Текст книги " Выпуск II. Том 7"

Автор книги: Агата Кристи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 23 страниц)

6

Наступило минутное замешательство. Как ни странно, улеглись возмущение и озлобление. Все присутствующие находились под обаянием личности Эркюля Пуаро. Они, как зачарованные, не спускали с него глаз, когда он не спеша заговорил:

– Все дело в нем! Сам Симеон Ли – вот ключ к разгадке тайны его собственной гибели! Мы должны проникнуть в его душу и мысли и найти ответ там. Ибо человек живет и умирает не в одиночестве. Все то, что в нем, он передает тем, кто идет вслед за ним…

Что мог завещать Симеон Ли своим детям? Во-первых, гордый нрав, во-вторых, злопамятство. Мы знаем, что Симеон Ли умел терпеливо ждать годы, чтобы отомстить обидчику. Мы видим, что это качество его характера было унаследовано тем сыном, который меньше остальных похож на него внешне. Дэвид Ли тоже был способен помнить и хранить обиду долгие годы. Лицом же больше других напоминал отца Гарри Ли. Эта схожесть поражает, если посмотреть на портрет молодого Симеона Ли. Тот же нос с горбинкой, удлиненный подбородок, высоко поднятая голова. Мне представляется также, что Гарри унаследовал от отца многие из его манер – например, смеясь, откидывать голову и, задумываясь, потирать пальцем подбородок.

Принимая все это во внимание и будучи убежденным, что убийство совершено человеком, близким покойному, я изучил семью с психологической точки зрения. То есть я попытался решить, кто из членов семьи в силу психологических особенностей подходит на роль убийцы. И на мой взгляд, их только двое. Это – Альфред Ли и Хильда Ли, жена Дэвида. Самого Дэвида я не считаю потенциальным убийцей. По-моему, человек столь ранимый и чувствительный не способен убить таким кровавым способом – перерезать горло. Исключаю я и Джорджа Ли с женой. Каковы бы ни были их желания, я считаю, что по своему темпераменту они но способны на риск. Они оба наделены исключительной осторожностью. Миссис Альфред Ли тоже не в силах совершить насильственный акт – в ней слишком много разумного и ироничного. В отношении Гарри Ли у меня не было уверенности. Он груб, но тем не менее я полагаю, что, несмотря на его браваду и хвастовство, человек он слабовольный. Такого же мнения о нем, как я теперь знаю, был и его покойный отец. Гарри, сказал он, ничем не лучше всех остальных. Таким образом, остаются те двое, о которых я сказал. Альфред Ли – человек, способный на самоотверженную преданность. Он умел подчинять себя воле другого человека в течение многих лет. Но в конце концов его терпению приходит конец. Более того, он мог затаить обиду на отца, которая, не имея выхода, постепенно росла. Именно самые тихие и покорные люди часто совершают непредвиденные насильственные действия по той причине, что, когда их терпению наступает предел, они выходят из себя. Вторым человеком, способным на преступление, я считаю Хильду Ли. Она из тех, кто способен вершить правосудие собственными руками, при этом не исходя из эгоистических соображений. Такие люди сами судят и сами карают. Вспомните Библию, Юдифь…

Размышляя подобным образом, я задумался над обстоятельствами самого преступления. И первое, что привлекает внимание, что бросается в глаза, – это картина преступления. Представьте себе комнату, в которой лежал мертвый Симеон Ли. Если вы помните, большой стол и такое же большое кресло были перевернуты, лампа, фарфор и стекло были разбиты и так далее. Но особенно меня поразили стол и кресло. Они были из тяжелого красного дерева. Было непонятно, каким образом в борьбе между тщедушным стариком и его противником оказалась перевернутой такая тяжелая мебель. Все это было неправдоподобным. Впрочем, это мог сделать сильный мужчина, который, убив Симеона Ли, захотел убедить нас, что убийцей была женщина или физически слабый мужчина.

Но такая мысль была крайне малоубедительной, поскольку грохот падающей мебели вызвал бы тревогу, и убийце не хватило бы времени для бегства. Перерезать Симеону Ли глотку он должен был как можно тише.

Еще одним поразившим меня фактом было то, что дверь была заперта ключом снаружи, что еще раз отвергало мысль о самоубийстве. Предположить, что убийца бежал через окно – одно окно было закрыто, а второе стояло на предохранителе, – было нельзя. Более того, на поворот ключа опять же требовалось время. Время. которым убийца практически не располагал.

