Текст книги "SoSущее"
Автор книги: Альберт Егазаров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 30 страниц)
– Ну, может, перегнул с деревьями, – начал оправдываться Деримович.
– Все? – перебивая мычание недососка, коротко спросил Платон, но так, что сразу хотелось ответить.
– Не помню, Платон Азарыч. Может, и остался кто, я же не дом советов.
– Дому советов завтра представляться будешь. – Платон смотрел в окно на красную зарю за шагающей Воительницей. Он, казалось, раздумывал, стоит ли задавать недососку этот вопрос. – А Сурика с Нетупом в списках не было? – спросил он…
– Да вроде не… – замямлил Ромка, понимая, что шутить сейчас не время…
Оказалось – время… Онилин громко, от души хохотал, над собою хохотал, хотя мгновение назад ему хотелось охать… До чего туп этот его вопрос про Нетупа. Кто может слить его «терки[141]141
Терки – здесь не кухонная утварь, а сложные переговоры. – Вол.
[Закрыть]» с Буратино? Правильно. Только сам Буратино. А Буратины молчать, как известно, с детства приучены, – молчаливое детство у них, деревянное.
– Дядь Борь, дядь Борь. Я вот о чем спросить хочу, – теребил его за карман Деримович.
Платон вторично ощутил себя глухарем на току.
– Выпал, – сказал он в сторону окна.
– Кто выпал, дядь Борь? – заволновался Роман.
– Из гнезда выпал…
Недососок смотрел на мистагога почти со скоробью, Платон заметил ее и усмехнулся:
– Ну, давай, свое «о чем», а то идти пора.
Пора по Ра идти, точнее плыть, задумался Платон над очередным блоком, глядя на ту самую Pa-реку, которая ныне Волга и по которой они скоро, по Верхней и по Нижней…
– Ведь по Уставу представляемому положено правой рукой благословляться, ну то есть, как это, – опять впал в афазию Деримович, – я… да, я правую руку благословлять должен.
– Ну да, в целом правильно. Там, правда, сноска есть – «обсасыванию подлежит выдвинутая вперед часть рабочей руки, как правило сгиб указательного или среднего пальца. В исключительных случаях (болезнь или травма) обсасыванию подлежит любой другой, желательно согнутый, палец рабочей руки». Сам понимаешь, левша, он левую подаст. Одноруких, слава Боггу, не держим, а вот обладателей трех – тех дважды обсасывать нужно, по их желанию, разумеется. Но реально я таких двух знаю, и раньше, сколько помню, две «третьих» руки в мире было. А третья среди «третьих» лишняя. Полушария-то два у нас.
– Нет, я не про ту невидимку говорю, хотя вещь, конечно, прикольная, когда слюни в воздухе висят. Я про трехпалого.
– Третьего ЕБНа, что ли?
– Почему третьего? Вроде он первый у нас, президент.
– Слушай, как и президент, ЕБН – это должность, понял? Единый Безответный Наместник. Также и второе издание должности… – Платон оглянулся и прошептал Роме в ухо: – Временно Выбранный Продолжатель.
– Ну да ладно, бог с ней, с должностью.
– Ну не Богг же, Рома, не Богг, сколько говорить можно, с должностью этой не Богг, а Ладан. Ладан – ударение на последнем слоге.
– Ну не даешь ты мне, дядь Борь, – вспылил недососок, – главное сказать.
Платон поморщился от наглости протеже, но сдержался.
– Ну так вот, тут и сосала не надо, чтобы правый трепалец от левого отличить, – продолжал кипятиться Рома.
– Ну и что? – с одобрительной снисходительностью подбодрил мистагог неофита.
– Так ведь у ЕБНа левосторонний всегда был трепалец, – наконец-то поделился сокровенным Роман, – а сегодня, гляжу, правый к сосалу тянется. – Я уж подумал, не шпион какой.
– Шпионов, сюда, знаешь, мы сами приглашаем. И какой из трехпалого шпион, ты хоть своим рудиментом между ушами думал?
– Ну хорошо, пусть не шпион, значит, подстава. Ведь я, сколько помню, ЕБН всегда левым трепальцем размахивал.
– Всегда… – пренебрежительно перебил его Платон… – всегда, – повторил он, словно бы не понимая значения этого слова. – Да что ты о всегда знаешь, голубок? Говорил же я тебе, что это третий ЕБН. Почему бы ему правым трепальцем тебе не представляться.
