Текст книги "Чернь и золото"

Автор книги: Адриан Чайковски

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 28 страниц)

23

Тронный зал дворца был скопирован с императорского в Капитасе. Тальрик затруднялся определить, что двигало губернатором – почтительность или излишнее самомнение. Колоннады по бокам дублировались солнечными столбами, проникающими сквозь отверстия в потолке. Охра колонн оттеняла светлый камень стен, украшенных фресками в местном стиле.

Слуга, тоже местный, в простой темной одежде, доложил о посетителе, и Тальрик зашагал к семи сиденьям в дальнем конце. У императора, правда, было одиннадцать тронов, но миннский правитель все-таки позволил себе немалую вольность.

Заняты были только пять мест из семи: сам Ультер в центре, еще три осоида по одну сторону от него и жукан по другую. Все они пристально смотрели на идущего к ним человека.

– Тальрик! – Негромкий голос Ультера легко преодолел разделявшее их пространство – зодчий, видимо, знал свое дело. – Капитан Тальрик, чтоб мне пропасть! Ну, рассказывай, что поделывал все это время?

Тальрик четко отсалютовал тронному возвышению, стараясь не показывать, как поразила его произошедшая с Ультером перемена. Прошло, конечно, больше десяти лет, и понятно, что волосы у него совсем поседели, но старику явно неплохо жилось на своем посту. Брюшко заметно нависало над поясом, и даже мастерски сшитая золотая туника не могла придать стройности этой оплывшей фигуре. На топазовом ожерелье покоился двойной подбородок, тяжеловатое и раньше лицо стало брыластым.

– Садитесь, садитесь, – добродушно произнес Ультер, заметив удивление своего бывшего порученца. – Вот доживете до моих лет и тоже захотите спокойной службы. Если б я просто уехал домой и стал управлять поместьем, против моего вида никто бы не возражал – разве необходимость появляться на публике что-то меняет?

Тальрик взошел по ступеням и занял одно из свободных мест.

– Капитан Тальрик служил у меня под началом при взятии города и был отличен, – сообщил Ультер. – Капитан Олтан из квартирмейстерской службы и капитан Раут из разведкорпуса – мои советники на данный момент. – Два осоида наклонили головы. – А это мастера Дрейвен и Фрейген из Консорциума Честной Торговли.

Через Консорциум Империя пыталась контролировать торговый процесс, но, насколько знал Тальрик по связям в Рекефе, оставалось большим вопросом, кто кого контролирует. Он кивнул, здороваясь с жуканом и скучающим осоидом средних лет. Может, как раз кто-то из них повинен в недостатках снабжения, и Ультер в итоге будет оправдан.

Но этого ли хочет Рекеф?

– Что привело вас к нам, капитан – перспектива нового повышения? – подмигнул Ультер.

Тальрик внутренне дрогнул, увидев такое знакомое лукавое выражение на этом обрюзгшем лице. Он рассчитывал, что губернатор его примет наедине и они смогут поговорить откровенно.

– Мне, можно сказать, дали отпуск, полковник, – непринужденно ответил он. – Попросился на отдых с передовой – надеюсь, я правильно выбрал?

– Мы здесь тоже не сидим сложа руки, – заверил Ультер, – но недельку на восстановление сил я вам выделю. Будьте как дома в моем городе. – При виде поднятой брови Тальрика улыбка Ультера сделалась еще шире. – Я держу Минну в кулаке и сжимаю пальцы, когда она начинает дергаться. Простой, казалось бы, урок, но они так и не усвоили его толком. – Ультер хлопнул в ладоши, и из двери за помостом появилась вереница служанок с бутылками и бокалами. – Я хотел бы сам познакомить вас с удовольствиями, которые может предложить гостю Минна.

– Странно, что вас до сих пор не перевели куда-нибудь поближе к столице. – Тальрик заметил, что прислуживают им исключительно молодые женщины, но жительниц Минны среди них нет – мудрая, несомненно, предосторожность. Ультер подбирал себе только красивых рабынь, в том числе и осоидок.

