Текст книги "Владигор. Князь-призрак"

Автор книги: Александр Волков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 28 страниц)

– Честь дороже, – сказал Десняк, поднимаясь с колен.

Ночью, стоя перед пылающим погребальным костром, Десняк нет-нет да и постреливал глазами по лицам толпившихся чуть поодаль зевак. Огонь то опадал, то вновь взвивался в небесную тьму, наливая густым багрецом осоловелые рожи, плывущие вокруг костра в медленном, тягучем хороводе. Голова кружилась от усталости, глаза слипались, но в тот миг, когда помост в центре костра рухнул под тяжестью гроба, обдав толпу волной нестерпимого жара, Десняк отшатнулся назад и упал на чьи-то сильные руки. Он с трудом выпрямился, запустил руку в карман, чтобы вознаградить доброхота мелкой монеткой, но, обернувшись, наткнулся на смелый насмешливый взгляд из-под лохматой волчьей шапки.

– Князь?! Владигор! – охнул Десняк, ошалело глядя в светлые глаза бродяги.

– Какой я тебе князь? – чуть слышно шепнул незнакомец. – Вон твой князь!

Бродяга взял Десняка за плечи и легко, как соломенное чучело, развернул его лицом к груде пылающих углей, на вершине которой догорала дубовая домовина. Стенки ее, налитые прозрачным играющим жаром, истончились уже до того, что сквозь них просвечивали доспехи, в которые, по обычаю, обрядили покойника. Плоть и кости его, по-видимому, уже были съедены огнем: над нагрудником зияла алая пустота.

– Как же это он вперед колоды сгорел? – пробормотал Десняк. – Да так, что и доспех серебряный не расплавился?..

– Подумай, – прошептал голос за его спиной. – Даром ты, что ли, столько лет на опыты извел? Книги читал, свитки переводил, а народу сколько загубил в своих подвалах – все искал, где у человека душа помещается…

– Держи его!.. – хотел крикнуть Десняк, но вместо крика из его горла вырвался жалкий, простуженный хрип.

Он набрал воздуха, чтобы повторить призыв, и даже схватился за шестопер, чтобы с разворота внезапным ударом оглушить оборотня, но в этот миг тьма над головой Десняка распахнулась двумя багровыми крыльями, и птичьи лапы сбили бобровую шапку на его худое горбоносое лицо. Десняк взмахнул руками, отгоняя страшное видение, дико завертел головой в поисках бродяги, но тот как будто провалился в ночную тьму, со всех сторон обступившую догорающее кострище.

Глава четвертая

Погоня отстала где-то за вторым или третьим поворотом: сперва до ушей беглецов перестал долетать топот сапог по подмерзшей к ночи земле, а когда крики почти смолкли, затерявшись среди гнилых заборов и покосившихся, кое-как сложенных поленниц, Владигор сбавил ход и оглянулся на своих спутников. Те остановились и прислушались. Сперва все было тихо, но вдруг неподалеку раздался натужный лошадиный храп, скрип колесных втулок, и из-за ближайшего угла в переулок въехал шаткий рыдван бродячих комедиантов. Ребра шарабана были обтянуты попоной, сшитой из клочьев кожи, войлока и старых тулупов, повернутых внутрь этого передвижного жилища своим вытертым, свалявшимся мехом. Стволики молодых ив кое-где прорывали грубые швы покрова и смутно белели в серебристом свете молодой луны, рельефно рисовавшем не только рыдван, но и костяк впряженной в него кобылы, которая была настолько худа, что представлялась не живым существом, а механическим изделием той же самой каретной мастерской, где был изготовлен влекомый ею экипаж.

Пока беглецы молча наблюдали за неимоверными стараниями этого одра, враскачку вытаскивавшего передние колеса рыдвана из глубокой поперечной колеи, разрозненные крики преследователей вновь слились в единый вопль, указавший на то, что погоня вновь напала на потерянный след.

– Бежим, князь! – шепнул Владигору приблизившийся Ракел. – Толпа – зверь! Массой задавит.

Но в этот миг лядащая лошаденка влегла в хомут всем своим весом, колеса с треском выскочили из колеи, и рыдван встал поперек дороги. В густой тени козырька Владигор разглядел тощую фигуру возницы, который сидел на козлах и, выставив в свет луны бледную руку, жестами призывал беглецов укрыться под ветхим кровом его экипажа.

