Текст книги "Чернь и золото"

Автор книги: Адриан Чайковски

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 28 страниц)

Их вожатый постоянно оглядывался на них. Чи полагала, что он выдает себя таким поведением – но жуканы, вероятно, просто не созданы для шпионажа. С чего только дядя или тот же Больвин решили заняться этим? И какой путь проделал Больвин, прежде чем очутиться здесь, на задворках, с четырьмя новичками?

– Стой, – внезапно произнес Сальма. – Кто это там впереди?

Чи только теперь заметила, что впереди действительно видны какие-то фигуры в плащах.

– Не беспокойтесь, – ответил Больвин через плечо. – Это свои – проверяют, нет ли за нами хвоста.

«Свои» – муравин, жукан и какой-то метис – походили на бандитов и на четырех пришельцев смотрели без всякого выражения.

«Неужели мне отныне придется иметь дело с такими людьми?» – подумала Чи. Она начинала тосковать по Коллегиуму, где неприятности если и случаются, то редко.

Рука Сальмы задела ее по лицу. Чи опешила – с какой стати он ее бьет? – и крик «бегите» не сразу дошел до ее сознания.

Таниса тем временем уже припустила обратно с обнаженной шпагой в руке; за ней мчался Тото с прыгающей на спине сумкой.

Сбоку появились еще какие-то люди – у одного под плащом мелькнуло черное с желтым.

– Больвин! – крикнула Чи, видя, что трое «своих» присоединились к засаде. Больвин обернулся. Его лицо, маска добродушного жукана, вдруг съехало куда-то и тут же вернулось на место.

– Да беги же! – снова завопил Сальма оцепеневшей от ужаса Чи, выпростав из кулака вживленный клинок и двинув первого из осоидов локтем в челюсть.

Чи пятилась, нашаривая собственный меч.

– Беги! – рявкнул Сальма еще раз, и она побежала.

10

Таниса неслась, не сводя глаз с оживленной улицы в дальнем конце. Перед ней появились двое мужчин – по виду безработные, но с короткими мечами в руках. Успевший проскочить Тото притормозил, но она крикнула:

– Беги, я справлюсь! – Она не сбавляла хода, видя даже издалека, что эти двое – наемники низшего пошиба и бояться их нечего.

Тот, что был справа, купился на ее левый финт и заступил дорогу своему же товарищу. Ее шпага вошла ему в подреберье, пронзив кожаный камзол и рубаху, повернулась и по инерции вышла наружу. Второй, которому он рухнул под ноги, тоже не устоял. Таниса бесстрастно, словно в какой-нибудь черной комедии, погрузила шпагу ему в затылок.

Ей казалось, что некая посторонняя сила управляет ее рукой. Сознание собственного мастерства переполняло ее, и она улыбалась, сама того не ведая.

Тото уже скрылся из глаз, но сзади к ней приближались двое осоидов с выставленными вперед ладонями, и Сальма кричал, приказывая ей уходить.

Она выскочила на улицу. Прохожие косились на ее окровавленный клинок и пытались заглянуть в переулок. Опасаться теперь приходилось не одних только осоидов: по улице двигался отряд городской стражи, человек шесть, в доспехах и при щитах. Не видя, что происходит с ее друзьями, и не желая отвечать на вопросы, Таниса решила спрятаться где-нибудь и вернуться при первой возможности. Не убирая шпаги, она опять перешла на бег.

Чи наконец извлекла меч и рефлекторно, будто на тренировке, рубанула им осоида, схватившего ее за другую руку. Он вовремя отскочил, и дело ограничилось мелкой раной. Где-то позади дрался Сальма и слышалась ругань его противников.

Осоид подступал к ней снова, теперь с мечом.

– Сальма! – позвала она, приняв классическую, как в учебнике, стойку, и услышала в ответ все то же:

– Беги!

– Не могу! – Раненый осоид опять попытался схватить ее, не прибегая к мечу. Одновременно он отбил ее клинок, направленный ему в грудь, и лезвие скрежетнуло о доспехи у него под плащом. Миг спустя он сгреб ее за ворот камзола, а она стукнула рукоятью по свежей ране у него на руке.

