Текст книги "Формула власти. Новая эпоха (СИ)"

Автор книги: Zora4ka

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 27 страниц)

Гораздо сложнее у Теньки обстояли дела с его собственными коллегами. Колдунов при войске обды теперь хватало, многие были уже в летах. Маститые и прославленные, они селились в больших шатрах вместе со своими учениками, переписывали колдовские книги при свечах, одним прищуром разгоняли облака и наводили туманы. Они гордились тем, что еще их далекие предки служили обде своим искусством, передающимся из поколения в поколение, от родителей к детям. Они трепетали перед высшими силами и уважали природу, неукоснительно соблюдая законы, которые вывели за тысячелетия. Колдуны стригли волосы коротко и гладко зачесывали их назад, чтобы ничего не мешало их особому зрению, позволяющему проникать в суть вещей. Они свысока глядели на солдат и не подчинялись даже Гере, признавая над собой только обду. Колдуны имели опрятный внешний вид, изъяснялись грамотно и величаво.

Вечно лохматый, перемазанный реактивами Тенька с его интересненькими экспериментами, техническим прогрессом и деревенским говором никак не мог сойти в обществе колдунов за своего. Не спасало даже то, что колдовское ремесло Тенька перенял от отца, а отец – от троюродной бабушки. В лицо его почтительно именовали «сударь Артений» и не перечили, если их просили помочь в искривлении пары векторов для создания взрывчатки. За глаза Теньку звали выскочкой, неотесанной деревенщиной, недоучкой и прочими менее приличными, но более обидными словами. Климе неоднократно пытались «открыть на него глаза», но та только отмахивалась, из чего обладатели самой богатой фантазии заключили, что обда с выскочкой – любовники.

Тенька, который прекрасно знал, что о нем болтают, только ухмылялся и при случае подмигивал Климе. Обда сердилась и ворчала, что один раз по пьяни еще не дает Теньке права мнить себя ее любовником. Пусть бы лучше не слушал сплетни, а делом занимался. А то она возьмет и все расскажет Айлаше, даже языковой барьер не помешает. Тенька на это резонно заявлял, что если по итогам рассказа его вспыльчивая ревнивая девушка при всем лагере полезет выдирать сударыне обде волосы из прически, то слухи пойдут уже совершенно открыто.

Где-то на середине перехода из Гарлея в Кивитэ лагерь потрясло чрезвычайное происшествие.

Однажды, проводив длинноногую Айлашу в зазеркальный мир, Тенька вышел из своего шатра подышать воздухом.

Стояла изумительно ясная ночь, на небе горели яркие капельки звезд, загадочно перемигиваясь между собой. Тенька глядел на эти звезды и думал, что где-то там, на одной из них сейчас живет и его Звезда. А когда-нибудь он сам попадет туда и непременно все изучит, особенно таинства научного прогресса. Формула водяного зеркала уже почти доведена до максимальной устойчивости. Еще немного – и Тенька сможет проникнуть в иной мир, не рискуя застрять там на веки вечные.

Лагерь спал, под звездным небом на фоне колышущихся полевых трав стояли шатры и палатки, алели костерки, тлели уголья кострищ и недвижно вырисовывались среди стелющихся туманов четкие силуэты часовых. Тенькин шатер стоял близ центра лагеря, но вокруг было изрядно пустого пространства. Никому не охота селиться рядом с местом, где вечно что-то взрывается, крякает, блеет, шипит и мигает алым.

Тенька закончил любоваться небом и вернулся в шатер. Но едва он откинул полу, переступая черту, за которой были выстелены толстые мягкие ковры, как что-то тяжелое обрушилось ему на голову, вырубив свет, звук и мысли о техническом прогрессе.

Вед очнулся, лежа связанным на все тех же коврах. Глаза закрывала плотная черная ткань, во рту чувствовалась какая-то тряпка. По шатру, шепотом переговариваясь, ходили люди, судя по голосам – не меньше трех.

– Не шуми!..

– Где он прячет эти записи?..

– Давай, прочитай еще вот здесь…

– …Смерчевы закорючки! Я не понимаю, на каком это языке!..

