Текст книги "Царь-дерево"

Автор книги: А Чэн

Соавторы: Цзян Цзылун,Ли Цуньбао,Шэнь Жун,Чжэн Ваньлун,Ван Аньи
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 36 страниц)

– Товарищ Вэй! – в один голос произнесли Сансан и Чэншань. – Лао Сун идет.

Лао Сун кивнул им и, подойдя к Лао Вэю, коснулся его руки:

– Отойдем в сторонку, надо поговорить.

Вид у Лао Суна был, против обыкновения, серьезный, даже суровый, он весь прямо позеленел от злости, в глазах – растерянность и тревога. Лао Вэй невольно последовал за ним. Едва они отошли, как услышали голос Сансан:

– Не надо было говорить Лао Вэю, что я собираюсь уехать.

– Почему?

– Ведь это он пригласил меня в ансамбль и теперь будет переживать. А что дела плохи, не его вина.

Лао Вэй готов был заплакать. До чего же умна эта девочка. Это из-за него она не смогла стать настоящей актрисой. Эх, тут дело не только в деньгах! Куда важнее человек!

Лао Сун увел Лао Вэя подальше, где не было ни души и тускло горела одна-единственная лампочка.

– Лао Вэй, мне стало известно, что ансамбль собираются распускать.

– Кто сказал? – Сердце у Лао Вэя сжалось. Весь день мучившая его неотвязная мысль, лишившая его покоя и державшая его в напряжении, от которого он так устал, была четко выражена в нескольких словах. У Лао Вэя все поплыло перед глазами, он едва стоял на ногах, в душе ругая себя: «Бесталанный».

– Информация надежная. Сомнений не вызывает. Муж сестры Цзинь Жун, меццо-сопрано, служит в отделе культуры.

– Распускают? – тупо повторил Лао Вэй.

– Говорят, мы для них – тяжкая ноша, они устали ее нести и решили избавиться.

– Ноша, – эхом отозвался Лао Вэй, который не видел выхода из положения.

– Сейчас все только об этом и говорят.

– А откуда узнали?

– И у стен есть уши. Надо что-то придумать, поддержать настроение зрителей. Эти пятнадцать выступлений мы должны дать во что бы то ни стало, хоть немного заработать. Потом связаться с отделом культуры и попытаться исправить положение.

– Я подведу итоги работы за истекший период и пойду к начальнику отдела с докладом, – решительно произнес Лао Вэй, уверенность помощника придала ему силы.

Лао Сун презрительно усмехнулся:

– Кому нужен твой доклад? Сейчас главное – действовать. Прежде всего необходимо сократить штаты, убрать тех, кто ничего не делает, только получает деньги, всех до единого, разделить ансамбль на две группы: одна – выступает, другая – репетирует, за год можно дать четыреста выступлений. Надо использовать сценарии молодых, в Цзянси, я слышал, кто-то написал сценарий по детективам Шерлока Холмса и Агаты Кристи. В случае необходимости заявим в отделе культуры, что во второй половине этого года перейдем на самофинансирование. А там видно будет, сейчас главное – сохранить ансамбль, чего бы это ни стоило.

Лао Сун, несмотря на волнение, излагал свои планы, объяснял все четко и конструктивно – настоящий деловой человек.

– Верно, верно, очень хорошо! – Лао Вэй со всем соглашался. Он так был признателен Лао Суну, так признателен! Долго жал ему руку, а сам думал, если им удастся сейчас удержаться, что будет дальше с ансамблем? Пусть хоть с сотней девиц заводит шашни и говорит при этом, что отношения у них не любовные, только бы спас ансамбль!

– Пойдем! – Лао Сун решительно вошел в боковую дверь, Лао Вэй – за ним. На душе у него стало спокойнее. Мысли пришли в порядок. Туман перед глазами рассеялся, засияло солнце. Зачем так волноваться? Не все еще потеряно. Можно найти выход. У него прекрасный помощник – его правая и левая рука.

