Текст книги "Непревзойденный"
Автор книги: Александер Кент
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)
Мичман сжал кулак, прижав его к штанам. «Звание коммодора так и не было утверждено, сэр».
«Понятно». Он обошёл стол, снова услышав голос Джаго. Он тоже был там в тот день, когда коммодора Дейтона сбили, как считалось, метким стрелком янки. Вот только после погребения в море хирург, изрядно подвыпивший, сказал Адаму, что угол входа и сама рана были неправильными, и что Дейтона убил кто-то из отряда Валькирии.
На этом дело и закончилось. Дейтона уже выбросили за борт вместе с мальчиком Джоном Уитмаршем и другими.
Но лица всегда возвращались; спасения не было. Они называли это семьёй.
«Вы заказывали Unrivalled?»
Мичман снова поднял глаза. «Да, сэр. Я всегда надеялся, хотел…» Его голос затих.
Беллэрс вернулся. «Гиг у борта, сэр». Он бросил на нового мичмана лишь краткий взгляд.
Адам сказал: «Возьмите мистера Дейтона под своё начало, пожалуйста. Первый лейтенант займётся формальностями».
Затем он улыбнулся. «Добро пожаловать на борт, мистер Дейтон. Вы в надёжных руках».
Когда дверь закрылась, он снова достал письмо.
Это было похоже на то, как будто ты снова увидел себя… то, что ты никогда не должен забывать.
Он взял шляпу и вышел на солнце.
Капитан Виктор Форбс откинулся на спинку изысканного кресла Бетюна и поднял бокал.
«Я рад, что ты решил сойти на берег, Адам. Я прочитал твой отчёт, отчёт Кристи тоже, и сделал несколько заметок, чтобы вице-адмирал мог их прочитать по возвращении».
Адам сидел напротив него. Коньяк и лёгкое обращение к нему по имени развеяли некоторые его сомнения. Капитан флагмана явно наслаждался отсутствием Бетюна, хотя по периодическим паузам между фразами, чтобы послушать, было ясно, что, как и большинство действующих капитанов, он чувствовал себя неуютно вдали от своего корабля.
Форбс добавил: «Я всё ещё считаю, что рейды на известные якорные стоянки, хоть они и чертовски полезны и способствуют укреплению морального духа наших людей, никогда не решат проблему в целом. Как шершни, разоряют гнездо. Ещё будет время поймать отставших».
Адам согласился и попытался вспомнить, сколько стаканов он выпил, пока Форбс разглядывал бутылку и тряс её в лучах угасающего солнца. «Я бы всё отдал, чтобы быть там с тобой». Затем он ухмыльнулся. «Но если повезёт, Монтроуз скоро снова станет частным кораблём!»
«Ты покидаешь эскадрилью?»
Форбс покачал головой. «Нет. Но нас подкрепляют двумя третьесортными кораблями, и давно пора. Сэр Грэм Бетюн, вероятно, сменит свой флаг на один из них. Чертовски славный малый, – он снова ухмыльнулся, – для адмирала, конечно. Но, думаю, он горит желанием уйти, вернуться на каменный фрегат, скорее всего, снова в Адмиралтейство. Я не пожалею. Как и вы, я предпочитаю обходиться без флагманов, хороших или плохих».
Адам вспомнил беспокойство Бетюна, его чувство отчуждённости даже в мире, который он когда-то так хорошо знал. И ещё нужно было подумать о жене.
Форбс сменил тактику. «Слышал, у вас новый мичман, замена погибшему. Дейтон… я знал его отца, понимаешь. Мы вместе были лейтенантами на старом «Резолюшн» около года. Конечно, я не так уж хорошо его знал…» Он помедлил и пристально посмотрел на Адама, словно принимая решение. «Но когда я прочитал отчёт о вашем бое с «Янки Дефендер», кажется, в «Газетт», я был немного удивлён. Он никогда не производил на меня впечатления человека, который либо погибнет, либо погибнет в бою. Его сын, должно быть, гордится им». Он откинулся назад и улыбнулся. «Как кошка, – подумал Адам, – выжидая, куда убежит мышь».
«Его убили одним выстрелом. Это довольно распространённое явление».
