Текст книги "Скорость. Дарьяльский дрифт (СИ)"
Автор книги: Адам Хлебов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)
– Как ваша фамилия? – она словно мегера внимательно разглядывала меня из-под нахмуренных бровей, – подождите.
Меня тут явно не ждали.
– Александр Каменев, посмотрите.
Секретарша открыла какой-то журнал, начала медленно вести обратной стороной карандаша сверху вниз по странице, читая фамилии.
Дверь в кабинет её руководителя была приоткрыта. Босс с небольшим акцентом говорил по телефону на повышенных тонах, и до меня долетали обрывки фраз:
– Родная, ну что я могу сделать? Град побил крышу! Не только наш сын не едет в пионерлагерь – все смены отменены!
Я видел в щель, как он закурил и нервно затушил спичку, размахивая рукой.
– Раньше срока? У них же ответственные за ремонт и стройматериалы уехали в отпуск и вернутся только через месяц! Да я уже всё сделал, что мог! Пока этот вопрос не решить. Никто не может ничего сделать. Дети будут спать под дырявыми крышами – шифер весь пробитый! Град с яйцо был. Ты же знаешь.
Мегера прожигала меня недобрым взглядом. Закончив проверку, секретарша развела руками:
– Когда вы записывались, молодой человек?
– На днях.
– Странно… Записи на вас нет. Вы, собственно, по какому вопросу?
Я шёл ва-банк – терять мне было нечего. Надежда поучаствовать в ралли таяла у меня на глазах.
Если я не раздобуду автомобиль для соревнований, то никто мне его не предоставит – ни просто так, ни за красивые глазки.
Поэтому я просто нагло соврал:
– Я как раз по вопросу поставки шифера для пионерлагеря.
Секретарша, конечно, мне не поверила, но на всякий случай решила уточнить у начальника. Молча указала пальцем на стул, встала, поправила причёску.
Прижала папку к груди, направилась в кабинет своего шефа и затворила за собой дверь.
Она вышла буквально через 30 секунд. Мегера куда-то испарилась. Теперь «Лучко» улыбалась и источала обаяние и гостеприимство.
– Прошу вас, молодой человек. Вас ждут. Что же вы сразу про шифер не сказали.
Глава 11
Я вошёл в кабинет, ругая себя за авантюризм. Но хозяин кабинета встал, протянул мне руку. Я ответил вежливым приветствием и пожал в ответ двумя ладонями.
Уже подглядел, что так поступают более молодые по отношению к старшим.
Никогда не протягивают руку первым, а если старшие протянули, то жмут в ответ двумя, выражая уважение.
Мне предложили сесть за стол. Секретарша закрыла за собой дверь.
Дальнейшее напоминало страшный сон советского снабженца, загнанного в условия жёсткого дефицита времени. Нужно было выворачиваться и быстро принимать решения.
Я снова понадеялся на интуицию – и не прогадал. Насколько понял, меня встретили радушно, ожидая, что я решу их главную проблему века: поиск и доставку шифера для пионерского лагеря.
Надо сказать, я понятия не имел, где его достану.
Но, чувствуя себя Остапом Бендером, пообещал в кратчайшие сроки решить вопрос – при условии, что управление культуры пойдёт навстречу.
«Очень нужны фильмы в Архонку. Сегодня же, если можно».
Нет ничего тяжелее и медленнее решения, которое принимают бюрократы.
Советская бюрократия – как цементный раствор: чем глубже в него погружаешься, тем сильнее вязнешь.
Но нет ничего легче и стремительнее, чем их решение, если они видят в нём выгоду. Необязательно материальную – репутационную или даже просто «связи в карман».
В кабинет руководителя Управления по делам Кинофикации я входил с ощущением, что на ногах висят тяжёлые наковальни. Уходил же окрылённый – почти летел.
Георгий Давидович, так звали начальника, не только лично проводил меня на склад, позволив отобрать пятнадцать фильмов на свой вкус, но и выделил служебную машину. Персональная «Волга» с водителем домчала меня до Архонки быстрее, чем за тридцать минут.
А все потому, что следующая смена в пионерском лагере начиналась буквально через пару-тройку дней, и я поклялся себе добыть этот чертов шифер хоть из преисподней.
Я пообщал организовать доставку шифера в ближайшие два дня.
