Текст книги "Записки из чемодана
Тайные дневники первого председателя КГБ, найденные через 25 лет после его смерти"

Автор книги: Александр Хинштейн

Соавторы: Иван Серов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 67 страниц)

Глава 8. ПРЕДПОСЛЕДНИЙ ГОД ВОЙНЫ. 1944 год

Основные записи Серова 1944 года посвящены двум полномасштабным темам: депортация «народов-врагов» и советизация Польши.[204]204
  См. главы 7 и 9.


[Закрыть].

К сожалению, о других событиях этого предпоследнего – самого ожесточенного, пожалуй, года войны – Серов пишет крайне скудно. А жаль: ему точно было что вспомнить.

В этот период он руководит ликвидацией оуновских банд на Западной Украине и в Белоруссии, борется с «лесными братьями» в Литве. Активно занимается зачисткой тыла на освобождаемых территориях. Организовывает новый порядок в Польше.

Осенью 1944 года Серов назначается уполномоченным НКВД по 1-му Белорусскому фронту: своего рода полпредом Сталина, в подчинение которому отданы отныне все силовые структуры фронта – СМЕРШ, пограничники, войска по охране тыла, местные органы НКВД и НКГБ. Здесь судьба вновь сведет его с маршалом Жуковым. Уже через полгода они вместе будут входить в Берлин, а потом и управлять поверженной Германией.

Май-июнь

Вернувшись в Москву в конце мая (1944 года), я с интересом выспрашивал все новости, так как в Крыму я лишь знал официальные сообщения по радио и газет не читал.

В начале апреля наши войска освободили всю Венгрию от немцев.

1 мая был указ об утверждении медалей за оборону Москвы и Кавказа. Мне были вручены обе медали.

Через несколько дней я прочел в газетах сообщение Союза Польских патриотов, где говорилось, что в Москву прибыли уполномоченные Национального Совета Польши (Крайова Рада Народова), Национальный Совет Польши был организован 1 января 1944 года демократическими партиями и группами, борющимися против немцев[205]205
  Указанная польская делегация во главе с уполномоченным президиума КРН Э. Осубка-Моравским прибыла в Москву в середине мая 1944 г. Она неоднократно принималась И. Сталиным.


[Закрыть]…

И далее указывалось, что назрела необходимость <в создании> центра, который бы контролировал усилия поляков в борьбе с немецкими оккупантами, так как эмигрантское польское правительство в Лондоне не призывает польский народ к борьбе, а наоборот, занимается провокациями и убийствами отдельных руководителей, борющихся за национальное освобождение Польши.

В заключение говорилось, что все подпольные отряды и формирования объединены в «Армию Людову». Польский народ приветствовал это решение.

Представители Национального Совета Польши прибыли в Москву для ознакомления с работой Союза Польских патриотов и состоянием 1-й Польской Армии и для установления связи с союзными правительствами, в том числе и с правительством СССР.

Сталин принимал польского уполномоченного Моравского (Осубка*). Лондонские поляки через несколько дней назвали прибывших уполномоченных горсткой коммунистических ставленников и авантюристов, у которых нет никаких сторонников…

Я это решил записать потому, что знал, что рано или поздно мне придется заниматься польскими делами, поэтому был внимателен к происходящему в соседних с СССР государствах (Румыния, Польша, Чехословакия, Финляндия и т. д.).[206]206
  Серов как в воду глядел: вскоре ему вплотную придется заниматься «польскими делами», о чем подробно рассказывается в главе 9.


[Закрыть]

Забыл записать, что еще в январе 1944 года было опубликовано сообщение нашей комиссии по Катынскому делу. В составе комиссии были академик Бурденко, митрополит Николай, писатель А. Толстой, нарком просвещения Потемкин и др. И тут жирный Кобулов отделался испугом[207]207
  «Специальная комиссия по установлению и расследованию обстоятельств расстрела немецко-фашистскими захватчиками в Катынском лесу (близ Смоленска) военнопленных польских офицеров» во главе с главным хирургом Красной Армии Н. Н. Бурденко была создана 12 января 1944 г. с целью доказать, что расстрелы поляков под Катынью совершались не органами НКВД, а немцами в период оккупации. Сообщение комиссии было опубликовано в «Правде» 26 января 1944 г. Истинные виновники преступления, в числе которых был и Б. 3. Кобулов (член тройки, выносившей решение о расстреле), были установлены Главной военной прокуратурой СССР и РФ лишь в 1990-е гг., однако дело в отношении их было прекращено в связи со смертью виновных.


[Закрыть].

В Москве мне рассказали о Тегеранской конференции, куда летал генерал-лейтенант Аполлонов и выпросил оттуда звание генерал-полковника. Но сделал он это хитро.

На второй день прилета в Тегеран он познакомился с соответствующими представителями США и Англии. Увидев, что те тоже генерал-лейтенанты, он дает телеграмму в Москву, что было бы целесообразным, чтобы советский представитель был выше по званию, тогда он бы имел решающее слово.

В Москве сочли неудобным посылать другого в звании генерал-полковника, а Аполлонов уже представился союзникам, как представитель от СССР, ну и дали ему звание генерал-полковника. Вот это не растерялся! Ни одного дня на войне – и такое звание[208]208
  На самом деле, звание генерал-полковника было присвоено начальнику Главного управления войск НКВД СССР Аркадию Аполлонову 29 октября 1943 г., т. е. за месяц до начала Тегеранской конференции. Впрочем, не исключено, что это повышение действительно было связано с предстоящей «встречей в верхах». Аполлонов являлся одним из руководителей операции «Эврика» (кодовое название мероприятий по обеспечению безопасности конференции) и неоднократно вылетал в Тегеран для ее подготовки.


[Закрыть].

