Текст книги "Широкое течение"

Автор книги: Александр Андреев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

шла об Антоне. Поймав на себе сочувствующий взгляд.

Тани, он еще более смутился. На помощь ему пришел

Дмитрий Степанович:’

– Надо проверить, Володя, с каким чувством бежал

тот человек; может быть, нет светлее этого чувства...

Иван Матвеевич, разрезая огурец и посыпая его

солью, возразил шутливо:

– Какое там чувство, Дмитрий Степанович! С Черно¬

морского побережья он не сбежал бы. А из деревни по¬

неволе сбежишь: грязь, по ночам темень.. Того, кто отве¬

дал городской жизни, в деревню не затащишь. Я обязан

деревне лишь тем, что она дала мне дикую фамилию —

Се-ми-ёнов! В сущности, это ведь просто Семенов, только

вывернутый. Ужасно нелепые фамилии есть в деревне,

очевидно от прозвищ...

Таня взглянула на Антона; он заволновался, отодви¬

нул от себя тарелку, спрятал руки под стол, сжал их

коленями.

– Грязь, темень...– повторил он и усмехнулся невесе¬

ло. – Вот так рассуждающие люди иногда представляют¬

ся мне теми свиньями, которые подрывают у дуба корни,

не видя, что на нем растут желуди... – Он произнес это

мягко, раздумчиво, даже печально; Иван Матвеевич не

знал, как отнестись к этим словам, оскорбиться – глупо,

придется, видно, только отшутиться... Он сделал над со¬

бой усилие и усмехнулся.

– Браво, Карнилин! Вы делаете успехи, школа рабо¬

чей молодежи пошла вам на пользу: познакомила с твор¬

чеством великого русского баснописца...

Алексей Кузьмич, как бы вспомнив что-то, воскликнул:

– Да, Антон! Что же ты не расскажешь, как там

живут у вас?

Антон хмуро свел брови, ответил неохотно:

– Живут себе и живут. По-моему, неважно живут...

Мы с Гришоней неделю в кузнице работали – людей там

маловато, мужчин... – Ему хотелось ответить Дмитрию

Степановичу. – Вот вы говорите о природе... На Волгу

поезжайте, вот где природа-то. Эх, какая это река!.. Осо¬

бенно по утрам; туман по ней стелется, розовый от солн¬

ца; и вечером, при луне, тоже хорошо. Выйдешь на

берег, посмотришь вдоль реки, и повеет вдруг на тебя

такая сила! И хочется совершить что-то необыкновенное;

взял бы вот этак гору да и переставил бы с одного месга

на другое, честное слово! – он откашлялся и прибавил

смущенно:—Только я думаю: мало любоваться красо¬

той, надо ее и создавать. – Он с тревогой поглядел на

Зилидю, он даже сам удивился, что произнес такую речь.

– Правильно, молодой человек! – воскликнул Дмит¬

рий Степанович.

Таня протянула руку к букету, сорвала с цветка крас¬

ный бархатный лепесток, положила его на ладонь, по¬

гладила и тихо, задумчиво произнесла:

– А мне всегда бывает грустно в лесу. – Она зажа¬

ла лепесток между губами и замолчала.

Глядя на нее, Антон шептал про себя: «Милая, милая,

мне тоже грустно, только не в лесу – без тебя...».

– А что до меня, так в лесу поспать любо-дорого, —

вставила свое слово Савельевна, присев на краешек ска¬

мейки, и сейчас же всполошилась: – Говорили, что по

одной рюмочке, а, глядите, под шумок-то по третьей по¬

текло!..

Все засмеялись, зашумели, задвигались, заговорили

Еразнобой. И ветер, как бы испуганный смехом и говором

людей, зашевелил листья. По столу задвигалась сетка

теней; потревоженные теплым дуновением, потекли воз¬

буждающие запахи обильно цветущей земли, внятный и

терпкий аромат источали цветы на столе. Мир все полнее

наливался светом и зноем, небо поднялось еще выше и

сделалось прозрачнее.

Алексей Кузьмич, вставая, оповестил:

– Решили идти в лес, не будем терять времени!

Выйдя из беседки, все лениво разбрелись по траве,

скрываясь от жары в тени деревьев. Захмелевший Дмит¬

рий Степанович, сладко зевнув, с завистью взглянул на

окна дачи и сказал серьезным и озабоченным баском:

– Вы, товарищи, идите, гуляйте, я вас догоню... —

И сторонкой, огибая кусты и лукаво ухмыляясь, напра¬

вился в свою комнату.