Осоид зарычал и ударил ее по лицу, причинив больше боли себе, чем ей. Он уже не владел собой и хотел убить ее, а не взять живьем.

Увернувшись от клинка, она ощутила удар эфесом в плечо и что есть силы треснула собственным эфесом врага по виску. Тот повалился вперед, на нее, и она рубанула его по спине. Доспехи снова спасли его, но он все-таки рухнул наземь.

– На крышу, Чи! – воззвал Сальма откуда-то сверху – он парил над ней, протягивая ей руку.

«Не могу», – отозвалась жалобно одна из ее сторон, но в ней уже прорезалась новая – та, что боролась за жизнь и не собиралась сдаваться. Чи бросилась к ближней лавке, вскочила на бочку. Та опрокинулась, но Чи, совершив новый прыжок, оттолкнулась ногой от карниза и взмыла в воздух, где ее подхватил Сальма.

От земли он ее ни за что бы не оторвал, но теперь тащил вверх, используя всю мощь своих крыльев.

Чи закричала, чувствуя, что рука у нее вот-вот оторвется. Они уже достигли крыши трехэтажного дома, но подраненный ею осоид вился вокруг так, что крыльев не было видно, и спастись от него было некуда, кроме как на другие крыши.

Не успела она спросить, как быть дальше, Сальма отшвырнул ее прочь.

Она скатилась к тканевому навесу по ту сторону кровли, прорвала его и шлепнулась вниз.

– Тьфу ты, дура-жучиха! – плюнул хозяин лавки, мушид. – И когда вы только поймете, что в небе вам делать нечего?!

Чи встала, задрала голову – осоидов видно не было. Посмотрела вдоль улицы – ни Танисы, ни Тото.

Почувствовав на плече чью-то руку, она занесла меч, но Сальма перехватил его вовремя.

Чи шумно выдохнула, ощутив боль в ушибленных ребрах.

– А солдат где?

– На том свете. – Даже Сальма потрясен тем, что кого-то убил, с удовольствием отметила Чи. – Пошли поищем наших, пока враги их не сцапали.

Добежав до следующего переулка, Тото оглянулся. Танису, если она и последовала за ним, скрывала толпа, но двое серьезных мужчин в плащах – осоиды, судя по лицам – направлялись прямо к нему.

Что они могут сделать ему на такой людной улице? Да мало ли что. Метнут нож, и все тут. Черствые геллеронцы даже и не подумают помочь чужаку-полукровке.

Осоиды двигались быстро, как рыбы по мелководью, а Танисы по-прежнему не было видно. Тото, ощутив холодок в сердце, снова пустился бежать. Преследователи, кажется, тоже наддали, а он никогда не умел быстро бегать и к тому же тащил на себе тяжелую сумку.

Плохо зная Геллерон, он на первом же углу свернул влево и врезался в толпу вопреки крикам, проклятиям и обнажаемым порой клинкам. Он оставлял за собой след, видный всякому, по погоне тоже приходилось несладко.

– Держи вора! – завопил кто-то из осоидов. Впереди стали оборачиваться на полукровку с поклажей. Крепкий муравин хотел остановить беглеца, но Тото повалил его, двинув плечом в грудь, переступил через лежачего и шмыгнул вправо, как только представился случай. Еще один грязный переулок, к тому же короткий. Перекресток, поворот влево.

Сначала ему показалось, что это тупик, но выход, совсем уж узкий проулок, все же нашелся.

Там мельтешила какая-то скрюченная, закутанная фигура. Тото снова наставил плечо и увидел, что неизвестный манит его за собой.

За спиной слышался топот, раздумывать было некогда. Тото протолкнул свою сумку в кромешную тьму прохода.

– Сюда, парень, сюда! – орал кто-то, порождая гулкое эхо. Позади тоже слышались крики. – Ложись! – призвал тот же голос, и Тото без колебаний плюхнулся в лужу, стукнувшись подбородком о железки в сумке.

Что-то просвистело над его головой. В начале прохода виднелись черные силуэты преследователей – один стоял, другой падал. Когда Тото грянулся оземь, силуэт украсился острым плавником арбалетного болта.

