Текст книги "Чернь и золото"

Автор книги: Адриан Чайковски

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 28 страниц)

32

Сальма ушел. У Чи во рту остался горький вкус от слов, которые она ему высказала, а ему хоть бы что – он отделывался улыбочками и пожатием плеч.

Она говорила, что он делает глупость, что так рисковать нельзя. Он согласился с ней. Она говорила, что он едва знает ту женщину: ну, были они вместе в плену, ну, обменялись несколькими словами, ну, видел он ее танец. Он согласился и с этим.

– Думаешь, ты невидимка? – кричала она. – Этот город просто кишит осоидами!

– Они все во дворце, ждут восстания, – заявил он в ответ. – Ты же слышала, что сказала Кимена. Они будут следить за землей, не за воздухом, да и на улицы пока выходить не станут, чтобы вернее спровоцировать миннцев.

– За землей следить они будут с воздуха, – заметила Чи.

Несносный Сальма еще раз пожал плечами:

– Я увижу их раньше, чем они меня: у меня зрение лучше. И летаю я быстрее любой полосатой твари.

Чи злилась, не понимая, как можно идти на такой бессмысленный риск ради какой-то бабочки-танцовщицы. Все доводы у нее уже кончились, а Сальма знай себе улыбался.

– Я просто должен это сделать – и сделаю, если смогу.

– Ты же знаешь, что Ааген – близкий друг Тальрика. Того и гляди нарвешься на самого капитана. Сальма, нас только-только освободили!

– Потому что у нас были друзья, – резонно заметил он, – а у нее никого нет.

– И что? Будешь освобождать всех рабов Империи, которым не на кого надеяться?

– Нет, только одну рабыню.

И он ушел – в одежде миннца, в тяжелом плаще, по все-таки вылитый стрекозидский вельможа. Проводив его взглядом с порога убежища, Чи продолжала смотреть в ту сторону, словно какой-то неизвестный закон притяжения мог вернуть его к ней.

Кто-то тронул ее за плечо – Ахей, сразу почувствовала она.

– Если хочешь, я скажу, почему он делает это, только ты не поверишь.

Чи отошла на шаг, стряхнув его руку.

– Опять магия, да?

– Да, – подтвердил Ахей с легкой улыбкой – не поймешь, шутит он или нет.

– Я не верю в магию… не могу верить. Всему есть рациональное объяснение.

– А если магия и есть объяснение?

– Она ничего не объясняет. В Коллегиуме хранятся записи еще с дореволюционных времен. Ученые провели множество испытаний – такого явления, как магия, просто не существует.

– Человек, живущий в безветренном мире, отрицал бы существование парусных кораблей. – Ахей скромненько сел у двери, заставив часового посторониться. – Ветры магии, с которой я вырос, вашими приборами не регистрируются. Они столь же неосязаемы, как мысль или, допустим, вера. Видишь, у меня капюшон поднят – мы, номы, не любим солнца. Если я расскажу тебе страшную сказку сейчас, среди бела дня, ты ведь не испугаешься?

– Смотря о чем эта сказка. Может, и нет. – Часовой отошел на приличное расстояние, позволив Чи сесть рядом с Ахеем.

– Однако ночью, когда мир наполнится странными звуками, она вспомнится тебе и не даст уснуть. Так и с магией. Я упрощаю, конечно, но магия проникает в мир через прорехи, оставленные сомнением.

– Для меня в этом нет смысла, – сказала Чи, но под ногами у нее снова разверзлась пропасть.

– Пусть так – но твой друг околдован. Эта танцовщица владеет магией Детей Бабочки.

От его неприязненного тона Чи почему-то сделалось легче. Может, Ахей просто ревнует к этой замечательной артистке, которая всем так нравится? Или он прав и она в самом деле волшебница, околдовавшая Сальму?

Чи в это не верила, но должна была выяснить.

– Что это за магия? Не то чтобы я…

– Ты не веришь, что она колдунья, но хочешь знать, как она колдует? Чары эти очень просты, однако сила их велика. Ее хозяева им не поддавались, поскольку она и без того принадлежала им как рабыня, вот она и обратила их на твоего друга. Будь это просто Наследие, они бы уже ослабели – то, что они действуют так долго, несмотря на разлуку, прямо указывает на применение магии.

– Но я не видела, чтобы она… – пробормотала Чи.

