Текст книги "Широкое течение"

Автор книги: Александр Андреев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

Кузьмичом Фирсоновым.

– Вот как вы заговорили, – прошептал он с тру¬

дом. – За твоей славой, Олег, не угонишься. Надо кому-

то и у печи стоять.

– Моя слава невелика и останется при мне, я добы¬

вал ее горбом да вот этими руками. И пусть она тебя

не тревожит. Мы обсуждаем сейчас твою судьбу, твою

рабету.

– Какая там к чорту работа! – воскликнул Безводов

с неожиданной злостью и с шумом выдвинул и задвинул

ящик стола. – Его голова не тем загружена. Ухажером

возомнил себя... Ты думаешь, нужен ты ей, Люське Ко-

строминой? Ты не то дерево, на которое бы села эта птич¬

ка. И любовь твоя не нужна ей, и сам ты, такой...

– Какой? – выдавил Антон, задохнувшись внезапной

обидой, – вспомнил слова: «Не нуждаюсь я ни в вас, ни

в вашей любви», – и покраснел от стыда, густо, мучи¬

тельно.

– Вот такой, какой ты есть.

– Ну и ладно! – процедил Антон сквозь зубы и по¬

чему-то с ненавистью поглядел на Безводова.

– Удивляюсь я тебе: сильный, неглупый парень, а

знания у тебя, как были у подростка-ремеслениика, так и

остались в этаком... эмбриональном состоянии, – безжа¬

лостно бросил Безводов.

Антон встал, сказал враждебно:

– Хватит! Поговорили и будет. Я не хочу больше

вас слушать. За то, что помогли приехать сюда и устро¬

иться, спасибо. А выслушивать вас больше не буду, сво¬

им умом проживу. Вчера отчитывали, сегодня опять. Хва¬

тит! – повторил он и повернулся к выходу.

– Стой! – крикнул Володя и, выбежав из-за стола,

схватил Антона за плечи, силой посадил на стул.

– Что вам от меня надо? – угрюмо спросил Антон.

– Сколько раз говорили тебе: иди учиться, – потре¬

бовал Безводов. – В вечернюю школу поступай.

– Что ты мне все тычешь: учиться, учиться... А если

я не хочу учиться? Ну? Сам-то ты учишься? Думаешь,

техникум окончил, так и образован со всех сторон?

Безводов сел, в замешательстве глядя на Антона. Тот

смягчился, проворчал:

– Легко сказать – учиться! При такой-то работе...

Дарьин возразил не без гордости:

– У меня работа не легче твоей, а потрудней, пожа¬

луй. Но я учусь на курсах мастеров. Володя поступает в

вечерний институт.

– Занятия в школе давно начались – не примут,—с

грустью сказал Антон, понимая, что товарищи тысячу раз

правы, что он должен не возражать им, не сопротивлять¬

ся, а благодарить их за участие, за поддержку; как бы

рассуждая сам с собой, он повторил с беспокойством: —

Нет, не примут меня.

– Устроим! Через Алексея Кузьмича устроим, – за¬

верил Володя.

Посидели молча, не двигаясь, как бы считая подзем¬

ные толчки, – внизу били молоты.

6

Неуверенно вошел Антон в школу рабочей молодежи.

Тишина, пустота и полумрак в коридоре заставили его

насторожиться. Отогнув воротник пальто и сняв фураж¬

ку, он неслышно, почти на цыпочках, прошел к столику

у стены, где сидела дежурная, склонившись над раскры¬

той книгой, и спросил шопотом:

– Где можно видеть директора?

– Дмитрий Степанович сейчас на уроке, – ответила

дежурная и, взглянув на будильник, посоветовала: —

Посидите, через пятнадцать минут я дам звонок на пе¬

рерыв.

Антон сел. Покой, монотонный голос учителя за

дверыо, невнятное ощущение множества примолкших

людей в классах напомнили детство, хитрые ученические

проделки, чехарду в коридорах, игру в снежки, чтение

исподтишка под партой истрепанных книжек про погра¬

ничников, про Чкалова – все хотели быть летчиками; ти¬

шина здания точно взрывалась, наполняясь неистовым,

распирающим стены гулом, звоном, топотом сотен рысис¬

тых ног... Антон улыбнулся, как бы услышав издалека

угасающий звон веселых колокольчиков тех далеких и

милых лет. Садиться вновь за ученическую парту было

непривычно.

