее, с остатками, но все же вредными, порой приходилось разбирать конфликты наших пограничников с немцами, которые теперь стали «соседями», и др.[59]59
  После присоединения восточных областей Польши к СССР значительное число деятелей ОУН перешло на конспиративное положение. К началу 1941 г. в нелегальных организациях (только украинских, без учёта польского сопротивления) состояло на территории Украины более 1000 чел. (Владимирцев Н. И., Кокурин А. И. НКВД-МВД СССР в борьбе с бандитизмом и вооруженным националистическим подпольем на Западной Украине, в Западной Белоруссии и Прибалтике (1939–1956), М.: Объединенная редакция МВД России, 2008. С. 33.). Органы НКВД активно боролись с подпольщиками, в том числе путём репрессий в отношении их семей: в ходе выполнения Постановления ЦК ВКП(б) и СНК СССР № 1299-526сс «Об изъятии контрреволюционных организаций в западных областях УССР» в мае 1941 г. было арестовано и отправлено в ссылку на поселение в отдаленные районы СССР сроком на 20 лет с конфискацией имущества 11 093 чел. (Гурьянов А. Э. Масштабы депортации населения в глубь СССР в мае-июне 1941 г. // Исторические сборники «Мемориала». Вып. 1. Репрессии против поляков и польских граждан. М., 1997. С. 137–175.).
  Кроме того, НКВД предпринимало активные действия в отношении сил ОУН, действовавших за границей, прежде всего на территории Польши, оккупированной Германией. Так, в спецсообщении Серова от 3 декабря 1940 г. подробно излагается операция по заброске на немецкую территорию Польши агента 5 отдела УГБ НКВД СССР «Украинца», внедренного в ОУН и имевшего прямые выходы на руководителей организации. Пробыв за границей почти месяц, 25 ноября 1940 г. «Украинец» был переправлен назад с разведывательным заданием от ОУН. Основной же задачей агента, поставленной чекистами, являлось осуществление раскола в краковской организации ОУН, (Органы государственной безопасности в Великой Отечественной войне, Т. 1. Накануне. Кн. 1. М.: Книга и бизнес, 1995. С. 283–287.).


[Закрыть]

В августе 1940 года вышло постановление СНК СССР о демаркации границы на западе, куда я был записан членом Государственной Комиссии[60]60
  Соглашение Молотова-Риббентропа состояло из двух частей – собственно договора о ненападении и секретного дополнительного протокола. В п. 2 секретного протокола говорилось: «В случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Польского Государства, граница сфер интересов Германии и СССР будут приблизительно проходить по линии рек Нарева, Вислы и Сана.
  Вопрос, является ли в обоюдных интересах желательным сохранение независимого Польского Государства и каковы будут границы этого государства, может быть окончательно выяснен только в течение дальнейшего политического развития.
  Во всяком случае, оба Правительства будут решать этот вопрос в порядке дружественного обоюдного согласия».
  В соответствии с этим пунктом и происходила демаркация границы между присоединенными Германией и СССР частями Польши.


[Закрыть].

Границу надо было более четко обозначить, так как она условно проходила с юга по реке Сан через Перемышль, а затем – по сухопутью до Рава-Русской, и далее – на север. Немцы из Польши сделали «Генерал-губернаторство», столица – Краков.

На первой встрече, которая у нас проходила в Перемышле, условились встречаться в вагоне немецкого генерала СС на ст. Перемышль на немецкой стороне. Как ни странно, г. Перемышль рекой Сан делится пополам. Соответственно, и половины: одна – наша, другая – немцев.

У немцев в комиссии военных не было, а все гестаповцы – ССовцы и солдаты. Председателем советской комиссии был Иван Иванович Масленников* – замнаркома внутренних дел СССР по войскам. Был также представитель МИД СССР, который следил, чтобы мы с Иваном Ивановичем не отклонились от дипломатического этикета и не наговорили немцам грубостей.

Меня с первой встречи возмущало высокомерное, наглое поведение немцев, как при встречах с нами, так и после нашего ухода, как мне рассказывал наш человек, у которого в вагоне был приятель, а также наш офицер связи при немцах, который раньше нас приходил и позже уходил. Он знал немецкий язык, однако я строго проинструктировал его делать вид, что не знает.