– Как же не видела. Он присутствовал при ее танце?

– Ну да…

– В мыслях своих она танцевала для него одного, и он тоже так думал. Вот тебе и все колдовство – ни зеленого дыма, ни заклинаний. Он попался, и не сказать чтобы помимо воли: лепидинские чары имеют физическую природу.

– Она сказала «Ночной брат», когда я очнулась от того сна, – вспомнила Чи. – И глаза у вас с ней одинаковые.

Ахей ответил не сразу.

– Говорят, что мы когда-то считались родственниками – дети солнца, дети луны. Да только мы их терпеть не можем.

– Можно подумать, вы кого-нибудь любите, – заметила Чи.

– Вас мы ненавидим каких-нибудь пятьсот лет за зло, которое вы нам причинили. Но лепидинов, самый слабый и безобидный народ на свете, мы ненавидели вечно.

Он в последний раз оглядел комнаты, снятые так недавно. Стены прямо-таки лучились чувствами, которые он здесь испытал. Что за зрелища, что за мысли! Ааген потряс головой, но она так и не прояснилась, и лейтенант направился на балкон, в открытые ставни которого проникал дождь.

Планы Тальрика… Они всегда чреваты опасностью, и непонятно, чего он в конце концов добился. Тальрик старый его друг, но и рекефовец тоже – а у рекефовцев, как известно, друзей не бывает.

Внизу, поливаемая дождем, раскинулась Минна. Недолго ей пребывать в мире: раз вождь сопротивления вырвался на свободу, следует ждать восстания. Из войск, проходивших через город на фронт, добрая тысяча до сих пор остается под самыми его стенами. Скоро в Минне начнут убивать – хорошо, что его, Аагена, к тому времени здесь не будет.

Тальрик выполнил свое задание здесь и уезжает, чтобы заняться какой-то другой работой, Ааген же тем временем вернется к сравнительно несложной военной службе.

Он рад, что Тальрик ему друг – без друзей на свете не проживешь; но лучше бы он не встречался с Тальриком в Асте и не помогал ему в его здешних делах.

Она танцевала для него здесь, на этом голом полу, сдерживаемая цепью и тесными стенами. Ааген содрогнулся, зная, что совершил нечто ужасное.

Он никогда не расскажет об этом Тальрику – ни ему, ни кому-то еще. Но провинность повиснет над ним темной тучей и скажет все за него.

Ааген пошел к двери. Скудные пожитки уложены, геликоптер, подлатанный новыми запчастями, вернулся за ним, кочегар готов к отправлению.

Больше его здесь ничто не удерживает. Выпить на посошок, хоть вино воспоминаний не смоет, и в путь.

Услышав из другой комнаты шорох, он оглянулся. На балконе стоял стрекозид с мечом осоида. Замерев на миг, Ааген двинулся к нему медленно, повернув руку ладонью вперед, а стрекозид приготовился увернуться от разряда, если таковой последует.

– Ты кто такой? – спросил Ааген.

– Нам не обязательно драться, – ответил Сальма.

– Я тебя знаю, ты пленник Тальрика. Был им, по крайней мере. Мой тебе совет – сматывайся отсюда!

– Нам не обязательно драться, – повторил Сальма, покачиваясь на пятках. – Просто отдай то, что мне нужно. Довольно уже крови пролилось в этом городе.

– Что отдать? – спросил Ааген, уже зная ответ.

– Ее. – Сальма на всякий случай сделал финт в сторону, но разряда не последовало.

– Я так и думал. Предчувствовал. Заходи.

Рот Сальмы скривился в улыбке.

– Приглашаешь меня к себе?

– Чего под дождем стоять? Даже стрекозид должен смекнуть, что под крышей куда как лучше. – Ааген сжал кулаки, и Сальма испытал мощный культурный шок, когда понял, что у осоидов этот жест в отличие от раскрытой ладони означает мир.

Ааген повернулся к нему спиной и ушел в смежную комнату. Сальма мог бы убить его прямо сейчас, да изумление помешало. Он последовал за осоидом все так же, с мечом в руке: ладонь открыть быстрее, чем вынуть из ножен клинок. Сальма горько сожалел о собственном оружии, утраченном вместе с мантией и другими вещами.

