Текст книги "Владигор. Князь-призрак"
Автор книги: Александр Волков
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 28 страниц)
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава первая
После свежего морозного воздуха чад кабака показался Владигору особенно душным и смрадным. Жирный черный дым поднимался над трепещущими огнями двух сальных плошек, укрепленных в бревенчатых стенах по обе стороны широкой длинной стойки. За стойкой, на фоне разнокалиберных деревянных бочонков и глиняных кувшинчиков, возвышался пышный бюст хозяйки заведения, наливавшей вино в кружки и не глядя принимавшей горячие жестяные плошки из маленького окошечка за спиной. Двое половых – один длинный и худой, как оглобля, второй маленький и толстый, как колесная втулка – с дробным стуком расставляли все это на круглых деревянных подносах и носились между столами, расторопно заменяя опорожненную посуду наполненной. В кабаке стоял гвалт, густо пересыпаемый хриплой бранью и стуком кружек о тесаные дубовые столешницы.
Владигор и его спутники не ели уже почти сутки, и потому чад кухни не только раздражал им ноздри, но и слегка кружил ослабевшие головы. Они сидели в дальнем углу широкого длинного стола, куда едва достигал неверный желтый свет плошек, укрепленных над кабацкой стойкой. Других светильников в заведении не было, и Владигору оставалось лишь удивляться тому, как половые ориентируются в этом полумраке и не спотыкаются о калек, ползающих между скамьями. Половые в своих передвижениях проявляли поразительную ловкость: длинный и худой не только переступал через нищих, но еще и умудрялся на ходу сбрасывать объедки в их беззубые рты, а коротышка, натыкаясь на упавшего в проход пьяницу, либо просто перепрыгивал через него, либо вскакивал на стол и пробегал его из конца в конец, громыхая расставленными на подносе кружками и плошками.
Наблюдения за сноровистыми половыми и прочей кабацкой публикой так увлекли князя, что он, казалось, совершенно забыл не только о голоде, но и об аметисте, по-прежнему горевшем ярким кровавым огнем. Владигор заметил признак близкой беды лишь в тот момент, когда Берсень в толпе опрометчиво положил руку ему на плечо и тут же уткнулся лицом в собственные колени. Тогда он быстро поставил бывшего тысяцкого на ноги и стрельнул глазами по сторонам в надежде предупредить коварный удар уличного убийцы. Но опасения князя как будто ничем не подтвердились: горожане молча расходились по переулочкам, толпа редела, и к тому времени, когда князь и его спутники дошли до крыльца кабака, улица по обе стороны от них почти опустела. Перспективу справа перекрывал скомороший рыдван, обтянутый ветхим тряпьем поверх ивовых ребер, влево уходили перекошенные темные заборы, нависавшие над сточными канавами подобно мельничным крыльям.
Скоморохи бросили свое передвижное жилище в этом гнилом тупике, по-видимому, оттого, что все увеселительные зрелища в городе были запрещены по случаю траура. Траур, впрочем, вовсе не мешал кабацкому веселью, долетавшему до слуха Владигора сквозь хлипкую дощатую дверь заведения.
Князь первым спустился по ступенькам и, взявшись за деревянную ручку, еще раз взглянул на перстень. Аметист полыхал, как уголь в кузнечном горне, и потому Владигор не сразу шагнул через порог, но подождал, пока его глаза привыкнут к дымному подвальному полумраку.
Когда они уселись за стол, Берсень вспомнил о серой шерстинке, замеченной им на ноге князя. Ее странный, нарочито неприметный вид почему-то тревожил старого тысяцкого, и, пока князь созерцал кабацкую голь, Берсень не сводил глаз с двух нищих, то скрывавшихся под торцом стола, то с шумом выползавших оттуда. Старый тысяцкий никак не мог понять, чем они так возбуждены: временами ему казалось, что они ссорятся из-за какой-то ветошки, похожей на изношенный ночной колпак, когда же из-под стола доносился стук игральных костей и слабый звон монет, он полагал, что калеки бранятся по поводу игры.
