Текст книги "Царь-дерево"

Автор книги: А Чэн

Соавторы: Цзян Цзылун,Ли Цуньбао,Шэнь Жун,Чжэн Ваньлун,Ван Аньи
сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 36 страниц)

Никогда не забудет она свой самый первый день в автоколонне. Это было два года назад, когда секретарь заводского парткома позвонил начальнику колонны Тянь Гофу и вызвал его к себе. Цзе Цзин относилась к Тяню совсем не плохо, хотя многие за глаза говорили о нем как о не очень способном и трусливом человеке, норовящем все с себя спихнуть. Диспетчеры производственного отдела даже называли его Барышней Тянь, причем он безропотно откликался на это прозвище. Старый, бесхарактерный, он вечно сиял улыбкой, а молодежь никогда не шпынял, из-за чего та считала его добрым. Цзе Цзин была очень рада, что у нее будет такой начальник, и втайне благодарила секретаря парткома.

Выслушав рекомендацию парткома, Тянь Гофу засветился своей знаменитой улыбкой и горячо пожал девушке руку:

– Очень хорошо, я как раз мечтал о заместителе! Ваш приход наверняка изменит обстановку в автоколонне. Добро пожаловать в наш коллектив.

Цзе Цзин зарделась от неловкости:

– Товарищ Тянь, я ведь ничего не понимаю в вашей профессии… Надеюсь только на вашу помощь, на то, что вы возьмете меня к себе в ученицы!

– Ну что вы говорите! Я сам профан, машины водить не умею, да начальнику и некогда водить. Вы молоды, умны, и я буду всецело полагаться на вас…

Чжу Тункан тоже сказал несколько слов, Тянь Гофу закивал и торжественно проводил Цзе Цзин в автоколонну.

В то время как раз кончалась весна. Солнце светило не очень сильно, но было до удивления жарко, а серые облака предвещали скорую перемену погоды – то ли большой ветер, то ли бурю. Перед гаражом автоколонны в тени высокого тополя стояло более десяти молодых шоферов. Они как-то странно глядели на Цзе Цзин. Они знали, что это бывшая заместительница завсектором пропаганды, но ничего не говорили, даже не поздоровались с ней. Цзе Цзин не смела поднять головы, румянец с ее щек переполз к ушам. Приветливое лицо Тянь Гофу, напоминавшее масляный блин, вдруг напряглось, и он с преувеличенной серьезностью, как актер на сцене, стал говорить шоферам:

– Ребята, это мой новый заместитель, присланный к нам парткомом. Известный на весь завод кадровый работник. Ее имя вы наверняка знаете, так что называть нет необходимости…

Шоферы разом захохотали, и Цзе Цзин стало еще более неловко. Тянь Гофу, вызвавший хохот, не рассмеялся вместе со всеми, а с той же серьезностью продолжал:

– Я думаю, ваш смех означает, что вы горячо приветствуете нового начальника, поэтому у меня нет нужды много говорить. Отныне пусть все слушаются указаний товарища Цзе, и тогда наша автоколонна будет работать еще лучше.

Снова взрыв хохота. Кто-то выкрикнул:

– Старина Тянь, а ты, оказывается, шутник!

Тянь Гофу многозначительно подмигнул шоферам и вытащил у одного из них сигарету; тот дал ему прикурить. У Тяня, видимо, были очень теплые отношения с подчиненными, Цзе Цзин втайне позавидовала, как свободно он с ними общается. А шоферы тем временем начали обсуждать ее, одни тихо, другие громко, как будто ее здесь не было:

– Ей же в руководстве хорошо было. Чего она к нам перебежала?

– Не слушай всяких трепачей, – ответил шофер с бугристой физиономией. – Наверняка не ужилась с кем-нибудь, поэтому к нам и съехала. Это все зависит от разных политических кампаний: сначала влезла по шесту вслед за «бандой четырех», а теперь оказалась не в фаворе, вот и решила спрятаться у нас, переждать непогоду.

