Текст книги "Широкое течение"

Автор книги: Александр Андреев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

воедино – густой, почти осязаемый на ощупь мрак, по¬

токи ливня, прыгающие волны моря. С нарастающим

надсадным треском следовали один за другим сотрясаю¬

щие удары разрядов, метались молнии, наслаждаясь

своей разрушительной силой, рвали тучу на куски и сва¬

ливали их в бездну, взметая брызги и пену. Было что-то

неправдоподобное в этом неистовом • бешенстве огня, во¬

ды, бури, и Антон, видевший все это впервые, восхищен¬

но кричал:      •

– Вот это кузница!.. Вот это куют!.. Золотые мечи

выпускают, гляди... Вот это работа!..

Таня прижалась к нему: она дрожала от холодного,

с брызгами ветра, от возбуждающей игры огня, стона

земли, рева разбиваемых волн.

– Мне холодно, обними меня, Антон, – попросила

она.

Он обхватил ее плечи, и она, ощущая тепло его гру¬

ди, слушая неторопливые сильные удары его сердца,

прошептала доверчиво:

– Я хочу тебе верить... Только никогда – слышишь,

никогда! – не оскорбляй чувства мелкими ссорами, по¬

дозрениями, неурядицами. Я буду помогать тебе во всем.

Только, чтобы ты всегда был таким, какой ты сейчас,

и еще лучше...

Он взял в ладони ее лицо, – освещенное синим пла¬

менем, оно показалось бледным, немного печальным, —

и целовал влажные, чудесно сияющие глаза.

Гроза не унималась, волны с шумом бились в настил.

В какую-то щелочку проникала вода, тонкой ниточкой

струилась ему за воротник, щекочуще текла по спине,

но он даже не пошевелился, чтобы не потревожить Таню.

Таким был первый день их новой встречи.

7

Танина соседка по палате Маруся, модница и люби¬

тельница приключений, прихорашивалась перед малень¬

ким зеркальцем, висящим на оконной ручке.

– А где твой поклонник, Танечка, Иван Матвее¬

вич? – спросила она, скрывая под детской наивностью

лукавство. – Почему он перестал дежурить у наших две¬

рей? Без него как-то пусто в коридоре стало.

Таня выдвинула из-под кровати чемодан и, присев

возле него, выбирала блузку.

– Не знаю, – ответила она, сдержанно улыбаясь.

– Как так! А говорила... – Маруся повернулась и

протянула, хитро прищурясь: – Ох, и скрытная ты!.. Но

от меня ничего не скроешь – я людей насквозь вижу.

А тебя в особенности: ты ведь теперь не ходишь, а на

крыльях летаешь... Ну и правильно! Зачем он тебе ну¬

жен, Иван Матвеевич! – Она понимающе подмигнула.—

А парень этот, наверно, ласковый, добрый... Как его

зовут?

– Антон.

– Смотри, держи его крепче, а то отобью!

Маруся подбоченилась, горделиво вскинула подборо¬

док. Стук в дверь заставил ее встрепенуться, она испу¬

ганно округлила глаза, всполошенно зашептала:

– Это ко мне, Танечка, родненькая, скажи, что я

давно ушла: не хочу я его видеть... – И птицей выпорх¬

нула в окно, прошуршала ветвями – только ее и видели.

На повторившийся стук вышла Таня, скромно сказа¬

ла человеку в темных роговых очках, что Маруси нет,

заперла комнату, положила ключ в сумочку и прошла

через вестибюль на лестницу.

Небо было бледное, солнце как будто увязло в белой

мгле, лучи его гасли, не достигая земли, и от этого море

было матовое, без блеска. Оно дремотно шелестело, не¬

утомимо расстилая по песку кружева пены, источало вла¬

гу, охлаждая насыщенный зноем воздух. Высокие горы,

аккуратно расставленные по горизонту, напоминали ка¬

кие-то огромные стеклянные сосуды, до краев налитые

фиолетовыми чернилами, – они таинственно и притяга¬

тельно светились.

Таня ощущала приятную истому, невесомость, и ей

Казалось, что она растворяется в этом густом пряном воз¬

духе.

Антон ждал ее в дальнем конце аллеи, над обрывом.

Он стоял возле деревянной скамейки в белых брюках и

голубой шелковой безрукавке; загорелое лицо его, теряя

юношескую округлость, становилось более твердым, ре¬

шительным, на нем выделялась полоска зубов, а глаза,

как бы вобравшие в себя цвет южного неба и морской

воды, были сине-зелеными.

