Текст книги "Закон полярных путешествий: Рассказы о Чукотке"
Автор книги: Альберт Мифтахутдинов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц)
А в то лето все ждали первого парохода. Он появился из-за мыса, вошел в бухту, бросил якорь на виду села, и с него начали спускать баржи. Маленькие баржи-самоходки принялись сновать от судна к берегу и обратно. Выгружали уголь, бочки с соляром, маслом, бензином. Вскоре любопытные покинули берег, раз судно не привезло ничего интересного. Люди разошлись по домам, остались лишь рабочие на разгрузке.
И тут к берегу подошел капитанский бот. Боцман и два матроса выпрыгнули, подтянули бот к берегу, помогли высадиться четырем другим матросам, отчалили, и боцман крикнул:
– Только до вечера, девочки!
И тут-то Андрей Маркин разглядел матросов. Всего он мог ожидать, но только не этого.
Четыре блондинки в форме морского училища, стройные и отважные, эмблемы-галуны-нашивки-шевроны-якоря – все честь по чести, юбки-мини, только чуть-чуть прикрывают самую малость то, что обычно прикрывается.
Маркин подошел поближе. Берег застыл в изумлении. Никогда здесь не видали столько красавиц сразу. Одна к одной – хоть умри от разрыва сердца.
«Пора знакомиться», – оправился от потрясения Маркин.
– Алина…
– Аэлита…
– Агнесса…
– Аделаида…
«Авдотьи вы!» – весело подумал Маркин и представился:
– Андрэ…
Здесь привыкли, что в навигацию на берег приходят моряки, возникает быстротечная дружба и любовь, у незамужних береговых девушек просыпается повышенный интерес к морю. Из года в год все одинаково. А тут на тебе! Вместо моряков на берег сходят морячки, да такие, что даже наиболее стойкие женатые мужчины и те пришли в клуб, хотя в обычное время их на культмероприятия не заманишь.
Местные девушки сразу же бойкотировали приезжих морячек, справедливо узрев конкуренцию. Бойкотировали и местных парней, уделявших им внимание. Так Маркин попал в опалу Аминак.
А Маркин не мог остановить свой выбор ни на одной, так они все нравились ему. Ничего подобного не видел в своей жизни Маркин. И вряд ли еще увидит.
«Когда у нее такие ноги, лицо ей уже ни к чему, – подумал Маркин. – Эх, Аделаида!»
Он подошел к ребятам:
– Что будем делать?
Ребята застеснялись.
– А вдруг они не согласятся?
– Как это не согласятся? – удивился Маркин. – Они на берег сошли культурно-содержательно отдыхать. Так? А мы должны быть гостеприимными хозяевами. Так? Нерпы и песцов, чтобы одарить, у нас хватит.
И сам, набрав полную грудь воздуху, смело (только поджилки тряслись) направился к Аделаиде.
Предложение провести вечер вместе было принято сразу же. И вот гостьи уже в домике, который целиком занимали два парня-строителя, холостяки, а к ним присоединился Маркин, проживавший до этого у Вири, и молодой заведующий ТЗП[8]8
ТЗП – торгово-заготовительный пункт.
[Закрыть], у которого есть все в кое-что осталось еще с минувшей навигации.
Оказалось, что в сумочках у девушек был ром, сигареты, зажигалки – «товары для туземцев», как тут же смекнул Маркин.
Ну, что же, пригодится и ваш ром, и наш спирт, и наше перемороженное вино, и ваши сигареты, и ваш транзистор особенно, поскольку в полярный день электростанция дает энергию только до двенадцати ночи, а без музыки – что за веселье?
Прикрыл Андрей Аделаиду пыжиковым пледом, а трех других красавиц посадили на белую медвежью шкуру. Молодой заведующий ТЗП принес оставшиеся с зимы дефициты – две трехлитровые банки кетовой икры и смородиновый компот в изобилии.
Все удивлялась Аделаида:
– И через два с половиной года отпуск? На полгода?
– Да, на шесть месяцев!
– Так за полгода язык можно выучить!
«И научить зайца играть на барабане», – подумал Маркин, а вслух сказал:
– Если бы я догадался именно так проводить отпуск, уже, наверное, стал бы полиглотом.
– И вы ни одного языка не знаете? – искренне удивилась Аделаида.
– Да куда уж нам?