Демаркационную линию мы довольно быстро установили, так как немцы почти во всем с нами соглашались. Меня это несколько удивляло, и я не мог дать этому объяснения. Причем наши возражения они тщательно записывали.

Мне несколько раз приходилось спорить с немецким генералом Шульцом*, который в выступлениях поучал, как надо решить тот или другой вопрос. Я обозвал его «ментором», он страшно разозлился, начал стучать кулаком, а я демонстративно вышел и смотрел на звездное небо.

Затем, когда он затих, я вошел и с улыбкой спросил, улеглись ли страсти. Он зло посмотрел на меня. После заседания МИДовец мне сказал, что немец разозлился, потому что «ментор» – это еврейское слово, а немцы ненавидят евреев.

На заключительном заседании немцы членам комиссии принесли какие-то подарки-безделушки. Я не взял…

Когда я восстановил в памяти 1940 год по месяцам, то у меня также появилось неприятное чувство, которое усугублялось какой-то беспечностью нашей печати и радио. В газетах писалось о наших внутренних делах, различные хвалебные статьи. Радио танцевало и играло почти круглые сутки. Да и на партийных собраниях не было ни разу высказано какой-нибудь тревоги.

Летом 1940 года Тимошенко назначили наркомом обороны вместо Ворошилова. Как мне рассказывали, эта перемена не обошлась без участия злополучного Мехлиса, который после финской кампании резко выступил против порядков в армии и в частности – против Ворошилова. Очевидно, эти обстоятельства сыграли известную роль.

Осенью Мерецков* был назначен начальником Генштаба вместо Шапошникова*, который стал заместителем наркома по оборонным сооружениям.

В декабре 1940 года в ЦСКА проходили сборы высшего командного состава армии, где обсуждались доклады о состоянии боевой подготовки войск, оборонительные и наступательные операции, бой стрелковых дивизий.

Совещание длилось 6 дней. Выступило 50 военных начальников. Все говорили правильно, как будем наступать и бить врага. А после совещания мне генералы в округе высказывали серьезные упущения в боевой подготовке войск, критиковали Тимошенко, Кулика* (заместителя) и других, об устаревших уставах, так как боевые порядки не соответствовали требованиям современной войны, которую вели немцы в ряде стран.

Об обороне нельзя было и говорить, так как всем внушалась доктрина громить противника на его же территории. Тактические учения и боевая подготовка бойцов не соответствовала требованиям суровой войны, о бойцах заботилась, как бы он не простудился, вместо того чтобы физически его закаливать. Уже попутно я скажу и свое мнение по этим вопросам.

К 1940 году в армии командные кадры «освежились» за счет трагедии, которая произошла в стране, когда в 1937–1938 годах подлый Ежов и его сподручные, в том числе и Мехлис, подогревавший шпиономанию, арестовывали тысячами честных людей и командиров Красной Армии, чем нанесли непоправимый вред Родине, истребив лучших людей: командиров, конструкторов, коммунистов и тысячи честных людей.

Да если еще добавить, что, к сожалению, находились бесчестные люди, которые в угоду органам старались «выявлять» врагов народа и шпионов и писать на них заявления, в том числе на родных братьев, так отсюда будет ясно, какой вред был нанесен стране. В армии к этому времени на командных должностях были выдвиженцы без достаточного опыта и знаний.

Приведу простой пример, что если в 30-х годах командиру взвода или батареи для того, чтобы продвинуться до следующей должности командира дивизиона, нужно было минимум 5–7 лет, а в 1939–1940 годах нас, командиров рот, батарей по окончании Академии (а некоторых – с 3-х курсов) назначали командирами полков, начальниками штабов дивизий, начальниками Особых отделов округов, а меня – начальником Главного Управления НКВД СССР. Ну, об этом историки расскажут.

6 апреля немцы вторглись в Югославию и Грецию. Незадолго до этого принц-регент Югославии Павел* под давлением Германии присоединился к пакту Германия-Италия-Япония. Сербы не согласились с таким унижением, и 27 марта группа офицеров под руководством генерала Симовича* захватила власть и возвела на престол Петра II*. В Югославии – ликование и избиение немецких посольских работников.