Володя Безводов окликнул его:

– А сливаться с природой, Дмитрий Степанович?

Учитель приставил палец к. усам, прося не подымать

шума, и, высокий, сутуловатый, пошел спать.

Савельевна осталась прибираться по хозяйству, ос¬

тальные, выйдя за калитку, побрели по заросшему травой

переулку мимо опрятных изгородей к сосновому бору.

6

Антон все время искал повода остаться наедине с

Таней. Но она до самого леса вела за руку Игорька, ни

на шаг не отставая от Елизаветы Дмитриевны. Когда

же вступили в лес, Алексей Кузьмич с Семиёновым ушли

вперед, о чем-то споря; Елизавету Дмитриевну и Володю

Игорек увлек к пруду, и Антон очутился, наконец, с гла¬

зу на глаз с Таней.

Лес гулко звенел от перекличек множества москвичей,

понаехавших сюда провести воскресный день.

Некоторое время Антон и Таня двигались молча, не

глядя друг на друга, как бы разобщенно, удаляясь в сто¬

рону, где было тише, глуше. Таня изредка нагибалась,

поднимала шишку и кидала ее, намереваясь попасть в

ствол, и когда ей это удавалось, то детски-довольная

улыбка озаряла ее лицо. Антон все время собиралс!я с

духом заговорить о том, что его волновало, и не решался.

«Вон у той сосны, вон на той поляне», – намечал он и

проходил дальше; а она, чувствуя, что он намерен сооб¬

щить ей что-то важное и значительное, молчала и ждала.

– Куда мы идем? – приостановившись, спросила

Таня.

– Куда-нибудь, – ответил Антон, не задерживаясь.

Они вышли на просеку. Огромные стальные опоры,

соединенные тяжелыми провисающими проводами, тяну¬

лись по узкому прорубленному коридору; знойный воз¬

дух был насыщен их унылым металлическим гудением.

Миновав просеку, углубившись в лес, где не слышно

было никаких звуков, Антон и Таня остановились, недоу¬

мевая, как быстро, незаметно и далеко они ушли. Доль¬

ше молчать было невозможно; взглянув в лицо Тани,

Антон, наконец, решился и спросил:

– Вы собираетесь выходить замуж?

Рука ее, занесенная для броска шишки, застыла в

неловком положении, затем медленно опустилась, в тем¬

ных глазах родились колкие золотистые иголочки.

– Откуда вы знаете? – спросила она, подождала от¬

вета и, увидев побледневшее лицо Антона, опять спроси¬

ла, чуть понизив голос: – А вам так важно об этом

знать?

– Вы даже не представляете, как мне это важно

знать... – вздохнул он тяжко и обреченно.

Таня нахмурила брови, помолчала, как бы подыски¬

вая ответ, отряхнула с юбки приставшие сосновые игол¬

ки и сказала:      »

– Я знала, что вы спросите об этом. – Вздохнула и

ответила откровенно: – Ну, что ж, я вам скажу: соби¬

раюсь.

Антону почудилось, будто сосна, возле которой он

стоял, покачнулась и начала валиться на него; он уперся

в нее плечом, покраснел от мучительного напряжения,

стиснув зубы и морщась. Таня нагнулась, подняла пах¬

нущую смолой шишку, погладила ее и, присев, положила

опять на землю.

– Собираюсь, – повторила она с грустной улыб¬

кой,– да вот все никак не могу решиться, откладываю...

Антон рванулся к ней почти исступленный, сжал ей

руку и проговорил поспешно и с мольбой, точно боялся,

что она откажется от своих слов:

– Не выходите за него, Таня, не выходите...

– Почему? – вырвалось у нее.

– Не выходите, – повторил он настойчиво. – Не

нравится он мне... Ну что в нем хорошего, в этом Семиё-

нове?

Круглые темные глаза ее, наливаясь смехом, сужа¬

лись, подбородок дрожал, и, не сдержавшись, она засме¬

ялась неожиданно и громко:

– Если мне выходить замуж только за того, кто по¬

нравится вам, то я навсегда, пожалуй, останусь вдовуш¬

кой или вынуждена буду выйти за вас. А Ивана Матве¬

евича вы плохо знаете. Он очень порядочный человек,

внимательный, добрый...