Она включила транзистор. Приятный баритон исполнял залихватскую песню на английском языке.
– Хотите переведу? – предложила она.
– Ага…
Аделаида прислушалась к пению. Потом кивнула, наверное, сама себе:
– Он поет: «Я полюбил девушку, а она танцует рок-н-ролл. Теперь я тоже танцую рок-н-ролл, потому что моя девочка – лакомый кусочек». Извините, что перевожу не в рифму, я не умею так быстро стихи сочинять. Песня эта очень милая, под нее танцуют. Очень веселая песня. Давайте танцевать!
Пошли танцы. Девочки показали класс. Понял Маркин, что отстал от жизни. Вон что на материке творится – танцуют как хотят.
Долго шло веселье с музыкой и тостами. Лишь под утро угомонились, разбрелись парами по комнатам. Закутал Маркин Аделаиду в пыжиковый плед и очень уютно устроился с ней на кухне.
После утреннего чая пошел Маркин провожать девушек на берег.
А там давным-давно капитанский бот стоит. И боцман.
Он выстроил девушек. Прошелся перед ними молчаливо. Еще раз прошелся вдоль строя.
Маркин на всякий случай присел на бревнышко в стороне.
– Так, значит, – кашлянул боцман. – Передовики учебы, отличники практики. Языки учим, в загранку собираемся. А дома не ночуем. Так?
– Так, – ответила Аделаида. Девушки смотрели на боцмана с нагловатой беспечностью победительниц. Кто-то из них включил транзистор.
– Отставить музыку! – рявкнул боцман.
Транзистор выключили.
– Гуляем? Водка – сила, спорт – могила, а? Посмотрите на себя – весь марафет растеряли!
– Да, – кивнула Аделаида.
– По коням! – показал он девушкам на бот совсем не по-морскому.
Девушки усаживались в боте. На берегу осталась только Аделаида.
– Я не хочу в море! – кричала она. – Я хочу в отпуск! На полгода. Андрэ, я хочу на берег.
Маркин подошел проститься.
Она обняла его, поцеловала. Потом чмокнула боцмана. Побежала к боту, крича:
– Ой, как я не хочу в море! Андрэ, забери меня!
– Подожди! – крикнул ей Маркин.
Он побежал к домам. Боцман не давал команду на отплытие, ждали Маркина.
Вернулся Маркин. Протянул Аделаиде пушистый белый ком. Это был щенок.
– Какой красавец! – охнула Аделаида и чмокнула щенка в нос. – Чур он мой!
– Твой, твой, – успокоил ее боцман, – чей же? Отчаливай!
Мерно затарахтел двигатель бота. Боцман остался на берегу. Присел рядом с Маркиным. Закурил.
– Хорошего ты Аде щенка подарил, – сказал боцман.
– Эскимосская овчарка! – не моргнув, соврал Маркин.
– Упряжная?
– Конечно! Кавайахтук зовут, запомни.
– Как?
– Ка-вай-ах-тук! В переводе с диалекта имтугмит – Спать Пошел. Он, когда еще совсем-совсем маленьким был, много спать любил. Как только домой в тепло его вносили, он сразу шел в свой угол и спал. Знал свое место дома и всегда туда спать спешил. А у вас на судне нет собак?
– Нет. Был медвежонок, большой стал, кусаться начал. Отдали в зоопарк в прошлом году. Хорошо, теперь щенок будет.
– Пусть девчонки с ним забавляются.
– Все забот больше, – вздохнул непонятно боцман.
– Давно в море? – спросил Маркин.
– Давно… полтора месяца… Конечно, девчонкам без берега трудно.
– Еще бы! – поддержал Маркин.
– Я всем на пароходе сказал: кто к ним прикоснется – во! – И боцман показал свои кулаки. Маркину сразу стало как-то неуютно.
– А они дома не ночевали… гм… Что же им напишем в характеристике?
– Напишите что-нибудь хорошее, – предложил. Маркин.
Боцман посмотрел на него странно и недоверчиво:
– Пусть помполит пишет. Это его забота.
Долго еще сидели Маркин с боцманом на бревне и вели разговоры о смысле жизни. Маркин понял, что была у него в жизни трагедия, и оттого не верил боцман женщинам – ну, прямо ни одной.
