Текст книги "За рифом"
Автор книги: Александер Кент
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)
Олдэй аккуратно набил трубку. «Что с тобой, Том? Тебе что, не нравятся женщины или что-то в этом роде?»
Оззард резко обернулся, его глаза горели. От этого он стал выглядеть ещё более хрупким. «Никогда больше не говори мне этого!»
Они оба заметили, что дверь открыта, и молодой моряк, убиравшийся в большой каюте, стоял и смотрел на них, его взгляд нервно переводился с одного на другого.
Олдэй взревел: «Ну? Чего ты хочешь?»
«Ты нужен вице-адмиралу, Коксон!»
Оззард резко добавил: «Убирайся!» Юноша убежал.
Оззард положил нож и посмотрел на свою руку, словно ожидая увидеть, как она дрожит.
Он нерешительно сказал: «Извини, Джон. Ты не виноват». Он не поднял глаз.
Олдэй ответил: «Скажи мне, если хочешь. Когда-нибудь. Дальше этого не пойдёт». Он закрыл за собой дверь и прошёл под массивными балками к морскому часовому у входа в большую каюту.
Что бы это ни было, оно разрывало Оззарда на части. С тех пор, как…? Но он не мог вспомнить.
В своей кладовой Оззард сел и подпер голову руками. В последние мгновения «Золотистой ржанки», когда он был у трапа, он видел её на фоне кормовых окон. Ему хотелось отвернуться, спрятаться в тени. Но он этого не сделал. Он смотрел, как она снимает с себя окровавленную одежду, пока не осталась совершенно голой на фоне раскинувшейся перед ней панорамы моря. На стёклах было столько соли, что окна служили ему широким зеркалом, так что ни одна часть её прекрасного тела не была ему отчуждена.
Но он не видел Кэтрин, пока она не надела взятые напрокат бриджи и рубашку. Он видел только свою молодую жену, какой она, должно быть, и выглядела, когда к ней приходил любовник.
Он в отчаянии заломил руки. Почему никто из друзей или соседей не сказал ему об этом? Он мог бы остановить это, заставить её снова полюбить его, как он всегда верил. Почему? Это слово повисло в воздухе, словно змея.
Как она посмотрела на него в тот ужасный день в Уоппинге. Удивление, даже презрение, а потом и ужас, когда она увидела топор в его руке.
Он пробормотал: «Но я любил тебя! Разве ты не видишь?»
Но ответить ему было некому.
Льюис Роксби тяжело спешился и похлопал лошадь, когда её уводили в конюшню. Воздух был пронзительно холодным, и туман витал над ближайшим склоном холма, словно дым. Он заметил, что кто-то разбил лёд на поилках для лошадей – верный признак суровой зимы. Он увидел, что конюх наблюдает за ним, и его дыхание кипело.
Роксби сказал: «На территории ничего не движется, Том. Даже рабочих не могут заставить чинить стены. Шифер замёрз».
Грум кивнул. «Один из поваров вас устроит, сэр».
Роксби шумно высморкался и услышал, как этот звук эхом разнесся по двору, словно упрек. «Мне бы покрепче, Том!»
Он вспомнил двух воров, которых отправил на виселицу несколько дней назад. Почему они ничему не научились? Англия была в состоянии войны – у людей и так было мало своих, без того чтобы какой-то болван их обворовал. Один из воров расплакался, но, не обратив на это внимания, Роксби принялся осыпать его проклятиями, пока драгун не утащил его в камеру. Простых людей нужно защищать. Некоторые говорили, что повешение не останавливает преступления. Но преступника оно точно останавливает.
«Алло, а это кто?»
Роксби очнулся от своих мыслей и повернулся, чтобы посмотреть на огромные ворота, в то время как резвый пони с двуколкой цокал по булыжной мостовой.
Это был Брайан Фергюсон, управляющий Болито. Редкий гость здесь. Роксби почувствовал лёгкое раздражение; видение согревающего бокала бренди уже отступало.
Фергюсон спрыгнул вниз. Мало кто понимал, что у него всего одна рука, пока он не столкнулся с ними.
«Прошу прощения, сквайр, что пришел без предупреждения».
Роксби что-то почуял. «Плохие новости? Не сэр Ричард?»
