Текст книги "Владигор. Князь-призрак"

Автор книги: Александр Волков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 28 страниц)

– Да как ты их теперь придержишь? – захрипел тот, для виду натягивая вожжи и как бы невзначай нахлестывая ими конские бока.

– Ах вот ты как! – воскликнул князь, заметив обман. – Давай мне, я справлюсь!

Он вырвал вожжи из рук чародея, выпрямился и откинулся назад, с силой потянув их на себя.

Битюги яростно захрипели, почуяв твердую руку, но не остановились, а лишь круто выгнули шеи, выскочили за вешки и, швыряя в лицо князю клочья пены, понеслись к сараю прямо по снежной целине. Теперь на пути у них оставался лишь глубокий овраг, полузаметенный снегом и до самых краев наполненный студенистой тьмой.

«Сорвемся, костей не соберем!» – быстро, как амбарная мышь, проскочила мысль в голове Владигора.

Князь бросил бесполезные вожжи, прыгнул внутрь шарабана и забегал по шаткому дощатому настилу, до упора разрывая прорехи в заплатанных стенках шатра.

– Пошли вон! Пошли отсюда! – кричал он, хватая калек и выбрасывая их на мелькающий мимо саней снег. – До Посада доберетесь, а там обогреют! Чай, не впервой снегами пробираться.

– Оставь, князь! Хоть полдюжины, хоть пяток, хоть троицу! – бормотал за его спиной чародей. – Нас первых не пощадят, ежели пустые приедем!

– Тебе-то что сделается! – холодно усмехнулся Владигор, обернувшись к нему. – Ты же дух бесплотный и бессмертный!

Князь дал пинка последнему калеке и, когда тот упал в рыхлый снег между колеями, вернулся на козлы и, намотав на кулак заиндевелые вожжи, сел рядом с чародеем. Битюги вынесли сани на крепкий, обдутый ветром наст и теперь несли их прямо в темную полынью оврага.

– Я ведь за тебя, князь, старался, – вздохнул Белун. – Попадешь к Нему в зубы – не выскочишь! Это тебе не Климога, не Триглав – мечом не достанешь! Среди этих, может, и проскочил бы, а теперь, вишь, один остался, Ему и искать тебя не придется, сразу увидит: сам князь Владигор в гости пожаловал!

– А может, я еще погожу! – сказал князь, выпрямляясь во весь рост.

Он хотел было соскочить в снег, бросив и рыдван и Белуна; когда же пенные лошадиные морды уже подлетели к самой кромке, из тьмы им навстречу безмолвно поднялся плотный ряд косматых приземистых фигур.

«Любава! Беренды! – молнией мелькнуло в голове князя. – Но зачем?»

Толку от лесных жителей действительно было немного, если не считать того, что при их внезапном появлении битюги резко осели на задние ноги и, удержав сани своими широкими крупами, резко вывернули набок дышло и понесли рыдван вдоль кромки оврага. Беренды было погнались за ними, но снег в этих местах был столь глубок, что преследователи вскоре отстали, обратившись в бесформенные черные пятнышки на посеребренной лунным светом белизне.

– А что теперь? – спросил Владигор, оборачиваясь к старому чародею.

Но Белуна уже не было рядом с ним, и, лишь приглядевшись к пестроте лунных пятен в глубине порядком обтрепанного шарабана, князь различил среди них высокий туманный силуэт в длинном складчатом плаще. Своим обликом призрак напомнил Владигору и Белуна, и Светозора, и еще кого-то третьего, ни разу не виданного им, но все же узнаваемого по каким-то неуловимым чертам. Князю даже показалось, что этот незнакомец являлся ему в снах, каждый раз принимая разные обличья: мохнатого чудовища, царственной блудницы, лучника, до самого уха оттягивающего тетиву своего тугого лука.

– Преодолевший все искушения земного пути может ли вступить в Царство Зла? – спросил призрак голосом Белуна.

– Да, он достоин! – раздался в ответ глубокий, спокойный голос.