– Скованное Горе, – уточнил он, обращаясь к севшему на кровать Аагену. На полке стояли винный кувшин и чаша, еще один кувшин валялся пустой под кроватью – хозяин явно пил в одиночку.

– Да, она была тут, – подтвердил Ааген. – И танцевала.

– А потом? Что ты с ней сделал?

– Потом пришел Тальрик и сказал, что она моя. Он подарил ее мне… то есть не он, а Империя. Веришь, нет?

– Я забираю ее, – сказал Сальма, крепко сжав рукоять. – Она не рабыня. Где она? Что ты с ней сделал?

– Я дал ей волю.

Разум Сальмы не сразу вместил эту мысль.

– Убил, что ли?

– Нет. Отпустил. На свободу.

Все нутро Сальмы свело от ярости. Он пришел, чтобы забрать Скованное Горе себе, а ему помешали. В этот миг он был рабовладельцем ничуть не меньше любого осоида, будь то Брутан или Ультер. Осознав это, он почувствовал дурноту и опустил меч.

– Взял и отпустил? Просто так?

– Нет, не просто. Она ведь такая… все мужики на нее кидаются. – Ааген вылил в чашу все, что оставалось в кувшине. – Выпьешь со мной? Спорю, ты еще ни разу не пил с осоидом… как и я со стрекозлом.

Сальма, совсем одуревший, плюхнулся на колени, взял чашу и благодарно отпил глоток терпкого сухого вина.

– Не слыхал о Дочерях Милосердия? Есть такая секта в Империи.

– Я думал, в Империи не терпят сектантов.

– Официально – да, но среди них есть целители вроде Дочерей Милосердия. Они лечат раненых на войне и напутствуют умирающих. Солдаты не любят, когда офицеры препятствуют этим женщинам, поэтому секта, несмотря на все гонения, продолжает существовать. И лепидинки там тоже есть. У них природный целительный дар или, может, Наследие. – Ааген выпил чашу до дна. – Ну, вот к ним она и ушла. Там, при войске, ей будет всего безопаснее.

Сальма быстро перебрал в уме все, что говорил Стенвольд. «При войске» означало скорее всего таркийское направление.

– Я найду ее! – выпалил он, не задумываясь. Не для того, чтобы ею завладеть, нет. Он избавит ее от военных невзгод, даст ей выбор.

Ааген посмотрел на него долгим взглядом – Сальма догадывался, каких душевных сил ему стоило расставание, – и сказал:

– Удачи тебе. Найдешь – значит заслужил.

– Ты не такой, как другие осоиды.

– Не такой, говоришь? – с горькой усмешкой повторил Ааген. – Ты, небось, уложил пару десятков наших?

– Несколько человек, – откровенно признался Сальма.

– Когда снова за это примешься, вспомни вот что: мы такие же люди, как все. Радуемся, горюем и прочее. Живем, конечно, в невежестве, так уж у нас повелось, но и в нашем мраке порой солнце проглядывает. – Чаша, выпав из его пальцев, покрутилась на полу, но не разбилась. – Улетай, пока дождь: в такую погоду никто вверх не смотрит.

Хокиак прибыл в убежище лично – его, как вельможу, несли в портшезе четверо миннских слуг.

– Выкрутился, значит? – Опираясь на трость, он обвел глазами подпольщиков. – Я бы на тебя не поставил: эти субчики и родным-то матерям через день верят. Везет тебе.

– Надеюсь, мы не причинили ущерба твоей торговле, – сказал ему Стенвольд.

– Такого у меня не бывает. Я продаю плащи, когда идет дождик, а в хорошую погоду беру их обратно за полцены. У Хокиака дела всегда хороши. Лошади ждут вас за городом.

Кенис, которую Стенвольд смутно помнил по прошлым годам, проверяла доставленные скорпи припасы.

– Там же, при лошадях, будет женщина, – продолжал Хокиак. – Шпионить за полосатиками. Звать ее Скрилл. Ты ей расскажи что к чему – девка верткая, в самый раз подойдет.

– Все точно, – сказала Кенис. – Можете отправляться, как только вернется ваш человек.

– Да уж… когда вернется, – с тяжелым сердцем проговорил Стенвольд. Плохо он натаскал своих школяров, не научил их бояться. – Ты настоящий друг, Хокиак.

– Нет у меня друзей – только партнеры да покупатели, – пробурчал скорпи, не глядя, однако, на Стенвольда. – Не знаю вот, куда тебя зачислить – разве что тоже в друзья.