– Но как это, третий? Двойник, что ли?
– Ну зачем так грубо у самого лона Дающей. Может, слышал присказку такую: «Король умер, да здравствует король!»
– Ну, слышал, только при чем здесь король?
– А лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Вот на рассвете и увидишь, как ЕБНам номера присваивают, а заодно и пальцы считать научишься.
– И резать заодно? – неожиданно вставил Роман.
«Неужели опять в прятки играет?» – размышлял про себя Платон.
– Я просто угрозу Вашу вспомнил в ответ на «сурика» моего, ну та, что вроде шутки, про пальцы ЕБНа, – неожиданно успокоил Платона его ученик.
– Ах да, пальцы резать… Точно. Я же тебе и предложил, – согласился наставник и мысленно хлопнул себя по лбу. «Да, долго я не топтался по тебе, Дающая, – сама собой вскипела в нем молитва. – Так долго, что забыл повадки сыновей твоих. Пусть и взошедших от семян неведомых, но ветрами закаленных твоими. Колючими ветрами. С такими оговорками и сынами такими, как пить дать, можно и до компроматa.ру дойти».
Судись потом с клеветниками позорными.
– Ну-у, Платон Азарович, Платон Азарович, – кажется, искренне взмолился Деримович, – а я вам расскажу, как загребище без кожуха благословлял.
– Без кожуха! – Мистагог схватил Ромку за руку. – Где он? – прошипел он, больно сжимая тонкое запястье неофита.
– Кто? Нилов, что ли? Я же лица не вижу, только руку…
«Что за игра, – недоумевал Платон, – или правда парень слюной изошел?» – И, чтобы привести его в чувство, слегка придавил болевую точку на запястье.
– Но загребище, – Роман отреагировал быстро и правильно, – точно его было, на такие штучки у меня память хорошая.
– Лучше бы у тебя мозги были посвежее, Деримович, – говорил Платон и одновременно тащил Ромку сквозь строй делегатов.
Его догадка оказалась правильной.
Нилов с расстегнутой ширинкой лежал на полу туалета. На его бледном неживом лице застыла умопомрачительная гримаса неземного счастья, а остекленевшие глаза с нахальной радостью глядели сквозь потолок – прямо во Всевидящее Око, наверное. Оку, в свою очередь, картина представилась неприглядная. Адельф Храама, почти двуликий номарх и без всяких сомнений заслуженный загребок не только лежал перед ним с расстегнутыми штанами и покоящимся у ширинки обнаженным рудиментом, но еще и выражал вместо положенного в таких случаях страха прямо-таки свинское наслаждение.
Пока Роман с видом сторожевого пса, сожравшего хозяйскую левретку, стоял у рукомойника, Платон склонился над телом номарха и взял в руку загребище. Приложил ухо к сердцу несчастного. Потом еще раз осмотрел рудимент. Нежная кожа на пальцах и даже на ребре ладони вся была усеяна темными точками. Ромкина работа, – заключил Платон, – передозняк однозначный. Столько эндорфинов[142]142
Из этого фрагмента можно заключить, что в сосенцию гельмантов входили психоактивные вещества, обычно выделяемые гипофизом, что говорит либо об аномальной продуктивности их железы, либо о том, что эндорфины продуцирует непосредственно сосало, поскольку его населяют колонии пиноцитов, клеток, родственных тем, что образуют «третий глаз». – Вол.
[Закрыть] даже свинья не выдержит.
И что, ему опять в ссылку из-за этого пальцесоса?
Соберется комиссия. В спешке, поскольку река не ждет, расследует дело. Из которого будет совершенно определенно, как сок из Ромки, вытекать, что номарх Нилов получил не совместимую с жизнью производственную травму. Травма явилась следствием недосмотра наставника неумышленного убийцы Романа Деримовича, он же Рома Нах, который совершил убийство посредством отравления жертвы гормональными выделениями сосала через недозволенное соприкосновение с обнаженным рудиментом представляемого.
За халатность в подготовке неофита и утрату бдительности на интродукции лишить Платона Онилина звания церемониарха и отлучить от груди Дающей на срок до созыва последующего Большого Совета, который и установит меру наказания мистагогу.