Приглашение было столь странным и внезапным, что Владигор остановился перед высоким колесом рыдвана и, прежде чем проскочить между деревянными спицами, взглянул на перстень. Аметист сиял ровным голубым светом: близкий топот погони не мутил кровавыми бликами его прозрачные грани.

– Скорее, князь, скорее! – настойчиво прошептал возница, свесившись с козел и склонив к Владигору худое скуластое лицо.

– Я не один, – сказал Владигор, показав на своих спутников.

– Вижу, не слепой! – воскликнул тот. – Лезьте все, места хватит!

Владигор обеими руками ухватился за высокий обод колеса, но прежде, чем подбросить в воздух свое упругое тело, прислушался к звукам погони. А она как будто разделилась, и теперь крики и топот приближались не только сзади, но и с остальных трех сторон, намереваясь, по-видимому, сойтись как раз в той точке, где застрял нелепый шарабан.

– Измена, князь! – прошептал Ракел, отступая от шарабана и вытаскивая из ножен короткий блестящий клинок. – Будем пробиваться!

– Ступай за князем, вояка! – вдруг подал голос Урсул.

– Ага, и ты туда же! – воскликнул Ракел, удивленный властным тоном своего пленника. – Вот из-за таких олухов хорошие люди и пропадают ни за грош!

Он шагнул к Урсулу, намереваясь, по-видимому, вновь захлестнуть петлей его запястье, но Владигор соскочил с колеса рыдвана и встал между ними.

– Полезай за мной! – жестко приказал он, глядя в глаза Ракела. – И остальные тоже! Живо!

Бывший наемник пожал плечами, но все же сунул меч в ножны, подступил к рыдвану и, подпрыгнув на месте, исчез в прорехе между ивовыми обручами. Следом за ним теплое пахучее нутро комедиантской колымаги приняло и скрыло в себе Урсула с Берсенем, который все оглядывался в конец узкой улочки и хищно раздувал тонкие крылья носа.

Владигор влез последним, и когда рыдван тронулся с места, пробрался к его задней стенке и осторожно отвел рукой край кожаного фартука.

Его глазам предстала весьма странная и даже причудливая картина. Внешне в ней как будто не было ничего необычного: улочка, мощенная тесаными бревнами, была ярко освещена низкой луной, в свете которой за рыдваном неслась многоголовая, многорукая толпа. Мелькали суковатые дубинки, сверкали косы, ладони сжимались в кулаки, рты преследователей распирало от дикого, но почему-то неслышного крика. Но особенно странно было то, что бревна мостовой совершенно поглощали топот ног, по заборам не бежали растрепанные тени, а расстояние между несущейся толпой и еле ползущим рыдваном не сокращалось ни на йоту. При этом колеса продолжали все так же поскрипывать, шатер ритмично покачивался. Подняв голову, Владигор увидел в прорехах ослепительно сверкающие звезды.

Князь решил пробраться к вознице, чтобы спросить, куда он их везет, но не успел обернуться, как за его спиной послышался знакомый голос:

– Вечер добрый, бродяга Осип!

– Белун?! Откуда?!

Владигор быстро обернулся и увидел в потемках смутно белеющую бороду чародея. Под шкурами на дне рыдвана угадывались очертания еще каких-то человеческих тел, недвижные силуэты Ракела и Берсеня темнели на козлах по обе стороны от возницы, не видно было только Урсула: оказавшись в относительной безопасности, старик от усталости скорее всего сразу уснул, устроившись между спящими.

– Странный вопрос! – усмехнулся из сумерек Белун. – Вторые сутки меня за собой таскаешь и не узнаешь…

– Ты тот бродяга, которого вытащили из ладьи? – нетерпеливо перебил князь.

– Кто бродяга – я? Обижаешь! – воскликнул Белун. – Хотя в каком-то смысле я, конечно, бродяга, как и все эти… – Чародей оборвал фразу и жестом указал Владигору на толпу, все так же бешено, но бесшумно несущуюся за рыдваном.

– Опять говоришь загадками, старый колдун! – сказал Владигор.