– Получил от Володи письмо, – обрадованно сооб¬

щил он, усаживая ее на скамейку. – Послушай, что он

пишет:

– «Антон, дружище, здравствуй на тысячу лет! Полу¬

чил твою телеграмму и спешу обнять тебя от всей души.

Небось, паришь сейчас на крыльях. Таню береги, не оби¬

жай, – другой такой тебе не сыскать в целом свете...»

Антон покосился на Таню и усмехнулся, довольный:

– Как расписывает, подлец! Как поэт, честное сло¬

во!..

Таня слегка зарумянилась, попросила, польщенная:

– Читай дальше...

– «Всем ты теперь одарен – и силой, и здоровьем, и

правильным комсомольским чутьем, и любовью, и буду¬

щим. Набирайся побольше энергии. У нас все идет по-

старому, многие разъехались отдыхать, между прочим, и

наш друг комсомольский, старик Полутенин, тоже ука-

ягил в ваши края, греться на солнышке. А меня Алексей

,;Кузьмич не пускает... В цеху теперь жара, покрепче ва-

гшего юга. Вместо тебя на молоте командует Илья Сара¬

фанов, а Гришоня попрежнему пристает к нему со свои¬

ми загадками. Видеть их вместе – это забава, комедия

чистейшей воды. Кланяйся Тане Олениной – представ¬

ляю ее вид, когда ты, словно с горы, скатился к ее но¬

гам... Ну, пока, дружище! Да, главное-то, ради чего пи¬

шу, и забыл: думай, Антошка, готовься – вернешься, бу;-

дем рекомендовать тебя в партию...»

– Хорошо,—промолвила Таня задумчиво, когда Ан¬

тон кончил читать и вчетверо сложил исписанный ли¬

сток. – Хороший он, Володька, всегда в нем бьется ка¬

кая-нибудь беспокойная мысль, всегда что-то изобретает.

Побольше бы таких, легче бы жить стало, – поймут, по¬

сочувствуют, помогут... Жалко, что не все такие...

– Без Володи Безводова я был бы ничто, – согла¬

сился Антон. – Не вмешайся он в мою судьбу, не сидел

бы я сейчас здесь с тобой, честное слово.

– Сидел бы с Люсей, – бросила она колко. Таня ча¬

стенько донимала его такими замечаниями. Антон резко

повернулся, обратил на нее взгляд, в котором она проч¬

ла и обиду и мольбу. Таня доверчиво прислонилась пле-

'Чом к его плечу и сказала виновато: – Ну, не буду, не

буду... – Помолчав, прибавила: – Выходит, ты должен

слушаться во всем своего друга – плохое не посоветует.

Раздвинув кусты, она посмотрела в море: там на краю

его. где оно сливается с небом, вывалился из облака

крупный огненный шар, постоял секунду на черте и мед¬

ленно, как бы подмываемый снизу струями, стал таять,

уменьшаться, и вода, насыщенная его живыми знойными

красками, пламенно засветилась, порозовела. Солнце

скрылось совсем, а на море долго еще расплывались крас¬

ные разводы. А со стороны гор, неуловимые глазу, уже

.стлались над пустынной равниной тени сумерек.

– Пойдем к воде, – предложила Таня.

Спустившись вниз, держась за руки, они побрели

.вдоль воды, тихо, любовно шепчущей что-то. Молчали,

прислушиваясь к всплескам одиноких купающихся, к уча¬

щенным глухим ударам движка, к шопоту влюбленных.

На камне, четко вырисовываясь на фоне потухающего

света, сидели двое, тесно прижавшись друг к другу; жен-

щина размеренно кидала камешки и прислушивалась к

их звонкому щелканью по воде.

Дошли до старого причала, где укрывались в грозу,

постояли. Здесь все замерло, объятое безмолвием.

– Вот и кончился срок, – произнесла Таня, с грустью

оглядываясь на покинутые мостки, на камни, зеленова¬

тые от лунного света, вздохнула: – И в Москву тянет,

соскучилась очень, и расставаться не хочется.

– Поедем вместе? – быстро и решительно предло¬

жил Антон. – Я уже отдохнул, честное слово. Неделя ка-

я-то осталась...

– Нет, нет, – запротестовала она. – Это неумно —

уезжать раньше времени. Неделя отдыха здесь много

значит. А у тебя впереди большой год. Поеду одна... А

когда соберешься – не забудь дать телеграмму, встре¬

чу.– И улыбнулась ему. – Отдыхай, милый... Подожди

немножко, я искупаюсь напоследок, – попросила Таня.