Конференция проходила с 28 ноября по 3 декабря 1943 года. На конференции, как мне рассказали чекисты, присутствовавшие там, Сталин предложил Рузвельту разместиться в Советской миссии. Рузвельт согласился. Черчилль ходил и возмущался.

Переговоры велись у нас в миссии и в английской, так как они были рядом. Основным вопросом было открытие второго фронта…

В Тегеране Черчиллю исполнилось 69 лет. На столе горело 69 свечей. Явился туда и шах Ирана Реза Пехлеви*. Кстати сказать, отец шаха – урядник казачьих войск русской царской армии, после революции удрал в Иран и прорвался на престол. Сейчас где-то в эмиграции[209]209
  Эти сведения не совсем точны. На самом деле тогдашний шах Ирана Мохаммед Реза Пехлеви был сыном генерала Персидской казачьей дивизии, занявшего престол в результате переворота в 1925 г. Персидская казачья дивизия не была частью российской императорской армии, хотя она была создана при участии русских специалистов по образцу терских казачьих частей и даже возглавлялась российскими офицерами, получавшими жалование от российского правительства. В 1943 г. отрекшийся от престола под вооружённым давлением антигитлеровской коалиции Реза Пехлеви-отец действительно проживал в эмиграции, в Йоханнесбурге, в Южной Африке.


[Закрыть].

На конференции англичане вновь поднимали вопрос о поляках, т. е. как с ними быть, видимо, им очень хотелось Миколайчика* посадить в Варшаве. Сталин дипломатично уклонился от этого вопроса[210]210
  На Тегеранской конференции действительно обсуждался вопрос о восстановлении отношений между СССР и польским правительством в изгнании. Сталин заявил, что «польское правительство присоединилось к Гитлеру в его клевете на Советский Союз» и что агенты этого правительства в Польше убивают партизан, и потому СССР не будет иметь с ним отношений. (Советский Союз на международных конференциях периода Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. Сборник документов. Том II. Тегеранская конференция руководителей трех союзных держав – СССР, США и Великобритании (28 ноября – 1 декабря 1943 г.). М.: Издательство политической литературы, 1984. С. 147.). В реальности главное разногласие между Сталиным и правительством Миколайчика заключалось в вопросе о судьбе Западной Украины и Западной Белоруссии. Поляки в Лондоне категорически отказывались согласиться с аннексией этих земель Советским Союзом. Черчилль в данном вопросе пошёл навстречу Сталину и предложил провести восточную границу Польши по линии Керзона, рекомендованной Антантой ещё в 1919 г. и в основном совпадающей с границей 1939 г. Компенсировать Польше утраченное предлагалось за счёт отторгнутых у Германии территорий. (Там же. С. 150.).


[Закрыть].

Июль

Время бежит, не успеваю записывать последние события. Летал в Белоруссию. 3 июля наши войска выбили немцев из Минска. Мы с Тужловым несколько дней жили около железнодорожной станции (нрзб), так как в городе еще шли бои, а нас нередко бомбили немцы.

Мы с Бельченко* – наркомом внутренних дел – условились, как организовать работу органов по выявлению в Белоруссии предателей и пособников немецким оккупантам. Пробыл там несколько дней, и меня вызвали в Москву[211]211
  В основном на территории Белоруссии пришлось вести борьбу с польскими отрядами, подчинявшимися лондонскому правительству (Армией Крановой) и совершавшими террористические акты, диверсии и нападения на учреждения и предприятия, а также проводившим агитацию, распространявшими листовки. В отчете, направленном Берией Сталину, Молотову и Маленкову, от 14 октября 1944 г. приводятся такие данные: «При проведении операций по ликвидации бело-польских банд убито 444 и захвачено живыми 927 бандитов; арестовано антисоветского элемента и дезертиров из Красной Армии – 9670». (Доклад народного комиссара внутренних дел СССР Л. П. Берия И. В. Сталину, В. М. Молотову и Г. М. Маленкову об итогах работы по ликвидации националистического подполья по западным областям Украины, западным областям Белоруссии и по Литовской ССР // Владимирцев Н. И., Кокурин А. И. НКВД-МВД СССР в борьбе с бандитизмом и вооруженным националистическим подпольем на Западной Украине, в Западной Белоруссии и Прибалтике (1939–1956). М.: Объединенная редакция МВД России, 2008. С. 188.). Собственно белорусское националистическое подполье было далеко не столь многочисленным и организованным, как польское.
  В борьбе со своими противниками чекистские отряды нередко действовали под видом банд, выдавая себя за ушедших в леса повстанцев и т. п.


[Закрыть]…

В западных областях Украины – Тираспольской, Ровенской и других – «бандеровцы» так бандитствовали и не давали мобилизовать призывников в Красную Армию. Командующие дали в Ставку телеграмму, чтобы органы навели порядок[212]212
  Задачу непосредственно заняться борьбой с оуновским бандподпольем Серов получил в начале марта 1944 г, после того, как бандеровцы уничтожили кортеж командующего 1-м Украинским фронтом Н. Ватутина вместе с самим генералом и его охраной. По приказу Берии Серов вместе с другим зам. наркома ВД С. Кругловым был откомандирован на Украину. В их подчинение поступило 38 тыс. бойцов войск НКВД.
  Были установлены места базирования бандгрупп, входивших в состав Украинской повстанческой армии. Для их ликвидации Серов и Круглов создали 7 оперативно-войсковых групп под руководством опытных чекистов.
  Боевые действия начали разворачиваться 7 марта 1944 г. В течение месяца было проведено 109 чекистско-войсковых операций, в ходе которых 2594 бандита убито, 760 ранено, 3256 захвачено в плен. При раскрытии подпольных организаций арестовано 926 оуновцев, находившихся на нелегальном положении. Были полностью блокированы и уничтожены крупные отряды УПА Богуна, Черноморца, Лебедя, Олега и Гамаля. Бой с отрядом последнего у ровенского села Липки, например, 27 марта 1944 г, длился 6 часов. Во время него погибло более 400 бандитов.
  Благодаря усилиям Серова и Круглова деятельность УНА в Ровенской, Волынской и Тернопольской областях оказалась почти полностью прекращена. (Богданов Ю. Министр сталинских строек. М.: Вече, 2006. С. 157–158.).