Поссориться за этой игрой было немудрено: под столом была такая темень, что для подсчета выпавших очков нищим приходилось выбираться из-под стола и, поймав слабый просвет между спинами и задами гуляк, разглядывать два желтых крапчатых кубика. В этот миг как раз и возникала ссора, ибо нищий, державший кубики в зажатом кулаке, в последний момент норовил незаметно для товарища переменить положение граней в свою пользу, что, разумеется, не оставалось незамеченным и вызывало соответствующую реакцию. Обманутый или считавший себя таковым с воем набрасывал на голову обидчика драный колпак, выхватывал кости из его кулака и, быстро выставив на гранях нужный ему счет, предъявлял его своему партнеру, который к тому времени уже успевал сорвать колпак со своей головы. Тот, естественно, протестовал против такого наглого мошенничества, громко взывая к безответным спинам и задам присутствующих.
Владигор, краем глаза наблюдавший за этой возней, в конце концов, как ему показалось, понял ее причину и, когда нищие снова скрылись под столом и застучали костями о каменный пол, опустил вниз руку с перстнем.
– Зря ты это делаешь, князь, – сказал Ракел, рассеянно следивший за беготней половых, которые то приближались к их углу, как бы намереваясь принять заказ, то вновь удалялись в сторону стойки, ловко вращая над головами переполненные посудой подносы.
– Боишься, стянут? – спросил Владигор, с интересом прислушиваясь к пьяной болтовне за соседним столом.
– Ты им игру портишь, – сказал Ракел.
– Да? – удивился Владигор. – Каким образом?
– Смысл не в том, чтобы выиграть монету, – обстоятельно пояснил Ракел, – а в самой игре, точнее, в изобретении новых шулерских приемов, чтобы потом использовать их против новичка.
– При условии, что тот согласится играть вслепую, – сказал Владигор.
– А кто тебе сказал, что они играют вслепую? – спросил Ракел.
– Сейчас нет, – сказал Владигор, глянув на край скатерти, сквозь который просвечивало алое сияние аметиста.
– Эти мошенники отлично видят в темноте! – усмехнулся Ракел, дергая конец жилы и поправляя петлю на запястье.
– Дурак! Идиот! – пробормотал Урсул, когда петля на его запястье резким сжатием отозвалась на рывок Ракела.
– Но-но, побалуй еще у меня! – строго прикрикнул на него Ракел.
– Только и знаешь, что глотку драть! – буркнул Урсул. – Ты хоть понял, балда, на что они играют?
– На что бы ни играли, нам-то что с того? – усмехнулся Ракел. – Я с ними кости бросать не собираюсь!
– Не больно-то ты им нужен, костолом! – угрюмо проворчал Урсул, сверкнув глазами из-под выгоревших на солнце бровей. – Они на князя играют!
– На меня?! – опешил Владигор. – Как это?
– А так! – воскликнул Урсул, с неожиданной силой опрокидывая на него стол.
Скамья под князем и Берсенем откачнулась назад, столешница придавила их к бревенчатой стене, багровая вспышка аметиста озарила закопченный потолок, а затем в стену, как раз над левой ключицей Владигора, вонзился острый трехгранный стилет.
Князь вскочил на скамью, взглянул через край столешницы и едва различил во мраке безногое, распластанное на полу тело. Стилет по-прежнему торчал в доске, пальцы калеки крепко сплетались на его рукоятке, но белые, как куриные яйца, глазные яблоки были выбиты из глазниц и свисали на жилах по обе стороны лица. Сперва князь решил, что нищего покалечил Ракел, но, увидев, что бывший наемник крепко удерживает заломленную руку Урсула, усомнился в своих подозрениях и поискал глазами второго нищего. Тот, однако, как сквозь землю провалился. Под столом все было усыпано дочиста обглоданными костями и прочим мусором, не обнаруживавшим никаких следов поспешного бегства неуклюжего калеки.