Цзе Цзин побледнела и еще ниже опустила голову, на нее словно вылили таз холодной воды. Она думала, что, уйдя из парткома, избавится от пустословия и дешевой политики, а в результате «из чана с солеными овощами попала в погреб с редькой»! Причем в парткоме было менее болезненно: там болтали главным образом за спиной и обходили острые углы, потому что болтающие многое понимали и почти не отличались друг от друга. А здесь все было страшно грубо, прямолинейно, жестоко. Цзе Цзин наивно полагала, что в автоколонне ей устроят торжественную встречу, по крайней мере поаплодируют или еще как-нибудь выразят свою радость, может быть, попросят сказать несколько слов. Когда в коллективе появляется новый начальник, он обязательно произносит тронную речь, излагая свою программу на будущее. Это давно стало традицией, Цзе Цзин даже приготовила такую речь и никак не думала, что все это не понадобится, что шоферы посмотрят на нее как на чужую, начнут высмеивать:

– Чем же она будет здесь заниматься? Может, чаем нас поить или огонек к сигаретам подносить? Для этого она годится!

– Не думай, что она ничего не умеет делать! Начальство знало, когда ее к нам посылало. Она – любимица секретаря парткома, была его личной секретаршей!

Но противнее всех выступал шофер с бугристым лицом:

– Раньше ей было вольготно наверху, пока мы тут вкалывали! Сейчас прибежала управлять нами, а мы снова вкалывай, и пожаловаться, мать твою, некому!

Один пожилой шофер лет пятидесяти сидел на корточках в сторонке от всех и курил массивную, похожую на ручную гранату трубку-самоделку, вырезанную из корня жужуба. Его большая опущенная голова была лысой, как у бога долголетия Шоусина, но усы, густые и черные, спускались до самой шеи. Он долго молчал, однако в конце концов не вытерпел, встал и сказал, немного заикаясь:

– Хватит, братва! Если уж убивать собрались, то хотя бы на части не разрубайте… Чего вы девушку обижаете?

Толстомордый немедленно вскинулся:

– Ты, Сунь Большеголовый, вечно подлизываешься! Не успела новая начальница прийти, как ты готов ей всё облизать!

– Не зарывайся, Хэ Шунь, доиграешься!

Пожилой шофер бросился на толстомордого, но остальные водители со смехом оттащили его. Кто-то крикнул:

– Большеголовый, у тебя же граната в руках. Кинь ее в Хэ Шуня!

Все загоготали еще громче, а Цзе Цзин, дрожа от обиды, едва сдерживалась, чтобы не расплакаться. Удивительнее других вел себя начальник автоколонны. Он тоже стоял в сторонке, разговаривая с несколькими шоферами, и лишь под конец процедил:

– Ладно, остановитесь! В шутках тоже надо меру знать. Девушка только что пришла, а вы такое вытворяете… Идите скорей работать, а то смена вот-вот кончится!

Сунь Большеголовый и другие пожилые шоферы отправились к машинам, но Хэ Шунь с его ватагой даже не шелохнулись и, пропустив слова начальника мимо ушей, продолжали болтать и смеяться. Тянь Гофу тихо сказал Цзе Цзин:

– Шоферы все такие. На язык остры, но грязь у них именно на языке, а не в душах. Ты не принимай это близко к сердцу – постепенно обвыкнешь!

Ясно, что он слышал ехидные реплики своих подчиненных и лишь притворялся глухим или дурачком, чтобы от него не потребовалось вмешательства. Цзе Цзин стало еще противнее, и она снова опустила голову. Тянь Гофу посоветовал ей всячески налаживать контакты с шоферами и, сославшись на какие-то дела, улизнул.

Теперь Цзе Цзин осталась совсем одна перед несколькими скользкими малыми, которых часто называют «голышами» или «глазурными шариками». Окружив девушку, они то допрашивали ее, то ругали, то напыщенно восхваляли – кто во что горазд. Один разыгрывал роль мягкого человека, другой – непреклонного, третий – благородного, четвертый – злодея, но все мечтали стереть ее в порошок. Их главной целью было разозлить и запугать Цзе Цзин, чтобы она убежала и больше никогда, даже под страхом смерти, не вернулась в автоколонну. Они чувствовали себя здесь как рыбы в воде, автоколонна была их вотчиной, а профан Тянь Гофу – всего лишь игрушкой в их руках. Секретарь парткома послал сюда свою подручную наверняка для того, чтобы ставить им палки в колеса, подчинить себе это «неуправляемое звено». Теперь о любом происшествии в автоколонне девчонка будет доносить наверх – мыслимо ли стерпеть такое?