– Да что ты, князь! Какие загадки! – Белун жестом подозвал князя, а когда тот приблизился, выкатил из рукава мантии белый шар и осветил морщинистое лицо спящего на старой попоне Урсула.

– Понял? Или объяснять дальше? – спросил он, накрыв шар прозрачной, как воск, ладонью.

– И не тяжко тебе было в этом сморчке ютиться? – спросил Владигор. – Ведь если бы я его не отбил, тебя в его шкуре так по камням за жеребцом и протащили бы?

– Да, дело шло к тому, – невозмутимо произнес Белун.

– Так ведь оно же больно! – воскликнул князь. – Половину ребер переломали бы! А потом бы на дыбе и вовсе кончили! Повидал я этих мастеров: душу из тела, как косточку из сливы, вынимают!

– Тело-то, может, и слива, но душа не косточка: вынь да плюнь! – усмехнулся Белун. – Не веришь, спроси у Челлы! Челла, расскажи князю, как из тебя в Десняковом подвале душу вынимали!

Челлой звали возницу. Услышав голос чародея, он передал вожжи Ракелу, обернулся и, осторожно переступая через спящих и перехватывая руками ребра рыдвана, приблизился к беседующим.

– Дурни! Костоломы! – сказал Челла, садясь на дощатое дно и подворачивая под себя ноги. – Но старательные: ежели дыба, так до упора! Ежели кнут, так чтоб до костей! А как топили! Мешок, камни… как вспомню, так вздрогну!

– Кто топил? Когда? По чьему приказу? – опешил Владигор.

– Да все по княжьему, по чьему же еще! – удивился Челла. – Кто приказал всех скоморохов извести, чтобы народ не баламутили? Князь Владигор!

– Не подписывал я такого указа, клянусь! – воскликнул князь.

– Ты? Да кто ты такой?!

Челла привстал, разодрал прореху над головой Владигора, а когда широкий лунный луч ударил в лицо князя, стал внимательно вглядываться в его черты.

– Вроде как он, – пробормотал лицедей, закрывая прореху и проводя двумя пальцами по разодранному шву, который тут же сошелся и закрыл от Владигора и лунный луч, и звездное мерцание.

– Жаль, раньше не признал, – продолжал бормотать он, садясь на край телеги и свешивая вниз длинные худые ноги. – Вижу, бегут, надо, думаю, спасать… А кого спасать? От кого? Н-да, поспешил ты, Челла, со своей добротой! Ехал бы дальше своей дорогой, а теперь сиди, мучься!..

– С чего мучиться-то? Сам говоришь: доброе дело сделал, – сказал Владигор, положив руку на плечо возницы.

– Доброе? Кто сказал «доброе»?! – вздрогнул лицедей. – Сейчас скину тебя под ноги этим придуркам – вот и будет доброе дело!

Он привстал и, схватив Владигора за рукав тулупчика, выбросил свободную руку навстречу бегущей толпе. Князь покачнулся от неожиданности, но тут же отпрянул в глубь рыдвана и, ухватив скомороха за шиворот, втащил его вслед за собой. Тот истерически взвизгнул, вывернул из широкого засаленного ворота всклокоченную башку и запрыгал по рыдвану, оставив в руке Владигора свой легкий, расшитый кружевами камзольчик.

– Ой, князь! Ой, святая простота! – хохотал лицедей, хлопая ладонями по своим заплатанным коленкам. – Но силен! Силен, ничего не скажешь! Тебе бы, браток, пирамиду держать! Цепи, плечами рвать! Быка-трехлетка кулаком валить! А коня кулаком подковать слабо?!

– Не пробовал, – пожал плечами Владигор. – Может, и не слабо.

– А ты попробуй, князь, душа моя! Тебе ж тогда цены не будет! Мы столько народу на базарной площади собирать будем! Поболе, чем на похоронах твоих!

Лицедей прижал к впалой груди жилистые руки и, подскочив к князю, упал перед ним на колени.

– Соглашайся, князь! – умоляюще шептал он, глядя на Владигора снизу вверх. – Дался тебе этот трон – одна морока! А мы свободные люди-человеки – никому не господа, никому не слуги! Соглашайся, князь, я тебя таким штукам обучу, что тебя ни железо, ни вода, ни огонь взять не смогут!