– Ты готов, сын мой? – спросил из-под капюшона призрак Светозора.

– Да, отец! – тихо, но твердо ответил князь.

– Тогда иди, – промолвил призрак и медленно растворился в блеклых лунных потемках.

Кони встали. Князь обернулся, посмотрел вперед и увидел, что они почти уперлись заиндевелыми мордами в окованные железными полосами ворота.

Глава пятая

Коренник ударил в порог тяжелым кованым копытом, створки ворот со скрипом поползли в стороны, и вскоре перед взором князя предстал обширный зал, освещенный алым, перебегающим светом невидимых факелов. Середину зала занимал высокий ступенчатый помост, сложенный из полированных мраморных плит, а во все стороны от него расходились затянутые густой паутиной коридоры с арочными сводами. Такие же арки поднимались от простенков между входами в галереи, но свет факелов не достигал высоты, где они смыкались, и потому купол этого мрачного сооружения терялся в непроглядной тьме. Когда створки ворот распахнулись, кони упали на колени, а из проема пахнуло тяжелой могильной сыростью.

– Входи, князь Владигор! – послышался властный голос. – Мы давно ждем тебя!

– Кто вы? – крикнул князь, бросая вожжи и спрыгивая на снег перед воротами.

– Войди и увидишь! – прозвучало в ответ.

Князь шагнул вперед, и, как только он переступил порог, створки бесшумно сомкнулись за его спиной; и свет факелов вспыхнул с такой силой, что Владигор невольно прикрыл рукой ослепленные глаза. Когда он опустил рукавицу, зал сиял и переливался разноцветными огнями, а на помосте возвышался литой золотой трон, густо усыпанный драгоценными камнями.

– Теперь видишь? – спросил из-под высокого купола тот же голос.

– Нет! – крикнул Владигор, поднимая голову и всматриваясь в темные ажурные переплетения арок и стропил.

– Не там ищешь, князь! – раздался насмешливый женский голос. – Вечно ты не туда смотришь, оттого и счастья своего не видишь! У дома стоишь, а в дом не идешь! У порога стоишь, а переступить боишься!

Владигор перевел взгляд на трон и теперь увидел на его бархатной подушке Циллу. Владычица куталась в густые серебристые меха и смеялась звонким, но каким-то неживым, жестяным смехом.

– Счастья, говоришь, не вижу? А где же оно, по-твоему, мое счастье? Уж не в тебе ли? – спросил Владигор, не трогаясь с места.

– Кто знает, кто знает… – пробормотала Цилла, плавным движением обнажая точеные смуглые плечи. – Были такие, что в ногах валялись!..

– Значит, на то их воля была! – воскликнул князь. – Есть такие, что за корочку плесневелую да за стакан вина кому хошь пятки вылижут, – эти нам не указ!

– А эти? – крикнула Цилла, звонко хлопнув в ладоши.

Паутина в арках извилистых галерей затрепетала, словно удерживая в своих липких путах невидимых насекомых, и вслед за этим в сумеречных проемах стали возникать очертания человеческих фигур. Призраки раздирали пыльные складки серой кисеи, вырывались из-под арок и, достигнув площадки, распластывались ниц перед роскошным троном.

– Возьми меня! Меня! Меня! – наперебой выкликали они, трепеща тончайшими кружевами манжет, лязгая тяжелыми суставами железных доспехов и шелестя по плитам и ступеням длинными полами роскошных мантий.

Вскоре вся площадка вокруг трона была заполнена седовласыми королями, юными принцами, суровыми витязями, богатыми купцами, смелыми мореходами и прочими поклонниками, одежды и драгоценные украшения которых достаточно ясно указывали на свое сомнительное происхождение.

– Сдери с них все эти тряпки и камешки, опустоши их кошельки, и вскоре они либо взойдут на эшафот как мелкие воришки, либо перемажутся грязью и прахом и до смерти будут биться за первое место у кабацкого порога, – сказал Владигор.