– Все дело в том, что некем меня заменить. – Ультер подставил кубок арахнидке, наполнившей его доверху. – Я знаю Минну лучше кого бы то ни было, лучше даже, чем подлые аборигены. И удерживаю крышку на месте, как бы горшок ни кипел. Несколько лет назад они собрались восстать по примеру Майнеса, но я упредил их. Все очень просто: кого-то распинаешь на скрещенных пиках, кого-то арестовываешь, а семьи зачинщиков отправляешь в Дельв как рабов. Звонкая оплеуха, если отвесить ее вовремя, предотвращает припадок.

– Здравый подход, – согласился Тальрик. Рабыня его собственной расы, опустив, как полагалось, глаза, предложила ему блюдо с закусками. – Эти осоидки – недовольные или плательщицы?

– Плательщицы, насколько я знаю. Их, особенно столичных, сейчас много на рынке. Ужасная ситуация, – с весьма эфемерным сочувствием присовокупил Ультер, – но я стараюсь, чтобы они жили в хороших условиях.

«За чьи же долги продали в рабство эту? – подумал Тальрик, – мужнины или отцовские?»

– Позже, если желаете, я пришлю ее в ваши комнаты, предложил Ультер. – Хочется, чтобы эта поездка запомнилась вам надолго.

– Ловлю вас на слове. – Женщина на миг замерла: нелегко гордой осоидке быть вещью, которую передают из рук в руки – но что такое рабыня, если не вещь?

Они с Ультером чокнулись через капитана Олтана, сидевшего между ними.

– За долгую память, – произнес Тальрик и подумал, что воспоминания бывают, увы, не только приятными.

Ультер устроился поудобнее на мягком сиденье.

– Кстати, об удовольствиях: сейчас я представлю вам свое новое приобретение – тем более что в мой город ее доставили именно вы.

Снова «мой город»… это надо расследовать.

Ультер опять хлопнул в ладоши. Рабыни отступили назад, и вошли двое мужчин, по виду миннцы. Один, с седыми волосами и бородой, нес незнакомый Тальрику инструмент вроде лиры, другой, совсем еще мальчик – маленький барабан. Оба музыканта тихо сели между колоннами. Тальрик уже догадывался, что будет дальше. Когда солдаты действительно ввели в зал танцовщицу-бабочку, особый груз Аагена, он и это взял на заметку.

– Снимите-ка цепь, – приказал Ультер, – она все-таки не дрессированный фелблинг.

Один солдат закрыл двери, другой отстегнул цепочку от ошейника женщины.

Тальрик ждал, попивая вино, слишком сладкое на его вкус – танцы он никогда особенно не любил. В дороге он видел мельком, как выступает эта, и она была хороша, но развлекаться он предпочитал по-другому.

Женщина, которую звали, кажется, Скованным Горем, встала так, чтобы на нее падал солнечный луч. Ее кожа сразу же вспыхнула яркими красками. Из ниши музыкантов послышался перебор струн и тихий затейливый ритм барабана.

Скованное Горе, увлекая солнечный свет за собой, как туман, начала танец.

Ритм ускорялся. Плясунья, повинуясь ему, перепархивала от луча к лучу, и когда она взлетела в радужном сиянии крыльев, у Тальрика захватило дух.

Перегонщики рабов, никогда не снимавшие цепь, не видели и половины того, что могла эта женщина. Под струнные вскрики, острые как осколки стекла, под барабан, звучащий как топот множества ног, она кружилась среди колонн, обнимая воздух, словно возлюбленного. О чем тут говорить, если даже Тальрика пронял этот воздушный балет?

Когда она, опустившись на пол, присела в низком поклоне и музыка смолкла, Тальрик раздраженно стряхнул с себя чары, но остальные зрители так и не выпутались – особенно Ультер. Сколько же он заплатил и на что пошел, чтобы приобрести это сокровище? И на что еще он готов, чтобы не допустить к ней других мужчин?

В этот миг Тальрика посетило нечто вроде прозрения, и он с новым интересом воззрился на танцовщицу, к которой снова прикрепили цепочку. Чтобы эта поездка запомнилась вам надолго…

Тальрик, как правило, не смешивал работу с удовольствиями и первым делом покончил с приятной частью, наскоро поимев рабыню-осоидку. Он очень хорошо понимал, что она всего лишь имитирует свой экстаз, да и за своим наблюдал как бы со стороны, не прекращая анализировать. На самом пике он вспомнил об изощренных геллеронских красотках и о том, что уже много лет не спал с женщиной собственной расы.

