Текст книги "Скорость. Дарьяльский дрифт (СИ)"

Автор книги: Адам Хлебов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

Рано или поздно меня бы всё равно схватили. Поэтому я решил сам нанести первый удар. Рискованно? Да. Могло ли всё пойти не так? Конечно.

Но так или иначе конфликт перерос в войну, когда Комиссаров приказал Рашпилю убрать меня.

Мда, Каменев. Ты один против всего КГБ?

В глубине души я очень надеялся, что это не так. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понимать, кто в этой войне выйдет победителем. Мне хотелось верить, что Комиссаров и Мальков – просто аномалия, исключение. Сбой системы, ошибка.

Скажи, кто твой враг, и я скажу, кто ты. Нормально я себе планку для прыжка задрал. Ну или нажил геморрой.

Говорить, что был совсем один против КГБ или Комиссарова, было не совсем справедливо. Мне помогали мой Серёга, который принял меня по приезде из Тбилиси как родного.

Я пожил у него немного, пока его родители уехали по текущим делам в Сибирь, откуда мой друг был родом. Почти неделю я не выходил из дома, обдумывая свой план.

Серёга помогал мне во всём, хотел ехать со мной на дачу к Марго, но я категорически отказался. Понимая, что подставляю своего друга, я поблагодарил его за помощь и съехал.

Теперь, когда я объявился, Комиссаров наверняка пройдётся с визитами везде, где я могу предположительно «залечь на дно». Оставаться дальше у Серёги глупо. Это слишком опасно для него.

Люди из «семёрки» очень влиятельны. Конечно, не настолько, как сотрудники «девятки» и «единички» (указанные занимались охраной первых лиц государства и внешней разведкой соответственно). Но всё равно можно сказать, что возможности даже одного Малькова безграничны по сравнению с моими.

Они – тени. Они не оставляют следов. Толпа – их стихия, в толпе они могут творить всё что угодно. Они превращают города и населённые пункты в большие ловушки. Их мир – это бесконечная шахматная доска, где каждый прохожий, каждая витрина, каждый поворот улицы – часть игры.

Они могут вести цель часами, днями, месяцами, и та до ареста так и не узнает, что находится под колпаком. Они неприкасаемы для ментов. Если ты не знаком с ними лично, то найти их невозможно. Они – пустота, которая смотрит на тебя отовсюду. Они – воздух, который тебя окружает.

Они читают твои привычки как открытую книгу. И умеют пользоваться этим. Их оружие – терпение. Они могут ждать и никуда не торопиться. Время всегда на их стороне. Бездействие их не угнетает.

Любой другой давно сошёл бы с ума. Мало кто может двенадцать часов подряд сидеть у окна, не отлучаясь, наблюдать и ждать, когда появится объект.

Они знают, чего человек боится. Чаще всего вынуждают человека ошибаться. Иногда они сами себя намеренно обнаруживают. В этом случае задача – не выследить, а заставить бояться и нервничать. Они не нападают – внушают паранойю. Самый опасный их инструмент – собственный страх объекта.

Конечно, у меня мало шансов легко «свалить» Комиссарова. Но всё же они есть. Кто сказал, что у них монополия на время? Что у меня меньше терпения? Что я не изучу их страхи?

Я собираюсь отплатить той же монетой.

– Комиссаров, хочешь поймать меня? Сначала найди.

Глава 3

Время? Теперь, когда иконы у меня, оно тоже мой союзник.

Мне пока удаётся действовать на опережение. А это означает, что я создаю события, а мои враги вынуждены на них реагировать.

Можно сказать, что это гандикап. Моя небольшая фора.

* * *

Ещё неделю назад я встретился с моим наставником, руководителем первой гоночной команды Игорем Николаевичем Трубецким.

Самым настоящим князем, гонщиком, участвовавшим в гонках в Монте-Карло, в Ле-Мане.

Трубецкой репатриировался после войны в СССР обратно на Родину, вопреки воле и противодействию своей семьи, проживавшей в Италии.