Князь щелкнул пальцами в воздухе, и тут же вся богатая пестрота площадки обратилась в груду бурых лохмотьев, откуда то тут, то там высовывались грязные руки с жадно растопыренными пальцами.

– Ты прав, князь! – весело воскликнула Цилла. – Человек лишь кучка грязного праха, дрожащего перед лицом испепеляющей Вечности!

– Но ведь не все падают ниц перед тобой! – с жаром возразил Владигор. – Есть мудрецы, для которых твои прелести значат не больше, чем прелая прошлогодняя листва или мышиный след на утреннем снегу!

– Ты уверен? – усмехнулась Цилла. – Ты достаточно хорошо знаешь меня и людей, чтобы утверждать такое?

Она достала из-за спины грязный холщовый мешок и со смехом опрокинула его на сгорбленные спины, покорно склонившиеся вокруг трона. Из горловины на затылки и горбы с жирным шорохом посыпались хлебные корки, обглоданные кости и прочие объедки, часть которых тут же исчезла среди лохмотьев, а часть достигла краев площадки и устремилась вниз по мраморным ступеням, увлекая за собой всю человеческую свору.

Как только площадка вокруг трона опустела, из боковых галерей стали один за другим появляться степенные седобородые старцы, почтенные высоколобые мужи в длинных складчатых одеяниях, бледные юноши с темным восторженным огнем в глубоко запавших глазах, устремляющие свои взоры в вершину купола, где стропила и арки сходились в одной точке, образуя сияющую многолучевую звезду. Один погружал лицо в раскрытую книгу, другой неотрывно смотрел в длинную трубку, направляя ее лиловый глаз в переплетения стропил, третий нес перед собой лоток, смешивал на нем разноцветные порошки и, всыпав смесь в раскаленную добела воронку глиняного тигля, бросал следом щепотку золотого песка.

– Истина!.. Truth!.. die Wirklichkeit!.. Veritas!.. – повторяли они на разные лады.

– Видишь, князь? – усмехнулась Цилла, глядя на Владигора темными, широко раскрытыми глазами. – И стоит мне только прошептать: «Это я! Я! Не ищите там, где не прятали!..» И они все кинутся ко мне!

Цилла слегка повела плечами, и ее меховая мантия поползла вниз, обнажая тугие смуглые груди, увенчанные малиновыми бутонами сосков.

– Она!.. Она!.. Вижу!.. – вдруг закричал один из старцев, бросая под ноги мелко исписанный берестяной свиток и устремляясь к трону.

– Где?.. Где?.. – загалдели остальные, бросая свои трубки, лотки, книги, свитки и устремляя взоры на крикнувшего, который, впрочем, уже не кричал, а изо всех сил продирался к трону сквозь плотную беспокойную толпу. Владигор поднялся на три ступеньки, негромко хлопнул в ладони, а когда несколько лиц обернулись на звук, увидел, что вместо глаз из-под век на него смотрят выпуклые, оплетенные кровавыми сеточками бельма. Старик, выкрикнувший свое слово, тоже обернулся вслед за остальными, и князь узнал в нем синегорского мудреца, приходившего беседовать с ним о власти, истине и бессмертии. Глаза старика полыхали черным безумием, ноздри были широко раздуты, а волосы развевались так, словно вокруг трона свирепствовал ураганный ветер.

– Десняк, остановись! – крикнул князь. – Она съест твой мозг!

Старый чернокнижник замер, и в глубине его безумных зрачков засветились две теплые желтые точки.

– Князь, а ты здесь откуда? – прошептал он, приближаясь к Владигору сквозь раздавшуюся в стороны толпу.

– Князь!.. Сам князь!.. Князь Света!.. Князь Тьмы!.. – наперебой зашелестели приглушенные голоса слепцов.

– Слышишь, как они тебя называют? – сказал Десняк, останавливаясь на краю площадки. – Кто ты, откликнись? Князь Света или Князь Тьмы? Кто?

