Текст книги "Скорость. Дарьяльский дрифт (СИ)"

Автор книги: Адам Хлебов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

Рядом сидел Лёня, мой, уже знаменитый на всю Осетию и Академию Наук, штурман-ловелас.

В одной руке он сжимал блокнот, а в другой – карандаш, которым торопливо выводил закорючки стенограммы.

– Прямая… сто метров… потом резкий левый, подъём, радиус малый! – выкрикивал он, одновременно записывая и пытаясь не выронить блокнот от тряски.

– Ты уверен, что это радиус малый? – последнее слово я не произнёс, а прокряхтел, скривился, чувствуя, как УАЗ кренится на повороте. – Мне кажется, он вообще отрицательный!

– По ощущениям – да! – Леонид хлопнул ладонью по приборной панели. – Но машина держит!

– Держит? – Я фыркнул. – Да наш Дуремар прет вперёд, как танк на Берлин!

– Поплюй, нельзя всё время хвалить машину, обязательно боком выйдет. Меньше хвалишь, больше ругаешь – машина не ломается!

– И ты туда же?

– Куда?

– В магию!

– Нет, это другое! Это нежные отношения между водителем и машиной. Нежнее, чем с женщиной.

– Знаю, знаю, сам такой.

Взобравшись на пригорок, я резко дёрнул руль вправо, и Дуремар вильнул, подбросив нас на кочке.

Грунтовая дорога, больше похожая на тропу для мулов, петляла между скал, то и дело прерываясь осыпями и промоинами от дождей.

– Нормальная трасса, вправо сорок, – меланхолично отметил в листке мой штурман.

– Да это же не трасса, а дно высохшей реки Или русло! – проворчал я, ловя машину в коротком заносе на пыли.

– Зато настоящая школа! – усмехнулся Леонид, продолжая строчить. – Следующий участок: длинный правый поворот, потом резкий спуск с гравийным покрытием…

В этот момент колесо угодило в глубокую колею, и УАЗ кренился так, что мне пришлось резко выруливать, едва не задев скалу.

– Чёрт! Ты это записал? – спросил я, вытирая предплечьм пот со лба.

– Конечно! – Леонид ткнул карандашом в блокнот, – «Километр 4.2 – глубокая колея, выход на внешнюю дугу опасен».

– Молодец, – хрипло рассмеялся я, – только бы нам ещё до финиша добраться. Я даже не представляю, как быть с соперниками.

Дальше дорога пошла ещё круче.

Камни, выбитые колёсами, катились вниз по склону, и один раз целый град щебня посыпался за ними, будто ущелье не хотело отпускать гонщиков просто так, без приключений.

– Камнепад! – рявкнул Леонид, оглядываясь.

Я дал газу, и «Дуремар» рванул вперёд.

– Ты чего? – вопросительно посмотрел Лёня.

– Хочу понять, если впереди кто-то газанет, придётся ли нам уворачиваться от падающих камней.

– Гм, хитро.

– Добавь в стенограмму: «Опасный участок, возможны обвалы», – бросил я, чувствуя, как спина стала мокрой от пота. – Добавь: «опасность с самого начала подъёма».

Леонид кивнул, торопливо записывая.

– Знаешь, а ведь эта тачка не так плоха, – вдруг сказал я, похлопывая по рулю, – жёсткая, да, но управляется чётко. На спусках не рыскает.

– Не, ну извините, мы всю ходовку перебрали, колёса поставили, переварили, отрегулировали, – усмехнулся Леонид, – она теперь у них в колхозе по любым оврагам и полям будет лазить. Ты думаешь, он просто так её Дуремаром прозвал?

– А почему Дуремар, кстати?

– Да потому что, как тот персонаж из «Буратино», везде пролезет!

Лёня рассмеялся, но смех его скоро смолк, когда дорога внезапно сузилась до предела, превратившись в узкую полосу между скалой и обрывом.