Нехорошо это, говорил себе Тото, наблюдая за Чи. До ареста она виделась с этим номом всего-то раз в усадьбе Коммерца, и поглядите – болтает с ним, словно с другом детства. Как такой может нравиться, как ему можно верить? Белоглазый, вечно по углам жмется, и капюшон у него нахлобучен – ни дать ни взять наемный убийца.

– Хочу поговорить с вами, мастер, – сказал Тото Стенвольду, укладывающему котомку, – сказал и невольно подивился богатству развернутого пояса с инструментами.

– Валяй говори.

– Это насчет нома, мастер.

– Насчет Ахея?

Тото опустился на колени рядом со Стенвольдом.

– Я не верю ему.

– Ты и раньше не верил. Он, как мушиды говорят, не при нас вывелся, но если он хочет нас выдать, то чего ждет? И во дворце, как я понял, он здорово вам помог. Кем бы он ни был, служит он не осоидам.

– Кому же тогда? Нас беспокоят одни осоиды, а ведь его родное племя только порадуется, если падет Геллерон – так они нас ненавидят. – Тото сам не знал, кого имеет в виду, говоря «нас». – Он вкрался к вам в доверие, вот что. Все знают, какие они хитрые, эти номы.

– Верно, хитрые, – улыбнулся Стенвольд, – и я не поручусь, что ты ошибаешься, подозревая его. Скажу больше: у нас очень мало шансов заключить союз с номами, даже если Ахей нам поможет. Я поручил Скуто разведать, выгорит с ними что-нибудь или нет. Но Ахей все это время вел себя как полноправный член нашей группы. Из-за цвета глаз я его уж точно исключать не намерен.

Тото закусил губу и хотел подняться, но Стенвольд его удержал.

– Что, мастер?

– Помнишь, о чем мы с тобой говорили, пока дожидались Хизеса?

– Да, мастер. – Тото невольно стрельнул глазами в сторону Чи.

– Не мастер – Стенвольд! Ты извини, что я тогда так ответил. Нет у меня права судить кого бы то ни было. – «Тем более что ты сам долгие годы воспитывал полукровку, дочь Тизамона», – добавил про себя Стенвольд. – Кого бы ни выбрала Чи, я не стану у него на дороге – ну, разве что это будет осоид или, к примеру, скорпи. – Стенвольд вздохнул при виде кислой улыбки Тото. – Но обещать ее я тоже никому не могу. Знаю, таков обычай, а я ей, можно сказать, за отца – и все же. Она девочка умная и способна сама распоряжаться собой. Я говорю тебе это, потому что вижу, как все обернулось после ее освобождения из тюрьмы, – не слепой ведь.

– Да, мастер, я понимаю.

Теперь ему осталось только дождаться, когда Чи будет одна. Тото, без колебания проникший во дворец, полный осоидов, и запустивший двигатель падающего аэроплана – этот самый Тото отчаянно трусил, но знал, что не свернет с намеченного пути.

Чи стояла у одного из верхних окон, глядя на залитую дождем Минну. Ахея не было видно, что, впрочем, еще ничего не значило. «Беспокоится за Сальму, – подумал Тото. – Мне, наверно, тоже бы следовало, однако все по порядку».

– Чи…

– Пришел посмотреть, как я тут? – вымученно улыбнулась она. – Или тебя дядя Стен прислал?

Тото стало больно от этого детского «дядя Стен». Между ними всего несколько месяцев разницы, но Чи гораздо моложе его… и Танисы тоже, и Сальмы.

– Нет, я… поговорить хотел. Но если ты не в настроении…

Она снова устремила взгляд за окно.

– Не могу понять этого человека. Взять и уйти вот так! Воображает, что с ним ничего не случится, а ведь если его схватят на этот раз, то сразу убьют! Мы с ним видели, как осоиды казнят беглых рабов.

Тото молча сел рядом.

– И все ради женщины, которую он едва знает, – не унималась Чи. – Понимаю, это все вздор, но можно подумать, будто его и вправду околдовали.

Вот именно, подумал Тото.

– Чтобы привязать к себе человека, не требуется ни волшебства, ни Наследия, – сказал он вслух. – Арахниды, например, так тебя оплетут, что ты поверишь во все, что угодно… и другие расы тоже это умеют. – Последние слова он произнес с нажимом, но Чи не уловила намека.

