Текст книги "Чернь и золото"

Автор книги: Адриан Чайковски

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 28 страниц)

3

Когда он взошел на трибуну, послышались стоны. На каменных сиденьях Амфиофоса расположились заслуженные купцы и мастера коллегий, мужчины и женщины в белых одеждах. Одни перешептывались, другие составляли бумаги и заключали сделки. Глухой как пень мастер проверял работы своих студентов и досадливо цокал языком на каждой ошибке. Стенвольд смотрел на них, и им овладевало отчаяние.

«Средоточие культуры! Чудо цивилизации! Демократическая Ассамблея Коллегиума! Дайте мне тысячу наемников-муравинов, сделайте меня командиром, а не просителем – тогда, может, у нас что-нибудь и получится. Тогда я сам, с позволения сказать, стану осоидом, оставшись жуканом только по крови. За это стоит сразиться». Он еще раз оглядел скучающие, сытые лица. Богатство, соперничество, выгодные вложения – вот и все, что на них написано.

– Вы знаете, почему я решил обратиться к вам именно сегодня, а не в любой другой день.

По залу пробежал шепоток, хотя в открытую никто не смеялся. «Только не мучай нас слишком долго», – подразумевал этот звук.

– Вам известно, что я не впервые поднимаюсь сюда. Каждый из вас хотя бы раз меня слышал. Музыкант я неважный, и песенка моя звучит все на тот же мотив.

– Может, нам стоит просто прочесть твои прежние речи, чтобы не тратить зря время? – спросил кто-то под общий смех.

– Будь у меня надежда, – загремел Стенвольд, – что хоть один из вас действительно так поступит, я не тратил бы ни ваше, ни свое время!

Все воззрились на него в удивлении. Он позволил себе грубость: в Ассамблее кричать не принято. Стенвольд, скривившись, вспомнил про наемников-муравинов и продолжил:

– Вам недолго осталось терпеть мои речи, почтенные мастера. Будущее не предусматривает учтивых дебатов. Жизнью вам клянусь: когда мои мрачные пророчества сбудутся, мне уже не придется стоять перед вами – ибо никого из вас в живых не останется и некому будет вспомнить, как я вас предупреждал.

В зале поднялся возмущенный ропот, но он продирался сквозь шум, как таран, бьющий в ворота Минны.

– Четырнадцать лет назад я, не будучи даже мастером, произнес здесь свою первую речь – выскочка-механик, не имеющий сил молчать. Каким далеким кажется это теперь! Я говорил о воинственном народе с востока, подчиняющем себе земли своих соседей. Называл города, знакомые тем, кто имеет дела в Геллероне: Майнес, Зар, Минна. Да, они стоят не на Нижних Землях, но до них не так уж и далеко. Эти города, говорил я, теперь носят ярмо Империи. Вы вежливо выслушали меня и сказали: «Но при чем же здесь мы? Пусть себе чужеземцы сражаются, пусть себе носят ярмо и стонут под игом – мы и бровью не поведем», – ответили вы.

Слушатели вздыхали и ерзали. Спикер, старый Линео Тадспар, жестами напомнил Стенвольду о регламенте. Линео предоставил ему слово по старой дружбе и теперь явно жалел об этом.

– Восемь лет назад я сообщил вам, что Империя снова затевает войну, войну беспрецедентного доселе масштаба со своим северным соседом, великим Стрекозиным Сообществом. Сообщил о тысячах человек, убитых осоидской армией. Ассамблея должна помнить, какого ответа она меня тогда удостоила.

На некоторых лицах он видел раздражение, на других полное безразличие. Сам он прекрасно помнил сказанные тогда слова, хотя и запамятовал, который из снисходительных жирных магнатов их произнес. Они до сих пор звучали в его мозгу, до сих пор причиняли боль.

«Мастер Вершитель снова завел свою волынку. Если осоиды вновь вздумали воевать, это их дело. Когда муравины Кеса высаживают десант под стенами Тарка, Коллегиум не вмешивается, да и с чего бы? Некоторые расы воинственны от природы и постоянно ведут междоусобные войны.

