Текст книги "Владигор. Князь-призрак"

Автор книги: Александр Волков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 28 страниц)

Глава шестая

Князь хотел было поставить на стол кубок, до краев налитый темным вином, но Берсень остановил его руку и тихо шепнул в ухо:

– Это твоя жизнь, князь! Вся кровь твоя до последней капли!

Владигор глянул на кубок и увидел, что он действительно наполнен горячей, дымящейся кровью. Двое воинов в сверкающих золотыми кольцами кольчугах бросились на князя, норовя выбить меч из его руки и ударом шестопера разбить драгоценный сосуд, но Владигор быстрым плавным движением поднес кубок к груди, взмахом меча снес головы нападавших, как капустные кочаны, и устремился в образовавшуюся брешь. Но строй воинов сомкнулся, и богатырский меч князя со звоном врубился в частокол вражеских клинков, осыпав мраморные плиты сверкающим градом стальных осколков. Один из них проскочил между пальцами князя, сжимавшими кубок, и с тонким песчаным хрустом ударился в хрустальную стенку. Князь почувствовал легкий укол в сердце и увидел темную каплю крови, выступившую из глубокой трещины на резной поверхности кубка.

– Берегись, князь! – раздался за его спиной крик Ракела.

Владигор вскинул голову и увидел, что воины обступают его со всех сторон. В воздухе бешено сверкали сабли, густым колючим кольцом смыкались вокруг острия копий, а когда князь взмахом меча перерубил ближнее древко, наконечник упал и, отскочив от мраморного пола, ударил в основание кубка. Вновь раздался хруст, из дырочки в хрустале закапала кровь, а князь едва не вскрикнул от резкой боли под нижним ребром. Владигор сжал ладонь, стараясь перекрыть ток крови, но она просочилась между пальцами и темной струйкой потекла по суставам.

– Что ты не пьешь мое вино, князь? – крикнула Цилла. – Пей, оно подкрепит твои слабеющие силы!

– Я сам знаю, когда и чье вино мне пить! – крикнул Владигор, уворачиваясь от сабельного удара и локтем разбивая лицо нападавшего.

Кровь наполняла его кулак, сжимавший основание кубка, горло сжимала колючая сухость, места павших воинов занимали новые, замыкавшие Владигора в сплошное кольцо, но с каждой каплей княжеской крови, падавшей на мраморные плиты, их боевой строй заметно редел, и в просветах между доспехами князь видел чешуйчатые бока ненавистного чудовища.

И все же врагов оставалось еще много; их удары сыпались на плечи и голову князя со всех сторон, и он едва успевал поворачиваться, отражая клинки и острия копий, которые ломались о богатырский меч подобно пересохшим вершинкам болотных ольшин. Отбивая удары, уворачиваясь и прикрывая от обломков стали пустеющий кубок, Владигор чувствовал, как с каждой упавшей каплей из его тела уходит не только сила, но и сама жизнь. Сраженные его мечом воины отлетали за края площадки, скатывались по ступеням и, громоздясь друг на друга, застывали в нелепых позах. Музыканты трусливо жались к подножию трона, но продолжали играть, повинуясь властным жестам Десняка. Цилла вскочила на стол и, сбросив с плеч меховую мантию, неистово плясала среди винных кувшинов и блюд с дичью. И лишь Урсул возвышался на троне, держа перед собой огромный бриллиант, сверкающий холодными прозрачными гранями.

Черный Маг медленно вращал в пальцах драгоценный кристалл, и Владигор видел в его полированных плоскостях то бледное, неподвижное лицо Любавы, то кровавые бельма Ракела, то обтянутый сухой, морщинистой кожей череп Берсеня.

– Пей, князь! Выпей хоть каплю, и спасешься! – визжала Цилла, в ярости швыряя во Владигора то запечатанный винный кувшин, то литой ковш с тяжелой ручкой.

Воинов на площадке оставалось уже не больше полудюжины, но Владигор настолько ослаб, что едва поднимал меч, отражая их стремительные выпады и приближаясь к чешуйчатому змею шаткими, неверными шагами.