Странно было и другое – кровавый свет аметиста погас, и теперь камень горел ровным голубым огнем, едва освещавшим тыл княжеской ладони.
– Доигрался, рвань! – Ракел, отпустив руку Урсула, кивнул на бесчувственное тело. – А второй-то каков ловкач! Я моргнуть не успел, как он его двумя пальцами в глаза ткнул, и готово дело! Где он, кстати?
Ракел прищурил глаза, обернулся и посмотрел в слабо освещенный проход между скамьями.
– Бог с ним! – сказал Владигор, склоняясь над ослепленным калекой.
Тот понемногу приходил в чувство: слабо вздохнул, провел свободной рукой от живота к подбородку, взъерошил пальцами клочковатую бороду и, вывернув ноздри, добрался до пустых окровавленных глазниц.
– Ох ты, нечистый дух! – пробормотал калека. – Опять зенки вышибли!
Он поводил пальцами вокруг левой глазницы, нашарил у виска свисающее глазное яблоко и, весьма ловко вправив его под отвернутое веко, посмотрел на склонившегося над ним князя.
– Дай, дай сольцы щепотку! – тут же запричитал нищий, загоняя второй глаз под рассеченную бровь.
Владигор, пораженный живучестью профессионального попрошайки, встал с колен и стал машинально развязывать висящий на поясе узелок с солью. Он даже не обратил внимания на то, что, как только нищий протянул к нему руку, голубой туман вокруг перстня вновь окрасился в кровавые тона, и уже готов был высыпать в раскрытую ладонь калеки содержимое своего мешочка, но тут вторая рука нищего выдернула из столешницы застрявший стилет, и если бы не Ракел, то острый трехгранный клинок не разминулся бы с княжеским животом. Бывший наемник внимательно следил за всей этой сценкой, и как только калека высвободил клинок из заточения, вновь обезоружил его ударом ноги в запястье. Ладонь нищего повисла плетью, а острие выпавшего стилета угодило в прореху на его груди.
Удар был слаб, это был даже и не удар, а, скорее, укол, оставивший на коже лишь неглубокий разрез. Но это незначительное повреждение почему-то привело нищего в совершеннейший ужас: он привстал, упираясь локтями в пол, и так вытаращился на каплю крови, выступившую из ранки, что его глаза, как показалось Владигору, вот-вот вновь выскочат из глазниц.
– Ы-и! Ы-и! – стонал он, вытягивая губы по направлению к ранке.
– Что? Что с ним? – забеспокоился Владигор, оглядываясь на Ракела и Урсула.
– Яд, князь, – холодно усмехнулся Урсул. – Скажи спасибо этому костолому, а то предстал бы ты уже перед праотцами. – И он кивнул на Ракела, который поднял с полу стилет и, повернувшись к свету, внимательно разглядывал узор на его рукоятке. Высмотрев, по-видимому, нечто существенное, бывший наемник перевел глаза на нищего и, увидев, что тот уже заходится в предсмертных судорогах, удовлетворенно покачал головой.
– Мизандары! – пробормотал он. – И сюда пролезли, сволочи!
Владигор тем временем успел извлечь из складок тулупа огниво, высечь сноп искр и раздуть лохматый конец просмоленного пенькового трута, который отыскался в кармане по соседству с огнивом. Но прежде, чем прижечь ранку, князь припал к груди калеки и, отсосав кровь, сплюнул в сторону темный сгусток.
– Оставь, князь! Собаке собачья смерть! – крикнул Ракел, когда Владигор поднес дымящийся багровый трут к бледному надрезу.
– Чай, не собака, – пробормотал Владигор, продолжая хлопотать над нищим, – да и собаку жалко, тоже живая тварь, тоже жить хочет!
– Так потому и брось его, князь! – воскликнул Ракел. – Он из мизандаров! Они ненавидят все живое!
– Не слушай его, князь! Брешет он, все брешет! – оживился калека.