«А, нет, не трое, а четверо, – подумал Тенька. – Или вообще пятеро: кто-то в дальнем углу роется и молчит. Говорят по-принамкски, ступают тяжело, значит, люди. Наверное, лазутчики из Ордена. Но чего они пытаются у меня найти? Здорово, если найдут записи о семантопотоках кучного вектора, я их уже неделю ищу…»

– Ищи, или нам придется тащить его с собой…

– …Верно, лучше здесь кончать.

«Меня кончать? – догадался Тенька. – Это плохо. Значит, они не похитители, а убийцы. Вернее, хотят похитить не меня, а мои бумаги. А зачем им мои бумаги, если они в них ни крокозябры не понимают и сами не умеют колдовать?»

– Кажется, вот здесь… Схемы какие-то, пружины, колеса…

«Надо же! – обрадовался Тенька. – Все-таки нашли про семантопотоки! Вот молодцы, что бы я без них делал!»

– Ты уверен, что здесь написано о взрывчатке?

– Не знаю… Но ничего более понятного тут нет. Разве что записи о хозяйственных тратах обды, но вряд ли на их оборотной стороне будет что-то важное.

Тенька не удержался от еле слышного хмыканья. Вот неучи! Сами не знают, чего ищут и как оно выглядит.

– Ты следи, чтобы он не очухался, – напомнил один из непрошенных гостей.

– Да пусть очухивается, – Теньку тронули ногой. – Связано крепко, во рту кляп, на глазах повязка – веревки он не разглядит. А если колдун чего-то не видит, то и заколдовать не может. Проверено! Сколько колдунов мы так переловили…

«Дилетанты, – подумал Тенька, стараясь сосредоточиться, несмотря на кляп, затекшее тело и боль в ушибленной голове. – Видеть надо, чтобы понять, какое вещество перед тобой. А если наизусть знаешь, из чего в Принамкском крае вьют веревки, то хоть вы вовсе глаза зашейте…»

Веревки медленно, но верно сыпались голубоватым прахом.

– Ну что, – спросил тем временем до сих пор молчавший пятый, – нашли нужное? Не надо его допрашивать?

– Я бы для верности спросил, – с сомнением заметил тот, кто пытался читать бумаги. – Не ошибиться бы.

– Здесь или в лесок оттащим?

– Дело ваше, господа. Мне все равно, где с ножом играться…

«Точно орденцы», – понял Тенька.

Кто-то тронул его носком сапога за щеку, вынуждая повернуть голову.

– Подумать только, из-за какого-то сопливого мальчишки столько шума…

– А ты слышал, что этот мальчишка вытворил под Фирондо?

– Слухи, – презрительно бросил кто-то. – Врут.

– Наше дело – выполнить приказ. А со слухами пусть начальство разбирается.

Даже на вторжение в свой шатер, битье по голове и намерение «кончать» Тенька не обиделся так, как на «сопливого мальчишку».

«Под Фирондо, говорите? Ух, и будет вам сейчас Фирондо!»

Когда долго изучаешь природу молний, то начинаешь понимать, что они повсюду. Не только за порогом грозового неба, но и в шерстяном одеяле, которым накрываешься каждую ночь. Таинственная искристая сила молний притаилась между мягкими коврами, устилающими пол шатра, она в шагах, осыпающихся веревках, в трении голосов о воздух, в ударах сердца.

Молнии текут по жилам вместе с кровью, легким покалыванием проступают на коже, собираются в ложбинках ключиц и на кончиках пальцев. Это больше, чем молнии. Это – сама жизнь.

Один из лазутчиков хотел приподнять Теньку за шиворот, коснулся – и тут же с громким криком отскочил.

– Об тучу стукнулся?! – яростный шепот.

– Он чем-то обжег меня! – потрясенно.

– Кончай…

Тенька перекатился по полу, одновременно вскакивая, сдирая с глаз повязку и выплевывая кляп. Орденцев действительно было пятеро: все в черном, быстрые и проворные, у одного в руках поблескивает длинный нож. Тенька прищурился – и молнии ливнем хлынули с потолка…

…Шатер еще дымился, когда из него выносили тела. Часовые стояли хмурые, пристыженные. Пятерых лазутчиков проворонили! А если бы они завалились к обде, которая метать молнии не умеет?

– Ты думаешь, выживут? – спросил Гера, глядя на обгорелые волосы орденцев и темные сосудистые сеточки вокруг глаз.