Режиссером всего этого спектакля был Лю Сыцзя. Сам он сидел в сторонке, в кабине грузовика, и спокойно наблюдал за тем, как его приятели насмехаются над девушкой. На его лице застыло задумчивое непонятное выражение. Впрочем, его отношение было еще непонятнее, чем выражение лица. Лю Сыцзя участвовал во всех хороших делах автоколонны, но и во всех плохих. С одной стороны, он был известен как шофер, проехавший сто тысяч километров без нарушений, а с другой стороны – как баламут, причем даже вождь баламутов. Спектакль с Цзе Цзин он затеял для того, чтобы поглядеть, как опозорится эта передовая работница завода, «баловень эпохи», но, увидев ее жалкое состояние, почему-то не ощутил радости, быстро пресытился и понял, что их поведение глупо и подло.

Цзе Цзин впервые в жизни испытывала такое унижение. Краснея и бледнея, она чувствовала себя абсолютно беспомощной и не могла ни огрызнуться, ни действовать, ни даже заплакать. Разве это рабочие, шоферы?! Это просто шайка хулиганов! Как она забрела в эту шайку, как могла помышлять остаться в ней? Ее буквально мутило: честная, чистая девушка вдруг очутилась на какой-то свалке! Выходит, за шесть лет работы она так и не узнала завода?

– Бесстыдники, не смейте обижать наивного человека! – крикнула наконец молодая водительница Е Фан. В левой руке держа сигарету, а правой обняв Цзе Цзин за плечи, она принялась успокаивать ее: «Не бойся! И нечего церемониться с этими сукиными сынами!» Вынув из кармана еще одну сигарету, она протянула ее Цзе Цзин: «Куришь?» Та смущенно покачала головой и не без любопытства взглянула на девушку, которая осмелилась прорвать блокаду отчаянных парней. Е Фан была очень красива: овальное лицо, словно выточенное из белого нефрита, пышные волосы, похожие на хвост феникса, шелковая кофта с вышивкой, короткая юбка западного покроя, стройные голые ноги, белые босоножки на высоком каблуке. Наряд ее был просто вызывающим, недаром многие, кто с одобрением, а кто с осуждением, называли ее «манекенщицей». На других такой наряд, возможно, выглядел бы неестественно, но у Е Фан он отлично сочетался с изящной фигурой и свободной манерой держаться. Казалось, она была рождена для модной и броской одежды. Девушки вроде Цзе Цзин, умные, серьезные, устремленные к высоким идеалам, обычно недолюбливают таких, как Е Фан, но сейчас Цзе Цзин чувствовала себя перед ней скованной и неотесанной. Та совершенно свободно болтала, шутила с парнями, если надо, ругала их, и Цзе Цзин оставалось только завидовать. Продолжая обнимать Цзе Цзин за плечи, Е Фан шепнула ей на ухо:

– Здесь нужно держаться совсем не так, как в заводоуправлении. Первым делом надо научиться ругаться и даже драться, чтобы уметь защитить себя!

Парни перемигнулись и перенесли атаку на Е Фан:

– Ладно, нечего вам шептаться! Эй, Е, ты чего подлизываешься к новой начальнице? Хочешь в партию вступить или сама начальницей стать?

Девушка вскинула голову, выпустила изо рта клуб дыма и вызывающе произнесла:

– Да, и в партию хочу вступить, и начальницей стать, чтобы вас как следует прижать, дряни вонючие, собачьи объедки!

– Ха-ха-ха! – весело загоготали парни, ничуть не обидевшись, как будто быть обруганным красивой девушкой – это величайшее наслаждение.

– Сама ты дрянь! Человек не умеет курить, а ты ему сигарету суешь. Совсем уже исподличалась! Если у тебя такие хорошие сигареты, угости лучше меня… – с ухмылкой молвил Хэ Шунь, протягивая руку.

Е Фан презрительно отвернулась. Но Хэ Шунь был не из тех, кто останавливается на полдороге. Облапив Е Фан, он хотел выхватить у нее сигарету, однако еще не успел прикоснуться к карману, как получил здоровенную затрещину.

– Ой как больно! Ты чего дерешься? – притворно завопил он.

Девушка гордо швырнула на землю почти целую пачку сигарет:

– Хватайте, бессовестные, подавитесь!

– И ругается от души, и дерется как мужик, да еще копытом поддает! – хохотали шоферы, радостно подбирая сигареты.

Е Фан тоже прыснула и сказала Цзе Цзин:

– Ну что поделаешь с этими обормотами!