– Вот… – продолжал боцман. – Решил я тогда на ней жениться. Но что-то меня насторожило. Понимаешь, идем мы с ней по набережной, гуляем. И все встречные мужчины с ней здороваются. Понимаешь? Идут – и здороваются. Вежливо так. Конечно, мне такое уважение к ее персоне льстило. Но мог бы ведь кто-нибудь из них и не поздороваться, а?
– Популярность – она зря, видать, не приходит, – понял мысль боцмана Маркин.
– Вот-вот, – согласился тот. – Дал я себе команду отчаливать и больше о женитьбе и не думаю. Зазноба-то у меня в каждом порту есть, как же без этого, черт бы их побрал! Но серьезно – ни-ни! Неча сердце иссушать – все они одинаковы… А у вас правда отпуск на полгода?
– Правда.
– Можно развернуться! Я бы сразу в Одессу или в Сочи.
– Можно и в Ялту, – неуверенно предложил Маркин, поскольку никогда на юге не был.
– Можно, – согласился боцман. Он встал, посмотри на часы. – Что у вас есть в магазине?
– Спроси в ТЗП икры. Еще осталась. По местным тарифам вдвое дешевле.
– Бывай, – протянул боцман руку.
– Счастливо…
А вечером у себя дома – в доме у Вири – узнал Маркин, что совершил тройное преступление. Во-первых, никогда нельзя дарить не принадлежащую тебе вещь, во-вторых, Кавайахтука Вири подарил Аминак – это был ее любимый щенок, а в-третьих, сам факт подарка болью отозвался в сердце Аминак, поскольку поговаривали, что не зря Маркин останавливается в доме Вири.
При воспоминании об этом, уже минувшем, снова стало ему неловко и стыдно. «Надо же! Отличился… – казнил он себя. – Показал широту души за чужой счет…»
Он смотрел на море, и настроение у него окончательно испортилось.
Подошла Аминак.
«Лишь бы она не напомнила», – подумал Маркин.
– Где отец? – спросила Аминак.
– Ушел в сторону клуба.
– Что там?
– Не знаю… – пожал плечами Маркин, – кино какое-нибудь, не балет же.
– Надо узнать, какое кино, – сказала Аминак. – Если что – отговоришь отца, ладно?
– Хорошо.
Не все фильмы разрешалось смотреть Вири. И тайну эту, кроме Аминак, знал только Маркин.
Любил Вири индийские фильмы про любовь, любил фильмы студии Довженко, где все так же понятно, как в кино развивающихся стран, еще любил кинохронику. Вири надевал меховую одежду, шел в клуб и садился на пол в первом ряду. Ему удобнее было смотреть полулежа, высидеть неподвижно полтора часа на стуле он не мог. Еще несколько стариков вместе с ним смотрели кино так же.
Фильмы про войну смотреть Вири было нельзя. Однажды в каком-то фильме ударил залп «катюш» и старик очень перепугался.
В другом фильме показывали разрушенные города, трупы людей, зверства фашистов, Вири не боялся, он просто не мог понять, зачем один человек мучает другого, причиняет ему боль. Зачем он убивает человека? За всю свою долгую жизнь Вири не помнил ни одного случая, чтобы в его роду или в роду соседнем кто-нибудь когда-нибудь стрелял в человека, целился в человека.
Однажды в очередном фильме про войну он поднялся на сцену и стал смотреть кино с той стороны экрана, он надеялся там рассмотреть, узнать, чем же отличаются фашисты от обычных людей, он смотрел на них с любопытством, как на носорогов в документальном фильме про Африку. Различий он не увидел – две руки, две ноги, голова, два глаза. Все, как у других. После каждого фильма про войну Вири не спал, много курил, вздыхал и совсем не разговаривал с Аминак. Она выяснила причину и с тех пор старалась, чтобы кино про войну Вири не смотрел. И когда она не рекомендовала ему ходить на тот или иной фильм, он не сопротивлялся, а покорно соглашался, знал, что Аминак просто так не скажет, дочь желает ему добра.
Он не был наивным, этот старик, и жизнь его не шла в стороне от всего, чем живет мир. Он знал, что была война, он ездил тогда по всей Чукотке, собирал меха, сдавал их в фонд обороны и заслужил благодарность.
