Текст книги "Закон полярных путешествий: Рассказы о Чукотке"

Автор книги: Альберт Мифтахутдинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 26 страниц)

День большого везения

В минувшую зиму у нас с Игорем был большой переход на собачьих упряжках с мыса Шмидта дальше на восток. Через много дней тяжелого пути мы заночевали в Нутепельмене, собак сменить нам не удалось, и утром, едва отдохнув, но хорошо на ночь покормив наших четвероногих товарищей по работе, двинулись к конечной точке маршрута – маяку Дженретлен, чтобы осмотрев его и оценив его возможности в будущей навигации, повернуть на юг к побережью Колючинской губы, где были наши балки – два передвижных домика лоцмейстерско-гидрографического отряда. Там надлежало оставить собак сторожу экспедиционного имущества (их заберут каюры с Нутепельмена), а самим, дождавшись вездеходов из бухты Провидения, возвращаться домой, в эту бухту.

За один перегон мы прошли Острова Серых Гусей (никакие это не острова, а длинные узкие песчаные отмели, насквозь продутые ветрами: даже зимой высокая сухая трава здесь обнажена и колышется от малейшего дуновения, будто это желтые взмутненные волны моря), прошли косу Беляка, и собаки радостно вынесли нас на крутой обрыв, почуяв ярангу. Их энергии прибавилось в предчувствии долгого отдыха, и, вконец обессиленная, упряжка остановилась у одинокой яранги, где когда-то было стойбище Тойгунен.

Удивительно, но никто нас не вышел встречать. Мы привязали нарту к выброшенному морем бревну и осторожно пошли к яранге. Зарычали черные лохматые псы хозяина, но никто так и не вышел. Псы обнюхали нас и замолчали.

Мы вошли в чоттагин[1]1
  Чоттагин (чукот.) – холодная часть яранги.


[Закрыть], присели у потухшего костра.

Два черных пса вошли следом за нами. Откинулся полог, и выглянула старуха. Следом за ней показалась голова старика и тут же скрылась.

Мы поприветствовали хозяев, старуха не ответила, слушала молча, нашего чукотского языка было крайне недостаточно, чтобы растолковать ей о ночлеге, о кормежке для нашей упряжки, о том, чтобы взять взаймы хотя бы двух-трех псов взамен наших ослабевших.

Так же молча она вылезла из полога, собрала веток, разожгла костерок и повесила над ним закопченный чайник.

Мы поняли это как приглашение, как знак чукотского гостеприимства. Игорь остался, а я пошел к нарте и вскоре вернулся с рюкзаком, где были наши съестные припасы.

Мы с Игорем обратили внимание, что старик часто и натужно кашлял. Наверное, простудился. Наша аптечка была в том же рюкзаке, и, пока готовился чай, я достал необходимые таблетки, протянул старухе, показал в сторону полога, объяснил ей знаками, что старику их надо принять, показал сколько, налил горячего чая из термоса и протянул ей.

Она поняла, кивнула, забралась в полог, и мы слышали, как она объясняла своему мужу что-то по-чукотски.

После чая с сахаром и галетами (старуха присоединилась к нашей трапезе так же молча, подавая иногда в полог то кусочек сахару, то галету с маслом, то чай) мы принялись варить обед – суп из нерпы.

Чего-чего, а специй для чукотской кухни у нас было много, и старуха с удивлением вдыхала незнакомый запах нашего варева и внутренне удивлялась, как из обычной нерпы можно приготовить что-то с другим запахом.

Игорь налил ей чашку бульона, она с готовностью приняла чашку, вдохнула, попробовала, выпила и улыбнулась, впервые улыбнулась за эти два часа.

Мы налили ей еще, и она отнесла чашку старику. Вернула чашку пустой.

Ночевали мы в яранге, в спальных мешках, а утром наварили ведро нерпичьего супу со специями, оставили его хозяевам, старуха улыбалась и кивала головой.

Потом я рассортировал таблетки по пакетикам, на каждом пакетике нарисовал – где голову (от головной боли, значит), где шею и грудь (от кашля), трудности были с левомицетином и фталазолом. Тогда я на этих пакетиках изобразил веселого толстопузого человечка, схватившегося руками за живот. Отдавая каждый пакетик, показал знаками, что для чего. Она все приняла с молчаливой благодарностью, аккуратно спрятала таблетки в кожаный мешочек, мы простились и пошли к упряжке.