Шла массовая сцена радости и веселья – встреча после разлуки, – хор исполнял заключительную песню. Последние аккорды. Зрители постепенно покидали свои места, направляясь к выходу, чтобы не толкаться, когда кончится представление. А Лао Вэй и Лао Сун как раз попали в самую толчею. Вернуться к служебному входу уже не было никакой возможности, и они с трудом пробирались к сцене сквозь людской поток, двигавшийся им навстречу. Все было забито – и проходы, и вестибюль. Лао Сун, работая своими могучими плечами, прокладывал дорогу, Лао Вэй, лавируя, шел за ним. Они хотели посмотреть, кого больше всех вызывают зрители, кто выходит на сцену кланяться.

5

За кулисами, где только что было пусто, оказалось полно народу. Откуда они взялись? Собирались группками, говорили все разом, шумели, ничего нельзя было понять. Лишь одно слово звучало отчетливо, витая над толпой: «распускают»…

Увидев Лао Вэя и Лао Суна, все кинулись к ним, но в гуле голосов снова ничего невозможно было разобрать, кроме этого злополучного «распускают». Лао Вэй смешался и невольно поднял руку, словно защищаясь от удара, это всех насмешило, и обстановка немного разрядилась. Но тут появились оркестранты, и слово «распускают» зазвучало с новой силой, резанув слух. Лао Вэй оглянулся, посмотрел на Лао Суна, как бы ища спасения, да так и застыл на месте. Лао Суна было не узнать. Куда девались его тревога, волнение, озабоченность? Лицо его приняло обычное выражение, спокойное, безмятежное, в уголках рта играла ироничная улыбка. Он поковырял спичкой в ухе, подождал, пока стихнет шум, вытащил спичку, повертел в пальцах и произнес:

– Кто сказал, что нас распускают? – Он медленно переводил взгляд с одного на другого, словно хотел отыскать тех, кто распространил этот слух.

Все замерли. Несколько десятков пар глаз с сомнением и тревогой уставились на Лао Суна, пытаясь прочесть правду на его лице.

– Нас распускают? – спросили все хором.

– Откуда вы взяли? – Лао Сун, сощурившись, невозмутимо поковырял спичкой в другом ухе. Некоторые заулыбались, глядя на Лао Суна, который всем своим видом хотел показать, что ансамбль не распустят и все это – нелепые слухи. Лао Вэй легонько вздохнул, как ему хотелось, чтобы на этом все кончилось. Чтобы не задавали больше вопросов. Но, как нарочно, кто-то снова заговорил:

– Неважно, кто нам сообщил, но мы хотим знать, распустят нас или нет.

Несколько актеров, уже не молодых, шушукались:

– Хотят распустить, так уж не тянули бы!

– Так распустят нас или нет? – потеряв терпение, спросила девица, глядя в упор на Лао Суна.

Все требовали прямого ответа, правдивого, ясного. «Да» или «нет». Нечего водить за нос. Надо сказать все как есть: что руководство ищет пути, пытается положительно решить этот вопрос с отделом культуры, просит отдел культуры подумать о перспективах ансамбля. План, который они сейчас обсуждают… Лао Вэй не выдержал, откашлялся и уже собрался говорить, но Лао Сун опередил его:

– Почему же я ничего не знаю? А вам, Лао Вэй, что-нибудь известно? – Он повернулся к Лао Вэю и пристально посмотрел на него. Лао Вэй остолбенел от изумления и молчал.

– Вот видите! И Лао Вэй не знает. У вас просто талант, вы знаете больше, чем мы, ваше начальство.

– А в самом деле, кто пустил такой слух?

– Обыкновенный человек, конечно, с глазами и носом…

Все переглядывались.

– Я не зря спрашиваю об этом. Боюсь, что все это происки классовых врагов, стремящихся посеять панику.

Он шутил, но по напряженному выражению лица Лао Вэй видел, как ему трудно. Все приняли слова Лао Суна за шутку и весело рассмеялись.

– Было бы мне что-то известно, я бы сразу сообщил вам. Но пока ничего подобного я не слышал. Поэтому завтра утром все на репетицию, репетирует второй состав, – сказал Лао Сун и добавил: – У Инь Сююань перенапряжены голосовые связки.