Он понимал, что такое война, но не мог представить ее в судьбе конкретного человека. Узкопленочные фильмы о войне пришли в их село поздно, и когда он видел человека – женщину, или ребенка, или улыбающегося мужчину – и через минуту видел их же мертвыми на белой простыне экрана, война представала перед стариком во всей своей жестокой правде, во всей реальности, и Вири было не по себе, он замыкался, переживал, много думал и рад был, если Аминак предупреждала, чтобы на этот раз он не ходил в клуб.
– Знаешь что, посмотри в коридоре, – сказала Аминак.
Маркин догадался – речь об одежде. Меховая одежда старика была на месте. Значит, он ушел не в клуб, а в гости или просто прогуляться по берегу, посмотреть вблизи на шторм.
– Аминак…
Она посмотрела внимательно на Маркина.
– Ты что такой грустный? Что случилось?
– Ничего… А с чего веселиться?
– У нас говорят, кто не умеет по-настоящему веселиться, тот никогда не сможет понять горя, по-настоящему горевать. Знаешь, – пыталась Аминак расшевелить Маркина, – имтугмит – самое веселое племя. У нас даже об этом сказка есть. Рассказать? Слушай.
…Вот скалы Нувукак. Это наша земля. Племя эскимосов: мамрохпагмит, имтугмит, ситкунагмит, нупагмит, маютегмит – все эти маленькие роды издревле жили здесь. Жизнь заставила их объединиться, заставила поселиться здесь, на неприступных обрывах.
Наши камни – свидетели прошлого. Часто эти камни видели и чужеземцев. От своих наблюдателей и разведчиков мы всегда знали, когда придут незваные пришельцы. И готовились.
Все люди наряжались в самые яркие одежды. И еще каждый одевал или раскрашивал два больших камня. Если смотреть издали – получалось много народу, втрое больше, чем на самом деле.
С обрывов спускали калюкак – большие барабаны, от их звуков камни содрогались, от эха больно становилось в груди. Когда враг подходил к скалам, люди начинали петь, плясать и веселиться. Зажигали большие костры, гремели калюкаки и саяки, и пришельцы останавливались, пораженные. И всегда уходили назад, говоря себе: «Нельзя победить народ, если он такой веселый и смелый». А может быть, им становилось жутко от звуков калюкаков, а может быть, и стыдно того, что пришли со злым намерением к такому жизнерадостному народу.
Вот такая сказка. Но в каждой сказке есть своя правда. А жизнь? Разве она не похожа на сказку? В ней хватает радости – как в сказке, а в сказке достаточно горечи – как в жизни.
Вон то место – Ингегрук, там стояли чужеземцы. С земли, с тундры и скал нельзя было покорить наши племена. А с моря? С моря никто нападать не отваживался. Разве можно на море победить эскимосов, если они на простых байдарах и с копьем выходят охотиться на кита? А разве они могли победить кита, если бы были все время грустными людьми? Охотникам чаще других известна неудача, и им нельзя отчаиваться. Ты ведь тоже охотник?
– Не совсем… я охотовед…
– Все равно. Раз ты хочешь знать нашу жизнь – будь веселей.
Маркин засмеялся:
– Буду.
2
К вечеру Вири заметил, что ветер переменился, птицы стали лететь навстречу ветру, стаи уток и гагар сменили курс и «легли» на ветер, забираясь высоко и уходя от берега.
«Надо сказать людям, завтра будет северный ветер, прибой утихнет, надо собираться на моржовую охоту», – думал старик и неторопливо шел к дому.
Эта примета – изменение поведения птиц – никогда не подводила старика, и он сказал Маркину:
– Собирайся. Завтра охота.
Маркин уже не спрашивал почему. Он доверял Вири.
Старик зажег трубку и смотрел на сборы. Маркин складывал в угол кухлянку, нерпичьи брюки – верхние, тонкие брюки из неблюя – нижние, чижи, торбаса из нерпы. Показал старику лахтачьи подошвы – целые. Маркин знал, что в рваной обуви на охоту нельзя. Правило это продиктовано целесообразностью, а не только поверьем, будто в рваную обувь, в дыру, уходит удача. Нет, человек на охоте имеет дело с морем. Приходится выходить на лед, ступать по кашице из льда и снега, работать с водой. А много ли станет пользы от человека, если ноги его мокры и сам он от этого начинает мерзнуть?