Старуха догнала нас и протянула большой сверток. В обрывке плаща из моржовых кишок был здоровый кусок оленины.

Мы поблагодарили, подняли собак и тронулись в путь. Игорь помахал ей на прощание, я тоже, она молча стояла у яранги и долго, смотрела нам вслед. Но мы шли не на северо-восток, а на юг. Нам было ясно, что на ослабевших собаках мы последний переход (хоть и небольшой, но ведь надо возвращаться) не одолеем, и тихо плелись к тем двум балкам, где будем ждать вездеходы. Решено было, что к маяку Дженретлен весной мы вернемся, времени будет достаточно, а сейчас торопись не торопись, а время ушло.

Все это было зимой. А сейчас раннее лето, море во льду, но шторм отогнал льды далеко на север. Это первый шторм, он нам на руку, на руку будущей навигации.

Всю ночь был шторм, и люди стояли на берегу. Игорь вышел из палатки и присоединился к ним. Он стал рядом и тоже смотрел на море, на первый шторм. Было что-то языческое в этой картине: высокие скалы, пенящееся море, гул ветра и шум разбивающихся волн, тонкий мечущийся дымок догорающего костра, молчаливые люди и красная полоска горизонта там, за морем.

Здесь, этой светлой полярной ночью, мне казалось, люди чувствовали свое родство с природой и стояли потрясенные красотой ночи, моря и ночного солнца на горизонте.

Я тоже стоял у палатки и смотрел на море.

Сюда к морю, к нашей стоянке, еще вчера подошли пастухи со своим стадом оленей. Летом животные будут выпасаться на побережье, тут меньше гнуса, постоянные ветры, нет жары – хорошо тут летом и оленям, и людям.

За зиму пастухи соскучились по морю, по ветру, пахнущему морской капустой, и сейчас они стояли у яранг и очарованно смотрели.

Долог путь тундровиков к морю, и мы несказанно рады встрече. Правда, им тут кочевать по берегу до первого снеговея, а нам завтра, если утихнет шторм, сворачиваться и идти на север в Берингов пролив и дальше в Ледовитый океан.

Место это называется Угол Иноземцевой, у нас тут маяк. Мы не знаем, почему этот мыс так назван.

Наша лоцмейстерско-гидрографическая партия разбита на две группы. Мы арендовали белоснежную красавицу шхуну «Полюс», первыми после зимы вышли в плавание и сейчас высаживаемся группами на берегу и на островах, вводим в строй световые и радиомаяки, и, когда вся работа будет закончена, наш участок Северного морского пути станет открыт для навигации и следом за нами потянутся суда с генгрузом – углем, техникой, сгущенкой, спиртом, банками-склянками, фруктами-продуктами.

Нас с Игорем высадили вчера, и «Полюс» ушел на другую сторону залива высаживать второй отряд, числом побольше, там вдвоем не управиться.

Игорь – начальник экспедиции, он так решил, и решил правильно. И сейчас тут на берегу он не чурался никакой черновой работы, хоть и начальником был, хоть и «оттащить-притащить» – это моя прямая забота, а его – радиодело, всякая-разная электроника, и я как глянул на проводочки, так и ахнул – тут сам черт ногу сломит.

Конура, где всю зиму хранились батареи к маяку и техническое оборудование, построена под мачтами радиоантенн, и свободной от ящиков площади пола там всего-то было не больше двух метров, и мы удивились, что этот уголок застелен оленьей шкурой. Тут же обнаружили огарок свечи, пачку чая, спички и кружку. Больше ничего не было. Но и этого достаточно, чтобы определить – сарайчиком зимой пользовались как избушкой каюры, охотники или просто проезжий люд.

Но нам хотелось, чтобы на нарте было двое – каюр и его молодая спутница. Им радостно в дороге, в солнечном морозном апреле, им счастливо. Но вот к вечеру их настигает пурга. В апреле пурги часты, они влажны и теплы.

Снег отовсюду – мокрый, липкий, собакам трудно идти. Но на пути возникает наш сарай-склад. Каюр решает переждать непогоду здесь. Он привязывает нарту, отпирает конурку, и вот уже шкура на полу, огарок свечи на ящике с батареями, примус гудит, чай кипит, тепло, и рад каюр, и рада его молодая спутница.