– Вот блин… – прошептал он, вжимаясь в кресло, – давай потише тут. На первой. На тормоз не нажимай, может стащить в бок, если тормоза заблокируются.

Я кивнул и, стиснув зубы, осторожно повёл машину по краю.

Метров через двести я привык и почувствовал себя увереннее.

Мне бы хотелось ещё потренироваться здесь. На этом спуске ты преодолеваешь инстинктивное желание затормозить.

Трасса, будто почувствовав моё желание, повторила участок.

Наконец, после ещё нескольких крутых подъёмов и жутких спусков, где мне единожды пришлось тормозить, и нас тут же потянуло юзом, мы вырвались на относительно ровный участок.

– Ну что, штурман, – я снова вытер лоб рукавом, – как тебе наш первый урок?

Леонид перевёл дух, разглядывая испещрённый записями блокнот.

– Если мы выживем здесь наа тренировках, то на соревнованиях нам вообще ничего не будет страшно.

Он хмыкнул и потянулся за сигаретами. Посмотрел на меня вопросительно я кивнул. Семен Семенович курил в машине, значит и Лёне можно снять напряжение после такой дороги.

– Тогда поехали обратно. Надо успеть до темноты… и проверить, всё ли мы записали.

Мотор УАЗа снова заурчал, и Дуремар двинулся в обратный путь, оставляя за собой клубы пыли.

Горы молча наблюдали за ними, лишь только ветер будто нашептывал – это только начало.

Глава 16

Утренний туман ещё цеплялся за скалы, когда я завёл Дуремара. Мотор отозвался ровным гулом – после вчерашних мучений карбюратор наконец-то работал как часы.

– Ну что, дружище, готов? Проверим сегодня твои нервы? – похлопал я по приборной панели.

Лёня, доедая на ходу бутерброд с салом, недоверчиво хмыкнул:

– Ты с кем разговариваешь – с машиной или со мной?

– Конечно, с машиной. Вчера, когда ты орал благим матом и взывал к небесам, я понял, что нервы у тебя стальные, – я с улыбкой передразнил Лёню.

– Ой-ой-ей, посмотрите на нашего смельчака. Перестань ёрничать! Вчера ты чуть не оставил нас без машины, а сегодня опять за своё?

– Вчера я ошибся в расчётах. Не учёл вес дополнительной запаски в багажнике, канистры с бензином, твоего инструмента и ремкомплекта.

– А что, сегодня будет по-другому? Мы всё это оставили?

– Сегодня знаю точную снаряжённую массу. И углы спусков, подъёмов. Они вот здесь записаны, вместе с данными из справочников, – я показал листок, приколотый к вымпелу «По заветам Ильича» под зеркалом заднего вида.

Это была рукописная таблица, с которой просидел часа три после предыдущего выезда накануне.

* * *

Вчерашний маршрут тоже начался с холодного расчёта. Я специально выбрал тот самый участок маршрута,

где был крутой подъём в русле высохшей реки с подвижными камнями.

В том месте в первый день мы с Дуремаром едва не устроили там великий камнепад.

Хотя Лёня настойчиво предлагал ехать по другим, новым участкам, где будет проходить ралли, всё же настоял на своём.

Когда мы добрались до подъёма, я заглушил двигатель и снял листок с расчётами.

– Слушай внимательно, мой дорогой сердцу штурман, – сказал я Лёне перед стартом. – Будешь засекать время, как дам команду.

Объяснил, что с каждым разом буду по чуть-чуть прибавлять скорость. Будем подниматься и там же спускаться.

– Это ещё зачем?

– Чтобы узнать предельную скорость, на которой можем взобраться на этот подъём. Без риска для себя и тех, кто идёт сзади.

Лёня недовольно пробурчал, что лучше заняться делом, чем писаниной.

Первый заход сделали на минималке – двадцать км/ч. Машина шла ровно, но из-под колёс всё равно выкатилось несколько камней.

– Ну как? – Лёня записывал наблюдения.