Ни документов, ни расписок с моей стороны не потребовалось, чему я очень удивился. Здесь верили людям на слово?
Мусю я нашёл довольно быстро. Она выходила из здания того самого местного клуба, где работала главным бухгалтером. Был обеденный перерыв. Пятница.
Я попросил водителя остановиться и выскочил из машины у неё за спиной.
– Марусь, привёз тебе «Вокзал для двоих»! Две серии! И ещё про любовь, – крикнул я ей, догоняя её на улице.
Она, нахмурившись, обернулась, будто мгновение пытаясь вспомнить меня, но через секунду улыбнулась.
– Саша…
– Здравствуй, Мусь. Ну-ка постой, смотри, что я тебе покажу.
Я не стал обниматься, потому что мой приезд уже произвёл маленький фурор, несколько пар глаз наблюдали за нашей встречей, и я не хотел компрометировать Лёнину девушку.
Поэтому я сразу метнулся к багажнику.
Я едва успел выгрузить первый ящик с киноплёнками на ступени клуба, как в окнах в округе задвигались занавески.
Лёнина девушка улыбалась. Она смотрела на ящик с растерянным видом.
– Что это? Не верю своим глазам.
– То самое! «Вокзал для двоих» – две серии, Гурченко с Басилашвили и Михалковым. «Вам и не снилось» – лично для тебя.
Я продолжал выгружать коробки с блестящими металлическими футлярами, похожими на шайбы. Маруся смотрела на всё это во все глаза.
– Ну как, довольна? – я откинул крышку первого ящика с гордостью фокусника, вытаскивающего из шляпы не кролика, а целый зоопарк, и показал названия фильмов на крышке.
Маруся заглянула внутрь и ахнула:
– Да ты ж, Санек, мне всю душу вынул!
– Это ещё не всё, – хитро прищурился Саша, доставая две плёнки в ярких индийских обложках, – для жены товарища председателя!
– Не может быть… – Маруся схватилась за сердце, будто у неё случился инфаркт счастья. – «Зита и Гита»⁈ «Месть и закон»⁈ Да как ты… Да где ты…
– И «Господин 420», – добавил я, наслаждаясь её реакцией, – всего пятнадцать фильмов. Есть французские с Бельмондо.
Маруся вдруг замолчала, прижала плёнки к груди и посмотрела на меня так, будто я только что привёз ей не кино, а ключи от рая.
– Саня… – голос её дрогнул. – Да ты понимаешь, что теперь вся станица будет у меня в клубе ночевать?
Она смеялась.
– Ну, значит, билеты будем продавать и на ночной сеанс, – рассмеялся я в ответ.
– Марусь! Ты там чего застыла? Народ-то уже от любопытства с ума сходит! Чего там?
Из двери высунулись сразу три женские головки и наблюдали за нами.
– Вот полюбуйтесь, у нас в станице новый герой! – крикнула она через плечо молодым женщинам, бесцеремонно разглядывающим меня.
– А новый герой-то холостой? – отшутилась вопросом одна из них, – он тебе кто?
Их лица сверкали любопытством.
– Тебе-то что, Нюрка? Ты за мужем. Брат он мне, троюродный.
Ну вот и определились с родством, подумал я про Марину. Надо будет как-то эту ситуацию проконтролировать. Чтобы они не пересеклись.
– А я, может, не для себя, я, может, для племянницы, хорошенький, как ретивый жеребец, такого в хомут – и пахать.
– Типун на язык тебе, Нюрка, ты своих зятьёв вон запрячь не можешь, а туда же, – вступилась за мою честь Муся.
Это была весёлая бабья словесная дуэль, перестрелка простыми по форме станичными остротами.
В которой ощущалась та самая народная поговорка о том, что в каждой шутке доля шутки, остальное – всё правда.
Все эти ужимки, полунамёки, словечки, остроты содержали целый пласт информации и возможных взаимных женских упрёков, недоступных моему пониманию.
– Давай помогу. Я собирался поднять и отнести один из ящиков в клуб.
– Не трожь! – Муся строго предупредила меня, – это их забота.
– Эй, бабы! Фильмы смотреть желаете? Тащите коробки в комнату киномеханика. Кто успеет к первому коробу – тому первый сеанс бесплатно!