Этот легендарный старик многое повидал. Прошёл через множество трудностей и жизненных неурядиц, пока не достиг своей мечты.

Он создал свою гоночную команду в России в ведомственном гараже Академии Наук.

Волею судеб я оказался в той же команде. Взятый на поруки ученик слесаря, я быстро освоился и стал гонять, заменив попавшего в аварию коллегу.

Несмотря на то, что наши пути на время разошлись, у нас с Трубецким сохранились тёплые и доверительные отношения.

Я знал, что всегда могу рассчитывать на его помощь в трудную минуту.

Внимательно выслушав мой рассказ о последней гонке, заказе Комиссарова и украденных иконах, он легко отреагировал на мою просьбу.

– Конечно, я помогу перекантоваться, как ты говоришь. Поедешь в экспедицию.

– В экспедицию? – я недоумённо посмотрел на старика.

– Да, в археологическую.

– Игорь Николаевич, но…

– Никаких «но». Тебе будет полезно и познавательно. На раскопки едут студенты и преподаватели. Поедешь водителем.

– Хорошо.

– Придётся пожить под чужой фамилией, но думаю, это меньшее из зол.

– Это я могу.

– К тому же учти, что во-первых, водитель в экспедиции имеет очень высокий статус. От водителя очень много зависит. Он там как капитан космического челнока.

– Челнока? Почему челнока?

Трубецкой улыбнулся.

– Челнока, потому что мотается всё время туда-обратно от лагеря археологов в райцентр и обратно. А во-вторых, там через две недели будут проходить ралли «Орджоникидзе».

Увидев, как у меня загорелись глаза, спросил:

– У меня там есть приятель. Желаешь поучаствовать? Мне похлопотать?

– Игорь Николаевич, да что вы спрашиваете! Конечно! Почту за счастье!

Сердце бешено заколотилось от радости.

– Ты не спросил, в качестве кого ты можешь поучаствовать.

Трубецкой хитро улыбался. Не дожидаясь моего ответа, он сказал:

– Ралли в горах – очень опасная дисциплина, там нужен не просто навык вождения. Там нужно иметь опыт. Настоящее мастерство. Я похлопочу, чтобы тебя взяли механиком.

– Механиком? – даже я почувствовал, что мой голос прозвучал разочарованно.

– Ну когда-нибудь поучаствуешь в ралли, сидя за рулём авто. Ты парень талантливый, быстро учишься.

– Спасибо.

– Не забывай, что у тебя в приоритете вылезти из той ямы, в которой мы с тобой оказались.

Трубецкой направил меня к профессору Института археологии Академии наук Ковалёву Александру Владимировичу.

Профессор ужасно картавил. Мне не всегда удавалось понять его.

– Садитесь, могодой чеговек, во избежание недоаазумений я догжен вас сразу пеедупеедить, что я с детства не выговааиваю две буквы агфвавита: Г – Генин и Ы – ыволюцию.

– Здравствйте Алекандр Владимирович, – ответил я мужине лет пятиддесяти-шестидесяти с густой седой бородой,

«Ленин и революция», догадался я. Он не выговаривал «л» и «р».

– Вначаге вам некотооые мои сгова будут непонятны, но потом вы пиивыкните.

– Понятно.

Было забавно его слушать, и я улыбнулся.

Но он посмотрел с такой серьезностью, что мне стало очень неудобно и улыбка быстро улетучилась.

– Так значит вы мой тезка, Александ. Как сообщиг Игогь Никогаевич, вы этими машинками интееесуетесь, веено?

– Верно. Гоночными автомобилями. Я гонщик, Александр Владимирович.

– Что знаете об аахеогогии, мигостивый госудаа?

– Немногое. Только то, что это наука о истории, о прошлом. Археологи проводят раскопки там всякие, находят кувшины, статуи.

– Все понятно, я так и думал. Впоочем, это даже к гучшему.