– Мало. Давай двадцать пять.

На втором проходе я уже чувствовал, как грунт начинает «плыть» под колёсами. Один валун, сорвавшись, с грохотом покатился вниз.

– Чёрт, перекрыли въезд, – скривился Лёня, оглядываясь на перегородившую тропу глыбу, застрявшую ровно посередине, – придётся оттаскивать. Может, ну его? Поедем по маршруту дальше.

Но я не соглашался. Мы взмокли до нижнего белья, но валун откатили.

– Этот вырвался случайно. Смотри.

Я запрыгнул за руль, дождался, пока Лёня усядется в свой ковш, и поднялся по подъёму идеально.

Потом стали взбираться ещё раз.

В какой-то момент я дал газу на подъёме, передние колёса на кочке подскочили, и УАЗик буквально встал на дыбы.

Я почувствовал, что ещё немного – и мы бы опрокинулись назад.

– Саня, Боже мой! Мы сейчас улетим назад! – орал, как исступлённый, мой штурман, когда Дуремар замер в нелепой позе на пару секунд.

Признаюсь, мне тоже в тот момент было страшновато. Разумом я понимал, что шлемы и каркас безопасности нас защитят, а вот на уровне инстинктов адреналина я хватил будь здоров.

Я мгновенно убрал ногу с газа и отжал сцепление.

– Фух… Я это запомню.

– Давай ещё раз, – сам предложил Лёня, когда мы немного успокоились и отошли от произошедшего.

Он это мотивировал тем, что нельзя заканчивать тренировку на неудаче. Иначе страх останется на всю жизнь.

Я согласился.

К вечеру мы прошли этот участок уже восемь раз.

В голове сложилась чёткая карта: вот здесь через пятнадцать метров будет скрытая выбоина – переносим вес на левые колёса.

Вот здесь на нейтралке, вторая и сразу газ. А ещё через два больших валуна отключить дифференциал на десять секунд.

Маленькие мелочи складывались в большую общую картину. Вернувшись в лагерь, я тщательно записал в блокнот ощущения от той тренировки и даже порисовал камни, машину и дорогу.

* * *

– Так, сегодняшний план, – Лёня развернул передо мной испещрённую пометками стенограмму. – Тот же маршрут, но проходим его как финальный спецучасток. Без ошибок.

Это наша третья тренировка на том же участке.

– Лёня, ты готов?

Дуремар рыкнул в ответ первым. Я включил первую передачу.

– Как пионер! Всегда готов! Только если обещаешь, что больше не будешь пробовать на машине исполнить сальто-мортале, – немного меланхолично и обречённо ответил мой напарник.

– Обещаю, – твёрдо заверил я.

Первые километры прошли на автомате – руки сами помнили каждое движение.

На опасном подъёме я держал ровно тридцать три км/ч – ни одного лишнего камешка не вылетело из-под колёс.

– Хрена себе, да ты его приручил, – удивлённо пробормотал Лёня.

– Не его. Себя.

На узком серпантине, где вчерашний Саша Каменев на Дуремаре еле пролез, сегодняшний шёл уверенно.

Я мысленно отмечал и узнавал каждую особенность дороги, будто читал знакомую книгу:

– Сейчас будет выбоина – переносим вес…

Лёня начинал пялиться в свою стенограмму:

– Тут этого нет!

– Знаю, – улыбался я, уже чувствуя, как машина плавно перекатывается через неровность, – внимание, поток ветра!

Ровно через три секунды, как и рассчитывал, в лобовое стекло ударил резкий порыв ветра.

В расщелине всегда ветер. Всегда!

Дуремар лишь слегка дрогнул, продолжая держать курс.

– Ты что, ветер тоже предсказываешь? – Лёня ухмыльнулся, – охренеть, ты гидрометцентр! Ты того? Шаманишь?

– Нет. Просто запомнил.