Все трое женщин с радостным визгом, как по команде, поспешили к плёнкам. Четвёртая осталась придерживать дверь.
– Спасибо, герой, за фильмы! Как звать-величать-то тебя? – обратилась она ко мне.
– Александром звать.
– Сашок, заходи на обед в любое время, а на танцы или в кино. Билетов покупать не смей. Я – Зинаида, директор клуба. Жена председателя. С этого дня ты тут, в Архонке, как дома.
Ну вот, – подумалось мне, – теперь я тут свой.
Коробки с лентами занесли в клуб, и мы попрощались с женщинами и остались с Мусей на улице. Она продолжала сиять.
– Как тебе это удалось? Я не верю своим глазам! Ты настоящий волшебник, Саша!
– Какой там волшебник! Просто чуть-чуть поговорил с близкими, нашёл знакомых. Ну, дальше сама знаешь, как это бывает. – Я улыбнулся.
– Ну знаешь… Ты всё же из Москвы. Сами знакомства имеем, местные тут в Осетии, как говорится, а сами договориться не смогли.
Тут она спохватилась.
– Что же я стою, ты же голодный? Пойдём ко мне обедать.
– Нет, Марусь, не могу, у меня дела ещё.
– Какие?
– Чтобы рассчитаться за фильмы, мне позарез шифер достать надо.
Маруся переспросила:
– Шифер? Поехали к председателю. Кажется, я знаю, как решить этот вопрос.
Она не спрашивала разрешения и уверенно направилась к «Волге», открыла дверь и села на заднее сиденье.
– Поехали, здесь недалеко. Я покажу.
Я уселся впереди.
Водитель, усатый осетин средних лет, в огромной кепке «аэродром», кивнул, улыбнулся, поздоровался с девушкой и завёл двигатель.
И ещё через десять минут председатель, которого я вчера ещё знать не знал, обнимал меня и нахваливал:
– Два индийских фильма привёз! Точнее три, Семён Семёнович! – хвасталась Маруся, сияя от гордости!
– Ну, уважил, Александр, благодарствую, туго у нас с культурным досугом было. Теперь порядок. Проси, что хочешь. Коня, полцарства!
Он хитро улыбался.
– Дочь не отдам, конечно, она замужем, а земля у нас колхозная, сам понимаешь, но чем смогу – подсоблю.
– Коня, Семён Семёнович, коня! – выпалила вместо меня Маруся, – и шифера надо. Позарез!
– Коня? Кхех.
– Тут такое дело, Саша – гонщик. Скоро соревнования, но ему нужна машина. Саш, расскажи сам.
Но Семён Семёнович опередил:
– Ралли? На УАЗах?
Я кивнул:
– Ралли Кавказ. Этап ралли Орджоникидзе на УАЗах.
– За кого собираешься выступать, Александр?
– За команду ДОСААФ, местного аэроклуба.
– Мышкин? Знаю, знаю.
Теперь он смотрел на меня оценивающе, размышляя, можно ли доверять мне машину.
– Председательский УАЗик подойдёт?
Я снова сдержанно кивнул:
– Вполне.
Хотя мне безумно хотелось прыгать до потолка от счастья! У меня всё получилось! Я раздобыл машину! Машину, но не шифер.
– Ну раз такое дело – будет тебе УАЗик теперь для гонки! Бери моего Дуремара! Я могу и на «буханке» пока поездить.
– Дуремара? – это прозвище вызвало на моём лице улыбку, никогда не слышал, чтобы так называли свои машины.
– Я так ласково свой УАЗик называю, не козлом же его называть. Не разнесёшь мне машину?
– Верну вашего Дуремара после гонки в целости и сохранности, обслужу, помою. За УАЗик можете не переживать, всё будет в лучшем виде.
Он кивнул:
– У меня на Ралли Кавказ свой интерес есть. Раньше на этапе в Осетии наши станичные часто выступали. Сейчас некому. Да и в старые времена наши казаки в скачках участвовали. Часто побеждали. Так что не посрами честь станицы Архонской, колхоза «По Заветам Ильича».
– Спасибо! Не посрамлю.
– С машиной решено, а ещё что? Шифер?
Он посмотрел на Марусю.
– Да. Нам нужен шифер. В детском пионерлагере кинематографистов побили крыши градом. Помните, что в колхозе «Пятидесятилетия Октября» шифер завезли, а строить будут только на будущий год?
