Текст книги "Вечный человек"

Автор книги: Абдурахман Абсалямов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 27 страниц)

Неожиданно раздались детские голоса. Задонов побежал в соседнее помещение. Назимов слышал, как он говорил:

– Ребята, сейчас же разойдитесь по своим местам, спрячьтесь. Мы шуганем фашистов, перебьем всех. И тогда – свобода! А вы не выходите на улицу. Будет стрельба. Если налетят самолеты, мигом все в подвал… Ну, други, мне пора… Я скоро вернусь…

Назимов неотрывно смотрел на часы. Бегут секунды, истекают последние минуты.

Не оглядываясь, Назимов приказал:

– Тебе пора, Николай. Твое место рядом с командиром головного батальона. Желаю успеха!

Они обнялись.

– Если со мной что… – сбивчиво говорил Заделов. – Одним словом, сообщи домой… – И придерживая пистолет, сунутый в карман куртки, он выбежал в коридор.

Только что шумливо бурливший лагерь с приближением минуты восстания притих, затаился. Взоры тысяч людей были устремлены на проволочные заграждения, на сторожевые вышки. Люди готовые броситься на врага, крепче сжимали оружие. В эти последние минуты вряд ли кто серьезно думал о смерти. Слишком уж накипела злоба против палачей. Ведь так хочется испытать чувство свободы.

Тишина. Нервы напряжены, сердце готово вырваться из груди.

…Майор Бобровников, с гранатой в руке, прижимаясь к стене, чтобы не попасться на глаза часовым на вышках, приблизился к углу барака. Затем подполз к пристройке, недалеко от запасных ворот. Затаился, перевел дыхание. Выждал, когда часовой на вышке повернется спиной к нему. Вдруг бросился на землю, прополз еще несколько метров и, широко, изо всех сил размахнувшись, метнул гранату в ворота. Глубокую тишину разорвал оглушительный взрыв. В ту же секунду загремели винтовочные залпы по вышкам. Тысячи людей с криками «ура», точно потоки, хлынувшие из берегов реки, бросились со всех концов лагеря на проволочные заграждения, к запасным воротам к вышкам. Немецкие коммунисты выключили ток, и люди, вооруженные ломами, топорами, кирками, принялись рвать проволоку. Другие группы узников, не дожидаясь, когда в заграждениях будут сделаны проходы, набрасывали на колючку одеяла, куртки, матрацы и переползали, перекатывались на ту сторону ограждения. Ворота уже таранили заранее приготовленными толстыми бревнами. У вышек гремели залпы и взрывы. Из окон клубами повалил черный дым.

Наконец запасные ворота рухнули. Бойцы головного батальона рванулись к эсэсовским казармам, к войсковым складам, к гаражу. Следом продвигался батальон Харитонова, Повсюду трещали пулеметы, автоматы, рвались гранаты. Повстанцам удалось овладеть одной из вышек. Пулеметы были повернуты в сторону-врага, очереди застрочили по другим вышкам.

– Прорвали! Прорвали проволочные заграждения! Атакуют казармы! – одним духом выпалил Назимову связной, прибежавший от Бобровникова. Глаза его пи рели, щеки разрумянились. В руках – немецкий автомат. – Гитлеровцы даже не успели занять свои дзоты!

– Передай Бобровникову, чтобы атаковал ревир! – приказал Назимов, и связной тут же исчез.

– Пошли и мы! – позвал Назимов группу штабных порученцев и связных. – На месте виднее будет.

У дверей штаба стояла охрана. Один из бойцов передал комбригу трофейный автомат.

С автоматом под мышкой Баки направился к запасным воротам. Десятки убитых лежали между бараками. Многие висели прямо на проволоке.

– Бойцы головного батальона, – объяснил один из связных. – Их косили пулеметом с угловой вышки…

Угловая вышка была взорвана и горела.

– Товарищ подполковник – предупредил один из сопровождавших, – держитесь ближе к стене: здесь откуда-то стреляют, только что убили связного…

Чутьем боевого командира Назимов угадывал, что продвижение его бригады задерживается.

– Чернов! – позвал он командира третьего батальона. Давай двигай и ты. Помоги Харитонову. Прорывайся к оружейным складам!

Следовавший за комбригом Чернов приостановился, взмахнул рукой – и бойцы его батальона, перед тем невидимые, появились словно из-под земли, бросились вперед.

Над головой посвистывали пули. Стоявший рядом с Назимовым телохранитель вдруг пошатнулся, выронил из рук автомат, рухнул на землю.