[Закрыть].

Жаловались на них командующий фронтом Курочкин, Жуков, Конев и другие. Пришлось туда вылететь. Причем «бандеровцы» терроризовали украинцев, не только тех, кого военкоматы призвали для службы в Красной Армии, а и их семьи. В результате молодежь не шла на призывные пункты и скрывалась в лесах.

Туда по линии наркомата обороны выезжал генерал-лейтенант (бывший маршал Кулик, разжалованный за потерю управления фронтом). С Куликом мы условились, что я с войсками НКВД и органами буду бить «бандеровцев» по лесам, где они скрываются, а он пусть активно рассылает повестки на призыв и руководителям военкоматов[213]213
  Маршал Советского Союза, зам. наркома обороны Григорий Кулик был понижен в звании и лишен наград после сдачи Керчи и Ростова в 1941 г. В описываемый период являлся заместителем начальника Главного управления формирования и укомплектования РККА (с января 1944 по апрель 1945 г.).


[Закрыть].

На Украине я был недели две, и не обошлось без недоразумений. Со мной был заместитель наркома внутренних дел СССР Круглов С. Н., зачем он напросился – я так и не понял, так как два заместителя наркома не нужно было.

И вот, когда мы были под Станиславом в городишке Городенка, там стоял штаб танковой армии Катукова* М. Е., член ВС Попель. Оба знакомые ранее. Под Станиславом сильное сопротивление оказывала нашим войскам «украинская дивизия добровольцев Галичина». Такие фанатики, что ни одного почти пленного не удалось взять[214]214
  Дивизия войск СС «Галичина» (по-русски точнее её называть «Галиция») была сформирована из местных добровольцев в западных районах Украины. Начиная с осени 1943 г. дивизия активно участвовала в карательных операциях и боевых действиях против партизан во Франции, Польше, Югославии и Западной Украине. Зафиксировано неоднократное участие подразделений «Галичины» в целенаправленном уничтожении мирного населения и других военных преступлениях. В боевых действиях против советских войск дивизия участвовала весной и летом 1944 г. в районе Тернополя и у города Броды, где попала в окружение и была почти полностью уничтожена. Зная, что от советского трибунала им пощады не ждать, бойцы «Галичины» предпочитали погибнуть, но не сдаваться в плен Красной Армии. Большая часть оставшихся в живых бойцов дивизии в последние дни войны сдалась американцам и англичанам.


[Закрыть].

Пока шла битва за Станислав, в это время войска армии генерал-лейтенанта Гречко А. А. (однокашник по Академии Фрунзе) окружили немецкую дивизию, юго-запад Городенка, т. е. у нас в тылу, и Жуков Г. К. приказал ему держать в окружении, пока немцы не сдадутся[215]215
  Город Станислав (с 1962 г. – Ивано-Франковск) был окончательно освобожден частями 1-й ударной армии под командованием будущего маршала А. Гречко 27 июля 1944 г. В этот же день немцев выбили и из райцентра г. Городенки.


[Закрыть].

Остановились мы с Кругловым у католической монашки. Она нам неплохо готовила и ухаживала. Один раз утром слышим пальбу из пушек.

Мы вскочили, и я сразу побежал в штаб к Катукову, он сидел и нервно разговаривал по телефону. Я спросил, что за стрельба, Катуков смущенно отвечает: немцы, которых Гречко держал в окружении, прорвались и идут на соединение со своими, через наш Городенков.

Я говорю; «Так надо встретить их достойно танками». Катуков спросил меня: «А где они, товарищ генерал-полковник?» Я говорю: «В танковой армии есть же танки». Он отвечает: «Все на передовых». Я говорю: «А сколько здесь?» Он отвечает: «3 танка в ремонте, а 4 стоят в разных местах по охране штаба».

Я подумал, что против немецкой дивизии 4 танка немного. «Что будем делать?» – спрашиваю.

«Я донёс командующему фронтом маршалу Жукову обстановку и просил во что бы то ни стало заставить Гречко удержать немцев и не дать возможности им соединиться».

Круглов С. Н. как человек не военный слушал и не вмешивался…

Что-то перекусили и пошли к танкистам, которые стояли и «обороняли» город Городенков. Поговорили с бойцами, а вернее подбодрили их, так как у них мало было боеприпасов.

Пошли к Катукову. Рассказали ему. Он говорит: «А где я возьму боеприпасов? 1,5 боекомплекта положено на танк, вот и всё».

Ушли к монашке. Через час прибегает посыльный и просит зайти к командующему. Я пошел один, уже было темно. Спрашиваю Катукова, в чём дело.

Катуков показал телеграмму командующего Жукова Г. К., в которой он ругается, как это так: два заместителя наркома внутренних дел оказались в окружении, и далее приказывает по указанию Верховного на рассвете отправить обоих в Ровно на У-2, которые он вышлет утром.

Я прочитал и говорю: «А зачем ты доносил Жукову, что мы здесь?» Он отвечает: «Как же так? Два генерал-полковника, один из них 1-й заместитель наркома, находятся, и я не доложу». Я ничего не сказал, а только спросил, когда придут самолёты.

Катуков говорит: «Как придут, я пришлю вестового». Я спросил: «А сами как?» Он улыбнулся и говорит: «У нас четыре танка есть. На одном я, а на другом Попель, в случае <если> подойдут немцы, мы и отойдем».