Второй ринулся вперед, желая обезвредить таинственного стрелка, пока тот снова не навел арбалет. Разряды, бьющие из его ладони, освещали дорогу. Новый болт угодил ему в грудь – и попал в доспехи, как определил по звуку Тото. Еще две стрелы угодили осоиду в плечо и в живот, и он наконец-то рухнул.

Тото с мечом в руке прятался за сумкой и ждал, вглядываясь во тьму.

– Ты кто? – спросил он.

– Хороший вопрос, – проскрипел незнакомец. – Я только что жизнь тебе спас – довольно с тебя?

– Нет, – твердо ответил Тото.

– Имя Стенвольда тебе что-нибудь говорит?

– Допустим, но почему я должен тебе доверять? Доверились уже одному такому… – Тото было страшно: сам он этого человека не видел – такой же неверный силуэт, как и павшие осоиды.

– Клеймо литейщика, парень! – нетерпеливо бросил невидимый собеседник. – Ладно, смотри, не проворонь момент истины. Меня зовут Скуто – Стенвольд упоминал обо мне?

– Скуто?

– Ага, забрезжило?

Забрезжило, да – а присказку «клеймо литейщика» Тото слышал в Коллегиуме от приезжавших из Геллерона ремесленников. Знавший ее человек мог, конечно, служить и врагу – но клятва была рабочая, и Тото решил на нее положиться.

– Ладно. – Он устало поднялся на ноги. – Меч я тебе не отдам, но если ты отведешь меня в местечко посуше… – Тото взвалил на плечо промокшую сумку.

– Вот и умница, – откликнулся голос. – Ступай за мной.

– Я тебя не вижу.

– Шагай прямо, другого пути тут все равно нет.

Таверна называлась «Мерайя», как и та коллегиумская, где Стенвольд направил их на эту гибельную стезю. Три ее этажа с низкими потолками связывала воздушная шахта для крылатых и веревочная лестница для всех остальных. Чи и Сальма сели внизу так, чтобы видеть в открытую дверь улицу.

Мушиды в отличие от Коллегиума составляли здесь добрую половину клиентов – таверна, как видно, служила для них оазисом, подобием их родного города Мерро. Многие дома по соседству тоже были приспособлены для этих миниатюрных людей: низкие дверцы, заколоченные окна на первых этажах и узенькие на верхних. На крышах, вероятно, имелись и люки.

Остальные посетители относились к тем, кто не задает вопросов чужим и сам не любит отвечать на вопросы. Были здесь жуканы, арахниды, метисы, а с некоторыми расами Чи и вовсе сталкивалась впервые. За каждым столом под вино, еду и музыку цитры вполголоса обсуждались свои дела.

– Ну, и что теперь будем делать? – спросила Чи. Сальма, чья всегдашняя улыбка куда-то пропала, пожал плечами. – Надо найти остальных, – настаивала она.

– Это большой город – я и не знал, что такие бывают. Шон-Фор, столица Сообщества, и то меньше. Можно летать над Геллероном целый год, а их не увидеть, даже если они будут сидеть на крыше и флагом махать.

Чи открыла было рот и снова закрыла.

– Однако придется все же… летать, – добавил Сальма, вновь наполняя мелкую чашу вином из кувшина.

– Нам нужна помощь. Если бы только связаться с людьми дяди Стена…

– Им больше нельзя доверять, – возразил Сальма. – Больвин переметнулся к врагу, сама видела.

Чи, припомнив с дрожью, что именно она видела, отставила свою чашу.

– Сальма, я хочу сказать тебе очень странную вещь.

– Надеюсь, что-нибудь новенькое? – спросил он с тенью прежней улыбки.

– Как раз перед тем, как все началось… – Чи приложила ладонь ко лбу в приступе страха и внезапной усталости. – Больвин… он стал не похож на себя. Я знаю, это безумие… и объяснить ничего не могу. Это не грим, не маска и не Наследие…

– Да, Наследие сразу видно. Взять хоть осоидов с их огнем.

– Вот-вот. Это было ужасно, – передернулась Чи, сделавшись вдруг противна сама себе. – Скорее всего мне просто почудилось.

– Магия, не иначе, – предположил Сальма.

Она посмеялась и внезапно сообразила, что он не шутит.

