Текст книги "Владигор. Князь-призрак"

Автор книги: Александр Волков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 28 страниц)

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава первая

На окраине города его облаяли собаки. Три злых косматых волкодава, на ночь спущенные со своих цепей, осатанело метались за бревенчатым частоколом богатого купеческого двора, пока Владигор, чуть припадая на ушибленное колено, неторопливо шел по узкой улочке. Когда он поравнялся с воротами, из тени под навесом выступил рослый стражник в меховом полушубке и, не говоря ни слова, выставил перед ним тяжелую алебарду.

– Кто такой? Куда идешь? – спросил он грубым, простуженным голосом.

– Странник, – ответил Владигор, по привычке нащупывая пальцами рукоятку ножа, – княжий двор ищу, ваш князь, говорят, человек добрый, может, переночевать пустит.

– Князь-то, может, и добрый, но здесь по ночам ходить не велено. – В голосе стражника зазвучали угрожающие нотки.

– Так я ж не знал, – примирительно ответил Владигор, стягивая с головы вытертую заячью шапку. – Ты мне скажи, добрый человек, как к князю Владигору пройти, я и пойду…

– Куда ж ты пойдешь на ночь глядя? – Стражник приблизился к страннику и положил ему на плечо тяжелую властную руку. – Мой хозяин тоже человек добрый, он и накормит, и постель велит постлать, сам в юности по дорогам горе мыкал, пока его покойный Климога не подобрал и в люди не вывел. А князя Владигора в такое время беспокоить не надо, не любит он, когда его от гульбы отвлекают, слышь, как там веселятся?

– Слышу, не глухой, – сказал Владигор, чувствуя, как пальцы стражника цепко обхватывают его плечо.

– А глянуть хочешь? – усмехнулся стражник, прислоняя к воротам тяжелую алебарду и резким рывком швыряя Владигора на гладкие бревна частокола. – Давай лезь, коли ты такой ушлый!

Сказав это, стражник снял с пояса шестопер и ткнул Владигора в плечо остро отточенным наконечником. Псы за частоколом почуяли запах чужого человека и отозвались бешеным лаем. Владигор оттолкнулся от бревен, подпрыгнул и, волчком закрутившись в воздухе, ногой ударил стражника в скулу. Тот раскинул руки, как бы пытаясь поймать отлетевшую шапку, качнулся и упал на спину, бессильно откинув курчавую темноволосую голову. Владигор нащупал на земле мерзлый плоский камешек, наклонился над поверженным и приложил камень к теплому кровоподтеку на его скуле. Вскоре веки стражника дрогнули, он приоткрыл один глаз и, увидев над собой бородатое лицо ночного бродяги, зло и бессильно заскрипел зубами.

– Что уставился? – прохрипел он, стараясь незаметно подогнуть ногу и дотянуться до рукоятки засапожного ножа. – Кончай, раз твоя взяла!

– Это еще зачем? – сказал Владигор, поймав его руку и мертвой хваткой стискивая запястье. – С мертвеца какой мне прок? Одно беспокойство.

Он высвободил роговую рукоятку ножа из крепких пальцев стражника и, почти не глядя, метнул нож в сторону подворотни, откуда скалились озверевшие псиные морды. Клинок влетел в глотку одного из волкодавов, и пес откатился во двор, захлебываясь собственной кровью.

– А ты брат, ловок, – сказал стражник, потирая освобожденную кисть. – Звать-то тебя как?

– Зови Осипом, – сказал Владигор, вскакивая на ноги и протягивая стражнику руку, – а тебя?

– Ерыга, – ответил стражник, поднимаясь с земли и одергивая бархатный кафтан.

Он потоптался на месте, потер ушибленную скулу, поднял пушистую лисью шапку, отряхнул ее рукавом и, нахлобучив по самые брови, опять уставился на Владигора.

– А на княжий двор ты, Осип, сейчас лучше не ходи, – сказал Ерыга, – ты хоть драться и ловок, но там народ не мне чета: живо бока обломают. Владигор, говорят, по ночам на шабаши летает, а его дружинники от скуки бесятся: девок по купеческим лавкам брюхатят, калик перехожих цепными медведями травят, а нынче огненную потеху устроили. Им под горячую руку лучше не соваться…

– А куда князь смотрит? – нахмурился Владигор.