Усмехнулся и Антон:

– Если бы вы знали, как горько видеть... когда де¬

вушки... выходят замуж за других... тогда бы вы не сме¬

ялись. – Он почувствовал, что ему сразу стало легче:

самое страшное, чего он больше всего боялся, как бы от¬

далилось от него. Надолго ли – неизвестно, да это те¬

перь и неважно. Он знал, что недостоин ее: она слишком

хороша, умна... Но ведь и он меняется, и тоже к лучше¬

му; за год он изменился неузнаваемо... Потоптавшись в

смущенном молчании, он прибавил:

– Я не хочу, конечно, чтобы вы вообще не выходили

замуж, а подождали бы немножко... Ну, год хотя бы.

– Почему год? Я ждала больше. Дальше что?

Он не ответил, а она с покорным видом согласилась:

– Хорошо, я подумаю над вашим советом, и может

случиться, что и подожду...

– Пожалуйста, Таня, подождите, если это возмож¬

но... если это не так срочно. – И, осветив лицо улыбкой,

прибавил: – Я вам верю... А как я буду работать этот

год!.. – И вдруг огласил лес восторженным мальчише¬

ским криком.

Таня удивленно пожала плечами и усмехнулась. Ее

покоряли и удивляли простота и наивность этого челове¬

ка, его доверчивость, резкий и взволнованный переход от

отчаяния к радости.

«Странный парень!..» Она никогда еще не проверяла

всерьез своего отношения к нему, – он увлекал ее своей

непосредственностью, свежестью, бьющей через край си¬

лой. С ним ей было хорошо, светло, даже беспечно. Она

не могла забыть той сцены, когда он, ворвавшись к Ан¬

типову, увез Люсю, не могла забыть выражения его ли¬

ца, и она, не признаваясь себе в этом, немножко завидо¬

вала той девушке:      почему это он не за ней приехал

тогда?.. Порой он, большой, беспокойный и решительный,

представлялся ей беспомощным, обиженным, и ей хоте¬

лось погладить его...

Вот и сейчас ей захотелось провести рукой по его во¬

лосам, убрать со лба упавшую прядь. Но вместо этого

она, задумавшись, погладила шершавую кору ствола, не¬

чаянно коснулась липкого смоляного потека, отдернула

руку, понюхала пахнущую смолой ладонь, сказала:

– Идемте назад.

– Постоим еще немного, – попросил он и медленно

огляделся, словно стараясь запечатлеть в памяти это ме¬

сто. В лесу висели мягкие теплые тени, кое-где прошитые

тонкими световыми нитями; вверху, в просветах между

вершинами деревьев, виднелось голубое небо; непоседли¬

во сновали птицы, и вниз, тихо струясь, падали желтые

иголки; одна такая игла застряла в волосах Тани, и Анто¬

ну казалось, что она колет ей голову, и хотелось вынуть

ее.

Антон и Таня обошли пруд. Среди полуголых тучных,

зажиревших без физической работы мужчин, загорелых

женщин, крикливых и встревоженных мамаш и бабушек

с выводками детворы, густо облепившей берега, никого

из своих не нашли и направились на речку. Солнце, са¬

дясь, косо просвечивало лес, и стволы сосен казались

медно-красными, накаленными.

На берегу речушки звенел голос Игорька, играющего

с Володей в прятки; увидев подходивших, он помчался к

матери с радостным криком:

– Тетя Таня идет! Глядите, я первый их увидел...

На траве была раскинута скатерть, на ней в беспоряд¬

ке разбросаны остатки еды, открытые консервные банки,

две пустые бутылки. Алексей Кузьмич полулежал, лени¬

вый, чуть захмелевший, великодушный. Семиёнов стоял

возле скатерти на коленях, заглядывая в пустую консерв¬

ную банку. Увидев Таню, Иван Матвеевич шагнул к ней

навстречу, высокий, худощавый, осуждающий, улыбнулся

и сказал, скрывая обиду:

– Что же вы, Татьяна Ивановна, пригласили в госта,

а сами удалились, позабыв все и всех на свете.

– Мы искали вас, весь пруд обошли, – проговорила

Таня в оправдание и почему-то смутилась, покраснела.

– Долгонько искали, – сказал Семиёнов. – В трех

соснах заблудились...

– Знаем мы таких заблудших!.. – насмешливо вста¬

вил Алексей Кузьмич. – Сами вот так же заблуждались!..

Таня опустилась на траву рядом с Елизаветой Дмит¬

риевной, попросила:

– Выпить ничего не осталось? В горле пересохло...