– Я старался только оглушить, – в который раз заверил Тенька, потирая очередную шишку. За пазухой у веда гордо топорщился спасенный из огня трактат о семантопотоках.

Гера устало потер переносицу и предрек:

– Клима будет рада допросить их.

– Еще бы, – согласился вед и хлопнул друга по плечу. – Сегодня я ночую у тебя. А то там, – он кивнул на свой шатер, – так интересненько вышло, что все ковры погорели. Дымища! И крокозябра не выдержит!

Гера только тяжело вздохнул. Это Теньке всех забот – найти себе новое место для ночлега. А Гере требовалось удвоить караулы, еще раз хорошенько отчитать проштрафившихся, доложиться Климе, которая, как ни крути, устроит разнос уже ему. Потом вызовет к себе командира разведки, они втроем начнут придумывать новую систему охраны лагеря, чтобы даже мышь не прошмыгнула, наверняка засидятся до утра. Утром – новый переход на юг, весь день в седле. А если еще и на заставу орденцев наткнутся, как в прошлый раз…

Гера глянул на Теньку, раздумывая, не позвать ли и его к Климе на разнос. И понял, что колдун тут же предложит собственный вариант решения проблемы: огородить своей любимой сигнализацией весь лагерь и все шатры в нем. А Клима еще, чего доброго, согласится. Она питает слабость к авантюрным решениям.

«Нет, – подумал Гера. – Лучше мы по старинке, без технического прогресса. Хотя бы до тех пор, пока Тенька не научит свою сигнализацию отличать чужаков».

Прочие колдуны после ночного происшествия не только не зауважали коллегу, но и прониклись совершенно неприкрытой завистью. Причем, даже непонятно, чему они завидовали больше: тому, что «недоучка» один с завязанными глазами сумел отбиться от пяти вооруженных убийц или тому, что убийц заслали именно к нему, невежливо проигнорировав шатры прославленных и заслуженных коллег.

Караулы были усилены, система охраны – улучшена. Дни шли за днями, августовский зной уступал место легкому сентябрьскому холодку. На горизонте, если подняться повыше на доске, уже можно было разглядеть кирпичные стены Кайниса, а вдалеке за ними – беломраморный силуэт Института, от рассветного солнца полыхающий золотом и словно обагренный кровью в закатные часы.

Это утро началось для Геры с потока холодной воды, пролившегося на лицо. Юноша подскочил, но, к своему удивлению, не обнаружил в шатре ни души. Подушка, между тем, была мокрая, да и с лица стекали прозрачные капли, задерживаясь в бороде, которая совсем недавно перестала походить на обычную густую щетину и приобрела мало-мальски солидный вид.

Гера еще раз огляделся по сторонам. Никого. Да и разве спрячешься в маленьком шатре? Юноша перевел взгляд наверх. Крыша обычная, остроконечная, без дырок и мокрых пятен. Над самой Гериной постелью в плотную ткань потолка был вшит кованый крючок, сейчас пустующий.

– А почему он пустует? – удивленно спросил сам себя Гера.

На этом крючке всегда висел большой фонарь, с которым сударь главнокомандующий обычно обходил караулы. Этот фонарь по конструкции напоминал витражные сильфийские светильники – четыре прозрачные стенки, в центре свеча или плошка масла с фитильком. Но фонарь Геры был не витражный. Его в незапамятные времена соорудил Тенька из пластинок сухого льда, как-то по-особому над ними поколдовав. Сухой лед оказался гораздо удобнее сильфийских стекол: он не нагревался от тепла, делал свет ярче и не давал пламени вырваться наружу, что полностью исключало пожар.

Сейчас фонарь пропал.

– Не растаял же он, в самом деле, – пробормотал Гера, и тут заметил на одеяле обрывок веревки. Этот обрывок служил кольцом для фонаря: благодаря Тенькиному колдовству веревка стала твердой и прочной, точно кованая сталь.

Сейчас веревка была самой обыкновенной на ощупь, даже концы обтрепались.

Но с чего бы это Тенькиному колдовству внезапно рассеиваться? Те же ставни из сгущенного льда могут десятилетиями в окнах стоять, если не разобьют.

Гера встал, оделся, вытер лицо и бороду, взял обрывок веревки как доказательство и отправился к другу за разъяснениями.