Рабыня одевалась, сидя спиной к нему на краю кровати.

– Останься, – сказал он, тронув ее за локоть.

– Мне нужно назад. Они спросят…

– Это не просьба.

Тогда она обернулась к нему. В ней вопреки всему сохранилось что-то имперское; рабство не все порушило в ее душе, гордость еще держалась.

– Как тебя звать? – спросил, садясь, Тальрик.

Ее взгляд метнулся к рваному шраму под его правой ключицей.

– Грейя. А вы, говорят, из Рекефа?

– Мало ли что говорят. – Понятно, что здесь ходят такие слухи, ведь его взяли туда по рекомендации Ультера. – Как ты попала сюда?

Ей, видимо, далеко не впервые задавали этот вопрос, но Тальрик во всем любил ясность.

– Мой отец был игроком. Закон господину известен.

Закон этот был принят еще в те времена, когда нация осоидов состояла из полусотни враждующих горных племен. Женщина принадлежит сначала отцу, который продает ее будущему супругу, а затем мужу; и тот и другой вправе продать ее в рабство, чтобы расплатиться с долгами. Тальрик даже в мыслях не оспаривал свод имперских законов, но без этой традиции Империя бы только выиграла: матери осоидов достойны лучшего.

– Сколько вас таких у губернатора?

– Около тридцати, кажется. Для самого хозяина и для его гостей.

– Местных вы тоже обслуживаете?

– Пока еще нет. Мне холодно, господин.

Тальрика тронула ее прямая спина и то, что ей даже на это приходилось просить разрешения.

– Хорошо, одевайся. Я хочу просто поговорить. О губернаторе – ты не против? Он ничего не узнает, – добавил Тальрик, поймав ее сумрачный взгляд.

– Я слышала, вы с ним старые друзья, господин.

– Поэтому мне интересно, какой он теперь. Можешь говорить без утайки. Ты ведь не хочешь, чтобы я пожаловался ему на тебя?

Ее лицо отвердело.

– А если я сама ему скажу, что вы мне задавали вопросы?

Ее попытка воспользоваться своей крохотной властью вызвала у него улыбку.

– Возможно, даже лучше, если он будет знать – только спасибо он тебе за это не скажет. – Ее реакция сказала Тальрику, что он прав: Ультер не потерпит, чтобы наложницы шпионили без его прямого приказа. – Для начала расскажи про гостей.

Теперь она почувствовала себя немного увереннее.

– В основном это офицеры и купцы из Консорциума. Хозяин хочет, чтобы им было приятно.

– В том числе Олтан и Раут. Интендант и разведчик, не так ли?

– Так они говорят. – Легкое презрение в ее голосе было именно тем, что он ожидал услышать.

– Ты верная подданная Империи, правда?

– Я рабыня.

– Тем не менее ты должна знать, что Империи во благо, а что во зло. Я не хочу знать, что они говорят – я хочу послушать тебя. – Он предложил бы ей денег, но рабы не вправе ими владеть. Возникнут подозрения, если она станет их тратить – надо подобрать более надежную взятку. – Будь со мной искренна, и я сделаю для тебя все, что смогу. Обещаю.

Он позволил ее глазам, таким недоверчивым, вглядеться в свое лицо. Эта женщина дошла до предела, хотя сама еще не знает об этом, а он приоткрыл дверку, ведущую на свет из ее беспросветной тьмы – как же тут устоять?

Улыбка Сальмы гасла вместе со светом, уходящим сквозь высоко вделанную решетку, но Чи еще различала ее, как сквозь темное стекло.

– Это из-за девушки, да? – спросила она, рискуя показаться ему мелочной. – Но ведь ты знаешь ее всего пару дней и почти не разговаривал с ней.

– В провалы между словами тоже можно упасть. Так говорят у меня дома, но я это понял только теперь. Может, как раз потому, что она напомнила мне о доме.

– Почему напомнила?