Это конец, подумал Платон. Уставом в таких случаях поблажки не предусмотрены. И даже если комиссия отлучит ненадолго, одно лишь ожидание полного расклада Храама само по себе может превратиться в пожизненное заключение.
«Расчленить и спустить в унитаз»…
Но эта первая пришедшая в Платонову голову мысль, возможно, и была эффективной, но совершенно невыполнимой. Ничего колющего и режущего в Храаме достать было нельзя…
Платон, чуть не плача, с ненавистью взглянул на протеже.
Протеже оставался внешне спокоен, видно, кадавры были ему не в диковинку.
Он кивнул глазами на загребище Нилова, а потом провел ребром ладони по левому запястью…
Нет, это решение, конечно, было куда экономичнее расчлененки и, что главное, следы заметало почти так же эффективно, но… Ему что, кости пальцем перепиливать?
Платон резко поднялся и быстро, пока тот не увернулся, схватил Ромку за сосало. Пусть грызет, решил он. Если мастер сосалом братьев травить, пусть и зубами поработает.
Рома встрепенулся, но тут же стих, как схваченный под уздцы конь. Если тебя схватили за самое ценное в твоей материальной оболочке, умей ждать, притворяйся послушным и даже мертвым – только бы отпустили.
И древние инстинкты сработали. Рома замер, точно жук под клювом птицы. Только химический комбинат его сосала непрерывно источал эликсир счастья, амброзию любви, сому желания. Даже через грубую кожу ладони проникали в Платона сладкие миазмы недососка. Тут-то Платона и осенило. Он сдвинул мокрые пальцы лодочкой и собрал в импровизированный ковчег немного драгоценной жидкости.
Еще раз бросил взгляд на безжизненное тело. Если в этом сибарите с расстегнутой ширинкой осталась хоть одна капелька жизни, Ромкин напалм его поднимет, а нет – можно… На этой неоконченой мысли мистагог вытащил руку из-под недососкового рыльца и помазал новоявленной живой водой посиневшие губы любвеобильного номарха.
А вот дальше…
Такого он не видел даже в американских страшилках о восставших мертвецах.
Нилов восстал из лежачего положения так, что плечом едва не снес Платону голову.
– Мм-мя, – промурчал он, облизывая губы.
– И се… человек?! – то ли спросил, то ли подтвердил Онилин, поворачиваясь в сторону ученика.
Вместо ответа переполненный соками Роман жирно, как заправский тинейджер, сплюнул на пол. Знали бы тины, чем плюется его воспитанник, – ни одна капля с его губ не долетела бы до земли.
Тем временем Нилов, все еще путаясь в конечностях, попытался встать. Нет, уж, ни ставить в известность этого нимфоклептомана о его новом статусе – дваждырожденного, – ни выслушивать его дурацкие вопросы, и тем более благодарности, Платон не собирался.
Поэтому он просто взял за локоть все еще источающего драгоценный эликсир недососка и спешно, пока не очухался любвеобильный номарх, выпроводил его из туалета.
Душа его плясала, тело пело, он даже чмокнул все еще не пришедшего в себя ученика прямо в кисель его рыльца и тут же почувствовал на себе источаемую им силу.
Вот бы на чем халяву замешивать, подумал он, приходя во все большее оживление, но нет, он что, животное какое, чтобы на «Вискас» падать! – и сплюнул, да-да, все до последней капельки… ну, быть может, только самая маленькая, малюсенькая, о-оо!
…И чего он злится на него. Ведь какой ласковый, какой веснушчатый, умный, находчивый, трудолюбивый, послушный и…
Очнулся Платон только в зале. Рядом, победно раздавая направо и налево улыбки, гордо выкатив грудь, сидел его недососок. И ведь так восседал паршивец, словно бы не он, Платон Онилин, – мастер церемоний, а протеже его – ооцит невысиженный – и есть тайный рулевой Больших Овулярий.
«Рулевой Овулярий, – мысленно произнес Платон, стараясь не впадать в панику от еще одного деления проэтического вируса. – Неужели и его умаслило сосало сальное?» – Платон, мыча в зубы, мотнул головой – жалко, пропустил что-то важное, – зудящая мысль наконец-то наткнулась на стоящего за трибуной Нетупа.