– Не бери красную камлейку. Возьми мою, – сказал Вири.
– Зачем?
– Морж не любит красное… У вас ведь тоже… корова… не любит…
– Это бык не любит, – рассмеялся Маркин, – на корриде.
– Морж тоже не любит, – твердо сказал Вири, недовольный смехом Маркина.
– Ладно, – согласился Маркин.
Готовясь к завтрашнему выходу в море, охотовед узнал, что нельзя жарить мясо моржа на костре, а то морж рассердится и перевернет байдару. Нельзя бросать в костер водоросли, а то на охоте начнется шторм. Нельзя показывать ножом в море, а также размешивать ножом сахар в кружке чая, все это может повредить предстоящему промыслу. Много еще разных «нельзя», разных древних табу терпеливо вызнал Маркин, чтобы не выглядеть в море неуклюжим и не прогневить товарищей по охоте, не испортить им настроения. Он понимал, что сами зверобои тоже не очень-то верят в эти приметы, просто соблюдают обычаи стариков, а старики и на берегу старшие, и в море.
От капризов промысловой удачи, понимал Маркин, в прошлом зависела судьба племени, судьба рода. Сейчас уж не так и важно, в конце концов, добудем моржа или нет. Но висит же в русских домах подкова на счастье, и ни одному эскимосу не приходит в голову удивляться или осмеивать этот обычай. Мне все это тоже надо знать, изучать и соглашаться. Плохим иначе Маркин будет ученым, думал он.
Утром Маркин еще валялся в спальном мешке, когда со своего наблюдательного пункта прибежал Вири.
– Киты! – выдохнул он.
Маркин вскочил. Не умываясь и не попив чаю, он выбежал на улицу. Было заметно, что новость уже известна. Люди по одному тянулись к берегу. Шли как всегда неторопливо, но в походке угадывалось сдержанное нетерпение, и только мальчишки сломя голову неслись к байдарам.
Маркин думал, что на воду спустят вельботы. Но вот группа охотников, человек десять, подошла к байдаре, люди обступили ее со всех сторон, дружно взвалили на плечи и понесли к морю.
Раньше Маркин полагал, что плоскодонная байдара – анъяпик, покрытая расщепленной моржовой шкурой, натянутой на деревянный каркас, легка, и сейчас его удивило, что так много людей несут ее.
«Эта байдара на восемь или десять человек, – подумал он, – вот экипаж ее и несет».
Он вернулся в дом, торопливо собрался.
Аминак протянула старику маленький рюкзак с едой, налила мужчинам по кружке чаю, они быстро выпили, бросили кружки в рюкзак и, захватив карабины, направились к берегу.
– Счастливого пути и возвращайтесь! – напутствовала их Аминак, но провожать не пошла.
«Наверное, нельзя», – решил Маркин и почему-то обрадовался, что на берегу не будет женщин.
Четыре байдары были уже спущены и тихо покачивались на легкой прибойной волне.
– Сюда, – показал Вири, и Маркин понял, где его байдара.
Вири сказал что-то по-эскимосски, люди зашевелились, байдары одна за другой отчалили от берега. Вместе с другими мальчишками к Вири подскочил Алик. Он был в торбасах, кухляночке, в малахае. На поясе висел нож, подаренный Маркиным.
Вири потрепал малыша по плечу, улыбнулся, что-то ему сказал.
Маркин подмигнул Вири, кивнул на Алика: возьмем с собой, мол.
Старик только сверкнул глазами, посерьезнел, резко бросил:
– Нет!
Потом в море, через много часов работы и пронизывающего холода, Маркин поймет, что байдарный промысел – не прогулка, здесь нет места праздному наблюдению. И на охоту берут только того, кто может быть полезен.
Все это он поймет после. А сейчас Вири крикнул стрелкам, они поднатужились, толкнули байдару, запрыгнули в нее, Маркин прыгнул тоже, за ним старик. Гребцы налегли на весла. Байдара «оседлала» волну, прошла вторую, взлетела на третьей – берег отодвинулся вдруг, сразу, и застучал мотор.
Тут только Маркин заметил на дне байдары колодец для мотора. Мотор стучал негромко, весла спрятали, байдары одна за одной пошли к белеющим льдинам.
