Текст книги " Выпуск II. Том 7"

Автор книги: Агата Кристи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц)

4

Дэвид перечитывал письмо. Он уже один раз смял его в комок и выбросил. Затем поднял, разгладил и принялся снова читать.

Его жена Хильда молча и спокойно наблюдала за ним. Она заметила, как пульсирует жилка у него на виске, как слегка дрожат длинные изящные пальцы, как время от времени нервный озноб пробегает по телу. Когда Дэвид, отбросив упрямо падающую на лоб прядь светлых волос, умоляюще посмотрел на жену своими голубыми глазами, она была готова к ответу.

– Что нам делать, Хильда?

Хильда ответила не сразу. Она услышала мольбу в его голосе. Она знала, как он зависит от нее – эта зависимость возникла сразу же, с первых дней их брака, – знала, что способна дать окончательный ответ на мучающий его вопрос, но именно поэтому не спешила высказывать собственное суждение.

Голосом, в котором звучали спокойствие и мягкость, свойственные опытной няне при капризном ребенке, она ответила:

– Все зависит от того, какие чувства ты сам испытываешь, Дэвид.

Хильда была плотного телосложения, некрасивая, но обладала каким-то магнетизмом. В ней было что-то с портретов, написанных великими голландцами, а голос – теплым и убаюкивающим. Дородная, кряжистая, средних лет женщина, не отличающаяся ни умом, ни интеллектом, но за ней стояло что-то такое, что нельзя было не приметить! Сила! Да, Хильда Ли была сильной личностью.

Дэвид встал и принялся ходить по комнате. Седина практически не тронула его голову. Он до сих пор сохранил в себе что-то мальчишеское. А выражение лица было до того кротким, что казалось неестественным…

– Ты ведь знаешь, какие чувства я испытываю, Хильда. Не можешь не знать, – задумчиво откликнулся он.

– Не уверена.

– Я же тебе говорил – не раз и не два, – как я ненавижу и дом, и округу, и все прочее. А как только я вспоминаю об отце, – лицо его потемнело, – о том, сколько горя он доставил матери, как унижал ее, хвастаясь своими любовными связями, своей неверностью, которую даже не пытался скрыть!..

– Ей не следовало с этим мириться, – заметила Хильда Ли. – Она должна была его бросить.

– Она была слишком доброй женщиной, чтобы это сделать, – с укором в голосе произнес он. – Считала своим долгом терпеть. Кроме того, это был ее дом – где еще она могла найти приют?

– Она могла бы начать жизнь сначала.

– Только не в те времена! – хмуро отозвался Дэвид. – Ты не понимаешь. Женщины в ту пору так себя не вели. Они мирились с той судьбой, что выпадала на их долю. Кроме того, ей приходилось считаться с нами. Что бы произошло, если бы она развелась с отцом? Он, по всей вероятности, женился бы снова. Появилась бы вторая семья, и наши интересы пострадали бы.

Хильда промолчала.

– Нет, она поступила правильно, – продолжал Дэвид. – Она была святая. И безропотно несла свой крест до конца.

– Не совсем безропотно, – заметила Хильда, – иначе тебе не были бы известны все эти подробности.

– Да, она во многое меня посвящала, – тихо согласился Дэвид, и лицо его просветлело. – Она знала, как я ее любил. И когда она умерла…

Он замолчал и обхватил руками голову.

– Это было страшно, Хильда. Меня охватило отчаяние. Она была еще совсем молодой, ей не следовало умирать. Ее убил он – мой отец! Он виновник ее смерти. Он разбил ей сердце. Вот тогда я и решил, что не буду жить с ним под одной крышей. Я порвал с ним навсегда.

– Ты рассудил правильно, – кивнула Хильда. – Так и следовало поступить.

– Отец хотел, чтобы я вошел в дело, – продолжал Дэвид. – Но тогда я должен был бы жить у него в доме. Этого я не мог выдержать. И не пойму, как выдерживает Альфред. Как он не отступил все эти годы?

– И ни разу не восставал? – заинтересовалась Хильда. – По-моему, ты мне как-то говорил, что ему даже пришлось пожертвовать своей карьерой.

Дэвид кивнул.

– Альфред должен был служить в армии. Отец все это решил. Альфреду как старшему предстояло вступить в кавалерийский полк, нам с Гарри – войти в дело, а Джорджу – заняться политикой.

– И что же помешало?