Еще одно было непонятным – отрезанный от мешочка, в котором хранилась губка Симеона Ли, кусочек резины и деревянный колышек, предъявленные мне инспектором Сагденом. Их подобрал с полу один из тех, кто в числе первых вошел в комнату. Снова нечто невразумительное! Эти вещи ничего не означали. И тем не менее оказались в комнате.

Преступление, как вы видите, становится все более и более запутанным. В нем отсутствует порядок, отсутствует метод и, наконец, отсутствует логика.

Перейдем еще к одному факту. Покойный послал за инспектором Сагденом, которого известил о краже и попросил вернуться через полтора часа. Почему? Если из-за того, что Симеон Ли подозревал свою внучку или кого-нибудь еще из членов семьи, почему он не попросил инспектора Сагдена подождать внизу, пока он сейчас же не поговорит с подозреваемой особой? С присутствием инспектора полиции в доме давление на виновную или виновного было бы куда более сильным.

И здесь мы приходим к выводу, что не только убийство было по меньшей мере странным, но и поведение самого Симеона Ли было тоже странным!

Я говорю себе: «Здесь что-то не так!» Почему? Потому что мы рассматриваем это убийство под неверным углом зрения. Мы рассматриваем его так, как этого хочет убийца…

Перед нами три обстоятельства, которые представляются нам лишенными всякого смысла: борьба, ключ и кусочек резины. А мы должны все это объяснить. Я отбрасываю свои прежние рассуждения в сторону, забываю об обстоятельствах смерти Симеона Ли и начинаю видеть эти обстоятельства в их истинном свете. Когда я говорю «борьба», что это в действительности означает? Насилие, грохот, звон стекла… Ключ? Зачем повернут ключ? Чтобы никто не вошел? Но ключ не явился помехой, поскольку дверь почти тотчас же была взломана. Задержать кого-то в комнате? Или помешать кому-то войти? Кусочек резины! Я говорю себе: «Кусочек резины и есть кусочек резины, и больше ничего!»

Итак, вы можете сказать, что ничего я не открыл, и тем не менее это не соответствует истине, ибо три факта присутствуют: грохот, запертая дверь, бесполезный предмет…

Соответствует ли это характеру двух подозреваемых мною людей? И Альфреду Ли и Хильде Ли было бы куда предпочтительнее, если бы убийство произошло тихо, запирать дверь снаружи, тратя на это время, было бы абсурдом, а кусочек резины еще раз вообще ничего не значит!

И все же меня не оставляет чувство, что ничего абсурдного в этом убийстве нет, а, наоборот, оно очень хорошо продумано и превосходно исполнено. И оно удалось! А это значит, что все имеющее к нему отношение что-то собой знаменует…

И вот, обдумав все заново, я увидел первый проблеск света…

Кровь, столько крови – кровь повсюду…

Из этого вытекает другая мысль. Это – кровное преступление. Оно замешано на крови. Собственная кровь Симеона Ли восстает против него…

Эркюль Пуаро подался вперед.

– Две ключевые фразы в данном деле были машинально произнесены двумя разными людьми. Миссис Альфред Ли процитировала строку из «Макбета»: «Ну кто бы мог подумать, что в старике столько крови!» Дворецкий Тресилиан сказал, что он пребывает в смятении, ибо ему кажется, что происходящее он видит уже не в первый раз. А вызвано это было весьма простым обстоятельством. Он услышал звонок и открыл дверь Гарри Ли, а на следующий день ему довелось открыть дверь Стивену Фарру.

Откуда же это смятение? Посмотрите на Гарри Ли и Стивена Фарра – и вы поймете откуда. Они удивительно похожи! Вот почему, открыв дверь Стивену Фарру, Тресилиан подумал, что он уже открывал ему, а в действительности он открывал дверь Гарри Ли. Вот ему и почудилось, что перед ним стоит один и тот же человек. И только сегодня Тресилиан упомянул, что он всегда путает людей. Ничего удивительного! У Стивена Фарра тот же нос с горбинкой, та же манера откидывать голову, когда он смеется, и поглаживать край подбородка указательным пальцем. Вглядитесь как следует в портрет молодого Симеона Ли, и вы увидите не только Гарри Ли, но и Стивена Фарра.

Стивен зашевелился. Его стул заскрипел.