Антон и сейчас ждал такой же суматохи и разноголо¬

сицы, когда дежурная нажала кнопку звонка. Но звон

рассыпался по этажам и затих, а тишина все еще оста¬

валась неколебимой. Только спустя некоторое время из

классов стали появляться ученики: скупые на улыбку

парни с утомленными лицами и медлительными движе¬

ниями останавливались у лестницы покурить; девушки

неторопливо прохаживались по коридору, с деланым без¬

различием глядели в окна, где за стеной огромный город

жил вечерней жизнью.

И Антону жадно захотелось так же вот, жертвуя ве¬

селыми вечерами, сидеть в классе, слушать учителя, ре¬

шать задачи и возвращаться домой каждый день новым,

обогащенным.

Но, глядя на директора школы, Дмитрия Степанови¬

ча, высокого, угрюмого старика, который не спеша шел

среди учеников, подумал с тоской и страхом: откажут.

– Идите скорее за ним, – сказала Антону дежурная,

когда учитель, пропустив впереди себя худенькую, с чер¬

ной челочкой женщину, вошел в свой кабинет.

Приоткрыв дверь и спросив разрешения, Антон вошел

следом за ними.

– Я хочу поступить в школу, – проговорил он, оки¬

нув взглядом стопки книг и глобус на столе.

Дмитрий Степанович устало и равнодушно ответил:

– Прием закончен.

Антон качнул головой и, как бы соглашаясь с ним,

сказал упавшим голосом:

– Я же говорил, что не примут... – и продолжал

стоять посреди кабинета, теребя в пальцах фуражку, с

сожалением думая, что пройдет еще год без пользы.

Учитель и учительница тоже хранили молчание. Ан¬

тон жалобно и с надеждой взглянул Дмитрию Степано¬

вичу в глаза и покоряюще просто попросил:

– Примите меня, пожалуйста... Мне очень надо под¬

учиться, честное слово!

Учителя переглянулись, едва приметно улыбнулись,

Дмитрий Степанович пожал плечами. Антон стоял молча¬

ливый и понурый.

– В какой класс вы хотите? – спросил учитель, как

бы сжалившись над ним.

– В восьмой.

– Документы с вами?

Антон поспешно вынул бумаги и с готовностью подал

их. Дмитрий Степанович просмотрел свидетельство об

окончании семилетки, заявление, характеристику с места

работы, и лицо его смягчилось, жесткие седоватые усы,

косо свисающие книзу, шевельнулись, лохматые, ежистые

брови приподнялись, открыв потеплевшие глаза. Он про¬

вел ладонью по густому ежику, в котором будто навсегда

застрял дым или осел туман, и проговорил молодым ро¬

кочущим басом:      (

– Право не знаю, что с вами делать? – повернулся к

женщине с черной челочкой. – Что вы скажете, Анна

Евсеевна, а?

– Давайте примем его, Дмитрий Степанович, – ото¬

звалась та.

– Где посадим? Переполнено...

– К зиме-то ведь наверняка отсеется часть.

Дмитрий Степанович обратился к Антону:

– Учтитё; молодой человек, уже месяц как идут за¬

нятия.

– Я догоню, честное слово, – быстро заверил Ан¬

тон. – Только примите... пожалуйста.

– Из кузницы мало кто учится у нас, – проговорил

учитель. – Работа там тяжелая, напряженная. Это я хо¬

рошо знаю. Нелегко придется. Многие начинали, да бро¬

сали, не ’выдерживали. Вы не бросите?

– Я не брошу.

Дмитрий Степанович смотрел в его юношески нежное

лицо со свежим румянцем на щеках, с непреклонным

взглядом зеленоватых немигающих глаз и упрямо сжа¬

тым ртом.

– Приходите завтра на занятия, – сказал Дмитрий

Степанович и привычным жестом разогнал усы по сто¬

ронам.

Антон поспешил уйти; пятясь к двери, пробормотал

неразборчиво:

– Спасибо, Дмитрий Степанович, спасибо, Анна

Евсеевна...

Выйдя из школы, Антон, не застегивая пальто, круп¬

но зашагал по улице. В стороне над высотным зданием

ярко сияли электрические лампы подъемного крана, по¬

хожего на клюв огромной птицы; огни над городом сли¬

вались в сплошное зарево; морозный ветер развевал полы

пальто, гасил и не мог загасить горячего румянца на ще¬

ках, блеска в глазах.

На другой день, перед концом работы, когда Фома

Прохорович отлучился от молота, Гришоня известил, по¬

дойдя к Антону и передвинув заслонку печи, чтобы пламя

не так палило и выло:

– Сегодня во дворце вечер отдыха. Пойдем? Будет

оч-чень интересно!

Антон отставил кочергу, снял рукавицы, протер глаза

и сказал со сдержанной радостью:

– Отгулялся я, Гришоня, хватит – впрягаюсь в воз.