Форбс воскликнул: «Какая беспечность с моей стороны! Твой дядя… Мне следовало держать свой чёртов рот закрытым».
Адам пожал плечами, вспомнив, как Кин покинул Галифакс, чтобы вернуться в Англию для повышения и назначения на пост командующего в Плимуте. И снова жениться… Дейтон должен был оставаться коммодором до тех пор, пока не будет принято иное решение. Он помнил слова Кина, обращенные к нему, как предупреждение. Или угрозу.
«Будьте с ним терпеливы. Он не такой, как мы. Не такой, как вы».
Он спросил: «Как сэр Грэм ладит со своим гостем?»
Форбс снова ухмыльнулся, явно обрадовавшись смене темы.
«Они оба разбираются в вине!»
Адам улыбнулся. «Конечно, бордовый».
Появился слуга с еще одной бутылкой, но Форбс отмахнулся от него.
Он сказал: «Сегодня вечером я буду обедать с армией. Не хочу подвести!»
Адам готовился к отплытию. Разговор был дружеским, неформальным, но он сам был капитаном флага и лейтенантом флага у своего дяди. Обе роли научили его отделять факты от сплетен, правду от слухов, и за эту короткую встречу он узнал, что скоро будет назначен новый адмирал, а Бетюн уйдёт. Новый флаг определит все будущие операции, как того повелело Адмиралтейство. Агрессивная демонстрация морской мощи могла бы удержать дея от дальнейших нападений на суда или от предоставления убежища любому пирату или перебежчику, который предложит свои услуги в обмен на убежище.
Форбс сознательно не упоминал о смерти леди Болито, хотя в таком месте, без сомнения, это было общеизвестно. Сам Адам ничего об этом не говорил; это было личным, если не сказать личным, делом. Белинда умерла. Я никогда её не знал. Но так ли всё просто?
Форбс нахмурился, увидев, как под дверью беспокойно шевельнулась тень.
«Не то что корабль, Адам. Слишком много посетителей, вечно что-то просят. Я бы ни за что не стал адмиралом!»
Адам ушёл, цинично посмеявшись. Он видел в Форбсе именно это.
Выйдя на улицу, он остановился, чтобы полюбоваться медным небом. Вечер был прекрасный, тёплый, и в Англии лето уже закончилось. Это было первое Рождество без войны. И без его дяди.
Форбс также избегал упоминаний о прекрасной молодой жене Бэйзли. Он задавался вопросом, жилось ли ей лучше на борту брига с его теснотой и ограниченным комфортом. После «Индийского корабля» и «Анривалледа» бриг показался бы рабочей лодкой. Глаза следили за каждым её движением, мужчины, лишенные женской ласки, звука женского голоса.
Он велел Джаго вернуться на корабль, сказав, что возьмёт дежурный катер с причала. Он ухмыльнулся в тени. Он ожидал, что Форбс попросит его остаться. Вместо этого он вернулся в свою уединённую каюту.
Что-то шевельнулось в дверном проеме, и через секунду его рука бессознательно оказалась на рукояти меча.
«Кто там?»
Действия и напряжение обошлись ему дороже, чем он мог себе представить.
Это была женщина. Не нищенка и не воровка.
«Капитан Болито. Это вы!»
Он обернулся в пятне золотистого света и узнал спутницу леди Бэзли.
«Я не знал, что вы здесь, мэм. Я думал, вы будете с сэром Льюисом и его супругой».
Женщина стояла совершенно неподвижно, и он чувствовал напряженность ее взгляда, хотя черты ее лица оставались скрытыми в тени.
Она сказала: «Мы не пошли. Её светлости было плохо. Мне показалось, что это будет самым безопасным».
Он услышал шаги – размеренные, чёткие, и снова расслабленные. Это был морской пехотинец, расхаживающий по посту у ворот, мысли которого, несомненно, были далеко отсюда.
Женщина коснулась его руки, а затем так же быстро отдернула ее, словно невольная заговорщица.
«Моя госпожа хотела бы видеть вас перед вашим отъездом, сэр. Мы видели вас сегодня утром. А потом вы вернулись». Она помедлила. «Это безопасно, если вы позволите мне вести».
Адам оглянулся, но в ответ воцарилась тишина. Форбс, должно быть, знал, что женщины остались, но сознательно не упоминал об этом.