6 апреля немцы разбомбили Белград и двинули войска. Сопротивление было незначительное ввиду неравенства сил. и Югославия была оккупирована. В Греции это же немцы проделали почти без сопротивления.

Как мне рассказывали участники, последующие события у нас в Москве развивались в следующем порядке. В начале января 1941 года после военного совещания руководящие начальники решили провести в Генштабе учение на картах, в котором участвовали секретари ЦК Маленков и Жданов.

Один из военных деятелей играл за красных, а Г. К. Жукова заставили играть за немцев. Руководил игрой Тимошенко. В результате Жуков на карте «разгромил» войска красных, учтя пробелы в нашей подготовке Красной Армии, и получился конфуз.

После игры всех участников вызвали к т. Сталину, где после короткого разговора т. Сталин предложил назначить Жукова начальником Генштаба, освободив Мерецкова от этой должности. При этом были высказаны упреки в адрес Мерецкова о том, что, несмотря на указание Сталина создавать механизированные корпуса, дело плохо двигалось.

Также плохо дело обстояло с обучением войск. Получался парадокс. С мест, я имею в виду из военных округов и от органов и погранвойск, поступают тревожные сигналы о наглом поведении немцев, граничащих с нами, т. е. практически от Балтийского до Черного моря, и в то же время в наркомате обороны дается установка укреплять обороноспособность армии, но в то же время не волновать немцев на границах!

Вот и получилась глупость. Вместо того чтобы Главному Разведуправлению Генштаба, начальнику Генштаба, наркому прийти в Политбюро и твердо, по-партийному, доложить, что назревает война, и эти слова подтвердить десятками фактов, которые были в руках, и просить Политбюро привести войска в мобильную готовность № 1, этого не сделали, и наркомату обороны во главе с Тимошенко все еще было неясно, нападет ли Германия на СССР.

Первые провокации немцев

Примерно в марте 1941 года мне позвонили из Ровно, что там приземлился немецкий двухмоторный самолет. Когда наши товарищи подходили к двум летчикам, то видели около самолета огонь. Подойдя ближе, увидели горящий самолет и сожженные карты.

Я приказал летчиков доставить в Киев. В Киеве мы поместили их в хорошей гостинице, а затем их привели ко мне. Во время разговора немцы вели себя самоуверенно, я бы сказал, нахально.

Довольно откровенно на мой вопрос ответили, что самолет сожгли, чтобы не достался русским, так как <он> новейшего образца, работающий на дизельном топливе, чего у нас, русских, нет. Вот примерно и все, что мне удалось от них узнать, так как они заявляли на любой мой вопрос, что им присяга не позволяет отвечать на них.

Затем я все это доложил в Москву, а через день получил указание из Москвы отправить их в Германию, а сгоревший самолет дать осмотреть военным. Меня поведение немцев удивило, так как у нас с ними заключен договор о ненападении Молотов-Риббентроп, а действия недоговорные.

Через месяц после этого вроде незначительного события к нам через границу перебежал немецкий солдат, который уверял допрашивавших военных, что немцы готовятся к войне против СССР, и привел ряд фактов, доступных ему.

Когда я был во Львове, я нарочно поехал в Перемышль и далее по р. Сан проверить поступившие ко мне данные, что немцы возвели различные военные укрепления на своей стороне, вплоть до установки рогаток против танков, которые привезли из Франции.

Походив и поездив с начальником пограничного отряда по этим местам, я убедился, что немцы очень укрепляют этот район. Спрашивается, при наличии договора о ненападении, зачем это делать?

Вернувшись в Киев, и написал подробную записку в ЦК КП(б)У тов. Хрущеву Н. С. об этом и копию послал в Москву.

Мне Хрущев сказал, что записка интересная, и он ее доложит тов. Сталину. Из Москвы позвонил Кобулов и передал, что нарком сказал не заниматься глупостями. Странно все это было.

Глава 3. В НАРКОМАТЕ ГОСБЕЗОПАСНОСТИ. 1941 год (февраль-июнь)

Накануне войны Сталин затевает очередную реорганизацию своих спецслужб.