Действия Владигора, по-видимому, принесли ему некоторое облегчение: стоны смолкли, судороги утихли, и даже пена, выступившая по углам рта, исчезла в чаще бороды. Но на этом процесс остановился и, вопреки всем усилиям князя, пошел вспять: глаза бедняги подернулись молочной пленкой, руки стали вдруг быстро и беспорядочно шарить по груди и животу и в конце концов упали и одеревенело вытянулись вдоль тела.
– Отмучился, бедняга! – вздохнул Владигор, прикрывая остекленевшие глаза нищего вывороченными красными веками.
– О себе подумай, князь! – угрюмо буркнул Берсень.
С момента, когда Урсул опрокинул стол, все потекло так стремительно, что к тому времени, когда неудачливый убийца испустил последний вздох, старый тысяцкий едва успел выбраться из-за столешницы и взобраться на скамью.
– Я думаю, – сказал князь, поглядев на аметист, испускавший ровный голубой свет.
Кто-то тронул Владигора за локоть. Князь повернул голову и увидел длинного полового, державшего перед собой глиняный кувшин с широким горлом и желтое льняное полотенце, окантованное по всему краю вышитой черной елочкой. Из-под локтя верзилы выглядывал его коротышка-напарник с медным тазом в руках. Коротышка беспрестанно вертел головой, стараясь заглянуть Владигору в лицо, а когда ему это удалось, тут же выдернул из-за уха длинное гусиное перо и протянул его князю.
– Ну, давай! Живо! – строго крикнул он, тыча пером в лицо Владигора и приставляя к его груди край таза. – Хватит нам на вечер одного жмурика, второго не заказывали!
– Не понял, – сказал князь, отбрасывая от себя его руку.
– Не тяни, дурила! – угрожающе прогудел над его ухом низкий бас долговязого. – Кидай харч в посуду, а то загнешься!
– Коня кинешь! Дуба врежешь! – поддакивал коротышка.
– С чего мне харчи кидать? – усмехнулся Владигор. – Сутки маковой росинки во рту не держал…
– Брюхо к спине прилипло! – подхватил Ракел.
– Накормили бы сперва, обормоты, – проворчал в бороду Берсепь, – а то сразу: «Харч! харч!».
– Заткнись, вша! – резко прикрикнул на него коротышка. – Жди, когда спросят!
– Да мы весь вечер ждем, когда спросят, – сказал Владигор, сворачивая край таза в узкую, как камышинка, трубочку.
– Эй, ты! Кончай посуду портить! – забеспокоился долговязый, глядя, как пальцы князя без всякого видимого напряжения скручивают помятый тазик.
– Какая же это посуда? – сказал князь, когда таз обратился в некое подобие короткой медной дубинки. – Из такой разве что свиней кормить.
– А чем ты лучше свиньи, оборванец? – подступил к нему коротышка. – Убил, понимаешь, калеку убогого и куражится!
– Я?! – опешил Владигор.
– А кто же? – степенно спросил долговязый, указывая грязным пальцем на труп и обращая к окружающим длинное костлявое лицо. – Человек сольцы щепотку попросил, а он его чирк ножичком – и готово!
– За сольцу?! За щепоточку?! Да он таким манером всех порешит, душегуб проклятый! – вразнобой загудели возмущенные голоса.
Когда шум достиг высшей точки, над кабацкой толпой вдруг возвысился плечистый гигант в пестрой повязке вокруг плоской щетинистой макушки.
– Режь меня первого! Губи без возврата! – заревел он, небрежно расталкивая в стороны орущих гуляк и надвигаясь на князя.
Почуяв забаву, гуляки мгновенно затихли, а некоторые даже повскакивали со своих мест и не только растащили в стороны столы и скамьи, но и взгромоздили их друг на друга, образовав вдоль стен некое подобие трибун. Пока они возились, половые быстренько уволокли труп калеки, подмели пол и воткнули в гнезда на стене два смоляных факела, осветивших освобожденное пространство тусклым колеблющимся светом.