На выходе из поворота, где дорога казалась идеально ровной, я заранее подготовился к рыхлому грунту – слегка сбросил газ, позволив машине «вплыть» на опасный участок.

– Слушай, а если… – Лёня не успел договорить, как я уже повернул голову к нему, продолжая вести машину вслепую.

– Если что?

Спросил я его с зажмуренными глазами.

– Да ты сдурел, что-ли?… глаза-то открой! Не пугай меня, Саня!

Я рассмеялся, но не стал признаваться, что уже несколько минут действительно ехал по памяти, проверяя, насколько точно тело запомнило каждую неровность дороги и соответствующие ей движения руля.

Лёня долго молчал. Потом сказал:

– Братан, прости, что вчера кричал. Я не знаю, кто ты – демон или ангел на этих дорогах, на чьей стороне воюешь, но в этих ралли я с тобой! До конца!

Он показал на мои посечённые стеклом руки. Никто, кроме него, не догадывался, что я получил эти царапины и шрамы в смертельной схватке в подъезде.

Марине и профессору Ковалёву я сказал, что лазил в двигателе Дуремара и случайно поцарапался.

Мне было приятно услышать такое от прожжённого водилы-шишиги, который проехал и Крым, и Рым, и медные трубы.

– Да ладно тебе, Лёнь. Че ты? Расслабься. Всё нормально. Я просто водила, такой же, как и ты.

– Ага… такой же…

Эх, Лёня, Лёня. Я тебе ещё не рассказывал, как я вертел с прибором всю мафию чёрных букмекеров и как всё КГБ гонится за мной из-за их же аферы с иконами.

А ты говоришь «ангелы и демоны» – тут, на Земле, по ходу, похлёстче схватки случаются.

Возвращаясь в лагерь, я ловил себя на мысли, что теперь чувствую дорогу не просто как водитель – как часть машины.

Каждый камень, каждый поворот, каждый коварный участок стали продолжением моей собственной памяти.

И только одно тревожило – этот чёртов карбюратор, который сегодня снова дал о себе знать лёгким подёргиванием на подъёме.

Но вслух я об этом не сказал. Не хотел портить настроение Лёне.

Ветер в горах, как всегда, знал больше нас.

Он шептал что-то в расщелинах, пока мы спускались к лагерю.

Я прислушивался к природе.

Он завывал, будто предупреждая меня: «Будь лучшим из лучших, будь внимателен, мы не прощаем ошибок. Нам пофиг на твоё КГБ. Мы вечны, а они нет.»

До лагеря оставалось совсем чуть-чуть. Может, километра полтора, а может, и того меньше.

Дуремар внезапно кашлянул выхлопом.

– Что за бодяга? – в сердцах поинтересовался Лёня.

Мотор работал неровно – на подъёмах начинал захлёбываться, как старый алкоголик после запоя, а при резком сбросе газа и вовсе глох с обидным «бух-бух-бух».

Я чувствовал каждый провал в работе двигателя – стрелка тахометра дёргалась, как в лихорадке, падая с трёх до полутора тысяч оборотов, когда я совсем немного добавлял газа.

– Опять этот чёртов К-126Ш капризничает, – пробормотал Лёня, наблюдая за дёргающейся машиной, когда я убираю ногу с педали газа. – Надо бы проверить уровень топлива в поплавковой камере.

– Может, лучше, пока есть время, съездим к карбюраторщику?

Лёня, не отрываясь от блокнота с расчётами углов зажигания, лишь махнул рукой:

– Да ладно тебе, просто жиклёры засорились. Сейчас почистим, отрегулируем качество смеси – и будет как новенький.

Мы подкатили к лагерю археологов, где между раскопами скифских курганов уже ютились ящики с раскопанными артефактами.

Дуремар, привычно чихнув выхлопом, заглох у самой палатки.

Я вылез из кабины, чувствуя, как бензиновый дух из карбюратора щекочет ноздри.