Утром часа в 4 прибежал солдат. Мы быстро собрались и к Катукову. Два самолёта У-2 стояли у хаты на картофельном поле, которое спускалось к ручью. Я посмотрел и подумал: как умно летчики встали. Разбегу почти и не нужно было, так как под гору пробежит 20–30 метров и в воздух.

Зашли к Катукову, распрощались, он нас проводил до самолетов, которые уже были запущены. Мы сели. Круглов говорит: «Ты иди первый». Дали газ и влетели.

Я знал, что от Городенкова до Ровно не особенно далеко, часа 2 лету, километров 250, но неприятность, что на пути некоторые районы ещё заняты немцами. Лётчик мне показал маршрут по карте и кричит: «Напрямик, товарищ генерал, пойдём или где расположены немцы обходить будем?» Причём у него в 3-х местах обозначено синим карандашом, где немцы, а все-таки прочертил линию напрямик и через них. Я подумал: «Что же ты спрашиваешь меня, думаешь, струшу через немцев идти?»

Я отвечаю: «Прижимайся к земле, и пойдём напрямик». Он улыбнулся и ручку взял на себя (т. е. на снижение).

Пролетев минут десять, подлетаем к небольшой деревне, кругом стоят немецкие танки, но солдат не видно. Затем еще один раз видели немцев, которые голые по пояс умывались. Лётчик мне всё показывал и кричит «фрицы». Я киваю головой. Затем через час или чуть больше подлетели к большой деревне. Вдоль улицы стоят пушки и танки. Немцы без рубах моются холодной водой из ведра, поглядывают на наш самолёт, но никакой стрельбы. Мы быстро промелькнули и пошли дальше.

Летчик начал набирать высоту. Я спросил: «Больше фрицев не будет?» Он отрицательно покачал головой. Через полчаса мы сели около Ровно на военном аэродроме, там хоронили двух лётчиков-истребителей, погибших от зенитного обстрела. Мы тоже участвовали. Офицеры дружески искренне сожалели о погибших и клялись отомстить за их смерть.

С аэродрома нас довезли до УНКВД в г. Ровно. Там мы сразу решили позвонить наркому, что прибыли. Я Круглову говорю: «Звони». Он на меня: «Ты звони».

Я заказал по ВЧ Москву, он сидит напротив. Мне ужасно не хотелось говорить, так как я знал, что <Берия> будет ругаться. Москва ответила. Я попросил соединить. В трубке послышался протяжное «да». Я сразу сунул трубку Круглову, тот от неожиданности схватил её и сказал: «Я слушаю, Лаврентий Павлович».

Я в трубку слышу мат: «Серов, тот военный, вывернется, а ты большой дурак, зачем с ним поехал?» Круглов что-то промямлил, а Берия ему сказал: «Вылетай сегодня в Москву, а Серов пусть там продолжает работать».

Круглов, потный, повесил трубку и от волнения мне даже ничего не сказал, что я его разыграл. Стал собираться, вызвал своего секретаря, договорился с лётчиками и после обеда улетел. Я потом долго смеялся сам с собой, как я его беднягу подловил. Круглов хороший партийный работник, но трусоват и опыта не имеет.

Потом я позвонил Г. К. Жукову и сказал, зачем он в Москву звонил, что с Кругловым у Катукова. Он засмеялся и говорит: «А если бы у меня на фронте двух замов НКВД СССР немцы схватили, что бы мне было?» Ну, пожалуй, он прав[216]216
  Неявка в срок сразу двух зам. наркома внутренних дел вызвала серьезный переполох как в Москве, так и в штабе фронта. Примечательно, что то был не последний случай, когда Серов заставлял руководство изрядно поволноваться из-за своего исчезновения.


[Закрыть].

Через пару недель, когда мы в тылах фронтов навели страх на «бандеровцев», мне разрешили вылететь в Москву[217]217
  После освобождения Украины от фашистских войск на её территории оставалось большое количество хорошо вооружённых и обученных подразделений Украинской повстанческой армии, созданной совместно гитлеровцами и украинскими националистами. Общая численность этих подразделений по немецким оценкам доходила до 100 тыс. человек. (Владимирцев Н. И., Кокурин А. И. НКВД-МВД СССР в борьбе с бандитизмом и вооруженным националистическим подпольем на Западной Украине, в Западной Белоруссии и Прибалтике (1939–1956). М.: Объединенная редакция МВД России, 2008. С. 135.). «К концу 1944 г. основные крупные вооруженные формирования УПА (курени, сотни) были разгромлены». (Там же. С. 138.). Немалая заслуга в этом принадлежит Серову как одному из организаторов чекистско-оперативных мероприятий на Украине.


[Закрыть].

Октябрь

Во время пребывания в Москве (что приходило нечасто) я узнал, что здесь побывал генерал Тито*, руководитель освободительного движения Югославии, который был принят Сталиным со всеми почестями. Он просил Сталина, чтобы Красная Армия вступила в Югославию и помогла выгнать немцев[218]218
  Командующий Народно-освободительной армией и будущий президент Югославии Иосип Броз Тито прилетал в Москву на переговоры со Сталиным и советским правительством 21–28 сентября 1944 г. Еще ранее, 5 апреля, Тито и Сталин подписали соглашение о временном вводе советских войск на территорию Югославии.


[Закрыть].

Небезынтересно отметить следующее: штаб Тито находился на территории Югославии в районе Басанская Петровича, в горах.