После трудной дороги, доброго чая, в тепле и затишье они гасят свечу, у них целая ночь, и они говорят нежные слова, говорят тихо-тихо, и им слышно, хотя пурга воет за дверью, шумит, неистовствует, собаки уже под снегом – спят под снегом, их занесло, и склад наш заносит, но путникам хорошо, хорошо им вдвоем, и мы рады, что в прошлом году, сколотили эту времянку – вот ведь как пригодилась людям!

Нас с Игорем устраивает только такая версия, на другую мы не согласны, и мы с надеждой ищем следы женщины – зеркальце, или губную помаду, или бусинку – что-нибудь, хотя прекрасно знаем, что никому из тундровых женщин не нужны помада, зеркальце, пудра или духи.

– Все было именно так! – твердо говорит Игорь, почти приказывая, как начальник, верить мне в это, и я вижу, что он боится, как бы наша легенда не растворилась в суете быта, не разбилась бы вдрызг, опустившись на простую реальную землю.

– Да, да, – отвечаю я, – а как же иначе? Именно так!

И он улыбается. Я тоже рад. Рад счастью тех двоих, рад, что рад Игорь, рад бушующему морю, и рад я пастухам, и рад, что хорошо идут работы, рад, что все здоровы, и рад завтрашнему солнцу, и рад, что мы уйдем в пролив, где вода под солнцем изумрудно-зеленая, и очень я рад, что нигде в Арктике нет такой глубокой зеленой воды.

Утро действительно было солнечным, но ветреным, и шторм утих лишь к полудню, когда в залив вошла наша белоснежная шхуна, и пастухи были ошеломлены такой красотой – белый двухмачтовик на черной воде и снежно-голубые сопки на горизонте.

Мы не стали дожидаться бота с судна, а вышли ему навстречу на «ледянке» – легкой двухвесельной дюралевой лодке. Лодка предназначена к маневрированию во льдах, в тихой воде, к высаживанию гидрографических десантов, когда неуклюжему боту труднее в узких разводьях среди льдин.

Но на большой волне верткая «ледянка» вела себя строптиво, взбрыкивала, металась, приходилось внимательно смотреть за волной, чтобы не перевернуться.

Мы дали ракету, нас заметили и следили до тех пор, пока мы не пристали к судну. Лебедкой с «Полюса» нас подняли на борт вместе с «ледянкой».

Пастухи на берегу разложили большой дымный костер – приглашали в гости, но «Полюс» снялся с якоря, и, мы пошли на север, в Берингов пролив, чтобы оттуда идти дальше в Ледовитый океан.

О каждом своем шаге мы докладывали в штаб ледовых операций, расположенный на одном из ледоколов, работающих в Восточно-Сибирском море. Ледокол шел навстречу с запада и застрял в тяжелых льдах.

Мы наконец обогнули Чукотский Нос, вышли в Чукотское море и через сутки были благополучно затерты льдами.

«С чем и поздравляю», – ехидно отстучал штабной радист по приказанию начальства.

Мы слегка дрейфовали вместе с ледяным полем, но через два дня налетел ветер, поле всторошилось, сломалось, показалось много воды, и мы, не мешкая, двинули назад на юг – в Берингов пролив, оттуда к берегам залива Святого Лаврентия отстояться в тихой бухте, походить по райцентру, людей посмотреть – себя показать.

Штаб согласился с таким маневром, но напомнил еще раз, что работы плановые, ответ держать придется перед Центром, хотя там и знают о сложнейшей ледовой обстановке на трассе.

Мы и не сомневались, что в Центре знают, если уж ледокол застрял. Знали через час.

Игорь бросил в папку очередное радио с ледокола.

– Что нового?

– При любых обстоятельствах рекомендуют в первую очередь ввести в строй маяк Дженретлен.

– Они же знают, что сейчас это невозможно…

– В том-то и дело… Ни ледоколу, ни нам до этого маяка не добраться. Хотя так хотелось бы проведать старика и старуху, помнишь, зимой мы у них гостевали?

– Конечно, помню. Как же! Вот они удивились бы. До яранга от маяка совсем немного, дошли бы на боте.

– На всякий случай надо что-нибудь взять из судовой аптечки и специй у кандея. Если старуха нас не помнит, то по обеду из нерпы сразу бы вспомнила.