– Они бредят! Их высокие умы помрачены вечной тьмой, заполонившей очи! – усмехнулся Владигор.

– Зрение чаще вводит в заблуждение, нежели дает истинное знание! – возразил Десняк. – Под прекрасной наружностью может скрываться ядовитая гадина, а под птичьими перьями может биться живое человеческое сердце! И зовут его, если я не ошибаюсь, Филимон.

– Не ошибаешься, – пробормотал пораженный князь. – Но откуда ты знаешь?

– Нет на свете ничего тайного, что рано или поздно не сделалось бы явным! – прошептал Десняк, глядя ему в глаза и улыбаясь загадочной улыбкой.

– Князь Света!.. Князь Тьмы!.. – продолжали вопить слепцы, стоящие по обе стороны от старого чернокнижника и протягивающие к Владигору дрожащие руки.

– Что им надо?! Я просто князь! Князь Синегорья Владигор Светозорович! – крикнул князь, невольно отступая на шаг.

– Лжешь! «Просто князья» сидят по своим уделам и кур щупают! – воскликнула Цилла, вскакивая на трон обеими ногами и обвивая вокруг талии свою пышную мантию.

– Исцели нас!.. Погрузи нас в вечное блаженство небытия!.. – наперебой ныли слепцы, осторожно ощупывая босыми ступнями края мраморной площадки.

– Что же мне делать? – чуть слышно прошептал Владигор, поднимая глаза к вершине купола.

– Назовись, сын мой! – загремел под арочными сводами голос Светозора.

– Но если я ошибусь? Если я назовусь именем, которого недостоин?

– Что я слышу? Ты боишься? – раздался гневный ответ.

– Нет, не боюсь! Я – Князь Света! – твердо ответил Владигор, поднимаясь по ступеням и протягивая руки навстречу слепцам.

– Лжешь! Гордыня обуяла! – завизжала Цилла. – Не прикасайся к ним! Они все умрут!

Но Владигор уже взошел на последнюю ступень и положил ладонь на бельма ближайшего слепца. Тот замер, опустил руки, а когда князь убрал свою ладонь с его лица, взглянул на него пронзительными голубыми глазами. Он хотел что-то крикнуть или прошептать, но Владигор быстро приложил палец к его губам и молча указал на одну из боковых галерей. Прозревший благодарно поклонился и отошел, уступая место следующему слепцу. Они подходили, прозревали от легкого прикосновения ладони, кланялись и, положив перед князем книгу, берестяной свиток или мелко исписанный клочок пергамента с обгорелыми краями, молча удалялись в боковые галереи. Вскоре на площадке остался один Десняк и Цилла, по-прежнему восседавшая на троне в своей пушистой серебристой мантии.

– А с этим что делать? – спросил князь, указывая на книги и рукописи, грудой наваленные на мраморных плитах.

– Заберу, князь, с твоего позволения! – пробормотал Десняк, извлекая из-за пазухи грубый холщовый мешок. – Почитаю, разберусь на досуге, что тут к чему, а потом мы с тобой об этих делах потолкуем… Вино, горящая лучина, в окно глядит таинственная ночь…

– И истина к своим склоняется перстам, словно в руке своей разглядывая что-то, из-за ее плеча невидимое нам, – подхватил Владигор.

– Прекрасно сказано, князь! Изумительно, и главное, как точно! – продолжал бормотать старый чернокнижник, заталкивая в мешок книги и рукописи.

– Браво, князь! – звонко захлопала в ладоши Цилла, – Ты еще и поэт вдобавок ко всему!

– Это не я, – усмехнулся Владигор. – Легкий смерч прошумел в моей голове, оставив эти слова, подобные праху, выпадающему из песчаного вихря пустыни…

– Откуда ты, князь льдов, знаешь про песчаные вихри? – насторожилась Цилла.

– Узнать можно все, – сказал Владигор, кивнув на туго набитый мешок в руках Десняка.

– Вот-вот, нет ничего тайного, что рано или поздно не сделалось бы явным! – подтвердил старик, тряся жидкой пепельной бородкой.