Мастера Вершителя беспокоит то, что государство осоидов называет себя Империей, и он пугает нас этим страшным словом. Значит, если фельялские мантиды вдруг объявят себя империей, нам и на них придется идти с огнем и мечом? Едва ли, хотя они то и дело нас провоцируют. – Смех в зале. – Мастер Вершитель говорит также, что осоиды начали войну со стрекозидами. Ну так что же, говорю я? – Одобрительные возгласы в зале. – Что нам известно об Осиной Империи, помимо страшилок мастера Стенвольда? Нам известно, что они талантливы и трудолюбивы, подобно нам. Что они создали сильное многорасовое государство, где в отличие от Нижних Земель не бывает внутренних столкновений. Должны ли мы, ратующие за цивилизованные отношения, осудить их за это? Наши товары пользуются у них бешеным спросом. Любой, у кого есть дела в Геллероне и Тарке, знает, что имперские купцы продают задешево и покупают задорого – а куда им, с другой стороны, деваться? – Смех. – Вспомним теперь, что нам известно о Стрекозином Сообществе. Нам известно, что они не принимают наших послов, не допускают к себе воздушные корабли, что у них нет механиков и инженеров. Это отсталое, чисто крестьянское государство. Даже с нашими купцами они не хотят иметь дела – скорее сгноят урожай на полях, чем продадут нам. Знаем ли мы точную причину конфликта между этими столь разными странами? Чем заслужили стрекозиды нашу любовь и почему нам следует защищать их от куда более близких нам осоидов?»

Слыша эти слова в уме, видя перед собой все те же капризные или равнодушные лица, Стенвольд сознавал, что опять ничего не добьется, и гнул свое просто из вредности, чтобы иметь потом право сказать: «А я вас предупреждал!»

– Мастера, – сказал он проникновенно, и зал притих, услышав эту новую интонацию. – Выслушайте меня, прошу вас. Я говорил с вами неоднократно, но мои слова пропадали втуне. Послушайте же: долгая война осоидов со стрекозидами закончилась. Даже огромное Сообщество не вынесло кровопускания, которое учинила ему Империя. Они подписали капитуляцию, согласно которой Империи отходят три их провинции, равные по площади четверти Нижних Земель. Что же сделала Империя после этого? Отложила меч и взялась за плуг? Занялась науками? Улучшила жизнь своих бедняков и рабов?

Стенвольд обвел взглядом слушателей.

– Не спрашивай нас, мастер Вершитель, скажи сам, – предложил чей-то голос.

– Нет! – закричал он. – Это вы мне скажите! Вы, ведущие торговые операции в Геллероне, скажите, сколько мечей для осоидов вы выковали! Сколько стрел, пороха, горючего, двигателей, чертежей продали им с хваленой выгодой для себя! Расскажите о людях, с которыми вы заключали сделки, не спрашивая, зачем им столько оружия! Говорю вам: Империя – это не муравинский город, где каждый гражданин, будь то ремесленник, земледелец или военный, берется за оружие в случае надобности. В Империи каждый мужчина – воин, и только воин. Ремесла и земледелие они предоставляют рабам. Что же им делать с этой громадной армией, если не воевать? Откройте глаза, купцы и ученые, откройте глаза и скажите мне: куда двинется это войско теперь?

– Думаю, здесь пора сделать паузу, – сказал спикер. – Позволь нам дать ответ на твою загадку, мастер Вершитель. Итак, мастера, Стенвольд бросил нам весьма увесистую перчатку…

– В очередной раз, – снова ввернул анонимный остряк, но Тадспар прервал его:

– Будем уважать оратора, мастера. Кто готов принять его вызов?

Вызов принял некий Хелмесс Бройлер, но на его месте мог быть любой другой.