– Гарри сорвал все планы. Он всегда был неуправляем. Влезал в долги и тому подобное… А в один прекрасный день сбежал, прихватив несколько сотен чужих фунтов и оставив записку, в которой говорилось, что конторская работа его вовсе не устраивает и он отправляется посмотреть мир.

– И с тех пор вы больше о нем ничего не слыхали?

– Почему же? – засмеялся Дэвид. – Мы довольно часто слышали о нем! Он телеграфировал нам со всех концов земного шара с просьбой выслать ему деньги. И обычно их получал.

– А Альфред?

– Отец заставил его уйти из армии и тоже заняться делом.

– И он не возражал?

– Поначалу бунтовал. Ненавидел эту работу. Но отец всегда умел справиться с Альфредом. Он, по-моему, целиком под пятой у отца.

– А ты сумел уйти! – сказала Хильда.

– Да. Я уехал в Лондон учиться рисовать. Отец ясно дал мне понять, что если я не откажусь от этой пустой, по его мнению, затеи, затеи стать художником, то при его жизни он назначит мне весьма ограниченное содержание, а после его смерти я вообще ничего не получу. Я ответил, что мне наплевать. Он обозвал меня дураком, и на этом все кончилось. С тех пор мы ни разу не виделись.

– И ты не жалеешь? – мягко спросила Хильда.

– Нисколько. Я понимаю, что ни денег, ни славы мне не добиться, что большим художником я никогда не стану, но мы счастливы в этом коттедже, у нас есть все необходимое, все, что нам нужно. А если я умру, страховка за мою жизнь достанется тебе.

Он помолчал.

– И вот теперь – это! – воскликнул он, хлопнув ладонью по письму.

– Мне очень жаль, что твой отец прислал это письмо, раз оно так тебя раздражает, – заметила Хильда.

Словно не слыша ее, Дэвид продолжал:

– Просит меня привезти на Рождество жену, выражает надежду, что мы сможем одной дружной семьей отпраздновать Рождество! Что это может означать?

– А почему ты считаешь, что это означает не только то, что написано? – спросила Хильда.

Он посмотрел на нее с недоумением.

– Я хочу сказать, – улыбнулась она, – что твой отец стареет и становится сентиментальным, когда речь заходит о семейных узах. Такое случается, как тебе известно.

– Бывает, – медленно согласился Дэвид.

– Он старик и чувствует себя одиноким.

Дэвид бросил на нее быстрый взгляд.

– Ты хочешь, чтобы я поехал, верно, Хильда?

– Нехорошо не отозваться на его просьбу. Может быть, я покажусь старомодной, но я не понимаю, почему бы мирно, по-доброму не провести рождественские праздники.

– После всего, что я тебе рассказал?

– Я знаю, мой дорогой, знаю. Но все это уже в далеком прошлом. Все давным-давно кончено.

– Только не для меня.

– Потому что ты не хочешь об этом забыть. Ты умышленно снова и снова копаешься в прошлом.

– Я не способен забыть.

– Не неспособен, а не хочешь, не так ли, Дэвид?

Он сжал губы.

– Такие уж мы – семья Ли. Ничего не забываем.

– Ну и чем тут гордиться? – чуть раздраженно спросила Хильда. – По-моему, нечем.

Он задумчиво смотрел на нее, заставляя себя сдержаться.

– Ты не придаешь большого значения памяти? – спросил он.

– Я верю в настоящее, а не в прошлое, – ответила Хильда. – Прошлое должно уйти. Если стараться оживить прошлое, то в конце концов оно предстает в искаженном виде.

– Я отчетливо помню каждое слово и каждое событие тех дней, – рассердился Дэвид.

– Все так, дорогой, только зачем это? Это неестественно. Ты судишь о тех событиях с позиции мальчика, каким ты был тогда, вместо того чтобы, вспоминая о них, быть снисходительным, как и подобает взрослому мужчине.

– Какая разница? – допытывался Дэвид.

Хильда ответила не сразу. Она понимала, что продолжать этот разговор не стоит, но ей очень хотелось высказаться.

– По-моему, – начала она, – ты делаешь своего отца олицетворением зла. А вполне вероятно, что, если бы тебе представилась возможность увидеть его сейчас, ты бы убедился, что он самый обычный человек, все страсти которого давным-давно улеглись, и, хотя жизнь его была далеко не безупречной, тем не менее он всего лишь человек, а не чудовище!