– До нее мне нет никакого дела, лишь бы он уцелел. Он ничего не принимает всерьез.

– Чи…

– Да? – Она совсем на него не смотрела, и лицо у нее было мокрое – неужели от слез? Нет, это дождь просочился сквозь кособокие ставни.

– Когда тебя арестовали… Мы так давно знаем друг друга… – Тото казалось, будто за него говорит кто-то другой – разучивает роль, когда спектакль уже начался. – Что ты обо мне думаешь, Чи?

Она удивленно моргнула, но не попалась на его удочку. Он ведь не арахнид, чтобы расставлять такие силки… не какой-нибудь хитрый ном.

– Извини меня. Ты сделал ничуть не меньше других, а я так ушла в себя, что даже спасибо тебе не сказала.

– Я не про…

– Я знаю, ты иногда чувствуешь себя посторонним… но мне правда все равно, кто были твои родители. Мы сразу подружились, как только ты начал помогать мне с механикой. Таниса и Сальма, конечно, замечательные бойцы и вообще такие… но я росла вместе с ней и прекрасно тебя понимаю, притом теперь это все позади. Ты доказал, что ни в чем им не уступаешь.

– Но я…

– А для меня ты и вовсе… – У Тото перехватило дыхание, но не от сладкой надежды: он, будто ясновидящий, чувствовал, что она скажет дальше, – …и вовсе как брат. Мы ведь и правда так близко знаем друг друга.

Тото еще многое собирался сказать. Он хотел предостеречь ее от козней Ахея, потребовать даже, чтобы она его прогнала. Или наорать на нее, или всадить в нома три арбалетных болта – тогда уж она точно воспримет его всерьез.

Но слова Чи ранили его так глубоко, что он просто встал и ушел. Пусть себе ждет своего Сальму.

33

И Чи все ждала, а дождь все барабанил в окно.

Они поддерживали друг друга весь плен, но на свободе он сразу покинул ее ради своей безумной затеи.

Мало того, так еще и Ахей, такой чужой и пугающий. Как он смотрит на нее, как трогает за руку… А Таниса с ее признанием, что этот надменный мантид не только старый друг дяди Стенвольда, но и ее, Танисы, родной отец! Золотая девочка оказалась в конце концов полукровкой. Все это так туманило мысли Чи, что для Тото места уже не осталось.

В следующую минуту она чуть не завопила на всю Империю, углядев на крыше дома напротив мокрого летуна. Сальма наполовину слетел, наполовину слез наземь и пошел через площадь, а Чи бросилась вниз, чтобы встретить его.

– Сальма! – Она заключила его в объятия. – Жив-здоров! Но ее не нашел, – добавила она миг спустя.

– Зато узнал, где она. Как думаешь, отыщется здесь что-нибудь сухое на смену? Патрульные здорово за мной погонялись, но после отстали – решили, небось, что даже у них в руках мне хуже не будет.

Сальму, как и всех его товарищей за исключением Тизамона, снабдили домотканой миннской одеждой.

– Дождь стихает, – заметил Стенвольд, – и скоро начнет темнеть. Тут бы нам и отправиться.

– Не возражаю, – ответил Сальма. – Я только порадуюсь, расставшись наконец с этим городом.

– Лошади нас ждут за стенами Минны.

– И ваш человек тоже? Которого вы посылаете в Тарк?

– Да.

– Я пойду вместе с ним.

Стенвольд и Чи не сразу поняли, о чем он толкует.

– Ты мне там не нужен, – начал жукан, но Чи быстрее сообразила, в чем дело.

– Осоидские солдаты увели Скованное Горе с собой, – объяснила она.

– В каком-то смысле, – подтвердил Сальма.

«Она, конечно, назвалась другим именем, – сказал ему на прощание Ааген. – У них уж так принято». – «Каким же?» – «Теперь не знаю, а пока здесь жила, называла себя Радостью Аагена».

В тот миг избалованный княжич Сальма впервые узнал, что такое зависть.

– Я пойду с вашим агентом в Тарк, – заявил он Стенвольду. – Если дадите мне задание, я его выполню, если нет, все равно пойду.

Стенвольд посвистал сквозь зубы на манер рядящегося с работником купца.

– Не передумаешь? Тарк для тебя опасен.