– Не обижайся, но таких вещей просто не существует. Только дикари верят в магию… ну, еще номы до революции верили. Тоже выдумал, магия!

– Дикари, говоришь? – Его улыбка сделалась шире. – Вроде нас?

– Вы люди цивилизованные – ты сам об этом постоянно твердишь.

Он накрыл ее руку своей, чтобы заставить к себе прислушаться.

– Я верю в магию, Чи. Я видел, как это работает. У моего старшего родича в совете был ясновидец, способный прозревать будущее.

– Это просто шарлатанство для легковерных. Не так уж трудно догадаться, что будет дальше.

– Я видел, как он вызывал и расспрашивал дух умершего человека.

На этот раз улыбнулась она:

– Уверена, этому есть рациональное объяснение. Дым, зеркала, все такое.

– Это был дух моего отца.

Чи, сочтя за лучшее промолчать, допила вино.

– Он рассказывал мне о битве при Шан-Реале, в которой погиб. Когда я позже услышал от одного солдата тот же рассказ, все совпало.

– Твой провидец тоже мог от кого-то слышать – скажем, от дезертира, сбежавшего с поля боя. – Сальму это не убедило, и Чи добавила: – Я не хочу сказать ничего обидного, Сальма. Ты самый лучший друг, какого может пожелать человек, ты спас мне жизнь, и дядя тебе доверяет, но в магию я не верю.

– Тогда про Среброликих и поминать не стану – все равно это ничего не изменит.

– А могло бы?

Откровенная ухмылка Сальмы сбивала Чи с толку – она опять перестала понимать, в шутку это говорится или всерьез.

– Это, конечно, легенда, предание. Говорят, будто они способны завладеть твоим отражением в зеркале и потом выглядеть, как ты… как любой человек.

Внутренности Чи снова скрутило узлом, но она справилась, повторив про себя, что не верит в такие штуки.

– Они будто бы были первыми шпионами – и самыми лучшими, – замогильным голосом продолжал Сальма. – Тайный орден разведчиков. Никто их не мог отличить от тех, кем они представлялись. Ты скажешь, что это всего лишь миф, и будешь скорее всего права. Но в летописях Сообщества говорится, что когда-то мы использовали таких людей против своих врагов, а враги использовали их против нас. Давно, еще до вашей революции: теперь, конечно, ни один молодой жукан не поверит тому, что там написано. – Сальма засмеялся, видя, что глаза у неверующей Чи сделались по-детски круглыми. – А до нас революция не дошла, вот мы и остались во власти своих суеверий.

– Невозможно понять, серьезно ты говоришь или нет.

– Надеюсь на это, – сказал Сальма. – Так как же мы будем искать Танису с Тото?

– Ну, если ты не можешь их вытащить из своей мантии, – съязвила Чи, – надо будет поискать моих родственников. Они по крайней мере хорошо знают город.

Тото оказался в самых настоящих трущобах. У реки дымил какой-то завод, под каменной стеной жались кособокие хижины. Слепленные из чего попало – дерева, кирпича, железных листов, – все они были уродливы на свой лад. В кривых закоулках было темно от заводских корпусов. Под грязью таились булыжники, грозящие вывихом щиколотки.

Большинство населения сейчас, должно быть, работало на том же заводе, но народу в поселке все же хватало. Худые грязные ребятишки смотрели на чужого во все глаза, однако подаяния не просили и держались на расстоянии – может быть, из-за обнаженного меча, который Тото так и нес на виду.

Его поражало количество обитающих здесь метисов. Большинство, как и он, были плодами смешения жуканов и муравинов, но попадались и вовсе невиданные – то ли отпрыски многолетних запретных союзов, то ли представители рас, о которых он знать не знал.

Взрослые, находящиеся в это время на улице, явно не имели определенных занятий. Все они окидывали Тото испытующим взглядом, но при виде его проводника молча пропускали идущих. Этого человека здесь узнавали даже закутанным в плащ.

Сам Тото тоже имел возможность присмотреться к нему. Тот продолжал ковылять, усиленно притворяясь калекой, но Тото начинал думать, что под плащом у него скрыты какие-то причудливые доспехи. Это не внушало доверия, но один Тото сразу бы заблудился, а там и сгинул в этом недобром квартале.