– Ну, когда это еще будет! Зачем же все-таки штаб дает нам радио, хоть и знает, что все безнадежно? – демонстрировал я Игорю свою наивность.

Игорь засмеялся:

– Вообще-то, во-первых, безнадежных ситуаций почти не бывает… ну, а во-вторых, чтобы мобилизовывать… чтобы держать в напряжении… чтобы не терялся рабочий энтузиазм в дни вынужденного безделья.

– Не думаю, что там сидят психологи, – засомневался я.

– Я тоже этого не утверждаю, – сказал Игорь.

– Идем на берег, – предложил я, – там у меня друзья-приятели, давно не видел.

У крыльца маленького домика-аэровокзала лежали две лодки «Крым» и «Прогресс», нагруженные полевым скарбом, из спальных мешков выглядывали лохматые головы.

– Спим, касатики? – спросил Игорь. – Осваиваем Север?!

– Как же! Тут освоишь, – дружелюбно буркнул бородач, очевидно старший.

– А что так?

– Да авиация… садитесь, – радушно пригласил бородач.

Теперь было видно, что он действительно начальник. Кто-то из его подчиненных бросил нам два туго свернутых спальных мешка – чтобы не сидеть на сырой земле.

– Денек-то люкс, хоть купайся, – заметил Игорь.

– Пока своих геологов не вывезем, не надейтесь, говорят нам вертолетчики, ждите, мол, – продолжал начальник.

– Так вы не местные? – спросил я рабочего.

– Магаданские…

– Ничего не поделаешь, – развел руками Игорь, – они правы.

– Тут все правы, – не согласился начальник.

Я понял, что и начальник по-своему прав. Кому охота терять такие прекрасные деньки? Мы простились с ребятами и пошли к вертолетчикам.

После ахов и охов (я встретил знакомого командира экипажа Глеба) начали о деле.

– Есть идея, Глеб.

– Какая?

– Интересная. Ты берешь нас двоих и радиста и сбрасываешь на Дженретлен при попутном рейсе. Надо ввести радиомаяк. Надежда только на вас – с моря все блокировано льдом.

– Видел…

– Тем более. Ну и что ты думаешь?

– Думаю, что ничего у вас не выйдет.

Я оторопел. Нарушены все законы северного товарищества: старый приятель отказывает в просьбе.

– Сейчас вертолет принадлежит здешней геологической экспедиции. Значит, и мной, и вертолетом распоряжаются геологи. У них заявки на все рейсы на всю неделю, – неторопливо объяснял Глеб.

– Что же делать?

– Я сейчас улетаю. Появлюсь к обеду. После еще сделаю рейс, значит, будет представитель геологов. Подходите, чего-нибудь придумаем. Не трусь, – похлопал меня по плечу Глеб и неторопливо удалился.

– Я на судно, – сказал Игорь. – Буду просить нам начальника судовой рации, а им дадим нашего лоцмейстерского радиста. Поменяемся…

– Зачем? – не понял я.

– Наш сердечник… черт знает, сколько будем в тундре. А на пароходе радист молодой.

Я проводил Игоря на берег, сам пошел по поселку.

Давно тут не был, а в чукотских поселках сразу всегда замечаешь много нового, если давно не был: там дом построили, там дом сломали, там берег осыпался в море, а тут наоборот весь завален пустыми бочками…

А у нашего радиста сердце действительно слабое, и в тундре, конечно, всякое может случиться. Тут уж лучше не рисковать, Игорь прав.

Побродив по поселку, я вышел на берег. Здесь мальчишки собирали плавник, я помог им соорудить костер, они резвились у костра, швыряли камни в море – целились в пустую банку, чайки не боялись, летали низко.

Дальше по берегу рыбаки разматывали сеть, строили вешала, навес и столик. Готовили капитальную палатку, скоро пойдет голец, арктический голец – самый высший класс среди рыб, вот будет веселая работа, только успевай ловить и радоваться. А следом кижуч, кета, народ дома не удержишь, а детям раздолье. Вот будет у меня сын постарше, обязательно сюда привезу, пусть половит рыбу, пусть костер на берегу разожжет.

Я помог рыбакам размотать толь и пошел дальше по берегу, за поселок, к дальнему знаку. Там когда-то был световой маяк. Но потом необходимость в нем отпала, мы построили другой – у самого входа в бухту, подальше от поселка.