– Только не заплывай далеко, – предупредил Антон,

присаживаясь на теплый камень. Он с изумлением смот¬

рел, как она, войдя в воду, поплыла, вся в фосфориче¬

ских светящихся блестках: взмахнет рукой и выплеснет

россыпь огненных капель.

Через полчаса, проводив Таню, Антон возвращался в

свой мужской корпус. Пересекая аллею, он увидел, как

отделилась от ствола дерева и вышла на лунный свет че¬

ловеческая фигура. Антон узнал в ней Семиёнова. За все

время пребывания в санатории они не перекинулись ни

единым словом, не встречались взглядом, – Семиёнов

проходил мимо с неприступно и презрительно приподня¬

тым подбородком. Теперь он стоял, преградив – Антону

путь, чуть покачивался, руки засунуты в карманы брюк,

губы плотно сжаты, волосы откинуты назад, а по боль¬

шому шишковатому лбу растекались бледные отсветы.

– Вот... уезжаю, – заговорил он медленно и хрипло¬

вато, – и хочу сказать вам на прощанье, что вы – гра¬

битель...

– Что с вами, Иван Матвеевич? – примирительно

сказал Антон. – Шли бы вы лучше спать...

– Спать?! – удивленно спросил тот, скупо и как бы

с трудом разжимая рот. – Я не сплю с того дня, как вы

появились здесь. Разве вы не знаете об этом? Была у ме¬

ня одна надежда в жизни, вы отняли ее, ограбили меня.

Зачем вы приехали сюда? Вам мало других девушек?

Зачем вам эта? Вы человек примитивным, ваш интеллект

в зародыше, а она нежный цветок: вы сломаете ее, даже

не заметите как...

Глядя на эту длинную, размахивающую руками фи¬

гуру в белом, на черную, покачивающуюся тень от нее

на цветах, Антон вдруг обозлился:

– Убирайтесь вы к чорту!

Семиёнов, как бы протрезвев, отступил в сторону, вы¬

тянулся и произнес декламационным тоном:

– Уступаю! Иди, дитя коллектива, герой на один се¬

зон! Несчастный...

Антон повернулся, чтобы ответить, но Семиёнов, пода¬

ваясь вперед, уже пересекал залитую лунным светом

аллею.

Глава седьмая

1

– Как хорошо, что все это разрушилось и ты не свя¬

зала своей судьбы с Иваном Матвеевичем, – проговори¬

ла Елизавета Дмитриевна. – Один неверный шаг, и бы¬

ло бы плохо всем: тебе, потому что ты все равно не смо¬

гла бы его полюбить; ему – чувствуя себя нелюбимым,

он тоже страдал бы; а Антону – тому совсем было бы

горько. Да и мне не сладко: видела бы все это и мучи¬

лась, считая себя злодейкой.

Таня с нежностью прижалась плечом к ее плечу, ус¬

мехнулась с лукавством:

– Ага, переживаешь! Так тебе и надо – не навязы¬

вай другим своей воли. Ты считаешь меня глупенькой, ду¬

мала, что я так и кинусь в воду, не попробовав ее хоть

одним пальчиком. А я, оказывается, стреляный воробей —

сообразила... Вот я какая!

Женщины сидели в сквере, со всех сторон замкнутом

стенами высоких домов. Елизавета Дмитриевна занима¬

лась рукоделием, Таня, отложив книжку и раскинув ру¬

ки вдоль спинки скамеечки, смотрела на блекнущее не¬

бо. Августовский день медленно истлевал, красные за¬

катные лучи зажгли окна верхних этажей, стекали с

крыши неслышными золотыми ручьями. Веяло предвечер¬

ней прохладой, но каменные дома источали тепло, созда¬

вая духоту.

Елизавета Дмитриевна, отложив на колени выши¬

ванье, распрямила спину, вытянула ноги и, разглядывая

вышитые ею яркие цветы и листья на белой, туго натя¬

нутой материи, тихо спросила:

– Антон очень настаивает на женитьбе?

– Что ты! – быстро отозвалась Таня, и румянец мед¬

ленно зажег ее щеки; носком туфельки она старательно

вычерчивала узор на песке. – Он очень смирный при мне,

стеснительный... Он ни за что не осмелится сказать мне

об этом...

– А ты и не спеши, – посоветовала Елизавета Дмит¬

риевна поучительным тоном, привычно входя в роль за¬

ботливой опекунши. – Пусть потомится, крепче любить

будет... Присмотрись к нему за это время, как он поведет

себя, не изменится ли... Навек ведь сходитесь... А парни

пошли избалованные...