Она действительно была нездорова или ей просто было скучно и хотелось развлечься? За мой счёт.
Он сказал: «Ведите, мэм». Возможно, она хотела напомнить ему о его неловких заигрываниях, о его неуклюжести. Он вспомнил крик лотового: «Нет дна!» Что это значило после того риска, на который он пошёл ради того, что Ловатт назвал бы жестом, самодовольством.
Женщина быстро шла впереди, не обращая внимания на грубую мостовую, где, как он догадался, раньше стояли пушки, когда Мальта постоянно боялась нападения. Возможно, она привыкла бегать по поручениям своей госпожи. Он узнал тот же парапет, что и раньше, но знал, что он находится на другой стороне беспорядочно возвышающегося здания, теперь в тени, старые амбразуры, окрашенные цветом тающего света.
И вид был тот же. Когда он обнимал её, и невидимый оркестр преподнёс свой личный музыкальный дар. Корабли стояли на якоре, как и прежде, на некоторых уже горели огни, стеньги цеплялись за последние медные отблески, флаги поникли, едва шевелились.
И тут он увидел ее: ее платье бледнело на фоне тусклого камня, в руке она держала раскрытый веер.
Она сказала: «Итак, вы пришли, капитан. Вы оказали нам честь».
Он подошел ближе и взял ее за протянутую ему руку.
«Я думала, вы уехали, миледи. Иначе…»
«А, опять это слово». Она не дрогнула, когда он поцеловал ей руку. «Я слышала, там была драка. Что вы дрались».
Это прозвучало как обвинение, но он промолчал. И не отпустил её руку.
Она сказала тем же ровным тоном: «Но вы в безопасности. Я только что слышала ваш смех. Узнала. Наслаждаетесь коньяком сэра Грэма в его отсутствие, да?»
Он улыбнулся. «Что-то в этом роде. А ты, я слышал, заболел?»
Она вскинула голову, и он увидел, как ее волосы рассыпались по одному плечу.
«Я чувствую себя достаточно хорошо, спасибо». Она медленно и неторопливо убрала руку, затем слегка повернулась в сторону кораблей и гавани.
Она сказала: «Я беспокоилась о тебе, о тебе. Разве это так странно?»
«Когда мы виделись в последний раз...»
Она снова покачала головой. «Нет. Не говори об этом! Мне так много хотелось сказать, поделиться, объяснить. Я бы даже этого не смогла сделать без посторонней помощи».
В ее голосе слышалась дрожь, скорее от гнева, чем от отчаяния.
«Я проявила высокомерие, хотя хотела лишь поблагодарить тебя за помощь. Об этом не было ни слова, поэтому я поняла, что ты ничего не сказал». Она подняла веер, чтобы заставить его замолчать. «Другие бы так поступили, и ты это прекрасно знаешь!»
Он сказал: «Потому что я заботился. И до сих пор заботюсь. Ты – чужая жена, и я знаю, какой вред это может причинить. Нам обоим».
Казалось, она его не слышала. «Я знаю, что люди сплетничают за моей спиной. Отдаюсь мужчине гораздо старше себя из-за власти, из-за богатства. Я не настолько молода, чтобы не понимать, как они думают».
Он резко сказал: «Пойдем со мной». Он снова взял ее за руку, ожидая, что она будет сопротивляться, повернется к нему лицом, но она ни того, ни другого не сделала. «Как старые друзья, понимаешь?»
Она взяла его за руку и пошла рядом. Только через парапет до них доносились звуки гавани и соседней улицы.
Она сказала: «Я говорила с вашим капитаном Форбсом. Он рассказал мне о вас и вашей семье». Он почувствовал, как она повернулась к нему. «Ваш дядя. Я кое-что знала. Я даже кое-что догадалась, когда услышала, как вы говорили той ночью с такой убеждённостью, и когда вы разговаривали со своими людьми и не знали, что я там». Он почувствовал, как её рука сжала его руку. «А потом вы мне помогли».
«Когда ты заболел».
Она тихо рассмеялась. «Я была пьяна, как какая-то портовая шлюха!» Она ускорила шаг, и он почувствовал, как её мысли двигаются, снова исследуя что-то. «Он пришёл ко мне той ночью, ты знала? Он такой. Он не может поверить, что мне иногда нужно быть собой, человеком, а не чем-то, что пробудит его страсть!»