– Не стоило бы вам давать, – отозвался Алексей

Кузьмич, вынув из зубов трубку. – Но проклятая жа¬

лость к ближнему вынуждает. – Извлек из сумки при¬

прятанную бутылку, поставил перед ней: – Пейте и це¬

ните мою заботу...

Таня признательно улыбнулась ему, налила вина себе

и Антону, но пить не стала – вино было теплое и кислое,

Антон тоже отказался, отошел в сторону и прислонился

спиной к сосне.

Скрестив на груди руки, Семиёнов прохаживался по

берегу, любуясь закатом, и задумчиво напевал что-то, не

раскрывая рта. Потом, взглянув на часы, остановился

около Тани, промолвил как будто с сожалением:

– А ведь мне пора домой. Володя, вы едете?

– Нет, – ответил за него Антон.

Володя озадаченно глядел то на Антона, то на Таню

и по лицам их не мог догадаться, что между ними про¬

изошло.

– Вы меня проводите, Танечка? – тихонько спросил

Иван Матвеевич и, наклонившись, дотронулся до ее

плеча.

– Конечно, вот только -закушу.

Через несколько минут Симиёнов простился, и Алек¬

сей Кузьмич с Таней пошли его провожать.

– Папа, ты придешь сюда? – крикнул отцу Игорек.

Алексей Кузьмич обернулся и наказал:

– Не уходите никуда, я сейчас вернусь.

Елизавета Дмитриевна спустилась к воде мыть посу¬

ду. Оставшись вдвоем, Володя торопливо спросил Ан¬

тона:

– Говорил?

Тот утвердительно кивнул.

– Ну?

– Я попросил ее не выходить замуж, – проговорил

Антон.

Володя удивился:

– Я тебя серьезно спрашиваю.

– Она обещала, что подождет. Вот и все.

Володя непонимающе пожал плечами: «С ума спятил

парень!» – и пошел помогать Елизавете Дмитриевне.

Утомленный волнениями этого дня, Антон сел на оп¬

летенную корнями землю, обхватил колени, замер. Все

звуки, тревожившие его весь день, отхлынули прочь, без¬

молвие заколдовало лес. От воды потянуло запахом тины

и сырой травы. Солнце, склоняясь ниже, коснулось тем¬

ной зубчатой линии и, точно проткнутое острыми пиками

елей, растеклось вокруг багряными потоками света, и

стволы берез за рекой покраснели, словно внутри них за¬

жглись волшебные светильники. В черной воде реки от¬

ражались облака, будто медленно плыли розовые льдины.

Эпическое спокойствие леса, тишина, багровые потоки

заката, ароматы влажной земли – все это вливалось в

душу Антона, подчеркивало силу его чувств и остроту

мыслей.

Когда он подумал, вернется Таня сюда или, проводив

Семиёнова, останется дома, то улыбнулся: придет она

или нет, это неважно, в будущем все равно они будут

вместе, без нее – он твердо верил в это – не будет у

него удачи, покоя и счастья.

Вскоре вернулся Алексей Кузьмич, собранный, озабо¬

ченный; беспокойство и тревога стерли с его лица добро¬

душную, праздничную улыбку. Хлестнув себя по ноге

прутиком, сломал его, отбросил и, оглянувшись в сумрак,

спросил Антона кратко и отрывисто:

– Где Елизавета Дмитриевна?

– Посуду моет.

–Лиза! – позвал он нетерпеливо.

Из-за берега сначала показался Володя Безводов с

Игорьком на плечах, за ними Елизавета Дмитриевна с

посудой. Она уложила все в корзинку, прикрыла поло¬

тенцем, удовлетворенно распрямилась и сказала:

– Теперь можно домой. Нагулялись. – Взглянув в

каменное лицо мужа, спросила в предчувствии чего-то

недоброго: – Что-нибудь случилось?

За лесом пылал кроваво-красный закат, деревья зло¬

веще оплетались сумерками, над головами, со свистом

рассекая крыльями воздух, пролетела какая-то ночная

птица. Алексей Кузьмич обвел всех строгим взглядом,

выдержал паузу и сказал:

– В Корее началась война, ребята. Вот дела-то ка¬

кие...

Володя подался к нему:

– Откуда вы узнали?

– Сейчас по радио сообщили. Лисынмановцы и аме¬

риканцы из Южной Кореи напали на Северную Корею.