Таня засмеялась:

– Опять поучаешь! Пока я присматриваюсь и выжи¬

даю, он возьмет да женится на другой. А тебе опять стра¬

дать за меня.

– Любит, так не женится, – сердито сказала Елиза¬

вета Дмитриевна, склоняясь над вышиванием. – А же¬

нится – туда ему и дорога: значит, показное все было,

не настоящее.

Таня обхватила ее за плечи, ткнулась лбом в висок

ей, прошептала:

– Не сердись. Я ведь пошутила. И видимся-то мы с

ним урывками, мимолетно: недавно встретила, гляжу —

глаза хоть и ласковые, но беспокойные, озабоченные: все

мысли его там где-то – в цеху, в бригаде...

Стосковавшись по молоту, по горячему металлу, за¬

горелый, пышущий здоровьем, сверкая белозубой улыб¬

кой, Антон штамповал детали как бы играючи, испыты¬

вая опьяняющую дрожь во всем теле. К концу дня руки,

плечи, спина приятно ныли от усталости, как в давние-

времена, – сказывался месячный перерыв. Сара¬

фанов едва успевал кидать ему заготовки. В первые же

дни выработка бригады резко повысилась, хотя в летние

месяцы, в жару, когда кузница превращается в настоя¬

щее пекло, темп ковки заметно ослабевал.

И хотя с Татьяной удавалось встречаться редко, урыв¬

ками, Антон всегда ощущал – куда бы ни шел, что бы ни

делал, с кем бы ни говорил, – она незримо стоит за его

спиной, теплая, нежная, неутомимо внимательная, и это

придавало ему сил и смелости.

Ему никогда не забыть момента встречи его с Таней,

когда он возвратился с юга. Он стоял в вагоне у окна и

с нетерпением и беспокойством вглядывался в толпу встре¬

чающих, глазам больно было смотреть от напряжения и

пестроты женских нарядов. Всю дорогу он гадал: придет

она или нет? Хотелось, чтобы пришла, она сама обеща¬

ла, – он уехал из санатория на день раньше, чтобы по¬

пасть в Москву в воскресенье. За окном мелькали не¬

знакомые улыбающиеся лица, кто-то уже махал рукой...

Где же Таня? На какую-то секунду взгляд остановился

на ее лице – Антон нашел бы ее среди тысячной толпы.

Он схватил чемодан и начал пробиваться к выходу. Ко¬

гда-то он завидовал другим: их провожали, встречали, то¬

ропливые поцелуи перемежались заботливыми словами,

обещаниями, тоскующими взглядами. Теперь пусть зави¬

дуют ему, – его пришла встречать Таня, лучшая из жен¬

щин!..

Таня стояла среди толпы в легком сиреневом платьи¬

це, с букетиком цветов; увидев спрыгнувшего с подножки

Антона, она улыбнулась и несмело махнула ему рукой.

Он подлетел к Тане, ему хотелось поцеловать ее, но он

не решался, – казалось, что все люди смотрят на него.

Тогда она поцеловала его сама и поднесла цветы; Антон

утопил в них лицо, вдыхая аромат, потом вернул обрат¬

но. Мимо них проходили пассажиры и встречающие; они

стояли в этой толчее, обменивались незначительными сло¬

вами, – какая там на юге погода, как ехалось, что но¬

вого в кузнице? – а глаза спрашивали и говорили дру¬

гое – о любви, о тоске, о радости свидания... Они не за¬

мечали, что платформа давно опустела.

Прошла неделя после того, как Антон приступил к ра¬

боте. Старший мастер Самылкин, распаренный, будто рас¬

плывшийся от жары, в синей майке-безрукавке под рас¬

пахнутым халатом, устало и неторопливо обойдя нагре¬

вательную печь, остановился у окошка, пальцем поманил

его к себе. Приподняв кепку, он вытер платком шею, за¬

тылок и проговорил прерывисто, с одышкой:

– Володя Безводов просил зайти к нему. Видно, раз¬

бирать тебя хотят... Гляди, парень...

Антон знал, что скоро начнется комсомольское собра¬

ние, которое должно дать ему рекомендацию в партию.