– Слушай, – начал я осторожно, пока Лёня рылся в ящике с инструментами, – может, всё же съездим к Зауру? У них в колхозе мужик шарит по этим К-126, говорят, знает, как свои пять пальцев…

– Да брось ты! – Лёня резко хлопнул крышкой капота, – я тебе рассказывал, как такой карбюратор с родной Волги ГАЗ-24 снял, там жиклёры на один пятьдесят пять против штатных один двадцать пять, ускорительный насос новый… – он уже с азартом выкручивал четыре гайки крепления воздушного фильтра.

– Просто поплавок где-то заедает, вот и смесь переобогащается.

Я молча наблюдал, как он снимает верхнюю крышку карбюратора. Лёня ловко подогнул регулировочный язычок, проверяя ход игольчатого клапана. Он взял толщиномер.—

Видишь? Зазор должен быть полтора мм, а тут все два! – он торжествующе тыкал грязным пальцем в механизм. – Вот почему на переходных режимах провалы!

Не хотелось его обламывать, но еще одна такая просадка, тогда придется ехать к карбюраторщику самому.

– Так, сейчас проверим, садись за руль, – Лёня закрутил последний винт и махнул мне рукой.

– Заводи!

Дуремар ожил с первого оборота. Стрелка тахометра замерла ниже единички – ровно, без подёргиваний.

Я несколько раз резко нажал на газ – двигатель отзывался без провалов.

– Ну, чё? Как? – Лёня вытирал руки ветошью, но в его глазах читалось напряжение.

– Вроде, как было. Счас проверю, закрой капот.

Я сделал пробный заезд вокруг лагеря.

На переходных режимах двигатель теперь работал ровно, но при резком сбросе газа с четырёх тысяч оборотов всё равно слышался лёгкий хлопок в глушителе – признак всё ещё неидеальной регулировки.

– Лучше, – осторожно сказал я, – но на соревнованиях, когда нужно будет рвать с места на полных оборотах…

– Да будет тебе! Поедем, как все! Думаешь, у них прям идеально обороты держит? – Лёня хлопнул по капоту, – главное – поплавковую камеру отрегулировал. Остальное – мелочи.

* * *

Вечерний костёр догорал, когда к нашей палатке неожиданно подошла сутулая белобородая фигура в потёртом свитере.

Профессор Ковалёв стоял, заложив руки за спину, и рассматривал Дуремара с таким видом, будто видел нашу машину впервые.

– Гебята, – произнёс он неожиданно мягко, – можно к вам на минуту?

Мы с Лёней переглянулись. Ещё несколько дней назад наш начальник орал, что из-за наших «мальчишеских безрассудностей и увлечения машинками» пропала его драгоценная тетрадь с наблюдениями и заметками по прошлой экспедиции.

– Проходите, профессор, присаживайтесь, – осторожно сказал я, уступая место на складном стульчике.

Профессор не сел. Он медленно обошёл УАЗ, постучал костяшками пальцев по крылу, заглянул в моторный отсек через Лёнино плечо, а потом неожиданно спросил:

– Кагбюгатог волговский?

Мой напарник аж поперхнулся:

– Да, а вы разбираетесь?

– К-126Ш, с увеличенными жиклёгами…

Лёня посмотрел на меня изумлённо, мол, ты тоже это слышишь?

Я улыбнулся и кивнул в ответ.

– Глушитель самовагили?

Профессор не переставал удивлять: «самоварить» на нашем сленге означало кустарно доработать или самостоятельно изготовить деталь.

– Самоварили? Вы и это знаете? Да. Немного посамоварили, – кивнул я, – чтобы обратка лучше шла.

Ковалёв вдруг улыбнулся – впервые за все время экспедиции.

– В 56-м году я на ГАЗ-69 по Памигу ездил. Без догог, – он провёл рукой по крылу, смахнув невидимую пылинку, – я тогда многое узнаг о машине, можно сказать, сам вот этими гуками собигал и газбираг её до винтика. Набиг шишек, как вспомню – так взгогну. Учить-то меня некому было.