Я не знал радоваться или огорчаться последней фразе.

– Аахеология, знаете ги, – это наука с гопатой. Истооия без этой самой гопаты почти ничто. Не стану пееувегичивать значение аахеологии, но без нее мы бы никогда не узнаги о деевнейших гооодах, не имеги бы пеедставгения об их кугьтууе и еегигии. Это понятно?

– Понятно.

– Аахеология сгожное еемесго. Но оомантическое. Иногда можно найти бесценные сокоовища.

– А вы находили?

– Нахожу в каждую экспедицию. Гуузовые водить умеете?

– Умею. И легковые тоже.

– Машины у нас не новые, теебуют ухода. Как у вас с еемонтом?

– А как с запчастями?

– С этим пооблем нет, наша Севеео-Кавказская экспедиция дуужит с военными, запчатей завагись.

– Тогда и с ремонтом проблем нет.

– Прекрасно. Я вас бееу, есги вы готовы отааботать весь соок гетней экспедиции. С мая по сентябыь.

– Я готов. Мне было бы интересно поучаствовать в экспедиции, только…

– Что тогько?

Его лицо сменило выражение.

Еще минуту назад он смотрел на меня оценивающе, с хитрым прищуром.

Теперь же Ковалев был крайне сосредоточен, будто прыгун в воду, стоящий на краю вышки на десятиметровой высоте, и готовящийся к прыжку.

– В Орджоникидзе будут проходить соревнования.

– Ах это… Ваши машинки, – его лицо снова расслабилось, он считал увлечение автомобилями крайне несерьезным занятием, – есги будете успевать дегать основную габоту и у меня не будет к вам пеетензий и нааекний, то не вижу пообгем.

– Хорошо.

– Тогда идите в кадыы офоомгяйтесь. Отпаавгяетесь чееез недегю, – он назвал дату.

Я уже привык кк его манере разговора и ппонмал его безтруда. Профессор мне нравился свойе прямотой и решитльносью

– Созвонитесь с напааником, нужно будет помочь с поггузкой накануне отъезда. Гюдочка-секгетагь даст вам номеы тегефона Геонида. Вы будете пееегонять «Шишок» со втогым водителем.

– ГАЗ шестьдесят шестой?

– Да, именно так. В нагоде его называют «Шишиыа» или «Шишок».

* * *

Я отогнал от себя эти воспоминания недельной давности и вернулся в вагон.

За окном моросило. Поезд замедлял ход, и сквозь запотевшее стекло электрички Москва расплывалась серыми силуэтами вокзала и мокрыми перронами.

По перронам шли люди.

Я почувствовал, как напряглись мышцы спины – будто кто-то провёл холодным куском льда по позвоночнику.

Они стояли там.

Двое в одинаковых казённых ботинках, как у Малькова, с непроницаемыми лицами.

В куртках, под которыми угадывалась кобура с табельным оружием.

Один – плотный, с тяжёлым взглядом, медленно скользившим по вагонам.

Им не хватало только солнечных очков для довершения картины.

Второй – похудее, подвижный, он держал руки в карманах и крутил головой из стороны в сторону. Они искали кого-то.

«Меня?»

Мысль неприятно кольнула, словно разряд электрического тока. В горле пересохло.

Я отвел глаза, когда второй стал поворачиваться в мою сторону. Сделал вид, что поправляю лямки на спортивной сумке.

Сердце забилось так громко, что казалось, его слышно даже сквозь скрип железнодорожных тормозов.

Поезд остановился, и двери со скрипом и шипением разъехались в стороны.

Меня удивило, что они себя дали обнаружить. Надеялись, что я заметаюсь, побегу?

Спокойно. Хрен вам. Вы меня не выловите. Это не сработает.

– Бабуль, давайте помогу, – я подошёл к старушке-крестьянке с мешком, вспомнив урок, преподанный Рашпилем.

– Ой, внучек, даже не знаю, как тебя благодарить.