Проводник внезапно свернул к одной из хибар, отпер ключом дверь и придержал ее для Тото. Юноша вошел, крепко сжимая меч.

Внутри висел полумрак. Потом осветилась задняя стенка – нет, занавеска, за которой зажглась лампа.

– Их тут девять, – сказал вожатый, отвечая на безмолвный вопрос своего гостя. – Девять отдельных строений.

Все перегородки внутри необычайного дома были убраны, потолки поддерживались столбами. Спальню от кухни и кладовку от мастерской отделяли такие же занавески из шерсти и мешковины. Мастерская?

Меньше всего Тото ожидал найти здесь нечто подобное, но помещение действительно было уставлено верстаками с разобранными для починки механизмами, а между ними виднелись высокий шлифовальный станок, ленточная пила, набор оптических линз и штамповочный пресс. Тото словно домой вернулся.

– Я так и подумал, что ты из наших, – промолвил хозяин.

Тото, почти позабывший о его существовании, вздрогнул.

– Спасибо за… – начал он и осекся. Скуто распахнул плащ. Внизу в самом деле обнаружился старый кожаный панцирь, переделанный для него – все прочие несообразности относились к самому Скуто.

Ребенком в Коллегиуме Тото иногда смотрел представления кукольников, хотя уже и тогда интересовался не столько пьесами, сколько тем, как это делается. Особенно его занимала кукла Злыдень, постоянно строившая козни всем прочим. Скуто был живым воплощением этого персонажа: крючковатый нос почти сходится с загнутым вверх подбородком, между ними прорезан узкий коричневый рот, маленькие глазки глядят подозрительно. Но уродом Скуто делало не лицо и даже не горб на спине, а шипы, торчащие по всему его телу, – одни короткие, вроде рыболовных крючков, другие длинные, как ножи. Вся его одежда, включая и панцирь, была разодрана и заштопана в сотне мест. «И как он сам себя еще на куски не порезал», – думал Тото.

– Ладно, ладно, – проворчал Скуто. – Ты, полукровка, тоже не из красавчиков. – Он положил на верстак свой арбалет с магазином, вмещавшим не меньше десяти стрел.

– Извини, я… – Даже арбалет не отвлек Тото от его владельца.

– Чего «я»? Во мне-то кровь чистая. – Скуто оскалил в улыбке торчащие вперед зубы. – Здесь мое племя не часто встретишь, но Империя знает нас и крепко не любит – угадай почему. Я колючий жукан, понятно? А если хочешь спросить, много ли на свете таких, то на севере нас навалом. – Скуто хихикнул, что отнюдь его не украсило. – И хуже всего то, что ни один в точности не похож на другого. Ты видишь перед собой по-настоящему уродливого жукана; это самое вижу и я, когда смотрю в зеркало или на любого из своих соплеменников.

– Да… понимаю, – кивнул Тото.

– Еще бы, ты ведь метис. – Скуто, ростом по грудь Тото, смерил его взглядом. – Ну как, сознаешься, что ты из команды Стенвольда?

– Думаю, да. – Отрицать, пожалуй, не было смысла.

– Твоя сума говорит мне, что ты механик. Может, она чужая? Доложи-ка, на что годишься.

– Я получил аттестат в Великой Коллегии, – с гордостью заявил Тото.

– Это мне тьфу и растереть, парень. Пока не покажешь, на что способен, ты для меня не механик.

– Да ну? – Тото взвалил сумку на верстак и стал рыться в ней. – Как ты вообще здесь держишь все эти вещи? Сквозь твои стенки все слышно – удивляюсь, как тебя до сих пор не ограбили.

Скуто сплюнул – не потому, что желал его оскорбить, а чтобы придать больше веса своим словам.

– В этой округе, парень, я человек не последний. У меня есть шпионы на жалованье, есть ребята с мечами и арбалетами, которых я отправляю, куда мне надо. В случае чего сюда приведут настоящего доктора, и ничего с ним тут не случится, и заплатят ему как следует. Врагам придется собрать недурную армию, чтобы мне навредить. Со всем этим да еще с тем, что я делаю для твоего Вершителя, руки у меня редко доходят до настоящей работы.