3 февраля 1941 года из единого прежде НКВД СССР выделяется самостоятельный Наркомат госбезопасности (НКГБ), которому передаются все службы, непосредственно связанные с ГБ: разведка, контрразведка, правительственная охрана, шифрование.

Получает повышение и Лаврентий Берия: он назначается зампредом Совнаркома (проще говоря, вице-премьером), курирующим оба ведомства. Формально – Берия продолжает оставаться наркомом внутренних дел. Шеф НКГБ Всеволод Меркулов – тоже его человек, привезенный из Грузии. Всем подбором кадров в оба наркомата, естественно, руководит Берия.

К тому времени Серов уже не раз сумел продемонстрировать свою эффективность, особенно при «освобождении» Западной Украины и Молдавии.

О высокой оценке его заслуг Центром (то есть Сталиным и Берией) говорят сухие биографические факты.

26 апреля 1940 года он удостаивается высшей награды страны – ордена Ленина.

17 мая 1940-го – его избирают членом ЦК и Политбюро ЦК КП(б) Украины.

С января 1941-го – Серов уже депутат Верховного Совета СССР, а с 20 февраля – кандидат в члены ЦК ВКП(б).

Неудивительно, что вскоре его возвращают в Москву – 1-м зам. наркома в созданный НКГБ. Свою роль, очевидно, сыграло и то, что новый нарком Меркулов видел его в деле, приезжая на Украину в ходе подготовки польской кампании.

Кстати, точная дата назначения Серова вызывает вопросы. Во всех официальных источниках называется 25 февраля 1941 года. Между тем, в личных документах Серова, в том числе в послужном списке, составленном еще в его бытность председателем КГБ, значится другое число: 17 апреля. Подтверждается это и его дневниковыми записями.

В числе первых задач, полученных Серовым на новом месте, становится «зачистка» Прибалтики, присоединенной к СССР лишь накануне.

В соответствии с постановлением ЦК и Совнаркома «О мероприятиях по очистке Литовской, Латвийской и Эстонской ССР от антисоветского, уголовного и социально опасного элемента», в мае 1941 года Серова командируют в Прибалтику. Старшим от НКВД вместе с ним едет молодой зам. наркома Виктор Абакумов, еще недавно возглавлявший Ростовское УНКВД.

Именно здесь впервые пересекаются дороги двух будущих руководителей советской госбезопасности. Отсюда берет истоки их вражда, которой суждено будет вылиться в непримиримую, полномасштабную войну, превратившуюся в войну спецслужб. На долгие годы вперед Абакумов станет для Серова одним из самых опасных и ненавистных противников.

Разумеется, «очистка» Прибалтики не ограничивалась одним только разоружением офицеров, о чем вспоминает Серов. По плану операции репрессиям должна была подвергнуться вся прежняя элита: члены политических партий и национальных организаций, бывшие полицейские, крупные чиновники, помещики, фабриканты, русские эмигранты. Эта «категория лиц» подлежала аресту и направлению в лагеря сроком на 58 лет с конфискацией имущества.

Членов их семей ждала всего лишь ссылка на поселение «в отдаленные районы Советского Союза сроком на 20 лет»[61]61
  1941 год. Сборник документов. Кн. 2. М.: Демократия, 1998. С. 221–223.


[Закрыть].

Справедливости ради следует, однако, сказать, что массовые депортации «враждебного элемента» начались лишь 14 июня 1941 года, то есть уже после отъезда Серова из Прибалтики. Принять в них непосредственного участия он уже не успел.

Спецоперации в Прибалтике

В апреле 1941 года я вновь выехал во Львов. Вернувшись, мне начальник секретариата подал вчерашнюю газету «Правда», где написано постановление Совнаркома о назначении меня 1-м заместителем наркома госбезопасности.

Я созвонился с Хрущевым и спросил его, что это значит. Он ответил, что он возражал, но затем дал согласие, придется ехать. Для моих родных это также было неожиданным. А со мной даже никто и не поговорил. Вот как бывает. Ну что ж, переехали в гостиницу «Москва».