Неподалеку, в небольшой воронке от противотанковой гранаты, лежали двое, вцепившись в горло друг другу, – лагерник в полосатой куртке и власовец в черной шинели. Оба были мертвы. В лагернике Назимов с одного взгляда узнал Рыкалова.

– Прости, – сказал про себя Баки. – Мы сомневались в тебе. Ты же знал, иначе нельзя было.

Навстречу, поддерживая друг друга, плелись раненые. Они не выпускали из рук оружие. В одном из них Назимов узнал Сабира.

– Товарищ комбриг… Баки абы, – обратился Сабир. – Вон из того окна бьет пулемет. Неплохо бы угомонить его.

– Попытаемся, Сабир. В каком подразделении воевал?

– В головном.

– Как у вас дела?

– Мы свой долг выполнили, Баки абы.

Назимов приказал нескольким бойцам снять фашистского пулеметчика.

– Кто поведет вас?

– Я и поведу! – вызвался Сабир. – Рана терпимая, меня уже перевязали.

Общее продвижение повстанцев задерживалось у эсэсовского ревира, который должна была брать «Каменная» бригада. Гитлеровцы успели организовать здесь оборону, их пулеметный огонь не давал бойцам поднять голову.

Атака головного батальона тоже не принесла успеха – огонь был слишком плотен.

Повторную атаку подразделений батальона возглавил Задонов. И опять пришлось залечь.

Успешнее действовал батальон Бибикова. Штурмовикам удалось подорвать доты, оборонявшие подступы к гаражам. Бойцы хлынули вперед. С минуты на минуту гаражи должны были пасть.

Большинство вышек были взорваны, горели. Но с одной все еще велся сильный косоприцельный пулеметный огонь, прижимавший атакующих. После коротких перебежек неизменно звучала команда: «Ложись!»

Но лежать под огнем – тоже равносильно смерти. Что-то надо было предпринять. Вдруг раздался оглушительный взрыв. Вышка качнулась, осела. Пулемет умолк. Кто-то из безымянных бойцов сумел подползти к вышке, заложил и подпалил заряд тола.

Теперь можно было действовать свободнее. Бойцы батальона Харитонова волокли из захваченных дотов пулеметы и минометы, быстро устанавливали, открывали сильный огонь по оборонявшимся оружейным складам.

– Атаковать склады! С ходу атаковать! – приказал комбриг, видя, что успех надо немедленно развивать.

– Товарищ подполковник, смотрите, идут наши резервы! – показал один из связных.

Действительно, батальоны резервной бригады не выдержали и, не дожидаясь приказа, включились в бой. А за бригадой буквально тучей двигалась многотысячная толпа лагерников, вооруженных чем попало.

Назимов приказал не останавливать резервную бригаду, повернуть ее вместе с нахлынувшими неорганизованными лагерниками на поддержку подразделений Харитонова, штурмовавших теперь оружейные склады. Назимов все же надеялся, что в складах осталось кое-какое оружие. Тогда заступы и кирки слабо вооруженных лагерников можно будет поменять на винтовки.

Теперь наиболее упорный бой велся у эсэсовского ревира и казарм.

Наконец головной батальон Бобровникова и Задонова ворвался в ревир.

– Не задерживаться, не задерживаться в ревире! – подстегивал Назимов.

Основные силы гитлеровцев стягивались к эсэсовским казармам.

Нельзя давать им передышки. Иначе штурмовать каменные казармы будет очень трудно, и граната на исходе.

В захваченных гаражах много автомашин. Назимов помял, что в батальоне Бибикова заранее были выявлены шоферы. Сейчас они должны находиться возле захваченных грузовиков.

– Базаров, – позвал комбриг связного, – живо к гаражу. Пусть гонят машины сюда. Задонова ко мне!; Слушай, Николай, подготовь роту к погрузке на машины. Вон по той улице заходи в тыл казармам.

Стрельба все усиливалась. Но, по-видимому, интенсивность нарастала со стороны атакующих: были лущены в дело винтовки, в небольшом количестве все же найденные в захваченном складе. Гитлеровцы повсюду отступали. Уже появились пленные. Власовцев в плен не брали, приканчивали на месте.

Гитлеровцы могли подбросить войска из Веймара. Назимов собрал всех хорошо вооруженных разведчиков, часть связных – послал их на дороги, чтобы устроили несколько засад.

Приходилось то и дело посматривать на небо – ведь Кампе по радио все же мог вызвать авиацию. Теперь, когда оборона гитлеровцев сосредоточилась в основном в нескольких точках, представлялась возможность бомбить внутреннюю территорию лагеря, где безраздельно хозяйничали повстанцы. Назимов дал указания командирам батальонов строго следить за воздухом.