Чудовище уползало, обвив кольцом Любаву и щерясь на князя широко распахнутой зубастой пастью, откуда то и дело вырывались ржавые языки огня. Филин вился над ним, бросался вниз, расправив крылья и выставив вперед крепкие когтистые лапы, но его когти бессильно царапали роговые щитки на уродливой бородавчатой морде змея, а перья обгорали в языках пламени, распространяя едкий, удушливый смрад.

– Филька, оставь! – из последних сил хрипел Владигор. – Тут без богатырского меча ничего не сделаешь! Нечистая, Филя! Нечистая!..

При этом вооруженная рука князя продолжала бой уже как бы сама по себе: его меч на излете подсекал встречные клинки, ломал крестовины рукоятей и, легко скользнув по стальному наручню, по локоть обрубал вражескую руку. Владигор уже не дивился тому, что из ран, оставляемых его клинком, вместо крови сочится пенистая темно-зеленая жидкость, уже сплошь залившая площадку и стекавшая по ступеням широкими дымящимися струями.

– Получай, нечисть! – сквозь зубы шептал он, рассекая облаченный в доспехи торс от плеча до паха и отворачивая лицо от брызг вонючей пены, бьющих из-под богатырского клинка.

При этом князь ни на миг не упускал из виду змея, достигшего могучей старой лиственницы, оставленной зодчими для поддержки купола, и теперь скользящего вверх по ее шершавому стволу. Роговые чешуины чудища топорщились и трещали, а толстый бородавчатый хвост то выстреливал навстречу князю, то веером колотил по площадке, оставляя на мраморных плитах глубокие зубчатые трещины. При этом страшный хвост не причинял ни малейшего вреда последнему противнику князя, то пролетая над его плоским черным шлемом, то проскакивая под подошвами кожаных сапог, окованных узкими стальными полосами.

– Врешь, гад, не уйдешь! Все равно достану! – бормотал князь, тяжело дыша и прижимая к груди уже почти опустевший кубок. Его меч с певучим посвистом рассекал воздух, то обращаясь в сплошной сверкающий круг, то выскакивая из ладони стремительной серебристой молнией, высекавшей ослепительные голубые искры из вражеских доспехов и змеиной чешуи.

– Браво, князь! Браво! – хохотала за его спиной Цилла.

– Так его!.. Так его, княже!.. – сорванными до хрипа глотками подхватывали музыканты, давно сбившиеся с такта и дувшие кто во что горазд.

– Выпей, князь! Хоть последнюю каплю! – истошно верещал с трона Урсул.

Жаркие малиновые круги плыли перед глазами князя так, как если бы жилки лопались под его веками, заволакивая зрачки мутными кровавыми пятнами. Хвост змея то выскакивал из багрового тумана, то вновь исчезал за щитками доспехов и матовой сетью кольчуги. Но в тот миг, когда муть вдруг разошлась и Владигор увидел над стальным ошейником бледное пятно гортани, его меч вылетел вперед, и клинок, окрасившись красным, на треть вошел в глотку последнего бойца.

Биение чешуйчатого хвоста вдруг затихло. Потрясенный князь выдернул меч из раны и стал медленно отступать назад. Воин покачнулся, выронил свое оружие, сорвал с головы шлем с частой решеткой забрала, и князь увидел под ним бледное как смерть лицо Леся.

– Прости, князь! Околдовали! Морок все это: змей, Любава, Филимон – все! – прохрипел лицедей, зажимая ладонью рану и облизывая языком выступившую на губах кровь.

– Выпей, может, полегчает! – прошептал князь, подхватывая Леся под руку и поднося к его немеющим губам надтреснутый край кубка, на дне которого еще оставалось немного дымящейся влаги.

– А не жаль тебе, князь, свою благородную кровь на шута тратить? – слабо улыбнулся Лесь, опускаясь на колени перед Владигором.

– Кровь у всех одна, – перебил князь. – Пей, я сказал!

Лесь разомкнул синеющие губы, и Владигор стал по каплям вливать ему в рот густую темную жидкость. Но стоило лицедею сделать первый глоток, как глаза его закатились под лоб, по телу пробежала судорога, а лицо застыло, как воск вокруг догоревшего свечного фитиля. Последнее слово, сорвавшееся с его губ, было: «Кристалл!»

– Кристалл? Какой кристалл? – прошептал Владигор, склоняясь к посмертной маске, медленно проступающей сквозь знакомые черты.