Спрятав руки в рваные карманы спецовки, Гришоня

прицелился в него одним глазом.

– В качестве лебедя или щуки? – И, уткнув губы

ему в ухо, посоветовал, как по секрету: – Выбирай лебе¬

дя, все-таки заоблачные выси... – откинувшись, сморщил¬

ся и захохотал.

– В школу я поступил. Учиться буду.

– Знаю я вас, энтузиастов,– пренебрежительно мах¬

нул рукой Гришоня и сплюнул на горячую деталь – слю¬

на закипела и испарилась. – Все храбрые поначалу, а

потом в кусты. Я здесь два года, видел таких храбрецов!

И ты свернешь в кусты: веселиться любишь, кино лю¬

бишь, маскарады любишь, Люсю любишь, а она не даст

тебе учиться: встреть, проводи... Лучше и не начинай.

При упоминании о Люсе Антон помрачнел, и Гришоня

прочитал в выражении его лица, глаз ожесточенную ре¬

шимость.

– В образованные тоже, значит, подался... – сказал

он с ноткой осуждения и зависти; петушиная бойкость

исчезла, он сник, поскучнел, сделался как бы еще острее

и меньше ростом; он отодвинулся к молоту навстречу

Фоме Прохоровичу, сверкая засаленными штанами с

прорехами.

Узнав о решении нагревальщика, кузнец точно рас¬

цвел весь, одобрительно закивал Антону. Тот легко вы¬

махнул из печи белую, почти прозрачную, переливаю¬

щуюся и весело стреляющую искрами болванку, поднес и

положил ее на штамп. Фома Прохорович молодо встрях¬

нулся и с каким-то торжествующим гулом обрушил на

нее увесистую «бабу», бил и мял сталь, пропуская через

ручьи, как бы выжимая из нее живые багряные соки, и

сталь меркла, гасла, твердела, становилась иссиня-чер-

ной.

– Слежу за тобой, Антон, что ты и как!.. – кричал

кузнец вперемежку с ударами. – Вот... Хвалю! Гришоня

тоже вот... бойкий, но, как воробей, прыгает по верхуш¬

кам, по веточкам и щебечет. Глубины не вижу... Хочу,

чтобы ты кузнецом стал. Приглядывайся...

По окончании смены Антон против обыкновения не

задержался в цехе, а, сбросив спецовку и наскоро иску¬

павшись, убежал.

И вот он сидит в классе, за партой, где вырезано но¬

жом и закрашено чернилами имя «Лиля». Рядом с ним —

фрезеровщица Марина Барохта, стройная, высокая де¬

вушка с вызывающе смелым лицом: густые, сросшиеся на

переносице черные брови, продолговатые глаза с жарким,

непотухающим блеском, пышная, сбитая в одну сторону

черная грива волос, улыбка ослепляющая, а временами

злая; во всем ее облике что-то вдохновенное, неукроти¬

мое и ожесточенное. Но неуловимо, где-то в глазах, в

складке рта, таится горечь и печаль.

– Нагревальщик? – спросила она, познакомившись с

Антоном. – С Полутениным куете? Знаю. Получше бы

работать не мешало. Поковки шлете – дерешь, дерешь

их, ворох стружек навалишь, пока до сути доберешь¬

ся... – Снисходительно окинув его взглядом, едва примет¬

но улыбнулась. ¦—• Учиться отважились? Многие из ваших

разбегались, да мало кто прыгнуть смог – страшились

высоты, сворачивали.

– А я не сверну, – сказал Антон, как бы дразня ее.

Она с сомнением хмыкнула и отвернулась.

Прошел первый урок, второй, третий, начался четвер¬

тый... Заложив книгу пальцем, Дмитрий Степанович то

прохаживался возле доски с картой, то останавливался у

стола, и в классе монотонно звучал его сочный басок...

Постепенно веки Антона стали набухать, наливаться

свинцом – настолько отяжелели, что тянули всю голову

книзу; фигура учителя, расплываясь, неясно отдалялась

и уменьшалась, и откуда-то издалека просачивался сквозь

клейкий туман дремоты его рокочущий голос:

– Восточные славяне занимались земледелием... Лю¬

ди выжигали леса, корчевали корни деревьев, взрыхляли

почву... Гончарное производство, охота... – слышалось

Антону; он высоко поднимал брови, чтобы поддержать

веки, но они опять мучительно-сладко слипались.