Теньки в его шатре не оказалось. Только радужная рябь скользила по поверхности водяного зеркала. Гера не обеспокоился. Колдун наверняка мог выгуливать где-то по окрестностям свою пассию или отправился к знакомым солдатам на поиски завтрака. В обоих случаях искать Теньку было бесполезно, проще подождать, пока сам найдется. Гера подумал, не пойти ли за советом к прочим колдунам, но отмел этот вариант. Тенькиных коллег он недолюбливал. Мнят о себе невесть что, считают себя образованными, а сами математику хуже него знают, не говоря уже о Теньке. С колдунов станется просто из принципа отказаться давать объяснения. Придется идти за Климой, чтобы приструнила их, а это долго и вряд ли того стоит.

Поэтому Гера отправился к Лернэ. Она живет с Тенькой всю жизнь и знает почти все его странности. Да и общаться с ней куда приятнее.

Гера так замечтался о приятном общении с Лернэ, что сам не заметил, как добрался до ее шатра и откинул ткань со входа.

Лернэ, в отличие от брата, была у себя. Она сидела на низенькой скамеечке и заплетала косу. При виде посетителя девушка так удивилась, что и сам Гера вспомнил: чего-то не хватает.

– Как ты прошел через Тенечкину сигнализацию? – озвучила свое изумление Лернэ. – Он научился делать так, чтоб на тебя не выло?

До Геры только сейчас дошло, что он начисто забыл про сигнализацию, стоит столбом за запретной чертой уже невесть сколько, а воя на весь лагерь до сих пор нет. При этом еще вчера Тенька уверял, что в ближайшие дни сигнализацией заниматься не будет, мол, есть дела поважней.

– Лера, – начал он, все больше одолеваемый нехорошим предчувствием, – ты знаешь, при каких обстоятельствах может пропасть все, что наколдовал человек?

Лернэ прижала кулачки к груди.

– Что-то с Теней?!

Гера рассказал ей о потекшем светильнике, прибавив еще отключенную сигнализацию и отсутствие колдуна, как и следов погрома в его жилище, что несколько обнадеживало. Потом сообща они разыскали среди вещей Лернэ несколько колдовских побрякушек, которые дарил ей Тенька. Те тоже стали обычными. С этими побрякушками и с куском веревки от фонаря Гера и Лернэ заявились к Климе, подняв с постели.

Не выспавшаяся и оттого втройне суровая обда выслушала их рассказ и напрямик спросила то, что остерегался произнести Гера:

– А после смерти колдуна такого не бывает?

Лернэ помотала головой.

– Если б это так было, то и города древние осыпались бы. Их же на колдовстве строили! И Тенькин папа много чего по дому колдовал, до сих пор держится.

Клима зевнула и постановила:

– Если весь этот смерч не означает, что Тенька умер, то сперва поищите его живого. Не объявится ко времени сворачивания лагеря – тогда и будем думать.

Теньку не нашли. Ни ко времени сворачивания лагеря, ни днем, ни следующим вечером. Когда от Теньки не было вестей вторые сутки, Клима собрала прочих колдунов на совещание у своего шатра.

Как и следовало ожидать, никто из них ни о чем подобном не слышал.

– Весьма нелепо, – сообщил самый старший и маститый. – Это лишний раз подтверждает то, о чем мы неоднократно говорили тебе, моя обда. Тонкая материя колдовства не терпит отступления от вековых правил.

– Я присоединяюсь к мнению коллеги, – кивнул другой колдун. – От неправильных векторов одно огорчение!

– В сущности, он совершенно не умел колдовать, – развел руками третий колдун.

– Туда ему и дорога, – рубанул четвертый. – Это послужит хорошим уроком для таких же легкомысленных новичков.

Несколько молодых учеников расстроенно и пристыженно переглянулись. Речь явно шла о них.

– Тебе давно было пора обратить свой взор на настоящих мастеров сего древнего искусства, – подытожил пятый колдун. Остальные, а их было не меньше трех десятков, согласно закивали.

Гера, тоже присутствовавший на совещании, поглядел на Климу. Обда не умела метать молнии, но в шатре отчетливо запахло грозой.