Она открыла новую пачку, закурила сама и опять предложила девушке:

– Попробуй, ничего страшного…

Та, покраснев, замахала руками:

– Нет, нет, я этим не балуюсь…

Е Фан покривилась:

– Когда занимаешься нашим делом, не курить и не пить нельзя. Больно уж ты скромница, одноцветная!

– Одноцветная? – не поняла Цзе Цзин.

– Ну да, красная! – захохотала Е Фан. – Ты ведь занималась политикой? Именно политики одеваются так скучно и однообразно, как ты. Но у травы только одно лето, а у человека только одна жизнь, надо всем насладиться…

Цзе Цзин не одобряла теорию, согласно которой важнее еды, питья и наслаждений в жизни ничего нет, однако возражать не стала, решив приберечь это до лучших времен. Ее задела другая фраза Е Фан, насчет одноцветности. Ведь Цзе Цзин тоже была девушкой и тоже любила все красивое, в том числе одежду, но наряжаться не смела, боясь вызвать пересуды. Порой она с завистью поглядывала на таких бесшабашных людей, как Е Фан, и все же не могла подражать им, потому что была слишком осмотрительна.

Е Фан уже хотела повести новую подругу в раздевалку, как вдруг Лю Сыцзя, сидевший в кабине грузовика, подъехал к ним и, высунувшись из окна, промолвил серьезно:

– Товарищ замзавсектором, вы, поди, никогда не ездили на грузовике? Но, раз вы пришли на работу в автоколонну, вам не мешает познакомиться с нашей профессией. Садитесь, я вас прокачу!

Е Фан вдруг изменилась в лице, вскочила на подножку и, глядя прямо в глаза Лю Сыцзя, тихо спросила:

– Ты чего задумал? Едва познакомился с человеком и уже решил с ним поразвлечься?

Тот помрачнел:

– Слишком много на себя берешь!

Так это и есть Лю Сыцзя? Цзе Цзин подняла голову и столкнулась с его холодным, враждебным взглядом. Парень был красив, явно решителен и независим и держался высокомерно. Бил он в самое больное место: он неспроста упомянул ее прежнюю должность – это означало, что ему не хочется признавать девушку своей начальницей. Раньше Цзе Цзин никогда не встречала Лю Сыцзя, и то, что она увидела сейчас, совершенно не совпадало с ее заочным представлением об этом «обладателе семи предметов»: он не отпустил длинных волос или бороды, не носил какой-либо экстравагантной одежды, не выглядел легкомысленным, а, напротив, казался очень спокойным, выдержанным, прекрасно знающим, чего он хочет. Лю Сыцзя повторил свое приглашение и добавил:

– Ну что, боитесь? Но если вам страшно даже в грузовик сесть, то как вы можете руководить автоколонной? Опасаетесь аварии? Ничего не случится: я ведь тоже своей жизнью дорожу и не собираюсь играть ею, как гусиным перышком!

Цзе Цзин не понимала, что он задумал. Прежде они не сталкивались, так что причин не любить ее у него не было, да и не похож он на Хэ Шуня и его приятелей, не станет, наверное, шутить над ней. Как бы там ни было, а не принять вызов она не могла и села в кабину.

– Я тоже с вами! – крикнула Е Фан, но ее удержал Хэ Шунь, у которого и во рту, и за каждым ухом было по сигарете.

– Еще не расписалась с парнем, а уже ревнуешь? Я сам за ним вместо тебя присмотрю! – подмигнул он, вспрыгивая на подножку.

– У, собачий корм! Ты еще в зад вставь сигарету! – ругнулась Е Фан и сама же прыснула…

Грузовик взметнул клуб пыли и помчался. Они быстро выехали из заводских ворот и направились в пригород. Уже почти смеркалось, небо было серым, дул сильный ветер, какой на севере обычно несет с собой песчаные бури. Ехали быстро, и ветер свистел в ушах. Цзе Цзин оказалась зажатой между Лю Сыцзя, сидевшим за баранкой, и Хэ Шунем, который нарочно наваливался на девушку всем телом. Она пыталась уклониться от него и невольно прижималась к Лю Сыцзя. От Хэ Шуня разило вонючим потом, Цзе Цзин едва терпела, стискивала зубы. Никогда еще ей не приходилось сидеть так близко с мужчиной, к тому же омерзительным, но девушка не смела протестовать. Она и сама взмокла, хотя ветер все время задувал в кабину. Говорить не хотелось. Первым нарушил молчание Хэ Шунь.