Подхалимы Гитлера решили ко дню рождения «фюрера» 25 апреля 1944 года выбросить десант, 500 человек, и уничтожить Тито и его штаб Народной освободительной армии Югославии. Но югославы оказали сопротивление и отошли в другой район. Тито на нашем самолёте – на советскую базу в Италию[219]219
  Операция по захвату и ликвидации И. Б. Тито и его штаба под кодовым названием «Ход конем» проводилась немцами с 25 мая 1944 г. Для этого в боснийский г. Дрвар, где размещалось командование Народно-освободительной армии, был выброшен десантно-парашютный батальон СС. Параллельно немецкие части ударили по Дрвару с флангов. Однако Тито вовремя успел покинуть город и через итальянский порт Бари вылетел на хорватский остров Вис, в свою новую штаб-квартиру.


[Закрыть].

В первых числах сентябри 2-й Украинский фронт уже был около югославской границы, в связи с чем Тито прибыл в Москву к Сталину. На совещании Сталин дал согласие, чтобы в Белград вошли вместе войска Красной Армии и Югославии. Ну, кстати сказать, когда наши части были на территории Югославии, то три дня ждали под Белградом войска Югославии, чтобы вместе войти в город[220]220
  В воспоминаниях генерал-полковника танковых войск В. И. Жданова, записанных журналистом В. Д. Кузнечевским, история взаимодействия Красной Армии и Народно-освободительной армии Югославии при освобождении Белграда представлена более детально. 4-й гвардейский механизированный корпус, которым командовал В. И. Жданов, подошёл к городу 12 октября, однако войти в него не смог, так как оборонявшиеся немцы встречали наступавших ураганным огнём. Запросившему подкрепления генералу командующий фронтом маршал Толбухин объявил, что скоро будет подкрепление в виде 1-й армейской группы НОАЮ под командованием генерала Пеко Дапчевича, и что войти в столицу советские и югославские войска должны одновременно – таков приказ Сталина. В результате через несколько дней после авиационной и артиллерийской подготовки югославские партизаны ворвались и Белград на броне советских танков. (Кузнечевский В. Он освободил Белград // Интернет-газета «Столетие». 21 октября 2013. http://www.stoletie.ru/territoriya_istorii/on_osvobodil_bclgrad_848.htm.) Полностью освобождён Белград был 20 октября 1944 г.


[Закрыть].

Я об этом счёл необходимым указать потому, что через некоторое время (в первых числах сентября 44-го года) мне пришлось побывать в его штабе, который расположился в городе Крайова, на румынской территории[221]221
  Ошибка в дате. Серов был направлен Сталиным в г. Крайову 7 октября 1944 г.


[Закрыть].

Для связи с Тито выделили генерал-майора[222]222
  Ошибка Серова. Н. В. Корнееву в это время уже было присвоено звание генерал-лейтенанта.


[Закрыть] Корнеева*, а начальником охраны Тито генерал-майора[223]223
  Генерал-майором Д. Н. Шадрин стал позднее.


[Закрыть] Шадрина* (заместитель начальника управления охраны МГБ СССР). Дело было так.

Вечером мне позвонили, чтобы я явился в Кремль. Когда я приехал туда, товарищ Сталин дал мне прочитать телеграмму за подписью генерала Корнеева, советника при генерале Тито.

В телеграмме говорилось, что румынский город Крайова, недавно освобожденный Красной Армией от немцев, кишит фашистами, что мэр города служил у немцев, что комендант города – румынский генерал – командовал дивизией и воевал против Советской Армии, что не далее, как вчера ночью, при проезде его, т. е. генерала Корнеева, по городу от товарища Тито в автомобиль была брошена бомба, и только чудом он уцелел.

Когда я прочитал телеграмму, Сталин сказал: «Нужно вылететь на место, разобраться, коменданта и мэра города арестовать, навести там такой порядок, чтобы наших боялись. А то там, видно, румыны распустились, хотя и вышли из войны с нами».

Перед уходом товарищ Сталин потрогал мой погон и сказал: «Из трёх звезд оставьте одну звездочку, чтобы меньше пугались наши и румыны», а затем спросил: «Вас как зовут?» Я сказал, и он добавил: «Называйтесь генералом Ивановым, и донесения свои так подписывайте, а я буду знать, кто это генерал Иванов».

Утром на следующий день и вылетел вначале в Бухарест. Походил по городу, войны как и не было. Всё в порядке, веселье.

Прошел с нашим сотрудником мимо королевского дворца. Там король Михай* играл в теннис с девочкой. Я спрашиваю: «Кто это?» Мне сотрудник ответил: «Как только Михай выгнал Антонеску*, сразу появились около него две англичанки, и он теперь с ними проводит время». «Интелидженс сервис» уже успели[224]224
  Министр обороны Румынии И. Антонеску (1882–1946) пришёл к власти в результате профашистского переворота 1940 г. Формальным правителем страны при нём был очень молодой король Михай I (род. 1921). Когда летом 1944 г. в результате успешной Ясско-Кишинёвской операции советские войска подошли к границам Румынии, Михай, объединившись с антифашистской оппозицией, взял власть в свои руки, арестовал Антонеску, вышел из альянса с Германией и вступил в антигитлеровскую коалицию, способствуя таким образом быстрейшему окончанию войны, Установившийся в этот период в Румынии режим имел парадоксальный характер: просоветская монархия. Михая в Москве называли «король-комсомолец». Он был награждён высшим военным орденом СССР «Победа». В 1947 г. был отстранён от власти коммунистическим правительством. Живёт в эмиграции в Швейцарии.


[Закрыть].

Затем я перелетел на один из аэродромов Украинского фронта, которым командовал генерал Малиновский*, а оттуда добрался до города Крайова.

Часов в 9 утра я нашел особняк, где размещался генерал-лейтенант Корнеев. Когда я пришёл, его адъютант ходил на цыпочках. Я спросил его, где генерал. Он полушёпотом ответил «отдыхает». Я ему сказал, чтобы он разбудил генерала, Адъютант посмотрел на мою единственную звездочку и говорит: «Не могу».