– Ну что ж, поднимайся сюда! – сказала Цилла, сходя с трона и зябко кутая плечи в меховую мантию. – Надеюсь, ты не откажешься отужинать со мной?

Она хлопнула в ладоши, и двое слуг поспешно вынесли из-за трона столик, накрытый белой льняной скатертью с темно-малиновым орнаментом по краю. Князь скользнул по рисунку беглым взглядом и увидел, что он представляет собой ритмичное чередование волчьих и человеческих черепов со скрещенными под нижней челюстью костями. Слуги, вынесшие столик, торопливо одернули углы скатерти, вновь убежали за трон и вернулись с двумя изящными стульями с высокими резными спинками.

– Почему только два? – удивилась Цилла, обращаясь к слугам и указывая им на стоящего в сторонке Десняка. – Вы что, считать не умеете?

Те виновато закивали головами и тут же принесли третий стул. Пока все трое устраивались вокруг стола, слуги приносили и расставляли на скатерти тарелки, бокалы, блюда с невиданными фруктами, подносы с неведомой Владигору дичью, тонкогорлые кувшины, запечатанные заплесневелыми печатями; по мраморным ступеням поднимались и рассаживались по краям площадки музыканты с трубами, флейтами, барабанчиками и круто изогнутыми рожками. Как только они заняли свои места, Цилла ударила серебряной ложечкой по висящей над столом золотой тарелочке, и, как только ее мелодичный звон затих, музыканты приложили к губам свои инструменты, барабанщики взмахнули палочками, и тишина под куполом взорвалась целым смерчем диких, несогласных между собой звуков.

– Нравится, князь? – крикнула Цилла через весь стол.

– Безумно! – расхохотался Владигор. – Мне бы таких загонщиков в облаву.

– Бери! Я тебе их дарю! – воскликнула Цилла.

Она хлопнула в ладоши, музыканты умолкли и, сунув под мышки свои дудки и палочки, упали на колени перед князем.

– Приказывай, владыка! – на разные голоса завопили они. – Мы таперича твои!

– Идите, вы свободны! – сказал Владигор. – В Синегорье нет рабов и хозяев!

Музыканты, не поднимая голов, стали тихонько перешептываться между собой.

– Идите! – повторил Владигор. – Вы свободны!

Музыканты притихли, потом из их рядов выполз на коленях маленький трубач, обвитый своей громадной трубой, как улитка раковиной.

– За что, князь? – прошептал он дрожащим голосом, поднимая на Владигора рябое личико и размазывая слезы по небритым щекам. – Куда мы пойдем?..

– За что, князь? Куда нам деваться? – заныли остальные, тупо стуча лбами о мраморные плиты площадки.

– Ну хорошо, оставайтесь, я не гоню! – растерянно пробормотал Владигор. – Я хотел как лучше, но если вы не хотите, то пожалуйста, можете оставаться здесь. Но помните: вы в любой момент можете уйти! Вы – свободны!

– Так нам оставаться или уходить, владыка? – спросил трубач, глядя на князя маленькими настороженными глазками.

– Они что, смеются надо мной? – воскликнул князь, оглядываясь то на Циллу, то на Десняка.

– Нисколько, – усмехнулся старый чернокнижник, – они просто не знают, что такое свобода. Тебе она представляется лучшим и драгоценнейшим даром, а для них это невыносимое бремя, с которым они не знают, что делать, так же как и со своими инструментами, чьи звуки так досадили тебе в начале нашего вечера.

– Они просто не умеют играть! – перебил Владигор.

– Ошибаешься, князь! – мягко возразил Десняк. – Отдай их мне, и вскоре под этим куполом зазвучат дивные мелодии.

– Пусть идут, если захотят, я же сказал: они сво…

– Забудь это слово! – крикнул старик. – Прикажи им, если ты действительно хочешь сделать их счастливыми!

– Ты думаешь?..

– Я не думаю, я – знаю!