– Князь, голубчик, дай я его урою! – прошептал Ракел, когда гигант переступил через последнюю скамью, сорвал с себя куртку из бычьей кожи и стал степенно прогуливаться взад-вперед перед зрителями, поигрывая мышцами обнаженного торса.
– Боишься, что не справлюсь? – усмехнулся Владигор.
– Ни-ни, князь! Ни в коем разе! – воскликнул бывший наемник, освобождая запястье от упругой петли и передавая ее своему пленнику. – Просто хочется размяться.
– Ну что ж, давай! Мне не жалко! – сказал Владигор. – А мы приглядим, чтобы все было по-честному.
Все трое уселись на ребро опрокинутого стола, поставили ноги на скамью и приготовились следить за поединком. Зрители как будто уже забыли о том, кто был причиной их первоначального гнева, и потому, когда в мерцающий световой круг вошел Ракел, не выказали ни малейшего недовольства. Они шептались, били друг друга по рукам, звенели мелочью, заключая быстрые пари, но, когда гигант резким движением головы сбросил на пол свою повязку, шум мгновенно затих и все глаза устремились к центру площадки.
Но гигант явно не спешил, как бы намеренно доводя нетерпение зрителей до последнего предела. Он подтянул штаны, ленивой походкой прошелся от стены к стене и, оказавшись под шипящим смоляным факелом, вдруг резко выдернул его из железного гнезда, поднял к потолку и приложил к бровям ладонь, как бы высматривая перед собой противника.
– Дай ему, Крыж! Порви ему пасть! Заколоти башку в задницу! Это ему не над убогим изгаляться! – послышались выкрики с трибун.
– Ну иди! Иди ко мне, не бойся! – прогундосил Крыж, держа над собой факел и пальцем маня к себе Ракела.
– Лучше ты иди, а мне и здесь хорошо! – усмехнулся тот, не двинувшись с места.
– Не уважает! – степенно протянул Крыж, обращаясь к зрителям. – Я с ним как с человеком, а он дерзит! Дерзит или не дерзит, а?
Крыж перехватил факел посредине и так быстро завертел его в пальцах, что пламя сперва чуть не погасло, а затем вспыхнуло с новой силой, образовав перед скуластым лицом гиганта сплошной огненный круг.
– Дерзит! Дерзит! – согласно заорали трибуны.
Когда шум пошел на убыль, гигант резко остановил вращение факела, вернул его в гнездо на стенке и обернулся к Ракелу.
– Дерзишь, значит? – вздохнул он, как бы заранее извиняясь за необходимость предстоящей расправы.
– Я не держу, – насмешливо сказал Ракел, свободно бросив руки вдоль тела.
– Как ты сказал: не держишь? Это как понимать? – шумно засопел Крыж.
– А так, что ты можешь валить отсюда куда хочешь! – холодно отчеканил Ракел. – И чем скорее ты это сделаешь, тем будет лучше! Для тебя, дубина!
Гигант буквально остолбенел от такой наглости. На его низком покатом лбу синей рогаткой вздулась вена, скулы сделались ребристыми от желваков, а мышцы бешено заиграли, словно намереваясь прорвать кожу и самостоятельно обрушить свою ярость на дерзкого пришельца.
– Как он тебя, Крыж! – хихикнул кто-то в полумраке. – Вали, говорит, дубина, пока цел!
Смешок мгновенно подхватили, и скоро уже вся публика покатывалась со смеху, на все лады склоняя дерзкий ответ Ракела. Кто-то даже бросил в Крыжа тухлым утиным яйцом, разбившимся о плечо гиганта и обдавшим его приплюснутый нос едкой, тошнотворной вонью. Крыж набычился, тряхнул колючей башкой и двинулся на Ракела, выбросив перед собой каменные кулаки.