– Ты не понимаешь! Его отношение к моей матери…

– Порой слабость или покорность, – убеждала его Хильда, – вызывают в живущем рядом самые дурные из присущих ему качеств, и, наоборот, тот же человек, когда ему противостоят сила духа и решительность, может оказаться совсем иным.

– Другими словами, ты хочешь сказать, что это ее вина…

– Нет, ничего подобного я не хочу сказать, – перебила его Хильда. – Я не сомневаюсь, что твой отец и в самом деле очень плохо относился к твоей матери, но брак – вещь непростая, и я далеко не уверена, что посторонний человек, даже сын имеет право судить об этом. Кроме того, вся твоя неприязнь к отцу уже не поможет матери. Все прошло, тех дней не вернуть. Остался только больной старик, который зовет своего сына приехать на Рождество.

– И ты хочешь, чтобы я поехал?

Хильда помолчала.

– Да, – собравшись с духом, ответила она. – Да. Я хочу, чтобы ты поехал и раз и навсегда позабыл старые обиды.

5

Джордж Ли, член парламента от Вестерингхэма, дородный джентльмен сорока одного года с тяжелым подбородком и светло-голубыми, чуть выпуклыми глазами, подозрительно смотревшими на мир, говорил педантично и размеренно.

– Я уже сказал тебе, Магдалина, что считаю своей обязанностью поехать, – многозначительно произнес он.

Его жена, изящная платиновая блондинка с выщипанными бровями на фарфоровом овальном лице, которое порой не выражало ни единой мысли, как и сейчас, лишь раздраженно пожала плечами.

– Там будет ужасно скучно, милый, я уверена, – сказала она.

– Более того, – продолжал Джордж Ли, и лицо его просветлело, словно в голову ему пришла блестящая мысль, – эта поездка даст нам возможность сэкономить. На Рождество всегда предстоят большие расходы. А на этот раз оставим слугам только на питание.

– Как хочешь, – согласилась Магдалина. – В конце концов, Рождество проходит везде одинаково скучно.

– Кроме того, – продолжал развивать эту тему Джордж, – они, наверное, устроят неплохой рождественский ужин, на котором вместо индейки подадут недурной кусок мяса.

– Кто? Слуги? О, Джордж, перестань волноваться по пустякам. Вечно ты беспокоишься по поводу денег.

– Кому-то ведь надо беспокоиться, – отозвался Джордж.

– Да, но глупо экономить на мелочах. Почему бы тебе не уговорить отца давать нам больше денег?

– Он и так дает немало.

– Как плохо целиком зависеть от твоего отца! Было бы куда лучше, если бы он дал тебе приличную сумму сразу.

– Это не в его правилах.

Магдалина посмотрела на него. Взгляд ее карих глаз внезапно сделался колючим. А безразличное до этого фарфоровое лицо стало осмысленным.

– Он страшно богат, правда, Джордж? Может быть, даже миллионер?

– Два-три миллиона у него есть.

– И откуда только такие деньги? – с завистью вздохнула Магдалина. – Из Южной Африки?

– Да. Он еще в молодости сколотил там целое состояние. В основном на алмазах.

– Потрясающе! – отозвалась Магдалина.

– А когда вернулся в Англию и занялся бизнесом, то удвоил, а то и утроил свое состояние.

– А что будет с деньгами, когда он умрет? – спросила Магдалина.

– Отец об этом не очень-то распространяется. И спросить, разумеется, неудобно. Думаю, что основная часть достанется нам с Альфредом. Альфред, конечно, получит больше, чем я.

– Но ведь у тебя есть еще брат?

– Да, Дэвид. Но, по-моему, ему на многое рассчитывать не приходится. Он ушел из дома, чтобы заниматься искусством или чем-то вроде этого. Отец предупредил, что лишит его наследства, по Дэвид заявил, что ему наплевать.

– Как глупо, – с презрением заметила Магдалина.

– Еще у нас была сестра Дженнифер. Она сбежала из дома с каким-то испанцем-художником, одним из приятелей Дэвида. Отец, вполне возможно, оставит часть денег ей, но не думаю, что много. Еще есть Гарри…

И, смутившись, умолк.

– Гарри? – удивленно переспросила Магдалина. – А кто это такой?

– Это… мой брат.

– Я ни разу не слышала о нем.

– Его существование не делает нам чести, моя дорогая. Поэтому мы редко о нем вспоминаем. Он вел себя крайне непристойно. И в последние годы мы о нем ничего не слышали. А возможно, он умер.