Изредка Дмитрий Степанович умолкал и поверх ро¬

говых очков скользил взглядом по рядам учеников, по

их лицам, вдумчивым и утомленным, полным спокойного

осмысленного внимания, замечал на партах усталые от

работы руки с карандашом в загрубелых пальцах; мно¬

гие из этих взрослых работящих людей – отцы семейств;

жертвуя временем, покоем, отдыхом, они изо дня в день

приходят сюда, терпеливо проводят в классе вечера, для

того чтобы немножко больше знать. И Дмитрию Степа¬

новичу страстно хочется отдать им все свои знания, обо¬

гатить их душу, насытить ум.

Но вон там сзади чья-то голова упала над партой и

не поднимается, другая голова скользнула по руке вниз,

вскинулась и оперлась подбородком на ладонь, чьи-то

глаза медленно-медленно закрываются, и пальцы роняют

карандаш.

«Засыпают, устали, еще не втянулись», – думает он с

отеческой нежностью, и в сердце предательски закрады¬

вается сентиментальная старческая жалость к ним.

Дмитрий Степанович, скрывая под висячими усами

улыбку, откладывает книгу и неожиданно громко и гроз¬

но командует:

– Встать:

Антон вздрогнул, вскинулся бессмысленно, вытара¬

щив глаза. Послышался шорох, стук, возня поднимаю¬

щихся людей. Ученики непонимающе глядели на учителя.

– Повторяйте за мной, – приказал он и выбросил

руки вперед. – Раз!

Класс с удивлением повторил его движение. Дмитрий

Степанович, быстро согнув руки в локтях, прижал кула¬

ки к груди:

– Два!

Раздались глухие удары десятков кулаков в грудь.

Учитель выбросил руки вверх:

¦ . – Три!

Взлетели ввысь широкие, увесистые ладони и снова

гулко стукнулись в широкие груди.

– Четыре!

– Еще раз повторим, – скомандовал учитель. – Раз,

два, три, четыре! Быстрей! Раз, два, три, четыре! Еще

быстрей! Раз, два, три, четыре!

С шумом мелькали взмахи, в единые вздохи слива¬

лось учащенное дыхание, глаза искрились смехом. Ка¬

кая-то девушка в заднем ряду не выдержала, срываясь,

тоненько взвизгнула, за ней несмело прыснули двое-трое,

их громко поддержала одна половина класса, потом со

всей силой зарокотали мужские басы. Смех гремел буйно

и раскатисто; скромно посмеивался в усы и Дмитрий

Степанович, поглаживая дымчатый ежик волос,

– Теперь хотите спать? – спросил он устрашающим

тоном.

– Теперь не до сна, Дмитрий Степанович, – отклик¬

нулось несколько голосов.—Теперь на беговую дорожку

впору.

– То-то! Вы у меня живо отучитесь спать на уро¬

ках, ворчливо грозил он, беря книгу. – Я вам покажу

сон!.. Карнилин, идите к карте, будете ответ держать.

П чем я говорил? Чем занимались восточные славяне?

Я только что объяснял...

Антон взглянул на карту, всю изрезанную извилисты¬

ми линиями, странную, не похожую на современную —

она ничего ему не говорила. Смущенно потоптавшись,

взял указку, покосился на Марину Барохту – девушка

наблюдала за ним пытливо, как бы поддразнивающе,—

сознаваться, что проспал, не хотелось.

– Чем занимались? – повторил он вопрос, напрягая

ум. – Простые люди, славяне или какие другие народно¬

сти всегда, во все времена работали, трудились, Дмитрий

Степанович... А что они могли делать?.. Я думаю, землю

обрабатывать, леса корчевали, хлеб сеяли, рыбу ловили,

если у воды жили, охотились, наверное... Какие ремесла

были?.. – Антон остановился, подумал, гладя указку,

вспомнил слова Фомы Прохоровича и разъяснил убежден¬

но: – Конечно, тогда и в помине не было электриков,

фрезеровщиков, радиотехников, конвейеров, заводов-авто¬

матов. А вот кузнецы были. Были, Дмитрий Степано¬

вич, стояли у горна, у наковальни, стучали молотками,

ковали: для землепашца – лемех, для воина – меч.

И еще раньше были кузнецы... Наша профессия идет,

можно сказать, из седины веков... И до сих пор не уте¬

ряла она своей важности, значимости.

Дмитрий Степанович, улыбаясь, негромко крякнул,

тронул усы и позволил Антону сесть, а Марина Барохта,

встречая Антона, удивленно отметила:

– Вывернулся-таки!..