Он сказал: «Думаю, вам следует остановиться, миледи. Я пришёл сюда, потому что хотел вас увидеть. Даже если бы вы плюнули мне в лицо, я бы пришёл».
Она снова остановилась у парапета и посмотрела на суда, стоящие на якоре. Она пробормотала почти про себя: «Твой мир, Адам. То, чем я никогда не смогу поделиться». Она обернулась. «Я вышла замуж не по собственному выбору и не из жадности, а ради себя».
Не осознавая, что делает, он приложил палец к ее губам.
«Не нужно мне ничего говорить. Я не горжусь некоторыми своими поступками или тем, что я мог бы сделать, если бы моя жизнь сложилась иначе. Так что пусть это останется нашим секретом».
Она нежно и решительно отдернула его руку.
«Мой отец был прекрасным человеком, но когда моя мать умерла от лихорадки, он словно развалился на части. Сэр Льюис, каким он теперь стал, был его младшим партнёром, человеком амбиций. Он быстро пришёл ему на помощь». Она коснулась пуговиц на его пальто. «И он научил его снова получать удовольствие». Она рассмеялась, и тихий, горький звук разнёсся в неподвижном воздухе. «Познакомил его с другими, кто помог бы расширить бизнес – единственное, что его ещё волновало. Азартные игры, выпивка… он не желал слушать ни слова против Льюиса. Он не видел, как земля уходит у него из-под ног. Были долги, разорванные контракты с правительственными комиссиями, с армией и флотом. В конце концов, – она слегка пожала плечами, и Адам почувствовал это как удар, – тюрьма стала единственной реальностью. Мы бы остались нищими. Мои два брата тоже работают в этом бизнесе. У меня не было выбора. Вообще никакого».
Он едва осмеливался говорить, боясь испортить момент.
«Поэтому он попросил тебя выйти за него замуж, и тогда все долги будут погашены, а бизнес восстановлен».
«Вы знаете моего мужа, – сказала она. – Во что вы верите?»
«Я считаю, что мне пора идти. Уезжайте отсюда без промедления». Он почувствовал её движение, словно она тоже собиралась уйти, но не отпустил её. «Я знаю, что у меня нет права, и другие осудят меня…»
Она тихо спросила: «Но?» Только одно слово.
«Той ночью, на борту моего корабля, я хотел тебя». Он притянул её ближе, чувствуя её тепло, её близость. Её осознанность. «Я и сейчас хочу».
Она прислонилась к нему, уткнувшись лицом в его рубашку, возможно, давая себе время осознать опасность и глупость.
Она сказала: «Доблестный капитан Форбс вас не покормил. По крайней мере, с этим я могу что-то сделать». Она попыталась рассмеяться. «Я чувствую запах коньяка, значит, я была права насчёт вас обоих!»
Но когда он снова обнял ее, она вся дрожала.
«Мы войдем внутрь… а потом ты расскажешь мне все о себе». Она не могла продолжать. «Идем, сейчас же. Быстрее. Отбрось все сомнения!» Она остановилась, чтобы взглянуть на гавань. «Всё это может подождать, только один раз».
Хотя он никогда раньше не бывал здесь, он знал, что это то же самое место. Здесь Кэтрин провела свою последнюю ночь с Ричардом, в этих комнатах, которые Эвери было так трудно описать, и о которых Бетюн старательно избегал говорить, словно это было слишком мучительно даже для него.
Он подошел к окну, слегка приоткрыл ставню и посмотрел вниз, во двор, где теперь было темно, если не считать отраженного света медных сумерек.
Он слышал, как часовой у ворот топает ногами, и лязг металла, когда он перекладывал мушкет, зевая от тянущихся часов.
В окнах напротив не горел свет. Форбс отправился обедать с армией; штаб, вероятно, был предоставлен самому себе до возвращения Бетюна.
Он почувствовал, как напряглись его мышцы. Голоса стали очень тихими, звон бокалов. А когда он закрыл ставни и обернулся, то увидел её, стоящую перед ним с другой стороны комнаты, её глаза были очень ясны в свете свечей, которые, должно быть, были здесь раньше.