Я приподнял поклажу, взвалил на плечо и направился вместе с ней к выходу.

– И не надо благодарить, бабуль.

Это мне тебя надо благодарить, бабка, сейчас ты мой щит, моя защита.

Мне было неприятно от липкой тревоги, охватившей сознание.

Я на мгновение остановился перед тем, как шагнуть из вагона на перрон. Потом заставил себя не смотреть в сторону «встречающих».

Не смотреть в их сторону. Не выделяться. Просто идти.

Наоборот, я обернулся и подал руку старушке, помогая сойти с поезда.

Потом совершил первый шаг – медленный, будто через зыбучий песок.

– Ты на метро поедешь, внучок?

Мы прибывали к самому открытию метро.

– Да, бабуль, а вам куда надо?

– На Даниловский рынок.

– На рынок? Что везём?

– Да редис, будь он неладен.

Ого, а бабка-то коммерсантша. Мы шли, переговариваясь по перрону, и со стороны походили на бабку с внуком.

– И много прибыли с редиса?

– Да какой там. Одни тяготы от него.

Мешок и вправду был тяжёлый. Мы приближались к комитетским.

Мог ли я ошибаться насчёт их принадлежности? Интуиция подсказывала, что нет.

Краем глаза я видел, как плотный агент что-то сказал напарнику, тот кивнул и стал двигаться в нашу сторону.

В висках застучало.

Но к моему облегчению агент подошёл к молодому парню, идущему рядом, и показал ему свою красную корочку со щитом и мечом на гербе.

Удостоверение сотрудника КГБ, интуиция не обманула.

Парень остановился и недоумённо смотрел на сотрудника.

– Вам придётся проследовать с нами, – обратился шпик к парню.

Он единственный из всех пассажиров был одет в джинсы, которые были вовсе не похожи на мои.

Ни по цвету, ни по фасону.

– А в чём, собственно, дело? – спрашивал тот, когда я, проходя мимо, немного перебросил на плече тяжёлый мешок.

Мы с бабкой миновали их и уже прошли первого, когда я услышал за спиной голос:

– Эй, парень! – раздалось сзади.

Я уже собирался бросить мешок и бежать, но что-то меня в последний момент остановило. Я обернулся.

– Ты обронил! – Агент протягивал мне упавший листок с телефонным номером моего напарника-водителя, выпавшим из кармана.

– Спасибо… – голос чуть не дрогнул предательски. Придерживая мешок одной рукой, я потянулся второй за листком.

Чекист на секунду задержал на руке взгляд – изучающий, холодный. Он смотрел на мои сбитые костяшки кулаков после вчерашней схватки с Мальковым.

Потом протянул листок.

– Будь внимателен, так и голову потерять недолго.

– Хорошо, спасибо, – запихал листок в карман штанов.

Он ещё раз внимательно оглядел меня, потом кивнул.

Бабка рядом улыбнулась и обратилась к агенту:

– Вот какие у нас люди хорошие, сердешные. Спасибо тебе, сынок.

– Не за что, – недовольно пробурчал в ответ комитетчик.

Мы двинулись дальше, но мне казалось, что агент ещё долго смотрел нам в спину.

Я ощущал физическое жжение от невидимого взгляда между лопаток.

Но на этот раз меня пронесло. Надеюсь, что в ближайшее время у меня больше не будет причин с ними встречаться снова.

Перед входом в метро я остановился и позвонил Лёне, моему напарнику и сменщику, и убедился, что наши договорённости в силе.

Бабку я благополучно проводил до рынка, в знак благодарности она всучила мне большой пучок редиса.

Я долго отказывался, бабка не на шутку обиделась, шумела и возмущалась, поэтому в итоге мне пришлось взять.

До этого дня мы с Леонидом разговаривали только по телефону, он должен был подобрать меня у метро «Домодедовская» рано утром.

Я боялся опоздать после незапланированного заезда на Даниловский рынок, поэтому бежал по подземным переходам и эскалаторам, как угорелый.