– Это мне неведомо, – сказал Ерыга, подходя к воротам, из-под которых все еще клубились паром две охрипшие до немоты песьи морды. Он лениво, как бы нехотя, вытянул их плетью, и псы с визгом отскочили внутрь двора.

– Зарезал ты Буяна, – вздохнул он. – Что я теперь хозяину скажу?..

– Да так и скажи, как дело было, – усмехнулся Владигор, – а боишься, так я сам скажу.

– Экой ты шустрый, – сказал Ерыга. – Надо было тебя сразу шестопером по темени угостить.

– Ты об этом не жалей, – сказал Владигор. – С мертвеца проку не много.

– Зато хлопот с ним меньше, – сказал Ерыга, распахивая калитку. – Проходи, коли псов не боишься.

– А что их бояться, – сказал Владигор, переступая обтесанное бревно, – к ним подход иметь надо.

При виде князя оба волкодава насторожились, оскалили клыки, но Владигор тихо свистнул, и псы поджали пушистые хвосты.

– Видать, побродяжил ты на своем веку, коли с псами так ладить научился, – пробормотал Ерыга за его спиной.

– Жизнь всему научит, – уклончиво ответил князь, поднимаясь по ступенькам резного деревянного крыльца и толкая рукой низкую тяжелую дверь.

– Иди, иди, Осип, там тебе и ушицы нальют, и чайком брусничным побалуют, – продолжал бормотать Ерыга, слегка подталкивая князя в спину.

Владигор переступил порог и почувствовал, как нога его проваливается в черную гнилую пустоту. Падая, он успел ухватиться рукой за порог и увидел, что аметист в перстне налился ровным кровавым жаром. В этот миг Ерыга сапогом ударил князя по пальцам, рука его разжалась от боли, и Владигор рухнул на дно глубокого колодца.

– Посиди там, Осип, остынь малость, а то больно ты горяч, – услышал он сверху насмешливый голос стражника.

Вслед за этим раздался стук тяжелой деревянной крышки, и князь очутился в полной темноте.

Пошарив руками вокруг себя, он убедился, что сидит на плотно утоптанном земляном полу, а посмотрев на перстень, увидел, что теперь его граненый камень светится ровным желтым светом. Свет этот медленно разгорался и усиливался до тех пор, пока не озарил всю внутренность подземелья: пологий каменный свод и четыре ровные стены, в каждой из которых было по два окошка, забранных толстыми, пушистыми от ржавчины, вертикальными прутьями. Впрочем, на одной из решеток ржавые струпья оставались лишь на концах прутьев, прилегающих к массивному медному наличнику, подернутому изумрудными разводами патины. Владигор встал и, прикрыв свет камня обшлагом рукава, осторожно двинулся к этому окошку. Но как ни старался князь ступать бесшумно, существо, заключенное в темной каморке за решеткой, почуяло его приближение и яростно заметалось, гремя по камням железными цепями.

– Крысы! Крысы! – услышал Владигор его грубый визгливый голос. – Князя мне своего крысиного подайте! На золотом блюде, заливного, под крапивным соусом! И-ха-ха!..

Визг сменился диким хохотом, который тут же подхватили тонкие, писклявые голоски из нескольких других каморок.

– С лягушачьей икоркой! Со змеиной печеночкой! Под болотную настоечку ох как пойдет! – ухало и взвизгивало за решетками.

Князь шагнул к окошку, из которого не доносилось ни звука, провел ладонью по сырой кирпичной кладке и вдруг ощутил пальцами тонкую, но ровную и непрерывную щель между кирпичами. Затем его палец провалился в овальную ямку и нащупал в ее глубине узорное отверстие замочной скважины. А когда вопли под сводами подземелья стихли, князь различил за решеткой слабое прерывистое дыхание.