Но Лесь молчал, в его открытых застывших глазах отражались вогнутые кресты стропильных переплетов и темная многолучевая звезда, образованная арками, сходящимися в самой вершине купола. Между ними перебегали багровые отблески факелов, в легких сквозняках трепетала призрачная дымка, заполнявшая свод подобно вечернему туману, до краев заливающему речную низину, и филин с обгоревшими крыльями метался под куполом, как огромный нетопырь, накрытый перевернутой плетеной корзиной.

И вдруг князь заметил бледный тонкий луч, пронизывавший слоистую дымку и как бы норовивший срезать ночную птицу в ее мятущемся полете. Филька тоже видел этот луч и ловко уходил от него, то заваливаясь вбок, то падая вниз со сложенными крыльями, то резко взмывая к звездообразной вершине купола.

Владигор оглянулся и увидел, что луч исходит из многогранного кристалла в руках Урсула. Старик встретил взгляд князя жесткими, холодными глазами, и его губы искривила тонкая злая усмешка.

– Представление окончено, князь! – крикнул он. – Ты хорошо смотрелся на этой сцене, но твоя роль сыграна до конца, и мне остается только опустить занавес и перевернуть новую страницу великой Книги Жизни, где нет ни Стольного Города, ни Синегорья, а есть лишь Вечный Мрак, уже обступивший тебя со всех сторон!

– Чего же ты ждешь? – крикнул князь, незаметно перехватывая рукоять меча. – Переворачивай! Я не хочу отставать от друзей, уже отошедших в Вечность твоими стараниями!

– Не торопи меня, князь! Если бы ты только мог себе представить, какая скука обрушится на меня после твоего исчезновения: ни одного достойного противника, ни одного мало-мальски умного лица – все какие-то рожи, монстры, которыми только всяких умников по ночам пугать. Разложит он на полу шкуру, черепа, дыму напустит, а ты тут ему и подпустишь какого-нибудь удавленника, – о-хо-хо! – И Урсул расхохотался, покачиваясь на троне и стреляя лучом по крестовинам купольного каркаса.

Князь взглянул на свой перстень: аметист то вспыхивал, как уголь, то вновь обращался в голубоватую ледышку, подобно далекому ночному костру, трепещущему в порывах сырого осеннего ветра.

«Все в твоих руках, князь! – шептал внутренний голос. – Сделай верный выбор, и ты – победитель!»

«Опять убийство? – обратился Владигор к своему невидимому собеседнику. – Но сколько можно? Ты же сам знаешь, что зло способно породить лишь новое зло и так далее, пока не сомкнется круг…»

«Князь ты жалкий слепец! – гневно воскликнул двойник. – Круг уже почти сомкнулся, и своды мрака сошлись над твоей головой!»

– Мне жаль тебя, князь! – вторил ему из-под купола грохочущий голос Урсула. – Ты мог бы править миром, а вместо этого предпочитаешь гибель и безвестность! Я тебя не понимаю!

– Прекраснейшие наложницы наперебой стремились бы удовлетворить твое малейшее желание! – томно рокотала Цилла. – Сад изысканнейших наслаждений окружал бы тебя своими цветущими, благоухающими ветвями!

– Не много ли чести князю безвестного Синегорья? – усмехнулся Владигор.

Его шатало от страшной, нечеловеческой усталости; глаза заволакивал мрак, в котором он едва различал очертания стола, трона, сутулую фигуру Берсеня, лик Ракела с двумя выпуклыми бельмами, смуглое изящное тело Циллы, темную массу музыкантов, Десняка, беспорядочно взмахивающего широкими рукавами, Урсула, держащего в ладонях холодно поблескивающий кристалл.

– А это уж я буду решать, много тебе чести или нет! – доносился до Владигора его низкий рокочущий голос. – Иди ко мне! Садись на трон, и я все отдам под твою высокую руку! Идешь?..

– У меня нет выбора! – крикнул князь. – Но прежде чем сесть рядом с тобой, я хотел бы видеть твою силу!

– А на слово ты не веришь? – дико захохотал Урсул. – Так смотри же, жалкий человек!