«Нет, сэр». Он неловко взглянул на жениха. «Видите ли, я немного забеспокоился».
Роксби не упустил этот взгляд. «Ну, зайди лучше внутрь, приятель. Нет смысла мерзнуть здесь».
Фергюсон последовал за ним в большой дом, разглядывая картины, украшавшие стены, толстые ковры, мерцающий огонь в каминах, пробивающийся сквозь каждую открытую дверь. «Великолепный дом с подходящим поместьем», – подумал он. – «Как раз подходит королю Корнуолла».
Он снова сильно нервничал и пытался убедить себя, что поступает правильно. Единственно. Больше обратиться было не к кому. Леди Кэтрин поехала на другой конец поместья навестить раненого фермера и его семью; она, должно быть, не знала о последних неприятностях. Он оглядел элегантную мебель, огромный портрет отца Роксби, старого сквайра, который в своё время стал отцом немалого количества детей по всему графству. По крайней мере, Роксби хранил верность жене и больше интересовался охотой на дичь, чем женщинами.
Роксби подошел к огню и протянул руки. «Это личное дело, да?»
Фергюсон с несчастьем сказал: «Я не знал, к кому ещё обратиться, сэр. Я даже не смог обсудить это с Грейс, моей женой, – она, вероятно, всё равно мне не поверит. Она о большинстве людей думает только хорошее».
Роксби глубокомысленно кивнул. Значит, всё было серьёзно. Фергюсон очень гордился своей работой и семьёй, которой служил. Ему дорого стоило приехать сюда вот так.
Он великодушно предложил: «Может быть, бокал мадеры?»
Фергюсон молча смотрел, как сквайр предлагает ему стул у огня.
«При всем уважении, сэр, я бы с удовольствием выпил рюмочку рома».
Роксби дёрнул за шёлковый шнурок колокольчика и улыбнулся. «Я совсем забыл, что ты тоже когда-то был моряком».
Фергюсон не взглянул на лакея, который вошёл и исчез словно тень. Он смотрел в пламя. «Двадцать пять лет назад, сэр. Я вернулся домой после того, как потерял крыло в «Сенте».
Роксби протянул ему большой стакан рома. Даже от запаха у него кружилась голова. «Не представляю, как ты можешь эту дрянь глотать!» Он посмотрел на него поверх своего бокала с бренди. Последняя партия. Иногда лучше не знать, откуда он взялся, особенно если ты мировой судья.
«А теперь расскажи мне, в чём дело. Если тебе нужен совет...» Он был польщён тем, что Фергюсон доверился ему.
«Ходят слухи, сэр, сплетни, если хотите. Но это опасно, особенно если дойдёт до чужих ушей. Кто-то распространяет слухи о леди Кэтрин и семье сэра Ричарда. Грязные разговоры, наглая ложь!»
Роксби терпеливо ждал. Ром действовал.
Фергюсон добавил: «Я услышал это от торговца кукурузой. Он стал свидетелем спора между капитаном Адамом и каким-то фермером в Бодмине. Капитан Адам вызвал его на дуэль, но тот отступил».
Роксби кое-что слышал о молодом Адаме Болито. Он сказал: «Разумно. Я бы, наверное, поступил так же!»
«А потом, – он замялся, – я слышал, как кто-то говорил о том, что ее светлость принимает мужчин в доме и тому подобное».
Роксби мрачно посмотрел на него. «Это правда?»
Фергюсон вскочил на ноги, сам того не осознавая. «Это чёртова ложь, сэр».
«Легко, я должен был это знать. Я ею очень восхищаюсь. Её мужество было примером для всех нас, а её любовь к моему зятю говорит сама за себя».
«Это как в прекрасной английской балладе», – подумал он про себя, но он был неспособен высказать подобные чувства, особенно другому мужчине.
Фергюсон снова сгорбился и уставился в свой пустой стакан. Он потерпел неудачу. Всё шло наперекосяк. Он только усугубил ситуацию, потеряв самообладание.
Роксби заметил: «Дело в том, что вы знаете, кто за всем этим стоит. Я прав?»
Фергюсон посмотрел на него с отчаянием. Когда я ему расскажу, он закроет на меня уши. Чужой – это другое дело. Член семьи, пусть даже косвенно, – другое дело.