Прошло семь лет жизни в комсомоле, жизни беспо¬

койной, горячей, неутомимой, и собрание это как бы под-

водит под его юностью итоговую прощальную черту. Про¬

щальную ли? Антона охватило волнение. Он видел перед

собой устремленные на него юношеские глаза, присталь¬

ные, внимательные и доверчивые, и повторил про себя:

«Как бы ни сложилась дальнейшая моя судьба, куда бы

она меня ни завела, я навсегда сохраню любовь к ком¬

сомолу: он вывел меня, деревенского парнишку-сироту,

на широкую дорогу и сказал: иди. Эта дорога привела

меня в партию...»

Ребята проголосовали единогласно. Даже Олег Дарь¬

ин приподнял руку, хотя тут же убрал ее, и председатель

собрания Сидор Лоза придирчиво спросил:

– Дарьин, ты «за» или «против»? Как-то непонятно

ты голосуешь...

Тот вскинулся и крикнул:

– Может, обе руки поднять?..

После собрания Антон направился прямо к Полуте-

нину. Волнение еще не улеглось, и, подгоняемый им, он

почти бежал.

Фома Прохорович только что вернулся с огорода и

умывался, низко наклонившись над раковиной; Мария

Филипповна, сторонясь брызг, стояла поодаль с полотен¬

цем через руку, ворчала:

– Эко, лужу какую наплескал...

– Фома Прохорович дома? – спросила Антон Марию

Филипповну.

– Дома, – отозвался кузнец и вышел в прихожую,

вытираясь. Внимательно взглянув Антону в лицо, он

спросил, понижая голос: – Что-нибудь случилось?

– Нет, ничего особенного, – ответил Антон, садясь

на диван. – Комсомольское собрание у нас сейчас было...

Ну, вот... рекомендацию мне дали в партию.

– А говоришь – ничего особенного, – осуждающе

протянул Фома Прохорович, причесываясь у зеркала. Он

сел рядом с Антоном, опустил руку на его колено. —

Это – особенное, главное... Это случается в жизни один

раз, так же как рождение.

Антон опустил глаза.

– Хочу просить у вас... не дадите ли мне вторую ре¬

комендацию?..

– А ты как думаешь? Дам или нет? – Антон в зат¬

руднении пожал плечами; кузнец улыбнулся: – Дам, ко-

нечно, дам, сынок!.. Кто же тебе другой должен дать, ес¬

ли не я?

С тех пор как отец Антона ушел на войну, ни один

человек не называл его таким ласковым именем: «сынок».

Он сглотнул подкатившийся к горлу комок и прошептал

сдавленно:

– Спасибо...

– Себя должен благодарить. Другому кому, быть мо¬

жет, и не дал бы, а тебе и задумываться не стану – дам.

Знаю: не подведешь ты меня, к хорошему идешь. Не

наблюдателем будешь в партии, а храбрым бойцом,

строителем. – Фома Прохорович встал, попросил же¬

ну: – Маша, принеси, пожалуйста, чернильницу, ручку и

бумагу. Возьми у Оленьки. Вот мы сейчас и напишем, —

сказал он Антону, сел за стол и разгладил ладонями ска¬

терть.

2

В конце августа Антон принес секретарю партбюро за¬

явление, рекомендации, автобиографию. Алексей Кузь¬

мич просмотрел документы, сколол их скрепкой, вложил

в папку на столе и, прихлопнув ее ладонью, сказал, что

разбирать их будут после выходного. Затем, передвинув

чернильный прибор, пресспапье, ручку, пепельницу, как

делал всегда, прежде чем начать важный и щекотливый

разговор, зажег спичку и долго прикуривал трубку, пока

весь не окутался дымом. Антон сидел у стола и ждал,

втиснув руки между коленами.

– Что же ты не расскажешь, как отдыхал, доволен

ли, счастлив? – с шутливым упреком заговорил Алексей

Кузьмич.

Антон улыбнулся в ответ:

– Времени никак не выкрою, Алексей Кузьмич, чест¬

ное слово. Приехал – прямо к молоту. С одним освоишь¬

ся, другое устает...

Фирсонов подождал, словно прислушиваясь к ударам

молотов в цехе, мягкими, глухими толчками сотрясав¬

шим здание: крышечка чернильницы на мраморе мелко

вибрировала, издавая едва слышные звуки.

– А как мы отдыхали, вам, наверное, известно и без

меня, – прибавил Антон. – Спасибо^ что поддержали то¬

гда...

Алексей Кузьмич задумчиво побарабанил пальцами

по столу, пожаловался:

– Я вас поддерживаю, а мне за это влетает...

– От кого? За что?..      'Л      "

Алексей Кузьмич выдвинул ящик, достал напечатан¬

ное на машинке письмо, подал Антону:

– Вот почитай... анонимное. В три высокие инстан¬

ции подано. Под копирку.