Она сказала: «Немного вина, Адам. Оно прохладное, насколько это возможно. Еду можно заказать позже».
Она смотрела, как он пересекает комнату, и слегка повернулась, так что серебряный кулон на её груди вдруг засиял, словно пламя. На ней было простое белое платье, закрывавшее её от шеи до ног, теперь обнажённых на мраморном полу.
Он положил руки ей на плечи и сказал: «Ты его сохранила. Я думал, ты его выбросила».
Он коснулся маленького серебряного меча и почувствовал, как она напряглась, когда ответила: «Я ношу его ради тебя. Как я могу не носить его?»
Он наклонился к ее плечу и поцеловал его, чувствуя гладкость ее кожи под платьем.
«Вино», – она оттолкнула его. «Пока оно прохладное».
Он взял стаканы со стола, поднес один к ее губам, и они посмотрели друг на друга поверх краев стаканов, все притворство исчезло, все рассудки рассеялись.
Она не сопротивлялась и не говорила, когда он снова поцеловал ее плечо и каждую грудь по очереди, пока она тихо не ахнула и не обняла его, прижимая к себе, ее голова моталась из стороны в сторону, как будто она больше не могла себя сдерживать.
Он встал и отстранил ее на расстояние вытянутой руки, разглядывая темные пятна на шелке там, где он целовал и возбуждал кончики ее грудей.
На стене висело высокое зеркало, и он повернул её к нему, обняв за талию, глядя на отражение её глаз в зеркале, затем неторопливо отстегнул маленький меч, распахнул и снял платье. Он заглянул ей через плечо, зарылся лицом в её волосы и наблюдал вместе с ней, словно они были сторонними наблюдателями, незнакомцами. Он исследовал её тело, ощущая каждый отклик, как свой собственный, пока она не повернулась в его объятиях и не сказала: «Поцелуй меня. Поцелуй меня».
Он поднял её, как в ту ночь на борту «Непревзойдённого», крепко прижал к себе, и они снова поцеловались. И снова. Он положил её на широкую кровать, сбросил пальто, и старый меч незаметно соскользнул на ковёр у его ног.
Она оперлась на локоть и сказала: «Нет! Иди ко мне сейчас же!»
Он опустился на колени рядом с ней, потеряв рассудок и рассудок, пока она пыталась освободить его от одежды, притягивая его к себе, чтобы он снова поцеловал ее в губы, пока они оба не задохнулись.
Он смотрел на нее, жаждущий ее, волосы разметались по подушкам, руки, внезапно ставшие сильными, схватили его за плечи, на мгновение удерживая его, а затем притягивая к своему телу, ее кожа была горячей и влажной, словно в лихорадке.
Он почувствовал, как её ногти впиваются в его кожу, когда он вошёл в неё, и она двинулась ещё дальше, выгнувшись, пока они почти не соединились. Затем она открыла глаза и прошептала: «Я сдаюсь!», и тихо вскрикнула, когда он нашёл её и вошёл в неё.
Это было похоже на падение или на то, как будто тебя уносит бесконечная, непрерывная волна.
Даже когда они лежали без сил, она не отпускала его. Они прижимались друг к другу, бездыханные, истощённые интенсивностью своего соития, своей потребностью.
Несколько часов спустя, после того как они исследовали все интимные области, она села на кровать, подтянув колени к подбородку, и наблюдала, как он натягивает бриджи и рубашку.
«Королевский офицер. Всем, кроме меня». Она порывисто протянула руку и снова коснулась его, обняла, пока он наклонялся, чтобы поцеловать её. Она нашла и коснулась старой раны, поцеловала рваный шрам, и страсть в ней вспыхнула с новой силой. Никаких секретов, Адам…
Когда он снова взглянул, она была одета в тонкое платье, с серебряной застежкой на месте, словно все остальное было диким сном.
Немелодично звонил колокол часовни; кто-то уже проснулся. Она открыла дверь, и он увидел, что на лестнице принесли новые свечи. Хильда следила, чтобы всё было в порядке.
Он обнимал ее, чувствуя сквозь шелк ее гибкие конечности, желая ее снова, несмотря на риск.