Роксби сказал: «Знаешь, я всё равно узнаю. Я бы предпочёл услышать это от тебя. Сейчас».
Фергюсон встретил его мрачный взгляд. «Это был Майлз Винсент, сэр. Клянусь». Он не был уверен, как отреагирует Роксби. Вежливое недоверие или открытый гнев, чтобы защитить мать Винсента, сестру его жены.
Он был поражен, когда Роксби затаил дыхание, пока его лицо не покраснело еще сильнее, а затем взорвался: «Черт возьми, я знал, что в этом замешана эта маленькая личинка!»
Фергюсон сглотнул. «Вы знали, сэр?»
«Надо было услышать это от человека, которому я мог доверять». Он доводил себя до ярости. «Боже мой, после всего, что семья пыталась сделать для этой неблагодарной баулы и её сына!» Он с трудом сдержался. «Ни слова. Это наше дело, и мы не должны заходить слишком далеко».
«Даю вам слово, сэр».
Роксби задумчиво посмотрел на него. «Если сэр Ричард когда-нибудь решит покинуть Фалмут, я всегда найду для вас хорошую должность на службе».
Фергюсон обнаружил, что может улыбнуться, пусть и неуверенно. «Думаю, ждать придётся долго, сэр».
«Хорошо сказано». Он указал на другую дверь. «Моя жена идёт. Я слышал карету. Идите же. Я займусь этим неприличным делом».
Когда Фергюсон подошел к двери, он услышал, как Роксби крикнул ему вслед: «Никогда не сомневайся. Ты правильно сделал, что пришел ко мне».
Через несколько мгновений в комнату вошла Нэнси, закутанная до самых глаз, ее кожа блестела от холода.
«Чья это славная маленькая пони с ловушкой, Льюис?»
«Брайана Фергюсона, дорогая моя. Дела по имению, не о чем волновать твою прелестную головку». Он снова дёрнул за шнурок звонка и, когда появился лакей, спокойно сказал: «Найди Бира и приведи его ко мне». Это был главный сторож Роксби, суровый, замкнутый человек, живший один в маленьком коттедже на краю поместья.
Когда дверь закрылась, Нэнси сказала: «Зачем он вам нужен? Какой отвратительный тип. У меня от него мурашки по коже».
«Всё, что я думаю, дорогая». Он налил ещё бренди и подумал о тихом отчаянии Фергюсона. «Впрочем, он может быть полезен».
Было совсем темно, когда нарядная маленькая двуколка Фергюсона добралась до «Оленьей головы» в Фаллоуфилде. После прибрежной дороги и пронизывающего ветра с залива, в гостиной его встретили так тепло, что он едва мог дождаться, чтобы сбросить тяжёлое пальто.
В комнате было пусто, если не считать старика, дремавшего у огня, рядом с которым на табурете стояла кружка. У его ног неподвижно лежала чёрно-белая овчарка. Только глаза собаки двигались, следуя за Фергюсоном по мощёному полу. Затем они закрылись.
Она вышла из кухни и дружелюбно улыбнулась ему. Эллдей был прав: она была изящной маленькой лодочкой, и с тех пор, как Фергюсон видел её в последний раз, когда кратко представился, она стала вести себя более послушно.
«Сегодня тихо, мистер Фергюсон. Хотите чего-нибудь горячего или крепкого?»
Он улыбнулся. Роксби никак не мог выбросить его из головы. Как же ему с этим справиться? Мать Винсента жила в одном из его домов; Роксби мог подлить масла в огонь, втянув её в это дело. Ходили слухи, что она дружит с женой Болито; это также могло бы помешать скандалу утихнуть так быстро. Оллдей рассказал ему о сыне и его короткой карьере гардемарина. Настоящий маленький тиран, да ещё и жестокий.
Она сказала: «Ты за много миль отсюда».
Он пытался расслабиться. Ему хотелось выбраться, спрятаться от поместья и знакомых лиц, которые на него рассчитывали. Он встретил леди Кэтрин после её визита к пострадавшему рабочему, и в ходе их общего разговора она упомянула капитана Адама. На мгновение ему показалось, что она слышала о происшествии в Бодмине. Но как она могла это сделать?