Председатель весело подмигнул мне:
– Вот баба – не голова, а Дом Советов! Всё знает, всё помнит. Цены тебе нет, Мария! Только праздник у них… Свадьба у сына председателя. Сегодня к ним с этим вопросом обращаться не могу. Пятница, давай в понедельник. Или лучше во вторник.
– Семён Семёнович, я обещал решить в Совмине этот вопрос. Сроки горят – дело не терпит отлагательства. Дети не могут в лагерь заехать. Может быть, черкнёте записку – я съезжу к ним?
Надо было пользоваться ситуацией, пока председатель пребывал в благом расположении духа. Куда деваться, раз я подписался на участие в ралли. Нельзя надолго откладывать решение. Я собирался всё устроить за один день.
Он мотнул головой:
– Ох, и деловой же ты! Проныра! Из камня воду выжмёшь! – председатель подправил себе ус и посмотрел на Марусю. – Ладно, будет тебе и шифер, и записка. Только предупреждаю – что сегодня вряд ли найдёшь кого-нибудь, кто в состоянии будет говорить.
Я посмотрел на Мусю, потом перевёл взгляд на председателя:
– В каком смысле? Пьяные будут?
– Кхе-кхе… Нет, конечно! Пьяных там не будет. Но такие вопросы за столом во время праздников не обсуждают… Ты на Кавказе!
Ещё через сорок минут я отпустил «Волгу» из Управления кинофикации Совмина и сидел за рулём председательского УАЗика.
Надо сказать, что машина была в отличном состоянии – чувствовалась хозяйская рука и уход. Ни одного скрипа, ни одного лишнего звука – ни из кузова, ни из подвески.
Я пообещал председателю вернуть машину через десять дней. Теперь на десять дней Дуремар стал моим верным конём и товарищем.
Я думал, что он будет удивлён или возмущён длительным сроком. Но председатель, если и чувствовал ревность или опасение за состояние машины, то бровью не повёл.
Двигатель урчал ровно, как довольный зверь, будто и не замечая нагрузки. Я едва касался педали – и Дуремар послушно рвался вперёд, отзывчивый, будто читающий мысли.
Этот УАЗ не просто ехал – он летел, обтекая колдобины и рытвины, будто смеялся над ухабистой дорогой.
Кабина пахла кожей и машинным маслом.
Мужской, я бы даже сказал грубый характер УАЗа читался в каждой детали.
Несмотря на это, приборная панель сверкала чистотой: стрелки спидометра и тахометра будто только вчера сошли с конвейера.
Стёкла без единой трещины, даже рычаг КПП отполирован до блеска частыми прикосновениями. Я провёл ладонью по деревянной накладке руля – лак ещё не потёрся, и под ним играл тёплый узор древесины.
Подвеска работала как швейцарский механизм – ни стука, ни скрипа. Упругая.
Иногда слышались удары – только мягкие, почти бархатные, где-то далеко внизу, когда колёса перекатывались через неровности.
Машина будто парила, а не ехала. Даже на крутых виражах она кренилась с достоинством, без намёка на разболтанность, будто говорила: «Расслабься, я всё контролирую».
Дуремар был необычной расцветки. Жёлтые боковины нижней части кузова сочетались с белоснежной краской капота и верхней части.
Солнце играло на лакокрасочном покрытии – ни сколов, ни потёков, не хуже, чем на ЦКовских «Чайках».
Фары, как два круглых глаза, смотрели вперёд с уверенностью хищника.
Даже резина выглядела будто нагуталиненная – видно, хозяин не жалел времени на уход за своим Дуремаром.
Я улыбнулся. Это не просто «железо» – это машина, которой гордились. И теперь она на десять дней в моём распоряжении.
Асфальт под колёсами пел – ровный, тёплый, будто специально выглаженный для моего УАЗа.
Дуремар легко бежал вперёд, его двигатель урчал глубоко и размеренно, как довольный кот на солнцепёке.
Я опустил стекло – и сразу в лицо ударил густой, сладкий воздух, пропитанный запахом нагретой пшеницы, полевых цветов и где-то далеко, едва уловимой, горьковатой ноткой полыни.
Дорога вилась между полями, то взмывая на пригорки, где на секунду открывался вид на синеющие в дымке горы, то ныряя в зелёные тоннели, где ветви деревьев почти смыкались над головой.