– Захватывающий спектакль, не правда ли? – Сказав это, он умолк, улыбаясь возмутителю спокойствия с бесконечным терпением, и заговорил снова, лишь когда Стенвольд вернулся на свое место. – Не знаю, право, что делали бы мы без мастера Стенвольда и его фантазий, которые так оживляют наши собрания. – Все вежливо посмеялись. – Империя, Империя, – продолжал Бройлер. – Мы хорошо ее знаем хотя бы благодаря истерии, которую вот уже двадцать лет разводит вокруг нее наш мастер Вершитель. Они, конечно, варвары, но за последнее время, я бы сказал, немало продвинулись к цивилизации. У них есть правительство, налоги, даже собственные деньги имеются, хотя их купцы, насколько я знаю, предпочитают сделки в нашей монете. – Все, особенно коммерсанты, опять захихикали, а Бройлер ухмылялся в открытую. – Порой у них, как у всякого государства, возникают распри с соседями. Большинство из вас, и я в том числе, помнит, как стояла у наших ворот армия Вика. Кому тогда не хотелось прогнать захватчиков восвояси и преподать им хороший урок? Именно это и совершила Империя. Дала отпор воинственным соседям, грозившим ей, и обезопасила свою жизнь. Кто упрекнет их за это? Могли бы они основать свое посольство у нас, если бы враги осаждали их беспрепятственно? А что мы, собственно, знаем об их войне со стрекозидами? Сообщество, громадное, загадочное и обладающее бесчисленными ресурсами, граничит, к счастью, не с нами. Что мы стали бы делать в случае его нападения? Они так закрыты, что невозможно даже понять, что у них на уме. Если осоиды в тяжкой борьбе вырвали победу и мир у столь могучей державы, их остается лишь поздравить, а не корить. Уверен, Империя начала эту войну только из-за постоянной угрозы с севера.

– Мастер Вершитель, – Бройлер придал своему лицу выражение безнадежности, – утверждает, что теперь настал наш черед. – В зале снова раздался смех, но оратор был серьезен. – Он говорит, что их армия разрастается, что их солдаты – отменные воины. Мастеру Вершителю не приходит в голову, что армия может быть нужна для защиты. – Бройлер гневно хлопнул ладонями по трибуне. – Берегитесь, они идут! Страшные осоиды движутся на Нижние Земли! Движутся, да. Они шлют к нам своих дипломатов, заводят торговые связи. Три года назад между Империей и Геллеронским Советом был заключен договор, полезный для обеих сторон. На днях такой же договор должен быть подписан Империей и нашим великим городом. Они знают, что на беспокойных Нижних Землях мы играем первостепенную роль, и хотят установить с нами более близкие отношения – возможно, даже учиться у нас, как студент учится у своего мастера. – Лицо и жесты Бройлера взывали о понимании. – Знаком ли вам Железный Пакт, о котором я говорю? Его копии есть в наших библиотеках – рекомендую прочесть. Там признается суверенность как Геллерона, так и Коллегиума. Там черным по белому сказано, что армия нужна для защиты того, что у них уже есть, а не для захвата чего-то лишнего.

– Лишним для них ничего не будет, – выкрикнул Стенвольд, несмотря на отчаянную жестикуляцию Тадспара. – Они увеличивают свои войска, прикрываясь твоей несчастной бумажкой, а мы позволяем им!

– Пусть так, мастер Вершитель, но против нас они могут выступить лишь по одной причине: если какой-то глупец будет разжигать в нас агрессию! Если мы встретим их мечами вместо рукопожатий! Мастер Вершитель желает осуществить свои предсказания, натравливая нас на тех, кто хочет лишь признания и поддержки!

Стенвольд ринулся к трибуне. Бройлер съежился, явно опасаясь побоев, но Вершитель спокойно, в полной тишине произнес:

– Прошу мастеров меня извинить. Я вынужден вас оставить из-за внезапного приступа дурноты.

4

Сальма совсем отвык писать письма. Не потому, что в Коллегиуме их не писали, напротив: образованный средний класс постоянно обменивался шутками, приглашениями и политическими памфлетами, но как раз это изобилие и мешало ему взять перо. У него на родине уделялось немало времени и содержанию письма, и каллиграфии, и тому, что было заключено между строк. Доставка тоже обойдется ему в немалую сумму: это не то что отправить курьера в депо или на летное поле. Он перечитал написанное:

Высокочтимому князю Фелипе Шаю, принципалу Ро, при его дворе в Суон-Рене.