– Ты про механику? – Тото достал что-то из мешка и протянул ему.

– Вот-вот. – Скуто взял в свои колючие руки воздушную батарею, и его скептический взгляд стал сперва удивленным, а после и одобрительным. – Неплохо, неплохо. Аккуратная штучка, компактная. Руки у тебя приделаны правильно. Поршневые моторчики, да?

– Это боевой механизм. Люблю оружие.

– Кто ж в твоем возрасте не любит? Да, потенциал есть. Если у тебя останется время от работы на Стенвольда, любопытно будет взглянуть, как это действует.

– От работы на Стенвольда? – тут же насторожился Тото. – А что случилось с твоим помощником?

– Лучше тебе не знать.

– Нет, не лучше! Трое моих друзей неизвестно где – может, их уже и схватили. Я не должен был их бросать… думал, они побегут за мной. И все из-за твоего человека, который нас продал осоидам!

– Ничего он такого не делал. – Скуто, не поднимая глаз, вертел в руках воздушную батарею.

– Как же тогда объяснить, что он привел нас прямо в засаду?

– Не приводил он, – повторил Скуто. – Сегодня утром я выудил его тело из отстойника на заводе. Кто-то хотел, чтобы труп бесследно исчез, да не тот резервуар выбрал.

– Утром? Но ведь…

– Знаю, знаю. – Скуто пожал плечами, и шипы на них заколебались, как трава на ветру. – Я шел за вами от самой площади Милосердия. И ублюдка этого видел. Как есть Больвин, с которым я три года работал! Тот самый Больвин, которого утром зарыли в могиле для бедных. Ума не приложу, парень. Просто ума не приложу.

11

Верхние окна таверны, одной из лучших в городском центре, выходили на склон с белыми виллами состоятельных граждан. Здесь хорошо обслуживали, и стража, прикормленная хозяином, являлась при первых признаках свары, но в «Хлебной гавани», как правило, было тихо. Когда Тальрик, войдя, дотронулся до полей своей шляпы, дородный жукан-трактирщик только кивнул. Мальчик мигом поставил на столик чашу разбавленного вина и сообщил тихо, что задняя комната будет к услугам гостя, как только он пожелает.

Тальрик, однако, не торопился – ничего хорошего он от этой встречи не ждал. Два его телохранителя заняли места у стены. За милю видно, что это солдаты, зато они знают, что в случае оплошности им пощады не будет. У капитана Тальрика и рядовые, и генералы ходят по струнке. Все осоиды, несущие службу в зарубежье, боятся его как огня.

Он посмотрел на свое отражение в чаше. Темная жидкость скрывала морщины, которые появились у него за последние несколько лет. Завершающий год войны со стрекозидами дался ему особенно тяжело. Тальрик и его люди, заброшенные во вражеский тыл, вели опасную игру с Бархатными, героями стрекозидской тайной войны. Потом его отозвали усмирять восстание в Майнесе, потом взор Империи устремился на запад, и Тальрика перевели в Геллерон.

Здесь он тоже чувствовал себя как на войне: долг, еженощно сражаясь с его личными желаниями, не всегда безоговорочно побеждал. В имперских городах все обстоит по-другому: там прежде всего существует настоящая власть. В Геллероне она тоже имелась в виде богатых и жирных советников, но Тальрик, изучивший город со всех сторон, знал, что тот живет как ему вздумается. На самом деле городом управляют мелочные интересы, корысть, бандитские шайки, промышленные магнаты, цеховые старосты, воротилы черного рынка – ну и чужеземные агенты, само собой. Горожане ничуть не против; Геллерон – это обширный, засасывающий хаос, полная противоположность железному строю Империи… и Тальрику он, в общем, по вкусу. Должностные обязанности приводят его в такие места, о которых он дома понятия не имел. Он побывал в театре, где со сцены открыто насмехались над богатыми зрителями, а те еще и аплодировали. Побывал на званом обеде, устроенном жуканами-магнатами, арахнидами-работорговцами и муравинами-ренегатами, торгующими оружием. Побывал в элитных клубах, дорогих ресторанах и борделях, где предлагались девушки всех существующих рас. Как человек военный, он должен напоминать себе о долге по меньшей мере раз в сутки.