В Москве сразу мне не понравилось. Наркома госбезопасности Меркулова я мало знал, с Кобуловым, которого назначили заместителем наркома Госбезопасности, были стычки. Он меня не любил, а я его – еще больше[62]62
  Богдан Кобулов был назначен зам. наркома госбезопасности СССР 25 февраля 1941 г.


[Закрыть].

Но вместе с этим Берия, который стал заместителем председателя Совмина СССР и наркомом внутренних дел, их всех поддерживал.

С первых дней я увидел, что Кобулов хочет прибрать все в свои руки. Я воспротивился и сказал Меркулову, тот ничего не ответил, а через 5 дней был подписан приказ НКВД и НКГБ СССР о командировании меня и Абакумова (заместителя НКВД) в Прибалтику для разоружения офицеров Латвии, Литвы и Эстонии[63]63
  После включения Литвы, Латвии и Эстонии в состав Советского Союза армии этих государств были приказом наркома обороны СССР С. К. Тимошенко преобразованы в стрелковые корпуса в составе Красной Армии и подчинены командующему войсками Прибалтийского военного округа (текст приказа см.: Полпреды сообщают… М.: Международные отношения, 1990. С. 505–508). Однако комиссары, пытавшиеся привести прибалтийских военных к присяге советскому правительству, встречали с их стороны не просто нежелание, а порой и серьёзный отпор (см. Письмо уполномоченного ВКП(б) и СНК по Литовской ССР Н. Позднякова наркому иностранных дел В. Молотову от 27 октября 1940 г. // Документы внешней политики. 1940 – 22 июня 1941. Т. XXIII. Кн. 2. М.: Международные отношения, 1998. С. 59). Исходя из этого, было принято решение разоружить и депортировать всех литовских, латвийских и эстонских офицеров.


[Закрыть]…

Работать на пару с Абакумовым мне тоже не хотелось, так как это был барин, малограмотный пижон, вышедший в «люди» на следственных делах Кобулова, и больше всего – битьем заключенных. Одним словом, мне не повезло[64]64
  Бывший упаковщик на складе Виктор Абакумов пришел в органы в 1932 г. по комсомольской путевке. Михаил Шрейдер, один из его первых руководителей по ЭКО ОГПУ, писал потом в мемуарах, что в 1933 г. застал молодого чекиста на конспиративной квартире в момент интимной близости с агентессой, которая, в свою очередь, призналась, что ее агентурные сообщения – «липа», написанная под диктовку Абакумова. Шрейдер попытался его уволить, но Абакумова лишь перевели с оперативной работы на рядовую должность в ГУЛАГ. Карьеру он сделает после 1937 г., когда вернется в центральный аппарат НКВД и будет принимать непосредственное участие в фабрикации громких политических процессов. Придя в НКВД, Берия приметил активною крепыша, который вдобавок тесно сошелся с его доверенным лицом Богданом Кобуловым. В 1939 г. Абакумов был назначен начальником УНКВД Ростовской области, в феврале 1941 г. возвратился в Москву, но уже в качестве зам. наркома внутренних дел. Имеется множество свидетельств, что он жестоко избивал и пытал подследственных.
  Кстати, по свидетельству ряда очевидцев, с годами любовь Абакумова к танцам, женскому обществу и красивой одежде ничуть не утихла. Даже став генералом, он продолжал инкогнито посещать модные дансинги и носить сшитую на заказ одежду иностранного покроя. За глаза Абакумова называли «Витька-фокстротист».


[Закрыть].

В Риге мы с Абакумовым дважды поругались. Он нажаловался на меня Берия, что я не даю ему работать. Он был заместителем у Берия.

Разоружать офицеров войск бывших буржуазных армий Литвы, Латвии и Эстонии оказалось не таким легким делом.

Посоветовавшись с командующим Прибалтийского Военного округа генерал-полковником Кузнецовым*, он сказал, что выделит необходимое количество войск, автотранспорт, продовольствие и железнодорожные вагоны, но помочь в методике разоружения он не может, «вам виднее».

Абакумов – это дуб, который ничего умного предложить не мог, поэтому я ему сказал, чтобы он занимался обеспечением порядка в тех городах, где я буду разоружать.