Он вскочил на ноги и высоко поднял над головой кристалл, заигравший всеми цветами радуги. Рубиновые, изумрудные, янтарные лучи поползли по мраморным плитам, широкими струями потекли по ступеням и, достигнув порубленных князем воинов, стали наполнять светом их безжизненные тела. Отрубленные руки, ноги, головы возвращались на свои места и, срастаясь с телами, начинали шевелиться и тихо позванивать стальной чешуей доспехов. Нефритовый луч влился в страшную рану на горле распростертого Леся, лицо лицедея порозовело, он приподнялся на локте и посмотрел на князя ясными, широко открытыми глазами.

– Теперь ты видишь, кто Князь Света? – крикнул Урсул. – Могут ли частицы мрака противиться мне?

– «Частицы мрака»! – воскликнул Владигор. – Но кто они, эти частицы?

– Люди, звери, рыбы, птицы, деревья, травы! – Голос Урсула сбился на частый взволнованный шепот. – Вся земная плоть, захватившая Свет в свои темные недра, восстает на меня, и только ты, князь Владигор, Хранитель Времени, знаешь, как укротить ее!

– Вся земная плоть есть творение Всемогущего, – возразил князь. – Могу ли я исполнить что-либо без Его Воли?

– Исполнишь, князь, исполнишь, – проворчал Урсул. – Разве ты сам не видишь, что Всемогущему нет ни малейшего дела до своих творений? – И он широким жестом обвел площадку, стены и углы мрачного строения, где в пляшущем свете факелов бродили и натыкались друг на друга слепцы, калеки, блудницы, кликуши и прочий жалкий сброд, по праздникам густо заполнявший улицы и площади Стольного Города. – Одно твое слово, князь, и они прозреют и очистятся! – воскликнул Урсул. – Разве ты не хочешь счастья своему народу?

– Хочу, но какой ценой? Чем я заплачу тебе за это счастье?

– Ты станешь частью Вечности, князь! Моей Вечности! Бессмертие не такая уж страшная вещь, как ты думаешь.

– Бессмертие или вечная скорбь? – перебил Владигор.

Он стоял уже в двух шагах от подножия трона и крепко сжимал рукоять меча.

– Они неразделимы, – прошептал Урсул, склоняясь к нему, – и не держись ты за свою железку – все эти штучки здесь не работают. А насчет вечной скорби ты зря – пройдет время, и все забудется: Любава, Филимон, Светозор… Ты один будешь парить во Вселенной, а где-то там, далеко внизу, будут смиренно копошиться твои бесчисленные подданные! Я не думаю, что ты будешь скорбеть о них. Скорее ты будешь снисходительно усмехаться, глядя на их творения: нивы, здания, крепости, возведенные в слепой жажде уцелеть среди всеобщего хаоса… Соглашайся, князь! Неужели тебе так хочется остаться с ними?

Владигор остановился перед троном, по-прежнему держа ладонь на рукояти меча. Музыканты перестали играть, и под куполом повисла такая тишина, что князь услышал шелестящий топоток мыши по мраморным плитам. Он медленно оглянулся по сторонам: Цилла стояла на столе среди откупоренных медных и глиняных кувшинов, над горлышками которых вились матовые дымки, временами принимавшие смутные очертания человеческих фигур. Князю казалось, что они взмахивают руками и, оторвавшись от своих узилищ, поднимаются под купол, где на широко распахнутых крыльях бесшумно парил огромный филин. Воздух оставался недвижен лишь над одним сосудом, который Цилла прижимала к своей обнаженной груди. Массивная пробка на золотой цепочке свисала с его горлышка и слегка покачивалась в такт возбужденному дыханию блудницы.

– Соглашайся, князь! – страстно шептала она, быстро облизывая губы острым кончиком языка. – Сады безумных наслаждений ждут нас!

– Сады райских наслаждений, – эхом повторил за ней Ракел. – Эта сделает, можешь мне поверить! Такие сады покажет, что ты родную мамочку забудешь, а про весь этот сброд и говорить нечего!

– Заткнись, трепло! – углом рта окрысилась на него Цилла. – Князь сам решит, что ему лучше! Так ведь, князь?

Блудница провела рукой по бедру, прикрытому редкой жемчужной сеточкой и обольстительно улыбнулась, глядя на князя влажными, затуманенными страстью глазами.