Тёплый ветерок обдувал лицо, кожаное сиденье мягко обнимало спину.
Нужное сельхозпредприятие находилось совсем недалеко от Архонки, и я без труда нашёл место.
Дорожный указатель сообщил мне, что я въехал в село «Новый Батако».
Первые дома появились неожиданно – будто выросли из земли, такие же солнечные и уютные, как этот день.
Белёные стены с трещинами, похожими на улыбки, розовые от времени ставни, крыши, поросшие травой – всё это выглядело настолько родным и тёплым, что невольно улыбался.
Дворы утопали в зелени – вишни, яблони, кусты смородины и малины.
Где-то за забором в деревьях звенели птицы, пахло свежим хлебом и топлёным молоком. Это был целый мир, живой, настоящий, дышащий покоем и уютом.
Увидев вывеску «Колхоз Бесланский», я свернул к нему с основной дороги.
За поворотом открылась панорама колхоза – аккуратные кирпичные здания цехов, белые склады с красными крышами, ухоженные поля, уходящие к самому горизонту.
Всё здесь дышало порядком и достатком – даже воздух звенел от энергии и жизни. И в этот момент я понимал – нет ничего лучше, чем дорога, машина и ощущение полной свободы.
С удовольствием разглядывая этот деревенский пейзаж, я медленно проезжал мимо – мимо тракторов, велосипедов у заборов, дворов с развешенным бельём.
И чувствовал, как что-то тёплое и светлое наполняет грудь – здесь, в этом месте, время текло по-другому, медленнее, мудрее, и я был частью этого потока.
Людей нигде не было видно. Дуремар тихо урчал, будто разделял мои мысли.
Наконец показалась большая площадь перед сельсоветом, где проходило торжество.
Оно поразило моё воображение своей масштабностью.
Я даже представить себе не мог такое. Везде стояла техника, куча машин, автобусов, на которых сюда свозили гостей.
Видимо, со всех концов Республики.
В огромных палатках-шатрах сидело около полутора тысяч человек: женщины отдельно, мужчины отдельно, дети – тоже отдельно.
Они размещались секциями – это были объединённые столы человек на пятьдесят.
Во главе каждого такого стола сидели трое старших мужчин: один по центру и двое по бокам – справа и слева.
Весь стол подчинялся сложной геометрии отношений между участниками застолья. Это было необычно.
Каналья, как найти здесь того самого председателя, не привлекая чужого внимания?
Ко мне навстречу вышли двое мужчин и поздоровались
– Со стороны жениха? Проходи, сейчас мы тебя за стол посадим.
Я не знал, что ответить, врать не хотелось. В списке гостей я не числился, меня явно с кем-то путали.
– Я из Архонки, мне председатель нужен.
Глава 12
– Я из Архонки, мне председатель нужен.
Стоя перед входом в палатку, я огляделся по сторонам.
На улицах и производственных зданиях колхоза царил дух советской эпохи – яркий, бодрый, неустанно зовущий вперёд, к новым трудовым подвигам.
На въезде в колхоз гордо красовался огромный щит с лозунгом:
«Слава труженикам села! Даёшь рекордный урожай в честь XXVI съезда КПСС!»
Рядом – портрет улыбающегося Брежнева в окружении золотых колосьев и подпись: «Наш курс – мир и созидание!»
На белом длинном здании поодаль справа висел растянутый между столбами транспарант:
«Пятилетку – в четыре года! Колхоз „имени Пятидесятилетия Октября“ – флагман соцсоревнования!»
Ниже – доска почёта с фотографиями передовиков производства: доярки в белых косынках, комбайнёры в промасленных спецовках, звеньевая-орденоносец с корзиной яблок.
– То, что из Архонки сразу видно, мы машину Семёна сразу видим. Ты же её не угнал? – тут же ответил один из мужчин. Он усмехнулся отеческой улыбкой.
– Нет, конечно.
– Пойдём с нами, молодой человек.
– Входи с правой ноги – так положено по нашему обычаю, – шепнул сопровождающий, когда мы входили в палатку.
Можно сказать, что я так попал с корабля на бал.
Меня усадили за один из столов и поручили опекать парню лет тридцати по имени Заур.