– На площади, говоришь? – усмехнулся Владигор, глядя в блестящие глаза лицедея. – А как же личина да и все прочее? Это я в сумерках да при лучине еще за бродягу сойду, а при свете меня не то что каждая собака – каждая ворона узнает!

– Согласен, князь, совершенно согласен! – затряс бородкой Челла. – Зверье породу нутром чует! Его лаптями да лохмотьями не проведешь!

– Вот видишь, – сказал Владигор. – Зачем же ты мне предлагаешь перед всем народом на подмостках представляться!

– Так то зверье чует, а толпа – дура! – воскликнул Челла. – Ей чучело в колоде вынесли, сказали: «Князь помер!» – она и поверила. Каждый в отдельности, может, еще и усомнился, но глянул вправо-влево, увидел, что все молчат, ну и сам умолк: зачем беду на свою голову накликать – дураков нет!

– Выходит, каждый сам по себе умник, а как соберется таких умников больше трех, так у них весь ум на дурь да трусость исходит? – спросил князь, указывая на толпу, которая продолжала бежать за рыдваном, размахивая руками и бесшумно разевая слюнявые от возбуждения рты.

– Выходит, так, – вздохнул Челла, покачав головой. – Тем и кормимся. Так что насчет своей личины, князь, можешь не сомневаться: никто из толпы в тебя пальцем не ткнет, особенно после того, как я тебе новую личину приставлю!

– Интересно, какую? – спросил Владигор, бегло взглянув на гроздья восковых носов, париков, бород и прочих частей человеческого тела, густо увешивавших ивовые ребра рыдвана.

– Выбирай любую, князь! – широким жестом обвел свое богатство Челла. – Могу тебя горбуном сделать, могу старухой! Могу и тем и другим сразу!

– И в таком образе я буду коня кулаком подковывать? – засмеялся Владигор. – Да наш народ со смеху помрет!

– Упаси боже, князь! – молитвенно сложил ладони Челла. – Это я для примера!

– Для примера, говоришь? – усмехнулся Владигор, оглядываясь на толпу, по-прежнему преследующую рыдван. – Давай-ка мы твой пример проверим! Доверяй, но проверяй, как говорил мой казначей Дуван – сума переметная!

– Не надо, князь! – испуганно прошептал Челла, проследив направление его взгляда. – Я и так их еле удерживаю, чтобы колымагу нашу в щепки не разнесли, а ты прямо к черту в зубы рвешься!

– Соблазнил ты меня, лицедей! Свободой купил! – прошептал Владигор, глядя на преследователей зачарованным взглядом. – Давай мне личину! Скорее! Горбуна, ведьмы, калеки безногого – все равно! Чем страшнее, тем лучше! Помер ваш князь, нет его больше, так ведь, Белун?!

– На все твоя воля, сын мой! – твердо прозвучал за его спиной голос чародея. – Здесь я над тобой не властен!

– Как ты сказал: «сын мой»?

Владигор оглянулся через плечо и увидел посреди рыдвана туманный призрак, испускавший ослепительное лучистое сияние. По обе стороны от него стояли Белун и Челла. На ладони чародея лежал прозрачный многогранник, грани которого были затушеваны тонким замысловатым рисунком, а лицедей сучил и расправлял на пальцах косматый седой парик, соединенный с сухим крючковатым носом.

– Кто сказал «сын мой»? – повторил князь, пристально вглядываясь в смутные черты призрака: благородные линии лица, твердые высокие скулы, темные глаза, широкие ладони, прижатые к груди на месте сердца.

– Я, – ответил тот голосом Белуна.

– А почему у тебя такой странный голос? – спросил Владигор, не в силах оторвать взгляд от лица призрака.

– Голос? Какой голос? У меня нет голоса, – ответил тот, чуть шевельнув тонкой линией рта.

– Как нет?! – удивился князь. – Что же я тогда слышу?

– Себя, – сказал призрак. – Разве ты никогда не говорил со мной в душе своей?

– Да, – сказал Владигор, – я говорил с кем-то похожим на тебя, но я не знал, кто это такой.