Фонарь у маяка был в нескольких местах прострелен, резвились, видать, неудачливые охотнички. Маленькая пристройка оказалась с оторванной дверью, внутри было сыро и грязно.

Вот в тундре никогда не стали бы стрелять в окна пустого дома или в стекло маяка, ломать дверь избушки, а тут до поселка всего два километра – и все испорчено. Обидно, что это взрослые – ведь у детей нет оружия и двери им ломать вовсе ни к чему.

«Это не северяне, это приезжие, – думалось мне. – Наши не могут, им нет никакого смысла».

И тут же вспомнилось, что и на берегу Чаунской губы я видел искалеченный дом, сам жил двое суток там, доски со стен оторваны, печи стенами топили, а на берегу столько плавника! И зола в печи осталась, не вычистили, уходя. И подпорки в леднике изрублены – вот ведь куда дотянулись вездеходные следы браконьеров, почти что в глушь. Дорого нам придется платить за такие издержки цивилизации, за безудержное «освоение» окраин.

Вот каюр со спутницей не сломали же наш дальний маяк. Наоборот, и кружку оставили, и чай, и все другое нужное. Хоть мелочь, а нужное, в тундре мелочей нет. Люди знали – все пригодится когда-нибудь, не им, так другим. И, наверное, вообще поступки людей должны нести пользу людям еще долго после того, как они совершены.

И до сих пор мне непонятна психология негодяя – коль сделал зло, как можешь спать спокойно?

…Залив синий и спокойный, и не слышно было волны. Маленькие льдины застыли на его глади. Припекало солнце, я сидел у маяка, курил и не замечал, как шло время.

Прибежал запыхавшийся мальчишка, из тех, кому я помогал разжигать костер.

Я сорвался вслед за ним.

В пилотской комнате собралось все «начальство»: начальник нашей гидрографической экспедиции Игорь, начальник судовой радиостанции Костя, командир вертолета Глеб.

– Граждане начальники! – начал я, по молодости и по глупости.

– Подожди, Федор, – остановил меня Игорь, – тут дело серьезное, главное, времени в обрез. Давай решать. Повтори ему, Глеб. Гм… пожалуйста.

– Дело простое, – начал он, – вертолет возьмет сейчас партию геологов. Может взять и вас, но только одного. Вернее, из вас только одного. Понимаете? Только одного. Кого? Вам решать… По дороге я оставлю его в Дженретлене, повезу ребят дальше в партию, вернусь в Дженретлен и заберу его. За это время надо все успеть.

– Надо решать с точки зрения полезности, – предложил я, – не желания, а самой большой полезности.

– Я бы смог, но мне нужен помощник. Хотя бы один, понимающий в радиоделе, – сказал Игорь. – Вдвоем с Федором я бы смог.

Я кивнул.

– Нет. Только одного, – твердо сказал Глеб.

– О чем речь? – вздохнул Костя. – Я один справлюсь. Хотя, конечно, вдвоем веселей…

Игорь помолчал.

– О чем ты? – спросил я Игоря.

– Что? – не понял он.

– О чем молчишь?

– А-а, – почесал он переносицу. – Вот какое дело. Надо решать. Дай карту, – попросил он Глеба.

Глеб протянул свою. Наша была в планшетке Игоря. Он развернул карту на столе.

– Смотри, Костя. На обратном пути, может случиться, вертолет тебя не заберет.

– Почему? – Глеб с интересом смотрел на Игоря.

– Непогода. Тут все блокировано льдом. Туман может и через час все накрыть, и через минуту, пока мы тут разговариваем. Так вот, что ты будешь делать, если вертолет не придет за тобой день, и второй, и неделю?

– Понятия не имею, – развел руками Костя.

– То же самое, – сказал Глеб. – Не знаю.

– Сейчас надо экипировать тебя на этот случай, Костя. А вообще смотри – вот если будешь идти от маяка на юг по берегу губы, то километров через пятьдесят-шестьдесят, – Игорь показал на карте, – встретишь наши зимние передвижные балки. Мы тут зимой делали ледовые промеры. Там есть и пища, и огонь, и кров, как говорится.

Глеб присвистнул.

– Ты чего?

– Тут верных шестьдесят километров, – сказал Глеб, оторвав взгляд от полумиллионки.

– Ну как? Согласен? – спросил я Костю.

– Все должно быть сугубо добровольно, – подчеркнул Игорь.

