Текст книги "Реформы Ивана Грозного. (Очерки социально-экономической и политической истории России XVI в.)"

Автор книги: Александр Зимин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)

Пищальники, жившие в слободах на посаде, наряду со своим основным делом могли заниматься ремеслом и промыслами [826]826
  АГР, т. I, стр. 94—108; пищальники… «метали невод в Плюсе реке», где у них было свое «судно» (РИБ, т. XV, № 36, стб. 68–69).


[Закрыть]. В 1540–1541 гг. один из пищальников в Торопце имел лавку в большом ряду [827]827
  Н. Д. Чечулин, указ. соч., стр. 60.


[Закрыть]. Набирались пищальники, очевидно, из «охочих» людей (как и другие приборные люди), главным образом из горожан [828]828
  Ср. 50 пищальников новгородцев под Коломной в 1546 г. (ПСРЛ, т. XIII, ч. 2, стр. 448), а также сведения о приборе 600 пищальников псковичей и новгородцев.


[Закрыть].

В сентябре 1508 г. Василий III «велел нарядить з городов пищальников и посошных» [829]829
  ДРК, стр. 41.


[Закрыть]. Условия набора были различны. Так, в 1512 г. во Пскове брали одного человека с 6 ¹/ ₂дворов (взято 1000 пищальников с 6500 дворов «Застенья»). В 1545 г. в Новгороде брали одного пищальника с 4 дворов (с 6564 дворов Новгорода и пятин взято 1845 человек) [830]830
  М. М. Денисова, М. Я. Портков, Е. Н. Денисов, указ. соч., стр. 10.


[Закрыть]. Согласно распоряжению Новгород должен был нарядить «с дворов», посадов и пригородов 4000 пищальников (конных и пеших), причем каждый из них должен был иметь «по пищали по ручной» [831]831
  ААЭ, т. I, № 205.


[Закрыть].

За исправностью выставления пищальников внимательно следили. Летом 1546 г. за то, что «в спорех с сурожаны» не доставили на службу 40 человек пищальников, 25 опальных новгородцев свезли в Москву «и животы у них отписали» [832]832
  ПСРЛ, т. IV, ч. 1, вып. III, стр. 618.


[Закрыть].

Обеспечивались пищальники, как позднее стрельцы, денежным и хлебным жалованьем. «Пищальные деньги», предшествующие «стрелецким деньгам», шли на жалованье пищальникам. Они известны по источникам уже с 30-х годов XVI в. [833]833
  См. запись 1538/39 г. о взимании пищальных денег [П. А. Садиков, Очерки по истории опричнины, стр. 418–419).


[Закрыть]Когда отряды пищальников вместе с другими войсками посылались «на службу», то они, возможно, снабжались там за счет местного населения [834]834
  В одной грамоте, отправленной на Муром в ноябре 1537 г. Иваном IV, упоминались «дети боярские, которые стоят на нашей службе в Муроме и пищалники и посошные да емлют деи у их (т. е. Троице-Сергиева монастыря. – А. 3.) крестьян корм» (Троице-Сергиев м., кн. 527, № 259, ср. М. А. Дьяконов, Акты, вып. II, № 13, стр. 9).


[Закрыть].

О военной организации пищальников нам ничего не известно. Но если судить по организации стрельцов, то, очевидно, и у пищальников были свои сотские, десятские и пятидесятские. 3а это говорит и сама близость пищальников к посадскому населению: сотские, десятские и пятидесятские были чинами администрации черносошного и посадского населения.

Связь пищальников с позднейшими стрельцами несомненна. Что это так, видно хотя бы из документа 1598 г., в котором упоминается о службе новгородцев в стрельцах лет 50 и больше (т. е. во всяком случае с 40-х годов XVI в.) [835]835
  ДАИ, т. I, № 150 («а служили деи они наши всякие службы лет… по пятидесят и болши»).


[Закрыть]. Термин «стрельцы» появился не позднее XV в.; им обозначали всякого воина, стрелявшего из лука, а позднее и из пищали [836]836
  Ср. ПСРЛ, т. I, изд. 2-е, Л., 1926, стб. 220, 327, 332, 343, 360, 376, 381, 398, 507; ПСРЛ, т. XXII, ч. 1, стр. ИЗ; ПСРЛ т. X, СПб., 1885, стр. 3; «Великие четьи-минеи», сентябрь, дни 14–24, стб. 829 и др.


[Закрыть].

В этой связи особенный интерес представляет рассказ Постниковского Летописца об осаде Казани 1530 г., описывавшего события первой половины XVI в. (до 1547 г.) [837]837
  ЦГАДА, Собр. Оболенского, № 42, рукопись на 63 листах, написанная скорописью середины XVI в. (водяной знак – сфера). Летописец обнаружен М. Н. Тихомировым и издан им начиная с 1533 г. (М. Н. Тихомиров, Записки о регентстве Елены Глинской, стр. 278 и след.).