– Ну как, несладко? Конечно, такой нежной особе куда приятнее сидеть в заводоуправлении, в кабинете, где работает вентилятор, чай подают… Многие люди мечтали попасть на твое место, а ты вдруг к нам перебежала. Чего тебя потянуло в автоколонну?

– Ты не понимаешь, – как бы возражая ему, заговорил Лю Сыцзя, – это называется сознательностью, передовым духом! Раньше, когда в моде была политика, товарищ Цзе занималась политикой, а теперь в моде практические дела, вот она и перебежала к нам. Все хорошее захапали, как будто этот мир специально для них создан, а мы вечно вкалывай!

Цзе Цзин не ответила. Да и что она могла ответить? Разве с этими людьми стоило говорить откровенно, объяснять им что-то? Хоть она и пробыла несколько лет пусть мелким, но кадровым работником, природная стыдливость спасла ее, она не научилась словоблудию. Ее простое овальное лицо в таких случаях только краснело, и все. Когда она поступила на завод, ее сначала определили в химическую лабораторию при доменном цехе. Цзе Цзин искренне хотела стать настоящей лаборанткой, но руководство цеха все время заставляло ее писать разные бумаги да участвовать в критических кампаниях. А потом ее заметил секретарь парткома и перевел техническим секретарем в заводоуправление. Разве она виновата в этом? Каждый раз Цзе Цзин подчинялась решениям руководства, служебной необходимости. А еще позже вокруг будто стены рухнули: то, что она считала очень важной работой, оказалось пустой демагогией, не имеющей никакой практической ценности и даже вредной для людей. Все эти годы прошли зря, она ничего не умела и ничего не понимала. Она решила закалиться среди народа, научиться хоть какому-то серьезному делу. Что же в этом плохого? Почему ее так принимают? Почему думают, что ее прислали сюда в наказание за какую-то ошибку? Ну да, они считают, что преуспевающий человек сам вниз не пойдет! За последние годы люди прониклись такой ненавистью к «банде четырех», что и политработников невзлюбили. Но она-то тут при чем? Она ведь тоже жертва, и даже более несчастная, чем другие, потому что впустую потратила всю свою молодость и до сих пор ничего не умеет. Если ее сократят, то она может пойти только в дворники или сторожа. Однако еще страшнее духовные потери, которые она понесла. Ей уже больше двадцати лет, а она вынуждена заново строить свои представления о жизни, учиться всему с самого начала. Но где же тут ее вина? Цзе Цзин с трудом подавила уже поднимавшееся в душе раскаяние и мысль о том, что так поспешно отказываться от работы в парткоме было просто глупо.

Ветер усилился, по кабине забарабанил песок, вокруг потемнело так, что невозможно было отличить небо от земли. Грузовик въехал в далекий известковый карьер, тонувший в тучах извести. Рабочие здесь ходили не только в защитных касках, но и с плотно закрытыми лицами, все белые. Едва Лю Сыцзя остановил грузовик, как машина тоже покрылась известковой пылью. Хэ Шунь, не вылезая из кабины, протянул путевку подошедшему рабочему. Тот поглядел на них с явным изумлением. Что они – сумасшедшие, приехали за известью в такую погоду? Затем он громко постучал в стекло кабины и крикнул:

– Эй, вы и половины кузова до завода не довезете, всю унесет!

– А что делать? – истошно заорал Хэ Шунь. – Мы всего лишь ослы на мельнице. Что мельник скажет, то и делаем!

– Глаза-то у вас есть? Не видите, что песчаная буря началась?

– Это верно, глаз у нас нет. А у начальника нашей автоколонны куриная слепота: если с неба ножи станут падать, и то не увидит. Вкалываем-то мы! – Хэ Шунь обернулся к Цзе Цзин. – Заместительница начальника, нечего в кабине прохлаждаться! Когда чиновник получает должность, он пылает от усердия, как три факела, так что вылезай и руководи погрузкой. А то эти пройдохи под шумок недосыплют нам извести или насыплют как попало, машину испортят!

Цзе Цзин поняла, что это простая издевка, но не выйти из машины – значит показать свою слабость, боязнь испачкаться, а девушка была готова снести все что угодно, кроме презрения. Ни слова не говоря, она закусила губу и выпрыгнула из кабины. Ветер дул так сильно, что она с трудом удержалась на ногах и, ухватившись за дверцу, услышала веселый смех Лю Сыцзя и Хэ Шуня. Известковая пыль мгновенно покрыла ее с ног до головы, запорошила глаза, набилась в нос, уши, запершила в горле. Она превратилась в какую-то статую, не поймешь даже, кого напоминавшую. Рабочий поспешно отвел ее в безветренное место, помог стряхнуть известь и тут только с удивлением увидел, что это молодая женщина.