Видя, что дальнейший разговор с ним бесполезен, решил пройти в гараж, где стоит машина, в которую «бросили бомбу». В гараже был шофер генерала Корнеева. Когда я его спросил о том, как вчера ночью доехали от товарища Тито, он мне ответил: «Всё в порядке».

Я сказал, что у меня есть данные, что на обратном пути в автомобиль бросили бомбу. Шофер, улыбнувшись, говорит: «Нет, никакой бомбы не было, а одно колесо раздавило петарду, которая щёлкнула, даже покрышку не повредила, а больше ничего не было».

Я поговорил с ним ещё немного по другим вопросам, осмотрел автомобиль, а потом вернулся на квартиру товарища Корнеева.

Корнеев продолжал спать. Но тут я уже более настойчиво сказал адъютанту, чтобы его разбудили. Он прошёл в спальню. Долго оттуда не возвращался. Наконец, смотрю, с недовольным видом оттуда выходит заспанный человек в пижаме. Поздоровались. Начали разговаривать.

Я представился как генерал-майор Иванов, прибывший по поручению товарища Сталина расследовать и принять меры в связи с его телеграммой о непорядках в городе Крайова.

Когда стали уточнить все детали, я сказал Корнееву: «Какая бомба была брошена в автомобиль?» Он довольно в резком тоне мне ответил: «Вот вас послали расследовать, вы и расследуйте». Я ему спокойно отвечаю, что «я уже предварительно узнал, что никакой бомбы не было, и к тому же я как бывший артиллерист представляю, что такое бомба, чего, видимо, не представляете вы, товарищ Корнеев».

Генерал Корнеев начал горячиться, и дело дошло чуть не до ругани. Я ему в конце беседы сказал, что никакой бомбы не было, а, по заявлению шофёра, «вы наскочили на петарду, которая щёлкнула, не повредив ни покрышки, ни самого автомобиля». Товарищ Корнеев закончил тем, что «вас послали расследовать, вы и расследуйте, а моё дело было написать». Я посмотрел на него – глупый, петушиный вид, и уехал.

Уехал в дом, где размещалась советская охрана генерала Тито. Там же находился и генерал-майор Шадрин. К себе я вызвал начальника особого отдела гарнизона Крайовы, который мне подробно рассказал о положении в городе, заявив, что никаких враждебных проявлений не было, что комендант гарнизона, румынский генерал, ведёт себя хорошо, все требования советских войск выполняет, а мэр города обеспечивает все необходимые поставки по продовольственному снабжению наших войск в гарнизоне и другие вопросы; никаких претензий к ним не имеется. Я отпустил начальника особого отдела и сделал наброски вопросов, по которым должен сообщить в Москву.

Когда я писал донесение, ко мне пришёл начальник особого отдела фронта генерал-лейтенант Селивановский*, которого я хорошо знал. Видимо, начальник особого отдела гарнизона узнал меня и сказал Селивановскому, что я его вызывал, хотя и не сказал, кто я и почему прибыл.

Я ещё раз расспросил Селивановского о положении в городе, он моё впечатление подтвердил.

Когда мы разговаривали, раздался звонок: звонил генерал Корнеев и уже не тем тоном просился на приём. Я сразу понял, что Селивановский ему назвал мою настоящую фамилию и, возможно, подсказал, что проявленная ко мне грубость неуместна. Я Корнееву ответил, что минут через 30 я смогу его принять.

Когда Корнеев пришел ко мне, и о нём доложили, тут уж я решил его немножко проучить и сказал: «Пусть подождёт». Выдержав полчаса, я вызвал его. Явился уже не тот Корнеев, а другой, который стал извиняться за допущенную бестактность.

Я не стал с ним особо рассуждать и сказал, что всё то, что он написал в Ставку, неправдоподобно, я об этом докладываю товарищу Сталину, и рассказал содержание шифровки. Когда он выслушал, то сказал: «Всё это правильно», а затем спросил: «А как же мне теперь быть?» И что ему за это будет?

Я ему сказал, что этого я не знаю, но одно могу посоветовать: больше не писать таких ложных сообщений в Москву, «там и без вас у товарища Сталина дел хватает, ведь война идёт». Генерал Корнеев, смущённый, вышел.

Тут же я сел и написал в Москву записку по ВЧ, а не шифром, а сам решил слетать в Софию, только что освобожденную нашими войсками. Расстояние до Софии было около 300 километров, поэтому я подумал: времени у меня хватит…

В Софии мы посмотрели город, встретились с Бирюзовым Сергеем, тоже вместе учились в Академии, и через час вернулись в Крайову.

Вечером ко мне пришел генерал Шадрин с приглашением от Тито поужинать вместе. Я вообще был не против этого, однако под серьёзным предлогом отказался, так как подумал, что мне поручения товарища Сталина встретиться с генералом Тито не было, поэтому я не знал, как будет воспринято в Москве моё самовольство. Об этом я сказал Шадрину не для передачи и таким образом уклонился от ужина[225]225
  Судя по дошедшим до нас архивным документам, в г. Крайове Серов находился несколько дней, наводя здесь железной рукой порядок. Была проведена серия арестов среди населения, включая румынских гражданских и военных руководителей, о чем Берия, как минимум, четырежды (с 9 по 12 октября) письменно докладывал Сталину. К последнему донесению был даже приложен разработанный Серовым план поддержания порядка в г. Крайове.
  Той же ночью (предположительно 11 октября 1944 г.), сразу после несостоявшегося ужина с Тито, Серов по прямому звонку Сталина вылетел из Крайовы в Люблин для спасения руководства Польского комитета национального освобождения. (Петров Н. Первый председатель КГБ Иван Серов. М.: Материк, 2005. С. 36.). Подробнее – см. главу 9.