Все зашумели, засмеялись. А Лао Вэю стало еще тяжелее. Сколько всем им пришлось пережить! Условия ужасные, и во время переездов, и на выступлениях, чтобы сэкономить какие-то гроши на общежитии, парни спали прямо на сцене, утром сворачивали свои постели, вечером разворачивали. По нескольку месяцев ансамблю не выдавали дотаций. И все как-то обходилось. Сердились, шумели, ругались, но каждый раз отправлялись на гастроли, никто не увиливал, не скандалил. И на репетициях, и на выступлениях все выкладывались, как могли. Многие пришли совсем детьми, вместе с ансамблем росли, терпели лишения. Здесь прошло их отрочество, юность. Они любили ансамбль, как дети любят мать. Ведь если мать бедна и ничем не может помочь, ее не бросают, хотя и не всегда бывают довольны.

Итак, все повеселели, словно камень с души свалился. Кто не успел – снимал грим, кто-то передвигал декорации. Музыканты уносили инструменты, пюпитры, Сяо Тан все же добился своего – днем репетировали симфоническую музыку. В общем, все поверили Лао Суну и успокоились. Никому и в голову не пришло, что его заверения не имеют никаких оснований. Лао Вэй вдруг вспомнил историю, которую слышал в детстве. Какой-то студент в ночь перед экзаменом на сюцая[40]40
  Сюцай – ученая степень в феодальном Китае после экзаменов на государственную должность в уезде.


[Закрыть] увидел бегущую по стене лошадь и гроб на макушке дерева. Один толкователь снов сказал: если уйдешь, дороги обратно не будет, если умрешь – не найдется места, чтобы захоронить прах. А второй толкователь предсказал удачу и высокую должность.

Лао Вэй отвел Лао Суна в дальний темный уголок сцены и стал упрекать:

– Зачем ты голову людям морочишь?

– А я не морочу, – ответил Лао Сун, садясь на ящик: он очень устал. Да, он здесь нужен, в этом ансамбле, без него просто не обойтись. Он здесь главный.

– Не надо было так говорить.

– А как надо?

– Надо было рассказать им о нашем плане, – промямлил Лао Вэй.

– Наш план – это соломинка, за которую хватается утопающий. Но человеку свойственно бороться до последнего. – Он с горечью усмехнулся. Глаза погасли.

Лао Вэй молчал.

– Ты сходи в отдел культуры, изложи начальнику наш план, послушаешь, что он скажет.

– Пойдем вместе! – Лао Вэй чувствовал себя совершенно беспомощным.

– Вместе? – Лао Сун удивленно, с недоверием посмотрел на Лао Вэя, но вдруг глаза его блеснули. Он кивнул.

Лао Вэй молча пожал ему руку, прошел через сцену, толкнул маленькую дверь и оказался в зрительном зале. Уборщики, обмотав голову полотенцами, мели пол, поднимая пыль, Лао Вэй даже закашлялся. Всевидящее Око работал, не переставая молоть языком:

– Дела ансамбля хуже некуда, смотреть нечего. Пение никуда не годное, актеры не умеют держаться на сцене… Вот в труппе банцзы – порядок. А этому ансамблю скоро конец.

Лао Вэй вышел во дворик. Там никого не было. Только продавщица мороженого, обхватив руками коробку, сидела на ступеньках и считала деньги. У дороги два паренька, стоя на обочине, подбрасывали в воздух летающие тарелочки, но тарелочки улетали в сторону, и поймать их было почти невозможно – видно, у пареньков не хватало сноровки. Эта модная игра пришла сюда из Пекина и Шанхая. Сын тоже купил такую тарелочку. Лао Вэю игра казалась детской, но сын говорил, что в Америке ею увлекаются и пожилые, полезно для здоровья, как спорт. Но, что бы сын ни говорил, Лао Вэй был уверен: сыну вряд ли понравится, вздумай его родители поиграть в тарелочки.