– Ты что, новая водительница?

Девушке пришлось кивнуть.

– Ну и нахальный малый этот Хэ Шунь: сам сидит в кабине, а ученицу посылает следить за погрузкой! Вообще-то тебе нечего было вылезать, мы вас не обманем…

Всего несколько обычных слов, но у Цзе Цзин защипало глаза сильнее, чем от извести. А приветливый рабочий продолжал, беспокоясь о делах, которые его, казалось бы, совершенно не касались:

– Ваши заводские руководители, я вижу, совсем одурели. В такую погоду известь разлетится на полдороге. Это же расточительство и загрязнение воздуха, прохожие вас просто проклянут!

Цзе Цзин подумала…

– Тогда прекратите погрузку.

– Мы уже почти загрузили…

– Выгружайте все! В самом деле, нечего добро на ветер кидать. Извините, что заставили вас зря работать. Спасибо вам!

– Да мы-то ничего. А вас начальство не заругает, когда порожними вернетесь?

– Пустяки, я с ним договорюсь.

– Ладно. А ты, девка, хорошо соображаешь. Иди в машину и скажи Хэ Шуню, чтоб поднял кузов. Мы сзади подгребем – и все. – Рабочий вернул Цзе Цзин путевку.

Девушка забралась в кабину, не представляя, как она заговорит с шоферами. Формально она их начальница, а фактически хуже ученицы – они ее просто не послушают. Но и молчать нельзя, поэтому она набралась смелости и вежливо сказала:

– Товарищ Лю, пожалуйста, поднимите кузов, ссыпьте известь.

– Что? – оторопел Лю Сыцзя. – Не будем нагружать?!

– Ветер слишком сильный, по дороге все сдует. И добро загубим, и прохожим навредим.

– Это ты нам как заместитель начальника приказываешь?

Цзе Цзин покраснела, но решила не сдаваться:

– Я не приказываю, а фактически советуюсь с вами.

– А если работа на заводе остановится, кто будет отвечать?

– Конечно, я. Пойду в заводоуправление и объясню. – В голосе девушки зазвучало мягкое упорство.

Лю Сыцзя не ожидал, что Цзе Цзин способна на такое. Его волевой подбородок дрогнул, и лицо вдруг приняло какое-то необычное выражение. А Хэ Шунь, не соображая, как говорится, что выше, глаза или брови, заорал на девушку:

– Ты что, свихнулась? Не успела прийти в автоколонну и уже начальницу из себя корчишь, приказы раздаешь?

Лю Сыцзя, не обращая на него внимания, решительно взялся за рычаг, опрокидывающий кузов, и ссыпал всю известь. Хэ Шунь не понимал, что случилось. Этот смелый, но недалекий малый решил, что его напарник испугался должности Цзе Цзин. Своенравный, как дикий конь, Лю Сыцзя вдруг подчинился первой попавшейся девчонке. Странно, надо отомстить за товарища! Хэ Шунь привстал, решив снова пропустить девушку внутрь.

– Я вся в известке, поэтому сяду с краю, – сказала Цзе Цзин.

– А если вылетишь на крутом повороте, кто будет отвечать?

Девушка не ответила, села и притворилась, будто глядит в окно. Грузовик выехал из карьера. Хэ Шунь как ни в чем не бывало произнес:

– Маленькая Цзе, если ты действительно решила остаться в автоколонне, тебе надо научиться водить машину.

Это уже была хорошая мысль. Цзе Цзин взглянула на него:

– Ты думаешь, я сумею?

– Я научу тебя, готов стать твоим наставником.

Цзе Цзин, опасаясь, не ответила прямо ни да, ни нет.

– Когда я начну учиться, все вы будете моими наставниками.

Чувствуя, что добыча уже почти заглотила приманку, Хэ Шунь оживился:

– Имей в виду, что для обучающихся водить машину существуют определенные правила. Первое – это зажигать наставнику сигареты, когда тот сидит за рулем. Вот так… – Он сунул Лю Сыцзя в рот сигарету и дал ему прикурить, а заодно закурил сам. – Ну-ка, повтори, я погляжу, годишься ли ты в ученицы…

Девушка сердито отвернулась.