Вместо этого Кэтрин спросила, часто ли Адам бывал в доме во время их отсутствия. Он сказал ей правду, и почему бы и нет? Он видел слишком много демонов, хотя их не было.
Он сказал: «Мне, пожалуйста, кусочек пирога и кружку эля».
Он наблюдал за её суетой и гадал, сможет ли Олдэй когда-нибудь успокоиться. Тут он увидел резную модель корабля в соседней комнате: «Гиперион» Олдэя. Значит, это что-то серьёзное. Это его странно обрадовало.
Она поставила кружку на стол. «Да, тихо, правда». Она беспокойно поёрзала. «Слышала, там какая-то встреча».
Фергюсон кивнул. Наверное, петушиные бои, которые он ненавидел. Но многим это нравилось, и крупные ставки переходили из рук в руки в ходе вечернего спорта.
Фергюсон обернулся и посмотрел на собаку. Она уже не спала, а пристально смотрела на дверь, скаля зубы в тихом, угрожающем рычании.
Юнис Полин сказал: «Возможно, лисы».
Но Фергюсон уже был на ногах, и его сердце внезапно забилось как молот.
"Что это такое?"
Фергюсон вцепился в стол, словно пытаясь удержаться от падения. Всё это было здесь, возвращалось: момент, когда он услышал шаги. Только это уже не было жестоким воспоминанием. Это было сейчас.
Старик наклонился и потрогал шерсть своей собаки, успокоив ее.
Он прохрипел: «На Каррик-роуд стоит королевский корабль».
Ноги приближались, маршируя и волочась.
Фергюсон огляделся вокруг, словно оказался в ловушке.
«Боже мой, это пресса».
Ему хотелось бежать. Уйти. Вернуться к Грейс и к жизни, которую он научился ценить и которой наслаждался.
Дверь с грохотом распахнулась, и из темноты возник высокий морской офицер, его тело было закутано в длинный плащ, блестевший от капель мокрого снега.
Он увидел женщину у стола и с грацией снял шляпу. Для такого молодого человека, как он, лет двадцати пяти, волосы у него были уже тронуты сединой.
«Прошу прощения за вторжение, мадам». Его взгляд быстро обвёл гостиную, ничего не упустив. Миловидная женщина, однорукий мужчина, собака у огня, которая всё ещё не сводила с него глаз, и, наконец, старый фермер. Ничего.
Юнис Полин сказал: «Здесь никого нет, сэр».
Фергюсон снова сел. «Она права». Он помедлил. «Какой корабль?»
Другой горько усмехнулся. «Это «Ипсвич», 38». Он откинул плащ, обнажив пустой рукав, приколотый к лейтенантскому мундиру. «Кажется, мы оба воевали. Но для меня нет корабля, друг мой, только эта вонючая работа – охота на людей, которые не желают служить своему королю!»
Обращаясь к женщине, он добавил уже спокойнее: «Кажется, здесь недалеко есть место под названием Роуз Барн?»
Старик наклонился вперёд: «Это примерно миля дальше по этой дороге».
Лейтенант снова надел фуражку, и, открыв дверь, Фергюсон увидел, как фонари освещают униформу и оружие. Через плечо он бросил: «Было бы неразумно поднимать тревогу». Он устало улыбнулся. «Но вы же, конечно, не знаете, что мы делаем, а?»
Дверь закрылась, и вокруг них внезапно повисла тишина, словно осязаемая.
Фергюсон наблюдал, как она убрала пирог со стола и заменила его куском, который был еще очень горячим.
Он сказал: «Должно быть, группа вербовщиков направляется на бой, о котором вы упомянули».
Старый фермер хихикнул: «Им там ничего не достанется, дорогая. Только люди с охраной и солдаты из гарнизона».
Фергюсон уставился на него, его спина была ледяной. Значит, таков был Роксби. Он знал всех чиновников этой ужасной прессы, время и места петушиных боёв и других спортивных состязаний. Внезапно ему стало дурно. Возможно, они поймают нескольких, несмотря на слова старого фермера, так же, как они поймали его и Оллдея, когда «Плаварон» высадил на берег вербовочную группу. Одно он знал совершенно точно. Майлз Винсент будет одним из них.