Магдалина вдруг расхохоталась.

– В чем дело? Почему ты смеешься?

– До чего смешно, подумалось мне, что у тебя, именно у тебя, Джордж, при всей твоей респектабельности есть брат с сомнительной репутацией!

– Ну и что? – холодно отозвался Джордж.

Ее глаза сузились.

– Твой отец не отличается большим благородством, правда, Джордж?

– О чем ты, Магдалина?

– Иногда он говорит такое, что мне становится неловко.

– Ты удивляешь меня, Магдалина, – возмутился Джордж. – Неужто и Лидия испытывает подобные чувства?

– При Лидии он ничего подобного не говорит, – ответила Магдалина. И сердито добавила: – Не могу только понять почему.

Джордж взглянул на нее и тотчас отвел глаза в сторону.

– Пустяки, – неопределенно отозвался он. – Надо уметь быть снисходительной. Учитывая возраст отца и состояние его здоровья… – Он умолк.

– Он что, в самом деле серьезно болен? – спросила Магдалина.

– Я бы этого не сказал. Он удивительно крепкий старик. Тем не менее, раз он хочет, чтобы вся семья собралась вокруг него на Рождество, по-моему, нам следует поехать. Может, это последнее Рождество в его жизни.

– Это ты так считаешь, Джордж, а мне кажется, что он проживет еще много-много лет, – возразила Магдалина.

Захваченный врасплох, ее муж, заикаясь, произнес:

– Да… Разумеется.

Магдалина отвела взгляд.

– Ладно, – сказала она, – пожалуй, и вправду лучше поехать.

– Я в этом не сомневаюсь.

– По мне противно быть там. Альфред такой скучный, а Лидия просто мною пренебрегает.

– Чепуха!

– Нет, правда. И я ненавижу этого мерзкого слугу.

– Старика Тресилиана?

– Да нет, Хорбери. Ходит крадучись, как кот, да еще ухмыляется.

– Ты удивляешь меня, Магдалина. Не могу понять, чем тебе так не угодил Хорбери.

– Он действует мне на нервы – вот и все. Ну, ладно, хватит об этом. Мы должны ехать, я понимаю. Не будем обижать старика!

– Именно так. Что же касается слуг и рождественского ужина…

– Потом поговорим, Джордж. А сейчас я позвоню Лидии и скажу, что мы приедем завтра поездом в 5.20.

Магдалина быстро вышла из комнаты. Позвонив, она направилась к себе, села перед бюро и, опустив крышку, начала рыться в его многочисленных ящичках. Вытащив кипу неоплаченных счетов, Магдалина стала раскладывать их, стараясь привести их в какой-то порядок. Наконец, нетерпеливо вздохнув, она снова собрала их в охапку и бросила туда, где они лежали.

– Господи, что мне делать? – пробормотала она, подперев руками свою безупречную платиновую головку.

6

На первом этаже Горстон-Холла длинный коридор вел в большую комнату, выходящую окнами прямо на подъезд к дому и обставленную в довольно старомодном стиле: тяжелые парчовые обои, широкие кожаные кресла, массивные вазы с драконами, бронзовые статуэтки… Вся обстановка отличалась роскошью и добротностью.

В огромном глубоком кресле сидел тщедушный и сморщенный старик. Его руки с длинными когтистыми пальцами покоились на подлокотниках, рядом стояла палка с золотым набалдашником. На нем был старый поношенный халат, а на ногах – матерчатые шлепанцы. Волосы у старика были совсем белые, а кожа на лице отливала желтизной.

Казалось бы, жалкий, потрепанный жизнью старик, но нос с горбинкой и темные, живые, проницательные глаза могли заставить любого думать о нем иначе. В этом человеке еще чувствовались сила, энергия и даже какой-то задор…

Старый Симеон Ли – а это был он – удовлетворенно хмыкнул про себя.

– Ты передал мою просьбу миссис Ли? – спросил он.

Хорбери, стоящий рядом с его креслом, негромко и почтительно произнес:

– Да, сэр.

– Именно в тех словах, как я сказал?

– Да, сэр. Я не сделал ни единой ошибки, сэр.

– Да, ошибок ты не делаешь. Не вздумай делать их и в дальнейшем, иначе тебе придется об этом пожалеть! И что же она ответила, Хорбери? Что сказал мистер Альфред?

Спокойным, безразличным тоном Хорбери передал разговор в гостиной.