В дымном слоистом воздухе черными мотыльками заметались клочья копоти, по толпе пробежал возбужденный ропот, но Ракел остался стоять на месте, невозмутимо глядя на приближающегося противника. Когда же Крыж сделал длинный прыжок и в полете выставил перед собой круглую гладкую пятку, Ракел чуть отступил в сторону и ребром ладони ударил его под нижнее ребро. Крыж упал на колени, скрипнул зубами, но тут же вскочил и, не оборачиваясь, выбросил ногу назад.
Неожиданный удар пришелся Ракелу в плечо. Он пошатнулся, но тут же перехватил лодыжку гиганта и резко повернул ее вбок. Крыж упал на руки и лягнул ногой, как конь, стряхивающий прилипшую пиявку. Ракела мотнуло из стороны в сторону, но он устоял и с такой силой дернул Крыжа за пятку, что под коленом у гиганта что-то хрустнуло, а воздух огласился жутким, леденящим кровь воем.
Ракел присел от неожиданности, и в этот миг Крыж свободной пяткой снизу ударил его в челюсть. Удар был так силен, что бывший наемник отпустил ногу противника, отлетел к стене и, стукнувшись затылком о приколоченную к бревну подкову, стал медленно оседать на пол.
В притихшей было публике раздался вздох облегчения: многие, по-видимому, ставили на Крыжа и теперь готовились торжествовать победу своего фаворита. Но вопль гиганта был отнюдь не притворным – его попытка встать на обе ноги окончилась неудачей: Крыж согнулся, припал на поврежденное колено и уже не пошел, а поковылял к оглушенному ударом Ракелу.
– Добей! Добей его, Крыж! – яростно взвыла толпа.
– Счас! Счас! – шумно сопел Крыж, ступая по набросанным объедкам и шевеля растопыренными пальцами.
– А ведь и вправду прикончит! – шепнул Берсень на ухо Владигору.
– На то и поединок, – пробормотал князь, спрыгивая со стола и поднимая с полу увесистую головку берцовой кости.
По неписаным законам вопрос о жизни или смерти поверженного в поединке противника решал либо сам победитель, либо толпа, настроение которой столь же переменчиво, как осенняя погода. Впрочем, толпа редко изъявляла милосердие, ибо темперамент зрителей подогревали поставленные на бойцов ставки, и в том случае, если оба противника оставались живы, у проигравших пари могли возникнуть сомнения в чистоте игры. Злые языки утверждали, что даже сам Крыж один раз якобы не устоял против заезжего доходяги скомороха, за что получил треть всех проигранных в тот вечер денег. Когда эти сплетни достигли ушей Крыжа, тот так взбесился, что стал задирать всех подряд и если не убивал избранную жертву, то калечил на весь остаток жизни. Делал он это просто: вырывал члены из суставов, ломал ребра, крестцы, после чего поверженный либо вскоре помирал, либо пополнял увечный легион.
Мастера из Увечного Приказа справляли бедняге кое-какую амуницию – деревяшку или, если после перелома крестца у того совсем отнимались ноги, давали ему тележку с кожаным мешком – и, получив за работу ключи от жилища своего клиента, быстренько выставляли его за дверь. Очутившись на улице, бедолага прибивался к ближайшему кабаку и принимался исправно гнусавить, бросая под ноги прохожим плоскую засаленную шапку. Если дела шли туго, товарищи по несчастью для пущей жалостливости увечили физиономию новичка, а когда тот начинал входить во вкус своей новой жизни, дожидались шарабана с опричниками и, завидев его, совали в руки новичка палку с дощечкой, где было написано либо «Доколе?», либо «Довольно!».
Все, что происходило с неофитом в дальнейшем, уже известно читателю. Остается упомянуть лишь об одном странном обстоятельстве: увечные, даже пройдя третий «цикл посвящения» и получив в свои руки весь набор тайных орудий убийства, ни разу не попытались использовать эти неотразимые средства против своего давнего обидчика. Дотошный исследователь мог бы, наверное, выяснить причину такой забывчивости, но ввиду того, что подобное расследование могло привести к успеху лишь при редкостном стечении взаимоисключающих обстоятельств (смотри предыдущие главы), никто из городских филеров так и не отважился пуститься в столь безнадежное предприятие.