«Мне нужно идти. Извините за пирог…»
Она с тревогой смотрела на него. «Тогда в другой раз. Расскажи мне всё о Джоне Оллдее».
Упоминание имени этого здоровяка, казалось, придало ему сил. Он снова сел за стол и взял вилку. В конце концов, он останется.
Он взглянул на собаку, но она крепко спала. За дверью была лишь тишина.
Он вдруг с гневом подумал: «А почему бы и нет? Мы защищаем своих и тех, кого любим. Или пойдём ко дну вместе с кораблём».
Что еще он мог сделать?
К утру пошел снег, и когда Льюис Роксби вошел во двор своей конюшни, он увидел, как его главный егерь Бир остановился ровно на столько, чтобы кивнуть ему, прежде чем его поглотил порыв снежного вихря.
Фрегат «Ипсвич» отплыл до рассвета, как того требовал порядок на флоте, и прошло много времени, прежде чем кто-либо понял, что Майлз Винсент не спал в своей постели.
15. ИЗ МЕРТВЫХ
Лейтенант Стивен Дженур передал шляпу Оззарду и направился на корму, в просторную каюту, где за небольшим столиком сидел Болито. «Чёрный принц» снова менял галс, и когда солнце медленно скользило по кормовым окнам, Дженур чувствовал его жар сквозь запотевшее стекло, словно через открытую дверцу духовки.
Болито оторвался от письма к Кэтрин. Он уже забыл, сколько страниц написал, но ему всегда было легко довериться ей, даже когда расстояние между ними увеличивалось с каждым поворотом зеркала.
Дженур сказал: «Капитан Кин выражает свое почтение сэру Ричарду и желает сообщить вам, что Антигуа видна на юго-западе».
Болито отложил перо. Семь недель, чтобы пересечь океан и добраться до Подветренных островов Карибского моря. По иронии судьбы, его старый «Гиперион» проделал тот же путь за месяц, да ещё и именно в это время года. Кин, должно быть, был одновременно рад высадке и разочарован затраченным временем и многочисленными недостатками, выявленными экипажем.
Возможно, обманчивое спокойствие яркого солнца и тепло, согревающее их натруженные тела, могли бы искупить вину. Атлантика, по крайней мере, по опыту Болито, переживала самые худшие времена: бушевали сильные штормы, а полузамёрзшие матросы на реях сжимали кулаки и боролись с обледенелым парусом, пока руки не раздирались и не сдирались. Сильные ветры тоже были неистовыми, и корабль отклонился на сотню миль от курса, когда направление ветра изменилось так внезапно, что даже капитан Джулиан был ошеломлён.
О стрельбе из лука на последнем этапе перехода речи не шло. Кин с трудом справлялся с тем, чтобы накормить и дать отдохнуть своим людям, прежде чем Западный океан снова обрушит свою ярость.
О примере Кина и его более опытных моряков красноречиво говорил тот факт, что они не потеряли ни одного рангоута или человека за бортом.
«Я пойду, Стивен». Он взглянул на незаконченное письмо, представив себе Фалмут таким, каким он должен быть сейчас. Совсем как Атлантика: штормовые ветры, дождь и, возможно, снег.
Кэтрин, вероятно, думала о корабле, гадала, где она, благополучно ли добралась. Когда её, возможно, призовут на помощь. Столько вопросов, на которые может ответить только время.
Дженур оглядел большую каюту, место, которое он так хорошо знал. Во время перехода из Англии он смог отбросить в сторону перспективу покинуть Болито. Штормы, оглушительный рёв моря, грохотавшего по корпусу и верхней палубе, превращавшего каждый шаг в опасность, и измождённые лица людей, которых гнали и заставляли переходить с одной задачи на другую, отгоняли подобные мысли. Теперь всё было иначе. Там, за сужающимся утлегарем, была Английская гавань: порядок и власть, где каждый день мог предложить ему повышение. Он подумал о первом лейтенанте Седжморе и некоторых других; они бы отдали свою кровь за такую возможность. Небольшое командование с благословения знаменитого флагмана – кто мог желать большего? Он слышал, как Болито называл это самым желанным даром.
Дженур также подумал о своих родителях на обеде у Роксби, когда Болито постарался, чтобы они чувствовали себя как дома в обществе столь выдающихся людей.