Добравшись к обозначенной автобусной остановке к восьми утра, я увидел, как к ней подъезжает та самая шишига, на которой мне предстояло добраться до лагеря археологов.

ГАЗ-66 с глухим рёвом притормозил у бордюра, выпуская клубы сизого дыма из выхлопной трубы.

Машина Института Археологии АН СССР выглядела так, будто её собирали из того, что нашли на автокладбище.

Выгоревшая зелёная краска кабины, ржавые подтёки на порогах и боковых зеркалах, облезлый в нескольких местах кунг красноречиво говорили о том, что этот грузовик побывал в передрягах и экспедициях.

На дверях – потрёпанная эмблема с логотипом и аббревиатурой Академии Наук.

Снаружи на крыше кабины красовался самодельный козырёк от солнца, который должен был явно нарушать аэродинамику.

Дверь кабины со скрипом распахнулась, и оттуда высунулось широкое, обветренное лицо с ухмылкой до ушей.

– Ты Саня? Это ты мне звонил? Здорово!

Я кивнул и поправил ремешок сумки на плече, сделав шаг к машине.

– Здорово!

– Ну чё, герой, залетай! – Лёня мотнул головой в сторону потрёпанного кожзама пассажирского сиденья.

– Место, как для члена Политбюро! Здесь только начальство ездит.

Я встал на высокую ступеньку и, закинув сумку в салон, уселся на сиденье.

Окна были открыты, но в нос ударил целый коктейль из резких запахов.

Пахло бензином, не очень дорогим табаком, пылью и дерматином.

– Леонид, можно просто Лёня, – водитель протянул руку над кожухом двигателя, я пожал в ответ.

– Александр, можно просто Саша или Саня, как больше нравится.

– Ну, с Богом! – Лёня взялся за рычаг переключения коробки передач и с диким хрустом врубил первую передачу.

– Синхронизатор?

– Он самый, там на блокирующих кольцах резьба изнашивается, зазор между кольцами и венцом пропадает, и кирдык.

– Доедем?

– Куда денемся, конечно, доедем. У нас в армейке на моей всю службу хрустела. Я в автороте служил, в отделении шесть машин – шесть хрустов, и всем насрать. Едет, да и хрен с ней. Ни одна коробка не заклинила.

Я огляделся. Кабина у Лёни была обжита по-советски уютно.

На торпеде – приклеенный пятак, пять копеек, «на счастье».

Набалдашник на ручке КПП был украшен жуком в слюде, который с определённого угла напоминал человеческий череп. Посередине между двумя ветровыми стёклами висела выцветшая фото из какой-то экспедиции с подписью «Археолухи».

Над водительской дверью – фото негра-культуриста, демонстрирующего оба бицепса и широкие «крылья».

Но главным украшением салона была открытка, прикреплённая на солнцезащитный козырёк. На ней – чёрно-белая фотография девушки.

Дама предположительно германской наружности стояла вполоборота с пышной голой грудью, которую, впрочем, прикрывала двумя ладошками.

Девушка призывно улыбалась всем присутствующим в салоне «шишиги».

– Красива, чертовка, да? – Лёня самодовольно ткнул пальцем в открытку. – Мне один археолог подарил, с раскопок в Крыму. Говорит, древняя реликвия, чуть ли не современная копия Венеры Милосской! Ха! Мне такие мясистые бабы нравятся. А тебе?

Я не ответил. Просто пожал плечами.

Те, что мне попадались в жизни, были покрасивше немецкой сисястой дивы с фотографии. И фигурой, и лицом.

Наши русские девушки во всём мире считаются самыми красивыми.

Поэтому я не особо разделяю этой тяги к фоткам и плакатам. Но из тактичности не стал ничего говорить Лёне.

У человека хорошее настроение – зачем портить? Да и мне можно выдохнуть.

Мы как раз проехали пост ГАИ на пересечении с МКАД и выехали из столицы на просторы Родины.