Все эти мысли мгновенными вспышками озаряли мозг Владигора, пока он примеривался к броску, норовя поразить Крыжа таким образом, чтобы удар кости по плоскому затылку гиганта выглядел как оплошность кого-либо из зрителей, без устали забрасывавших распластанного Ракела жирными, лохматыми от хрящей обломками. А те словно осатанели: по мере того как Крыж приближался к поверженному телу, град обломков и объедков не только не ослабел, но усилился почти до шквала, сопровождаемого дикими, истерическими воплями.
Пользуясь суматохой, Владигор незаметно подобрался к трибунам. С броском можно было повременить: Крыж вошел во вкус предстоящей расправы над оглушенным противником и поэтому не спешил, потешая озверевшую толпу грубыми шутками и скабрезными жестами, намекающими на некую определенную награду победителю со стороны хозяйки заведения. Хозяйка же, возвышаясь перед трибунами и потрясая жирным бюстом, отвечала на шутки Крыжа похотливым хохотом.
«О, боже! И это мой народ!» – подумал Владигор, отводя руку для броска.
Но в тот миг, когда он уже готов был швырнуть кость в затылок гиганта, в воздухе мелькнула быстрая тень, и факел над бесчувственным Ракелом вмиг погас, накрытый брошенной из рядов шапкой. Половина зала мгновенно погрузилась во тьму, крики смолкли, и тишину разорвал вопль Крыжа, ослепленного брызгами кипящей факельной смолы.
Князь метнул свой снаряд на этот вопль, но, по-видимому, промахнулся: кость ударилась в стену, отскочила и со стуком покатилась по полу. В следующий миг в полумраке что-то рухнуло на пол со звуком винного меха, туго набитого костями. Лоб Владигора обдал легкий сквознячок, и в следующий миг князь услышал шепот Ракела.
– Бежим, князь! Задавят! Толпа в темноте – верная смерть!
– Стой? А как же они? – сказал князь, всматриваясь в угол, где остались Урсул и Берсень.
Но те уже успели сообразить, что к чему, и, пока Владигор напрягал глаза, всматриваясь в темноту, они оставили угол и смешались с надвинувшимися на них тенями. Зрители, обозленные неясным исходом поединка, повскакивали с мест и заметались по залу в поисках виновников своего разочарования. Со всех сторон Владигор слышал шарканье тяжелых башмаков, шумное дыхание, приглушенные ругательства и сухие удары кремней о кресала. То тут, то там пучки искр выхватывали из мрака то рассеченную бровь, то кривой или приплюснутый нос, то беззубую челюсть, покрытую колтунами свалявшейся бороды.
– Что, князь, со смертью не наигрался? – прошелестел близкий шепот Берсеня. – Бежим отсюда! Как маленький, ей-богу!
Владигор почувствовал на запястье цепкую хватку сухой кисти и послушно устремился за стариком, отворачивая лицо от слишком близких огненных вспышек. Но у самой двери сноп искр все-таки брызнул князю в глаза, и чьи-то пальцы крепко вцепились в рукав его тулупа. Князь резким рывком освободил руку, развернулся, но тут его ослепила новая вспышка, а чей-то голос торжествующе заорал: «Попался!» – но тут же раздался и клокочущий предсмертный хрип.
«Кто его достал? Ракел? Берсень?» – подумал Владигор, стирая с лица брызги чужой крови. В этот миг дверь кабака распахнулась, и в хлынувшей полосе лунного света князь заметил у самого порога щуплого остролицего горбуна с кривой суковатой тростью, из конца которой торчал окровавленный клинок. Ему хватило беглого взгляда, чтобы признать в незнакомце второго из тех двух калек, которые столь азартно играли в кости под их столом, что в конце концов дело кончилось жестокой дракой. «Кто ты?» – шепотом спросил Владигор, но нищий приложил палец к губам, тычком загнал клинок в полость трости и исчез в кабацких потемках.