Теперь он понял, от чего очнулся: от бурных и продолжительных… аплодисментов.
По неясной Платону причине зал приветствовал докладчика с неподобающей уважаемому собранию эмоциональностью. А тот, приняв очередную порцию признания, вновь принимался корчить то смешные, то злобные рожицы, при этом не забывая бросать быстрые оценивающие взгляды в ложу арканархов.
… – То-то же, я простой служащий, – наконец-то дошел до Платона смысл произносимого Нетупом. – И отдаю в этом отчет. А остальные – щеки дуют. А за щеками у них что, видели? Думаете, там бразды невидного правления?
Вперив в зал ораторский взгляд, докладчик выждал некоторое время, а затем самолично ответил на свой вопрос:
– Ошибаетесь, там просто слюни. А «бразды неснимаемы», вот они, – сказал Нетуп и ловким жестом вынул изо рта металлический штырь с кольцами.
Мгновенно установившуюся в зале тишину прорезало неожиданное шипение. Оно раздавалось из ложи, где сидел старший расклад тайных начал. Признаться, было на что шипеть мастерам баланса и строителям горы. До выходки Нетупа считалось, что из живого локапалы извлечь бразды невозможно.
– Да я сейчас, сейчас, я только продемонстрировать, – пытаясь вернуть бразды в рот, увещевал он кого-то невидимого из ложи.
– Черт, как же они вставляются?
Вместо ответа скрытый за портьерой визави докладчика, которого Нетуп, имея на то право принимающего клоуна, обозвал чертом, бросил ему сверкнувший в луче софита предмет. Это был обыкновенный ключик, по форме напоминающий портфельный. Нетуп подобрал его и, присев за трибуну, привел себя в порядок, а точнее, в рабочее состояние локапалы северо-восточного локуса.
Наделенного полномочиями и браздами.
Он встал за трибуну, отпил глоток воды и, с почтением воздев очи к ложе арканархов, застыл в выжидательном молчании.
Через какое-то время занавеска снова колыхнулась, и Нетуп, согласно кивнув головой в сторону невидимого дирижера, перешел ко второй части доклада.
А послушать его стоило.
И не потому, что нечто путное говорил Нетуп принимающей стороны, просто давненько не стояла нога церемониарха на почве северо-восточного локуса.
Потому-то и удивлен был Платон сменой политической и эзотерической моды, соответственно по ту и эту сторону зеркала священных вод. Хотя не так давно единственным законодателем на землях Влажной был он, начальников начальник, Платон Азарович Онилин.
Судя по всему, то была вторая часть отчетного доклада генерального локапалы северо-восточного локуса по завершающей фазе Работы, заложенной Великим Октябрем, развязанным Великим Лениным, изначальной Лены помазаником.
И кто! Этот выдвинутый из мутных вод первичного накопления им, Платоном Онилиным, прямо в руки третьего ЕБНа, Нетуп-посадник вещает так, словно не Старшим раскладом утвержден, а самой Маархой помазан.
– …И здесь мы должны со всей решительностью сказать, что к настоящему времени все основные цели Октября достигнуты. Дело Великого Замысла близко к воплощению – Сияющая Пирамида Начал скоро навеки утвердится на Красной Земле Млечной. Но вначале, – уже буднично продолжил Нетуп, – я кратко остановлюсь на символических аспектах трансмутации, или, говоря еще короче, Словах, а затем, так сказать… – И тут он улыбнулся той самой хитрой, кривой, отвратительной, завораживающей и по-детски непосредственной улыбкой, что когда-то сразила Платона. Платон, в свою очередь, обвел глазами зал. И зал, несмотря на то, что большинство слушающих знало о происхождении оратора все: явное и тайное, личное и публичное, – зал тоже был очарован. Той легкостью, с какой бывший рядовой сексот и в настоящем Буратино-Нетуп расправлялся с отсохшими клипами прошлого. Пауза на улыбку была длительной, но не утомляла. – От Слов перейдем к Делу, – закончил фразу Нетуп, опять же ясно давая понять, с каких букв пишутся эти простые существительные.