Старик снова удовлетворенно хмыкнул и потер руки.

– Превосходно… Первый класс… Значит, весь день они были заняты мыслью об этом! Превосходно! А теперь я с ними поговорю. Пойди и позови их.

– Хорошо, сэр.

Бесшумными шагами он пересек комнату и вышел.

– И еще, Хорбери…

Старик оглянулся и выругался про себя: «Ходит как кот, никогда не знаешь, где он».

Симеон Ли сидел неподвижно в кресле, чуть поглаживая подбородок, пока не раздался осторожный стук в дверь и в комнате не появились Альфред и Лидия.

– А, вот и вы. Садись, Лидия, моя дорогая, возле меня. Какой у тебя чудесный цвет лица!

– Я была в саду. Сегодня холодно, вот у меня и горят щеки.

– Как ты себя чувствуешь, папа? – спросил Альфред. – Хорошо отдохнул после обеда?

– Просто замечательно. Вспоминал свои молодые годы, когда я еще не обосновался в этой стране и не стал одним из столпов общества, – и почему-то снова хмыкнул.

Его сноха молча и учтиво улыбалась.

– Кто эти двое, папа, что ожидаются на Рождество? – не выдержал Альфред.

– Ах да, совсем забыл сказать вам. В этом году я намерен пышно отпраздновать Рождество. Значит, так, приезжают Джордж с Магдалиной…

– Да, – подтвердила Лидия. – Они прибывают завтра поездом в 5.20.

– Бедняга Джордж, – заметил Симеон. – Пустозвон, да и только. Но он мой сын…

– Избирателям он нравится, – заметил Альфред.

– Наверное, считают его честным, – усмехнулся Симеон. – Честным! В роду Ли еще не было ни одного честного человека.

– Как ты можешь так говорить, папа!

– За исключением тебя, мой мальчик. За исключением тебя.

– А Дэвид? – спросила Лидия.

– Ах, Дэвид. Забавно посмотреть на парня сейчас. В юности он был размазней. Интересно, какая у него жена? Во всяком случае, он не женился на женщине моложе себя на добрых двадцать лет, как это сделал глупец Джордж!

– Хильда написала очень милое письмо, – заметила Лидия. – А только что я получила от нее телеграмму. Они приезжают завтра.

Симеон бросил на нее долгий, проницательный взгляд.

– Мне еще не удавалось выведать твоих истинных мыслей, Лидия, – засмеялся он. – А это говорит в твою пользу. Ты очень тактичная женщина. Чувствуется хорошее воспитание. Забавная вещь – наследственность, между прочим. Только один из моих детей пошел в меня, только один.

В его глазах искрился смех.

– А теперь отгадайте, кто еще приедет к нам на Рождество. Даю вам три попытки и держу пари на пять фунтов, что вам ни за что не отгадать.

Он переводил взгляд с Альфреда на Лидию.

– Хорбери сказал, что ты ждешь молодую даму, – хмуро отозвался Альфред.

– И это, я вижу, вас заинтриговало. С минуты на минуту должна приехать Пилар. Я приказал послать за ней машину.

– Пилар? – резко переспросил Альфред.

– Пилар Эстравадос, дочь Дженнифер и моя внучка, – объяснил Симеон. – Интересно, как она выглядит.

– Господи, папа, – воскликнул Альфред, – ты никогда не говорил мне…

Старик ухмылялся.

– Да, я решил держать это в секрете. Попросил Чарльтона написать туда и все выяснить.

– Ты ни разу не говорил мне… – обиженно повторил Альфред.

– Это испортило бы сюрприз, – отозвался Симеон по-прежнему со злорадной ухмылкой. – Интересно посмотреть, что будет, когда в нашем доме снова появится молодежь? Я ни разу не встречался с Эстравадосом. Интересно, на кого похожа дочь – на мать или на отца?

– Ты в самом деле считаешь, что это разумно, папа? – начал Альфред. – Принимая во внимание все обстоятельства…

– Разумно, разумно. Ты слишком беспокоишься об этом, Альфред! И раньше беспокоился! А я об этом никогда не думал! Делай все, что хочешь, а потом расплачивайся за грехи – вот как надо поступать! Эта девушка – моя внучка. Единственная внучка в нашей семье! Мне безразлично, что представлял собой ее отец и чем он занимался! Она – моя плоть и кровь! И она будет жить в моем доме.

– Она будет здесь жить? – резко переспросила Лидия.