Антон читал письмо, задыхаясь от изумления и

гнева. В письме рассказывалось о том, как секретарь

партбюро Фирсонов из личных соображений и выгод вы¬

двигает на первые места своих любимчиков, фаворитов,

например Карнилина, посредственного штамповщика;

создает им авторитет, всякие блага, прославляет, а хоро¬

ших, но неугодных ему работников, как, например, Дарь¬

ина, затирает, отодвигает на задний план и всячески по¬

носит...

Антон с отвращением швырнул листок.

– Фу, чорт, мерзость какая!..

– Гляди вот, как кусают исподтишка, в темноте,—

сказал Алексей Кузьмич, пряча письмо обратно в стол. —

Укусил и в норку – ищи его! Хоть и не больно укусил,

а ходи, разбирайся, наводи справки, расследуй, где ложь,

где правда... Сколько лишних волнений, тревог, времени...

А ему что, анониму этому, прохвосту: состряпал, запеча¬

тал в конверт и кинул в ящик – разбирайтесь, мол. И

потирает руки, небось, ухмыляется, что прибавил людям

хлопот, осложнил жизнь.

– Лишать гражданства надо таких, – сказал Антон

убежденно.

– Если бы эти люди знали, что их обнаружат, то

они – трусы по природе своей – ни за что не писали бы.

В том-то и беда, что они живут среди нас, мы пожимаем

им руки при встрече, улыбаемся и ничего не подозрева¬

ем. Невидимки!      в

Антон зашагал по кабинету, гневно сжимая кулаки, и

с горечью, злостью и досадой подумал о том, как высо¬

кие человеческие помыслы и стремления подмываются

грязным течением людской низости.

– Как же так? – размышлял он вслух. – Ведь ано¬

ним этот знает, что пишет неправду, а пишет? Кто он, как

вы думаете?

– Не будем гадать, чтобы не оскорбить подозрения¬

ми честных людей, – сказал Алексей Кузьмич и положил

трубку перед собой, чубуком на мраморную плитку чер¬

нильного прибора. – Партийное бюро разберет, даст оцен¬

ку... Сядь. Поскольку в этом письме затронута фигура

Дарьина, давай обсудим его: он у нас и в самом деле на

заднем плане, в хвосте, а кузнец-то он стоящий, а?

– Ну и что?

– Надо его выручать.

– Выручайте, я не препятствую.

– А ты?

– Меня это не касается.

– Ты сядь, сядь, – попросил парторг мягко. – А я

вот думаю, что именно тебе надо взяться за него и вы¬

тащить.

– Вы шутите, Алексей Кузьмич!

– Нет, Карнилин, я не шучу, – сказал Фирсонов. —

Ты о цехе думаешь? Ты хочешь, чтобы кузница была на

хорошем, на первом счету?

– Хочу. Сам буду работать за троих! Но тянуть

Дарьина – ни за что! С какой стати? Да, может, именно

он и написал это поганое письмо... А я ему помогать дол¬

жен? Не буду!

Алексей Кузьмич вспылил, стукнул по столу ладонью:

– Не сметь! Это тоже подло – обвинять человека по

догадкам! А не хочешь помогать – заставим!

– Не заставите. Любить или не любить человека —

нельзя заставить. Поняли? И я не буду заниматься Дарь¬

иным. Не хочу – и ушел.

Алексей Кузьмич поморщился, вздрагивающей рукой

взял погасшую трубку, раскурил, затянулся дымом, успо¬

каиваясь и ругая себя за то, что неправильно повел себя

с этим парнем, не с той стороны подошел. Если с ним

поговорить по-хорошему, растолковать ему, попросить,

он ни в чем не откажет.

Теперь Антон избегал встреч с Фирсоновым, опасаясь,

что он опять заведет речь о Дарьине, – видеть Олега

было противно, не только помогать ему.

Но вскоре Антон оказался невольным участником

судьбы Дарьина.

Это произошло на общем цеховом собрании при рас¬

пределении жилплощади в новом доме. Красный уголок

был доотказа набит людьми: жилье – самая острая и

волнующая проблема кузницы, поэтому здесь толкались

и те, кто надеялся получить ордер, и те, кто не надеялся

на это, и те, кто вообще не нуждался в квартирах, но

«болел» за друзей, знакомых. Собрания эти были длин¬

ными, бурными, со страстными спорами и речами.