[Закрыть].

Ноябрь

Продолжаю записи в связи с назначением меня в первых числах ноября уполномоченным по 1-му Белорусскому фронту. Конечно, как и всегда, никто меня об этом назначении не спросил, да я и не возражал, так как во время войны не спрашивают[226]226
  Когда война вышла за пределы СССР, а Красная Армия, соответственно, начала входить в Европу, остро встал вопрос о зачистке освобожденных земель. В тылу войск требовалось наводить и удерживать порядок. Кроме того, следовало не мешкая формировать местную власть, железной рукой загоняя Восточную Европу в соцлагерь. Так появились уполномоченные НКВД СССР по 7 фронтам: как раз тех, что и освобождали Европу.
  Главной задачей уполномоченных НКВД являлось обеспечение «очистки фронтовых тылов действующей Красной Армии от вражеских элементов». Они должны были выявлять и пресекать агентуру противника, уничтожать повстанческие движения, арестовывать местную верхушку и любой подозрительный элемент.
  В подчинение уполномоченных НКВД перешли все силовые подразделения фронта: СМЕРШ, пограничники, войска по охране тыла, части НКВД, местные органы НКГБ и НКВД. Плюс – дополнительные силы, переброшенные с других фронтов или из тыла. Непосредственно Серову, например, были приданы 4 пограничных полка и стрелковая дивизия НКВД общей численностью 11 160 штыков.
  До сегодняшнего дня считалось, что институт уполномоченных был рожден приказом шефа НКВД Лаврентия Берии № 0016 от 11 января 1945 г. Серов, однако, называет другую, более раннюю дату своего назначения: ноябрь 1944 г. В его послужном списке и вовсе указывается сентябрь.
  То, что в данном случае названная Серовым дата верна, подтверждается и упоминанием чуть ниже имени Константина Рокоссовского. Маршал Рокоссовский командовал войсками 1-го Белорусского фронта как раз с февраля по ноябрь 1944 г. Только 16 ноября его сменил маршал Жуков. Следовательно, если бы Серов приехал в штаб фронта после 11 января 1945 г., Рокоссовского при всем желании он бы там не застал.
  Довольно странно – и это тоже говорит в пользу Серова – выглядит и сам приказ Берии № 0016. Из 7 фронтовых уполномоченных НКВД, назначенных этим приказом, большинство (5) – Берии никак не подчинялись, ибо проходили службу по другим ведомствам (НКГБ, СМЕРШ). Очевидно, что нарком внутренних дел не мог самостоятельно назначить, допустим, уполномоченным НКВД по 3-му Белорусскому фронту Виктора Абакумова – начальника ГУКР СМЕРШ, ибо эта структура входила в Наркомат обороны, где наркомом был лично Сталин.
  То, что инициатива введения института уполномоченных НКВД принадлежала вовсе не Берии, подтверждает и его докладная записка Сталину от 22 июня 1945 г. В ней маршал госбезопасности прямо пишет: «С января 1945 г. при… фронтах действуют назначенные по Вашему указанию уполномоченные НКВД СССР…» (Аппарат НКВД-МГБ в Германии. 1945 1953. Сборник документов. М.: Демократия, 2009. С. 101–102.).


[Закрыть].

На следующий день поехал к командующему фронтом маршалу Рокоссовскому К. К. Вначале я заехал в особый отдел фронта, где начальником был генерал-лейтенант Вадис*.

Причём получилось так, что особый отдел подчинялся непосредственно начальнику СМЕРШ Абакумову, который являлся начальником Управления особых отделов и заместителем Министра обороны. Постановлением ГОКО на уполномоченных фронтов возлагалось руководство работой особых отделов фронтов по борьбе со шпионажем и диверсиями, а также войсками по охране тыла фронта.

Таким образом, мне пришлось вновь встретиться со своим «неприятелем» с Абакумовым. Он издалека, из Москвы, пытался руководить особым отделом, который находился далеко за пределами Советского Союза, а я рядом, поэтому мои команды исполнялись в тот же день[227]227
  С выделением военной контрразведки из структуры НКВД и созданием на ее базе ГУКР СМЕРШ в структуре НКО (постановление ГКО СССР № 3222 сс/ов от 21 апреля 1943 г.) между двумя спецслужбами началась острая конкуренция. В нашем случае это обусловливалось еще и личным конфликтом начальника СМЕРШ Абакумова с Серовым.


[Закрыть].

Приехав к Вадису, который в 1939 году был в НКВД Украины в моём подчинении, начальником Тернопольского УНКВД, я рассказал, как будем работать.

Рокоссовский, оказывается, уже знал, что я приехал в особый отдел, позвонил ко мне и пригласил встретиться, а затем на обед. На обеде мы договорились обо всех делах, как будем работать.

В конце обеда, когда мы пропустили по две рюмки коньяка, Рокоссовский меня спрашивает: «Вы помните, Иван Александрович, октябрь 1941 года, когда вы приезжали на передний край в 16-ю армию, которой я командовал?» Я ему говорю: «Это когда вы по чистой карте мне рассказывали обстановку на фронте?» Он говорит: «Да, да».

А дело было так. В октябре немцы подошли к самой Москве и на некоторых участках были от Москвы в 25–30 километрах. В тот период по постановлению Ставки Верховного Главнокомандования была организована охрана «московской зоны обороны», а я был постановлением ГКО назначен «начальником охраны московской зоны обороны». Функции заключались в том, чтобы на всех дорогах, ведущих в Москву, выставлять заслоны из войск НКВД дли задержания убегающих и отходящих с фронтов солдат и офицеров.