– А почему ты не спросил у него? – сказал призрак. – Разве ты не знаешь, как опасно вступать в разговор с незнакомцами?

– Я не робок, ты знаешь, – сказал Владигор, – но стоило мне спросить у него, кто он, как он тут же удалялся, оставив меня в сильном смущении.

– Что же тебя смущало? – перебил призрак, вытянув перед собой руку, на одном из пальцев которой князь увидел такой же перстень, как у него. Аметист в его изящной золотой оправе горел ровным голубым огнем, но больше этого огня внимание князя приковала рана, открывшаяся в груди призрака. Она приходилась как раз на промежуток между шестым и седьмым ребрами и, судя по ее виду, была нанесена наконечником копья, пронзившим грудь и достигшим сердца незнакомца.

– Я догадывался, но боялся ошибиться, – взволнованно прошептал князь, не отводя глаз от раны.

– Где же твоя смелость, сын мой? – усмехнулся призрак. – Неужто она лишь в том, чтобы за кнут выдергивать из седел тучных мерзавцев да загонять клинки в глотки дворовых псов?

– Я не хотел, отец, – смущенно потупился Владигор. – Так получилось.

– Ты сказал «отец»? – перебил призрак.

– Да, – ответил князь, поднимая глаза. – Ведь я не ошибся?

На сей раз призрак промолчал. Он лишь улыбнулся в ответ и, приложив ладонь к ране, стал медленно отступать и растворяться в сумерках рыдвана.

– Постой! Погоди! – крикнул Владигор, бросаясь к нему. – Скажи, что мне делать? Что?

– Слушай себя… Только себя… Познай себя… – чуть слышно прошелестело в ответ.

– Но как? Что ты хочешь этим сказать?! – воскликнул князь, всматриваясь в темное пространство между Белуном и Челлой.

– Кто, князь? С кем это ты? – удивился лицедей, делая шаг к Владигору и держа в руках длиннополый кафтан с горбом на спине.

– Как это «с кем»? – спросил князь, с недоумением глядя на Челлу. – Ты что, слепой? Или глухой? Скажи ему, Белун!

– Прости его, князь, он не виноват, – сказал чародей. – Ты сейчас был в другом времени, там, где только ты и Светозор, только вы двое, и больше никого…

– Так это был мой отец? – взволнованно перебил Владигор. – Но эта рана? Ведь его убили ударом в спину!

– Смерть никогда не заходит со спины, – сказал Белун. – Воин всегда встречает смерть лицом к лицу, заранее зная, что ее удар направлен точно в сердце и неотразим.

– А как же все сражения? Предательства? Отравления?! – воскликнул князь. – Как встретили смерть те, кто был заживо замурован в стене, утоплен, посажен на кол, разорван березками, сварен в кипятке, сожжен, зашит в конскую шкуру, смят и раздавлен обезумевшей толпой?!

– Воин всегда встречает смерть лицом к лицу, – сурово повторил Белун. – Если не веришь, смотри!

Он взял многогранник двумя пальцами и повернул к князю одну из тонко заштрихованных граней. Владигор стал пристально вглядываться в переплетение штрихов и вдруг различил в них движение крошечных серых фигурок. Сперва это движение представилось ему беспорядочной суетой, похожей на пляску пылинок в солнечном луче, но, вглядевшись пристальнее, князь увидел панораму гигантской битвы, развернувшейся в речной долине, окруженной крутыми каменистыми склонами. Князь видел, как, сверкая прикованными к ободам клинками, неслись по песчаной отмели колесницы; как длинные пики вонзались в груди воинов, пробивая их латы, как если бы это были надкрылья майских жуков; как взбесившиеся боевые слоны сбрасывали на землю паланкины и топтали обезумевших лучников столпообразными ногами. Воины карабкались на скалы, но навстречу им с грохотом летели огромные камни, обращавшие живые тела в беспорядочное кровавое месиво, в комья, из которых торчали обломки костей вперемешку с яростными, бессильно сжатыми кулаками. И над всем этим побоищем порхали легкие пепельные чешуйки, чем-то похожие на летних мотыльков-однодневок, в изобилии вьющихся над жирной придорожной грязью. Глядя на беспрерывную битву, князь вскоре заметил, что по мере того, как запертых в речной долине воинов становилось все меньше (половину своих же перетоптали слоны, пораженные ядовитыми стрелами), воздух между скалами все гуще и гуще насыщался порхающими чешуйками. Особенно густо взвивались они над теми местами, куда обрушивался сброшенный кусок скалы; пепельные смерчи закручивались над спинами беснующихся слонов, трепетали по обеим сторонам бешено скачущих и с разгону вязнущих в людской каше колесниц.