С эстонскими офицерами я поступил просто: приказал нашему советнику при эстонской армии собрать всех офицеров в клуб «на совещание в связи с предстоящим учением», те собрались. В это время вокруг клуба были сосредоточены наши бойцы и командиры, которых было видно в окна.

Я вошел в зал и сказал, что: «Правительством Эстонии принято решение расформировать эстонскую армию. Прошу господ офицеров это принять как должное решение и подчиниться».

Затем, не дав время для размышления, я предложил сдать оружие при выходе из клуба. И медленно цепочка офицеров потянулась к выходу, а там наши 4 офицера обыскивали и изымали револьверы и пистолеты и тут же сажали в автомашины для отправки в поезд, который их должен <был> увозить в глубь территории СССР.

Следующим мы разоружали литовский корпус. При этом пришлось предварительно продумать ряд вариантов с тем, чтобы безопаснее сделать, и главное, чтобы не разбежались.

Окончательно был принят вариант – выезд в поле на учение по картам. Разоружать намечено двумя группами: «синяя» сторона и «красная» сторона.

Когда я подъехал к «синей» стороне, то офицеры лежали на опушке леса. Внутри леса была сравнительно широкая просека, по которой проходила дорога, выбрав хорошее место (пошире), я туда послал два взвода красноармейцев с автоматами и приказал командиру роты расположить их лежа вдоль дороги.

Туда же решил завести в шеренге по 2 офицера. Условились, что по команде полковника первая шеренга «направо», а вторая – «налево» (чтобы они встали лицом друг к другу), красноармейцы вскакивают и беру т наизготовку автоматы.

Я пошел во главе этой колонны офицеров и в нужном месте остановился, полковник перепутал команды, и получилось так, что офицеры-литовцы встали лицом к красноармейцам, а спиной – друг к другу.

Когда они увидели перед собой дула автоматов, то два литовца не растерялись и открыли по нам огонь из пистолетов. Я присел и крикнул командиру «Разоружить!», началась нервная обстановка.

Литовцы разозлились и нехотя сдавали оружие. Наши бойцы, вместо того чтобы изъятое оружие прятать в карманы, стали засовывать за пояс, а литовцы – отнимать у них. Я крикнул громко: «Слушайте мою команду! Немедленно сдать оружие, а затем я объясню, в чем дело».

В общем, справились, затем я им, как мог, объяснил, что «сопротивление вызовет только напрасное кровопролитие, так как есть приказ высшего командования о разоружении, поэтому вы должны подчиниться».

Злые, понурив голову, офицеры пошли в указанное место. «Красная» сторона была разоружена более спокойно, так как мы уже учли ошибки разоружения «синей» стороны.

С латышами справились более спокойно. Там мы собрали в одном месте, вокруг были наши красноармейцы. Я выступил и объяснил обстановку и приказал сдать оружие, с ними инцидентов не было.

Потом через месяц, когда немцы напали на Советский Союз, мы почувствовали, как правильно было решено с разоружением. Мне рассказывали наркомы госбезопасности Латвии, Литвы и Эстонии, как подло, предательски вели себя семьи этих офицеров, и как сразу начали помогать немцам.

«Пошлите этого агента к… матери!»

Пользуясь тем, что нахожусь в Прибалтике, решил проехать на границу, где на противоположной стороне стояли немцы.

Приехали в погранотряд. Начальник отряда доложил, что немцы ведут себя нервозно, безобразничают, встречаться не приходится, так как они не идут на это, ежедневно засылают на нашу территорию шпионов и уголовников.

Мне вначале показалось, что он сгущает краски. Поехали на заставу. Начальник заставы после доклада в разговоре также привел эти факты. Я спросил, где ближайший пост у немцев. Начальник заставы показал 3 дома на горе, и я решил туда пройти. Граница (демаркационная линия) была условная, расстояние между нашими и немцами было не более 50–70 метров.

Когда немцы увидели подходящую группу офицеров (нас было человек 6–7), то из домика вышло несколько человек. Один немец погрозил нам кулаком. Мы не реагировали и продолжали наблюдать, стоя во весь рост. Затем отделился от группы немец и стал оправляться в нашу сторону. Я плюнул, отвернулся и пошел вдоль границы, вслед послышались улюлюканье и свист.