В главный штаб повстанцев, к Ивану Ивановичу Смердову, Назимов отправил связного с сообщением: взяты оружейные и вещевые склады, ревир и гаражи. Идет упорный бой за казармы. Командный пункт ударной «Деревянной» бригады переносится в бывший эсэсовский ревир. Взаимодействие и связь с соседними бригадами установлены надежные.

Теперь все силы восставших введены в бой. Первоочередные задачи – прорыв проволочных заграждений и захват намеченных объектов – выполнены отлично. Гитлеровцы так и не смогли по-настоящему воспользоваться своим главным козырем: огневыми точками, расположенными вокруг лагеря. Атака повстанцев была настолько неожиданной и стремительной, что гарнизоны дзотов, находившиеся в казармах, в большинстве своем не успели добежать до огневых точек, были перебиты на полпути.

Оставалось выбить гитлеровцев из казарм. Это – труднее. Последние резервы русских повстанцев введены в бой. Обо всем этом Назимов через своего связного доложил Смердову.

К этому времени отряды чехов, поляков, югославов и болгар усилили атаку эсэсовских казарм с тыла, где уже действовали люди Бибикова, подъехавшие на захваченных грузовиках. Гитлеровцы оказались между двумя огнями. Казармы эсэсовцев, их жилые коттеджи занимали один за другим.

Мимо эсэсовского ревира, где находился теперь штаб бригады Назимова, провели группу пленных гитлеровцев.

Стрельба почему-то стала стихать. Вскоре все выяснилось.

В штаб бригады явился комбат Харитонов. На нем – новенькая кожаная куртка. Он доложил, что вещевые склады очищены от врага, и передал Назимову куртку, точно такую же, какая была на нем.

– Облачайся в трофей. Склады забиты всяким обмундированием. Весь лагерь можно одеть.

– Охрану у складов выставил?

– Первым долгом.

На командный пункт почти одновременно явились Бобровников, Задонов, Чернов, доложили, что эсэсовские казармы и коттеджи тоже взяты.

Стрельба всюду замирала.

Назимов горячо поздравил комбатов с победой, поблагодарил за отличное выполнение боевой задачи. Потом раскинул на столе карту.

– Нам необходимо закрепить победу. Задонов, твой батальон оседлает вот эту западную дорогу. Подразделение Харитонова перехватит дорогу на Веймар. Продолжайте строго наблюдать за воздухом. Чернов, ты останешься в резерве, будешь охранять оружейные и вещевые склады. Без разрешения главного штаба оружия никому не давать. Не забывайте, что в лагере, еще немало «зеленых». Вполне допустимо, что многие, из них переоделись в суматохе, могут навредить нам.

Нужно выставить надежных часовых у продуктовых складов и кухни. До распоряжения центра никому не выдавать ни крошки. Продукты для бойцов будут получать лично командиры батальонов. Надо строго экономить продовольствие…

Назимов не успел окончить инструктаж, – открылась дверь, и группа бойцов втолкнула в комнату растерянного полковника СС.

– Товарищ комбриг, – доложил старшей из бойцов, – вот, особого гада поймали.

Назимов взглянул и… узнал Реммера. Лицо Баки побледнело, глаза вспыхнули ненавистью, он медленно вытаскивал пистолет.

Реммер, выпучив глаза, стоял навытяжку, все еще не понимая, что случилось с ним. Полчаса назад, ничего не подозревая, он выехал из Веймара, чтобы лично наблюдать, как будет уничтожаться лагерь. А потом он должен был вернуться вместе с Кампе в Веймар. Но у лагерного шлагбаума его машину остановили какие-то странные люди. Он не успел вытащить пистолет, как его и шофера выволокли из машины.

Осмотревшись, Реммер закрыл обеими ладонями лицо, дико вскрикнул.

– Что, гад, узнал?.. – Назимов спрятал свой пистолет. – Ребята, уведите его и смотрите хорошенько. Этот гестаповец истязал многих наших товарищей. Мы ему устроим суд перед всем лагерем.

Реммера увели.

– А когда будет вынесен приговор суда, я своей рукой прикончу этого палача! – Назимов сложил карту. – Я – в главный штаб.

Только успел он открыть дверь, раздалась автоматная очередь.

– Кто стрелял? Зачем? – строго спросил Баки. Но ему молча указали в сторону забора. Там скорчившись лежал Реммер.