[Закрыть]. Во время осады пошел сильный дождь. Тогда «которой был наряд, пищяли полуторные и семипядные и сороковые и затинные, привезен на телегах на обозных к городу, а из ыных было стреляти по городу, и посошные и стрельци те пищали в тот дожщь пометали. И того ж дни, вылезчи из города, казанци в город обоз и весь наряд взяли».

После этого войска стояли под городом 20 дней, но вынуждены были 30 июля отойти [838]838
  ЦГАДА, Собр. Оболенского, № 42, л. 25–25 об.


[Закрыть].

Таким образом, перед нами самое раннее упоминание о стрельцах как о пеших воинах «огненного боя». Летописец, написавший приведенный выше текст, не мог писать «задним числом», т. е. через лет двадцать, как и не мог писать позднее другие свои сведения: все они носят характер записей современников, изобилуют конкретными данными и подробностями, которые двадцать-тридцать лет не могли храниться в памяти. Итак, несомненно, что в 1530 г. стрельцы уже существовали. По контексту рассказа, особенно, если мы его сопоставим со сведениями автора Казанской истории о борьбе за Казань в 40-х – начале 50-х годов XVI г., напрашивается вывод о том, что стрельцы были другим наименованием (бытовым) пищальников. И. С. Пересветов в своих произведениях, написанных во всяком случае до осени 1549 г., также упоминает о «стрельцах» «огненного боя», что подтверждает не только существование стрельцов до реформы Ивана Грозного, но и близость их к пищальникам.

Появление пищальников – зародыша постоянного войска, вербовавшегося из посадского населения, было событием большого значения. Говоря о перевороте в военном деле, произведенном порохом, Ф. Энгельс писал: «Чтобы добыть порох и огнестрельное оружие, нужны были промышленность и деньги, а тем и другим владели горожане. Огнестрельное оружие было поэтому с самого начала оружием городов и возвышающейся монархии, которая в своей борьбе против феодального дворянства опиралась на города» [839]839
  Ф. Энгельс, Анти-Дюринг, М., 1957, стр. 156.


[Закрыть].

Однако, прежде чем постоянное войско доказало свою жизненность и преимущество над дворянской конницей, должно было пройти не мало времени. Появление пищальников, а затем стрельцов было начальным этапом становления постоянной армии на Руси.

Недавно Н. Е. Носов высказал предположение о том, что среди пищальников следует выделять так называемых «казенных людей» и пищальников «з городов», как особые разряды воинских людей. Если первые набирались «с сох», то вторые – с посадских дворов. Казенные пищальники нанимались правительством на собранные им пищальные деньги, а городовые – были ополченцами, как и другие посошные люди, временно набиравшиеся для участия в том или ином походе.

В связи с этим и саму стрелецкую реформу Н. Е. Носов сводит к ликвидации практики набора пищальников-ополченцев и замены ее «пищальными деньгами». Сами стрельцы, по его мнению, были лишь выбором из «казенных пищальников» [840]840
  Н. Е. Носов, Очерки, стр. 111–112.


[Закрыть].

Действительно, первоначально к началу XVI в. пищальники встречаются в составе крепостных гарнизонов Новгородской земли наряду с другими казенными людьми. Вероятно, только с 1508 г. получает распространение практика набора пищальников для участия в военных операциях в качестве пехоты. Однако нет никаких оснований проводить резкую грань между этими двумя категориями пищальников ни по способу комплектования, ни по обеспечению. Нельзя противопоставлять «посошный» набор «подворовому», ибо в первой половине XVI в, посадская соха и состояла из дворов. К тому же у нас нет никаких данных, что казенные пищальники набирались с «сох», а не с дворов и не вербовались из среды посадского населения. Не подкреплено также показаниями источников и предположение о том, что пищальники «з городов» были лишь временными ополченцами, а не постоянным войском. Наконец, повинность выставления пищальников-ополченцев не могла быть заменена в 1550 г. платой «пищальных денег» уже потому, что этот налог встречается в источниках 30-х годов XVI в.

Таким образом, мы имеем основание говорить об отрядах пищальников как о непосредственных предшественниках стрелецкого войска. Как и стрельцы, пищальники входили в гарнизоны городов, но также по мере надобности участвовали и в дальних походах.

Настоятельная необходимость реформ особенно чувствовалась, может быть, в области судоустройства и судопроизводства.

Судебный аппарат к середине XVI в. отличался крайним многообразием. Наряду с вотчинным весьма большое место в судебном аппарате занимал суд духовных властей – митрополита и епископа. Церковный суд ведал прежде всего лицами, подведомственными церкви (духовенство, монашество, церковные люди и т. д.). В компетенцию церковного суда входили дела о ересях, о нравственности и др. [841]841
  Они подробно перечисляются в поздних редакциях церковных уставов князей Владимира и Ярослава (см. РИБ, т. XXV).