Владигор осторожно приблизил перстень к решетке и взглянул в узкий просвет между изъеденными ржавчиной прутьями. За решеткой обнаружилась маленькая каморка с низким сводчатым потолком. Ровный мягкий свет перстня распространился до самых дальних ее уголков, выхватив из тьмы плоский тюфяк, набитый гнилой соломой, и два кованых железных кольца, вмурованных между камнями стенной кладки. От колец к двери каморки тянулись по земляному полу две длинные железные цепи – тянулись в слепую, закрытую внутренними наличниками зону. Но как раз из этой зоны, из-под самого окошка, доносилось до слуха князя дыхание невидимого узника. По-видимому, он уже так ослаб от долгого заключения, что не мог дотянуться до решетки и только слабо скреб по внутренней стороне дверцы отросшими ногтями.

– Ты кто? – прошептал князь в просвет между прутьями.

В ответ послышался слабый, неразборчивый шепот, сменившийся легким шуршанием тела, сползающего на пол.

– Потерпи, потерпи, болезный, – зашептал Владигор, – я сейчас…

Он опустился на колени перед дверцей каморки и приблизил перстень к каменной ямке, в глубине которой скрывалась замочная скважина. По ее сложному зубчатому рисунку Владигор понял, что со времен постройки этого каземата замок в дверце камеры не меняли, а это означало, что бежать отсюда не удавалось еще никому. Густой налет ржавчины показывал, что последний раз замком пользовались лишь для того, чтобы водворить в камеру полного сил и жизни узника. А насколько можно было судить по всей гамме звуков, встретивших появление князя в подземелье, обитатели остальных камер находились в разных стадиях телесной и умственной деградации.

Но узник по ту сторону двери, по-видимому, ослаб только телом, потому что, когда князь прошептал в замочную скважину, что постарается взломать замок, в ответ послышался уже вполне отчетливый шепот.

– А ты как сюда попал, князь? – услышал Владигор из замочного отверстия.

– Обманом завлекли, – прошептал он в ответ. – И потом, какой я тебе князь? Осип я, человек вольный, бродячий…

– Ну, это ты тому дураку, что тебя в яму столкнул, говори, что ты Осип, – с тихим смешком ответил невидимый собеседник, – а я-то тебя еще мальчонкой помню… Послал нас как-то отец твой Светозор заозерных ворглов усмирить: дичь стали бить в наших лесах, пчелиные борти разорять, лес строевой валить, засеки на ручьях городить… А чтоб видели ворглы, что не сама по себе дружина княжья на разбой вышла, посадил он тебя на коня, дал копьецо ясеневое и мне, Берсеню-тысяцкому, поручил тебя опекать. Пусть, говорит, привыкает к сече с малолетства. А шел тебе тогда пятый годок. И пошли мы опушками, перелесками, овражками, болотцами моховыми, пока на их разъезд не наткнулись, душ семь-восемь, верхами. Выпустили они по нам дюжину стрелок с ястребиным опереньем, коней повернули и давай их плетками охаживать, как бы удирать с перепугу… Мы за ними тоже вроде как гонимся, а сами-то видим, что они нас в засаду завлекают. Так оно и вышло: как только на луг выехали, так все их воинство нам навстречу из оврага и поднялось.

– Припоминаю, – сказал Владигор. – Куньи хвосты на копьях, оскаленные кабаньи морды поверх голов, – одно слово, ворглы.

– А ты, княжич, уже тогда молодец был, – продолжал шептать Берсень, – взял копьецо своей детской ручонкой, кинул меж конских ушей, а потом лук через плечо потянул и стрелу камышовую из колчана вынул…

– Только выстрелить не успел, – подхватил князь, – пока стрелу накладывал, дружина уже на ворглов пошла!

– Да, – вздохнул Берсень, – были времена…

– Ладно, старче, не тоскуй, еще повоюем, – прошептал Владигор в замочную скважину. – Ты мне лучше скажи, нет ли тут где свинцовой полоски?

– Полоски нет, а свинец найдется, – ответил Берсень. – Кандалы мои свинцом заклепаны.

– Поднять их к решетке можешь? – спросил Владигор.

За дверью послышался слабый звон цепных звеньев, потом стон и тяжелый удар железного кольца о земляной пол.

– Не могу, князь, – с одышкой прошептал Берсень. – А было время, всадника мечом надвое кроил…

– Придет еще наше время, – пробормотал князь, стаскивая с пальца перстень и выдергивая крепкую льняную нитку из полы кафтана. Проделав эту операцию, он подышал на камень, потер его о плечо и, почувствовав жаркий укол сквозь несколько слоев ткани, просунул перстень между прутьями.