Глава вторая

I

Безводов любил ранний час выхода на работу. Над

ааводом, в бесцветном, будто вылинявшем за лето, небе

с неяркими лучами восхода, распростертым крылом ворона

висит дым. Утренний зеленоватый воздух насыщен прон¬

зительной свежестью первых заморозков. Протяжные гуд¬

ки особено певучи в этой утренней чистоте. И как бы по¬

винуясь родному, волнующему зову, текут по тротуарам,

по мостовым и бульварам людские потоки. Солнечные

лучи золотят юношеские лица, озорные глаза, в которых

искрится смех при воспоминании о минувшем вечере и

неожиданных лукавых сновидениях. Пожилые рабочие

идут размеренно и споро, полные сосредоточенной суро¬

вости.

В этом шествии людей к месту своего труда было что-

то торжественно-праздничное и могучее, и Володя Без-

водов, шагая, оглядывался и думал: «Кто-то из них со¬

вершит сегодня открытие, пусть самое незначительное, но

крайне необходимое для его станка, для молота, кто-то

вырвется вперед, выполнив две, пять, восемь дневных

норм... А сколько ценностей будет создано за этот день!»

И, ощущая себя живой частицей огромного коллектива,

.Володя радостно вздрагивал и убыстрял шаги.

Фому Прохоровича Полутенина он увидел издалека —

узнал по широкой, чуть сутуловатой спине, по крупной

наклоненной голове в кепке, по грузным шагам и скупым

взмахам рук; догнав его, тронул за плечо.

– А, это ты, Володя, – приветливо сказал кузнец, не

сбавляя ходу. – Иду вот и гляжу: много у нас ребят,

и ладные все какие...

– Только в одной нашей кузнице половина рабо¬

чих– молодежь. Сила! Обучить бы ее и дать полный

ход...

– Верно, – подтвердил кузнец.

– Хорошо бы прикрепить к каждому опытному рабо-

чему-коммунисту по одному комсомольцу – учи. Как вы

думаете, Фома Прохорович?

– Тоже дельно.

– А вы могли бы пригреть кого под своим крылом?

– Двоих грею: Курёнков и Карнилин у меня. Хватит,

я думаю.

Они свернули на бульвар, ведущий к проходной; кое-

где на голых ветвях деревьев зябли одинокие почернев¬

шие листья, возле железной ограды мерцала посеребрен¬

ная инеем жухлая трава.

– Довольны вы теперь своим нагревальщиком, Фома

Прохорович? – спросил Володя.

– Ничего, ловкий парень, – промолвил кузнец, при¬

вычно покашливая, и доверчиво посмотрел на Володю.

Тот немедленно подхватил:

– А не пора ли ему к молоту вставать?

– Пора. Но он что-то не больно рвется вставать-то.

– Еще бы! – воскликнул Безводов. – За вашей спи¬

ной ему куда лучше: и почет, и заработок, и никакой

ответственности.

Кузнец сдержанно усмехнулся:

– Может быть, и так...

– А вы приструните его как следует, – горячо посо¬

ветовал Володя.

– Ладно, – пообещал Фома Прохорович.

Антон шел по цеху, за ним семенил Гришоня Курён-

ков и говорил что-то, но тот не слышал его, думал, с за¬

вистью глядя на кузнецов, которые по-хозяйски подсту¬

пали к своим молотам: «Чем я хуже их? И голова на

плечах есть, и сила в руках, и ловкость найдется. А вот

трушу, все боюсь чего-то. Олег правду сказал: прячусь

за спину Фомы Прохоровича. А чего тут бояться, в самом

деле? Хватит! Сегодня же скажу Василию Тимофеевичу,

чтобы переводил на молот. Только вот с учебой как?

Трудно будет, вот беда... Но попробую! Молот школе не

помеха. Согласится ли старший мастер, – вот вопрос. На

него как найдет...».

Поворачивая к своему агрегату, Гришоня отшвырнул

ногой валявшийся на полу шатун. Деталь звякнула об

угол станины и завалилась в ямку. К Гришоне сейчас же

подбежал Василий Тимофеевич, возмущенно по-бабьи

всплеснул короткими руками, бугристые щеки его задро¬

жали, и парень заметил колючий блеск маленьких глаз.

– Ты видишь, что швыряешь?.. – угрожающе спро¬

сил Василий Тимофеевич, тыча пальцем в деталь. – Де¬

сятку найдешь, небось, подхватишь и в карман скорее —

на кино, на пиво. А деталь дороже десятки, в нее люди

силу свою вливали, она труда стоит, а ты ее ногой —

пусть валяется. Подыми и положи в ящик. Рачитель!..

– Кто-то раскидывает, а я должен убирать, – завор¬

чал Гришоня, нехотя поднимая шатун.