– Товарищи, любая трансмутация в Большой Работе, которую, как вы уже догадались, я буду называть Делом, проходит через три основные стадии. Их можно называть по типу процесса или по основным цветам, которые характерны для каждого этапа. Наши европейские коллеги в то время, когда Веселая Наука превращений еще не выходила на простор человеческой природы, а довольствовалась природой первичных элементов, называли эти стадии путрефакцией, кальцинацией и сублимацией[143]143
Алхимические термины Великого Делания, применимые к процессам гниения, отжига и возгонки.
[Закрыть]. У нас же в северо-восточной партиции получили распространение цветовые дезигнаторы стадий Работы: нигредо, альбедо и рубедо, – которые мы привыкли называть проще, по-своему, по-русски то есть: Работой в черном, Работой в белом и, наконец, Работой в красном – так звучат в наших осинах главные стадии Тройственного Дела.
– Итак, – Нетуп по-профессорски кашлянул и поправил свой полосатый колпак. – Символически завещанное нам Дело, находящееся по эту сторону «⨀», выглядело как последовательное преобразование или трансмутация тетраграмматона СССР в ОООР, который, как вы все знаете, лежал по ту сторону «⨀» или, как выражаются отдельные товарищи, в профанических слоях метареальности, образующих хорошо вам известный престол для лохоса… – Нетуп сделал паузу и обвел почтительным взглядом первые ряды зала, – ло-хо…трон… Э-эээ, – и, пытаясь ухватить убегающую мысль, сжал руками деревянные выступы трибуны, – э-эээ… да, – подтвердил он, очевидно успешную поимку, – по ту сторону «⨀» Дело приняло форму лохотрона, прошедшего через фазы гласности, перестройки и приватизации. Не останавливаясь на подробностях стадий, я приведу расшифровку их гематрических основ. Итак, первая фаза перехода: СССР – СОСР (то есть СССР перешел в Союз Ограниченно Социалистических республик). Вторая фаза: СОСР – COOP (Союз Ограниченно Ответственных Республик). И, наконец, третья фаз: COOP – ОООР (Общество с Ограниченной Ответственностью Родина), – поскольку никакого союза к финалу третьей стадии не существовало.
– А республики куда делись? – крикнул кто-то из зала.
– В примере мы рассмотрели парадигму трансмутации. Для нашего постсоветского территориального образования парадигма Родина становится Россией. В случае Уркаины мы имеем конечный тетраграмматон ОООУ, в случае Казакстана – ОООК и так далее. Но, как вы понимаете, именно нашему тетраграмматону передана ответственность за предыдущее образование и придан статус северо-восточного локуса.
Но вернемся к Делу, и даже к Деланию. Кто был посвящен в тайны внутренней алхимии, тот знает, что его последняя, заключительная фаза не ограничивается тремя названными стадиями в одной плоскости метареальности. Последняя фаза заключается в переходе на новый уровень, или, выражаясь в терминах собравшейся аудитории… – Нетуп сделал паузу и еще раз обвел взглядом зал, вроде и подобострастно, но как-то с душком, – она переводит активы в другое пространственно-временное измерение. Цвет этой стадии золотой. И при ее успешном финале мы получаем зародыш новой бессмертной жизни, взращенный в старом теле прежних пространственных координат, но уходящий на новый, недостижимый для големических элементов уровень. В нашем случае, а я говорю о северо-восточном локусе в стадии трансмутации, после диссолюции Родины в привычных пространственно-временных границах и переводе ее на эгрегоральный уровень, завершающая фаза Делания заключается в получении пентаграмматона ООООР из тетраграмматона ОООР, где первая «О» пентады относится к слову «открытое». Разумеется, открывается этот пентаграмматон с той стороны «⨀», которая вам известна как эта. Пространственно же последняя трансмутация выражается пирамидой, и не просто пирамидой, а сияющей пирамидой, которую вы неоднократно… Но об этой высшей стадии трансмутации вам расскажет первоисточник реки благодеяний и непосредственный разработчик эгрегора «Открытое общество», его высоство господин Спонсорос, почтивший своим присутствием земли Дающей, – торжественно сказал Нетуп и первым захлопал в ладоши.
Его, как и положено, поддержали – не всякому адельфу доводилось послушать выступление такого двуликого совершенства, как Жорж Соррос Негоген Ата.
Сам же Спонсорос, не обращая никакого внимания на теплую встречу, уже поднимался по лестнице справа, в то время как Нетуп, несколько поспешно взмахнув на прощание рукой, двинулся в левый конец сцены.