Елизавета Дмитриевна изменилась в лице; она обняла

вдруг примолкнувшего сына й проговорила взволнованно:

– Мы тут играли, песни пели, пили вино... А в это

время где-то дети гибнут, горят дома, льется кровь,.. —

И еще сильнее прижав ребенка к груди, как бы заслоняя

его от опасности, громко, тревожно простонала:—Что

же это будет, Алеша? ..

– Тише, успокойся, – сказал Алексей Кузьмич.—

Борьба будет...

Антон был потрясен этой внезапной вестью. Он сидел

у сосны, явственно представляя себе далекие корейские

селения, объятые пламенем пожара. Он почти видел

скользящие зловещие тени самолетов, точно трауром по¬

крывшие землю, полные ужаса глаза детей, слышал раз¬

дирающее душу завывание пикировщиков, плач женщин

и мужественные лица защитников свободной Кореи.

Над вершинами деревьев неярко и стыдливо замерца¬

ли звезды, и Антон с ощутимой болью вспомнил эти же

звезды, только более крупные, горевшие в черном зимнем

небе, как голубые фонари. Это было в ночь под Новый

год. Он приехал из ремесленного училища домой на

праздник. В углу стояла елка, небогато, но любовно уб¬

ранная руками матери, на самых верхних веточках висе¬

ли три конфетки – для дочки и двух сыновей. Мать

только что зажгла свечки, когда соседская девочка пере¬

дала ей письмо. Это было извещение о гибели отца. Бу¬

мажка затрепетала в ее пальцах. Она прочитала первые

фразы: «...за освобождение Будапешта... с гитлеровскими

разбойниками... смертью героя...», и побледневшее лицо

ее осунулось, постарело, перекосилось судорогой, расши¬

ренные глаза как бы провалились вглубь от невыразимой

муки; открытым ртом беззвучно глотала она воздух

словно не в силах закричать, потом неверными шагами

подвинулась к Антону и, навалившись на его плечо, да¬

вясь слезами, вдруг заголосила отчаянно, истошно, со

щемящей тоской.

– Сироты! – стонала она, медленно вытягивая из

себя хватающие за душу слова. – Нет у вас больше от¬

ца... Сложил он свою головушку, закрылись его глазынь-

ки... Убили его! Убили. За что они его убили, изверги?..

Он был добрый человек, мухи не обидел...

Испуганно заплакали братишка и сестренка. Антона

тоже душили слезы, туго схватив его за горло. Может

быть, именно в этот миг он почувствовал себя повзро¬

слевшим, старшим в семье, хозяином, и держался, кре¬

пился, ласково гладил вздрагивающие от рыданий плечи

матери, точно унимая ее боль.

– Перестаньте реветь! – крикнул он на ребятишек.

Те примолкли, уткнулись в сарафан матери, захлебыва-

ясь слезами. Она судорожно теребила их головы и шеп¬

тала, словно в беспамятстве:

– Сиротинушки мои... Покинутые...

Посадив уже притихшую мать на лавку, рядом с ел¬

кой, Антон не выдержал и, не желая показывать своих

слез, выбежал на коыльцо, на обжигающий морозный

ветер, уткнулся лбом в столбик, подпиравший навес, и

заплакал, не разжимая зубов; потом, вскинув голову, он

взглянул на усыпанное звездами безучастное и беспри¬

ютное небо и понял, как трудно будет жить без отца в

этом огромном мире, и, стиснув кулаки, выдавил с лютой

недетской злобой:

– Эх, Гитлер!.. Сволочь!..

Война отняла у Антона самого родного человека. Он

рос и учился без отца, добрые люди помогли встать на

ноги, обучили трудной, но почетной профессии, перед ним

открывался широкий и ясный путь в жизнь. И вот над

его счастьем, над его любовью, над мечтой, над этим вот

объятым тишиной и прохладой миром, над самой жизнью

нависла угроза новой войны.

Из темноты леса пахнуло на него холодом, кинжаль¬

ным блеском сверкнул над лесом лунный свет... Подошла

Таня, бесшумно села рядом и обхватила колени руками,

сжалась.

– Этот очаг войны необходимо затушить в самом на¬

чале, не дав ему распространиться по всей земле, – ска¬

зал Алексей Кузьмич. – Это в наших силах...

В ответ на это Антон подался к Фирсонову и глухо,

но отчетливо проговорил:

– Как странно все получается: работаешь, учишься,

намечаешь планы – кончить десятилетку, институт...