– Что это, Белун?! – крикнул Владигор, прикрывая глаза от невыносимого зрелища.

– Смерть, князь! – воскликнул чародей, поднося многогранник к его лицу и поворачивая его другой гранью. Владигор открыл глаза, и как только его взгляд уперся в сетчатую паутину на поверхности кристалла, она затрепетала, вздулась и, выпустив извилистые щупальца, словно втянула князя в самую гущу битвы. Владигор ощутил под собой гладкую кожу седла, его ноги вошли в стремена, рука напряглась, сжимая рукоятку меча. Узкоглазые желтолицые всадники, в рысьих шапках с черными кисточками, окружали его, на скаку перебрасывая друг другу концы кованых цепей. Их звенья звенели в полете, а конь под Владигором то с храпом вздымался на дыбы, то вновь оседал.

«Живьем хотят взять», – подумал князь, припадая к конской холке и свободно бросая вдоль бедра руку, вооруженную длинным, слегка изогнутым клинком. Владигор видел, как всадники закрепляют цепи в седельных луках и, замкнув вокруг него тройное, местами провисающее кольцо, неспешно стягивают с плеч волосяные арканы и, намотав на кулаки конские поводья, примериваются для бросков. Петли засвистели в воздухе почти одновременно, но Владигор пригнулся и принялся с такой быстротой вращать над головой клинок, что он образовал сплошной сверкающий круг, осыпавший голову и плечи князя колкой волосяной трухой. Порыв ветра швырнул щепотку мусора ему в глаза; он зажмурился от рези, а когда приподнял веки, желтолицых всадников уже не было, вместо них вокруг Владигора расстилалась цветущая долина, над которой парили безмолвные черные птицы.

– Что это, Белун? – чуть слышно прошептали его губы.

– Смерть, князь, – прошелестело в ответ.

Владигор быстро обернулся и увидел, как по траве идет к нему та, что стояла за спинкой трона, на котором сидел разряженный в бархат и золото младенец. Она шла, отводя рукой высокие побеги конского щавеля и срывая колючие лиловые головки с выжженных кустов чертополоха. Мохнатые шмели, яшмовые пчелы и полосатые осы роем вились вокруг ее головы, увитой переплетенными побегами омелы.

– Здравствуй, князь! – сказала она, приближаясь к Владигору и протягивая ему унизанную перстнями руку. – Иди ко мне, возлюбленный мой!

– Я не могу, – сказал Владигор, отступая, – мое сердце принадлежит другой.

– Неужели в твоем большом, великодушном сердце не осталось уголка для моей одинокой, истосковавшейся по любви души? – сказала она, останавливаясь в двух шагах от Владигора.

– Мое сердце полно любовью ко всем душам, – сказал он. – Я не знаю, какой любви просишь ты?

– Такой, князь! – крикнула она, рывком распахнув полы соболиной мантии и обнажив роскошное смуглое тело. – Ну что ты стоишь, бери меня! Бери!

Она приближалась к Владигору, все шире и шире разводя тяжелые меховые полы, крупными складками ниспадающие с ее тонких, но сильных рук. Мантия поднималась все выше и выше, заслоняя собой ясное голубое небо и покрываясь сверкающей звездной сыпью с бархатно-черного испода.

– Нет, – шептал Владигор, – мое сердце несвободно, я не могу разорвать его надвое!

– Я тебе помогу! – захохотала красавица, сверкнув зубами и выдернув из своего венка гибкую веточку с нежными нефритовыми листочками. – Лови, князь!