Ему будет недоставать всего этого: при имперском режиме город станет уже не тот. Разве могли бы подчиненные, трепещущие от одного его вида, подумать, что их начальник способен испытывать подобные сожаления – или, скажем, тревогу?

А между тем это так. У Тальрика беспокойный характер, именно поэтому он так хорош на своем посту. Постоянное беспокойство позволяет ему не упускать почти ничего. Сейчас, например, Тальрика беспокоит человек, с которым он должен встретиться, – и не только сейчас, а все двадцать лет их противоестественного союза.

Он встал, подмигнул мальчику и поднялся в отдельную комнату. Там будет темно: Сцилис не хочет, чтобы его видели, да и у Тальрика нет желания созерцать его очередное обличье. Много лет капитан повторяет себе, что тот просто мастерски гримируется, но любая вера изнашивается с годами.

Тальрик боялся (подчиненные никогда бы не подумали, что он способен испытывать страх), что когда-нибудь, зажегши случайно свечу или лампу, увидит перед собой собственное лицо.

Фигура Сцилиса, всегда осторожного, темнела рядом с открытым окном. Тальрик не спеша уселся, допил вино и лишь тогда спросил:

– Так что же пошло не так?

– Да то, что бы с тем же успехом можете брать в солдаты клоунов и цирковых уродов – а ваш местный гений и того хуже. – Голос без какого-либо акцента звучал саркастически. – Они слишком рано захлопнули западню, вот дети и разбежались. Советую вам наказать их – тех, что еще живы.

Тальрик кивнул. Четверо «студентов», о которых его информировали, оказались на поверку весьма опасной компанией.

– А вы что же, Сцилис? Испугались за свою жизнь?

– Если бы вы хотели их смерти, я бы убил их, – презрительно бросил невидимый агент. – А так я просто сыграл свою роль. Не думайте, что это дает вам право мне не платить.

– Наемник всегда остается наемником.

– Я мог бы возразить вам, что своекорыстные интересы благородней захватнических, – с сухим юмором произнес Сцилис. – Но за дискуссию я беру столько же, сколько за другие услуги, так что вы вряд ли захотите ее продолжать. – Сцилис явно упивался собственным голосом. Говорил он не так чтобы много, но оттачивал каждое слово и со смаком его изрекал. Однако то, что знал Тальрик о Сцилисе, можно было подытожить за пару секунд, а на размышления о неузнанном ушло бы несколько дней. По силуэту и голосу Тальрик предполагал, что его агент происходит из арахнидов, однако Сцилис с тем же успехом мог оказаться Сциллой, о настоящем же его имени оставалось только гадать.

– Вам заплатят, – сказал Тальрик, – но сможете ли вы перевоплотиться в кого-то из них? Вы их хорошо рассмотрели?

– Только внешне, – ответил Сцилис. – Я провел с ними слишком мало времени – не так, как с Больвином.

Тальрику не было дела до того, как именно Сцилис допрашивал Больвина перед смертью, – служба Империи сантиментов не допускает.

– Может быть, еще проведете. Вот ваши деньги. – Мешочек с геллеронской монетой звякнул об пол. – Скоро у меня опять будет работа для вас – извещение поступит обычным путем.

– Рад стараться, майор.

– Капитан, – поправил осоид.

– Э, бросьте. Вы перестали бы меня уважать, если б я поверил. За то время, что мы с вами танцуем в паре, я раскусил вас.

Типичное для арахнида выражение. Ты все-таки арахнид, решил Тальрик.

– Раскусили?

– Я знаю, что подчиненные вас боятся. Тут нет ничего удивительного, поскольку вы офицер, но вышестоящие боятся вас еще больше. Может, мне сказать страшное слово?

– Не стоит. – В голове у Тальрика возникло это самое слово: «Рекеф». Если имперская армия держит нож у горла всего мира, то он, Тальрик, держит нож у ее горла. Император не терпит никакой оппозиции – ни внешней, ни внутренней. – Подобные разговоры, Сцилис, могут перевесить даже и вашу полезность.

Сцилис издал пренебрежительный звук, но тему все же сменил.

– Ваши люди говорили вам об арахнидке-дуэлянтке? Есть на что посмотреть.