– Что ты тянешь, князь? – подскочил к нему Десняк. – Высочайшая милость! Я сам хотел! Все готов был отдать, даже это, смотри!..

Старый чернокнижник резво вскочил на угол стола, махнул рукой в сторону одного из настенных факелов, и из широкого рукава его плаща вылетела струя черного порошка.

– Величайшая тайна! Абсолютная власть! Все золото мира – мое! – истерически взвизгнул Десняк, когда порошок достиг огня и взорвался, на мгновение оглушив и ослепив не только князя, но и самого Урсула, едва не выпустившего из рук свой кристалл.

– Не взяла! – сокрушенно пробормотал Десняк, когда вспышка угасла и дым от нее поднялся к вершине купола и собрался там в виде бледно-молочного гриба. – Иди, говорит, прочь от меня, смерд! Меня, говорит, сам князь Владигор домогается!

– И ты поверил? После всего того, о чем мы с тобой говорили? – усмехнулся Владигор. – Любовь, честь, отечество – и отдать все это за блудницу?!

– Но за какую, князь! – плотоядно чмокнул губами Десняк. – Ты разуй глаза, глянь! А приданое какое! Вечность! Ты только вслушайся: Вечность!

– Вечность!.. Вечность!.. – низкими, угрюмыми басами подхватили музыканты.

– Тебя обманули, старик, – сказал князь, медленно извлекая из ножен длинный сверкающий клинок богатырского меча, – не нужна мне их вечность, их блудницы, сады наслаждений… Я хочу остаться с моим народом!

– Браво, князь! – тихим восторженным шепотом воскликнул Ракел. – Дерись, и да исполнится воля Всемогущего!

– Она и так исполнится, друг мой! – промолвил Владигор, поднимая глаза к звездообразной вершине купола. – Не будем суетиться, не будем мешать ей своими жалкими стараниями!

– А как же змей? Любава? – воскликнул воин, стуча себя по поясу в поисках меча. – Ведь утащит, гад, ищи его потом!

– Морок это все, друг мой! – сказал князь, обеими руками перехватывая лезвие своего меча и высоко поднимая его над головой. – А морок не мечом побеждается.

– Чем же, как не… – начал было Ракел, но в этот миг Владигор плашмя опустил клинок на колено, и он переломился с тугим, пружинистым звоном.

– Эй, ты, торговец вечностью! – крикнул князь, оборачиваясь к трону. – Бери меня и делай что хочешь! Обращай в камень, рыбу, птицу, траву, но знай: я не твой демон! Сады твоих наслаждений не прельстили меня! Спросишь почему? Да потому, что их просто нет, и теперь ты знаешь, что я знаю это! А раз об этом знает один человек, то об этом знает и остальное человечество! И отныне никто, слышишь, никто, не продаст и пяди своих земных владений за вечный холод, пронизывающий уловленные тобой души!

– Ты… Ты не успеешь! – прохрипел Урсул, отшатываясь и приваливаясь к спинке трона, – я остановлю! Убью! Обращу в межзвездный прах, двух пылинок вместе не оставлю!..

– Что ж, действуй, я готов!

Владигор опрокинул стол, с которого с шумом посыпалась всякая труха, и встал против трона широко расставив ноги и скрестив руки на груди. Князь едва обратил внимание на то, что ни Циллы, ни винных кувшинов, ни блюд с яствами на столе уже не было, а вся столешница была усыпана глиняными черепками и обломками обглоданных костей. Все его существо сосредоточилось на кристалле в руках Урсула, точнее, на тех картинах, которые вспыхивали на его полированных гранях и, отделяясь от них подобно слюдяным пластинкам, разрастались и обрушивались на Владигора, как стенки гигантского карточного домика.

Огромные всадники в страшных рогатых шлемах скакали прямо на князя, направляя в его грудь тяжелые копья, подвешенные к конским шеям на кожаных петлях. Отвесный склон, покрытый лесом, вдруг вздрагивал и устремлялся вниз грохочущей лавиной. Каменный поток рассыпался в пыль, но из ее густых клубов тут же появлялись оскаленные морды невиданных чудищ, яростно бросавшихся на князя.