– Возьми перстень, – прошептал он, – да приложи его к заклепке, только осторожно, не обожгись.

За дверцей, послышалась легкая возня, а вслед за этим раздался взволнованный шепот Берсеня.

– Ох, князь, видать, не врут люди, говоря, что ты с нечистой силой знаешься! – восхищенно пробормотал он. – Заклепки мои от твоего перстенька, как сосульки, тают.

– Ты свинец в ямку слей да мне передай, – сказал князь, – а дураков слушать – ушей не напасешься…

Шепот Берсеня снова сменился возней, затем конец нитки в пальцах Владигора дрогнул, и, потянув его, князь вытащил сквозь прутья свой перстень и теплый свинцовый голыш, перевязанные ниткой крест-накрест. Теперь оставалось лишь высветить аметистом внутренность замка, выкопать в плотной сырой земле форму ключа и залить ее расплавленным свинцом. Владигор немедля приступил к делу и через полчаса уже вкладывал в замочную скважину узорную свинцовую бородку.

Сперва заржавленный механизм подавался плохо, и, пока князь проходил первый оборот, черенок ключа чуть не завернулся в штопор. Но второй оборот пошел легче, а когда ключ окончательно застопорился, Владигор вложил в узкую щель между дверью и кирпичами лезвие ножа и нажал на рукоятку. Дверь заскрипела, подалась, и вскоре щель расширилась настолько, что князь смог вложить в нее пальцы. Впрочем, Берсень тоже не дремал: он, слабо гремя своими оковами, из последних сил упирался в дверь изнутри.

Наконец проем расширился настолько, что князь смог боком протиснуться в каморку узника. Это было очень кстати, потому что в этот миг над его головой послышался топот кованых сапог и лязганье тяжелого засова. Владигор мгновенно притушил рукавом свет перстня, пролез в каморку, за решетку потянул дверь на себя, и, когда она встала на место, свинцовым ключом запер ее на два оборота.

Тут сверху донеслись грубые, не совсем трезвые голоса, послышался скрип ворота, щелчки цепных звеньев, и вскоре в подземелье опустилась деревянная бадья, в которой стоял и держался за цепь рослый широкоплечий человек. На нем был кожаный нагрудник, а бедра, голени и локти прикрывали наборные костяные щитки, на поясе висел короткий меч в деревянных ножнах, обернутая медвежьим мехом булава и пара ножных кандалов. В свободной руке человек держал коптящий смоляной факел и, подняв его над головой, внимательно осматривал углы подземелья.

– А может, он тебе спьяну померещился, а, Ерыга? – крикнул человек, поочередно всматриваясь в решетки на дверях камер.

– Вот отоварит он тебя ногой по башке, я тогда посмотрю, как тебе это померещится, – проворчал откуда-то сверху действительно не вполне трезвый голос ночного стражника.

– Поглядим, кто кого, – усмехнулся человек, перешагивая через борт бадьи.

– Не хвались, Ракел, идучи на рать, а хвались, идучи с рати, – обиженно пробубнил сверху Ерыга.

– Мели, Емеля, твоя неделя, – небрежно отбрехался Ракел, втыкая факел в железное кольцо на стене и на полклинка вытаскивая меч из ножен. При этом он легкими скользящими шагами перемещался вдоль противоположной от камеры Берсеня стены каземата и слегка пригибался и втягивал голову в плечи, приближаясь к очередной решетке на дверце камеры. Здесь он на миг замирал, поворачивал голову, припадал ухом к кирпичной кладке и, не услышав внутри камеры ничего подозрительного, бесшумно, как тень, скользил дальше.

«Хороший боец, один пошел, чтобы другие в ногах не путались», – подумал Владигор, сквозь прутья решетки наблюдая за его плавными, змеиными движениями.

Тем временем Ракел дошел до угла, остановился и сухо и звонко щелкнул пальцами. В ответ на этот щелчок из соседней с Берсенем камеры послышался тонкий утвердительный свист и четырехкратный звон оков. Ракел хищно усмехнулся, сунул меч в ножны, пересек каземат, вынул из кольца шипящий пламенем и стреляющий каплями горящей смолы факел и, сделав несколько шагов, остановился перед камерой Берсеня. Владигор отпрянул от окошка, и дрожащие тени прутьев упали на гнилой тюфяк и противоположную стену камеры.