Вири стал на нос, махнул рукой в сторону горизонта, и вдруг кильватерный строй байдар распался, они пошли фронтом, байдара Вири вырвалась вперед, за ней пристроились остальные и снова кильватерной линией пошли вперед, и Маркин догадался, что его байдара – главная, по ней будут ориентироваться остальные. Не часто старик выходил в море, но раз уж вышел, то на правах старшего.
«Байдарный адмирал – вот уж точно», – усмехнулся Маркин.
Вири сел, достал трубку, и Маркин понял, что идти ко льдам еще долго.
И тут только он спокойно рассмотрел команду. Все были в меховой одежде, поверх кухлянок – камлейки темно-зеленого цвета из одинакового плащ-палаточного материала.
Следующим за Вири старшим по возрасту был рулевой. Это капитан байдары. Он же звеньевой морзверобойной бригады.
Самый молодой – моторист. Он сидел рядом со своей техникой, но, как и у всех в байдаре, цепкий взгляд его скользил по морю.
Рядом с Вири – первый стрелок, он же гарпунер. Наверное, самый сильный, решил Маркин.
Оставались еще двое – сам Маркин и его сосед. «Мы матросы, – подумал он, – стрелки».
Стаи морских птиц, низко проносясь над водой, резко под углом сворачивали рядом с байдарой и уходили к берегу. Они уйдут на южную оконечность Чукотского полуострова и будут зимовать у Имтука, в Беринговом море, – на незамерзающих разводьях.
Шум птиц, да плеск воды о байдару, да легкое постукивание мотора – больше ничто не нарушало холодную тишину. Никто не разговаривал, и это нравилось Маркину. Как всякий человек, имеющий дело с природой, а значит, очень часто с одиночеством, он любил тишину и ценил эти редкие минуты, когда они выпадали в суете городского быта.
«Звено на борту полностью, – подумал Маркин, – шесть человек. Значит, я и Вири кого-то заменили. Кто-то остался на берегу – два человека. Вместо них взяли нас – наблюдателя и науку. Доверяют. Тем двоим, что остались на берегу, наверное, обидно – не каждый раз встречаются киты. Впрочем, чего это я делю шкуру неубитого зверя? Тьфу, тьфу, – мысленно клялся Маркин, чтоб не сглазить. – Не видно китов, нет совсем охоты. Эх, плохо!»
Если б знал Маркин, что сейчас он думает почти по-эскимосски!..
Несколько раз показывались круглые головы лахтаков. Звери любопытствовали. Они подплывали и подолгу смотрели на байдару. Даже издали было видно, какие у них громадные круглые глаза.
Вири обернулся, показал Маркину на первого стрелка и на лахтака:
– Он с одной пули прямо в голову. Меткий.
И вздохнул.
Первый стрелок ничего не сказал, улыбнулся.
– Он и утке может в голову, если утка не летит, – продолжал Вири.
Первый стрелок сел спиной к Маркину, и тот выражения его лица не заметил. Маркин кивнул Вири: понял, мол, хорошо, мол, нам бы так.
Вири поднес бинокль к глазам и медленно провел им по горизонту. Пусто.
Через час подошли к ледяному полю. Поле было составлено из больших льдин, разделенных разводьями. Пришвартовавшись к одной льдине, выключили мотор и начали с ней вместе дрейфовать, наблюдая за разводьями.
И вдруг у дальней кромки метров за триста раздался выдох, и из воды ударил фонтан, разделившийся в вершине струи на два султанчика.
– Кит! – вскочил Маркин. – Гренландец!
Байдара под ногами пружинила, Маркин не удержался и сел.
Да, такие фонтаны бывают только у гренландских китов. Как охотовед, Маркин знал, что охота на них запрещена. Но в правилах была одна оговорка: запрещена для промысла китобойным судам, катерам и флотилиям, но разрешена местному населению для своих нужд. Сейчас как раз такой случай, и нарушения нет.
Стрелки по команде Вири взялись за весла.
Каким-то особым чутьем Вири угадывал подводный путь исполина. Маркин удивился, что байдары пошли не к киту, а от него. Они по-прежнему шли в линию, друг за другом, с большими интервалами.
Когда кит вынырнул второй раз, Маркин понял, что они идут с ним параллельным курсом, и не байдары настигают зверя, а он, ничего не ведающий, догоняет охотников.
Между китом и охотниками был лед. Там, где поле кончалось, кончалось и разводье, начиналась большая вода, и кит шел туда вместе с охотниками.