– Вспомните вспышку Симеона Ли, его гневную тираду в адрес членов семьи. Он сказал, если вы помните, что где-нибудь по свету бродит его сын, который куда лучше любого из них, хотя и незаконнорожденный. Вернемся снова к характеру Симеона Ли. Того Симеона Ли, который имел успех у женщин и разбил сердце собственной жены. Симеона Ли, который хвастался в разговоре с Пилар, что мог бы составить себе приличную охрану из сыновей почти одного возраста! Поэтому я пришел вот к какому выводу: в этом доме находятся не только члены законной семьи Симеона Ли, но и его незаконнорожденный сын.

Стивен встал.

– Это и было причиной вашего приезда сюда, не так ли? А не встреча с хорошенькой девушкой, с которой вы случайно познакомились в поезде. Вы уже ехали сюда, до того как увидели ее. Ехали посмотреть, что представляет собой ваш отец…

Стивен стал мертвенно-бледным.

– Да, мне всегда было интересно… – начал он хриплым и прерывающимся голосом. – Моя мать порой вспоминала о нем. Вот мною и овладела мысль увидеть, какой он. Скопив кое-какие деньги, я приехал в Англию. Я не собирался говорить ему, кто я. Сказал, что я сын Эбенезера Фарра. А приехал я сюда только по одной причине – посмотреть на человека, который был моим отцом…

– Господи, до чего же я слеп… – почти шепотом произнес инспектор Сагден. – Только теперь я прозрел. Дважды я принимал вас за мистера Гарри Ли и только сейчас понял, как ошибался.

Он повернулся к Пилар:

– Так вот в чем дело! У двери стоял Стивен Фарр, верно? Я помню, вы ответили не сразу и посмотрели на него, прежде чем сказать, что это была женщина. Вы видели Фарра, но не хотели его выдавать.

Зашуршал шелк платья, и раздался низкий голос Хильды Ли:

– Нет, вы ошибаетесь. Пилар видела меня…

– Я так и предполагал, мадам, – вставил Пуаро.

– Любопытная вещь – инстинкт самосохранения, – спокойно продолжала Хильда. – Не будь я такой трусихой, я бы ни за что не поверила, что человек может молчать только из чувства страха!

– Но теперь, я надеюсь, вы объяснитесь? – спросил Пуаро.

– Да, – кивнула Хильда. – Я была с Дэвидом в музыкальной комнате. Он сидел за роялем. И пребывал в крайне странном настроении. Я боялась за него и мучилась от сознания того, что ведь это я настояла на приезде сюда. Дэвид начал играть похоронный марш, и тогда вдруг я пришла к определенному выводу. Каким бы странным вам это ни показалось, я решила, что нам обоим следует немедленно, в тот же вечер уехать отсюда. Я тихо вышла из музыкальной комнаты и поднялась наверх. Я хотела повидать мистера Ли и объяснить ему, почему мы уезжаем. Я прошла коридором до его комнаты и постучалась. Ответа не последовало. Я постучала погромче. Опять никакого ответа. Тогда я подергала за ручку. Дверь была заперта. И вот тут, стоя у двери, я услышала в комнате грохот… – Она помолчала. – Вы мне не поверите, по это чистая правда! Кто-то нападал на мистера Ли. Я слышала, как падали столы и стулья, как бились стекла и фарфор, слышала, как кто-то страшно закричал и потом наступила тишина.

Я стояла, не двигаясь с места. Я не могла сделать ни шагу. И вот тут прибежали мистер Фарр и Магдалина, а за ними и другие. Мистер Фарр и Гарри принялись взламывать дверь. Дверь рухнула, мы вошли в комнату, но там, кроме мистера Ли, лежавшего в луже крови, никого не было.

Ее низкий голос стал вдруг более звонким.

– Там не было никого, никого, вы понимаете? И никто не вышел из комнаты…

7

Старший инспектор Сагден тяжело вздохнул.

– Либо я схожу с ума, либо все остальные! То, что вы нам рассказали, миссис Ли, – явная бессмыслица! С ума можно сойти!

– Я говорю вам, что слышала там борьбу, слышала, как мистер Ли закричал, когда ему перерезали горло, и что никто не вышел из комнаты, – на высокой ноте отозвалась Хильда Ли.

– И все это время вы молчали? – спросил Эркюль Пуаро.