– А этот доходяга куда делся? – удивленно пробормотал Ракел, разглядывая продранное комковатое ложе многолетнего узника.

Берсень не ответил. Он сидел под самой дверью, намотав кандальную цепь на костлявый кулак и подогнув под себя худые жилистые ноги.

– Эй, ты! – с угрозой в голосе повторил Ракел. – Помер ты, что ли?..

Он поводил факелом из стороны в сторону, стараясь осветить углы каморки. Владигор переглянулся с Берсенем и дал ему знак молчать.

– Ох, опять мне падаль выгребать! – проворчал он и, подойдя к бадье, сильно тряхнул слегка провисшую цепь.

– Ну, чего там? Прибил ты его, Ракел? – донесся сверху вкрадчивый шепот Ерыги.

– Сам сдох, – буркнул Ракел. – Ключи мне брось и готовься падаль тащить!

– Кто ж там отмучился? – запричитал Ерыга, со звоном отстегивая от пояса связку ключей.

– А я почем знаю? – поморщился Ракел, на лету подхватив брошенную сверху связку. – Поднимете и сами посмотрите, я тут у вас человек новый.

– Узнаешь его сейчас, как же, – ответил Ерыга. – Это по грамотам смотреть надо: когда посадили? в какую камеру? за что?..

– За что же вы сажаете? – усмехнулся Ракел, подходя к двери камеры и на ходу выбирая из связки нужный ключ, – за то, что посмотрел косо? Соплю перед двором в неурочный час выбил?..

– А это не твоего ума дело! – строго оборвал его сверху Ерыга. – Тебе за что платят? За службу, а не за то, чтоб ты языком трепал!

Пока они так переругивались, Берсень, изрядно воспрянувший не только духом, но и телом, тихо подполз к своему тюфяку, отвернул его от стенки, пошатал пальцами широкий плоский камень и вынул его из кладки. За камнем открылось темное прямоугольное отверстие, куда при некотором усилии вполне мог бы втиснуться человек Владигоровой комплекции. С этого момента князь и старый узник стали понимать друг друга без слов, и к тому моменту, когда Ракел вложил в скважину ключ, Владигор уже скрылся в нише, а Берсень, изображая из себя доходягу, привалился к стене под самой дверью.

– Ох, дурачье, дурачье!.. – продолжал ворчать Ракел, со скрипом открывая низкую тяжелую дверцу и выставляя перед собой руку с факелом. – И почто людей морят?..

С этими словами он пригнул голову, переступил порог и едва не упал, споткнувшись о вытянутые ноги бездыханного с виду узника.

– Да Перун тебя забодай! – выругался Ракел. – Не мог на собственном тюфяке сдохнуть как человек? Пополз еще куда-то, глиста дождевая!

Он нашарил железные обручи кандалов на запястьях Берсеня, поочередно потыкал ключом в замки, а когда ключ намертво увяз в многолетней ржавчине, выдернул из ножен меч и одним ударом перерубил валявшиеся за полу цепи.

– А Ерыга-то каков хитрец! – бормотал Ракел, подхватывая на руки легкое тело Берсеня. – Говорит: вора поймал! Вора поймал! Сам с мертвяком возиться не захотел, вот и выдумал небылицу… Крути ворот, пьяная твоя харя!

Он бросил тело узника в бадью, и она, мерно покачиваясь, потащилась вверх.

– Ты там этого… Этого ищи! – проорал Ерыга, перекрывая скрип ворота. – Осип! Осип, коровья чума, вылазь, а то хуже будет!

– Да нет тут никакого Осипа! – яростно рявкнул в ответ Ракел. – Парил ты мне мозги, чтоб самому об мертвяка рук не марать!..

– Да какой он мертвяк! Он теп… – Но тут голос Ерыги перешел в хрип, ворот начал раскручиваться, и бадья с грохотом полетела вниз.

Ракел мгновенно отскочил в сторону, выхватил меч и развернулся лицом к камере, на пороге которой уже стоял Владигор.