Лао Вэй, едва волоча ноги, шел с опаской – как бы в голову не угодила тарелочка. Эту улицу пересекала Хуайхайлу. Фонари в виде лепестков цветка, сверкая, как драгоценные камни, ярко освещали асфальтированную дорогу, отчего улочки и переулки, убегавшие от нее в разные стороны, казались еще темнее. С востока на запад драконом пролетела машина – оранжевая, как апельсин. Лао Вэй прибавил шагу, чтобы поскорее выйти на Хуайхайлу. Тусклый свет на этой маленькой улочке нагонял тоску, которой, казалось, не будет конца. Но если вспомнить ту Хуайхайлу, на которой развернулось Хуайхайское сражение, когда рекой лилась кровь и летели головы, нынешняя тяжесть на душе покажется ерундой. Если бы на каждой капле пролитой крови, на каждой могиле погибших в бою распустился бы цветок или выросло дерево, здесь уже был бы огромный благоухающий луг, густой лес. С той поры минуло тридцать лет. Лао Вэй сокрушенно покачал головой, вспомнив погибших в бою товарищей. На юге высился памятник жертвам Хуайхайского сражения. Даже гора Фэнхуаншань меркнет рядом с этим самым высоким в Азии памятником. Он, словно великан, взирает на землю с укором, будто хочет сказать людям: «Плохо вы трудитесь, друзья мои!» Каждый год с четвертого по шестое апреля по лунному календарю, в праздник «цинмин»[41]41
  Весенний праздник Чистого света, приходится на 4—6 апреля по европейскому календарю; День поминовения усопших.


[Закрыть], рабочие, ганьбу, студенты, детишки – все с венками из живых цветов поднимаются на гору Фэнхуаншань, к подножию памятника, убирают могилы, отдыхают на лоне природы. Все тридцать лет, из года в год, три минуты звучит печальная торжественная песня. Дети достают из сумок приготовленные для пикника сухие лепешки, редиску…

«Что же вы так плохо трудитесь, так нерадивы, друзья?»

Лао Вэй замедлил шаг. Да, нерадивы, вот он, например, загубил ансамбль. Но небо ему свидетель. Он работал, не щадя сил, не давая себе поблажек. Если бы вернуть эти двадцать лет, он ни за что бы не взялся руководить ансамблем. Но разве можно отказаться от партийного поручения? Остается сетовать лишь на то, что у него не хватило сил, что он не оправдал доверия партии. Ему надо было заняться другим делом, но каким? Он уже стар, молота в руках не удержит, к станку не станет – зрение не позволяет. К тому же сейчас столько молодых ждут работы! Конечно, для него, кадрового работника шестнадцатой категории, всегда найдется стол в канцелярии и стул в зале заседаний, найдется место в отделе культуры, в промышленном отделе или отделе сельского хозяйства. Но может ли он еще принести пользу? Он стар, пора отдыхать.

При этой мысли кольнуло в сердце. Он не заметил, как подошел к кинотеатру Чжуншаньтан, у входа в сторонке двумя рядами стояли велосипеды, на стуле дремала сторожиха. Четвертый сеанс еще не кончился. Лао Вэй прошел между велосипедами. Магазины уже не работали, витрины были прикрыты деревянными щитами. Освещалась только витрина недавно построенного универмага, там то попеременно, то сразу обе зажигались красные и зеленые лампочки. Сверкал огнями нижний этаж гостиницы «Хуайхай»: двери зала с прохладительными напитками гостеприимно распахнуты, столы покрыты белоснежными скатертями, блестят ножки стульев, сверкают лампы дневного освещения, официантки в белых форменных платьях, собравшись группками, болтают между собой.

У перекрестка Лао Вэй свернул налево, ему захотелось пройти к дамбе Су Дунпо[42]42
  Поэт, в честь которого названа дамба; жил в эпоху династии Сун (X—XIII вв.).


[Закрыть], а потом, обогнув озеро Юньлунху, возвратиться домой. Баня за углом была уже закрыта, у входа, в темноте, спали нищие бродяги. У одного из фонарей на скамейках сидели старики и слушали рассказчика, перебирающего струны цитры[43]43
  Цитра – китайский музыкальный инструмент.


[Закрыть]. Резкие звуки мелодии и хриплый голос рассказчика, такого же древнего, как его инструмент, производили тягостное впечатление. Исполнитель из последних сил старался для таких же, словно пришедших из прошлого века, стариков. Промчались велосипедисты с магнитофонами на руле. Под громкие звуки электрооргана звучала задорная песня «Пока молод – не вздыхай, счастливые годы…», мелодия совсем заглушила рассказчика. Старики с негодованием проводили их взглядом, а те даже не оглянулись. Будущее принадлежит молодым, они всегда в выигрыше.

У озера, на набережной, которая была выложена кирпичом, сидели парочки. За спиной у них стояли велосипеды, скрывая слившиеся силуэты от глаз прохожих. Лао Вэй поспешно отвернулся и стал смотреть в другую сторону. Он не возмущался, просто испытывал неловкость. Однако любопытство взяло верх, и, пройдя немного, он оглянулся. Как-то жена намекнула ему, что у сына появилась девушка. Вначале он очень рассердился, а потом рассудил, что чем раньше, тем лучше, невестка нарожает ему внуков. Все старики мечтают о внуках. Это у них как болезнь.