Жизнь только начинается. А тут война... Что делать,

Алексей Кузьмич? – Он смотрел в лицо парторга и ждал

ответа.

Алексей Кузьмич сказал просто и решительно:

– Что делать? Работать. Враги страшатся не только

нашего оружия, но еще больше, пожалуй, нашего труда.

Запомни это... Как же нам надо трудиться, если в нем,

в труде-то, заключается вся наша сила?.. – Помолчав

немного, он прибавил: – Пусть это будет и ответом тебе

на наш разговор сегодня утром на пруду.

Возвращались домой затемно. Антон шагал молча и

угрюмо, ощущая в себе еще неясную, неосознанную, но

настоятельную потребность каких-то решительных дейст¬

вий.

7

Придя в цех, как и обещал, задолго до начала ве¬

черней смены, Антон поднялся в партбюро и, постучав,

вошел к секретарю. В комнате находилось несколько

партгруппоргов. Фирсонов отсчитывал и раздавал каж¬

дому белые разграфленные листы. Он сидел за столом

так, будто присел на секунду и не мог оторваться, и от

этого весь его вид выражал нетерпение, озабоченность,

лицо с затвердевшими чертами казалось осунувшимся,

беспокойным, потемневшие глаза глядели пристально и

строго.

Когда партгруппорги, получив листки, разошлись по

участкам, Алексей Кузьмич взглядом пригласил Антона

к столу. Парень послушно сел и, зажав руки в коленях,

застыл в ожидании. Алексей Кузьмич машинально по¬

гладил ладонями настольное стекло, передвинул чер¬

нильный прибор, пресспапье, дымящуюся трубку, потом

сказал:

– Весь народ поднялся на борьбу за мир. Ты не

должен сторониться... Сегодня состоится общезаводской

митинг в защиту мира. Выступать будешь?

– Буду, – живо и горячо отозвался Антон и в сле¬

дующую секунду испугался своей решительности. – Но

я никогда не выступал на собраниях...

– Скажешь то, что думаешь... Прошлый раз, на да¬

че, в лесу, ты хорошо говорил, про учебу, про институт,

планы... Вот об этом и скажи...

В конце дня, в промежутке между первой и второй

сменами, зазвучал протяжный гудок. Из распахнутых

дверей цехов выходили рабочие. Бурными потоками лю¬

ди текли между каменными корпусами, стремясь на цен¬

тральную площадь завода.

Заслонив свет солнца, над заводом неслись серые

облака, сеяли мелкую дождевую пыль, лакируя желез¬

ные крыши зданий, и от этого лица людей казались не¬

яркими, угрюмыми и гневными, непокрытые волосы, пле¬

чи потемнели от влаги. Над головами их разящим

пламенем горел кумачовый плакдт: «Миру – мир!».

Вместе с Володей Безводовым Антон протолкался

сквозь плотно спрессованную толпу к трибуне, ост^во

вился, с волнением ожидая начала митинга. Час назад

Володя привел его к себе в комсомольское бюро и ска¬

зал. возбужденно:

– Выступать собрался? Это хорошо! Тебя будут

слушать: за твоей спиной – тысячи молодых рабочих!

Ты это помни. Слова твои должны быть горячие, как ме¬

талл, который ты куешь. Давай составим план речи,

чтоб все шло гладко, сильно... Самое главное – не вол¬

новаться... Понял? – Володя усадил Антона за стол, по¬

додвинул к нему бумагу, чернила. – Пиши.

...Заполненная до самых закоулков площадь волнова¬

лась. На трибуну – площадку из двух сомкнутых грузо¬

виков – легко взбежал секретарь партийного комитета

завода, снял шляпу, положил руку на перекладину и,

открывая митинг, заговорил отчетливым и энергичным

голосом; Антон, внутренне подготовляя себя к выступле¬

нию, волнуясь, улавливал в речах ораторов только от¬

дельные слова и фразы.

– Движение за мир растет и ширится во всех угол¬

ках земного шара, – слышалось ему. – Советский

Союз – это крепость, которая оградит человечество от

бедствий и катастроф! Стокгольмское Воззвание Постоян¬

ного Комитета Всемирного конгресса сторонников мира

выражает подлинные чувства всех народов... Подпись

каждого из нас усилит лагерь борцов за мир!..

Голоса, усиленные репродукторами, гремели над тол¬

пой, обнимая все своим звучанием, и люди, не замечая

дождя, внимали, отвечая одобрительным, все покрываю¬

щим гулом.