Она сказала: «Ни о чём не жалею». Она всё ещё смотрела ему вслед, когда он добрался до двора.
Её голос словно повис в тёплом воздухе. Никаких сожалений…
У ворот менялся караул, и капрал зачитывал приказы, слишком уставший или слишком скучающий, чтобы видеть проходящего мимо морского офицера.
Он остановился в безлюдном переулке, который, как ему казалось, был тем самым местом, где он купил маленький серебряный меч. Он всё ещё чувствовал её, обнимающую его, направляющую, овладевающую им.
Он мог больше никогда её не увидеть; а если и увидит, она, возможно, посмеётся над его желанием. Откуда-то он знал, что этого не произойдёт.
Ему показалось, что он услышал скрип весел сторожевой лодки, и он ускорил шаг.
Но сожаления? Теперь уже слишком поздно.
17. Семья
АДАМ БОЛИТО сидел за столом, занеся ручку над личным бортовым журналом, солнце, падающее сквозь кормовые окна, грело ему плечо. Ещё один день на якоре, и корабль вокруг него тихо жил, доносились обычные рабочие звуки и изредка раздавались выкрики команд.
Он уставился на дату в верхней части страницы. 30 сентября 1815 года. Столько всего произошло, и все же в такие моменты время словно замирало.
Он вспомнил свой разговор с капитаном Форбсом ранее этим вечером, который закончился в комнате над двором. Это тоже было похоже на сон. Но Форбс был прав в том, что сказал ему, или, вернее, в том, в чём не сказал. Эта новость дошла до эскадры всего два дня назад, когда Бетюн вернулся с инспекции береговой обороны вместе с сэром Льюисом Бэзли. Это был уже не слух, а факт. Бетюн уходил, как только его сменили. И это случилось сегодня.
Два судна третьего ранга, о которых также говорил Форбс, уже были замечены наблюдателями на берегу.
Адам отложил перо и вспомнил свою последнюю встречу с Бетюном, который, казалось, был рад перспективе новой должности в Адмиралтействе помощника Третьего морского лорда, сулящей ему продвижение по службе. Но он был на взводе, уклонялся от ответа, хотя Адам и не знал, почему. И потом, вместе со всеми остальными капитанами и командирами эскадры, он отчасти понял причину. Новым флагманом стал «Фробишер», принадлежавший Ричарду Болито, и теперь он возвращался на Мальту, где так много всего началось и закончилось.
Другим прибывшим кораблем должен был стать восьмидесятипушечный «Принс Руперт», который Адам видел и брал на абордаж в Гибралтаре. Большой двухпалубный корабль больше не был флагманом контр-адмирала Марлоу, хотя Пим всё ещё командовал им, и он слышал шквал домыслов о том, почему новый флагман, старший адмирал, должен был поднять свой флаг над меньшим из двух кораблей.
Он был убеждён, что Бетюн лучше всех знает ответы. Лорд Родс был контролёром Адмиралтейства, когда Бетюн там был, и те, кто разбирался в подобных вопросах или интересовался ими, были убеждены, что Родса выдвинули на пост Первого лорда, поддержанного самим принцем-регентом. Затем назначение было приостановлено, отменено, и теперь стало очевидно, что Родсу дали средиземноморскую базу в качестве почётного понижения. Родсу не нужно было напоминать, что лорд Коллингвуд, друг Нельсона и его заместитель при Трафальгаре, получил такое же командование. По какой-то причине Коллингвуд не получил звания адмирала и не был отпущен домой, хотя болезнь вынудила его многократно просить об отставке. Он погиб в море, спустя пять долгих лет после того, как возглавил дивизию «Ли» в битве против объединённых флотов Франции и Испании.
И вот Фробишер снова здесь. Возможно, другие лица, но тот же корабль. Новый по сравнению с большинством линейных кораблей, ему было лет девять, построенный во Франции, и взятый в качестве приза по пути в Брест около пяти лет назад. Он осторожно обдумывал это, словно охотник, высматривающий ловушки. Джеймс Тайак был флагманским капитаном его дяди, а его предшественником был капитан Олифант, двоюродный брат лорда Родса, – услуга, которая, возможно, не сработала. В одном из писем Кэтрин упоминала о встрече с Родсом непосредственно перед выбором флагмана, и было очевидно, что он ей не понравился. Возможно, Родс выбрал «Фробишера» просто потому, что этот корабль был лучше. Он учел несвойственную Бетюну уклончивость и усомнился в ней.