Хильда Ли побледнела, но голос у нее был твердым:

– Да, потому что, если бы я вам все это рассказала, вы бы либо подумали, либо заявили, что его убила я…

– Нет, – покачал головой Пуаро, – вы его не убивали. Он был убит своим сыном.

– Бог свидетель, я до него не дотрагивался! – сказал Стивен Фарр.

– Это были не вы, – согласился Пуаро. – У него есть и другие сыновья.

– Какого черта… – начал Гарри.

Джордж смотрел во все глаза. Дэвид закрыл лицо руками. Альфред часто-часто моргал.

– В первый же вечер моего появления здесь, – сказал Пуаро, – в тот вечер, когда произошло убийство и я познакомился с мистером Гарри Ли, мне показалось, что я его уже видел. Приглядевшись к нему, я понял, что он похож на отца, и сказал себе, что именно это сходство вызвало такое чувство.

Но вчера человек, сидевший напротив меня, засмеялся, откинув голову, и я сообразил, кого мне напомнил Гарри Ли. И я снова вгляделся в портрет Симеона Ли.

Ничего удивительного, что бедняга Тресилиан был сбит с толку, потому что он открыл дверь не двум, похожим друг на друга людям, а трем. Ничего удивительного, что он признался в полной растерянности, ибо в доме находятся три человека, которых на небольшом расстоянии можно вполне принять друг за друга. Тот же рост, те же манеры (в особенности обыкновение поглаживать пальцем край подбородка), привычка смеяться, откинув голову, тот же нос с горбинкой. Правда, это сходство нелегко заметить, потому что у третьего человека есть усы.

Он подался вперед.

– Порой забывают, что офицеры полиции – тоже люди, что у них есть жены, дети, матери и… – он помолчал, – отцы… Вспомните здешнюю репутацию Симеона Ли: человек, который разбил сердце своей жены многочисленными связями с другими женщинами. Сын, рожденный вне закона, может унаследовать и черты своего отца, и даже его манеры. Он может унаследовать его гордыню, его злопамятность и его жажду мести!

Голос его окреп.

– Всю свою жизнь, Сагден, вы испытывали ненависть к своему отцу. По-моему, вы давно пришли к решению его убить. Вы родились в соседнем графстве, неподалеку отсюда. Несомненно, ваша мать с деньгами, которыми так щедро одарил ее Симеон Ли, смогла найти себе мужа, который считался вашим отцом. Вам было нетрудно поступить на службу в миддлширскую полицию и выждать, когда представится возможность отомстить. Старший инспектор полиции имеет полную возможность совершить убийство и легко уйти от ответственности.

Сагден стал белым как полотно.

– Вы сошли с ума! – вскричал он. – Меня не было в доме, когда произошло убийство.

– Нет, – покачал головой Пуаро, – вы убили его перед тем, как впервые вышли из дома. Никто его не видел живым после вашего ухода. А совершить преступление вам было нетрудно. Симеон Ли ждал вас, но он никогда за вами не посылал. Это вы позвонили ему и довольно невразумительно сказали о попытке кражи алмазов. Вы обещали зайти к нему вечером около восьми под предлогом сбора денег на благотворительные цели. У Симеона Ли никаких подозрений не возникло. Он не знал, что вы – его сын. Вы пришли к нему с придуманной вами историей о подмене алмазов. Он открыл сейф, чтобы продемонстрировать вам, что камни на месте. Вы извинились, вернулись вместе с ним к камину и в ту минуту, когда он ничего не подозревал, перерезали ему горло, зажав другой рукой рот, дабы он не мог кричать. Для человека вашей комплекции это детская игра.

Затем вы подготовили сцену убийства. Забрали алмазы. Сдвинули вместе столы и стулья, лампы и вазы и, взяв тонкую веревку, которую принесли с собой, спрятав под одеждой, обвязали их ею вдоль и поперек. У вас была при себе бутылка с кровью только что убитого животного. Вы облили все вокруг этой кровью и добавили натриевой соли[1] к той луже крови, которая вытекла из раны Симеона Ли. Вы разожгли камин, чтобы труп не закоченел. Затем вы выкинули оба конца веревки через открытое окно и оставили их висящими вдоль стены снаружи. Вы вышли из комнаты, заперев за собой дверь. Это было важно для того, чтобы никто раньше времени не проник в комнату.