– Так это ты воду мутишь, Осип? – зло усмехнулся Ракел, покачиваясь на полусогнутых ногах. – Ловко ты нас провел! Небось уже придушил Ерыгу? Да туда ему и дорога. Собаке собачья смерть, так я говорю, Осип?

Впрочем, ответа на свой вопрос Ракел, по-видимому, не ждал, да и разговор вел как бы между делом: болтал, усмехался и тем временем так лихо крутил перед собой меч, что он образовывал сплошной круг, слабо блистающий в клочковатом свете факела. Сам же факел находился в руке князя, выдернувшего его из стенного кольца при выходе из камеры.

– Ну вот что, Осип, – сказал Ракел, продолжая вращать перед собой меч и неприметно надвигаясь на Владигора, – помещеньице-то освободилось, так что ты уж посиди там, будь ласка, а я пока поднимусь, велю тебе ушицы подать, медку кружечку…

– Кушали вашу ушицу, премного благодарны, – сказал князь, не сводя глаз со своего противника.

– Кончай гавкать, пес! Пшел в конуру! – зло процедил Ракел сквозь зубы. – Со мной так долго еще никто не трепался!..

– В самом деле, чего зря языками колотить! Давай ближе к делу! – усмехнулся князь.

Команды убить пленника Ракел, по-видимому, не получил и поэтому крутил своим мечом больше для острастки. В ответ на Владигорову насмешку он вогнал меч в ножны, сорвал с пояса меховую колотушку и с силой запустил ее в голову князя. Все случилось так быстро, что Владигор едва успел увернуться, но тотчас выставил перед собой левую ладонь, предупреждая страшный удар Ракелова кулака. Правая рука князя была занята факелом, и потому он ударил Ракела ногой под мышку. Удар пришелся в шнуровку между нагрудником и наборным спинным щитком. Ракел отшатнулся, но князь перехватил его запястье, с силой дернул на себя и увел вниз, одновременно скручивая его правую руку посолонь. Левой Ракел попытался достать до рукоятки меча, но к тому времени, когда его пальцы коснулись кованого медного набалдашника, князь развернул его спиной к себе и, не выпуская факела, ударил локтем в позвоночник между лопатками.

Ракел коротко охнул, передернул плечами и ткнулся лицом в земляной пол. Владигор воткнул факел в стенное кольцо, быстро перевернул Ракела на спину, сорвал с его пояса связку ключей и меч в деревянных ножнах. Приложил пальцы к вискам и, ощутив в черепных жилах слабое биение крови, втащил обмякшее тело в камеру и бросил на тюфяк. Затем вышел из камеры, отыскал на связке нужный ключ, воткнул его в замочную скважину и запер дверь на два оборота. Тут он вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд, поднял глаза и в багровом свете факела увидел Берсеня. Бывший дружинник отца висел на бадейной цепи, ухватившись за нее левой рукой и держа в правой тяжелый колючий шестопер.

– Ты чего, Берсень? Век воли не видал, и опять на свой тюфяк потянуло? – спросил Владигор, глядя на его лицо, бледное, как кость, выбеленная солнцем и дождями.

– Да ты, князь, насмешник, весь в отца, – усмехнулся Берсень, соскальзывая по цепи в бадью. – Я думал, тебе помощь нужна, а ты и сам управился…

– Ты там, наверху, тоже не бездельничал.

– Перестарался малость. Думал, совсем во мне силенок не осталось, цепочку ему на шею накинул, чуть потянул, а он и того…

– Он там один был? – перебил Владигор.

– Вроде один, – сказал Берсень, пытаясь высвободить кисть из ржавого кандального обруча.

– Тогда поспешим отсюда, пока их не хватились, – сказал князь. – Давай сюда свои браслеты!

Берсень вытянул обе руки перед собой и положил закованные запястья на край бадьи, обитый железными полосами. Князь двумя ударами меча разрубил дужки кандальных замков.

– Ну что, князь, будем выбираться отсюда? – сказал Берсень, сбрасывая оковы.

– Погоди, – сказал Владигор, – надо бы по другим камерам пройти, посмотреть, кто там.

– Это я тебе, князь, и так скажу.

Берсень потер жесткие многолетние мозоли на запястьях и указал колючей головкой шестопера на окошко ближайшей камеры.