Но Владигор стоял неподвижно, как соляной столб. Подошвы его сапог словно вросли в мраморные плиты площадки, руки были скрещены на груди, а глаза не мигали даже тогда, когда перед ними раскалывалась скала и поток кипящей лавы устремлялся на князя из ее разорванного чрева. Из огненного потока вырастал и обступал князя горящий лес, но черные тучи внезапно сгущались над верхушками деревьев и проливались дождем сверкающих змей. Змеи окружали князя бесчисленными кольцами. Пасти начинали заглатывать хвосты, кольца сужались, становились толще, но в тот миг, когда они, казалось, уже готовы были намертво сдавить горло и грудь Владигора, он чуть слышно шептал: «Да будет воля Твоя!» – и змеиные туловища лопались, обдавая его ноздри шипучим зловонным смрадом.

«Только не сморгни, князь! – настойчиво шептал невидимый двойник. – Твой дух сейчас силен как никогда, лишь плоть истощена до крайнего предела! Глаза есть зеркало души, они наделены двойной природой, так пусть одна прикроется другой, как прикрывается щитом отважный витязь, внезапно поскользнувшись на крови…»

– Не беспокойся, я не поскользнусь, – отвечал Владигор, стискивая зубы до хруста в скулах и бестрепетно глядя в глаза гигантских летучих крыс, лохматыми комками падавших на него из-под купола.

Пламя преисподней опалило усы и бороду князя; порой ему даже казалось, что кровь под крышкой черепа вот-вот вскипит и фонтанами ударит из его ушей и ноздрей. Змеи толстыми скользкими жгутами обвивались вокруг его ног, жалили в колени, бедра, отравляя ядом мышцы и обращая тугие сухожилия в хрупкие сухие тростинки. Кости ломило от нестерпимой боли, а суставы трещали так, словно десяток палачей растягивали и распинали князя на огромной дыбе, поперечина которой скрывалась где-то под куполом, а барабаны и цепи неустанно грохотали за его спиной.

– Каково, князь?!. Каково? Хватит чести или еще добавить? – гремел в ушах князя насмешливый крик Урсула.

– Да уж добавь, а то и порога не переступлю! – сквозь зубы цедил Владигор, чувствуя ноздрями солоноватый привкус кровавых слез, сбегающих по крыльям носа.

– Добавить чести! – ревел Урсул. – Вымостить золотом пути ему!

Мраморные плиты под ногами Владигора трескались, как вешний лед, и князь по колени проваливался в кипящую золотую лаву, на поверхности которой с легким мгновенным шипением сгорали жалившие его змеи.

– Благодарю тебя, владыка ада! – кричал князь в мятущийся перед его глазами мрак. – Хоть ноги попарю, застудил, пока к тебе ехал!

– Так, может, довольно чести-то? – громыхала тьма.

– Честь, говоришь? – хохотал Владигор, запрокинув лицо в купол. – Не вижу я пока никакой чести! У меня на подворье бродяг безвестных почище встречали: не одни ножки парили – баньку топили да пивом с мятой на каменку поддавали!

– Будет тебе и банька, князь ты наш светлокудрый! – шипели со всех сторон невидимые голоса. – С мятой!.. С пивком!.. С веничком можжевеловым!..

Ржавые языки пламени прорывались сквозь волны мрака, и князю казалось, что его волосы и одежда вот-вот вспыхнут от нестерпимого жара.

– Хороша банька, любимец народный?!. – истошно выли невидимые бесы. – Не каждого мы так встречаем, а на тебя уж не поскупились, так протопили, что всему твоему народу хватило бы!.. А народ-то и не явился: так что придется тебе одному за всех отдуваться!..

– Не впервой – выдюжу! – скрипел зубами князь. – Не такое терпел!

– Кому оно нужно, твое терпение? – Темный силуэт выступил из огня и встал перед Владигором, держа в одной руке пергаментный свиток, а в другой – пестрое орлиное перо.

Свиток был густо покрыт мелкими черными значками, а с конца пера капали темно-рубиновые капли.

– Довольно упираться, князь! – угрюмо гудела фигура, подступая к Владигору и протягивая ему перо и свиток. – Подпиши здесь, и дело с концом! Всего-то одна закорючка – хрен ли из-за такой ерунды мучиться!..