Пишу сие во имя нашего блистательного Сообщества и светлейшего Монарха, а также повинуясь любви и почтительности, кои питаю к Вам как к старшему родичу.

По воле судьбы я обрел среди чужестранцев того, кто мыслит сходно со мной и видит ясно даже при слабом свете зари, тогда как другие и в солнечный полдень остаются незрячими, – обрел и взял его в менторы.

Он постоянно ищет новые истины – особенно там, где восходит солнце, – и многие помогают ему в этих исканиях. Я сам вместе с моими соучениками тоже вскоре этим займусь.

Перевести это следовало так: «Хитрый старикан один во всем Коллегиуме чует, что замышляется на востоке. И хочет меня сделать своим агентом, на что я согласен. Когда я поступил в их хваленую Коллегию, все, и я в том числе, думали, что моим уделом будет возня с железками; но если мастер счел возможным доверить мне меч и послать меня сражаться с Империей – быть по сему».

Помните ли Вы то сумрачное место, где заблудилась наша кузина Далесс? Там Вы и найдете меня.

Фелипе Далесс… В своем стальном панцире она всегда служила Сальме примером для подражания. Прошло уже четыре года с тех пор, как пало княжество Правва, но от уцелевших он слышал, что она достойно встретила свою смерть.

Он нахмурился, видя, что обозначил одно и то же понятие и как свет, и как тьму. Осоидам ради соблюдения поэтической логики надо бы хоть раз вторгнуться с запада… а впрочем, пусть. Излишняя простота только вредит письму.

При сем остаюсь смиренный изгнанник князь Сальме Дин.

Он витиевато расписался хитиновым пером. Жуканы сочли бы это причудой, но он так и не освоился с их авторучками. Сам правитель Сообщества пользуется пером – он, Сальма, был бы гордецом, прибегая к чему-то более сложному.

– Готово, – сказал он, и маленькая фигурка сделала шаг от двери, где безропотно прождала почти час. Это заслуживало немалого уважения в таком суетливом, напористом городе, как Коллегиум. – Ты уверена, что доставишь письмо куда надо? Большинство здешних жителей думает, что моя страна существует только в волшебных сказках.

Глаза молодой мушидки приходились почти вровень с глазами сидящего Сальмы. Кожа у нее была голубовато-серая, на форменной черной куртке сверкала круглая бляха Курьерской Гильдии.

– Наши отделения, сударь, есть и в Драм-Ио, и в Шон-Форе, а оттуда я легко доберусь до Ро.

Сальма сложил письмо, заклеил мастикой, выдавил ногтем большого пальца стилизованную маленькую печать. Выглядела она просто, но вероятным перехватчикам пришлось бы здорово попотеть, чтобы подделать ее.

– Ответа не требуется, – сказал он. – Меня может не оказаться на месте.

Мушидка поклонилась, вскочила на подоконник и мигом скрылась из виду.

Сальма перевел дух. Отдав письмо, он ступил на путь, с которого уже нельзя повернуть назад – но у него по крайней мере есть спутники. Его губы искривились в улыбке. Не заняться ли своим любимым делом, не позлить ли Танису?

По стуку она поняла, что это Сальма и что он пришел поразвлечься. Ответить или притвориться, что ее нет? Другие молодые люди приходят к ней с цветами, с разными безделушками, приносят стихи – хорошие чужие или плохие свои, – но Сальма является, только когда ему скучно, и ей это уже надоело.

С другой стороны, он вызывает интерес как раз тем, что стойко сопротивляется всем ее взглядам, улыбкам и нежным словам. Кроме того, он князь. В Коллегиуме полным-полно сыновей политиков, промышленников и торговых магнатов, но князя ни одного нет. На Нижних Землях они просто не водятся.

На Танисе было любимое шелковое платье, оставляющее плечи открытыми – то, что подходит для будуара. Другие мужчины много бы дали, чтобы увидеть ее в таком туалете, но Сальма сразу плюхнется на кушетку и не обратит на него никакого внимания.