Вы покинули дом и спрятали алмазы в одной из каменных чаш в саду. Если рано или поздно их бы там обнаружили, то они бы только усилили подозрения – на это вы и надеялись – против законных детей Симеона Ли. Около девяти пятнадцати вы вернулись и, перемахнув через ограду как раз под окном, потянули за концы веревок, приведя в движение все то, что было собрано вами в комнате: мебель, фарфор и стекло. А затем, ухватившись за один конец веревки, вы снова обмотали ее вокруг себя под одеждой. А потом использовали еще одну уловку! (Он повернулся к остальным.) Помните, как каждый из вас по-своему описывал предсмертный крик мистера Симеона Ли? Вы, Альфред, назвали его криком человека в предсмертной агонии. Ваша жена и Дэвид Ли оба использовали одно и то же выражение: «Душа в аду молила о пощаде». Миссис Дэвид Ли, наоборот, сказала, что так кричит тот, у кого нет души. Она сказала, что это был звериный крик. А вот Гарри Ли оказался ближе всех к истине. Он сказал, что так визжит свинья, когда ее режут.

Видели ли вы когда-нибудь длинные розовые воздушные шары, что продаются на ярмарках и на которых нарисована голова свиньи с надписью «Резаный поросенок»? Когда из такого шара выходит воздух, раздается звук, похожий на нечеловеческий вопль. Вот это, Сагден, и был ваш финальный штрих. Вы оставили в комнате такой шар. В свиное рыло был вставлен колышек, тоже привязанный к веревке. Когда вы дернули за веревку, колышек вылетел, и из шара стал выходить воздух. Вот так, после грохота падающей мебели и звона фарфора, и раздался нечеловеческий крик.

Он снова повернулся к остальным.

– Теперь вы понимаете, что подняла с пола Пилар Эстравадос? Старший инспектор подоспел вовремя и забрал у нее этот кусочек резины, пока никто не заметил. Однако потребовал он его у Пилар самым официальным тоном. Но вспомните, он ни разу не упомянул об этом инциденте, что уже само по себе было очень подозрительно. Я узнал об этом от Магдалины Ли и задал инспектору вопрос. Он был готов к такому повороту событий. Он заранее отрезал кусочек резины от губки мистера Ли и предъявил его мне вместе с деревянным колышком. Внешне все соответствовало тому, о чем мне рассказала Магдалина Ли, – кусочек резины и деревянный колышек в тот момент для меня ничего не значили. Но хотя я ничего не понимал, тем не менее не спешил заявлять: «Это ничего не значит, поэтому вряд ли эти вещи были там, и инспектор Сагден лжет…» Нет, я настойчиво продолжал искать объяснение. И только когда мадемуазель Эстравадос, играя с шариком, впоследствии лопнувшим, крикнула, что подобрала с пола в комнате Симеона Ли то же самое, я все понял.

Вы видите, как все совпадает? Грохот, который должен был помочь фальсифицировать время убийства. Запертая дверь, чтобы никто не мог проникнуть в комнату раньше времени. Крик погибающего человека. Преступление обретает логику и причину.

Однако с той минуты, когда Пилар Эстравадос высказалась вслух насчет шарика, она стала источником опасности для убийцы. И если он слышал ее слова (что вполне могло иметь место, поскольку голос у нее был звонкий, а все окна в доме были открыты), она сама оказалась в большой опасности. Она уже раньше поставила убийцу в весьма неприятное положение. Говоря о покойном мистере Ли, она сказала: «Он, должно быть, был очень красивым в молодости». И добавила, обращаясь непосредственно к Сагдену: «Вроде вас». Она сказала это без всякой задней мысли, но Сагден испугался. Ничего удивительного, что он побагровел и чуть не поперхнулся. Это было так неожиданно для него и так смертельно опасно. Он надеялся взвалить вину на нее, но это оказалось очень трудно, поскольку у нее, как у внучки покойного, не было никаких мотивов для совершения убийства. Позже, когда он услышал ее звонкий голос, оповещающий о воздушном шарике, он решился на крайние меры. Пока мы обедали, он установил ловушку. К счастью, почти чудом его затея провалилась…

Воцарилось мертвое молчание.

– Когда вы перестали сомневаться? – тихо спросил Сагден.

– Я не был уверен до тех пор, пока не купил фальшивые усы и не приложил их к портрету Симеона Ли. Передо мной было ваше лицо, – ответил Пуаро.

– Пусть душа его мается в аду! Я не раскаиваюсь, что сделал это! – произнес Сагден.