– Для кого-то, может, и ерунда, – прошептал князь, облизнув опаленные губы, – а я свою душу за понюшку табака не продаю. А тебя, Ерыга, я помню: как при жизни холуем был, так и здесь на побегушках служишь. Думаешь, если там тебе удалось меня в погреб столкнуть, так и здесь подфартит, – врешь, бес, кончился твой фарт!

– Воскресить обещали, всего как есть, во плоти, – бубнил Ерыга, тыча в грудь Владигора опаленным перьевым опахалом, – надо, говорят, чтобы все косточки в одном месте лежали, а мясцо нарастить – дело нехитрое… И вот лежат, ждут, так что прикладывай, князь, свою светлую ручку, и покончим мы с этим делом.

– И здесь тебя, дурака, надули! – усмехнулся князь. – Вот уж воистину: каким в колыбельку – таким и в могилку!..

– В могилку! В могилку! – радостно взвыли бесы. – Сам князь приказал! Тащите, фурии, его на муки! Губите без возврата! Без возврата!..

Перо и свиток вспыхнули и исчезли в холодной голубой вспышке, а из бушующего вокруг князя пламени высунулись десятки когтистых лап, тотчас в клочья растерзавших оцепеневшего от ужаса призрака. Ерыга хотел еще что-то крикнуть напоследок, но все случилось так быстро, что он так и исчез из глаз Владигора с распяленным в беззвучном крике ртом.

И вдруг все смолкло. Огонь пожрала тьма, боль во всем теле князя утихла, и перед его глазами возникли стены тронного зала в княжеском тереме: частые оконные переплеты, забранные цветными пластиночками слюды, пышные ковры в простенках, увешанные скрещенными мечами, щитами и доспехами, тускло поблескивающими в лучах восходящего солнца.

Княжеский трон стоял на помосте перед дальней стеной, и к его подножию вела широкая ковровая дорожка, усыпанная золотистыми зернами пшеницы. По обе стороны от трона стояли Берсень и Ракел в дорогих бархатных кафтанах и вышитых штанах, заправленных в мягкие голенища сафьяновых сапожек. При виде Владигора оба воина сняли шапки и низко склонили перед ним головы.

Князь пошел к трону, чувствуя, как перекатываются твердые пшеничные зерна под подошвами его сапог. Следом за ним в двери тронного зала стали один за другим входить придворные: конюшие, стряпчие, толмачи и прочие. Они молча вставали вдоль стен, стараясь не перекрывать окна своими широкими спинами и держа перед собой развернутые берестяные грамоты с сургучными печатями на длинных шелковых шнурках. В полной тишине Владигор подошел к помосту, поднялся по ступеням, сел на троне и ясным, спокойным взглядом окинул ряды своих подданных.

– Князь, рассуди!.. Князь, помилуй!.. Не прогневайся, княже милостивый, очи заволокло, себя не помнили!.. – вразнобой заныли и запричитали они, с мягким стуком падая на колени и выставляя перед собой мелко исписанные свитки.

– Что это у них? – спросил князь, наклоняясь к Берсеню.

– Вины свои писали, – сказал старый тысяцкий, – всю ночь перьями скрипели, весь пол в Посольском Приказе чернилами залили.

– Чернилами, говоришь? – с усмешкой перебил Владигор, глядя, как со всех сторон ползут к его трону широкие нечесаные затылки, шевелящиеся лопатки и подрагивающие зады. – Ну ежели только чернилами, то я прощаю. Слышите, вы, я вас всех прощаю!

– И нас тоже? – поднялись над благоговейно притихшей толпой головы Техи и Гохи.

– А чем вы хуже других? – спросил князь. – Чай, не по доброй воле жилы из Леся тянули?

– Да провалиться нам в землю на три аршина, ежели мы хоть одну душу от тела в охотку отлучили! – завопил Гоха, пробившись сквозь толпу и рухнув на ступени перед троном.

– Не свою волю творили, помереть мне на этом месте, ежели вру! – прогудел Теха.

– Всё они! Они, злыдни! – подхватил Гоха, стуча лбом о половицу и указывая в толпу грязным от засохшей крови пальцем.