В дверь постучали, и Гэлбрейт заглянул в комнату.
«Флагманский корабль замечен, сэр».
Адам кивнул. Не новый флагман; Гэлбрейт наверняка знал, что думает его капитан о Фробишере и что тот почувствует, когда его впервые призовут на борт. Воспоминания и призраки.
Гэлбрейт сказал: «Я позаботился о том, чтобы весь экипаж был как следует подготовлен. Верфи будут укомплектованы, и мы поддержим корабль, если потребуется». Он улыбнулся. «Полагаю, адмирал лорд Родс ожидает этого. Двое или трое старших матросов служили под его началом».
Адам закрыл журнал. Это говорило само за себя. Родс давно не ходил по палубе своего флагмана; он выискивал изъяны, хотя бы для того, чтобы доказать, что ничего не забыл. Гэлбрейт бесстрастно наблюдал за ним, распознавая признаки.
«Наш новый лейтенант неплохо освоился в своём звании, сэр. Хотя, боюсь, мистеру Беллэрсу понадобится шляпа побольше, если он продолжит в том же духе!»
Но в этом замечании не было злобы, и Адам знал, что он был так же рад, как и большинство остальных, когда Беллэрс вернулся с экзамена на повышение с клочком пергамента, как его называли старожилы. Дополнительный лейтенант. Этого терпеть нельзя, хотя это и может быть полезно для управления кораблём.
Адам слегка откинулся назад. «В эскадре, а может быть, и во флоте, скоро появится свободное место». Он увидел, как Гэлбрейт напрягся. Это был момент, которого он так ждал, о котором мечтал каждый лейтенант. «Вы командовали до того, как прибыли на «Непревзойденный». Ваш опыт и пример во многом помогли сгладить все неурядицы, так сказать, прежде чем мы все подверглись испытанию. Возможно, мы не всегда соглашались друг с другом по некоторым вопросам». Он внезапно улыбнулся, и напряжение и напряжение спали, как годы. «Но как ваш командир, я, конечно, всегда имею преимущество быть правым!»
Гэлбрейт сказал: «Меня здесь вполне устраивает, сэр…»
Адам поднял руку. «Никогда так не говори. Даже не думай. Мой дядя однажды назвал команду, особенно первую, самым желанным даром. Я никогда этого не забуду. И ты тоже не забудешь».
Они оба смотрели на сверкающую воду за якорными судами за кормой, когда по гавани прокатился первый грохот артиллерийского огня. Ответный залп, выстрел за выстрелом, с батарейной стены казался ещё громче.
Адам сказал: «Мы пойдем наверх, хорошо?»
Он прикрепил старый меч и сказал: «У мистера Беллэрса пока не будет меча». Он указал на свою изогнутую вешалку на вешалке. «Он может взять этот, если подождет, пока родители окажут ему такую честь!»
Он коснулся меча на бедре. Так много раз. Так много рук. И он вспомнил записку, которую Кэтрин написала ему и оставила вместе с мечом в Фалмуте.
Меч изношен сильнее своих ножен. Носи его с гордостью, как он всегда и хотел.
Фробишер вернулся. И он это знал.
Вице-адмирал сэр Грэм Бетюн поморщился, когда почётный караул Королевской морской пехоты снова вытянулся по стойке смирно, и облако трубочной глины поплыло над их кожаными шляпами, словно дым, а оркестр заиграл бодрый марш. Церемония почти закончилась. Бетюн не мог вспомнить, скольких церемоний он видел или в которых участвовал с тех пор, как поступил на флот. Наверное, тысяч. Он попытался расслабить мышцы. Почему же тогда он был так встревожен, даже взволнован, если это открывало ему новые двери в будущее?
Он взглянул на человека, в честь которого была устроена эта церемония. На его преемника: ему это могло показаться концом всего, а не новым испытанием.
Адмирал лорд Родс пожимал руку представителю губернатора, но невозможно было понять, о чем он думал.