– А мы вас не отпускали, товарищ, – громко топая по деревянному настилу, сказал Жорж Негоген Ата, произнося слово камрад на славянский манер с буквой «е» посредине. – Успехи Большого Делания по трансмутации СССР в ООООР не признать нельзя, но это заслуга двух ЕБНов и Ручайса с Чурайсами, а ваша задача, уважаемый Нетуп, не активы переводить на недосягаемый лохосу уровень, а… – и слово but из уст Спонсороса звучало то ли именем забытого египетского бога, то ли вполне осязаемой угрозой.
– А, вы про это? – невозмутимо, но в то же время с почтением обронил Нетуп. – С этим все в порядке.
– С чем все в порядке? – Жрож повысил голос, и в ярком свете ламп было заметно, как на его лице появляется испарина.
– Со всеми аспектами трансмутации, – с невинным видом отвечал Нетуп.
– А с декрементом популяции? – перешел на открытый уровень основатель «Открытого общества».
– Декремент, как и экскремент, оптимизируется за счет балластных слоев населения.
– Но, как доложили наши наблюдатели, динамика становится хуже.
– Это по каким документам? – спросил Нетуп, так и не повернувшись до конца к Спонсоросу.
– По статистическим, – Соррос наклонил голову, чтобы поверх очков разглядеть обнаглевшего северо-восточного локапалу.
– По статистическим у нас и депутаты с министрами побираться должны. – Нетуп сильно, на манер нордических героев, вывернул шею, так что скулы его приобрели угрожающе хищный вид, и, вздернув вверх подбородок, закончил фразу: – А вы, ваше высоство, возле Думы вечерком постойте инкогнито, а потом к «Распутину» наведайтесь[144]144
Эта точная цитата из источника, известного как «протоколы СОС», не вполне согласуется с временем Больших Овулярий. Все остальные упоминания о Распутине относятся к началу XX в. – №.
[Закрыть]… Так и с декрементом. Куда ему деться, декременту, в канализацию его не сольешь, как экскременты какие, а вот статистика, сами знаете, не труба, она все выдержит.
– Да-да, ваше милейшество. – Соррос наконец-то улыбнулся, нет, не тому, что услышал от Нетупа, а найденной им русской пословице, которой он и хотел по случаю блеснуть. – Как говорят про наш северо-восточный локус, – и Тот Негоген Ата перешел на русский, – сколько от сумы ни зарекайся… – Соррос на мгновение задумался, – умом Россию не понять.
Вся русскоязычная публика в зале, а следом за ней и прочие языки, несмотря на высокое положение арканарха в пирамиде начал, буквально захлебнулась от неуставного смеха.
Не поняв его причины, великий Жорж довольно заулыбался и сам.
– Правильно про вас говорят, товарищи, что «медленно запрягаете, зато воруете быстро», – соорудил он очередную химеру из сваленных в кучу пословиц и теперь уже со спокойной совестью, что бы ни понималось под этим рудиментом в его конкретном случае, разрешительно махнул Нетупу рукой, отпуская докладчика с помоста.
Тот уже успел сделать три решительных шага и красиво развернуться к лестнице, как его настиг еще один вопрос «отца негоций»:
– Подождите, – Соррос вновь вернул себе повелительный тон. – Мы не услышали от вас главного, товарищ, что происходит с нефтью на вверенных вам территориях?
– Она течет, – полуобернувшись к арканарху, сказал Нетуп и решительно сбежал по лестнице в зал.
Проводив продолжателя реформ недоуменным и даже растерянным взглядом, Тот, как прирожденный оратор, сумел быстро восстановить свои суггестивные возможности: впившись грудью в трибунный пюпитр, он профессионально прокашлялся и холодно просканировал ледяными глазами быстро затихающее собрание приверженцев «медленно запрягать».