– Это не так легко объяснить. Анклавы лепидинов существуют внутри Сообщества, но на самом-то деле они не наши. – Кроме того, их мало – раньше он никого из них и близко не видел. Они не занимаются ни торговлей, ни ремеслами; солнца и Наследия им вполне хватает для жизни. Их удел – танцевать, петь и радоваться. В Сообществе этих артистов уважают как избранных, одаривают их аплодисментами, дорогими тканями и каменьями. Сальма не знал, что за границами Сообщества они тоже встречаются – хотя и границы теперь поменялись. Не успело одно из лепидинских селений встретить рассвет, как на него легла тень Империи.

Раньше, слушая рассказы своих соплеменников о чарующей красоте воздушных танцоров, он не до конца в это верил, а теперь Скованное Горе занимала все его мысли. Пусть она появилась в его жизни совсем недавно – ему недоставало ее красок здесь, в темноте.

Что-то она сделала с ним, как-то его коснулась. Он потянулся к ней, и закованная в цепи рабыня милостиво соизволила оставить на нем свой след.

А Чи ревнует – вот смеху-то!

– Ну вот, теперь ты смеешься надо мной, – сказала она, видя, что в его улыбке прибавилось жизни.

– Ничего подобного. Ты права, мы с ней почти и не разговаривали. – Это была неправда. Когда Чи уснула (только жуканы способны спать в ревущих машинах), он и Горе сели поближе. Она описывала ему свой дом, а он не мог взять в толк, где в Сообществе могут существовать такие красоты. Он, в свою очередь, рассказал о своей семье, о старшем родиче и о Стенвольде… и обещал помочь ей, как только появится такая возможность: сначала ей, а потом уж себе. Обещал не просто так, а зная, что с него спросится. Его народ верит в клятвы почти не меньше мантидов, с которыми у него много общих традиций. В клятвах заключена магия.

Замок их камеры заскрежетал, Чи вздрогнула, и в дверном проеме обрисовались двое солдат.

– Ты, – сказал один, показав на Чи. – На выход, быстро.

Ее отвели в чей-то бывший кабинет. В восточной стене большое окно, закрытое ставнями, голые полки, прямоугольники на месте снятых ковров. Здесь осталась только одна красивая вещь – письменный стол, позади которого стоял Тальрик в длинной тунике. Меча у него на поясе не было, однако кинжал висел. Встрепенувшаяся было надежда тут же угасла: осоиды никогда не бывают безоружными, ведь руки всегда при них.

– Свободны, – сказал он солдатам. Когда те вышли, он так и остался стоять, скрестив руки и оглядывая изнуренную, чумазую узницу. Чувствовалась, что у него появилась какая-то новая забота или тревога, но кризис, переживаемый им, вряд ли имел отношение к Чи.

– Что вам от меня надо? – спросила она дрожащим голосом, пытаясь обрести мужество. Сначала тяжелое путешествие, потом темная камера. Чи устала, проголодалась, пала духом и совершенно не была готова к допросу. Ей казалось, правда, что и допросчик не в лучшей форме, но он, как будто не замечая ее вызывающего тона, ответил кратко:

– Хочу послушать, что вы мне скажете.

– Не спится, да? Рассказать вам сказочку на ночь? – Полная безнадежность вдохновляла ее на дерзости – скорее бы уж все кончилось, – но Тальрик, непривычно рассеянный, реагировал странно.

– Вот именно, сказочку. И не говорите, что у вас не было времени подготовиться. – Можно подумать, это она его вызвала на допрос среди ночи!

Чи, бессознательно передразнивая его, тоже скрестила руки.

– Мне нечего вам сказать. Я уже говорила, что своих друзей не предам.

– Очень даже есть что сказать. Начнем с планов Стенвольда Вершителя. – Теперь он уже слышал ее, но злило его явно что-то другое.

«Что за муха укусила вас, капитан?»

– Он со мной не делился, – сказала Чи. – По этой самой причине, я полагаю. Ни с кем из нас не делился, а меня вообще собирался оставить в Коллегиуме. Если бы нанятые вами убийцы не вломились ночью в наш дом, я бы и посейчас там сидела. – «И грустила бы, что меня не взяли. Эх, если бы знать…»

– Какая это была бы потеря для нас. Ну, а ваши сообщники, те, что еще на свободе – метис и арахнидка? О них-то вы много всего можете рассказать. – Тальрик оперся руками о стол, Чи с другой стороны сделала то же самое. Теперь они стояли почти что нос к носу, и ей вдруг показалось, что в этом разговоре она играет ведущую роль.