Сальма помотал головой.

– Тогда я и впрямь дам тебе задание. Подумаю малость и перед отъездом все тебе расскажу.

– Сальма, их же там целая армия! – в ужасе прошептала Чи. – Тебя убьют, а перед смертью еще и пытать будут.

– Значит, не стоит им попадаться. – Сальма привлек Чи к себе. – Мы с тобой много чего пережили и снова будем вместе, когда все это кончится. Я поберегу свою шкуру, а ты сбереги свою.

Люди Кимены уже прокладывали маршрут, чтобы вывести пришельцев из города, а для тех отъезжающих, кто плохо умел укладываться и разбираться в картах, настал период вынужденного безделья. Сальма, спасаясь, возможно, от Чи, забрался на самый верх, где прогнили все половицы. Таниса прокралась за ним тихо, как при вылазке в Асту, но он все равно понял, что это она, и сказал:

– В чем я не силен, так это в спорах с друзьями.

Таниса благодаря своему Наследию пробиралась к нему по непрочным балкам.

– Тото, Чи и Стенвольд тут не прошли бы, а мантиду с номом на меня наплевать, – продолжал он, сидя в самом углу под дырявой крышей. Луч закатного солнца лег на его золотистую щеку. – Стало быть, это можешь быть только ты. Хочешь мне что-то сказать, так ведь?

Таниса, балансируя, сделала еще пару шагов.

– Что за игру ты затеял, герой?

– Сам не знаю. Все жду, что кто-то мне объяснит правила.

– Чи говорит, это из-за какой-то плясуньи. – Таниса вложила в последнее слово чуть больше яда, чем входило в ее намерения.

– Ну, мы ведь известные меценаты.

– Почему ты не можешь быть серьезным хоть раз в своей гнусной жизни? – заорала в голос Таниса, вызвав эхо от чердака до подвала. Даже угроза выдать Империи всю ячейку не заставила бы ее сдержаться.

– Я был рабом, – преспокойно ответил Сальма. – Был узником. У меня отняли небо. Тогда, уверяю тебя, я был очень даже серьезен.

– Куда же тебя несет в таком случае? Почему бы тебе не остаться с нами? С твоими друзьями, которые… тебя любят? Не говори только, что этот великий поход задуман ради спасения одной-единственной имперской рабыни.

– Не скажу, если ты не хочешь.

Его прекрасное, позлащенное солнцем лицо сияло перед Танисой – так бы и врезала кулаком.

– Чи говорит, эта женщина заморочила тебя с помощью своего Наследия… если не хуже.

Сальма молча пожал плечами.

– Она тебе дороже всех нас, так, что ли?

– Разные расы, наверное, по-разному понимают любовь, – грустно ответил он. – Я не могу ее бросить.

«А меня, значит, можешь?» Рука Танисы сама собой легла на рукоять новой шпаги, и ей стоило большого усилия не достать из ножен клинок.

– Сальма…

Он резко поднялся и, трепеща крыльями, приблизился к ней по балке. «Вызови его, – шептали сонмы ее потаенных предков. – Вызови. Только так ты можешь его победить».

Она вся дрожала от этого мантидского шепота, одолевающего ее рациональное воспитание. Сальма терпеливо ждал, почему-то не вынимая собственный меч. «Выходи, – голосили предки. – Сразись со мной».

Потянув клинок вверх, она потеряла равновесие и закачалась, но Сальма тут же ее подхватил. Она приникла к его груди, и голоса умолкли.

– Прости, но я все-таки ухожу. Другого выбора нет. – Он дал ей укрепиться на балке и упорхнул вниз.

Поскольку осоиды все еще ждали восстания, покинуть город с одним из караванов Хокиака оказалось нетрудно. Часовые у ворот, получив небольшую мзду, провели досмотр спустя рукава: Империя никак не предполагала, что ее врагам вздумается именно сейчас уходить из Минны. За воротами же небольшая группа во главе с Кенис вполне сходила за местных жителей, вышедших пострелять из рогатки ночных мотыльков или пособирать ночные грибы. Смеркалось, но светлая полоска на западе еще тлела.

На условленном месте, куда привела их Кенис, не оказалось никаких лошадей. «Надо подождать», – сказала она, и через пару минут из мрака действительно послышался голос:

– Если вы не те, кого я ожидаю, я уведу лошадок домой и продам. – Голос говорил со странным акцентом, а его обладательницу Чи, приспособив свои новые глаза к темноте, поначалу приняла за мушидку необычайно высокого роста.