– Да, эта четверка – настоящий мешок с сюрпризами, – кивнул Тальрик и встал. Им овладела усталость. Сцилис вечно подсмеивался над ним; будь у Тальрика другой агент с такими же способностями, он быстро произвел бы замену. – Если нащупаете какие-то нити, ведущие к ним, это сразу же будет оплачено.

«Служба Империи – вот мой стержень», – думал Тальрик, спускаясь по лестнице. Как ни искушал его Геллерон своими запретными удовольствиями, ради Империи он отринул бы их без сожалений, без тревоги, без страха. Он не считал себя дурным человеком, но Империи был предан безоговорочно – высшая добродетель для ее гражданина. Когда во время последней войны ему приказали убить трех малых детей князя Фелипе Даэля, чтобы навсегда пресечь его род, Тальрик лично исполнил приказ, и совесть не упрекнула его.

Он остановился, вспомнив об этом. У него самого были дети – далеко, за сотни миль от этого города. За всю их жизнь он видел их лишь несколько раз. Дети – и жена, которой он больше не пишет. Страх подчиненных, ненависть вышестоящих… зашифрованные приказы, подлежащие немедленному сожжению.

Когда он убивал тех детей, двое мужчин держали их мать. Он не принуждал ее присутствовать – она уже была в детской, когда он пришел. Надо было ее увести, подумал Тальрик теперь, стоя на лестнице «Хлебной гавани».

Ради Империи. Он становился сильнее от одних этих слов, но понемногу начинал чувствовать, что все время меняет маски на манер Сцилиса. Когда-нибудь он разложит их в ряд и не узнает своего подлинного лица.

Еще не открыв глаза, Таниса поняла, что находится в незнакомом месте. Постель, звуки, запах – все было чужое. Это могло значить все, что угодно: от похищения до ночи любви. Она лежала, не шевелясь: никто не должен знать, что она проснулась.

Комковатый соломенный тюфяк, затхлый воздух. Ночь любви в трущобе?

Больвин! Он предал их! Она едва удержалась, чтобы не взвиться с матраса. Да, Больвин. Она ринулась к улице и отяготила свою нестрогую совесть двумя убитыми осоидами, но где же она теперь?

И голова раскалывается, непонятно с чего.

Итак, она вышла на улицу. Осоиды пробирались к ней, расталкивая толпу. Люди шарахались от ее окровавленной шпаги. Ей хотелось вернуться назад, найти Чи и Сальму, но осоиды и городская стража гнали ее все дальше от переулка.

Она бежала, а Геллерон все никак не кончался. Как ни пыталась она выбраться из этого города, он оказался сильнее.

Таниса попробовала нащупать шпагу и не сумела. Из всей одежды на ней осталась только рубашка. Куда же ее занесло?

Делать нечего, придется открыть глаза. Грязный матрас, несвежая простыня, каморка с узким окошком.

На стуле у дверного проема без двери дремал крошечный человечек, а за спиной у него…

Она подошла к нему тихо, как способны одни арахниды, и выдернула клинок из ножен. Шорох разбудил спящего, но Таниса уже приставила острие к его подбородку. Сторож-полукровка родился, видимо, от жукана и мушидки – а может, и еще кто-нибудь примешался. У него был нож, но сторож и не думал пускать его в ход.

– Где я? – прошипела Таниса.

– В доме Малии, – ответил он, глядя то на нее, то на лезвие.

– Кто она, эта Малия?

– Начальница моя. С ней, знаешь ли, шутки плохи, – дрожащим голосом сказал человечек.

– Я, пожалуй, передам ей послание – в виде твоего трупа. Говори, если хочешь жить.

– Ч-что говорить-то? Мне велели посторожить тебя, вот и все.

– Зачем?

– Не говори с шестеркой, когда есть туз, – послышался женский голос с порога. Таниса отскочила, выставив вперед шпагу. В дверях стояла женщина средних лет, с проседью, но стройная и мускулистая. Одетая, как принято в Геллероне, она тем не менее была муравинкой и сохранила военную выправку. Ее короткий меч оставался в ножнах, и вынимать его она явно не собиралась.

Таниса медленно опустила шпагу.