– Ну, входи, раз уж ты здесь, – с деланным раздражением сказала она. Мысль, что развеять скуку он приходит именно к ней, помогала слабо. И не скажешь ведь, что он равнодушен к девушкам – в городе он перебрал чуть ли не всех студенток, но к ней относится как-то иначе.

Он вошел, небрежно скинув свой плащ на руки истомившемуся слуге.

– О, шедевр, я вижу, близится к завершению. Не прерывайся – люблю наблюдать за работой художника.

Она повернулась к нему лицом, вызвав легкое удивление.

– Ай-яй-яй. Как это вышло?

Она потрогала синяк, занявший всю левую щеку.

– Сам догадайся – ты же так хорошо изучил нас.

– Не может быть, – закатил глаза Сальма.

– Не может? А откуда ж тогда это взялось, ваше княжеское сиятельство? – Она опять повернулась к зеркалу, арахнидскому, как все хорошие зеркала. Арахниды-зеркальщики не то чтобы искуснее здешних – они просто влюблены в свои отражения не меньше Танисы.

– Пирей. – Сальма наконец соизволил пасть на кушетку.

– Я ведь говорила, чего хочу от него. – Таниса, пользуясь широким спектром арахнидской косметики, расставленной перед ней, прошлась по лицу двумя разными кисточками.

– Ну и?..

– Ну и заявила, что хочу с ним сразиться, а он меня высмеял. Окинул надменным взглядом, как истинный мантид. Я же арахнидка, презренное существо, и драться со мной противно.

– Что, так и сказал?

– Дал понять. Зато я за словом в карман не лезла, и в конце концов он согласился встретиться со мной на Форуме.

– И все прошло превосходно, – сухо заметил Сальма.

Таниса оглянулась через плечо.

– Он побил меня, да. Побил всухую, два – ноль. Есть еще один синяк, на боку – не такой обширный, как этот, зато с настоящим букетом оттенков. Хочешь посмотреть? – кокетливо предложила она.

Он пожал плечами, водя рукой по стене.

– Я не хирург, но если тебе так хочется… Ты действительно думала, что сможешь его победить?

– Я хотела вызвать его, вот и все. – Таниса взяла третью кисточку. – Это как медаль, полученная авансом за все мои грядущие войны.

– Арахнидские войны.

– А у вас разве не играют в такие игры?

– Возможно, – засмеялся он (очко в ее пользу), – но арахнидов еще никто не мог превзойти. Даже тех, кого воспитывали жуканы, как мы видим. Это, вероятно, у вас в крови.

– В крови. Это наше Наследие, – согласилась она. – Я просто должна была знать. Должна была обрести уверенность после того, как Стенвольд поговорил со мной откровенно.

– Для женщины, украшенной синяком размером с озеро Сидерита, ты очень в себе уверена.

Она обратила к нему безупречное, без всяких изъянов лицо.

– О чем это ты? Кроме того, я с ним еще не покончила. Он получит свое, дай срок. Не у одних мантидов мстительная натура.

Чи медитировала. Во всех мало-мальски приличных домах Коллегиума для этого имелась отдельная комната, а в бедных районах строились общественные помещения. В портовом муравинском городе Вике жители, особенно молодые, наполняли огромные гулкие залы, в мантидских Этерионе и Нетионе были поляны и рощи, где никогда не обнажалось оружие – если не считать таковым разум.

Медитирующие никаким богам не молились. Даже в недобрые времена до революции, когда народ Чи покорялся волшебникам-шарлатанам, у него не было ни идолов, ни алтарей. Духов, в которых верили правители, Дети Ночного Мотылька вызывали и подчиняли их своей воле, но поклоняться им и не думали.

Чистая медитация – дело иное. Никто не сомневался в ее важности, видя вокруг наглядные тому доказательства. Она была Наследием Предков, общим для всех рас. Не медитация ли позволяла мушидам летать, а муравинам обмениваться друг с другом мыслями, не она ли делала арахнидов хитроумными, а мантидов быстрыми? Наследие обитало в каждой душе, дожидаясь раскрытия.