Он был улыбчив, приветлив и доброжелателен. Объяснял принципы осетинского застолья, из которых я запомнил только то, что за столом чокаются втроём.
Тост считается молитвой, несмотря на то, что на дворе восьмидесятые. Его всегда поднимают старшие мужчины стола. Младшие сидят в противоположном конце стола.
– Тебе водки или пива? У нас в старые времена традиционно пили молоко, в крайнем случае – пиво. Мы его сами варим на протяжении тысяч лет.
Я вспомнил, что профессор рассказывал о пиве. Мне нестерпимо захотелось попробовать, но я сумел побороть соблазн.
– Я за рулём, прости, никак не могу.
Заур покачал головой, показывая, что он расстроен. Но как выяснилось позже, именно это послужило тому, что он помог мне решить свою проблему.
– Тогда, может, минералки?
Я с облегчением вздохнул. Пить не придется.
Пока мы с ним беседовали, мы уже раза три стоя поднимали бокалы. Все пили по очереди, по старшинству, ожидая, пока это сделает сосед, находящийся ближе к главе стола.
Люди желали друг другу благополучия, доброй славы и спокойной жизни среди своих соседей. Заур переводил и объяснял, что каждый тост имеет своё место по порядку.
– А если мне придётся говорить? Что я должен буду сказать?
– Всем заправляют старшие. Другие гости особых прав на это не имеют, если им персонально не дадут слова. Ввиду многочисленности гостей, это происходит редко. Если тебе дадут слово, то можно поздравить молодожёнов и пожелать им счастья, – пояснил Заур.
– А что это за обычай? – я с интересом разглядывал присутвующих.
На одном из столов прямо напротив трёх старшин лежала голова быка, которая почему-то напоминала мне «Троицу» Рублёва.
– На такие большие праздники закалывают бычка, а то и двух. Преподнесённая голова – это признак особого уважения.
Он много рассказывал про обычаи и правила, но остальные, я как ни старался, запомнить не сумел.
Все мои мысли были заняты разбитыми крышами в пионерлагере.
Мне хотелось как можно скорее найти председателя колхоза и договориться о поставках шифера. Видимо, я так ёрзал, что Заур заметил моё беспокойство и попытался выяснить, в чём дело.
Я вскользь объяснил ему, что у меня есть очень важное дело, и попросил его помочь найти местного председателя колхоза.
– Поможешь?
– Нет, дорогой, сегодня договориться о делах не получится, – ответил он на мой вопрос.
– Но почему?
– Не знаю, как тебе объяснить… Это сложно. Стол для нас – место сакральное. Мы не обсуждаем здесь денежные и производственные дела.
– Вы здесь все верующие? – я очень удивился.
– Скажем так, мы знаем, что любой человек обладает свободой воли. Но не всё и не всегда зависит от нас.
– А я обладаю волей найти председателя?
– Да, но он не станет обсуждать производственные дела. Поверь мне. Поэтому потерпи до понедельника. А лучше кушай, отдыхай, смотри и наслаждайся. Ты мой гость.
– Заур, дорогой, но в понедельник будет поздно.
– Знаешь, что значит «Festina lente» на латыни? – удивил меня мой осетинский опекун, и продолжил, когда я отрицательно покачал головой, – торопись не спеша.
Я понял, что мне нужно идти искать председателя самому.
– Ладно, спасибо большое за угощение, но мне пора.
Я попробовал встать, но мой сосед меня опередил.
– Тебе не понравилась еда? Или, может, я что-то не так сказал? Если да, то прости.
– Нет, что ты? Всё отлично, и еда вкусная, и я тебе искренне благодарен за гостеприимство, но у меня правда дела.
– Это будет очень невежливо, если ты встанешь и уйдёшь. Мы всегда встаём из-за стола только после старших. Таков закон.
Мне пришлось согласиться.
– И всё же, в чём настоящая причина твоего беспокойства?
– Попробую объяснить тебе, как джигиту. Скажи, Заур, ты любишь коней?
– Конечно, – ответил он, – у нас на Кавказе каждый мужчина любит коней.
– Ну вот, тогда представь: через неделю у тебя скачки, за которыми будет наблюдать самая красивая девушка на свете – та, которая тебе нравится. У тебя нет собственного коня. Тогда, чтобы получить коня, нужно хотя бы на минуту отвлечь вашего председателя.