[Закрыть]«Лихоимство» судей в святительском суде было обычным явлением. Впрочем, и ряд чисто мирских дел рассматривался в церковном суде. Это – «смесные» дела духовенства и мирян, жалобы по рядным (брачным) грамотам, завещаниям (утверждавшимся в епархиальных канцеляриях) и др. [842]842
  По словам Ивана IV, святительские судьи «управу чинят не прямо и волочат и продают с ябедники с одного» («Ма-карьевский Стоглавник» – «Труды Новгородской губернской ученой архивной комиссии», вып. I, Новгород, 1912, стр. 19).


[Закрыть]В остальных делах судил великокняжеский суд. Судопроизводство на местах велось наместничьим аппаратом (наместники и волостели и их тиуны) [843]843
  А. Н. Пискарев, Древние грамоты и акты Рязанского края, СПб., 1854, № 13; «Сборник грамот Коллегии экономии», т. I, № 76.


[Закрыть], специально посланными лицами из Большого дворца [844]844
  АГР, т. I, № 44, 53; Н. П. Лихачев, Сборник актов, вып. II, № VII, VIII, IX; АЮ, № 21, 22.


[Закрыть], в том числе писцами [845]845
  АГР, т. I, № 55, 56, 64, 65; Н. П. Лихачев, Сборник актов, вып. II, № X, XIII.


[Закрыть]или даже боярами [846]846
  Н. П. Лихачев, Сборник актов, вып. II, № VI.


[Закрыть], а также дворецким [847]847
  АГР, т. I, № 63.


[Закрыть]или иногда самим великим князем [848]848
  Чтения ОИДР, 1894, кн. 3, отд. IV, стр. 2.


[Закрыть].

С 1539 г. дела по душегубству и разбою с поличным вершились губными старостами. Суд высшей инстанции («доклад») находился в руках самого великого князя или его дворецкого и «боярина введеного» [849]849
  АГР, т. I, № 53, 55–57.


[Закрыть]. Засилье боярской аристократии в судебном аппарате одним из своих следствий имело систему бессовестных вымогательств («посулов», взяток и др.) как полузаконного средства личного обогащения. С целью получения судебных штрафов трупы убитых иногда подкидывали во дворы зажиточных людей. Об этом пишут публицисты Максим Грек, Иван Пересветов и сообщается в официальных документах [850]850
  В грамотах 1543–1546 гг. упоминается случай, когда «хто поткинет убитою головою», и говорится о «подкинутом уловом (т. е. умышленно. – А. 3.) незнаемом человеке» (С. А. Шума-ков, Обзор, вып. IV, № 1281, 1329); ср. в Слободской губной грамоте 1540 г. «а иные-де люди клеплют и убитыми головами подкидывают» («Наместничьи губные и земские уставные грамоты Московского государства», изд. под ред. А. И. Яковлева, М., 1909, стр. 32 и след.).


[Закрыть]. Бывали случаи, когда «поклепцы» (ябедники) клеветали на добрых людей, «стакнувшись с наместниками» [851]851
  «Псковские летописи», вып. I, стр. 110.


[Закрыть]. Все это особенно ярко проявилось в годы боярского правления, когда недовольство боярским произволом охватило не только крестьянство и посад, но даже и широкие круги феодалов. Задача упорядочения судопроизводства и борьбы с злоупотреблениями судебной администрации являлась одной из важнейших к середине XVI в. в области судоустройства.

Не соответствовало в полной мере интересам дворянства и существовавшее к середине XVI в. законодательство. Нормы Судебника 1497 г., составленного еще в период, когда удельный вес боярской аристократии в правительственном аппарате был велик, явно недостаточно учитывали требования дворянства как в области правовых вопросов (касающихся феодального землевладения и крестьянства), так и в области судоустройства и судопроизводства [852]852
  Предположение К. Ф. Калайдовича и др. о существовании так называемого Судебника Василия III справедливо отвергнуто И. И. Смирновым (см. И. И. Смирнов, Очерки, стр. 313–319).


[Закрыть]. Его нормы во многом устарели и корректировались уставными наместничьими и губными грамотами.

Так, в правой грамоте 1520 г. говорилось: «Велеть на них вину взяти по Перевитской грамоте по указной, а не будет грамоты, и судье взяти на них вина по великого князя судебному списку» [853]853
  А. Н. Пискарев, указ. соч., № 13, стр. 22.


[Закрыть].

Не соответствовала новым историческим условиям уже первая статья Судебника 1497 г., согласно которой полагалось «судити суд бояром и околничим». Мы уже видели, что в суде к середине XVI в. играл значительную роль дворцовый аппарат с его дворянским составом. В Судебнике 1497 г. не были достаточно подробно регламентированы судебные функции наместничьего суда, что давало возможность аппарату наместников злоупотреблять своими судебными полномочиями.