– Расписку давать? – встрепенулся Костя.

– По инструкции положено, – понурил голову Игорь.

– Тебя никто не просит, – сказал я Косте, – просто такая ситуация.

– А я, выходит…

– Ничего не выходит…

– Я, значит, сука.

– Что?!

– Вы мне не доверяете?

– Мы бы с тобой не разговаривали… если б…

– А в чем же дело?

– Если что случится… – начал Игорь.

Он был прав.

– Тебе сколько? – спросил я.

– Двадцать девять.

– Хорошая арифметика.

– Что такое? – растерялся Костя.

– Ничего. С возрастом пройдет.

– Пугают, пугают, а ничего страшного… – упрямился Костя. – Мы все в одной, упряжке. Чего уж тут…

– Ты – море, мы – экспедиция… Наш парень у вас на рации. А тебе предстоит… черт его знает… больше никто не может в этой ситуации…

– А что, у нас на море было легче?

– Мы не говорили.

– Почему вы обижаете?

– Не о том речь.

– О чем?

– Всякое бывает…

– В морях бывает, что вам не снилось.

Он правильно вел, чтобы нас обидеть. Но он был молод, и он был прав в своей неправоте.

– У меня такой начальник, – сказал я Косте, – нужно письменное подтверждение.

– Что я не сволочь?

– Не кипятись, Костя… пожалуйста…

– Вы… наука… черт вас возьми… в чем дело?..

– Все должно быть сугубо добровольно, – повторил Игорь, и был он суров. Он поверил Косте. И ему не нужна была расписка. Он поверил – и все. А Игорь как начальник всегда прав.

– Я очень даже согласен! – рассмеялся Костя. – Хоть на земле поживу, осточертело мне в море, вот что я вам скажу, братцы.

– Давай собраться, – скомандовал Игорь.

Я ушел в поселок к знакомым ребятам. Вернулся с ружьем, патронами, свечкой, зажигалкой, спичками, галетами, сахаром, консервами. Рюкзак был под завязку.

– Вот, держи…

Глеб нашел где-то роскошный мохеровый шарф и меховые кожаные перчатки.

– Бери, пригодится.

Игорь одну бутылку «Миндальной» из наших запасов тоже положил в рюкзак.

Геологи уже садились в вертолет.

– Давай, до встречи!

– Пока!

Глеб помахал нам из кабины. Костя входил в вертолет последним. Механик задраивал дверцу.

– Всего!

Вертолет ушел, и мы опять остались с Игорем одни. Теперь нам без Кости нет пути назад – ни на корабль, ни в родную бухту Провидения.

Нет ничего хуже неопределенности. Мы пошли на радиостанцию к пилотам. Там все как-то ближе к событиям.

Итак, до маяка лету около часа, оттуда до геологов тоже около часа, возврат, к маяку около часа и возврат на базу. Итого четыре-пять часов. Возможно, вертолет прилетит ночью. Ночью даже лучше – солнце светит ярче, и всегда почему-то летом ночью тишина, нет ветра и яркое солнце. Чукотский июнь. Хорошая погода.

Все это время, как только вертолет скрылся за сопками, превратилось во время ожидания его возвращения. Покинув радиостанцию диспетчерской, мы пошли коротать часы к моему приятелю – районному газетчику Юре, старому полярному волку, работавшему здесь давно.

За долгим чаем и свежей обильной дичью мы говорили. Так всегда бывает, когда долго не видятся. Пили чай, вспоминали друзей-приятелей, ругали нынешнюю молодежь, хвалили прежнюю («вот раньше!»), припоминали веселые приключения и яркие события, грустные случаи и байки. Много за эти годы исколесили, исходили-изъездили, скоро не останется на Чукотке незнакомого места.

– Можно бы на собаках к Дженретлену, да снега почти нет, – мрачно сказал Юра.

Была у него одна черта странная, к которой, впрочем, все уже давно привыкли. Зимой в любую погоду, даже если есть возможность уйти в тундру на вездеходе или слетать на вертолете, он всегда пробует сначала выяснить – а нельзя ли этот маршрут сделать на собаках. Очевидно, тверда в нем журналистская закваска – медленнее едешь, больше видишь.

– Два дня пути, – возразил я.

– Можно спрямить. Если выйти на Угол Иноземцевой, а оттуда повернуть в глубь полуострова.