Я был удивлен таким поведением немцев. Ведь еще не засохли чернила на договоре о дружбе, подписанном Риббентропом и Молотовым. Мне это показалось странным.

Возвращались в Москву мы с Абакумовым разными самолетами.

Я сразу рассказал наркому Меркулову о посещении границы и поведении немцев. Он со свойственной ему выдержкой выслушал меня и сказал, что на днях было получено сообщение из Берлина от резидента, которому надежный агент сообщил, что Гитлер в мае или июне выступит войной против Советского Союза.

Я сразу сказал ему: «Так надо донести в ЦК, надо и нам меры принимать». На это мне Меркулов грустным голосом сказал: «Доносил».

Я уже понял, что видимо там, в ЦК, не обратили внимания на это донесение. Затем Меркулов сказал, что от премьера Англии есть сообщение Сталину, что немцы на нас нападут, но просил об этом никому не говорить.

Читая эту запись своих воспоминаний, я должен уточнить и дополнить <её> следующими фактами, которые я узнал позже.

В 1954 году <подчиненные>, разбирая документы в Комитете государственной безопасности, мне доложили подлинную записку резидента из Берлина от 17 марта 1941 года, <которую> докладывал Меркулов Сталину[65]65
  В другом варианте записок Серов указывает, что речь идет о разговоре «на явке нашего сотрудника (полковника Короткова) с проверенным агентом».


[Закрыть].

Резидент доносил, что он встретился с проверенным агентом, данные которого не вызывают сомнения. Агент сообщил, что Гитлер готовит армию для нападения на Советский Союз и планирует начало наступления в мае или, в крайнем случае, в июне 1941 года.

Это донесение Меркулов (нарком госбезопасности) направил лично т. Сталину со всеми мерами предосторожности и соответствующей серией в собственные руки. В препроводительной записке было коротко сказано: «Направляю при этом донесение агента из Берлина. Дата – март 1941 г.».

Документ этот был возвращен обратно в НКГБ. На препроводительной было рукой т. Сталина написано: «Товарищу Меркулову. Пошлите этого агента к… матери», и подпись – «И. Сталин»[66]66
  О том, что нацистская Германия готовит нападение на СССР, Сталину докладывали неоднократно. Та резолюция, о которой пишет Серов, была наложена на докладную записку Меркулова от 16 июня 1941 г. (не 17 марта!) с донесением советского источника, работавшего в штабе люфтваффе, X. Шульце-Бойзена. Сталин написал: «Товарищу Меркулову. Может, послать ваш „источник“ из штаба германской авиации к е… матери. Это не „источник“, а дезинформатор. И. Ст.» Подобным образом Сталин реагировал на все документы с аналогичными сообщениями. (Цит. по: Карпов В. Маршал Жуков: Его соратники и противники в дни войны и мира. М., 1994. Кн. 1. С. 211.).


[Закрыть].

Мне стало ясно, почему Меркулов таким грустным тоном ответил: «Доносил». Он даже мне, первому заместителю наркома, кандидату в члены ЦК ВКП(б), депутату Верховного Совета СССР не посмел большего сказать, не то что показать это донесение. Поэтому всякие слухи и кривотолки о том, что разведка не доносила и не предупреждала Советское Правительство и ЦК об опасности войны против СССР, являются неверными.

Я в 1954 г. показывал Первому секретарю ЦК Хрущеву это донесение и резолюцию Сталина, однако тот не придал <этому> никакого значения и ничего не сказал.

Мне было не ясно, почему Сталин не поверил донесению разведки из Берлина и другим фактам, как то: сосредоточению немецких войск вокруг нашей границы, их наглом поведении и другим фактам. Но и после этого вместо того, чтобы анализировать обстановку и сделать правильный вывод, газеты продолжали публиковать успокаивающие статьи, что все идет хорошо.

В 1959 году, когда я работал заместителем начальника Генерального штаба МО, мне М. В. Захаров* сказал, что Кузнецов* Ф. Ф. ему рассказал, что якобы есть в архиве донесение бывшего начальника ГРУ генерал-лейтенанта Голикова в марте 1941 г. о войне. Попросил найти его.