– Хотел убежать, – объяснил один из бойцов.

В главном штабе Назимов четко отрапортовал Смердову:

– Товарищ командующий, боевой приказ выполнен, враг разбит! Частично уничтожен, частично бежал. Территория лагеря очищена! Узники освобождены!

Смердов обнял его, расцеловал. Явились остальные: комбриги – Бибиков и Шведов. Они тоже успели облачиться в кожаные куртки. В рапортах своих повторили то же самое, о чем уже докладывал Назимов.

– Кампе захвачен? – спросил Смердов.

– Начальника лагеря, коменданта и прочих фюреров должны были захватить немецкие отряды, действовавшие в районе комендатуры. Но большинство гитлеровских главарей ускользнуло. Сам Кампе, говорят, переоделся в женское платье и бежал в неизвестном направлении.

…Когда Назимов вышел из главного штаба, над центральными воротами Бухенвальда развевалось красное знамя. С великим волнением смотрел Баки Назимов на это бессмертное знамя. Нет такой силы, которая могла бы его спустить с древка. Назимов, как и тысячи его боевых соратников, пойдет под этим знаменем к окончательной победе над врагом.

Тут к Назимову незаметно приблизились два мальчика. Один из них был скрипач, так запомнившийся Баки.

– Дядя Борис, – обратился он почему-то шепотом, – что, свобода пришла?

– Да, свобода! – воскликнул Назимов, обнимая мальчиков. – Свобода, ребята! Смотрите, как гордо реет наше красное знамя!

– А дядя Коля где? – спросил юный скрипач, в голосе его звучала тревога. – Его не убили?

– Нет, нет! Он жив! Скоро придет к вам. Идите в восьмой барак, к своим друзьям. Громче кричите «ура»! Никого теперь не бойтесь!

И мальчики с криком «ура» умчались в свой барак.

Назимов взглянул на часы над главными воротами. Было четверть шестого. В бывшей эсэсовской канцелярии раздался телефонный звонок. В трубке зарокотал важный начальственный голос:

– Говорят из канцелярии фюрера. Как идет очистка лагеря?

Немецкий коммунист, дежуривший в канцелярии, ответил:

– Весьма успешно!

Эпилог

Шел 1957 год. 28 июля на рассвете с Внуковского аэродрома, под Москвой, в воздух поднялся серебристый самолет, взял курс на Берлин. На взлетной площадке, махая вслед самолету, остались две женщины. Это были Кадрия, жена Баки, и Полина Кимова.

А в самолете находились Николай Симагин, Николай Кимов, Баки Назимов и еще несколько человек – бывших узников Бухенвальда. По приглашению Международного антифашистского комитета они летели в Бухенвальд – на слет борцов с фашизмом. Ничто в них теперь не напоминало бывших лагерников. Лишь безвременно поседевшие пряди волос говорили о том, что эти люди пережили многое.

Монотонно гудел мотор самолета. Симагин еще раз рассказал Назимову о том, как в апреле сорок пятого года, за несколько дней до массового восстания заключенных, колонна русских военнопленных была фашистами эвакуирована из Бухенвальда. Как неподалеку от Веймара русские бойцы, прятавшие под одеждой оружие, бросились на конвоиров-эсэсовцев. Охрана была разгромлена, частично перебита. Вся колонна узников Бухенвальда получипа свободу. Николай Симагин и часть его бойцов сумели соединиться с родной Советской Армией, потом в составе регулярных войск участвовали в заключительных боях с гитлеровцами.

В тот же день, в половине четвертого, самолет совершил посадку на аэродроме Шонефельд, недалеко от Берлина. Среди встречающих советские гости увидели давних своих друзей – Вальтера, Йозефа и многих других.

Объятия, поцелуи, расспросы о здоровье, о жизни. Безгранична была радость людей, которым выпало счастье снова увидеть друг друга живыми и невредимыми.

Утром отправились в Бухенвальд.

Бывших узников охватило одно и то же чувство, не передаваемое никакими словами. Это не было волнением, гневом, грустью… Нельзя было назвать это чувство ни скорбью о бесчисленных жертвах Бухенвальда, ни даже радостью за тех, кто остался жив. Да, все это было в сердцах людей, и в то же время общее их чувство было шире, глубже, всеобъемлюще. Казалось, весь мир, вечность вмещало оно в себя и предвосхищало судьбы человечества, избавленного от ужасов войны.