– У нас там маяк, мы уже там были.

– Удобное место. А почему оно так названо?

– Очень давно это было, – сказал Юра. – Еще до коллективизации. В общем, она была учительницей. Навела тут шороху! – засмеялся Юра.

Мы слушали его и одновременно прислушивались чутко ко всем шумам на улице – не летит ли наш вертолет.

– Она и учительницей была, и лекарем – лечила, собак своих имела. Сам понимаешь, шаманы ее не шибко-то привечали. Муж у нее был геологом. Погиб тут где-то. Она не уехала, осталась. Язык чукотский знала, ездила по тундре. А Угол вовсе не потому, что полуостров там маленький в виде треугольника. Она любила называть этот край «медвежьим углом». Вот приехала, мол, в «медвежий угол», пора с этим, мол, кончать. Однажды с этим «медвежьим углом» выступила на какой-то конференции. Ее поправили. Нельзя, говорят, так. Нет у нас «медвежьих углов». Так мне рассказывали.

Солнце светило тихо и нежно. Было за полночь. Юра принес спальные мешки, раскладушку. Игорю предложили тахту. Комната была холостяцкой, семья его уехала на лето в отпуск, на материк.

– Вот так и назвали – Угол Иноземцевой. То ли геологи, то ли геодезисты. Слава-то о ней далеко шла. Там яранги стояли и несколько маленьких домиков – «шхун», как их называли. Туда обычно подкочевывают ненадолго оленеводы. Но сейчас построек нет. За ненадобностью – и самого поселения тоже.

– Мы видели пастухов, – сказал Игорь. – Они уже подкочевали.

– Там есть старики, которые ее знали. Поинтересуйтесь при случае.

– Спать-то уже ни к чему, – сказал Игорь. – Скоро утро.

– Смотрите сами. Располагайтесь. Я-то пойду лягу, а то у меня завтра летучка и, вообще, суматошный день.

Мы с Игорем вышли прогуляться. Да и на радиостанцию в порт заглянуть надо – нет ли новостей.

Мы шли не торопясь, наслаждаясь солнцем, тишиной и теплом предутреннего покоя.

Из подъезда – ближайшего дома выскочил человек без пиджака, в майке, с ведром. Он выносил на улицу мусор.

– Стой! – схватил меня Игорь за руку.

Я узнал Глеба.

– Идем ко мне, – замахал он.

Мы побежали.

– Только что чай поставил, проходите.

Глеб тоже жил один, жена уехала на курорт.

– Когда прилетел?

– Полчаса…

– А мы не слышали…

– Я оттуда шел, с залива.

– Что-нибудь случилось? – спросил Игорь.

– Ничего, – ответил Глеб.

– А маяк?

– Работает.

– А Костя?

– Должно быть, на корабле уже.

– Как на корабле?

– Я немного план изменил. – Глеб принес варенье, разлил чай по диковинным японским чашкам. Притащил блюдца и салфетки. – Сел я на Дженретлене, но высадил не Костю, а всех. Сказал геологам – пока не поможете парню, не сделаете все, что надо, в партию не полетим. Так они взялись за дело – ого!

– Дда-а… – протянул Игорь.

– Справились быстро. Я сам проверил радионаведение. Работает отлично. Ну вот. Потом всех погрузил, и вашего радиста тоже, и полетели в поле. Там разгрузка была быстрая. Оттуда прямиком сюда. Сэкономил много времени – одним взлетом и одной посадкой меньше, да и крюк не пришлось делать, чтобы возвращаться.

– Ну, спасибо! – засветился Игорь.

Глеб, маленький, толстый, в подтяжках, не выглядел столь элегантно и деловито, как на работе. Это был просто усталый человек.

– Я боялся, – сказал он.

– Чего? – не понял я.

– Тех перспектив, что вы обрисовали. А вдруг я не смог бы залететь за вашим радистом на обратном пути? А? Вдруг случись потом что – и на моей душе грех, а? Больно вы так просто все решаете – оставить человека, пусть сам топает шестьдесят километров…

– Работа, Глеб… – перебил Игорь.

– Знаю. И все равно… Очень все у вас лихо… Благодарность получите?

– Получим, – твердо пообещал Игорь.

Глеб угощал нас всякими домашними сластями. Очевидно, жена уехала совсем недавно. Мы допили чай и пошли на берег.