Он видел, как тот прикасается к веку, что он делал всё чаще и чаще в последнее время. Эта тайна тоже была ему доверена. Она была в безопасности, пока Болито не потребовал обратного. Но кто ещё сможет понять его и его поступки, когда его самого покинут с этого корабля?
Он даже участвовал в заговоре по воссоединению Болито с леди Кэтрин, тоже на Антигуа.
«Почему ты такой задумчивый, Стивен?»
Дженур повернулся к нему и тихо ответил: «Я думаю, вы знаете, сэр Ричард».
Болито снова коснулся глаза. Он заметил, что Дженур редко краснеет, когда раскрываются его сокровенные мысли, с тех пор, как он плыл на шлюпке «Золотистая ржанка». Тогда он уже был человеком. Но всё ещё мог испытывать горе и сострадать другим.
Болито прошел на кормовую галерею и посмотрел на волнующуюся воду, набегающую один за другим, словно измученный всей той злостью, которую она потратила, чтобы помешать их путешествию быть быстрым.
Он сказал: «Так и должно быть. Это не значит, что мне всё равно. Всё как раз наоборот, и я думаю, ты это знаешь!»
Они вышли на палубу, где Кин и несколько его офицеров изучали приближающийся остров, раскинувшийся по обе стороны судна, подернутый зеленой дымкой, а горб Монкс-Хилл почти терялся в дымке.
Болито понимал, что даже это было подозрительно. От полного штиля до бушующего шторма – любой уважающий себя капитан знал, что в это время года этим водам лучше не доверять.
Кин пересек палубу, чтобы присоединиться к нему, и его ботинки прилипли к просмоленным швам.
«Едва продвигаемся, сэр». Оба посмотрели на огромное полотно парусов, хлопающее на горячем ветру, но едва наполняющееся, чтобы сдвинуть корабль с места. На верхних реях поднимали вёдра с солёной водой, чтобы поливать паруса и закалять их, чтобы использовать даже лёгкий ветер. Вахтенные на палубе снимали швартовы и закрепляли фалы после последней смены галса. Их движения были медленными под палящим солнцем и не обладали той быстротой реакции на команды, которую мог бы ожидать любой капитан.
Болито взял телескоп со стойки у кормы и направил его сквозь сетку снастей, пока не нашёл ближайший мыс. В тот последний визит он застал врасплох капитана Хейвена. Капитана, настолько полного подозрений и ревности к своей молодой жене, что тот пытался убить первого лейтенанта, которого считал виновным в её беременности. Он ошибся, но всё равно был арестован за покушение на убийство.
Остров, полный воспоминаний. Он бывал здесь на своём первом корабле, маленьком «Спарроу», и снова на фрегате «Флароуп». Он видел, как Аллдей наблюдает за ним с трапа левого борта, и их быстрый обмен взглядами был словно часть неразрывной связи. Битва при Сент-Сент; его предыдущий рулевой Стокдейл погиб, пытаясь защитить спину от вражеских стрелков. Брайан Фергюсон потерял руку, и Аллдей в конце концов стал его рулевым. Да, здесь было что вспомнить.
Кин сказал: «Мы встанем на якорь к полудню, сэр». Он нахмурился, когда мачтовый шкентель погас, словно жизнь из него вытекала. «Я мог бы спустить шлюпки и взять её на буксир». Он обдумывал всё более редкие варианты.
Болито сказал: «Я бы не стал тебя тянуть с лодками, Вэл. Ещё час ничего не изменит». Он взглянул на ближайших моряков. «Они выглядят как старики!»
Кин улыбнулся. «Им придётся учиться. Если нас призовут в бой…» Он пожал плечами. «Но вид земли иногда бодрит, сэр». Он извинился и подошёл к штурману за штурманским столом.
Болито снова поднял подзорную трубу. Всё ещё слишком далеко, чтобы разглядеть какие-либо заметные ориентиры, и уж точно не было домов за верфью. Он видел её сейчас, словно это было сегодня. Ослеплённый светом на приёме, он чуть не упал к её ногам. Но она, естественно, обнаружила его травму и настояла, чтобы он обратился за консультацией и лечением к лучшим хирургам Лондона.