– Без разговоров, – прикрикнул на него Самылкин,

повернулся к Фоме Прохоровичу и, не меняя тона и вы-

ражения лица, приказал:—Захвати своих помощников,

Прохорыч, и зайди ко мне. Слово хочу сказать.

Через пять минут старший мастер, перебирая на сто¬

ле бумажки со множеством неясных маслянистых отпе¬

чатков пальцев на них, увещевал рабочих; они набились

маленькую комнатку, сидели на серых засаленных

скамьях, на корточках на полу, привалившись спиной к

стене, курили, и синий дым слоисто колыхался под по-

толком.

– Так вот... Среди нас затесались мелкие вредите¬

ли... – объявил старший мастер, подождал, сняв кепку,

провел ладонью по круглому гладкому черепу от затылка

ко лбу. – Я говорю именно про тех людей, кои делают

бракованные детали и боятся показать их – прячут в

разные места: нынче утром вынул из вытяжной трубы

клапаны, шатуны и так далее... – Василий Тимофеевич

возвысил голос, лицо и шея его побагровели.– И что вы

делаете? И как вам не стыдно, дорогие товарищи!

В углу девушки нашептывали что-то Гришоне, и тот,

мотая желтой, как расцветший подсолнух, кудлатой го-

ловой, трясся в беззвучном смехе, изредка срываясь и то¬

ненько взвизгивая.

– Гришка, перестань смеяться,– не поворачиваясь,

бросил ему Василий Тимофеевич; Гришоня пригнулся,

продолжая всхлипывать от смеха.

– Получается так, – выговаривал старший мастер,—

люди льют для нас хорошую сталь, стараются, думают—

на дело она пойдет, а мы ее портим и в угол, в яму

сплавляем от глаз подальше – ржавей. Некрасиво!.. А

если кто и завидит, что лежит на полу поковка, так не

то что поднять ее, ногой пхнет еще дальше – пропадай!

Рабочие молча прятали за дымом улыбки: был'и уве¬

рены, что старший мастер если и нашел бракованную

деталь, то одну-две, не больше, и сейчас сгущает краски.

Резко повернувшись, Василий Тимофеевич крикнул Гри¬

шоне:

– Брось смеяться, тебе говорят! Что ты нашел смеш¬

ного? Про тебя речь веду.

Поперхнувшись смехом, Гришоня вытянул шею наи¬

вно и пискливо проговорил:

– Да меня рассмеивают, дядя Вася...

– Сколько раз тебе говорили – не садись с девчон¬

ками, а ты свое – липнешь к ним, – И, сохраняя в голо-

се тот же гнев, пригрозил всем: – Я, гляди, ребята, пре¬

дупреждаю вас: дознаюсь, кто прячет брак, тому не сдо-

бровать!..

Рабочие не спеша выходили из конторки.

Антон решил не откладывать разговора со старшим

мастером. Он задержал и Фому Прохоровича на случай

поддержки, если мастер будет артачиться. Остался и Гри¬

шоня.

Антон молча встал перед столом Самылкина. Тот хму¬

ро, ворчливо спросил:

– Что тебе?

Антон поглядел на Полутенина и сказал твердо:

– Хватит мне, дядя Вася, у печки греться. Переведи¬

те на молот.

– Что? На молот?!.. – переспросил Василий Тимофе¬

евич, вдруг засмеялся, встал; Антон удивленно отсту¬

пил. – Милый, да какой же ты молодец!.. У нас же с

кузнецами зарез. Я было подумал о тебе... Но ведь я

знаю твой характер: уставишься своими глазами – луч¬

ше не связывайся. Вставай, дорогой... – Повернулся к

Полутенину. – Как ты думаешь, Фома, сгодится?

– Сойдет, – отозвался кузнец.

Вмешался Гришоня:

– Он же у вас на «черной» странице числится, дядя

Вася. А вы его кузнецом. Логики не вижу, Василий Ти¬

мофеевич.

– А ты молчи! – сердито крикнул старший мастер;

Гришоня юркнул за спину Фомы Прохоровича и прыснул.

То, о чем все время мечтал Антон, находясь там, в

маленьком волжском городке, о чем неустанно думал,

работая здесь, в кузнице, с Полутениным, в чем завидо¬

вал Дарьину, приблизилось; это обрадовало и немного

испугало его. Взволнованный, он взглянул на Фому Про¬

хоровича, улыбнулся и вышел, направился к своему ра¬

бочему месту, вдумчивый, собранный, строгий...