* * *
– Братья, адельфы, товарищи! – Жрож Сорос Негоген Ата начал свою эпохальную речь с традиционного приветствия Храама. – Как вы знаете, вокруг молочного братства Дающей ходит множество нелепых легенд, большинство из которых мы либо создаем сами, либо поддерживаем талантливые вымыслы со стороны. В этом тумане фантастических возможностей и неслыханных злодеяний профанический мир, лежащий по ту сторону «⨀», теряет последнюю возможность оценить масштаб, цель и средства Братства. Ребяческие ритуалы, бутафорская помпезность наших церемоний дают возможность недалекому профану рассматривать себя психологом-педиатром, разбирающим фантазии впечатлительных детей, принимающих деревья за лес, а шевелящиеся тени – за воинство Люцифера. Одна из самых загадочных и нелепых легенд Братства связана с Краеугольным камнем, почитание которого вызывает у здравомыслящего представителя лохоса справедливое, хе-хе… усомнение в трезвомыслии самих злокозненных братьев. Разумеется, отдельные профаны могут догадаться, что в основе нелепых обрядов и фантастических мифов СоСущего лежат события, обросшие в многочисленных пересказах ложными подробностями и преувеличениями, но, повторяю, все, что для профана является чудом, любой адельф воспринимает как должное, ибо в основе мифа, ритуала и жеста содержится семя изначального события.
И вот мне сегодня оказана высокая честь возвестить новым членам Братства правду двух горизонтов, приобщить их к Великому Магистериуму, Делу Камня.
Сразу скажу, что в отличие от «сухого пути» советского образца, предложенного вашему локусу ранее, в котором преобладали огненные трансформации «отжига», «закалки» и «перековки» человеческого материала, мы пошли «влажным путем» с использованием тайного огня темных, низовых и, как оказалось, крайне стойких, желаний. Таким образом, «темный нижний огонь», разъедающий «человека нового типа», человека идей, для нас превратился в верного союзника. Наш человек нового типа основан не на идеях, а на управляемом извне «влажном горении», тлении, или, проще говоря, «основном инстинкте», как часто называют этого агента по ту сторону «⨀». И мы достигли поистине феноменальной точности в непрямом кодировании «потребностей», минуя агитацию и принуждение.
Зал разразился аплодисментами. Соррос, как опытный оратор, выждал паузу и одарил собрание долгожданной фразой:
– И теперь, пройдя миллионолетный путь становления Братства, нам предстоит поставить точку в финале этого воистину Большого Пути. Нашего Пути.
Аплодисменты, если взять на вооружение лексику позднего советского периода, были бурными, продолжительными и переходящими в овацию.
Жрож Соррос Негоген Ата протер очки и с грацией вцепившегося в трибуну плакатного Ленина-Ильича обвел немигающим взглядом постепенно умолкающий зал.
– Одна из главных заповедей Истинного Завета нашего Богга гласит, что только не имеющий корней крепко стоит на Земле. Не имеющим корней три тысячи лет назад был выведенный из Египта сыном Мосса народ хабиру[145]145
В параллельной нашему миру реальности также состоялся исход избранного теперь уже Боггом народа со схожим названием в пустыню, водимого, правда, почему-то не самим Моссом, а его сыном. В земной же истории имя Моисей было производным от слова «мосе», означавшего «сын». Некоторые склонны полагать, что Тутмос III («сын Тута», а точнее Тутмоса II) и был загадочным водителем, оставшимся в истории как Moses. Египетской версии происхождения Моисея придерживался и основоположник психоанализа – Зигмунд Фрейд. – Вол.
[Закрыть]. Потом не имеющими корней были названы так называемые, ха-ха, пролетарии, которых пришлось выводить уже из подземелий подневольного труда. Конструкция этих не имеющих отечества пролетариев, признаюсь, больше склонялась к риторической, но тем не менее на нужном этапе она сработала. Сейчас идет речь о поисках третьего агента Дела для нового исхода. Итак, кто же годится на роль новых хабиров, кто примерит фартук последнего пролетариата? Где, где я вас спрашиваю, найти подходящий материал для многократно усложнившегося Дела двух правд? Прежде всего, я обращаю ваше внимание на количественные и качественные аспекты нового агента. Что ж, давайте оглядимся вокруг и признаем мудрость наших вождей, поставивших полторы тысячи лет назад на никому не известного визионера из аравийской деревни. В результате поддержки этого на редкость деятельного духовидца мы имеем на сегодняшний день расположенную на всех континентах Земли третью армию, с… – Негоген Ата быстро схватил ртом недостающего воздуха и продолжил: – …умму «не имеющих корней» агентов для заключительной стадии Делания. И этому третьему «перекати-народу» в отличие от второго, пролетарского, доподлинно нечего терять в этом мире, когда в том его ожидают все услады благоухающих садов с цветником благосклонных и непорочных дев.