Мой проводник по осетинскому застолью как-то странно, по-другому, уважительно посмотрел на меня и спросил:
– Ты раллист? Будешь участвовать в ралли «Кавказ»? Весь сыр-бор из-за этого?
– Наконец-то я нашёл человека, который меня понимает. Да. Всё так.
– Мы с тобой, получается, коллеги, я тоже буду участвовать. В чём твоя проблема, ты можешь мне рассказать как на духу.
– Не могу, прости. Могу только самому председателю.
– Можешь, я его сын. Что случилось?
У меня отлегло от сердца. Я рассказал историю с фильмами и шифером для пионерского лагеря.
– Когда нужен шифер?
– Смена начинается в понедельник. Шифер нужен уже завтра, его ещё должны успеть смонтировать на крышах корпусов.
Я показал ему записку с просьбой от Семёна Семёновича, мой новый знакомый, будущий соперник по ралли, согласно закивал.
– Ты хоть намекни, где твой отец, я попробую к нему подойти после застолья.
– Вон мой фыд, то есть отец по-осетински. Но он тебе не нужен.
Заур повёл подбородком в сторону главы стола, который сидел по центру.
– Думаешь, откажет?
– Нет. Дай записку, напиши название пионерского лагеря, я всё решу. Будет тебе завтра шифер.
– Ты уверен?
– Тебе везёт, парень. Тебя опекают высшие силы. Когда ты подъехал, отец поднимал бокал за Уастырджи, знаешь, кто это?
Я кивнул в ответ.
– Почитается как покровитель мужчин. Изображается как седобородый мужчина на белом коне с золотыми крыльями, иногда называемый «Золотой Уастырджи» или «Златокрылый Уастырджи». Женщины не произносят его имя, заменяя его на «Лагты дзуар».
– Всё верно. Так вот, если ты вспомнишь, какие цвета на твоей машине, ты поймёшь, почему отец посчитал твой приезд во время этого тоста добрым знаком.
– Поверь, я даже и представить не мог, когда подъезжал, что это…
Заур приложил указательный палец к губам:
– Шшш. Давай не будем всуе упоминать нашего покровителя. Отец велел мне опекать тебя, как дорогого гостя. Я этим и занимаюсь. Твоё слово для меня закон. Ты мне сразу понравился.
– Неужели?
– Да, когда отказался пить спиртное. К тому же оказалось, что мы с тобой коллеги. Оба гонщики.
– Ну я же за рулём.
– Знаешь, не все такие сознательные. А «добил» ты меня, когда я узнал, хочешь помочь детям и шифер нужен для пионерлагеря.
После окончания свадьбы, часов в семь вечера (они у осетин заканчиваются намного раньше, чем у нас в Москве), мы отправились в здание правления.
Кабинет отца Заура дышал солидностью и духом эпохи.
Массивный дубовый стол, покрытый зелёным сукном с бархатными разводами от чернил, стоял на положенном месте – так, чтобы сидящий за ним встречал гостей спиной к окну, за которым золотились колхозные поля.
На столе – телефоны: чёрный «вертушка» для внутренней связи и бежевый городской с диском, начищенный до блеска.
Рядом – тяжёлая пепельница из каслинского литья, переполненная окурками «Казбека», и стопка документов под прессом с гербом СССР.
На стене – обязательный портрет Брежнева в резной раме, рядом – почётные грамоты с золотыми печатями: «Передовику социалистического соревнования», «За трудовую доблесть».
Над креслом председателя портрет Ленина, человека, изменившего ход истории.
Чуть поодаль – карта колхоза с флажками, отмечающими ударные стройки, и график уборки урожая, испещрённый пометками красным карандашом.
В углу – радиоприёмник «ВЭФ», из которого тихо льётся «Утро красит нежным светом…», а на подоконнике – герань в глиняном горшке, за которой, наверно, ухаживает секретарша или бухгалтер.
Шкафы с резными дверцами хранили кипы бумаг, папки с надписями: «Дело №…», а на верхней полке – символический подарок от районного начальства: хрустальный стакан в подстаканнике с видом Кремля.
На полу – потёртый, но добротный ковёр с оленями. У двери – вешалка, где висит фуражка с лакированным козырьком, та самая, в которой председатель объезжает поля.