– Ладно, вижу, что с бабской красотой ты ещё не определился. А может, ты втюрился в одногрупницу или бывшую одноклассницу?

– Что-то типа того.

– Ну я тебя пытать не буду, не хочешь – не рассказывай, я так для поддержания разговора. Это нормально по молодости втюриться. Любви все возрасты покорны, как говорится.

Возраст? Интересно, сколько ему лет? Я задал встречный вопрос.

– Тридцать пять. По паспорту. Но в душе двадцать.

Мужику было тридцать пять, но выглядел он на все сорок пять – видимо, сказывались годы, проведённые за баранкой.

Экстраверт, немного глуповатый, но душа-человек – это читалось в каждом его жесте.

Он тут же начал рассказывать, как в прошлом году поехал в экспедицию в Калмыцкие степи и чуть не утопил этот самый ГАЗ в болоте.

– Вообще в экспедициях скукотища.

– Неужели?

– Точно тебе говорю, студентов делят на пары, дают лопаты, ножи для раскопок, молоточки и кисточки. Они под палящим солнцем до усрачки копают, разбивают комки земли – и всё. Могут за всю экспедицию ничего не найти.

– Совсем ничего?

– Ну там черепки и осколки разные могут попадаться. Как первый найдут – радуются, как дети. Но на третий день эти куски горшков надоедают. Пыль и пот разъедают глаза, кожу. Спину и ноги ломит.

– Мда.

– Через неделю все новички пытаются сбежать. Потому что понимают, какая это лажа. Так что готовься. Придумывай план побега, можно закосить под больного или родню попросить тебя срочно вызвать телеграммой.

– Я не сбегу.

Лёня на пару секунд отвернулся от дороги и скептически посмотрел на меня.

– Лёнь, ты пытался сбежать?

– Я другое дело.

– Это как?

– А вот так, я водитель, это раз. А во-вторых, у меня там кое с кем шуры-муры. Ну, ты понял. Ты сам-то на историческом?

– Не, в автодорожном на вечернем. Я, как и ты, еду водителем. Может, тоже найду себе кого-нибудь на шуры-муры.

– Это вряд ли. В этот раз не повезло тебе с этим делом.

– Почему?

– Обычно наших девчонок в экспедиции раз-два и обчёлся, за ними очередь пообщаться – километр. А с местными не забалуешь. Кавказ всё-таки. Абрэки зарэжут!

Он смешно подделал акцент.

– Кто такие абрэки?

– Ну ты что, Толстого не читал? Абрек – это горец-разбойник, отчаянный человек, головорез, – он осекся, нас, сигналя, обгоняла странная легковушка.

Завершив манёвр, она с включённым правым поворотником притормаживала перед нашей шишигой, плавно смещаясь к бровке.

Из пассажирского окна наполовину высовывался мужской торс, который рукой указывал в сторону обочины, мол, остановись.

– Это что ещё за хрен? – возмутился Лёня, его брови нахмурились. – Чего тебе надо?

Меня тоже напрягла эта ситуация. Неужели меня вычислили? Но как?

Лёня тем временем попробовал отпустить легковушку чуть вперёд, а потом пойти на обгон.

Но автомобиль впереди вильнул влево, перегораживая путь, не давая пространства для манёвра.

Потом он снова начал плавно смещаться на обочину.

– Ладно, хрен с тобой, – Лёня смачно выругался, включил правый поворотник и стал притормаживать.

Обе машины встали. Двери легковушки – водительская и пассажирская – открылись, из салона вылезли двое мужчин и направились в нашу сторону.

Лёня полез под сиденье и почему-то достал монтировку. Он распахнул дверь и выпрыгнул. Я последовал за ним, распахнув свою с правой стороны.

– Вы же из Академии Наук? Археологам груз везёте? – спросил один из них. – Мы тоже…

Не сводя рассерженного взгляда с приближающихся, Лёня едва повернул ко мне голову и тихо процедил сквозь зубы:

– Это не наши…