Следовало во многом изменить и формы судопроизводства. Постепенно изживалось из судебной практики «поле» (судебный поединок), которое не всегда обеспечивало решение дела в выгодном и угодном духе для представителей господствующего класса. Уже ощущалась явная необходимость замены старого обвинительного процесса инквизиционным, или следственным, который впервые широко стал применяться после введения губного управления во время «обысков» по «разбойным» и «татинным» делам.

Следственный процесс давал феодальному суду больше возможностей для выявления всех лиц, посягавших на собственность и безопасность представителей господствующего класса, защищать самые основы феодального правопорядка. Во время обыска к дознанию привлекался довольно широкий круг опрашиваемых «обыскных людей», показания которых давали основание не только для выяснения виновности того или иного подследственного лица, но и для установления факта его социальной опасности для феодального строя (т. е. для признания его «лихим» человеком). В обстановке усиления классовой борьбы выступления так называемых «разбойников» и «татей» (этими наименованиями феодалы часто называли тех, кто с оружием в руках боролся против их господства) находили живейший отклик в широких народных массах.

Одним из средств противодействия этому было применение «обыска» по «разбойным» делам. Введением розыска облегчалось выявление «разбойников». Вместе с тем вводилась ответственность «обыскных людей» за дачу ими ложных показаний, устанавливалась своеобразная круговая порука, преследовавшая цели устрашения и наказания тем лицам, которые своими ложными показаниями пытались «обелить» лихого человека. Вводилось также наказание и тем, кто скрывал «татя» или «разбойника», или краденое в своем дворе.

Так новые формы процесса, которые должны были укрепить власть помещиков-крепостников, уже к середине XVI в. постепенно внедрялись в русском судопроизводстве, получая распространение первоначально в делах, являвшихся наиболее социально опасными для господствующего класса.

Утверждение этих форм процесса как ведущих к середине XVI в. оставалось еще задачей, решение которой было насущной необходимостью для класса феодалов.

Нуждались в пересмотре и развитии также самые нормы права, бытовавшие в Русском государстве к середине XVI в. В области уголовного права следовало отразить накопившийся опыт борьбы с «разбоями» и «татьбами», тщательнее разграничить виды преступных деяний и регламентировать различные наказания. В гражданском праве все еще недостаточное место занимало законодательство по вопросам феодальной собственности. Решительные сдвиги, происшедшие в распределении форм поземельной собственности, не находили еще достаточного отражения в памятниках общерусского права. «Уложения» о слободах и княженецких вотчинах Ивана III и Василия III в годы феодальной реакции фактически потеряли юридическую силу [854]854
  ААЭ, т. I, № 227.


[Закрыть], а законодательных актов по ограничению монастырского землевладения вовсе не было. Рост крепостнической эксплуатации вызывал потребность появления новых правовых установлений, в которых были бы зафиксированы перемены в положении крестьянства. Судебник 1497 г, например, еще не упоминал о таком разряде зависимого населения, как служилые холопы.

Наконец, следовало внести существенные коррективы и в залоговое право, ибо существовавшие нормы его не удовлетворяли основную массу дворянства, страдавшую от ростовщических операций монастырей и купечества.

Словом, к середине XVI в. в области суда и права назрела необходимость серьезных преобразований. Издание нового общегосударственного законодательного кодекса в передовой дворянской публицистике рассматривалось как первостепенная задача правительства.

* * *

К числу наименее разработанных вопросов из истории политического строя России первой половины XVI в. относятся русские финансы. Отрывочность сохранившихся источников приводила к тому, что на это время в буржуазной историографии механически переносились наблюдения, сделанные над русской финансовой системой второй половины XVI–XVII вв. А так как в середине XVI в. была проведена серьезная реформа в области податного обложения (введение большой сохи и ряда налогов), происходило смещение исторической перспективы. Только в последнее время, после работ П. А. Садикова [855]855
  П. А. Садиков, Очерки по истории опричнины, стр. 212–299.


[Закрыть], С. М. Каштанова [856]856
  См. написанный С. М. Каштановым раздел о финансах первой половины XVI в. в книге «Очерки истории СССР. Период феодализма. Конец XV – начало XVII вв.», стр. 139–147, а также его диссертацию.


[Закрыть]и Н. Е. Носова [857]857
  Н. Е. Носов, Очерки, стр. 66—189.


[Закрыть], можно в самых общих чертах наметить основные моменты, касающиеся системы финансового управления и налогового пресса в Русском государстве к середине XVI в.