– Что ж, – почти ласково произнесла девушка. – Если судари столь уверены в своих силах, то пусть предоставят мне к послезавтрашнему штурму Кивитэ нужное количество взрывчатки. Те запасы, которые заготовил сударь Артений, распались на составляющие, как и все его колдовство.

Колдуны замешкались.

– Моя обда, – осторожно напомнил самый маститый. – Но мы не делаем взрывчатку.

– Отчего же? – резко осведомилась Клима. – Вы считаете сей труд бесполезным?

– Что вы, сударыня обда, это очень полезно, – принялись соглашаться колдуны, тоже прекрасно чуявшие грозу. – Вы очень многого добились с этим оружием. Прежде мы мало что могли противопоставить орденским тяжеловикам.

– Так сделайте мне ее, – приказала Клима и очень нехорошо ухмыльнулась уголком рта.

– Наш долг – служить тебе, – поклонился старший. – Но не требуй от нас невозможного.

– Я бы не требовала от вас взрывчатки, – пояснила Клима, – если бы сударь Артений раз за разом не доказывал, что ее можно сотворить при помощи колдовства. Или что же, судари светила древнего искусства, я зря держу вас при войске и кормлю за государственный счет? Сударь Артений по смете обходится дешевле, а делает больше, при всём, как вы утверждаете, неумении колдовать.

Колдуны встревоженно зашептались между собой. С порядками обды прослыть дармоедом было смерти подобно. Клима не церемонилась с теми, кто впустую тратит с таким трудом заработанную казну.

– Мы разгоняем облака, – поспешил напомнить старший. – Мы помогаем прокладывать дорогу твоему войску, ставим заслоны от ветра, благодаря нам не иссякает вода и не портится пища. Мы издревле занимаемся подобным при ведах.

Но Климу, воспитанную в Ордене, этим было не впечатлить.

– Погода сейчас ясная, – известила она, – дорогу через лес могут проложить два десятка солдат с пилами и топорами, воду наберем в реках, пищу добудем на привалах или купим у местных. Ветер, так и быть, потерпим. А вот взять город за пару часов без взрывчатки невозможно. Посему, судари, у вас времени до послезавтра, чтобы предоставить мне взрывчатку и доказать свою полезность.

– Но, сударыня обда, – испугались колдуны, – нужны ведь расчеты, записи…

– Посмотрите у Артения в шатре, – распорядилась Клима. – Он вам, помнится, все показывал, и не раз.

– Но у него совершенно иная терминология!..

– За время похода вам пора было ее изучить, – отрезала Клима. – Вон отсюда, и чтоб до послезавтра была взрывчатка.

Колдунов как ветром сдуло.

– Распустились, – проворчала Клима, болезненно потирая морщину на переносице. – На кой, действительно, я их кормлю?!

Она вошла в шатер, Гера за ней.

– Клима, ты и правда думаешь, что у них получится за два дня сделать взрывчатку?

Обда устало опустилась на складной стул и кивнула Гере на соседний.

– Сомневаюсь. Но это послужит им хорошим уроком. Если Тенька не объявится, пошлю сокола Эдамору. Пусть собирает своих недоученных учеников, садит всех на доски, которые я им оставила, и быстрее ветра летит сюда.

– Ты думаешь, Тенька еще жив? – тихо спросил Гера.

Клима переплела пальцы и неожиданно стукнула этим двойным кулаком по подлокотнику стула.

– Пусть только попробует сдохнуть! Опять мне все планы попутал. Явится – прибью!

В течение суток лагерь наполнился шатающимися из конца в конец колдунами в состоянии сильного беспокойства. Записи Теньки, в полном объеме найденные в его шатре, они разобрать так и не смогли. Самые юные ученики, некогда слушавшие «недоучку» повнимательней, попытались было что-то сотворить, но итогом их изысканий стал измочаленный шатер, вид которого был жуток и не вдохновлял на дальнейшие подвиги.

Башни Кивитэ возвышались уже за ближайшим пригорком, а беспокойство колдунов переросло в панику. Теньку кляли последними словами: и за то, что он такой умный выискался со своей взрывчаткой, и за то, что пропал в неурочный момент, а бедным коллегам думай, чего он там наизобретал своей стукнутой об тучу головой.