– Скорей! Ты что, стесняешься или гордишься? – Хэ Шунь снова навалился на нее. Еще немного, и она вылетела бы из кабины, но Цзе Цзин все-таки удержалась и бросила прямо в лицо нахалу:

– Веди себя повежливее!

– Повежливее? Ха-ха-ха! – Хэ Шунь выдохнул ей в лицо клуб дыма. – Нечего из себя недотрогу строить, в нашем деле не до вежливости. Человек может погибнуть даже на пароме, а уж на машине и подавно, так что шофера надо беречь. Говорю тебе, давать наставнику прикурить – это самое простое условие, есть и посложнее. Если девушка хочет научиться водить, она должна быть повеселей!

Он обнял ее, но Цзе Цзин с силой вырвалась и, чуть не плача, крикнула:

– Остановите машину!

Лю Сыцзя, наоборот, прибавил газу. Девушка быстро открыла дверцу:

– Если не остановишь, я выпрыгну на ходу!

Тот, опешив, нажал на тормоз. Цзе Цзин выскочила и, не оглядываясь на них, пошла вперед. Лю Сыцзя еще больше растерялся, а Хэ Шунь зло проворчал:

– Плевать на нее, едем!

Грузовик пронесся мимо Цзе Цзин. Она уже не сдерживалась и дала волю слезам, даже глаза не вытирала. Ей казалось, что многочисленные обиды, накопившиеся за этот длинный день, выливаются вместе со слезами… Каждый шаг из-за ветра давался с большим трудом. Обычно, если ветер поднимался утром, он к вечеру стихал, однако вечерний ветер, как правило, дул всю ночь. Уже стемнело, а он только усиливался, на пригородном шоссе не было ни одного прохожего. Цзе Цзин устала, замерзла и не знала, далеко ли до завода и когда она наконец попадет домой.

4

– Маленькая Цзе, проснись, секретарь парткома велел тебе немедленно прийти!

– Что случилось? – Цзе Цзин оторвала голову от баранки, протерла глаза и увидела Тянь Гофу, который с портфелем в руках стучал в стекло кабины. На его лице блуждала какая-то неопределенная улыбка.

– Я только что встретил технического секретаря парткома, он специально шел сюда и просил меня передать, что у его начальника к тебе срочное дело.

Цзе Цзин взглянула на часы: восемь двадцать. Ясно, что Тянь снова опоздал, недаром портфель еще у него в руках. Тянь Гофу понял смысл ее взгляда и, как бы оправдываясь, сказал:

– Сегодня в медпункте народу много, я больше двадцати минут ждал, прежде чем попал, и поэтому еще не успел зайти к себе. Ты скорей иди, не задерживайся! – и улизнул в кабинет.

Девушка продолжала сидеть в машине. Вот уже скоро два года, как она пришла в автоколонну, и за это время она старалась ходить в здание заводоуправления лишь в самых крайних случаях. Она опасалась, что шоферы заподозрят ее в доносительстве; особенно падок на такие подозрения был Тянь Гофу, который вечно боялся, что она оговаривает его перед секретарем парткома. Тяню очень не нравилось, что Чжу Тункан подсунул ему свою любимицу. Хорошее отношение со стороны парткома, как ни парадоксально, мешало Цзе Цзин. Это она поняла уже потом и старалась избегать Чжу Тункана. Кроме того, ей совсем не улыбалось заходить в здание, где сидели многие ее бывшие коллеги, такие же мелкие кадровые работники. Девушка испытывала благодарность Чжу Тункану за все, что он для нее сделал, и вместе с тем уже заплатила немалую цену за его заботу. Конечно, Чжу в этом не виноват… Зачем он ее сегодня вызывает? Тянь Гофу наверняка знает, но спрашивать его бесполезно. Цзе Цзин вытащила ключ зажигания и пошла искать Е Фан, на машине которой она сегодня ездила. Толкнув дверь женской раздевалки, она увидела, что Е Фан сидит на скамейке и с остервенением курит. Что случилось с этой обычно беззаботной девчонкой? Она взяла из рук Е Фан сигарету, погасила ее и как можно мягче сказала:

– Е, ты же знаешь, что от курева губы темнеют и лицо желтеет. Что с тобой сегодня?

Е Фан растерянно взглянула на нее:

– Тебе известно, что Сыцзя торгует лепешками?