Десняк вскочил со стула; когда князь сделал повелительный жест и трубачи вновь заняли свои места на краю площадки, он вышел из-за стола, встал перед ними и поднял руки над головой. Взгляды музыкантов устремились на его ладони, – старик слегка пошевелил пальцами и погладил прохладный, насыщенный ароматами воздух. Нежные трели флейт словно подхватили этот жест и наполнили пространство дивной, чарующей мелодией. Следом вступили трубы, зарокотали барабаны, согласным хором взревели рожки, а из боковых галерей сверкающими бабочками выпорхнули и закружились вокруг стола смуглые полуобнаженные прелестницы.

Слуга, стоящий за спинкой Владигорова стула, перегнулся через плечо князя, взялся рукой за влажное горлышко винного кувшина, легким движением пальцев взломал печать и снял шнурок, глубоко врезавшийся в заплесневелую пробку. Послышалось тонкое шипение, пробка выстрелила, но прежде, чем пена успела оросить расставленные на столе приборы, слуга накрыл горлышко кувшина кружевной салфеткой и наполнил хрустальный бокал князя искристой, сверкающей влагой.

– Ну что, князь? Хорошо я тебя принимаю? – спросила Цилла, поднимая свой кубок, искусно вырезанный из чистого, как слеза, изумруда.

– Даже слишком, – усмехнулся Владигор, оглядываясь на юных танцовщиц, мелодично позванивающих браслетами. – Не ожидал я такой чести!

– Разве это честь? – воскликнула Цилла, отпивая глоток вина. – То ли еще будет, когда ты на престол вступишь!

– Я на синегорском престоле сам себе хозяин, – нахмурился князь, глядя на Циллу поверх пенистой шапки над краем своего кубка. – Там я решаю, кому честь оказать, а кому путь показать!

– Какой еще синегорский престол? Первый раз слышу! Старик, а ты слыхал про такой?

Она привстала со своего стула и, протянув руку с тонким хлыстиком, слегка дотронулась им до плеча Десняка. Тот отрицательно мотнул головой и, тряхнув волосами, резко направил в свой оркестр растопыренную пятерню.

– Синегорский престол?! Где такой? – взревели трубачи, отведя от припухших губ сверкающие мундштуки.

– Не видали! Не слыхали! – согласным хором громыхнули в ответ барабанщики.

Владигор стиснул зубы, заиграл желваками на скулах и так сдавил в пальцах точеную ножку своего бокала, что она хрустнула, а хрустальная чаша накренилась и выплеснула вино на узорную скатерть.

– Ай да князь! – гневно и насмешливо крикнула Цилла. – Совсем опростился, пока в мужиках да в скоморохах ходил! Уж и за стол посадить нельзя, чтоб чего не порушил!

Но Владигор даже не поднял головы при ее восклицании. Он смотрел на винное пятно, которое расползалось по столу и поедало узоры на скатерти подобно огню, пожирающему сухую прошлогоднюю траву.

– Берегись, князь! – знакомым голосом шепнул ему в ухо слуга, наливавший вино. – Начинается!

Владигор обернулся и увидел Ракела, навытяжку стоящего за спинкой стула с перекинутой через руку салфеткой.

– Что… начинается? – чуть слышно прошептал он, приподнимаясь с места и стараясь заглянуть в остекленевшие глаза воина, на влажной поверхности которых выпуклой темной сетью отражались переплетения арок и стропил купола.

Но Ракел словно окаменел, своим видом напомнив князю застывших в вечном столбняке обитателей Мертвого Города. Владигор перевел взгляд на танцовщиц и невольно вздрогнул: в дрожащем свете факелов ему вдруг показалось, что их тела вместо кожи покрыты блестящей змеиной чешуей.

– Что с тобой, князь? – злым голосом выкрикнула Цилла. – Здесь тебе не кабак, чтобы с половыми болтать! Садись, пей! Кубок князю!