– День большого везения, – сказал Игорь.

– Не сглазить бы. Надо делиться удачей, надо что-то делать.

– Большая удача как тяжкий грех – бремя ее тоже невыносимо.

– У меня идея, – сказал я.

– Приветствую идеи младшего техперсонала!

– Да ну тебя, Игорь! Серьезно! Идем к ребятам.

– К геологам? Правильно, – сказал он.

Геологи находились все в той же позиции – забравшись в спальные мешки, спали в лодке.

Я разбудил бородача:

– Что нового?

Он вскочил, протер глаза:

– А, это вы. Да ничего. Завтра снова своих вывозят.

– Вот начальник нашей экспедиции, – показал я на Игоря. – У него есть идея.

– Если не ошибаюсь, вам надо к тем отрогам, в устье залива? – спросил Игорь.

Бородач кивнул.

– Вот и хорошо. Поднимайте ребят, тащите ваш «Крым» на берег – к нашему лайнеру. Вон он стоит, видите?

– Вижу.

– Мы вас доставим. С комфортом, как положено.

– Тут уже не до хорошего, – засмеялся бородач. – Подъем! – рявкнул он.

Ребята мигом вскочили. И пошла работа.

– Ну вот и все, – задумчиво сказал Игорь. – И мы тоже сделаем доброе дело.

– Хорошо бы религию такую изобрести, – размечтался я. – Каждый делает хорошее другому. И цепь добра получается непрерывной.

– Не к чему изобретать, – сказал Игорь. – На Севере всегда помогают друг другу. Без твоих новоиспеченных идеалистических штучек.

– А на Юге не помогают?

– На Севере люди живут труднее… даже если получают втрое больше… Идем к ребятам, скажем, чтобы передали вахтенному – пусть за нами вышлют бот.

Действительно, нам на берегу было уже делать нечего.

С судна «Крым» подняли лебедкой. Груз упаковали на палубе, геологический отряд разместили в матросских кубриках, а бородача мы пригласили в нашу каюту.

Через восемь часов высаживали их на берег.

– Кофе растворимый надо? – спросил Игорь.

– Чай пьем! – весело ответил бородач.

Но матрос сбегал на камбуз, и мы бросили две банки в отходящий бот – в поле пригодится все.

– Спасибо! – крикнул бородач и помахал на прощание.

Вскоре наш бот вернулся, мы его подняли, снялись с якоря и взяли курс в Берингово море.

– Твой летчик прав, – сказал Игорь. И протянул радиограмму.

Штаб ледовых операций выражал благодарность за досрочное введение в строй радиомаяка Дженретлен, а также удивление по поводу того, как нам это удалось.

Игорю в радиограмме рекомендовалось отметить премиями отличившихся. Кроме того, указывалось на персональную ответственность Игоря, если с маяком на полуострове Угол Иноземцевой что-либо произойдет и он будет бездействовать. В особых условиях этой навигации, подчеркивалось в радиограмме, «Угол Иноземцевой» должен работать бесперебойно.

– Беспокойство из-за того, что много людей в том районе, – высказал я предположение.

– Вот именно, – сказал Игорь. – Хотя с маяком ничего не случится, если уж за зиму ничего с ним не случилось. Ничего ведь не произошло зимой, а?

– Совсем даже наоборот, – успокоил я его. – Ты просто объясни начальству.

– Этого в эфире не объясняют, – сказал Игорь. – Но у меня, кажется, есть идея.

– Приветствую идеи в головах старшего научного персонала, – ответил я на его недавний выпад.

Он пошел к капитану судна, а вскоре наш «Полюс» взял мористее и направился к северо-востоку.

«На то он и начальник, – подумал я. – Пусть решает. Что-нибудь да придумает».

Я пошел вздремнуть после всех ночных и дневных треволнений, а когда проснулся, в иллюминатор были видны знакомые берега Угла Иноземцевой.

– Спи, высадка утром, – сказал Игорь.

Судно было на якорях. Его слегка покачивало. «Зыбит. Ночь, пожалуй» – подумалось. Но на часы смотреть было лень, так хотелось спать.

Я и завтракал-то последним.

– Как ты смотришь, – спросил за чаем Игорь, – если мы тебя здесь высадим и заберем неизвестно когда, а? Будешь ты смотрителем, настоящим смотрителем маяка.