Родс служил в Адмиралтействе, когда туда назначили Бетюна, и много лет до этого, и они иногда встречались, но Бетюн никогда толком его не знал. Его назначение на пост Первого лорда воспринималось как должное, пока однажды Силлитоу не ворвался в кабинет без предупреждения и не потребовал разговора с Родсом. Только тогда Бетюн узнал, что его назначили генеральным инспектором принца-регента.
Это был двоюродный брат Родса, бывший капитан Фробишера, который пытался изнасиловать Кэтрин. Потому что я позволил ей вернуться домой.
без сопровождения. Он вспомнил лицо Адама, когда тот упомянул
Особый интерес Родса к флагману сэра Ричарда Болито. Ему было стыдно, что он мог скрыть всю правду, но это никому не помогло бы, и меньше всего Кэтрин, и ему приходилось думать о том, как старая ненависть может повлиять на его собственное будущее, а также на будущее Адама.
Но часто используемый кодекс поведения не принес ему никакого утешения. В данном случае он казался лишь уловкой, ставящей целесообразность выше чести и дружбы.
Он ещё раз внимательно посмотрел на своего преемника. Родс был высок, крепкого телосложения и когда-то был красив. Его лицо выделялся массивным носом с горбинкой, из-за которого глаза казались маленькими, но глаза, хоть и были затенены, не упускали ничего. Оркестр состоял из солдат, временно одолженных у командира гарнизона, друга капитана Форбса; на фрегатах были барабанщики и флейтисты Королевской морской пехоты, но они ещё не прошли парад. Родс прокомментировал музыку – быстрый военный марш – которую он счёл неуместной.
Вдоль стен выстроились люди, наблюдавшие за церемонией, и Бетюн поймал себя на мысли, сколько времени потребуется, чтобы известие о назначении Родса достигло дея Алжира.
Он пересёк пыльный пирс, когда охранника отпустили, и зеваки начали расходиться. Он увидел сэра Льюиса Бэзли, стоящего в тени высохших на солнце деревьев; как он будет ладить с Родсом, если останется на Мальте? Энергичный человек, как подумал Бетюн, жаждущий показать молодым людям, на что он способен, хотя Бетюн не мог представить, чтобы у него было что-то общее с девушкой, на которой он женился. Он так и не узнал, была ли леди Бэзли действительно больна, когда отказалась сопровождать их на бриге. Он думал о присутствии здесь Адама в то время, но Форбс ничего ему на эту тему не сказал, а ведь он был его флаг-капитаном.
И наконец, он подумал об Англии, о сером небе и прохладном октябрьском ветру. Он улыбнулся. Это было бы чудесно.
Роудс подошел к нему. «Отличный выход, сэр Грэм. Стандарты – они сейчас важны как никогда, а?»
Бетюн сказал: «Я покажу вам здание временной штаб-квартиры, милорд. Я послал за экипажем».
Родс ухмыльнулся. «Ничего особенного, пойдём пешком. Отсюда виден огромный амбар!» Он указал на своего флаг-лейтенанта. «Передай остальным!»
Бетюн вздохнул. Ещё один Бэйзли, или так казалось.
К тому времени, как они прошли полпути, Родс тяжело дышал, а его лицо было покрыто потом, но он не переставал забрасывать вопросами. О шести фрегатах в эскадре и надежде получить ещё. О множестве более мелких судов, бригов, шхун и катеров, которые были глазами и ушами человека, чей флаг развевался над ними.
Они остановились в глубокой, освежающей тени, пока Родс повернулся и посмотрел на стоящие на якоре военные корабли, мерцающие в дымке над их отражениями.
«И Непревзойдённая – одна из них, да?» Он посмотрел на Бетюна, его глаза были как чёрные оливки. «Болито, какой он?»
«Хороший капитан, милорд. Успешный и опытный. То, что сейчас нужно флоту больше, чем когда-либо».
«Амбициозный, значит?» Он снова посмотрел на корабли. «Он молодец, признаю. Отец – предатель, мать – шлюха. Он молодец, я бы сказал!» Он рассмеялся и пошёл дальше.
Бетюн сдерживал свою ярость, как на Родса, так и на себя. Добравшись до Адмиралтейства, он, возможно, найдёт способ переправить Адама. Но не без Непревзойдённой. Она была всем, что у него осталось.