Ныне Бухенвальд уже не был Бухенвальдом военных лет. Только оставленные кое-где в виде скорбных музейных экспонатов зловещие проволочные заграждения, труба крематория да серые стены нескольких блоков напоминали о прежнем ужасном лагере. Не было и дуба Гёте, что возвышался когда-то посредине лагеря. Очевидцы рассказывали, что его выворотила из земли тяжелая бомба, сброшенная с американского самолета.

Можно ли забыть жертвы Бухенвальда, десятки тысяч жизней, загубленных здесь?! Никогда! Человечество помнит, не простит фашизму его зверств… Живые свидетели мрачной истории Бухенвальда ходили по территории бывшего лагеря, рассказывали, объясняли, что происходило здесь. Вот тут стоял «Коварный дом». Вон в том красном карьере, после того как перестал работать крематорий, гитлеровцы закопали тысячи безымянных жертв. А здесь с честью похоронены герои, павшие во время восстания… И долго люди, склонив головы, стояли в скорбном молчании перед братской могилой. Здесь покоятся рядом патриоты, отважные сыны многих стран. Лежат плечом к плечу, как и боролись, – словно призывают человечество беречь интернациональную дружбу, противостоять черным силам войны.

30 июля того же года в Бухенвальде состоялся митинг делегаций двенадцати стран. На нем еще раз прозвучала священная клятва бывших узников фашистского лагеря, впервые произнесенная ими 12 апреля 1945 года. Сегодня, как и одиннадцать лет назад, они клялись не прекращать борьбы с фашизмом до тех пор, пока последний гитлеровец не предстанет перед судом справедливости.

А на следующий год, в сентябре, в Бухенвальд приехали члены Советского комитета ветеранов войны. Они прибыли на открытие памятника пятидесяти шести тысячам узников – жертвам Бухенвальд а.

В скорбном церемониале принимали участие делегации восемнадцати стран.

13 сентября состоялось траурное шествие; перенос праха жертв Бухенвальда к башне-памятнику, установленному несколько южнее лагеря, на том самом месте, где гитлеровцами были расстреляны десять тысяч советских людей. Остатки жертв Бухенвальда впервые были собраны из печей крематория 12 апреля 1945 года – вдень героического восстания и победы узников. Это – священный прах патриотов восемнадцати стран Европы. Теперь он помещен в башне-памятнике.

Памятник возвышается в самом центре бывшей лагерной площади. Высота башни – около пятидесяти метров. По ее основанию размешены скульптурные группы, изображающие наиболее драматические эпизоды восстания.

На открытие памятника прибыл премьер-министр Германской Демократической Республики Отто Гротеволь.

– С чувством любви и благоговения, – сказал Гротеволь, обращаясь к людям, заполнявшим огромную площадь, – преклоняемся мы перед памятью героев, погибших в борьбе против фашизма, перед памятью миллионов жертв фашистского варварства. Они мужественно отдали свою жизнь за счастье человечества, за мир. Мы вспоминаем смелых сыновей и дочерей всех народов Европы, почти безоружными поднявшихся против фашистского террора, мужественная их смерть явилась страшным обвинением для убийц, а также ярким свидетельством стремления человечества к свободе. Стойко боролись они за великие идеалы братства, пали храбро, чтобы жить в веках… Честь им и слава!

Тысячи людей в безмолвной тишине, затаив дыхание, слушали эти слова Гротеволя.

– Впервые сегодня, – продолжал оратор, – прозвучит над Германией, над всем миром колокольный звон с башни общенационального памятника, возвещая о героизме европейских борцов Сопротивления. В этом колокольном, звоне голоса мертвых и живых прозвучат предостерегающим призывом: «Не быть больше фашизму и войне! Пусть этот звон возвестит о мире! Пусть колокольный звон полетит в Москву и Париж, в Прагу и Лондон, в Варшаву и Рим, в Берлин и Вашингтон – во все концы, где люди ненавидят войну и любят мир, как свою жизнь!

И вот над площадью поплыли мерные, певучие удары колокола. Один… два… три…

Этот колокол и поныне бьет дважды в день: в шесть утра и в одиннадцать вечера. Будет он звучать и в те времена, когда народы уже забудут, что такое война, забудут о язве фашизма, терзавшей человечество.

Колокол будет звучать вечно. Под его звон день и ночь жертвенные чаши памятника будут источать черный дым, напоминая о смрадной трубе бухенвальдского крематория – символе проклятого фашизма.

Вечерами на башне зажигаются огни. И тогда все вокруг озаряется торжествующими розово-красными лучами. Они будто вещают: жизнь на земле вечна, вечен и творец ее – человек.