– Торгует лепешками?! – изумилась Цзе Цзин.

– Да, устроил с Хэ Шунем лоток перед главными воротами… Позор какой! – промолвила Е Фан, но на самом деле немного успокоилась, так как больше всего боялась того, что Лю Сыцзя уже сказал о своей проделке Цзе Цзин, а не ей.

– Ведь смена началась, а он все еще торгует?

– Нет, до смены они кончили, сейчас деньги считают. Сыцзя почему-то не хочет взять ни фэня, все отдает Хэ Шуню. Как ты думаешь, что это значит?

Цзе Цзин задумалась, чувствуя, что тут дело не просто в одной наживе.

– Маленькая Цзе, секретарь парткома звонил, иди скорее! – крикнул кто-то с улицы.

– Знаю! – откликнулась девушка, выходя из раздевалки. Теперь она понимала, почему Чжу Тункан вызывает ее. Вообще-то отвечать за это происшествие полагалось бы Тяню, но руководство, видимо, считает, что тот должен заниматься автоколонной, поэтому придется пойти ей, Цзе Цзин. Она даже была рада, что Чжу Тункан в данном случае интересуется не ее собственными делами, избавляет ее от излишней опеки. Сейчас главная загадка – Лю Сыцзя. Если он отказывается от денег, то что же им движет? Надо бы сначала поговорить с ним, но ведь этот упрямец все равно ничего не скажет, так что выслушаем Чжу Тункана, а уже потом попробуем расколоть Лю Сыцзя. И почему Е Фан так расстроилась? Всей автоколонне известно, что она любит Сыцзя, при каждой возможности открыто проявляет свою любовь, а он чем-то огорчил эту красивую девушку. Жаль только, что она не очень культурная. Впрочем, ее многие неверно понимают, потому что она слишком увлекается нарядами и говорит грубовато. Цзе Цзин сперва тоже недолюбливала ее, даже презирала, однако в трудные минуты именно Е Фан помогала Цзе. В конце концов Цзе Цзин полюбила ее открытость, смелость, и они стали подругами. Как было бы хорошо, если бы Е Фан поскорее вышла замуж за своего возлюбленного. Но его намерения оставались непонятными: он и не отвергал, и не принимал любви Е Фан; никто не знал, о чем он думает…

В тот вечер, когда Цзе Цзин бросили на шоссе, она долго боролась с песчаной бурей и вконец выбилась из сил. Кругом ни деревни, ни лавчонки – даже укрыться негде. Песок бил в лицо, она измучилась от жажды и голода и, наверное, свалилась бы на дороге, если бы ее не подталкивал вперед безотчетный страх. В этот момент вдалеке засветились желтые автомобильные фары. Девушка пожалела, что это встречная машина, а не попутная, иначе ее, может быть, довезли бы до города. Но машина, подъехав к ней, вдруг остановилась, и из нее выпрыгнула Е Фан:

– Маленькая Цзе, садись скорей!

Она буквально втащила свою незадачливую начальницу в кабину, развернула грузовик и тут только увидела, какая Цзе Цзин жалкая и грязная. В сердце Е Фан вспыхнуло истинное женское сострадание:

– Этих негодяев тысячью ножей мало разрезать! Вот вернемся, я им покажу… Сегодня они договорились пьянствовать в харчевне «Желтый мост», поедем к ним, пусть за нас платят!

Е Фан погасила в кабине свет и нажала на стартер. Цзе Цзин, сидя на мягком сиденье, вскоре успокоилась, только жажда по-прежнему мучила да тело чесалось от налипшего песка. Она никак не ожидала, что Е Фан выедет к ней навстречу – видать, это добрая, совестливая девушка. Явно влюблена в Сыцзя, но, когда он обидел другого, не побоялась помочь обиженному. Приревновала своего любимого к Цзе Цзин, однако, узнав, что он бросил ее за городом, не позлорадствовала, а ринулась на помощь. У Цзе Цзин стало теплее на душе. Только что на дороге она клялась завтра же пойти в партком и отказаться от работы в автоколонне, но сейчас передумала и решила остаться. Здесь все-таки есть хорошие люди: и эта «манекенщица», и пожилые шоферы, вроде Суня Большеголового. Почувствовав, что она не будет одинокой, Цзе Цзин растроганно глядела на свою спасительницу, и ее вдруг заинтересовало, как Е Фан научилась водить машину. Неужели и та вначале терпела издевательства со стороны своих наставников?