– Но это же наши первейшие враги! – Это кто-то из братьев не удержал в себе полезшего наружу лоховища.
– Еще одно доказательство необходимости очистительных процедур для слишком горячих голов, – невозмутимо отметил Соррос и продолжил: – Итак, третий перекати-народ, миллиардная армия «послушных», несмотря на кажущуюся враждебность Большому Делу, остается наиболее подходящим агентом для грядущего Исхода. Не надо думать, что новые носители Дела потребуют от нас огромной армии дирижеров и контролеров. Нет, весь их так называемый оркестр, со всеми инструментами, исполнителями и прочими кадрами полностью автономен и управляем изнутри собственными дирижерами. Наша задача решается на уровне репертуара, мы просто пишем мелодии для оркестра. Мелодии, ничего больше. Никаких газет, армий пропагандистов, агитационных ансамблей. Только мелодии для новых маршей.
– И куда мы поведем всю эту толпу? – нетерпеливо вопрошал зал голосом самой своей непоседливой единицы.
– В Обитель Двух Истин мы их поведем, – просто ответил Соррос, как будто речь шла не об эфемерной мифологеме, а касалась вполне осязаемых земель наподобие царства светлого будущего.
– А как же возрождаемое правдославие? – выступил с места известный своей неподкупностью протодиакон-оккультист.
– Конечно, правдославие неплохо показало себя в управлении Северо-Восточным локусом, но для Исхода нам потребуется не правая щека, а огонь интифады[146]146
Интифада – букв. «избавление» (араб.), по сути народное восстание. Избавление от кого и восстание против чего, Соррос не уточняет, а жаль. – Вол.
[Закрыть].
– А вы не боитесь разоблачений? Возможно, со стороны ренегатов. В первую очередь со стороны ренегатов. Ведь эта проблема так и не решена, о чем говорит недавний случай режиссера Кубика.
– Нет, разоблачений мы не боимся. Мы боимся разоблачения. А разоблачений? Чем их больше, тем лучше. Мы пришли к такой модели развития, когда разоблачения представляют собой цемент, укрепляющий конструкцию. К сожалению, талантливых разоблачителей не так много. И количество их в связи с успехом тактики «влажного горения» все меньше и меньше. Что, с одной стороны, обедняет нашу программу так называемых злодейств, а с другой ослабляет к нам внимание со стороны лохоса. Этого и следует опасаться – затухания внимания. В связи с этим хочу выдвинуть лозунг сегодняшнего дня: «Волю хулителям!» – На этих словах по залу прокатилась волна оживления… Соррос постучал перстнем по графину с водой и продолжил: – Я сказал, волю хулителям, а не сидящим в этом зале латентным ренегатам. На предателей, даже будущих, лозунг не распространяется… Ренегатам из зала мы предложим отнюдь не гранты в конвертах, а камни в зашитых карманах.
Сорос сделал паузу, и в зале воцарилась гробовая тишина. Двуликий арканарх был отменным оратором, точно зная время, когда от постулатов нужно переходить к посулам. В том числе неотвратимого возмездия за разглашение Храамовых тайн.
– А вот по ту сторону «⨀», – насладившись тишиной, продолжил он, – по ту сторону нам теперь не с топорами за отступниками бегать, а трибуну им давать. Не всем, разумеется, а тем, что «глаголом жечь умеют». Пусть жгут. Пусть жгут дотла непросветленные мозги.
– Нема! Нема![147]147
Возможно, с внешней стороны «⨀», это восклицание изменяет порядок на обратный и звучит как «Амен». – Вол.
[Закрыть] – взревел зал, восприняв последнее предложение как боевой клич.
Териархи выдвинули из своих глубин грозные ширы, олеархи зачмокали сосалами, загудело окочурами племя чурайсов, заохали, зачесались, пытаясь унять чудовищный зуд в своих нежных рудиментах, утонченные загребки, и у всех без исключения элементальных начал, невзирая на занимаемую ступень в пирамиде Дающей, затрепетали тонкие розовые складки похороненного в глубине, затравленного, забитого, но все еще живого лоховища, – ужасного свидетельства первородного греха – падения в изначальную Лохань.