До 50-х годов XVI в. в России не существовало единой окладной единицы. В центральных районах государства основные налоги брались с «сох» или «вытей», резко отличавшихся по своим размерам и способу исчисления [858]858
  См., например, в Твери около 1548 г. (В. И. Сергеевич, указ. соч., стр. 321–322).


[Закрыть].

В Новгороде наряду с сохами существовали обжи (позднее обжа равнялась 10 четвертям в поле) [859]859
  См. В. М. Владиславлев, Обжа (ЖМНПр., 1892, № 8, стр. 223–241); Б. Д. Греков, Что такое «обжа»? («Известия Академии наук СССР», серия VI, 1926, № 10–11, стр. 1017–1040).


[Закрыть], Во Пскове обычной единицей обложения была «выть» [860]860
  В «вытях», например, исчислены земли псковичей-помещи-ков в «Боярской книге 1556 г.». В Торопце в 1539–1540 гг. на выть приходилось от 9 до 15 четвертей земли, а на соху – от 28 до 72 вытей (С. Б. Веселовский, Сошное письмо, т. II, стр. 341, 342).


[Закрыть], на Двине бытовали «сошки» небольших размеров [861]861
  Так, согласно писцовым книгам, составленным около 1552/53 г., «сошка» на Двине состояла из 3 обеж («Сборник грамот Коллегии экономии», т. I, № 138); ср. также в Онежье в 1536 г. (ААЭ, т. I, № 181). Встречались на Двине и «выти», состоявшие из 4—19,5 «вервей» (80–84 сажени), причем величину верви определить крайне трудно, ибо они измерялись различными по размеру саженями (А. И. Копанев, Куростров-ская волость во второй половине XVI века, стр. 147–148).


[Закрыть], а в Варзуге и в Перми – «луки» [862]862
  «Сборник грамот Коллегии экономии», т. I, № 165; «Временник ОИДР», кн. 25, отд. 2, стр. 148.


[Закрыть]. Эта пестрота наглядно отражала устойчивые местные традиции, явившиеся результатом неизжитости экономической раздробленности в стране.

В настоящее время выяснить размеры важнейшей из названных единиц «сохи» представляется крайне затруднительным. С. Б. Веселовский пришел к выводу, что пахотная пашня не была решающим признаком при определении тягла. Размер сохи, по его мнению, определялся по усмотрению писца в связи с «посильностью» (тяглоспособностью) хозяйства [863]863
  С. Б. Веселовский, Сошное письмо, т. II, стр. 343, 345–346; ср. также В. И. Сергеевич, указ. соч., стр. 337.


[Закрыть]. Это, однако, не решает вопроса. Важно установить объективный принцип исчисления сох, который использовался писцами. Не исключена возможность, что размер сохи определялся в отдельных местностях не пашней, а количеством дворов (как это твердо установлено для городов) [864]864
  См. В. И. Сергеевич, указ. соч., стр. 338.


[Закрыть]. Так, например, в 1538 г. на землях Дмитровского уезда соху составляли 45 дворов [865]865
  ГКЭ, Дмитров, № 52/3764.


[Закрыть].

Когда Ивану III в ответ на вопрос о том, что же такое представляет собою соха в Новгороде, ответили: «кто на 3-х лошадех и сам третей орет – ино то соха» [866]866
  ПСРЛ, т. XXV, стр. 319–320.


[Закрыть], – то в этом ответе можно также увидеть указание на связь сохи с определенным количеством крестьянских хозяйств. При определении размера сох, конечно, учитывались и другие моменты хозяйств (наличие угодий, «прожиточ-ность» хозяйства и т. д.) [867]867
  Так, даже в 1563 г. подчеркивалось, что «сошный оклад брался» с «дворов и з животов и с промыслов» («Сборник грамот Коллегии экономии», т. I, № 165). В 1546–1547 гг. при определении «выти» в дворцовых землях Волоколамского уезда указывалось, что в нее положены не обычные 6 десятин, а 8, «потому что земля запустела» (АФЗиХ, ч. 2, № 198). В 1537 г. при сборе ямчужных денег и примета «счета сохи» указывалось, что крестьянам следует «промеж себя ровнатись самим по пашням и по угодю» («Описание актов собрания гр. А. С. Уварова», М., 1905, № 24, стр. 31).


[Закрыть].

В условиях роста феодального землевладения подворный принцип обложения переставал удовлетворять правительство, ибо тяглоспособность крестьянских дворов с постепенным исчезновением в центральных районах страны неосвоенных земель, начинала определяться по преимуществу количеством пашни и других угодий, имевшихся в распоряжении налогоплательщика. Поэтому переход к поземельному обложению был совершенно закономерен.

В дворцовых хозяйствах к середине XVI в. можно обнаружить уже поземельное содержание сохи. Так, в дворцовых владениях Волоколамского уезда в 1543/44 г. в соху входило 800 четвертей земли в одном поле, а в выть – 12 четвертей, причем подати здесь начислялись еще с вытей [868]868
  АФЗиХ, ч. 2, № 178, 179; в дворцовых землях Владимирского уезда в 1555/56 г. тоже было 800 четвертей в сохе и 12 четвертей в выти (АГР, т. I, № 83).