Когда мне принесли это донесение, и я его прочитал, то стало ясно, почему Сталин не поверил донесению резидента НКГБ из Берлина, которое посылал Меркулов.

В донесении Сталину указывается: «По донесению наших военных атташе (идет перечисление 5 или 6 стран) стало известно от немецких военных атташе, что немцы готовят нападение на Советский Союз ориентировочно между 15 мая и 15 июня сего года», и указывались наиболее вероятные направления ударов, в том числе и на Москву. В числе перечисленных сообщений военных атташе было такое же сообщение военного атташе и из Берлина от 14 марта 1941 года.

Вместо того чтобы Голикову ради объективности направить эти донесения Сталину и не делать своих глупых выводов, Голиков пишет:

«1. Считаю, что наиболее возможным сроком начала военных действий против СССР будет момент победы немцев над Англией или заключения с ней мира. 2. Слухи и документы, говорящие о неизбежности весной этого года войны против СССР, необходимо расценивать как дезинформацию, исходящую от английской или даже может быть от германской разведки. Подпись: 20 марта 1941 г., генерал-лейтенант Голиков»[67]67
  Текст доклада начальника ГРУ Ф. Голикова Сталину от 20 марта 1941 г. воспроизводится дословно, (См.: Служба безопасности // Журнал МБ России. 1993 г. № 3. С. 7.).


[Закрыть].

Несколько раньше «постарался» и нарком военно-морского флота Кузнецов* Н. Г. Он доносил 6 марта в ЦК Сталину, что «Военно-морской атташе в Берлине донес, что со слов германского офицера из ставки Гитлера, немцы готовят 14 мая вторжение в СССР через Финляндию, Прибалтику и Румынию».

И в конце Кузнецов пишет: «Полагаю, что эти сведения являются ложными и специально направлены с тем, чтобы проверить, как будет на это реагировать СССР».

Вот эти два безответственных угодника настолько убедили Сталина в том, что в ближайшие месяцы немцы не нападут, что он не поверил разумному и правдивому донесению резидента НКГБ, о чем сообщал Меркулов. Голиков и Кузнецов своими безответственными выводами поставили нашу Родину в тяжелейшее положение…

Что касается «Зорге», кинокартину, которую сделали итальянцы, французы и японцы, и последующее награждение Героем Советского Союза, за то, что только он предупреждал о начале войны, – как видите, не соответствует действительности. И более того, я, будучи в этот период в МГБ, не помню об этом и сейчас не представляю, чей это был агент[68]68
  На самом деле, Р. Зорге («Размай»), будучи резидентом советской военной разведки в Японии, предупреждал Центр о подготовке Германии к войне, однако не называл конкретных дат. Так, в агентурном сообщении 17 июня 1941 г. он докладывал начальнику разведупра РККА: «Германский курьер сказал военному атташе, что он убежден, что война против СССР задерживается, вероятно, до конца июня. Военный атташе не знает – будет война или нет». (1941 год. Сборник документов. Кн, 2. М.: Демократия, 1998. С. 380.).


[Закрыть].

В одном случае в газетах писал чекист, что Зорге был у него на связи, а в другом случае, в Кр<асной> Зв<езде>, было сказано, что его завербовал Берзин, нач<альни>к ГРУ. Вот и пойми.

И наконец, я помню, когда началась война, Сталин дал указание МГБ во что бы то ни стало расшифровать японские шифры, чтобы их читать и знать, нападут ли японцы на СССР. Если бы был хороший агент в МГБ или ГРУ, он бы их добыл, но такого не было, в то время как по картине и записям журналистов получается, что шифрами мы владели.

Это верно, но получили не от Зорге, а другим известным мне путем. И я знаю людей, награждённых за это[69]69
  Советская разведка действительно овладела шифрами японской дипломатической переписки и правительственной связи без участия Рихарда Зорге. Ключевую роль в этом сыграли дешифровщики Борис Аронский и Сергей Толстой, а также резидент Идзуми Кодзо. (Cм.: Дегтярев К., Колпакиди А. Внешняя разведка СССР. М.: Эксмо, 2009. С. 101–105.).


[Закрыть].