– То, что я могла бы сказать, вы и без того уже знаете. У вас ведь есть агенты в Коллегии?

– Послушай, девочка: это твой последний шанс рассказать мне что-то по доброй воле. Говори все, что знаешь.

– Все? Я знаю историю, прикладную механику, начала медицины, естественные науки – что вы предпочитаете?

– Слушай, Вершитель…

– Что бы вам еще… Я знаю, что друзья помогут мне при первом удобном случае, надеюсь, что все у них хорошо, и рада, что вы их до сих пор не поймали. Я дорожу ими, а они, я верю, дорожат мной. Это и называется дружбой.

Он сморщился, как будто что-то в ее речи больно его царапнуло, и предупредил:

– Не играй со мной, девочка. – В Тальрике нарастал гнев, но Чи снова почувствовала, что причина не в ней. Их разговор занимал второе место по отношению к внутренней борьбе, которая шла в нем. Он велел привести Чи сюда, но уделял ей внимание, лишь когда она случайно задевала его.

– Не играть… А сами вы, спрашивается, что делаете? Предлагаете мне забыть, что я ваша пленница, и рассказать вам мою историю? Да вы всю жизнь играете в эти игры. – Собственная храбрость начинала немного пугать ее. Она снова задела какой-то больной нерв; Тальрик молчал и смотрел на нее с лютой ненавистью, но остановиться она уже не могла. – В чем дело, капитан? – Ну, если он ей и это спустит… – Может, поделитесь? Расскажете мне что-нибудь сами…

– Ты выбрала плохое время для бунта, – процедил он.

– Лучше теперь, чем никогда – так я думаю.

Стол разлетелся на куски, и Чи, отлетев назад, больно стукнулась о дальнюю стену. Тальрик шел к ней, переступая через обломки; его черные от сажи ладони дымились.

– Смотри, на что ты меня толкнула, – выговорил он сквозь сжатые зубы.

– Я тут ни при чем, – задыхаясь, пробормотала Чи. Она видела, что он ее понял – ну и ладно, не все ли равно.

– А если я и с тобой сделаю то же самое? – Дымящиеся ладони нависли прямо над ее головой.

– Какая Империи польза от моей смерти? – Чи никогда его не боялась по-настоящему, по теперь испугалась. Покров цивилизации сполз с него, и объятая пожаром осоидская душа предстала во всей своей наготе.

Страдание металось в его глазах, как живое, между пальцами бегали искры. Чи отвернулась, пряча лицо.

– Для Империи счастливый Тальрик полезнее, чем несчастный, – выпалил он, сдерживая себя из последних сил. – А счастлив я буду, спалив жуканку, не желающую со мной говорить. – Но угроза не спешила осуществляться, и Чи отважилась на него посмотреть. – Вспыльчивость – наше проклятие, Вершитель, – жестко произнес он. – Я владею собой лучше многих, но все же остерегись.

Чи трясущимися пальцами выпутала из волос длинную щепку. Ох, как он близко – того и гляди убьет.

– Капитан Тальрик… – Она возненавидела себя за дрожащий голос, а за следующие слова еще больше. – Пожалуйста, выслушайте меня. Мне нечего вам сказать, и это чистая правда. Я не знаю планов Стенвольда, не знаю, где он теперь и что намеревается сделать. Не могли бы вы… – Но тут она все же заставила себя прикусить язык, поправила одежду, стряхнула с себя еще пяток щепок. – Сальма и я, – продолжала она, почти справившись с дрожью, – обыкновенные студенты Великой Коллегии, впутавшиеся в нечто чудовищное. Какой от нас вред Империи? Результаты любого допроса вас только разочаруют. Лучше отпустили бы нас… сэкономили на нашем пайке.

У него вырвался лающий смех, но лицо осталось безжизненным, как Сухая Клешня.