Мы уважительно слушали.

– У вас ского согевнования?

Мы снова переглянулись. Лёня осторожно кивнул.

– Газгешаю, – вдруг сказал профессор. – Но с одним условием. Сейчас.

Он отошёл к своей палатке и вскоре вернулся. В руках он нёс флаг и логотипы Академии Наук СССР на клейкой бумаге.

– Вот, – протянул он мне круглые наклейки, диаметром сантиметров сорок, – эти достались мне с международного симпозиума археологов в Варне, держал до особого случая. Вот он и настал. Наклейте аккуратно, пусть будут на обеих дверях. Академия должна знать своих героев.

У Лёни кадык заходил ходуном.

– Академии Наук и Институту Археологии нужны достижения во всём. Попробуйте мне не занять первое место! Понятно? А то я весь ваш гараж разжалую в стажёры и на раскопки отправлю!

Он снова заложил руки за спину, развернулся и, насвистывая венскую мелодию вальса, зашагал в сторону своей палатки.

Когда профессор скрылся за пологом, мы с Лёней минут пять молча смотрели на наклейки.

– Ну что, гонщик, – наконец сказал Лёня, оттирая пыль и обезжиривая поверхность бензином. – Теперь мы официальные представители науки на колёсах. Давай сначала я, а потом у тебя отступ замерим.

Он уже отдирал защитный слой на наклейке.

Я осторожно примерил круг к левой двери:

– Главное, клей так, чтобы на поворотах ветром не сдуло.

Лёня фыркнул, но клеил свою половину с неожиданной тщательностью, разглаживая каждый миллиметр.

Когда работа была закончена, мы отошли на пару шагов.

Бело-жёлтый УАЗ с двумя яркими эмблемами Академии Наук выглядел… официально. Солидно. Почти что презентабельно.

– Знаешь, – Лёня вдруг засмеялся, – а ведь теперь если что-то сломаем или проиграем – это уже будет не наш позор, а всей советской науки!

Дуремар в свете костра с новыми наклейками выглядел ещё более внушительно.

Он и так выбивался из ряда, но теперь как будто из колхозного работяги превратился в учёного.

– Ну что, Дуремар, теперь у нас с тобой целых три задачи: не посрамить честь Археологии, не посрамить честь Академии наук.

– А третья – выиграть?

– Показать, что советская молодёжь плевать хотела на вороватых членов оргкомитета.

* * *

Теперь мне нужно выяснить, что такого произошло с профессором.

Я вспомнил, как Дзера обещала уговорить его на ралли. Похоже, что у неё получилось. Неужели они нашли и вернули тетрадь?

Я отправился к Марине.

– Тук-тук.

– Входите! – послышался голос начальницы лагеря.

Я наклонился и вошёл в палатку. Она сидела за столом, заваленным черепками и картами, и что-то яростно чертила в блокноте.

На мне её голубые глаза остановились не то с облегчением, не то с раздражением. Наверно я напоминаю ей о Лёне.

Но Марина тут же заметила свою оплошность и расслаблено опустила плечи.

– Наездились? – она отложила свою тетрадь и вертела в руках карандаш.

Я кивнул и непроизвольно уставился в вырез на груди. Её блузка была расстёгнута на одну пуговицу больше, чем требовала субординация между нами.

Поймав мой взгляд, она прищурилась, как бы спрашивая: – нравится?

Выдержала паузу, а потом застегнулась.

Ладно, хватит думать про шуры-муры, я же сюда по делу пришел. Я сел на стульчик и спросил:

– Ты не знаешь, с чего наш шеф такой добрый?

– А ты сам-то как думаешь?

Я пожал плечами:

– Да хрен его знает.

– Дзерасса с братьями приезжали, привезли ему такие материалы, что у него поджилки затряслись.

– Какие материалы? Археологические?

– Ага… – она загадочно улыбнулась, перебирая черепки на столе. – Только очень непростые.