Он снова коснулся века и почувствовал болезненный укол, исходивший, казалось, прямо из глаза. И всё же иногда он видел прекрасно. В другие же дни он испытывал полное отчаяние, как, должно быть, Нельсон, когда ему самому повредили глаз.
И это было время, когда каждый опытный офицер был нужен, как он объяснил и Кину, и Дженуру. Если бы не провал его миссии в Кейптаун и последовавшая за этим задержка, вызванная потерей «Золотистой ржанки», где бы они сейчас были? Кин был коммодором и готов к следующему шагу – флагманскому званию. И если бы не злополучное столкновение «Чёрного принца» во время завершения ремонта, он вполне мог бы оказаться среди основной части флота, поддерживающего армию в Португалии или за её пределами. Это была судьба. Именно здесь им было суждено оказаться. Но окажется ли он настолько полезным, как, похоже, думали Годшал и его начальники?
Одно выделялось особенно сильно. Бонапарт намеревался любой ценой разделить силы противника. Неудача с захватом датского флота лишь укрепила его решимость. Сообщалось, что небольшие группы кораблей прорывали английскую блокаду, и многие направлялись в Карибское море, возможно, для нападения на Ямайку или другие острова под английским флагом. Это, безусловно, вынудило бы их светлости отозвать наиболее необходимые корабли из блокады и военного конвоирования.
Возможно, появление судна, описанного волонтёром Уильямом Оуэном как «голландской постройки», было всего лишь очередным совпадением. Болито про себя думал, что дело не только в этом. Один скромный фрегат, плывущий в одиночку, скорее всего, вез донесения какому-нибудь старшему офицеру. Подкрепление в лице «Чёрного принца» уже в пути, но других фрегатов не было видно. Они набросились бы на незнакомца, как терьеры, если бы таковые были. А ещё был Томас Херрик, человек, которого он всегда считал своим лучшим другом. Странно, что Годшале специально не упомянул о нём при их последней встрече; адмирал также не проявил никакого интереса к тому, что может ожидать Болито при следующей встрече. Ведь если только какой-то другой корабль не опередил «Чёрный принц», Херрик всё равно считал бы его погибшим после сообщения о гибели «Золотистой ржанки».
Он прикрыл глаза рукой от яркого света и стал смотреть на далекий остров, который, казалось, не приближался.
Столько «если» и «может быть». А вдруг план высадки на французских островах Мартиника и Гваделупа и их захвата провалится? Без подавляющего превосходства на море этот план точно провалится. Собрать основные силы противника и вступить с ними в бой было их единственным разумным решением. Он сохранял бесстрастное выражение лица, зная, что Дженур наблюдает за ним. Семь линейных кораблей и один фрегат вряд ли могли составить подавляющую эскадру.
Он услышал крик первого лейтенанта: «Разрешите привести в исполнение наказание, сэр? Матрос Уилтшир, две дюжины ударов плетью».
В голосе Кина вдруг послышалось уныние. «Хорошо, мистер Седжмор». Он взглянул на вяло хлопающие паруса и с горечью добавил: «Похоже, нам больше нечем заняться!»
Болито повернулся к трапу. Он видел выражение лиц некоторых новых матросов. Обиженное, враждебное.
Едва ли это лица людей, которые сплотились бы и сражались насмерть, если бы им приказали, даже при большом воображении.
Он сказал: «Я пойду на корму, Вэл. Держи меня в курсе».
Кин стоял рядом с Дженуром, пока боцман и его помощники руководили ритуалом установки решетки на левом борту.
Дженур обеспокоенно сказал: «Сэр Ричард, кажется, подавлен, сэр».
Кин оторвал взгляд от боцмана, который разглядывал свою красную суконную сумку, в которой он хранил девятихвостку.
«Он переживает за свою жену, Стивен. И всё же, моряк внутри него жаждет решения своей проблемы командования здесь». Он взглянул на едва колышущийся флаг вице-адмирала на фок-мачте. «Иногда я думаю…»
Он оглянулся, и Седжмор крикнул: «Держите трубу, сэр?»
Кин коротко поприветствовал его, но не прежде, чем заметил полное безразличие первого лейтенанта. Человек, жаждущий повышения и уже доказавший свои способности под огнём, удивлялся, что он не осознал необходимости заботиться о людях, которых ему вскоре придётся вести в бой.