[Закрыть].

Введение поземельной сохи было лишь одной из первостепенных задач в области финансовых преобразований, второй была необходимость превращения этой окладной единицы в единую или по крайней мере в ведущую для всего государства. С этой целью следовало провести описание земель во всей стране, в ходе которых старые «сошки», «луки» и «обжи» могли быть заменены единой поземельной сохой. Подобные попытки были сделаны уже в 40-х годах XVI в., но они не были доведены до конца.

Пестроте в окладных единицах соответствовало и разнообразие податей. Если в XV в. основным прямым налогом была дань (взимавшаяся подворно), то с начала XVI в. ее удельный вес начинает заметно падать [869]869
  «Очерки истории СССР. Период феодализма. Конец XV в. – начало XVII в.», стр. 141–142.


[Закрыть]. Ее место постепенно начинают занимать налоги, собиравшиеся с сох, и прежде всего «ямские деньги» (название, с 30-х годов постепенно вытесняющее старый термин «ям») [870]870
  Ср., например, термин «ям» в грамотах 1534 г. (АФЗиХ, ч. 2, № 130, 131, 133, 134, 135) и «ямские деньги» в грамотах 1534 г. (там же, № 137), 1539 г. (там же, № 149), 1543 г. (там же, № 171) и др.


[Закрыть].

Обеспечение службы связи (ямской гоньбы) было тяжелой повинностью крестьянского населения [871]871
  Подробнее см. И. Я. Турлянд, указ. соч., стр. 51 и след, Н. Е. Носов, Очерки, стр 133 и след.


[Закрыть]. Крестьяне, кроме платы «ямских денег», должны были выбирать особых ямщиков (ведавших «ямами»), дворников, строить ямские дворы и выставлять с «сох» поочередно «подводы» (запряженные лошади) [872]872
  «Исторические акты ярославского Спасского монастыря», вып. I, № XIII (1545 г.); Акты Юшкова, № 163 (1548 г.).


[Закрыть].

К числу важнейших посошных повинностей относились «посошная служба» (выставление посошных людей для ратной службы) [873]873
  М. А. Дьяконов, Акты, вып. И, № 10, 14; «Описание актов собрания гр. А. С. Уварова», № 26, 28–30. Так, готовясь к казанскому походу, правительство в октябре 1547 г. затребовало «посошных людей с сохи по 2 человека, по конному, да по пешему» (Троице-Сергиев м., кн. 519, л. 39 об – 40 об.).


[Закрыть], «примет» [874]874
  С. Шумаков, Тверские акты, вып. I, № IV; АФЗиХ, ч. 2, № 131, 133, 134; М. А. Дьяконов, Акты, вып. И, № 10. Примет, как считают некоторые исследователи, – это налог на оборудование городских укреплений (см. С. В. Веселовский, Феодальное землевладение Северо-Восточной Руси, стр. 398; Н. Е. Носов, Очерки, стр. 173). С. М. Каштанов считает, что речь идет о деньгах на строительство осадных сооружений (С. М. Каштанов, О классификации жалованных грамот – «Исторический архив», 1956, № 3, стр. 215).


[Закрыть]и «городовое дело» (участие в постройке и ремонте городских укреплений) [875]875
  См., например, АФЗиХ, ч. 2, № 131, 133–136, 137, 149, 171. Об их посошном характере (см. С. Л. Шумаков, Обзор, вып. IV, № 1389; «Описание актов собрания гр. А. С. Уварова», № 24 и др.). В пользу городовых приказчиков или особые «городниковые пошлины» (см. там же).


[Закрыть]. В связи с развитием огнестрельного оружия еще в начале XVI в. появились новые налоги и повинности, в т. ч. «ямчужное дело» (ямчуга – селитра) [876]876
  В 1537–1542 гг. в ряде центральных уездов эта повинность состояла в доставлении воза земли и воза дров с одной выти (М. А. Дьяконов, Акты, вып. И, № 10; «Описание актов собрания гр. А. С. Уварова», № 27).


[Закрыть]и «пищальное дело» (нерегулярно взимавшийся уже с 30-х годов XVI в. налог на обеспечение пищальников) [877]877
  П… А. Садиков, Очерки по истории опричнины, Приложение, № 1 (1538–1539), стр. 418–419.


[Закрыть]. Наконец, обременительной податью были «корм» и другие «пошлины» (в том числе свадебные) в пользу наместников и волостелей [878]878
  О размере корма, сбиравшегося с сох, см. наместничьи грамоты 1536 г. (ААЭ, т. I, № 181), 1539 г. (Чтения ОИДР, 1907, т. I, отд. 4, стр. 47–51), 1544 г. (ААЭ, т. I, № 201) и др. В дворцовых волостях в 40-х годах XVI в. платился «посошный корм» (АФЗиХ, ч. 2, № 198).