Скрилл, однако, была продуктом смешанной крови, в том числе и миннской – на это указывал цвет ее кожи и волос, – но к лицу, худому и явно не миннскому, неизвестно кто приделал длинные заостренные уши и почти столь же острые подбородок и нос. Сложение у нее было еще диковиннее: из маленького, как у ребенка или мушидки, туловища росли длиннющие руки и ноги – последние позволяли ей не отставать даже от рослых мужчин. Порывистые движения сочетались у нее с моментами полной неподвижности. Под плащом она носила кирасу из металлической чешуи, но с мягкой подкладкой. Из скатки на спине торчали концы длинного лука, а на перевязи, почти у самой подмышки, виднелась рукоять осоидского меча. Женственного, несмотря на высокий голос, в ней было мало – она казалась какой-то двуполой.

– Невежливо так пялить глаза на даму, – упрекнула она. – Который из вас мастер Стенвольд Вершитель? Я слышала, у него есть для меня работа.

– И работа, и спутник, – сказал Стенвольд, подталкивая Сальму вперед.

– Не возражаю, – сказала женщина, оглядев стрекозида. Кенис тем временем разводила костер.

Тальрик, зная, что на летном поле его ждет машина, завершил свои недолгие сборы. Дворец и город он располагал оставить еще до того, как полковник Латвок сочтет его поведение нелояльным. Уехать, честно говоря, следовало еще два дня назад, но его задержали.

Стоя в комнате для допросов, он как раз думал об этой задержке, не в силах отвязаться от смутной тревоги.

В том, что к нему во дворец явился офицер средних лет, не было ничего необычного; лицо его казалось знакомым, но мало ли Тальрик встречал таких офицеров за годы службы.

Он дописывал рапорт полковнику в выделенном ему кабинете, когда этот посетитель вошел.

– В чем дело, солдат? – осведомился он, подняв на миг глаза.

– Так сразу и не объяснишь, майор.

Именует его подлинным званием – не рекефовец ли? Офицер стоял навытяжку и впрямь как солдат, и лицо у него было очень, очень знакомое.

«Да это же мое собственное лицо!» – вздрогнул Тальрик. Не то чтобы копия – это вызвало бы нежелательные вопросы, – но визитер мог бы быть его братом, и этот голос Тальрик тоже хорошо знал.

– Сцилис? – тихо спросил он, и офицер кивнул с улыбкой, совершенно неприличной осоиду.

– Браво, майор – хотя я сильно облегчил вам задачу.

Тальрик тщетно искал край маски или, на худой конец, грим: он впервые видел, как Сцилис преображается. Никакой маски – лицо как лицо. Ужас перед непостижимым пронизал Тальрика.

– Нет бы вам появиться три дня назад, – сказал он, маскируя свое потрясение.

– Ваши агенты в Геллероне гадают, живы вы еще или нет, вот я и решил разыскать вас. Облик офицера Империи имеет свои преимущества – пожалуй, я и на покой уйду в таком виде.

От вопроса, где Сцилис взял офицерские доспехи, Тальрик решил воздержаться.

Тот, между прочим, пришел не с пустыми руками: успев сориентироваться в политической ситуации, он привел пленную на допрос.

Сейчас эта пленная лежала на верстаке у Тальрика за спиной. Майор до сих пор не пришел в себя, хотя допросы были ему далеко не в новинку.

Сам он, как правило, задавал вопросы о перемещении и снабжении войск, об именах агентов и планах чужих разведок. В помощниках у него всегда состоял механик, умело применявший висящие над верстаком инструменты.

Сцилис, не имея технических навыков, работал вручную. Это характерно для арахнида, если Сцилис действительно арахнид. Работал он артистически, выспрашивая помимо имен и мест о мелочах повседневной жизни – это могло пригодиться ему для будущей роли. Голос его звучал мягко, терпеливо, почти сострадательно, но Тальрик чувствовал бурлящий внутри восторг – и присутствие свидетеля этот восторг лишь усиливало.

Получив от Тальрика дальнейшие указания, Сцилис ушел. В городе он сменит свой облик и станет совершенно другим человеком.