Пронзительные крики разносились по всей палубе. «Всем на корму! Всем на корму, чтобы увидеть наказание!»
Проходя на корму к своей каюте, Болито понимал всю неприятность и необходимость этого, словно он был Кин. Он поддерживал целостность своего корабля, наказывая с той же справедливостью и беспристрастностью, с какой награждал и повышал бы в должности подающего надежды моряка. Йовелл ждал его с пачкой бумаг, требующих его подписи, но устало сказал: «Позже, друг мой. Я в упадке, и сейчас мне нелегко».
Когда тучный секретарь вышел из каюты, вошел Олдэй.
«А как же я, сэр Ричард?»
Болито улыбнулся. «К чёрту твою дерзость! Но да, садись и присоединяйся ко мне в бассейн».
Олдэй усмехнулся, отчасти успокоившись. В конце концов, всё наладится. Но на этот раз это займёт немного больше времени.
«Это меня вполне устроило бы, сэр Ричард».
Первый удар плети проник в кабину.
Весь день размышлял. Прекрасная женщина, его собственный флаг на переднем плане, титул, дарованный королём. Снова удар плетью. Но некоторые вещи не менялись. Оззард вошёл в поле зрения с подносом: высоким стаканом рейнвейна и кружкой рома, как обычно.
Когда Болито наклонился за подзорной трубой, Оззард увидел медальон, висящий у него на шее. Он не раз рассматривал его, когда вице-адмирал мылся или брился. Её прекрасные плечи и намёк на грудь – точно такие же, как в тот день в каюте баркентины. Он услышал, как снова ударил плетью, но почувствовал лишь презрение. Наказанный сам напросился, сам замахнулся ножом на товарища по каюте. Через месяц он будет хвастаться шрамами, оставленными кошкой на спине.
Мои раны никогда не заживут.
Ближе к концу дневной вахты, когда над островом опускалось самое красное солнце, которое большинство из них когда-либо видели, «Черный принц» медленно скользил к якорной стоянке.
Кин наблюдал, как Болито взял подзорную трубу и направил её на берег и другие корабли, стоящие на якоре, чьи рангоут и такелаж уже светились медью в угасающем свете. Он с облегчением увидел, что Болито выглядел внешне оправившимся, и на его лице, которое он так хорошо знал, не было ни тени тревоги.
Болито осмотрел ближайшие военные корабли, все 74-мм, и ни один из них не был ему незнаком. Они были частью его эскадрильи, но, вероятно, ожидали, что ими будет командовать кто-то другой. Восставшие из мёртвых.
Он сказал: «Я засвидетельствую своё почтение лорду Сатклиффу, Вэл, как только мы встанем на якорь». Он обернулся, удивлённый, когда первый раскат салюта эхом прокатился по тихой гавани.
«Они открыли огонь первыми, сэр Ричард! Это не понравится адмиралу лорду Сатклиффу».
Кин опустил руку, и первое орудие верхней батареи «Черного принца» выстрелило в ответ, бледный дым повис низко над водой, словно нечто твердое.
«Включайте курсы! Дополнительный марсовой наверх, мистер Седжмор!» Кин подошёл к компасу и наблюдал за внезапной суетой, которая полностью сменила оцепенение во время их медленного приближения.
Болито узнал приближающийся 74-й корабль: старый «Глориес», который, как и большинство других, был с ним в Копенгагене, когда он получил известие о конвое Херрика и его очевидной опасности. Его капитан, Джон Кроуфут, был не старше Кина, но настолько седой и сгорбленный, что больше походил на сельского священника, чем на опытного морского офицера.
Сторожевой катер уже был здесь, его флаг вяло развевался, но все еще был достаточно ярким, чтобы Кин мог отметить предполагаемую якорную стоянку, где у флагмана было бы достаточно места, чтобы развернуться вокруг якорного якоря, не опасаясь задеть какие-либо другие пришвартованные там суда.
Последний выстрел эхом разнёсся по воде, всего было выпущено тринадцать орудий. Кин поспешил отдать приказ канониру прекратить огонь и заметил: «Похоже, лорда Сатклиффа здесь нет, сэр. Вам отдали честь как старшему офицеру».