Охотники успели раньше, и первые выстрелы раздались с самой последней байдары.
Раненый, он ушел под воду, и когда вынырнул, то оказался рядом со второй байдарой. Со второй и с третьей раздались залпы. Кит снова нырнул. Вири махнул рукой, моторист понял, и снова застучал двигатель. Байдара летела к выходу из льдов и опередила гренландца.
Он вынырнул совсем рядом, фонтан был окрашен кровью. Маркин испугался. Достаточно было киту сменить курс, поднырнуть под байдару – и охота была бы закончена. Но все охотники выстрелили, первый стрелок метнул гарпун, следом потянулся длинный ремень с тремя привязанными к нему пых-пыхами (это шкура нерпы, снятая целиком, надутая и крепко завязанная). Пых-пыхи отстояли друг от друга метра на два-три. Маркин не заметил, как второй гарпун был брошен Вири. Кит был уже на шести пых-пыхах. Они не дадут ему уйти под воду.
Черная глянцевая спина кита была с левого борта байдарного строя, это мешало охоте, потому что надо стрелять под левый ласт, еще лучше в дыхало, но зверь был повернут правой стороной к зверобоям. Строй рассыпался, байдары шли на полной скорости, стремясь окружить животное и зайти слева. Это удалось. Со второй байдары еще метнули два гарпуна с пых-пыхами, раздался общий залп, и Маркин поймал себя на том, что ему-то выстрелить так и не удалось. Он взял карабин на изготовку. Но все уже было кончено.
Маркину казалось, что все произошло в считанные минуты. Так всегда идет незаметно время, когда властвует охотничий азарт.
Он посмотрел на часы и ахнул. Оказывается, прошло три часа, как вышли в море. И, как минимум, час ушел на преследование.
Люди в байдаре улыбались. Никто не обратил внимания на растерянность Маркина.
Покачивалась спина кита, окруженная пых-пыхами. Пошел легкий пушистый снежок.
Вири что-то крикнул соседней байдаре. Бойко застучали моторы. Все кричали, шумели, и вот лодки рванули, как на соревновании, наперегонки, к берегу.
Туша кита осталась у льдов.
– Домой, чай пить! – весело сказал Вири.
– Чай, чай! – подтвердил немногословный капитан.
Ничего не понял Маркин. Но решил не спрашивать, просто наблюдать, смотреть. Ему передалось веселое настроение охотников.
А на берегу их уже встречали.
Каким-то образом люди узнали об удаче. И на берег высыпал весь поселок. Дети, женщины и все, кому полагалось быть на рабочем месте, прервали свои дела и ждали охотников на берегу.
Они принимали у охотников рюкзаки, оружие, снаряжение и несли в поселок, домой.
Те, кто не мог оказать какую-нибудь услугу зверобоям, помогали вытаскивать байдары на берег. Под каждую байдару подложили пых-пыхи. Лодки скользили по надутым нерпичьим мешкам легче, и вскоре все четыре байдары покоились перевернутые на берегу, на возвышении.
– А кит? – все-таки спросил Маркин у Вири.
– Вельботы! – махнул рукой старик.
Маркин посмотрел в сторону колхозного пирса и увидел, что люди копошились у вельботов.
Охотники отдохнут, попьют чай, а потом на вельботах отбуксируют кита к берегу. Вельбот мощнее байдары, чего уж тут непонятного.
– Опять поедем в море?
– Нет. – Старик сказал это спокойно и с достоинством. И Маркин понял, что главное наблюдатель сделал. А уж доставят тушу и без него.
Они пошли домой. Малыш Алик нес рюкзак с утренней провизией. Аминак тащила два карабина – Маркина и Вири.
Шли неторопливо, и Маркин вдруг по каким-то неуловимым деталям понял, что и женщина, и мальчик гордятся ими, двумя мужчинами, сделавшими настоящее дело. «Выпить бы надо, – подумал Маркин, – отметить это».
Дома он достал из рюкзака флягу и, пока Аминак возилась на кухне, разлил по стаканам. Сам выпил залпом, Аминак чуть пригубила. Вири только поднял стакан – он был непьющим.
…В тот же день вельботы доставили тушу. Трактор с помощью металлического троса вытащил ее на берег. Был вечер, люди жгли костры. Начали предварительную разделку, решив все остальное завершить утром.