Она выпростала руку из складок мантии, уже заслонившей собой все небо, и с размаху метнула в князя тонкий упругий побег. Он затрепетал в полете подобно палаческому кнуту, свернулся в кольцо и, достигнув Владигора, вмиг распрямился и вошел в его грудь, как луч солнца в тихую воду заводи. Князь почувствовал в сердце мгновенный укол, звездная мантия стала наваливаться на него, а стройная обнаженная дева обернулась сухой сморщенной старухой с отвисшими до чресел грудями. Владигор крикнул, закрыл глаза, а когда открыл их, то увидел, что сидит на земле, а ветхий рыдван стремительно удаляется по ночной улочке вместе с лицедеем, который сидел на краю телеги и посылал ему воздушные поцелуи.

– А где Белун? – воскликнул князь, вскакивая на ноги и порываясь бежать за рыдваном.

– Какой еще Белун?! – крикнул в ответ Челла. – Ты вокруг себя посмотри!

И тут князь услышал за спиной топот множества ног, нарастающий, как шум весеннего половодья, громоздящего льдину на льдину. Владигор обернулся – на него летела все та же бешено орущая толпа. Бежать от нее было поздно, да и небезопасно; князю оставалось лишь дождаться, пока она накатит на него, и либо влиться в ее клокочущий поток, либо пропустить ее над собой. Владигор примерился, собрался в комок, а когда бурлящий шквал ног приблизился к нему, подтянул колени к подбородку и прикрыл голову сплетенными в замок ладонями.

– А ты откуда свалилась, карга старая?! – услышал он чей-то задыхающийся возглас.

Кто-то грубо выругался над его головой, кто-то на лету задел каблуком его выступающее плечо, но вскоре шум схлынул, и князь поднял голову. В ослепительном свете луны удалялись от него пятки, спины и шапки, подскакивающие на лохматых макушках. И лишь один нищий хромец, отставший от толпы вследствие своего увечья, сидел на обочине и смотрел на князя темными впадинами глубоко посаженных глаз.

– Что, бабушка, чуть в грязь не втоптали, дуроломы чертовы? – спросил он, когда князь встал на ноги и привычным жестом одернул полы кафтана.

Владигор огляделся в поисках старушки, к которой, по-видимому, должно было относиться это обращение, но не увидел ни одной живой души, не считая черного кота, который шел по верхней кромке забора, плавно ставя перед собой мягкие, беззвучные лапы.

– Не там ищешь, святая простота, – опять услышал он голос нищего. – Вниз глянь, под ноги.

Владигор послушно, как во сне, последовал этому странному совету, и когда его глаза уперлись в лужу между колеями, князь увидел среди угловатых осколков льда разорванное на клочья отражение косматой крючконосой ведьмы: железную серьгу в отвисшей до плеча мочке уха, выпученный глаз в окружении сморщенных век, пучки волос, торчащие из широких ноздрей.

– Страшненько, князь, не привык еще? – усмехнулся нищий, разбив жуткое отражение брошенным камешком. – Но как сработано, а? Рука мастера!

– Это точно, – сказал князь, не в силах оторвать взгляд от отражения, вновь проступившего на гладкой поверхности лужи.

– Ладно, князь, полюбовался, и хватит, – сказал нищий. – Идти надо.

Калека с трудом поднялся на ноги, подошел к луже и, наклонившись над ней, слегка подул на отражение косматой ведьмы. Вода помутнела, и по ее поверхности побежала рябь, тут же застывшая в причудливый узорчатый рисунок, затянувший отражение подобно густой шелковистой паутине.

– Пойдем, князь! – сказал он. – Там уже и колоду на кострище подняли, и в трубы затрубили, и коня к гробу подвели, вот-вот ножом становую жилу отворят!

– Коня, говоришь? – Владигор обернулся к нищему и внимательно посмотрел в его глаза. – Конь – это хорошо, как же там без коня… Коня-то хоть хорошего или клячу какую?

– Хорошего, князь, – сказал нищий. – Твоего Лиходея. Он как из лесу утром прискакал под пустым седлом, так его в конюшне и заперли. А ближе к вечеру бабки обручами оковали, цепями стянули да вослед за хозяином и погнали.

– Так что ж мы стоим! – перебил Владигор. – Где они? Где кострище? Веди!

Князь схватил нищего за локоть и от волнения так крепко стиснул пальцами сустав, что калека охнул и, вместо того чтобы двинуться вперед, подогнул колени и чуть не сел посреди дороги.