Он метнул на нее взгляд:

– Ты возражаешь?

Она покачала головой.

– Разве я имею право возражать, если вы приглашаете кого-то в ваш собственный дом? – улыбнулась она. – Просто меня беспокоит… она.

– Она? Что ты имеешь в виду?

– Будет ли она счастлива здесь?

Старик Симеон вскинул голову:

– У нее нет ни пенни. Она должна быть благодарна!

Лидия пожала плечами.

– Теперь тебе понятно, что это будет необычное Рождество? – обратился Симеон к Альфреду. – Все мои отпрыски соберутся вокруг меня. Все! А теперь отгадайте, кто еще приезжает к нам в гости, раз уж я вам почти подсказал.

Альфред смотрел на отца во все глаза.

– Я же сказал – все мои отпрыски! Не можешь отгадать? Конечно Гарри. Твой брат Гарри!

Альфред побледнел.

– Гарри… – заикаясь, произнес он. – Только по Гарри.

– Гарри собственной персоной!

– Но мы же считали, что он умер!

– А он, представь себе, жив!

– И ты пригласил его сюда? После всего, что случилось?

– Блудный сын – ты это хотел сказать? Ты прав! Мы должны приготовить ему достойную встречу. Мы должны заколоть откормленного теленка, Альфред.

– Он дурно вел себя но отношению к тебе… ко всем нам. Он…

– К чему перечислять его проступки? Их не перечесть. Но на Рождество, как ты помнишь, грехи прощаются. Встретим блудного сына тепло и радушно.

Альфред встал.

– Да, это и правда сюрприз, – пробормотал он. – Я и представить себе не мог, что Гарри когда-нибудь вернется в эти стены.

Симеон подался вперед.

– Ты никогда не любил Гарри, верно? – мягко спросил он.

– После того как он вел себя по отношению к тебе…

– Что было, то прошло, – усмехнулся Симеон. – Ведь так должно быть на Рождество, не так ли, Лидия?

Лидия тоже побледнела.

– Я вижу вы тщательно продумали нынешний праздник, – сухо заметила она:

– Я хочу, чтобы вокруг меня была вся моя семья. Хочу мира и доброжелательности. Я старик. Ты что, уже уходишь, мой дорогой?

Альфред поспешно вышел. Лидия на секунду задержалась, прежде чем последовать за ним.

– Он расстроился, – кивнул Симеон вслед удаляющемуся сыну. – Они с Гарри никогда не ладили. Гарри любил дразнить Альфреда. Говорил, что Альфред тугодум, зато действует наверняка.

Лидия шевельнула губами. Она хотела что-то сказать, но, заметив на лице старика жадное любопытство, сдержалась. Ее умение владеть собой, видела она, его расстроило. И потому позволила себе заметить только:

– Заяц и черепаха? Но ведь в конце концов состязание выигрывает черепаха.

– Не всегда, – отозвался Симеон. – Не всегда, дорогая моя Лидия.

– Извините меня, – улыбнулась Лидия. – Пойду посмотрю, как там Альфред. Он всегда расстраивается, когда слышит что-то неожиданное.

Симеон усмехнулся.

– Да, Альфред не любитель перемен. Ему по душе привычный темп жизни.

– Альфред очень предан вам, – заметила Лидия.

– Тебе это кажется странным?

– Иногда, – сухо отозвалась Лидия и вышла из комнаты.

Глядя ей вслед, Симеон тихо хмыкнул и потер ладони.

– До чего интересно! – пробормотал он. – До чего интересно! Меня ждет очень забавное Рождество.

Он с трудом поднялся и, опираясь на палку, медленно прошаркал к стоявшему в углу большому сейфу, набрал шифр, отворил дверцу и дрожащими пальцами нащупал что-то внутри.

Вытащив небольшой замшевый мешочек, он развязал его и высыпал на ладонь горсть необработанных алмазов.

– Не спешите, мои красавчики, не спешите… Вы все по-прежнему мои друзья. Отличные были тогда денечки… Отличные. Вас не будут обрабатывать и шлифовать, друзья мои. И не будете вы украшать шеи и пальцы женщин или висеть у них в ушах. Вы принадлежите мне. Мои старые друзья! Только вы да я знаем кое-что такое, чего не знают другие. Говорят, я старый я больной, но ничего, я еще поживу. Жизнь во мне еще теплится. И я не могу отказать себе в удовольствии еще разок позабавиться. Еще разок…