Потом на трибуне появился начальник механического

цеха Осмоловский – небольшой сухощавый и очень по¬

движный человек в черном халате, – его голос звенел,

как туго натянутая струна, предельно накаленный стра¬

стью, и опять Антон услышал, точно клятву:

– Мир победит войну!

Осмоловского сменил главный металлург завода. За

ним поднялась старший технолог Елизавета Дмитриевна

Фирсонова, смахнула с головы платок, по-домашнему

просто поправила шпильку в косах:

– Не только подписи – все отдадим! – начала она

дрожащим голосом. •– Мы, матери, сеодце свое вложим,

кровью своей подпишемся под этим Воззванием... Оста¬

новим убийц наших детей! – Оца раскинула в стороны

руки, взывая к людям, затем медленно свела их на гру¬

ди, будто обнимала и защищала ребенка от неминуемой

гибели, и так, с прижатыми к груди руками, при непоко¬

лебимой угрожающей тишине народа сошла с трибуны.

Как fui готовил себя Антон, но слова председателя

застали его врасплох:

– От комсомольцев и молодежи завода слово имеет

кузнец Карнилин!

Антон вздрогнул, замешкался, растерянно, озираясь.

– Иди, – легонько тронул его Володя. – Иди же!..

Как бы спохватившись, Антон заторопился, сердце

редкими толчками толкнуло его вперед, ом не заметил,

как перемахнул через лесенку и очутился на площадке

грузовика. Среди множества лиц, обращенных к нему,

взгляд остановился на знакомом лице Фомы Прохорови¬

ча. Кузнец едва заметно одобряюще кивнул ему; затем

Антон отыскал Таню Оленину. Она стояла неподалеку от

трибуны и, переживая за него, что-то беззвучно и участ¬

ливо шептала ему.

– Товарищи! – произнес он, и возглас этот репродук¬

торы понесли в дальние ряды стоящих; в наступившей

паузе, которая ему казалась бесконечной, он вспомнил о

бумажке, лежавшей в кармане, но руки, как будто при¬

паянные к перекладине, никак не хотели отрываться, а

заготовленные слова, как назло, забились в самые узкие

щели памяти.

– Товарищи, – повторил он уже тише, голос преда¬

тельски дрогнул, жуткий холодок коснулся спины; он

вынул и развернул листок, наклонился над ним, но с

волос скатились крупные дождевые капли, буквы мгно¬

венно растеклись фиолетовыми звездами, и разобрать их

было невозможно, да и некогда: вся площадь ждала его.

Вспомнив совет Алексея Кузьмича говорить, что подска¬

зывает сердце, Антон окинул взглядом людей и загово¬

рил:

– Мой отец погиб в боях за освобождение Будапеш¬

та. Я рос сиротой. Но я до сих пор не знаю, что такое

сирота. Я приехал сюда, на завод, к вам, товарищи, что¬

бы работать и учиться. Вы меня приняли, как сына, по¬

могли встать на ноги, обучили профессии, которую я

люблю. Спасибо вам! – Помолчал, подыскивая слова,

потер ладонью лоб. – Мы, советская молодежь, – самая

счастливая в мире. Мы не знаем вражды к другим наро-

дам. Для друзей мы отдадим все, что имеем хорошего,—

бери, учись, пользуйся! Но враги пусть не суются к нам!

Посмотрите, сколько нас! Да если мы встанем все пле¬

чом к плечу – никакая сила не прорвет и не опрокинет

наши ряды! Нам не нужна война! Нам нужен мир, у нас

впереди много работы, многое надо доделать, построить...

У меня тоже большие планы на будущее, честное слово.

Вот почему я с радостью отдаю свой голос за дело мира!

Антон увидел бесчисленное множество замелькавших

рук. Он стоял на трибуне и тоже усиленно хлопал в ла¬

доши. Ветер подул сильнее, далеко над зайодом в тучах

образовалась узкая щель, в нее брызнул синий свет

июльского неба; тучи расходились, как льдины на воде,

и вскоре мир засиял, объятый волнующей синевой, лица

и глаза людей радостно расцвели; от волос, плеч, рука-

всв, смоченных дождем, заструился легкий сиреневый

пар.

Антон, как на крыльях, слетел с трибуны и замешал¬

ся в толпе. Вернувшись в цех, в конторке старшего ма¬

стера он увидел Фому Прохоровича, который, покашли¬

вая, держал в руках лист бумаги.