– Вот здесь егерь Климогин сидит, – сказал он. – Дружинники на зайцев по первопутку пошли, да нечаянно медведя из берлоги подняли. Зверь коню брюхо когтями пропорол и мальчонку-загонщика драть начал, ну егерь с ножом на медведя – и облегчил маленько, так что его только из шкуры вытряхнуть осталось.

– Каков молодец! – воскликнул князь. – Я бы его за такое дело шубой со своего плеча пожаловал!

– Дождешься от каменного бати железной просфоры, – усмехнулся Берсень. – Они ж потешиться хотели, а он им всю потеху испортил, вот и попал сюда. А вон там, – Берсень перевел шестопер на соседнее окошко, – ведьма. Ходила по улицам и кричала, что княженью Климогину конец настает – вот и докричалась…

– Послушай, князь! – вдруг перебил Берсеня чей-то голос.

Владигор повернул голову и увидел в окошке бывшей Берсеневой камеры блестящие глаза Ракела.

– Не прогневайся, князь! – быстро зашептал тот, поймав взгляд Владигора. – Я человек подневольный, мне сказали вора связать, я и пошел… Сказал бы сразу, кто ты такой, я б на тебя и не кинулся!

– Так бы ты и поверил, – сказал Владигор. – А оттого, что кинулся, мне, как видишь, вреда не много.

– Это точно, – с готовностью подхватил Ракел. – На тебя бросаться – все равно что на грабли наступать: им ничего, а у тебя шишка во весь лоб!

– Каешься, значит?

– Каюсь, князь, каюсь! – зачастил Ракел, вцепившись в решетку. – И не просто каюсь: челом бью! Служить готов до последнего вздоха!

– Это хорошо, слуг у меня нынче раз, – Владигор указал на Берсеня, – а как «два» скажу – так и обчелся!

– Не обчелся, князь, не обчелся! – затараторил Ракел. – Ты меня возьми – два и будет!

– Ну как, Берсень, поверим человеку?

– Какой он человек! – нахмурился тот. – Переметчик он, за деньги родного отца с матерью зарежет.

– Ты моих отца с матушкой не трожь! – яростно затряс дверь Ракел. – Отца степняки при мне на копья подняли, а матушку со мной в полон угнали да на рынке продали, негодяи!

– Их проклинаешь, а сам чем занимаешься! – укоризненно сказал Владигор.

– А что мне еще делать, князь? – сказал Ракел. – Я другому ремеслу не обучен.

– И крепко тебя учили?

– Крепко, князь, так крепко, что если из сотни таких, как я, один выживал, так и то хорошо.

– И как же ты в такую школу попал? – недоверчиво спросил Берсень.

– Долго рассказывать, – буркнул Ракел, – а времени у нас мало, вторые петухи пропели.

В этот момент наверху опять послышался шум, из которого выделился чей-то тревожный голос:

– Никого, братцы, не вижу, не нравится мне это! Эй, Ерыга! Ракел!

– Ну что? Кому послужишь? – прошептал Владигор, глядя на Ракела.

– Тебе, князь, тебе! – усмехнулся тот, а затем поднял голову, сложил ковшом жесткие широкие ладони и негромко крикнул: – Здесь я! Смотрю, нет ли где свежих мертвяков!..

– А Ерыга где?

Ракел вопросительно посмотрел на Берсеня.

– Под лестницей, в сундуке, – одними губами шепнул тот.

– В кабак пошел! – крикнул Ракел. – Сказал, одна нога там, другая здесь, да, видно, обеими в меду увяз, как муха.

– А у тебя там как? – крикнули сверху. – Есть мертвяки?

– Нет, – отозвался Ракел, переглянувшись с Владигором, и чуть слышно шепнул ему: – Выбирай, князь: или меня выпустишь, и я тебе службу сослужу, или нас всех тут сгноят!

Владигор обернулся к Берсеню.

– Что скажешь, воевода? – тихо спросил он. – Выберемся мы отсюда без этого ушкуйника?..

– Это вряд ли, – ответил старый воин. – Я полгода ногтями ход в земле рыл, пока в камень не уперся.

– Решай быстрей, князь, – перебил Ракел, – а то сейчас сюда еще кто-нибудь спрыгнет, и тогда нам каюк, откроются все наши хитрости…

– Это нам с Берсенем каюк, – сказал Владигор, отпирая дверь камеры, – а ты скользкий, вывернешься.