[Закрыть].

Все эти подати и повинности, имевшие в отдельных районах свои особенности [879]879
  Так, например, в 1538/39 г. с Двины шли в казну «дань» за белки и горностаи и «обежная дань», «ямские деньги» и «поральские», «заморский оброк», «вытные деньги» и «пищальные деньги» (П. А. Садиков, Очерки по истории опричнины, Приложение, № I, стр. 418).


[Закрыть]тяжело отзывались на положении крестьянства [880]880
  Не может считаться хоть сколько-нибудь удовлетворительной попытка Н. А. Рожкова определить соотношение размера отдельных податей в первой половине XVI в., ибо автор исходил в своих исчислениях из величины налогов, существовавших в более позднее время (50-е годы XVI в.), и из московской «сохи» как окладной единицы (77. А. Рожков, Сельское хозяйство в Московской Руси в XVI в., стр. 221 и след.).


[Закрыть].

Население страдало не только от самих налогов, но и от многочисленных «пошлинников», которые собирали налоги, «заботясь» о государственной прибыли, не забывая и собственной выгоды [881]881
  См., например, сведения о «посулах», бравшихся в 1548 г. городовыми приказчиками (М. А. Дьяконов, Акты, вып. II, № 14).


[Закрыть]. Налоги сбирали и наместники с их тиунами, и особые «даньщики» [882]882
  Архив ЛОИИ, Собр. Головина, № 48; П. А. Садиков, Очерки по истории опричнины, Приложение, № I, стр. 418; «Описание актов собрания гр. А. С. Уварова», № 28, 29.


[Закрыть], и городовые приказчики, ведавшие городовым делом.

В силу недостаточной развитости товарно-денежных отношений в стране к середине XVI в. продолжала существовать необычайная пестрота и в таможенном обложении. Многочисленные таможенные границы и разнообразные торговые и проездные пошлины препятствовали торговым сношениям между отдельными областными рынками, задерживали процесс сложения всероссийского рынка. В. И. Ленин подчеркивает, что до XVI в. «живые следы прежней автономии» на Руси проявлялись и в существовании особых таможенных границ. Дошедшие до нас немногочисленные таможенные грамоты ярко рисуют основные черты внутренней таможенной политики к середине XVI в. [883]883
  См. таможенные грамоты г. Дмитрова 1521 г. (РИБ, т. XXXII, № 103), Устюжны Железопольской 1543 г. (ЦГАДА, Город. книги по Устюгу Великому, № 1, л. 55–65), отрывки из уставной грамоты г. Пскова 1549 г. (ЦГАДА, Гос. древлехранилище, рубр. 3, № 20), уставные грамоты г. Белоозера 1551 г. (РИБ, т. XXXII, № 185), Каргополя 1555/56 г. (ЦГАДА, Собр. Мазутшна, № 3096) и Двинскую грамоту 1560 г. (ЛЗАК, вып. (XXXIV), стр. 199–203).


[Закрыть].

К числу торговых пошлин принадлежала рублевая пошлина, тамга, взимавшаяся при продаже товаров [884]884
  См. Ю. А. Тихонов, указ. соч., стр. 263–265.


[Закрыть]. Постепенно на исчисление со стоимости товаров переводились на другие пошлины.

При покупке-продаже лошадей взыскивалась особая пошлина – «пятно». В Устюжне в 1543 г. пятно бралось таможниками в размере 2 деньги с рубля, к которым добавлялась деньга пятежная и деньга писчая, шедшая пятенщикам. При продаже зерна и крупы взыскивалось померное. Во Пскове в 1549 г. оно платилось в размере деньги с 2 четвертей устюжских, а в Устюжне в 1543 г. с 4 четвертей московских померное (1 деньга) платил только продавец.

За остановку на гостином дворе платилась особая пошлина – «гостиное», за хранение товара в амбарах – «амбарщина» [885]885
  См. РИБ, т. XXXII, № 185.


[Закрыть]. За предъявление товаров таможникам при приезде в город платилась «явка»; при отъезде домой после торговли – «задние калачи» (в Устюжне  ¹/ ₂деньги с человека).

Проездные пошлины (основной из которых был «мыт») взыскивались за провоз товаров, причем учитывалось как количество провозимого товара, так и число торговцев. Мыт платился с судов, с саней и возов, нагруженных товарами. За попытку избежать уплаты проездных или торговых пошлин взыскивались всевозможные «заповеди» и «протаможьи» [886]886
  Так, за продажу и покупку товаров на 2 рубля во Пскове взыскивалась рублевая заповедь, платившаяся «на полы» покупателем и продавцом.