– Я не знал, Антоша, что ты так говорить-то уме¬

ешь, – поощрительно и с уважением сказал он, не глядя

на парня, потом нагнулся над столом, расписался на

листе и подал его Антону. – На-ко, подпиши...

Антон принял лист и внимательно прочитал: «Воззва¬

ние Постоянного Комитета Всемирного конгресса сторон¬

ников мира.

Мы требуем безусловного запрещения атомного ору¬

жия как оружия устрашения и массового уничтожения

людей.

Мы требуем установления строгого международного

контроля за исполнением этого решения.

Мы считаем, что правительство, которое первым при¬

менит против какой-либо страны атомное оружие, совер¬

шит преступление против человечества и должно рассмат¬

риваться как военный преступник.

Мы призываем всех людей доброй воли всего мира

подписать это воззвание».

Антон представил, как в эту минуту где-нибудь во

Франции, на автомобильном или на каком-нибудь дру¬

гом заводе, держит в руках это же воззвание молодой

кузнец; может быть, подписывает его сейчас молодой

итальянский рабочий, китайский производственник, ста¬

вит подпись корейский солдат, воин Вьетнама... Сколько

стран, сколько народов, сколько надежных рук, какая

могучая сила встала на защиту жизни!

Антон наклонился и отчетливо вывел свою фамилию,

передал воззвание Василию Тимофеевичу и направился

к молоту.

Через три дня, когда газеты– стали приносить известия

о кровавых ужасах в Корее, о злодейских налетах аме¬

риканских самолетов на мирные очаги, о диком истреб¬

лении ни в чем неповинных людей, волна гнева и возму¬

щения прокатилась по стране, и на заводе начались со¬

брания. В середине дневной смены в кузнице прозвучал

сигнал, и рабочие, остановив молоты, прессы, машины,

убавив пламя в печах, молча направились в красный уго¬

лок. Никто не шутил, никто не смеялся.

Фома Прохорович выступал первым. Антон никогда

еще не видел своего учителя таким возмущенным. Паль¬

цы его, застегивающие пуговицы спецовки, не слушались,

дрожали, он долго не мог начать говорить, затем взмах¬

нул кулаком, сжатым настолько крепко, что он побелел,

крикнул глухо, с ненавистью:

– Подлый бандит Гитлер отнял у меня двоих сыно¬

вей – вы их знаете, они работали здесь, вместе с вами...

Они были убиты на войне... И вот не успела утихнуть

боль в сердцах матерей и отцов, потерявших детей, а за

океаном появились на свет другие подлые бандиты-импе¬

риалисты. Нет им оправданья, нет пощады! Их руки в

крови безвинных корейских женщин, стариков и дети¬

шек...

После Фомы Прохоровича выступал опять Антон.

– С сегодняшнего дня наша комсомольско-молодеж¬

ная бригада встает на трудовую вахту мира!—заявил

он. – Мы обязуемся выполнять сменные задания на сто

пятьдесят процентов. Сделаем нашу кузницу первой

среди цехов завода!

Цех встал на вахту мира.

Теперь Антон внимательно следил за событиями в

мире, в стране; идя на работу, он покупал в киоске воз¬

ле заводской проходной газету и по дороге в цех успевал

прочитывать важные сообщения; часто заходил к Фирсо-

новым, иногда с Володей Безводовым, чаще один – по-

беседовать с Алексеем Кузьмичом, встретиться с Таней

Олениной.

Однажды утром, развернув «Правду», Антон увидел

на первой странице напечатанное крупными буквами по¬

становление Совета Министров о строительстве Куйбы¬

шевской гидроэлектростанции на Волге. Быстро прочитав

его, он сначала не придал особого значения этому факту.

Мало ли строек в стране, вот и еще одна прибавилась.

Но постепенно он начал постигать то основное, жизненно

важное, что было в этом заложено. С Волги придет сюда

энергия, надежный друг человека, изменит облик цеха,

облик людей. И тогда ему представилась кузница совер¬

шенно другой, неузнаваемой: без этого чада и копоти,

без этого изнуряющего грохота – вместо бухающих мо¬

лотов будут стоять строгими рядами бесшумные электро¬

прессы, электропечи, и люди будут работать в чистых

халатах...

Поздно вечером, возвращаясь домой, он не утерпел и

заглянул на минуту к Фирсоновым. Он застал у них

Ивана Матвеевича Семиёнова, который сидел в глубоком