– Не сомневайся, князь, все вывернемся, – заверил его Ракел, выходя из камеры.

Он выдернул из кольца факел, подошел к бадье, переступил через ее высокий борт и с силой дернул свисающую цепь.

– Меч свой возьми, – сказал Владигор, когда бадья оторвалась от земляного пола и рывками поползла вверх.

– Обойдусь, – отмахнулся Ракел. – Ждите!

Вскоре шаткая тень бадьи покрыла все пространство подземелья, окружив Владигора и Берсеня призрачным красноватым полумраком.

– Зря ты, князь, этой продажной душе доверился, – прошептал Берсень. – Надо было сразу уходить, как только я к тебе спустился.

– Что сделано, то сделано, – ответил Владигор, – а если никому не верить, так тогда и жить не стоит.

В этот миг бадья, по-видимому, поднялась к самому вороту, но как только ее края сравнялись с рубленым порогом лаза, сверху донеслись звуки короткой, энергичной схватки, после чего сверху опять послышался скрип ворота и чуть задыхающийся голос Ракела сказал:

– Князь! Берсень! Поднимайтесь по одному, цепь совсем проржавела, двоих не поднимет…

Первым в бадью влез Владигор, решив, что на случай, если к побитым стражникам подоспеет подмога, от него будет больше толку. Но наверху все было тихо. Чадил факел, вставленный в железную рогатку на дверном косяке, побитые Ракелом стражники темными мешками валялись по углам просторных сеней, а сквозь слюдяные пластинки, вставленные в крошечные оконницы, алел морозный рассвет.

Вслед за Владигором Ракел вытащил из каменного погреба Берсеня, а когда старик ступил на пол, через блок подтянул ворот с бадьей к потолочной балке и захлопнул лаз тяжелой деревянной крышкой.

– А как же остальные? – спросил Владигор.

– Погоди, князь, не все сразу, – ответил Ракел, глянув на Берсеня. – Одежку сперва надо деду справить, а то как бы он по морозцу дуба не дал.

– Ты язык-то шибко не распускай, – проворчал Берсень. – Посидел бы на чепи годков двадцать, я бы на тебя посмотрел.

– С этим делом мы покамест погодим, – сказал Ракел, наклоняясь над одним из стражников и переворачивая его на спину.

– Пособи, князь! – шепнул он, расстегивая кафтан на неподвижном теле. – Ему тут все равно в чем лежать, а нам идти надо.

– Это точно, – усмехнулся Владигор, помогая Ракелу стащить со стражника кафтан.

Тот вдруг часто задышал, приоткрыл один глаз, но, увидев над собой два суровых, решительных лица, опять зажмурился и затаил дыхание.

– Так-то лучше, – пробормотал Ракел, бросая Берсеню кафтан и бархатные штаны. – Тише дышишь, дольше живешь, верно, князь?

– Это кому как повезет, – уклончиво ответил Владигор.

– Теперь твоя правда.

За этим разговором они раздели стражника до белья, а когда Берсень натянул сапоги и, выправив из-под кафтана длинную седую бороду, застегнул под подбородком последний крючок, прикрыли притихшего бедолагу ветхим тряпьем бывшего узника. Напоследок князь и Берсень поснимали с двух стражей широкие пояса с кинжалами и мечами в кожаных ножнах, перепоясались и следом за Ракелом вышли на крыльцо.

На скрип дверных петель из глубины двора с глухим рычанием подбежали два волкодава, но Ракел вынул из-за сапожного голенища розовый обломок кости и швырнул его псам. Псы вцепились в него с двух концов и потащили в разные стороны, злобно рыча и упираясь в землю огромными когтистыми лапами.

– Скорей в конюшню! – скомандовал Ракел, указывая на длинный темный сруб по правую сторону от высоких бревенчатых хором, крытых светлой липовой щепой.

Все трое перебежали двор наискосок и скрылись среди саней, поставленных «на попа» под широким навесом.

– Ты на коне-то усидишь? – спросил Ракел, обернувшись к Берсеню. – У хозяина жеребцы с норовом.

– Ты их сперва выведи, а потом посмотрим, – ответил тот.