За спиной у Тальрика лежало мертвое тело Кенис.

Ночью Чи, наполовину проснувшись от какого-то шороха, увидела у свернутого плаща, заменявшего ей подушку, листок бумаги. Она повернулась на другой бок, и ей приснилось, что она читает этот листок.

Потом ее легонько потрясли за плечо. Она села, нашаривая меч – листка не было.

– Что такое? Тальрик? – Нет, она больше не узница. Рядом Даракион, на юге видны огни Асты, а Сальма и Скрилл вечером отправились в Тарк.

Глаза послушно пронизали ночную тьму: рядом, держа руку у нее на плече, стоял на коленях Ахей.

– Что? Мой черед караулить?

– Нет, сейчас караулит твоя сестра. – Ее тронуло, что он назвал так Танису – ведь на самом деле они не были сестрами.

– Что же тогда? – Таниса и правда сидела на бугорке у самой опушки – без Наследия Чи нипочем бы не разглядела ее.

– Мне нужно кое-куда тебя отвести.

– Куда это?

– Заранее не могу сказать. Тебе нужно что-то увидеть.

– Если б я знала заранее, то не пошла бы, правда?

– Правда, – не моргнув глазом, признался Ахей. – Так что же, пойдем?

В этом вопросе заключались другие: насколько она ему доверяет? Не затаился ли там, в лесу, охотник на беглых рабов или агент осоидов? Что она, собственно, знает об этом серолицем молодом человеке с непроницаемым взглядом?

Она протерла глаза, накинула плащ, пристегнула перевязь. Меч потерся о ногу, словно ручной зверек, который соскучился по хозяйке.

– Хорошо, я доверяюсь тебе.

– Не ходи с ним, Чи, если сама не хочешь, – предупредила Таниса, когда они прошли мимо нее.

– Все в порядке. Я… я хочу.

– Если что, только крикни. – Таниса, похоже, имела в виду не просто вольности, которые мог позволить себе Ахей.

Чи хотела ответить и взвизгнула, когда рядом выросла какая-то тень.

– Ну что, готовы? – спросил Тизамон.

– Готовы, – ответил Ахей.

– Он тоже с нами пойдет?

– Без него нам будет опасно, – кивнул ном.

– Ахей, в чем дело?

– Не могу сказать. Ты не поймешь, пока сама не увидишь.

В лесу стояла такая тьма, что даже новые глаза Чи ничего в ней не различали. Тизамон, идущий впереди с вытянутой рукой, явно находил дорогу на ощупь – хотя ему, возможно, помогало еще какое-то чувство, которым не обладала Чи.

Ей самой не нравился этот лес – во всяком случае, ночью. Здесь копошились какие-то существа, мелкие и не очень; она изо всех сил старалась не отставать от маячившего во мраке Ахея.

Тизамон внезапно остановился, и Чи увидела у него на руке коготь – она не заметила, как мантид выдвинул его из перчатки.

– Я вернулся, – сказал Ахей в пространство между деревьями. – Вы меня знаете, и я все еще ношу на себе вашу метку.

С ума сошел, это ясно! Чи с тревогой посмотрела на Тизамона – он склонил голову набок, будто прислушиваясь к чему-то.

– Я привел ее, чтобы она вас увидела, – продолжал Ахей.

Листья зашептались, словно по ним прошел ветерок.

– У меня больше нет просьб, ведь мне нечего предложить вам взамен.

Чи потянулась к его плечу. Ветер крепчал и становился порывистым. Тизамон отвел ее руку.

– Что до вас, вы можете просить у меня все, что хотите. – Голос Ахея дрожал.

И тогда Чи услышала другой голос, сотканный из шепота листьев и шуршания насекомых:

Душа, сердце, разум, воля – что ты готов отдать?

Чи упала бы, не поддержи ее Тизамон.

Ты все такой же безрассудный, маленький неофит, хотя и пришел к нам с добычей. Что с тебя взять? Подрасти сперва. Стань великим. Облачись в одежды провидца. Обойди весь свет, если хочешь, но помни, что мы не отпускаем тебя. Однажды – скоро – ты увидишь нас во мраке, в зеркале, на глади вод и поймешь, что время пришло.

– Ахей… – пискнула Чи.

– Ты видишь их? – спросил он тихо, как скрадывающий зверя охотник.

– Нет… только слышу. Кто это?