«Как у Сталина, только белая», – подумалось мне.
В воздухе – запах махорки, лака для документов и степного ветра, врывающегося через приоткрытую форточку.
Здесь решались судьбы урожаев, распределялись трактора, солярка и подписывались наряды.
И хотя стол был местом власти, на самом видном месте стояла фотография: молодой Заур на коне, с медалью «Юный патриот» – напоминание, что даже у железного человека есть слабость.
Это был не просто кабинет. Это был штаб колхозной империи, где пахло хлебом, потом и бесконечной верой в «светлое будущее».
Оттуда мы дозвонились начальнику Управления кинофикации, Георгию Давидовичу, из кабинета его отца.
Заур не стал садиться за председательское место, а крутил диск аппарата стоя.
В этом чувствовалось безмерное уважение к своему отцу.
Дозвонившись, Заур поговорил с ним на своём языке, а потом передал мне трубку:
– Молодой человек, мне вас послало провидение! Хотя Заур с этим не согласен и говорит, что вас прислал Святой Георгий. Я не знаю, как вас благодарить.
– Что вы, Георгий Давыдович, не стоит.
– Нет, я вам безмерно благодарен. Мы обо всём с ним договорились. Завтра они привезут шифер и помогут накрыть крыши своими силами. Вы можете обращаться ко мне по любым вопросам.
Мне с трудом верилось, что я сумел сегодня всё это провернуть.
Найти и привезти фильмы, минуя вредного и несговорчивого чиновника от кино.
Получить прекрасную машину, Дуремар вёз меня в наш археологический лагерь.
Побывать на настоящей свадьбе, а самое главное – решить вопрос с поставкой шифера в пионерский лагерь кинематографистов.
Я раздобыл запчасти с рембазы.
– Тебе хорошо бы заменить сидушки на ковши в своём Уазе.
– Неплохо бы, но я не в Москве, взять мне их негде.
– У нас в гараже есть всё: и запчасти, и много всякого, чего я не использую. Всё в твоём распоряжении. Сварка, яма.
– Спасибо, Заур. Не знаю, как тебя благодарить!
– Не переживай, не стоит, – ответил парень, провожая меня в дорогу. – Хорошего пути!
На заднем сиденье благоухали ароматнейшие пироги, которыми я собирался угостить моих коллег по экспедиции.
Я уехал затемно, обретя ещё одного друга, в том, что он поможет мне, больше никаких сомнений после телефонного разговора не осталось.
– Ты такое пропустил! – захлёбывался от восторга Лёня. – Я теперь понял, почему ты на неё запал!
Он жевал кусок ещё неостывшего пирога.
– Мммм, как же это вкусно! Это просто отвал фляги!
Я улыбался и смотрел на Лёню:
– Ты о ком? Что я пропустил?
– Твоя Дзерасса приезжала с тремя братьями к нам в лагерь. Вообще, они вроде как к профессору, но она тебя искала, сказала, что ты ей нужен лично.
– Я-я-я? – у меня глаза на лоб полезли.
– Да, ты. Счастливчик. Скажу тебе, что я много всего повидал на белом свете, такой красоты никогда не встречал.
– А что ей нужно? Она что-нибудь сказала?
– Нет, но передала записку. А её брат долго тёр с Маринкой.
Он нахмурил брови. Ему явно не понравилось общение между его бывшей и незнакомцами.
Я подколол его:
– Лёнь, ты ревнуешь, что ли? Ты определись. С кем ты в этот раз. А то Маруся тебе за такие дела твои шары бильярдные быстро отчекрыжит. Она нам помогала с машиной, – я кивком указал на Дуремара, – назад дороги нет.
Я взял записку в руки и развернул. Она назначила на завтра мне встречу в центре города.
– Да я-то что? Я же не могу ей запретить, просто мне кажется, она прям назло мне ему во весь рот улыбалась, кокетничала.
– И как ты это понял?
– Она поглядывала всё время в мою сторону. Что там?
Я самодовольно улыбнулся и убрал записку в карман.
– А то ты не заглядывал.
– За кого ты меня принимаешь! Клянусь, что не смотрел!
– На свиданку пригласила. Завтра.
– Да ну тебя в баню! – не поверил мне Лёня. – Не хочешь – не говори. Чё за тачка, пойдём посмотрим?