– Самый вкусный кит, – сказал Вири. Он помогал Аминак укладывать мясо в мешок из нерпичьей кожи. У всех женщин были такие мешки.
Возле большого костра на бревнах сидели старушки в цветастых камлейках, весело переговаривались, курили.
– Китов вспоминают, – кивнул в их сторону Вири. Они сидели с Маркиным невдалеке и тоже курили. Отблески костра высвечивали черные гладкие пятна туши.
– Они говорят, другие киты хуже, – рассказывал старик Маркину. – Для гренландского собирают мыхтаграк… видел на косе кустики?
– Не помню, – признался Маркин.
– Такие маленькие листочки. Как лавровый лист, только маленькие… похожи на лавровый лист…
«Наверное, хомкения бутерлаковидная, – вспомнил одно из похожих растений Маркин. – Хомкения пеплоидес».
– На косе растет, на песке… утром покажу. Хорошо с мясом. И на зиму запасают. Лучше всего с китом. Старушки говорят: когда вспоминаются прежние времена, обязательно надо вспоминать мыхтаграк и мясо гренландского кита.
– Почему именно гренландского?
– Других китов мы не очень любим. У них мясо с запахом. У гренландского мясо сладкое. И кровь не портится. Она только кислая-кислая бывает. Хорошо хранить на зиму с травами. Вот о чем старушки говорят, они знают.
– Но ведь мало добывали?
– Мало… Копьем трудно… всегда ждали льдов… С оружием легче, но все равно мало.
– Зато самый большой, – сказал Маркин.
– Толстый… – засмеялся Вири. – Долго хватало… всем.
Из темноты вынырнула Аминак. Присела рядом, подбросив в костер несколько щепок.
– Приезжай зимой, – сказала она Маркину. – Праздник будет. Время Больших Танцев. Полъялык.
– Когда?
– В декабре. Праздник посвящается гренландскому киту.
– Этому?
– Да.
– А почему не сейчас?
– Праздник – он надолго, – просто сказала она. – А вдруг завтра на охоту? Завтра моржи придут. Пока охота не кончится – нельзя праздновать.
«Делу – время, потехе – час, – подумал Маркин. – Все правильно».
– Праздник будет зимой, приезжай, – повторила она.
Вири кивнул.
Маркин вздохнул, сказал неуверенно:
– Как выйдет. Постараюсь.
– Идемте домой, – предложила Аминак. – Сидеть холодно.
Все встали и неторопливо пошли по тропинке в гору, домой. И опять, как и днем, поймал себя Маркин на мысли, что Аминак радостно идти вот так неторопливо с ними, с двумя мужчинами, с настоящими охотниками.
Костры на берегу горели долго. Изредка мелькали тени людей у тихого моря. Кто-то уходил, кто-то приходил к огню. До самого утра люди не оставляли кита в одиночестве.
Утром костры погасли. К киту прибежали дети.
3
– Бум-бум-бум-бум, – глухо заговорил саяк.
– Бум-бум, бум-бам, – вторил ему чуть звонче в соседнем доме.
Люди, слышите? Скоро праздник Больших Танцев! Праздник, посвященный гренландскому киту! Идите скорее к «аглюит имтугмит», туда, где в землю врыты челюсти кита – вешала, идите туда! Там стоит яранга имтугмит, там будет праздник. Слышите? Атусиматахтук! Атусиматахтук! Составитель песен и танцев принялся за работу! Скоро праздник! Потерпите! Составитель танцев уже работает, ждите! Готовьтесь! Готовьте свои песни!
Род имтугмит – хозяин праздника. Потому что Вири из этого рода. А это он, имтугмит Вири, добыл кита, он, Великий Наблюдатель и Охотник.
Это праздник рода, но на него будет приглашено все село. Готовьте, женщины, нарядную одежду для себя и мужей, для детей своих.
А пока юноши надевают самую старую одежду, надевают облезлые меховые штаны мехом вовнутрь, рваные кухляночки, по лицу проводят сажей от жирника полосы. Отрезают от шкурки песца или лисицы нос или всю пасть, надевают маску зверя, смешно на них глядеть, и сами они такие веселые бегают по селу из дома в дом, извещают о начале праздника, приглашают. Кричат с самого порога;