[Закрыть].

Таковы лишь основные из многочисленных торговых и проездных пошлин, которые в различных местностях часто резко отличались друг от друга разнообразием, создавая пеструю картину обособленных друг от друга областей [887]887
  См. подробнее Е. Осокин, Внутренние таможенные пошлины в России, Казань, 1850; С. А. Шумаков, Древнерусские косвенные налоги («Сборник Правоведения и общественных знаний», т. VII, М., 1897, стр. 246–262); А. Т. Николаева, указ. соч., стр. 245 и след.


[Закрыть].

Весьма характерным явлением была различная плата пошлин местными и иногородними купцами [888]888
  Так, мыт в Устюжне с местных жителей брался в размере 1,5 деньги «с воза с товарного», а тамга—1,5 деньги с рубля в случае привоза товара. С рязанца, казанца и «со всякого иноземца» брался мыт в размере 3 деньги с рубля и 1 деньга гостиного, а тамга – 7 денег с рубля, 1 деньга гостиного, 1 деньга явки.


[Закрыть]. Более тяжелое обложение иногородних объяснялось неизжитостью пережитков феодальной раздробленности страны.

В первой половине XVI в. русское правительство предпринимает ряд мер по борьбе с таможенной чересполосицей и по улучшению организации таможенной службы. Взимание таможенных и проездных пошлин все более и более изымалось из рук наместников и передавалось на откуп специальным откупным «таможенникам», «пятенщикам» и «мытникам», причем величина этого откупа обычно определялась размером сбора пошлин в предшествующий год (см., например, Каргопольскую уставную грамоту 1555/56 г.) [889]889
  См. «пятенщиков» в грамоте 1539 г. (Чтения ОИДР, 1907, т. I, отд. 4, стр. 47–51). Откупа давались обычно на год (ДАИ, Т. I, № 116).


[Закрыть]. Откупщиками, как правило, назначались опытные и «прожиточные» торговые люди, пользовавшиеся доверием местных и центральных властей. Опыт замены правительственных агентов откупщиками из числа посадского населения позднее был использован при введении земского управления.

Предпринимало правительство и ряд мер по унификации, регламентации и сокращению числа торговых и проездных пошлин. Одним из средств для этой цели было издание особых таможенных грамот откупщикам в различных русских городах, в которых на основе сложившегося на местах порядка взимания пошлин строго регламентировались торговые и проездные пошлины.

Вместе с тем в грамотах местный опыт преломлялся сквозь призму общегосударственной таможенной политики.

Однако все это были лишь ростки нового, которые к середине XVI в. не получили достаточно яркого выражения в силу отсутствия для этого необходимых экономических предпосылок: в стране еще не формировался единый рынок, межобластные торговые связи были еще недостаточны.

Верховный контроль над местными административно-финансовыми агентами (в том числе и над наместниками) осуществляла государева казна с ее «кормлеными дьяками», куда поступали не только доходы со всей страны (ямские, пищальные деньги, таможенные пошлины и др.), но и специальные «казначеевы пошлины» (с определенных районов, например с Двины, Вымской земли и др.) [890]890
  Подробнее см. П. А. Садиков. Очерки по истории опричнины, стр. 212 и след.; стр. 260–264.


[Закрыть]. Выделение из казны лиц, специально ведавших податными вопросами, подготовляло почву для зарождения финансовых приказов.

При обзоре прямых и косвенных налогов, существовавших к середине XVI в., нельзя забывать и об особенностях феодального иммунитета той поры, в силу которого вотчины духовных феодалов были обычно освобождены от уплаты основных прямых налогов и имели право на беспошлинный провоз определенного количества товаров. Все это не только наносило прямой ущерб государевой казне, но и приводило к дополнительному обременению податями основных масс населения страны.

На протяжении всей первой половины XVI в. сменявшиеся у кормила власти правительства то стремились использовать выдачу льготных грамот как одно из средств в борьбе со своими политическими противниками, то пытались несколько ограничить податные привилегии духовных феодалов. Так или иначе, но вопрос о ликвидации «тарханов», т. е. податных привилегий церковных корпораций, к середине XVI в. оставался нерешенным.

Таким образом, к середине XVI в. назрела необходимость в серьезных реформах государственных финансов.

Растущий централизованный аппарат не мог существовать без прочной финансовой базы. И в финансовом, как и в судебном, управлении существенным препятствием на пути укрепления централизованной государственной власти являлись пережитки феодальной раздробленности на местах и прежде всего система кормлений с наместничьим аппаратом. Вместе с тем к середине XVI в. не только ощущалась необходимость финансовых реформ, но уже эти реформы были подготовлены рядом мероприятий 30–40-х годов XVI в. (реформа монетной стопы, ограничение наместничьего управления, переписи земель и т. д.).