Чируэлл раскрытия пока не достигла. Не потому, что была тугодумкой – немного тугодумства ей как раз бы не помешало: ее быстрый ум слишком легко переключался с одного на другое. Стоило ей достигнуть в своих размышлениях некоего плато, оно тут же сменялось новой тропой, которая мгновенно возвращала ее к действительности – в точности как сейчас.

Дуэль не помогла делу; хуже того, она обещала преследовать Чируэлл до конца ее дней. Закрывая глаза, Чи видела перед собой Форум Доблести и Фальгера, крепко-накрепко зажавшего в кулаке свой меч. Юнец выглядел вполне безобидным, и Чи сознавала, что способна его победить.

Все смотрели на нее, и Чи это злило: она в отличие от Танисы не любила быть объектом пристального внимания. Но больше всего ее нервировали не зрители, а товарищи по команде, буквально сверлившие ей спину своими взглядами, и дядя Стенвольд, которому она так хотела показать себя в самом выгодном свете.

Ах да, медитация. Чи вернула контроль над разбегающимися мыслями. Ничего тут трудного нет: многие дети медитируют с восьми – десяти лет. Многие жуканы и представители других рас во всем мире сидят теперь, подогнув ноги, подобно ей, и приобщаются к идеалу. У дикарей есть боги, в недобрые старые времена существовали духи-тотемы, а мыслители-жуканы разработали Идеальную Форму. Все идеи, учат они, могут быть выражены в совершенном теоретическом виде, и Чи сосредотачивала свои мысли на Идеальном Жукане. Весь ее народ, как на Нижних Землях, так и за пределами их, тысячелетиями обосновывал, исследовал и усовершенствовал Идеал, с доисторических времен черпал из него свою силу.

Все, что от нее требуется, – это открыть свой разум, впустить этот Идеал в свою жизнь и принять дары, которые он предлагает. Не биться о недавнее прошлое, как муха между оконными рамами.

Может быть, раньше все было проще? Нет; от нее всегда слишком многого ждали, она всегда жила под давлением, не дававшим сосредоточиться. Всегда была пятым колесом, от которого все норовили избавиться. Никто не знал, что с ней, собственно, делать. Даже родители – и те быстро сбагрили ее с рук. Им, конечно, представилась замечательная возможность, но относилось ли то же самое к их ребенку? Отец был мелким торговцем в одном из пригородов Коллегиума. В их большой семье всегда ощущались нехватки – возможно, и потому, что отец держал марку в своей среде и одевался не как-нибудь, а по новейшей моде.

После долгого перерыва он возобновил отношения с братом, ставшим теперь мастером Великой Коллегии – Чи подозревала, что это обстоятельство и побудило отца восстановить семейные узы. В итоге восьмилетнюю Чи доставили в депо вместе с ее багажом.

Ей конечно же посчастливилось расти в доме мастера. Благодаря дяде она получила образование и положение в обществе, однако… однако этот шанс ей выпал не только вследствие их родства. У Стенвольда, как обычно, были свои мотивы. В то время он уже обзавелся приемной дочерью и был только рад, что для нее нашлась подруга того же возраста.

Сколько сплетен, должно быть, ходило об этой воспитаннице. Легко можно представить, о чем шептались в благопристойном Коллегиуме, когда Стенвольд Вершитель вдруг вернулся домой с арахнидочкой.

Но арахнидочка-то медитировала как подобает, не перебирая без конца старых обид.

Наследие Предков… Будь предки такими же бездарными, как сама Чи, человечество давно вымерло бы. Тогдашние люди, без всяких там паровых машин и металлов, владея только огнем и чутьем, противостояли существам, которые их не боялись. Муравьям, строившим себе дома высотой с ребенка; паукам, ткавшим сети тридцатифутовой ширины; скорпионам пустыни, крошившим клешнями железо; лесным богомолам, питавшимся исключительно человечиной. Но Наследие связало нагого, беспомощного человека со всемогущими насекомыми, породнило их и открыло перед ними богатейшую из сокровищниц.