Вместе с другими разбирались и заявления Саляхит-

динова, Карнилина и Дарьина. Камиль получил комнату

одним из первых и до конца собрания сидел сияющий и

радостный и доброжелательно голосовал за всех. Карни-

лин и Дарьин претендовали на комнату в двадцать два

метра. По существующим в цехе условиям первая очередь

на получение площади принадлежала Антону Карнилину,

как лучшему штамповщику, и голосованием комната эта

закреплялась за ним. Дарьину же оставалось ждать вто¬

рой очереди, когда отстроится новый корпус, ждать дол¬

го, может быть год, а то и больше.

Гришоня толкнул Антона локтем в бок, негромко и с

восхищением воскликнул:

– Получил-таки!.. Везде успеваешь, – и прибавил

разочарованно: – Вот и разъедемся...

Антон не ответил ему. Он видел, как Дарьин, поблед¬

нев, стиснув зубы так, точно хотел сдержать крик, и на

щеках образовались и закаменели бугры, а у Насти по

лицу поползли красные пятна, губы обиженно и стра¬

дальчески дрогнули, глаза налились слезами. Антону

вдруг до боли стало жалко эту терпеливую и работящую

женщину, и неожиданно для себя он произнес:

– Дайте мне слово. – На него оглянулись, стало

тихо. – Я прошу комнату эту дать в первую очередь

Дарьину. Я—: одинокий, живем мы вдвоем с Гришоней

Курёкковым, в хорошем доме... Я могу еще подождать...

А Дарьины живут за городом, в общежитии барачного

типа... У них скоро появится младенец, ему условия нуж¬

ны больше, чем мне, честное слово... Вот я и прошу со¬

брание откликнуться на эту мою просьбу...

Председатель цехкома снова поставил вопрос на го¬

лосование, и комната была передана Дарьиным.

Судорожно работая локтями, Настя протолкалась

сквозь плотную массу тел к Антону, всхлипывая, обхва¬

тила руками его шею, прижалась губами к его щеке и

выбежала. А позже, на лестнице, проходя мимо Антона,

Дарьин задержался и, как бы с трудом разжимая губы,

произнес хрипловато:

– Спасибо.

– На стоит.

Заботясь о судьбе своей прессовщицы, Антон хотел

спросить Олега об отношениях его с Барохтой, но понял,

что такой разговор неуместен здесь, и стал спускаться

по ступенькам.

Марину Антон увидел сам в первый день занятий в

школе.

Учеба началась с неожиданных встреч, с крепких и

горячих рукопожатий. Парни и девушки сбивались в

группы, обменивались впечатлениями о проведенных ка¬

никулам, о домах отдыха и санаториях. Антон сидел за

своей партой и рассказывал о море, когда в классе по¬

явилась Мапина Барохта. Она задержалась в дверях,

оглядываясь; под черной тучей бровей грозными зарни¬

цами вспыхивали глаза; решительно направляясь к Анто¬

ну, небрежно бросила портфель на парту.

– Мне нужно сказать вам два слова, – проговорила

она и отошла к окну; а когда Антон приблизился, спро¬

сила с презрительной иронией:—Это вас должна я

благодарить за те наговоры, которые доставили мне столь¬

ко хлопот? Как вы, Карнилин, докатились до этого?

– Не наговоры, а правда, – ответил Антон мягко и

не сразу. – Вы должны понять, что это требование не

только мое, а всего комсомольского бюро. Оно имело ка¬

кие-либо результаты?

– Вас это интересует?

– Да.

– Мне записали выговор по комсомольской линии,—

отчеканила она раздельно и как будто с гордостью.—

Довольны?

– Был бы доволен, если бы это повлияло на ваше

поведение.

– Нет, не повлияло, – выговорила она с вызовом и

резко оторвала листок от цветка в горшке на подокон¬

нике.

– Значит, вы будете продолжать... мучить людей? —¦

спросил Антон, сердито глядя на ее матовое лицо, преис¬

полненное каксй-то недоброй и упрямой отваги.—Я имею

в виду свою прессовщицу.

– Жену Олега Дарьина? – Она недружелюбно отки¬

нула со щеки густые пряди волос, усмехнулась коротким

горловым смехом.—Я сказала ей, что в нем больше не

нуждаюсь...

– Отслужило свой срок или потеряло ценность? —

поинтересовался Антон, невольно возмущаясь каждым ее

словом.

Не слушая его вопроса, сощурившись, растирая в

пальцах сорванный листок, она произнесла убежденно и

со злорадством:

– Олег поначалу произвел на меня впечатление во¬

левого человека, а на самом деле это глина: лепи, что

хочешь, а мне противно лепить... не в моем это вкусе.