– Ты, Вершитель – произведение врага Империи Стенвольда. И помогаешь ему изо всех своих хилых силенок. Хочешь, чтобы я тебя отпустил? Убить было бы куда проще. Я сам без колебаний всадил бы нож в горло даже такому неполноценному вражонку, как ты, но из тебя, на твое счастье, еще можно выжать какую-то информацию.

– А потом? – Чи принудила себя встать. – На что мне потом надеяться?

При слове «надеяться» он опять засмеялся… и Чи бросилась на него.

Она сама не знала, как это вышло; как видно, она в тот момент до конца поверила, что никакой надежды у нее больше нет – все равно пропадать. Она сорвала кинжал с его пояса, свободным кулаком двинула Тальрика в челюсть и отвела руку назад для ножевого удара.

Он вцепился в ее запястье. Оба закачались туда-сюда в борьбе за клинок, но Тальрик был гораздо сильнее. Вздувая мускулы на голых руках, он скоро опять вдавил ее в стену. Нож выпал и звякнул об пол, а пальцы Тальрика впились в ее горло, куда он так мечтал всадить сталь.

Чи ждала смертельного разряда, но его не последовало. Тальрик, миг назад бывший на грани срыва, полностью овладел собой. Открыв глаза, она увидела, что он улыбается. Его близость, его физическая мощь отняли у нее всякую волю к сопротивлению.

– Вот и хорошо, – тихо, почти шепотом сказал он. – Любопытно, на что ты рассчитывала? За дверью часовые, весь дворец начинен солдатами. Это имперский город, Вершитель. Надеяться абсолютно не на что даже в маловероятном случае моей гибели.

– Может, только на это я и надеялась, – прохрипела она, видя в его глазах нечто новое – не уважение ли?

– Одна маленькая надежда у тебя все-таки есть. Лишняя живая рабыня для Империи может быть предпочтительней лишней мертвой жуканки.

– Угрозы… опять угрозы, – пролепетала Чи.

Он неожиданно отпустил ее, подобрал нож с пола и спрятал в ножны.

– Ты права, – сказал он совершенно спокойно, как будто Чи и не думала на него покушаться, а он сам не разносил в щепки стол. – Угрозы от частого применения теряют свою остроту. Сейчас ты отправишься в камеру, а в следующий раз угроз больше не будет, обещаю тебе.

Сальма беспокойно метался во сне, и Чи тоже попыталась забыться.

«Завтра за меня возьмутся всерьез, – думалось ей. – Надо быть сильной».

Сможет ли она выдержать имперские пытки? «Ну еще бы… с твоей-то волей, с твоим героизмом», – издевалась над собой Чи.

Уснуть ей, конечно, не удалось. Она сидела, обняв колени, и ее пробирала дрожь. Новый день, обозначенный сменой часовых, ее не порадовал, тюремная еда не пошла в горло. Как только стемнеет, за ней придут.

Сальма бубнил что-то утешительное – слова, пустые слова.

Пришли за ней в итоге не ночью, а днем. Палачи Империи не таятся во мраке, а работают в обычные часы, как и все. Сальма хотел помешать стражникам, но его, при всей невозможности улететь из запертой камеры, так и держали скованным, освобождая лишь на считанные минуты пару раз в день. Когда он ударил солдата плечом, его повалили на пол и стали пинать ногами, пока вступившая в драку Чи не отвлекла внимание на себя.

Повели ее на этот раз не наверх, а дальше по коридору, мимо других камер с зарешеченными глазками в дверях – одни были открыты, другие заперты. В одном помещении со сплошной решеткой на месте двери стояла, держась за прутья, местная уроженка.

В самом конце была еще одна дверь, без глазка. Чи уперлась, но солдаты скрутили ей руки и втащили внутрь.

Сначала ей показалось, что это мастерская механика: там стоял верстак, выщербленный от многолетней работы, с выемками для тисков по краям. Она поняла свою ошибку, лишь когда ее бросили на этот самый верстак и стали пристегивать; тогда она закричала и забарахталась так, что солдаты с трудом удерживали ее, а пряжки ремней затягивал кто-то третий.

И все-таки это был верстак, а над ним, на подвесках, всевозможные инструменты: сверла, плоскогубцы, напильники… все как в обычной механической мастерской, с той разницей, что обрабатывали здесь не металл. Как ни боролась Чи, ремни затягивались все туже.