Чи, имевшая отличные баллы по истории и метафизике, знала все это назубок, но ее так и не научили применять школьную премудрость на практике.

Между тем ей это очень скоро понадобится. Она чувствовала себя нерадивым студентом, который накануне экзамена пытается объять необъятное.

Стенвольд выпускал свою особую группу каждые несколько лет, что хорошо помнилось Чи по детским годам в его доме. Эти группы исчезали одна за другой, и только со временем она догадалась, что Стенвольд куда-то их посылает. Догадалась, что добродушный мастер-историк раскинул за границей целую сеть агентов, и скучный дядя Стенвольд обрел в ее глазах таинственный ореол.

После этого уже нетрудно было понять, куда именно он засылает свои отряды. История, преподаваемая в Коллегии, была историей Нижних Земель, плоской местности между морем и Барьером – признанной колыбели цивилизации. Но Стенвольд на своих лекциях старался расширить рамки, говоря, что цивилизация существует и за Барьером, и в пустыне Сухая Клешня. Тон его при этом давал понять, что тучи на том далеком горизонте видны ему одному, хотя сбегать домой за плащом никому не мешало бы.

«Сосредоточься, сосредоточься…» Нет, бесполезно – все равно что пытаться погрузить себя в сон. Она прекрасно воспринимала все окружающее, и приказ сосредоточиться тщетно жег ее мозг.

– Это надо срочно исправить, – прошептала она, не помня никого, кто был бы так плох на предмет Наследия Предков. Даже у двенадцатилетних результаты выше, чем у нее.

Наследие, хоть и общее для всех, уникально для каждой расы. На руках мантидов оно отрастило шпоры, наделило их скоростью и боевым мастерством. Муравины благодаря ему обрели свою телепатию. Одних оно сделало сильными, других выносливыми. Оно затуманивает разум врагов и помогает взбираться на стены вражеских городов. Прикованные к земле существа начинают летать… ах, как Чи хотела бы этого. Без машин, без летучих животных – просто взять и взлететь. У жуканов, как известно, это плохо получается, но ей все равно. Даже насмешки мушидов или номов ее не задели бы, лишь бы как-нибудь удержаться в воздухе.

Слишком много ты думаешь, решила она. Просто погрязла в рефлексии, а ведь в Наследии ничего иррационального нет. Это не какая-то ложная магия, за которую до сих пор держатся номы, но ты почему-то никак не можешь его постичь.

Эта попытка, судя по всему, тоже закончится неудачно, хотя еще одна неудача ей совсем ни к чему.

Может, в случае победы над Фальгером ей все удалось бы? Первый удар, по его руке, был за ней, и это, казалось бы, предопределило исход. Фальгер, такой же неопытный, как она, к тому же и напугался, а дядюшка позади рычал и нервировал его еще больше. Бери его голыми руками, да и только.

Но тут она начала думать – это ее всегда и губило. Будь она тупицей вроде Фальгера, все бы прошло на славу, но нет. Она задумалась, и клинок противника коснулся ее плеча. Тогда она задумалась о защите, и Фальгер сделал это еще раз. Ткнул ее в живот и тем обеспечил себе победу. Себе, своей команде и своему толстому дядьке. В точности, как она всем обеспечила проигрыш. Они, конечно, твердили, что все это пустяки, но она-то знала, что в который раз подвела их.

Открыв свою последнюю дуэльную школу два года назад, Стенвольд начал с Танисы и стал подыскивать других дуэлянтов. Чируэлл не давала ему покоя с утра до вечера: упражнялась у него под окном, раскокала меткими ударами вазу в холле, пока он не сдался и не принял ее. Потом он об этом скорее всего пожалел и теперь эту свою ошибку исправил. В Геллероне случилось что-то, требующее его личного присутствия, и он на днях едет туда вместе с Танисой и Сальмой, а ее не берет.

Чи встала – ясно же, что ничего не выйдет, так зачем притворяться. Дядя, наверное, просто не понимает, как он обидел ее, когда позвал с собой Танису, а ей, Чи, не сказал ни слова, как будто племянницы вовсе не было в комнате. Надо убедить его, что она тоже должна поехать: остаться дома с сознанием своей непригодности будет хуже всего, что может приключиться с ней в Геллероне.