В цехе то там, то здесь уже начали раздаваться пер¬

вые, еще неуверенные пробные удары молотов. Фома

Прохорович приблизился к стоявшему у печи нагреваль¬

щику, дернул за козырек кепки, смущенно кашлянул и

сказал сдержанным баском:

– Я тоже, Антоша, думаю, что тебе пора вставать к

молоту. Как раз сегодня мы говорили с Володей об этом.

Глаз у тебя зоркий, руки крепкие, удар верный. Талант

в себе имеешь – ты мне верь, – и хоронить его не резон.

Надевай очки, иди пробуй...

Антон с волнением встал к молоту, натянул рукави¬

цы, взял в руки клещи.

И вот легла перед ним пылающая стальная болванка.

Антон нервничал, плечи сводила судорога, нога нажима¬

ла педаль рывками, и многопудовая «баба» со штампом

едва притрагивалась к заготовке, металл не заполнял

форму ручья, и Гришоня, который стоял возле правого

плеча Антона и сжатым воздухом сдувал с поковки ока¬

лину и смазывал раствором горяще ручьи, сопровождал

удары ироническими замечаниями:

– Погладь ее, Антоша, нежнее, еще нежнее, вот так...

Иногда же обрушивалась «баба» со всей яростью,

жестко, с хрустом, так что пол вздрагивал под ногами, и

тогда Гришоня, захлебываясь в восторге, издевательски

взвизгивал:

– Хлещи ее, кузнец-молодец! Дави в лепешку, не

жалей!

Антону надоели насмешки, и он в порыве гнева за¬

махнулся на Гришоню клещами; тот метнулся за чугун¬

ную станину, испуганно выглядывая из-за нее на разъя¬

ренного парня.

– Убью, если будешь зубоскалить, честное слово!.

Наблюдая за ними, Фома Прохорович усмехнулся;

сняв рукавицу и доставая папиросу, он посоветовал Ан¬

тону дружелюбно:

– Ты не злись и не торопись, рассчитывай, принорав¬

ливайся. Что ты ему прикажешь, молоту, то он и сделает,

как закажешь, так и ударит... А начнешь злиться, рвать,

он тебе отомстит, – не любит он плохого обращения. —

Повернулся к Гришоне: – А ты не лезь: кинет тебя Ан¬

тон на штамп вместо болванки.

– С него хватит, – обиженно проворчал Гришоня,

выходя из-за станины, с опаской взглядывая на приятеля

и желая все свести к шутке. – Оскалился... У, хищник!

– Давай, я постучу, – предложил Фома Прохорович,

протягивая руку за клещами.

– Погодите, я сам.

Антон окинул взглядом цех: ревели печи, над ними ви¬

хрилась красная метель искр, ухали молоты, языки пла¬

мени разрывали сумрак, мелкие искрящиеся звезды чер-

тили воздух, движения людей были привычны, размерен¬

но-ритмичны.

– Давайте! – крикнул он Фоме Прохоровичу и опу¬

стил на глаза очки. Быть может, именно в этот момент

Антон впервые почувствовал в себе настоятельную по¬

требность подчинить молот своей воле.

2

Весь день ковали они, меняясь местами. Несмотря на

усталость и первые неудачи, Антон был весел и задирист.

Когда пришли сменщики, он крикнул Илье Сарафанову:

– Эй, нагревальщик, подкинь болванку, проверю

твои способности!

Сарафанов уныло мотнул головой и презрительно от¬

вернулся.

– На молот перехожу, видишь? – с гордостью пове¬

дал ему Антон.

– Наплевать мне. Я скоро уйду с завода, – буркнул

Илья неожиданно угрюмо.

– Почему?

– Нагибаться тяжело, – бросил он мрачно.

– Ох, пожалеешь!.. – предостерег Антон.

– Не твоя забота. – Придвинувшись к нему, Илья

спросил сердито: – С Безводовым обо мне ты говорил?

– Ну, я.

– Тебя кто просил?

– А что особенного? Он не первый встречный, а

комсорг.

Два дня назад, придя рано в цех, Антон с удивлением

и испугом заметил торчащие из-под печи длинные ноги.

Он осторожно тронул их носком ботинка; ноги сейчас же

скрылись, послышался недобрый возглас: «Чего надо?» —

и показалась взлохмаченная голова Сара>фанова. Он вы¬

лез, сощурив покрасневшие глаза с отечными припухло¬

стями под ними, взглянул за окно, где студеной и про¬

зрачной ключевой водой разливался синий рассвет, спро¬

сил со скрытым беспокойством:

– Смена пришла?

– Сейчас будут сходиться, – ответил Антон. – Что

ты здесь делал?