В последний вечер перед штурмом Клима, Гера и Лернэ сидели в шатре обды. Клима и Гера в последний раз уточняли план грядущей битвы без использования взрывчатки. Лернэ дремала в уголке над вязанием. Она ничего не понимала в планах и картах, но ей было страшно сидеть одной, без сигнализации, думая о пропавшем брате.

Полы шатра громко хлопнули о ветер, и все подняли головы.

На пороге стоял Тенька, живой, невредимый и с улыбкой до ушей.

Лернэ ахнула и бросилась к нему на шею, роняя вязание. Тенька обнял ее и от избытка чувств даже приподнял над полом, чмокнув куда-то в макушку.

– Клима, там так интересненько! – радостно воскликнул он. – Там такие дома! По тыще этажей! Там такие улицы! А колеса! Это надо видеть! А какой у отца Звезды гараж, это вообще!

– Где ты был? – ледяным тоном осведомилась Клима.

– Там! – благоговейно выдохнул Тенька, не замечая, в каком бешенстве пребывает дорогая обда. – А какая там система! Льготы, трафики, социальный пакет! До чего интересненько они там все напридумывали! Клима, я наш мир официально зарегистрировал! Оказывается, это можно сделать в любой круглосуточной конторе по онлайн-трафику. Курс нашего золотого к международной базовой единице… – он замялся, вытянул из-за пазухи яркую бумажку, – во, гляди, тут все написано! Номер нашего мира – тринадцать дробь двадцать восемь черта на девять точка ноль. Это если у тебя туристы спросят… ой, Клима, ты чего?

Обда смотрела на нерадивого подданного таким жутким взглядом, что Лернэ испуганно забилась в угол, а Гера предпочел бы спрятаться под стул. Тенька замолчал, неловко помахивая бумажкой.

– Ты посмел самовольно уйти невесть куда, – Клима озвучила это, как смертный приговор.

Тенька перестал улыбаться и приобрел удивленно-виноватый вид. Так обычно смотрят домашние коты, которые понимают, что нашкодили, но еще не сообразили, где и в чем.

– Ты посмел оставить действующую армию во время войны, – продолжала чеканить Клима. Ее кулаки были сжаты. – Ты умотал в иной мир на прогулку, а в это время все твое колдовство развеялось, и запасы взрывчатки сгинули. Ты понимаешь, что это значит для всех?

– Но я ведь вернулся вовремя, к штурму, – начал было Тенька. – А что колдовство пропало – это интересненько, конечно, получилось, но я попробую…

– Молчать! – рявкнула Клима и ударила кулаком по складному столу. Все вздрогнули. – Какого тридцать четвертого смерча ты шляешься по крокозяберьим мирам, когда здесь у тебя по горло работы?! Хоть сожри эту бумажку со всеми туристами и прогрессом, мне на нее плевать! Мне плевать на твои эксперименты, на твою Айлашу, мне сию секунду нужны доски и взрывчатка, а ты ни смерча для этого не делаешь! Ты, дрянь такая, уникальный на всю армию, и тебя так прет от твоей уникальности, что ты даже учеников никак не соберешь, хотя я велела тебе еще весной! Обучишь преемника – хоть навсегда уматывай в свое смерчево зеркало, а до тех пор ты работаешь только на меня! Не на себя, не на науку, а на свою, крокозябра тебя побери, обду, которой ты обязан всем, что сейчас имеешь! Я приказываю, чтобы ты немедля делал то, что требуется от тебя для нашей победы, или дождешься, наплюю на твою уникальность!

Повисла оглушительная тишина. Лернэ боялась даже дышать, Гера сжал спинку стула до белизны в пальцах. Тенька был бледным и пристыженным.

– Ясно? – нормальным тоном спросила Клима.

Вед коротко кивнул.

– Тогда вон пошел.

Все в той же оглушительной тишине Тенька скрылся за полой шатра. Клима перевела дух и мрачно констатировала:

– Все колдуны в этом лагере распустились к смерчам.

В этот момент полы опять затрепетали, и в шатер, легки на помине, ввалились почти все прочие колдуны с самым старшим во главе. Вид у них был испуганный и подавленный.

– Ничего не выходит, – похоронным тоном заключил старший колдун. – Моя обда, мы вынуждены расписаться в своей некомпетентности по этому вопросу…

– Мы молим тебя о снисхождении, – бесцветным голосом добавил кто-то из учеников.