При звуке ее голоса Ракел вздрогнул, повернулся к столу, взял резной хрустальный кубок, обильно украшенный рубинами и алмазами, поставил его перед князем и, сломав печать на пробке следующего заплесневелого кувшина, наполнил чашу до краев.

– Пей, князь! – повторила Цилла, пронзительно глядя в глаза Владигора. – Ты теперь мой! Никуда ты отсюда не выскочишь, кроме как вон туда! – И она резким движением хлыста указала на золотой трон посреди площадки.

Владигор поднял голову и увидел на троне Урсула. Старикашка сидел на подушке скрестив ноги и пальцем подманивал к себе князя.

– Иди! Иди ко мне! – шептал он, вытягивая губы трубочкой. – Я ведь не забыл, как ты спас меня от дувановских молодцев. Хочу рассчитаться с тобой сполна!

– Как-нибудь в другой раз сочтемся, – пробормотал князь, принимая тяжелый хрустальный кубок, наполненный густым темным вином.

– Другого раза не будет, князь! – усмехнулся Урсул. – Оглянись, если не веришь.

Владигор обернулся и замер от невольного ужаса и восхищения. Танцовщиц не было, вместо них по всей площадке стояли воины, сверкающие кольчугами, щитками и остроконечными шлемами. Трубачи и флейтисты не сводили глаз с размахивающего руками Десняка и едва не лопались от натуги, выдувая из своих дудок заунывные, надрывающие душу звуки, а барабанщики так лихо лупили по своим бочонкам, что их палочки сливались в овальные туманные пятна. Воины стояли неподвижно, расставив ноги и положив руки на рукояти мечей. Они смотрели на князя пустыми, холодными глазами, но в те моменты, когда все звуки, подобно нитям паутины, вдруг сходились в единой точке, выхватывали мечи из ножен и полосовали воздух согласными молниеносными движениями.

– Дерись, князь! – воскликнула Цилла. – Берсень, дай князю его меч!

Слуга, стоявший за ее стулом, поднял голову, откинул с лица широкую седую прядь, и Владигор узнал в нем бывшего тысяцкого. Берсень взялся за рукоять, отстегнул от пояса кожаные, окованные серебром ножны и, держа на вытянутых руках богатырский меч Светозора, направился к князю.

– Прости, князь, околдовали! – негромко пробормотал он, приблизившись к Владигору и протянув ему меч. – Некому с этой нечистой силой биться, кроме тебя!

– Погоди! – воскликнул князь, не притрагиваясь к оружию. – Глянь на меня!

Берсень поднял голову, откинул седую прядь с лица, и Владигор увидел, что у старого тысяцкого вместо глаз две бездонные черные дыры, в глубине которых порой вспыхивали и тут же гасли бледные алые зарницы. В их свете из мрака на миг возникали величественные развалины дворцов, замков, руины вымерших городов, выжженные леса, пологие чаши высохших морей, пустыни, окруженные черными неприступными скалами.

– Что ты медлишь, брат? Спаси нас! – вдруг услышал Владигор крик Любавы.

Князь мгновенно обернулся и увидел сестру в объятиях чудовищного змея, который утаскивал ее в одну из каменных нор, окружающих площадку. Над чешуйчатым гадом метался огромный филин, как только он пытался клюнуть змея в глаз или в темя, тот вскидывал омерзительную зубастую морду и выпускал в птицу перистый сноп огня. Князь бросился к змею, но строй воинов сомкнулся, и над краем площадки вмиг выросла стена сверкающих клинков.

– Бей их, князь! Руби в капусту! – завизжал Урсул, вскочив на подушку трона обеими ногами.

– Меч бери! Богатырский не подведет! – тяжело хрипел ему в затылок Берсень.

– Скорее, брат! Душно! Грудь давит! – доносился из-за сверкающей стены стон Любавы.

Князь не глядя бросил руку навстречу протянутому мечу, его ладонь легко и привычно охватила знакомую рукоять, тяжелые ножны отлетели в сторону, и клинок очертил в воздухе длинную, сверкнувшую молнией дугу.