Вода в озере Юньлунху чистая, прозрачная, в лучах солнца она казалась голубой. А при лунном свете – то светло-голубой, то темно-зеленой. Лао Вэй стоял на высокой дамбе Су Дунпо и смотрел, как тихонько покачиваются маленькие лодочки. При свете луны их можно было принять за рыб. Удивительно красиво!

Эта дамба строилась еще во времена Су Дунпо, когда он был правителем округа, чтобы изменить русло Хуанхэ, выходившей из берегов и приносившей огромные бедствия народу. Су Дунпо сделал великое дело, и дамба была названа его именем. Прошло не одно столетие, но люди помнят его стихи: «Когда взойдет луна, я подниму бокал и к небу обращусь» и «Десять лет между жизнью и смертью». И этот «невежественный, подлый народ», как называл его маньчжурский император Цяньлун[44]44
  Он же Гаоцзун (1736—1795).


[Закрыть], не забыл поэта. Озеро много раз меняло свой вид, дамба стала совсем другой, теперь на ней – широкая дорога. Но название осталось прежним. Народ способен глубоко чувствовать и мыслить. Рассказы о добрых делах передаются из поколения в поколение, народ – хранитель памяти.

Лао Вэй поднялся на дамбу, и вдруг ему пришла в голову странная мысль: рыли озеро, возводили насыпь, утрамбовывали пласт за пластом и выстроили длинную высокую дамбу. Люди ее воспевают, чтят. Но помнят ли люди, что под дамбой погребена земля? На этой земле можно было вырастить деревья и цветы, посадить злаки, разбить бульвары и аллеи, где гуляли бы влюбленные. Она нежилась бы в лучах солнца, ее ласкал бы свежий ветерок, она наслаждалась бы голубым небом и белыми облаками.

Помнят ли эту землю люди? Возможно, и не помнят. Но ведь без нее не было бы дамбы. А уж на ней посадили деревья, здесь построили ресторан, в котором подают рыбные блюда, лодочную станцию, а когда-нибудь возведут еще и ограду из белого китайского мрамора или из какого-нибудь другого, зальют асфальтом, пустят прогулочные трамваи…

Озеро Юньлунху. То темно-зеленое, то светло-голубое. Девять вершин горы Юньлуншань – словно девять огромных волн на озере. Прекрасная дамба Су Дунпо!

Лао Вэй осторожно ступал по влажной земле, и непрошеные слезы катились из глаз, а на сердце полегчало. Ему захотелось быть той самой погребенной под дамбой землей. Но ведь одного пласта земли мало, чтобы удержать такую большую дамбу, для этого надо очень много пластов…

Вдруг он заметил, что впереди кто-то прохаживается. Кто бы это мог быть? Лао Вэй сощурился, силясь разглядеть в лунном свете силуэт. Человек ходил взад-вперед, глядя под ноги. Неужели он, как и Лао Вэй, ищет здесь ответа на трудный вопрос, ищет утешения?

Подойдя ближе, он увидел, что это Лао Сун. Лао Вэй и удивился, и обрадовался. Он окликнул Лао Суна и, запинаясь, быстро проговорил:

– Знаешь, я решил уйти на пенсию.

– На пенсию? – Брови Лао Суна взлетели вверх.

– Стар я, не понимаю обстановки. Ты должен занять мое место. Я поговорю об этом в отделе культуры. – Лао Вэй говорил вполне искренне.

– Разве я смогу? – через силу произнес Лао Сун. – Не знаю, что ты нашел во мне?

– Ты умеешь применяться к условиям, у тебя опыт.

– Я тоже всегда хотел работать честно. Иначе еще тогда зашел бы к начальнику отдела культуры военного округа, как говорится, с черного хода, сказал бы его девице несколько комплиментов, и не пришлось бы из-за такого пустяка демобилизовываться. А вот в ансамбле другое дело, тут по-честному никак нельзя, не те времена. Ты должен это понять.

– Да, справедливость сейчас не в чести.