– Невиноватые мы!.. Сами не ведали, что творили!.. – нестройно заголосили вышитые кафтаны, выставляя на князя широкие курчавые бороды. – Бес попутал!..

Бросив беглый взгляд на пеструю мозаику человеческих лиц, князь различил среди них сухую желтую физиономию Десняка и раздутую от водянки рожу Дувана. Все они подобострастно глядели на Владигора и дрожащими руками протягивали ему свои шуршащие свитки с болтающимися на шнурках печатями.

– Не надо этого, уберите! – усмехнулся князь, слабо махнув рукой. – Я теперь и сам все знаю, без вашей писанины. Кто и где товары запретные скрывает, кто девок своих дворовых брюхатит почем зря, кто калик перехожих псами травит, кто помощи просит у нечистой силы на лихие дела, кто голь кабацкую на бунты подбивает, – так что читать мне ваши депеши надобности нет.

– Повинны, князь! Животами своими отслужим, только прикажи: кому хошь пасти порвем! – гундосили в толпе, по мере того как Владигор перечислял грехи и преступления, когда-то совершенные в глубокой тайне от княжеского взора.

– Ну что вы за народ! – вздохнул князь. – Чуть что, сразу пасти рвать, головы рубить!.. Так и будем друг друга крошить до той поры, пока на земле с десяток калек останется, таких, что уже и ложку ко рту сами поднести не могут, не то что чужую глотку перегрызть.

– Не вели казнить! – разнеслись под сводами повинные вздохи. – Нам, дуракам, невдомек, что в светлой твоей голове творится! Что прикажешь, то и исполним!

– Сожгите ваши повинные грамоты на костре! – медленно произнес Владигор. – На площади, перед всем народом! Сожгите и повинитесь! А я все вам прощаю, все грехи ваши, ибо устоять в смуте часто выше сил человеческих, уж больно велик соблазн из своей шкуры выскочить, выше головы прыгнуть, судьбу обмануть. На этом-то бес и ловит слабые души. Идите и впредь не грешите! А кто по какому ведомству трудился, пусть продолжает труды свои, но по правде, по закону и чувству душевному: душа всегда шепнет, если против совести пойдешь, – ее голос и слушайте. Все понятно?

– Да так-то на словах вроде оно и понятно, а как до дела, до живого человека дойдет, так тут бес и воткнет перо под ребро! – прогудел бывший казначей Дуван, тяжело поднимаясь с колен. – Ну и сорвешься, избудешь гнев свой на невинной душе.

– А нам куда идти? – заныли в один голос Теха и Гоха. – Всю жисть от дыбы да от кнута кормимся, а таперича что нам делать, когда простил ты нас всех, князь светлоликий, солнышко красное? Разве что воренка на кол посадить осталось, чтоб никакой смуты впредь его именем не учинилось…

– Воренок? Какой воренок?! – воскликнул Владигор, привставая на троне и глядя на резные двери в конце зала, из-за которых доносился шум какой-то возни.

Но вот дверные створки с грохотом распахнулись, и в проеме встали два коренастых молодца в черных полумасках. Они держали на плечах толстый сук, на котором висел потертый кожаный мешок внушительных размеров. В верхней части мешка, на полтора локтя ниже туго затянутой горловины, было прорезано овальное отверстие, и в нем виднелось смуглое детское личико, смотревшее на зал испуганными черными глазенками.

– На кол!.. На рогатках подвесить над малым огнем, пусть еще подкоптится!.. – вразнобой загалдели в толпе. – Чтоб впредь соблазна не было под басурманскую руку народ подводить. Счас отпустим, потом грехов не оберемся!

– А этот грех кто на свою душу возьмет? – громовым голосом крикнул князь. – Ты, Дуван? Ты, Десняк? А может, вы на пару, мастера заплечные?

Владигор сбежал по ступенькам, встал перед Техой и Гохой, обеими руками сгреб палачей под микитки и приподнял их над широкими дубовыми половицами. Те сучили ногами в воздухе и пытались что-то прохрипеть, уставившись на князя выпученными, налитыми кровью глазками. Но прежде чем кто-то из них смог выдавить хоть полсловечка, Ракел стремительно пробежал к двери по ковровой дорожке и, двумя ударами уложив обеих плечистых молодцев, перехватил у них из рук мешок с мальчонкой.