Чи расправила помятое платье. Решено: она найдет его и все ему скажет.

Дома самых богатых и влиятельных граждан Коллегиума традиционно располагались у самой Великой Коллегии. Возможно, для того, чтобы именитые жильцы могли наблюдать, как студенты готовятся управлять завтрашним миром, – тем более что многие из этих жильцов в прошлом и настоящем были преподавателями.

Однако у промышленных корпусов мастера и купцы избегали селиться. Там день и ночь пылали плавильные печи, стояла пелена дыма и пара, разило нефтью, жидким металлом и химикалиями. Всем, кто спал поблизости, требовались ушные затычки, и мало кому хотелось видеть в окно источник собственного богатства. На этом участке жили студенты и скромные служащие Коллегии.

Стенвольд стоял у ворот промышленного двора, в задумчивости глядя на длинный ряд мастерских и цехов. Со времен его собственного ученичества здесь воздвигли два новых здания, а на старые наслоилось еще больше сажи. Коллегиум жив не политикой, не историей с философией, не боевыми искусствами: двигатель, несущий его вперед с самой революции, покончившей с недобрыми старыми временами, помещается здесь. Город жуканов сделали великим не бойцы, не заговорщики, не туманные мистики, а созидатели. Фамилии Вершитель, Созидатель, Строитель здесь встречаются на каждом шагу.

Сажа и пепел уже оседали на белой одежде. Стенвольд кивнул привратнику и двинулся по цехам сквозь облака пара, озаряемый красными сполохами печей.

Из всех студентов в преддверии Игр здесь трудились только инженеры-механики. Все они, не считая Тото и одного бледного таркийского муравима, были жуканами. Сын ремесленника и дочь богатого шелкоторговца работали самозабвенно, воплощая каждый свою мечту. Тото в защитных очках, окруженный искрами, обрабатывал что-то на токарном станке.

Стенвольд не стал отвлекать его от работы. На верстаке рядом уже лежало несколько вариантов весьма сложного механизма. Стенвольд слышал о Тото немало хороших отзывов – жаль, что парень полукровка и сирота. Будь он из хорошей семьи, мастера величали бы его не иначе как гением. Коллегиум потратил много веков на то, чтобы дать свободу и равные возможности всем без изъятия; в другом городе Тото стал бы рабом в худшем случае и чернорабочим – в лучшем, но происхождение и здесь тяготеет на нем наподобие кандалов. Все законы на его стороне, все неписаные правила – против.

Стенвольд взял в руки одно из готовых изделий. В трубке с его кулак толщиной помещалось что-то вроде насоса, но мастер не догадывался, для чего это нужно. Тото, бросив на него взгляд, убрал ногу с педали станка. В очках, рукавицах и кожаном фартуке он мало чем отличался от прочих студентов, но Стенвольд узнавал его сразу по сутулым плечам и наклону шеи.

– Я нужен вам, мастер Вершитель? – спросил юноша голосом механика, способным перекрыть шум какой угодно машины.

– Я проходил свою выучку в этом самом цеху, – Стенвольд инстинктивно перешел на тот же регистр, – но давненько уже не занимался сваркой или навивкой пружин. Что это ты мастеришь?

– Воздушную батарею, мастер.

– Не надо так официально, Тото. Разве воздушная батарея входит в твою программу?

– Это мой личный проект. Теперь, когда все на Играх, только и можно…

– Да, понимаю. – Стенвольд в его возрасте вел себя так же, полагая, что будет заниматься инженерным делом всю жизнь. – Неудобно спрашивать, но что это за штука такая – воздушная батарея?

Тото будто сразу прибавил в росте.

– Это вот камера сжатого воздуха, – стал объяснять он. – Видите, я поставил тут однопроходной клапан. Когда она наполняется, давите три-четыре раза на этот рычаг, нагнетая давление, а потом жмете на спуск. Принцип, как в арбалете, а сила почти такая же, как у порохового заряда.