Кстати сказать, в итоговой записке в ГКО весной 42-го года я доложил, что за это время было задержано более 300 тысяч солдат и офицеров, отступавших к Москве и бежавших из своих частей. Я как начальник охраны московской зоны ежедневно ездил на Каширское, Ленинградское, на Рязанское и другие направления и проверял, как несут службу наши секторы.

Когда я приехал в сектор генерал-майора Добрынина, он позвонил командующему 16-й армией генерал-лейтенанту Рокоссовскому и сообщил ему, что приехал заместитель НКВД СССР Серов. Рокоссовский ему ответил, что он сейчас подъедет и доложит обстановку. Пока мы ждали Рокоссовского, Добрынин мне сказал, что перед войной Рокоссовский находился в заключении.

Минут через 20 подъехал Рокоссовский. Поздоровались, зашли в домик в деревне. Из-за пазухи он вынул карту, разложил ее и начал докладывать. Карта была чистая, положения наших войск и противника на ней не нанесено. Я слушал-слушал его и говорю: «Товарищ командующий, надо карту иметь с нанесённой обстановкой». Он смутился и сказал, что обстановка войск есть в штабе. А он не наносит, боясь, как бы не попала карта немцам. Затем я сказал: «Давайте лучше поедем на передний край обороны».

Когда я уезжал из 16-й армии, Рокоссовский мне сказал, что если бы ему дали один танковый батальон и стрелковый полк, то он дальше немцев ни на шаг не пустил бы. Я ничего не сказал, попрощался и уехал. Когда вернулся в Москву, то в ежедневной сводке Сталину И. В. написал о положении на фронте 16-й армии, об отсутствии боеприпасов, мало танков, автоматов и т. д.

Сейчас прошло три года. И вот, после обеда Рокоссовский мне напомнил пребывание в Нефедовке, а затем говорит: «А вы знаете, что после вашего отъезда произошло?» Я говорю: «Не знаю», а сам подумал, не было ли ему неприятностей. И он мне рассказал следующее продолжение[228]228
  Предысторию см. в главе 4.


[Закрыть].

«После вашего отъезда уже вечером раздался звонок полевого телефона в штабе армии, мне доложили, что просят по телефону из Москвы. Я подошел к телефону, в трубке слышу: „Говорит помощник Васильева (Сталина)“. Я поздоровался. Он мне говорит: „Товарищ Васильев просит вас приехать к нему“. Я перепугался, но сказал: „Слушаюсь“. Быстро собрался и поехал.

До Москвы было ехать всего-навсего минут 40. Подъезжаю к Боровицким воротам, меня встречают два чекиста и повели. Ну, так как меня перед войной уже раз водили чекисты, то решил: второй раз тоже поведут за то, что плохо дело на фронте. Видимо, Серов доложил Верховному.

Привели меня чекисты в приёмную товарища Сталина. Через несколько минут я вошёл в кабинет к Сталину, поздоровался. Сталин стал расспрашивать, как дела. Я ему сказал: „Хорошо“, а он мне на это говорит: „Я читал сводку товарища Серова, из которой видно, что не так-то дело обстоит хорошо, и войск маловато“. Затем он тщательно стал выяснять положение на фронте. И спрашивает: „Что вам требуется для того, чтобы не пустить дальше немцев?“

Я вижу, что дело принимает неплохой оборот, однако поскромничал и говорю: „Если бы мне дали танковый полк и стрелковую бригаду, то я бы удержался на этом рубеже“. Сталин улыбнулся и говорит: „С этими силами вы бы не удержались. Мы вам даем танковую бригаду и стрелковую дивизию“. Я обрадовался, поблагодарил его, попрощался и, окрыленный таким приёмом, уехал.

Таким образом, с вашей помощью, Иван Александрович, я не только не получил неприятностей, каких ожидал, а, как видите, дослужился до маршала Советского Союза».

Ну, я его от души поздравил с успешным крещением и встречей со Сталиным и сказал, что этот рассказ для меня является новым, так как и не знал, какова была реакция на мое сообщение о положении на фронте.

Через несколько дней, около 20 ноября 1944-го года, я приехал к новому командующему фронтом маршалу Жукову Г. К.

Рокоссовский К. К. был назначен командующим 2-м Белорусским фронтом.

Встреча была самой любезной, хотя субординация стала иной, чем была на Украине. Он стал маршалом и заместителем Верховного Главнокомандующего, а я – генерал-полковник и заместитель НКВД.

У меня, однако, по Украине осталось о нём самое благоприятное впечатление. Он мне нравился своей прямотой и искренностью, и главное, ни перед кем не заискивал, мог заступиться за человека, на которого нападают. Это я на себе испытал в Кишинёве в 1940 году.

У нас по-прежнему были товарищеские отношения. Я рассказал, чем буду заниматься, а он рассказал свои планы по захвату Варшавы и действий войск на фронте. Затем с ним ездили по армиям. В общем, он по отношению ко мне не изменился, и я отвечал тем же.

Он рассказал, что в ГОКО обсуждался вопрос о том, кто должен брать Берлин. Сталин настоял, чтобы командующие были русские, а не поляки или украинцы. И сам назвал Жукова и Конева. Координацию 1-го и 2-го Белорусских и 1-го Украинского фронтов Сталин взял на себя.

Как мне рассказал Г. К. Жуков, он неоднократно побывал в штабах армий, затем с Малининым* М. С. <они> разработали планы дальнейшего наступления на Варшаву и далее и докладывали свои соображения в Ставку с вызовом туда Георгии Константиновича.

Он мне не раз об этом рассказывал. И, наконец, в конце ноября окончательно был утверждён план наступления, но точный срок начала предусматривался примерно в начале января. При этом речь шла не только о Варшаве, а обо всей Висло-Одерской операции…