– Сломать, разрушить легче, конечно, и вы достигли

успеха. Олег перестал учиться, забросил работу, плохо

обращается с женой.

– Последствия меня не интересуют. – Марина по¬

морщилась. – Перед женой его я извинюсь. Я только

тогда, на вечере, во время скандала и узнала, что Олег

женат: он долго скрывал...

– Я знаю, что в каждой женщине есть что-то доброе,

материнское, – сказал Антон, – а в вас я вижу, прости¬

те, много варварского. Где вы родились, где росли.

– Где я и что я, вы все равно не поймете. – Брови

девушки сомкнулись в одну черную линию, придав лицу

что-то смелое, стремительное, а губы тронула горькая

усмешка. – Но если в жизни есть такие, как вы – удач¬

ники, счастливцы, то должны быть и такие, как я...

– Нет, таких не должно быть.

– Но они есть! – вызывающе сказала Марина и,

бросив в окно измятый листок, брезгливо вытерла испач¬

канные зеленью пальцы платком. – И не будем больше

говорить об этом. К вам подходит какая-то девушка из

новичков. – И отодвинулась за классную доску, к груп¬

пе ребят.

Антон повернулся: перед ним стояла Люся Костро-

мииа.

С тех пор как ее перевели в другой корпус, они виде¬

лись очень редко й мельком. Антон был изумлен.

– Люся! Как вы сюда попали?

Лицо ее свежо и смущенно румянилось, суженные

глаза смеялись.

– Подучиться захотелось: лучше поздно, чем нико¬

гда. – И прибавила, кокетливо тряхнув локонами: – Вот

мы и опять вместе. Это судьба! Я ведь говорила вам,

что от меня нелегко отделаться...

– Вот убейте меня, Люся, если я думал, что буду

когда-нибудь сидеть с вами за одной партой!

– Я тоже не думала... Где вы сидите? Рядом места

нет? Ну, тогда я сяду сзади вас.

Прошел год, как Люся Костромина поступила в цех.

Вставая каждый день в семь утра и в шесть вечера воз¬

вращаясь домой, она поняла, что такое работа, узнала,

как зарабатывается копейка, чтобы купить кусок хлеба...

Работа, суровая дисциплина кузницы и глубокое чувство

любви к Антону преобразили ее. Как далека она была

от той, прежней Люси, девушки-мотылька! Остались раз¬

ве что смех да бойкое, острое слово. И теперь вот ее

никто не гнал учиться – сама пошла.

Раздался звонок. В класс вошел Дмитрий Степанович,

положил на стол папку и, окинув взглядом редко рас¬

саженных по партам учеников, проворчал: «Маловато!..»

После второго урока выяснилось, что учитель математи¬

ки не пришел, и группу распустили по домам. Сбежав с

крыльца, Люся остановилась подождать Антона, – она

не может больше оставаться в неведении, не может боль¬

ше гадать, надеяться. Она выяснит все. Костя Антипов,

неизменный ее поклонник, сказал ей, что Антон помчал¬

ся за Олениной, когда она уехала к морю. Но возможно,

что это не так, возможно, ошибся Костя или слишком

сгустил краски, ревнует ее. Где-то в глубине души оста¬

валась еще надежда на взаимность, – ведь она неплохая

девушка, красивая, ведь она первая его, Антона, любовь.

– Поедемте в город, – предложила она, глядя на

оранжевое половодье заката. – Мне бы хотелось с вами

поговорить...

– О чем?

Люся звонко и немного принужденно засмеялась:

– Ишь, какой хитрый!.. Так я вам сразу и скажу.

Поедем, побродим... Быть может, там и поведаю.

Антон согласился. Они миновали бульвар, спустились

в метро и доехали до станции «Белорусская».

В сгущающихся сумерках, на фоне угасающего зака¬

та, бронзовый Горький посреди площади вырисовывался

отчетливо, простой и по-рыцарски мужественный. За

углом начиналась улица его имени. Сразу во всю ее дли¬

ну вспыхнули цепочки фонарей. Заколебались, замелька-

ли автомобильные огоньки: справа – красные, слева —

белые, зеленые...

Сияли затейливые вензеля реклам, отовсюду слыша¬

лись гудки машин, шипение покрышек по асфальту, го¬

вор и смех празднично настроенных, нарядных и ожив¬

ленных людей. Антон и Люся были вовлечены людским

потоком в самую стремнину улицы.

Пересекая площадь Маяковского, они увидели вдали