– Если бы меня спросили, что надо делать, я предложил бы три года не выступать, всех отправить учиться. Вокалу, хореографии, сценическому, художественному мастерству, игре в оркестре. Подготовить профессиональных режиссеров, которые поставят несколько серьезных пьес, отрепетировать несколько небольших концертных программ и лишь тогда выступать. Это будет настоящая жизнь и работа.

– И еще необходимо навести порядок в идеологии.

Лао Сун на это ничего не ответил и продолжал:

– Но что говорить, если поесть и то некогда, о каком искусстве может идти речь?

– Ты прав. – Лао Вэй достал сигареты, протянул Лао Суну и сам закурил. Они проработали вместе пять лет, но ни разу не поговорили по душам, вот как сейчас, спокойно и откровенно. И только когда над ансамблем нависла угроза, быть ему или не быть, в этот тихий летний вечер они нашли общий язык.

– Сам факт существования нашего ансамбля просто недоразумение.

– Его создавали на «образцовых спектаклях».

– Но кто бы ни был его руководителем, ансамбль обречен.

– И нельзя ничего исправить? – печально спросил Лао Вэй.

– Трудно сказать.

– А может быть, все-таки ты согласишься стать руководителем? Я уступаю тебе свое место!

Лао Сун растроганно пожал руку старику, глаза его заблестели от слез. И тут Лао Вэй заметил у него вокруг глаз морщинки. Постарел Лао Сун. Постарел…

– И еще сто с лишним ртов в придачу!

– Да, ртов свыше сотни. Поэтому придется как следует побегать, пристроить как-нибудь людей, некоторых уговорить, чтобы сами поискали пути, попытались поступить в институт. Это наш долг, иначе нас проклянут…

– Нет, нет, ты не сдавайся, я помогу тебе, мы еще поборемся…

– Да, поборемся. – Стиснув зубы, Лао Сун смотрел вдаль, на огни города, утопавшего в чаду заводов, в облаках выхлопных газов и угольной пыли.

– Проклятое место, сплошная грязь!

– По распоряжению городского комитета каждый день на улицы выезжают поливальные машины, чтобы прибить пыль и смыть грязь, хоть немного очистить воздух, – сказал Лао Вэй.

– Если подойти к этому вопросу серьезно, то необходимо высаживать деревья.

– Не все сразу, не все сразу.

– Медлить нельзя. Народ так долго страдает.

Лао Вэй вспомнил брошенного ребенка с ясными глазами, младенец даже не в силах был кричать. Как обнищала эта земля! Подумать страшно! В «Троецарствии» сказано, что когда-то здесь было прекрасное место, народ жил в довольстве, земля изобиловала зерновыми и рисом, сюда устремлялись люди. Су Дунпо приехал в эти края сорока трех лет и стал правителем округа, написал много хороших стихов, собирался спокойно провести здесь старость. Но, может быть, именно потому, что земля была такой плодородной, за нее и шли постоянно бои. С конца поздней Хань[45]45
  I—II вв.


[Закрыть] – война между Цао Цао и Тао Цянем, Лю Бэем, Юань Шу и Цао Цао и, наконец, Хуайхайская битва. В последние десятилетия – войны между различными группировками. Более тысячи лет воюют, уничтожая все вокруг! Откуда же быть богатству и процветанию? Все хотят одного: чтобы не было больше войн, тогда можно будет привести в порядок родной край и домашний очаг и вернуть времена, когда народ жил в довольстве, земля изобиловала зерном и рисом.

– Сейчас положение изменилось к лучшему, работают шерстепрядильная фабрика, подшипниковый завод, завод по изготовлению швейных машин, – сказал Лао Вэй.

– Скоро войдут в строй еще два завода – тракторный и металлургический.

– Во время сражений одни захватывают, другие теряют, одни наступают, другие отступают.

– Это верно! Но главное – выиграть генеральное сражение! – Лао Вэй облегченно вздохнул.

Они не спеша шли вдоль дамбы Су Дунпо. Внизу плескалась вода, впереди подымался туман.

Озеро Юньлунху – то темно-зеленое, то светло-голубое. Девять вершин горы Юньлуншань – словно девять огромных волн на озере! Красавица дамба Су Дунпо!

Сколько пришлось насыпать земли, чтобы ты стала высокой? Впрочем, не так уж и много!