– Ну давай! Шевелись! – заторопился Владигор, легко поднимая его с земли. – Садись на меня, ежели совсем на морозе обезножел!

– Да куда ж мне, грязи придорожной, да на княжеские плечи садиться! – запричитал нищий, пытаясь вывернуть локоть из железных пальцев Владигора.

– Лезь, я сказал! – строго прикрикнул на него Владигор. – Не ты первый из грязи в князи вылезаешь!

Он наклонился, подхватил калеку под мышки и легко вскинул на свою спину, украшенную живописным кривым горбом.

– А как ты меня узнал? – спросил князь, когда нищий устроился на его плечах и вытянул руку в направлении ближайшего поворота.

– Порода, князь, порода в тебе видна, – пробормотал калека, в такт быстрой ходьбе постукивая пятками по ребрам Владигора.

Они чуть не опоздали, пробираясь к погребальному костру по узкой тропке над крутым речным обрывом. Владигор дважды оступался и по звуку камней, пробивающих тонкий прибрежный лед в далекой холодной тьме, понимал, что если он сорвется с кромки вместе со своим наездником, то рискует сломать не только руку или ногу, но и свернуть себе шею. Князь попробовал подсветить тропинку аметистом, но его грани испускали столь слабое сияние, что оно тут же поглощалось и рассеивалось в ночном воздухе. Нищий меж тем вполне освоился на княжеских плечах и уверенно направлял шаги Владигора, вовремя предупреждая его о заледеневших промоинах, оставшихся от осенних дождей.

– Ты что, бес, в темноте видишь? – не выдержал князь, когда калека вновь слегка постучал пальцем по его лбу, предупреждая об очередной рытвине.

– Имею способность, – скромно ответил тот, когда Владигор легким прыжком преодолел препятствие.

Князь уже чуял запах дыма и различал в конце пологого подъема красноватое свечение разгорающегося костра. Кровавый отблеск прыснул по игольчатому молодому льду Чарыни, и из-за бугра послышался многоголосый шум, внезапно прерванный тоскливым и заливистым конским ржанием.

– Лиходей! – негромко воскликнул князь и так решительно прибавил шагу, что калека от неожиданности взмахнул руками и чуть не упустил в обрыв свою корявую клюку.

– Потише, княже! – шепнул он на ухо Владигору. – Чуть без подпорки меня не оставил!

– Другую выломаешь, – буркнул князь, не сбавляя шага.

Калека промолчал, но когда князь взбежал на бугор и чуть не напоролся грудью на выставленную пику, его наездник перегнулся вперед и отбил блестящий наконечник ударом трости. Пика упала, но темный, очерченный всполохами разгорающегося костра силуэт стражника широко развел руки в стороны и встал перед князем.

– Кто такие? Назад! Не велено! – прохрипел он, рыгнув на Владигора густым перегаром.

Князь выбросил ногу, метя ему в печень, но сапог пробил пустоту: калека, упредив удар князя, с размаху вогнал в глотку стражнику стальной клинок, выскочивший из наконечника его трости. Удар был столь точен и скор, что страж, даже не охнув, раскинул руки и упал на спину, открыв перед Владигором и его проводником панораму княжеских похорон: темную дубовую колоду на вершине сложенной из хвороста пирамиды, двойную цепь стражников со смоляными факелами в руках, неподвижные, посверкивающие золотом одежд ряды приказных, беспокойное шевеление многоголовой толпы, заполонившей луг вокруг кострища, голые деревья, густо увешанные любопытными мальчишками.

Лиходей стоял чуть поодаль, прикованный к столбу и окруженный темными фигурами в глухих остроконечных колпаках, резко выделявшихся на фоне его ослепительно-белой шкуры. Хворостяной вал, окружавший пирамиду, уже горел, стреляя в разные стороны яркими угольками, и, когда какой-нибудь из них долетал до столба, жеребец вскидывал морду и звенел цепями на скованных ногах.

– Подобраться к нему сможешь? – спросил Владигор, переступая через тело поверженного стражника и осторожно спускаясь по тропинке.

– Отчего не смогу? Очень даже смогу, – тихо сказал нищий.