– В биллиард играл, – хрипло ответил Илья,: про¬

кашлялся, отряхнул кепку о колено, прикрыл ею пыль¬

ные всклокоченные волосы и, ссутулившись, побрел в

душевую мыться.

Антон догадался, что Илья ночевал здесь, на теплом

полу, и в тот же день, зайдя к Безводову, все рассказал.

– Не может быть... – смятенным шопотом произнес

Володя. Сузившимися глазами долго и остро смотрел в

одну точку. – Неспроста же он ночевал в цехе, а?

Дождавшись обеденного перерыва, Володя поднялся

в столовую, чтобы встретить там Сарафанова. Он обошел

все столы, но нагревальщика не нашел. Тогда он спус¬

тился опять в цех и увидел его у печи. Сарафанов сидел

. на куче сырых, холодных болванок, неподвижный и без¬

участный, и жадно затягивался горьким махорочным ды¬

мом большой, как сигара, самокрутки.

– Почему ты не идешь обедать? – спросил Безводов,

приближаясь к нему.

Сарафанов подтянул ближе к животу колени, нахму¬

рился.

– Я уже пообедал.

– Врешь. Я только что из столовой, тебя . там не

было.

– Да я и не больно хочу есть-то, – выдохнув густой

клуб дыма, неохотно пробурчал Илья.

– Может быть, ты заболел, Илья? Как же ты будешь

работать без обеда? – Черные глаза Безводова смотрели

на парня пристально и требовательно; тот отвернулся и

сказал сдавленно:

– У меня нет денег.

– Идем, – сказал Безводов решительно, – вставай,

Сарафанов нехотя поднялся и понуро побрел за Без-

водовым.

– И часто у тебя так бывает? – спросил Володя.

– Случается, – неохотно признался Илья.

В столовой нагревальщику принесли обед. Многие ра¬

бочие уже отобедали и не спеша выходили, закуривая, и

в помещении становилось тише, просторнее. Сдерживая

себя, Илья, не торопясь, ел подернутый золотистой ряс¬

кой жира густой борщ.

Безводов внезапно и строго спросил:

– Почему ты ночуешь в цехе?

Утопив в борще ложку, Сарафанов вскинул голову.

– Кто тебе сказал? Карнилин?

– Ты ешь, знай... Не все ли равно, кто сказал. Тебе

негде жить?

Сарафанов, накренив тарелку, дохлебывал борщ: мо¬

лоденькая девушка в белом фартучке и белой наколке

принесла и поставила перед ним котлеты и стакан виш¬

невого киселя. Видя доверчивое внимание Базводова,

Илья ответил, разделяя ребром вилки котлету:

– Сколько раз просил, чтобы общежитие дали – не

дают: живи, говорят, где живешь... А мне жить там не¬

вмоготу. У тетки поселился, а она женщина нервная, ши¬

пучая, только и знает, что ходит по комнате, углы выли¬

зывает, накидочки и скатерти поправляет... Я дальше

дивана и не хожу. И то она ворчит, что во сне я много

ворочаюсь, пружины порчу. Сильно не любит, когда я с

ночной смены прихожу, ругается... – Смахнул со лба ка¬

пельки пота, добавил: – Когда у приятелей ночую, а уж

если нельзя, так... в цехе остаюсь. Тетка обижается, что

денег я мало ей даю. А у меня самого их нет.

– А почему у тебя нет их? – быстро спросил Володя.

– Сам знаешь почему: норму не выполняем... Ну и

приходится на руки две-три сотни.

– А почему норму не выполняете?

– Это бригадира надо спросить, Саляхитдинова, он

лучше знает. – Подумал и прибавил: – Уйду я от него.

Кипит, как самовар, а толку чуть... Вообще уйду из куз¬

ницы.

– Ты говоришь, что две-три сотни на руки получа¬

ешь, так? Но ведь получка была позавчера, куда ты де¬

вал деньги?

Сарафанов глядел в тарелку, часто мигал, потом свел

брови, хотел что-то сказать, но промолчал, потянулся за

киселем.

– Ты к кому ходишь в общежитие-то?

– К Варлагану, прессовщик он.

Безводов откинулся на спинку стула, вздохнул.

– Понятно. Допивай кисель, сейчас перерыв кон¬

чится.

Наутро Безводов, дождавшись секретаря партбюро,

рассказал ему о Сарафанове.

– Надо что-то делать с этой бригадой, Алексей Кузь¬

мич. Вызовите Саляхитдинова еще раз, они оба уходить

собираются, – заключил Володя с беспокойством.

Фирсонов сидел за столом, протянутая рука его лежа¬