Клима задумчиво побарабанила пальцами по столу, вызвав у посетителей коллективную дрожь.

– Что же мне с вами сделать, – протянула она. – По-хорошему, гнать вас в три шеи отсюда. Умеете только жрать и сплетничать…

Колдуны по примеру впечатлительной Лернэ затаили дыхание.

Клима выдержала паузу, достаточную для того, чтобы некоторые из нерадивых подданных начали тихо сипеть, и медленно, будто нехотя, произнесла:

– Так и быть. Перед наступлением я дарую вам второй шанс. Второй и последний, запомните это. Ступайте сейчас в палатку к сударю Артению и проситесь к нему в ученики. Те из вас, кто будет достаточно прилежен и освоит науку создания взрывчатки, после штурма Кивитэ останутся при войске.

Колдуны выдохнули, судорожно закивали и принялись благодарить милосердную обду.

– Я вас не задерживаю, судари, – холодно напомнила Клима.

Когда шатер в очередной раз опустел, обда повернулась к Гере. От былого гнева не осталось и следа.

– Собирай штаб, – велела она. – Меняем новый план на прежний, в этот штурм у нас будет взрывчатка.

====== Глава 6. Институт ======

Не на год, не на два – навсегда

Загорается наша звезда.

Кто-то искренность нашу поймёт

И пойти вслед за нами рискнёт…

Н. Добронравов

Это запоминается на всю жизнь…

Небо ясное не по-осеннему, только над самой головой неподвижно застыло маленькое белое облачко, похожее на надкушенный с одного боку крендель. Такие кренделя, сахарные, обсыпанные маком и орехами, когда-то в далекой прошлой жизни привозила с ярмарки мама.

Трава на краю летного поля еще зеленая, высокая, от нее покрылись темными мокрыми пятнами казенные остроносые ботинки на шнуровке и даже немного – горчично-желтые штаны, на размер больше положенного. «На вырост», как говорят здесь. Впору форма только тем девочкам, у чьих родителей есть деньги за нее уплатить.

Роса и на траве, и на крыше сарая с досками, и на самом поле – час ранний, только рассвело. А в Институте начались уроки.

Девочки стоят в шеренгу по росту, но даже Климе, самой высокой из них, весь мир кажется сегодня необычайно огромным: и трава вровень с щиколотками, и строгая наставница полетов, и тронутые ржавчиной крепления досок. В эти крепления, кажется, не удастся нормально защелкнуть ботинки: все равно маленькая ножка вывернется.

А особенно огромным кажется это чистое небо, бездонный, холодный, до краев наполненный ветром простор, куда сегодня им предстоит впервые отправиться.

«Ах, мамочка, как же все изменилось за то время, что тебя нет! Посмотри сквозь воду и землю на свою Климку: мне девять, и я уже такая большая, что и представить нельзя. Я не знаю пока, принесу ли людям счастье, как ты говорила, но уже умею постоять за себя. Я могу сделать так, что моих обидчиков исключат отсюда насовсем, а еще нас учили по-взаправдашнему драться. И хотя наставник говорит, что у меня удар слабоват, никто не хочет становиться со мной в пару. Потому что я умею так посмотреть на человека, что у него удар делается еще слабее моего. Я так Выльку на лопатки положила. И Гульку тоже, хотя она вечно нос дерет, потому что благородная. Мамочка, я лучше всех девчонок могу сложить и вычесть, а еще быстрее всех читаю, даже если буковки маленькие. А сегодня, мамочка, я впервые полечу. Мы все впервые полетим и после этого получим право по институтскому обычаю звать друг дружку ласточками».

Что там особенного, в небе? Почему однажды оно заглядывает в глаза и так берет за сердце, что не оторвать? Почему небом начинают жить? Оно голубое, необъятно круглое, с кренделем-облаком в самой середке. В небе живут птицы, солнце, тучи и сквозняки. А по ночам его кучно заселяют звезды. На уроках в Институте рассказывают, что по сильфийской теории звезд не существует, но есть несколько людских гипотез, которые это опровергают.

«Мамочка, я теперь знаю все на свете! Я знаю, что такое «гипотеза» и чем она отличается от «теории». А еще я знаю, зачем нужен Орден, и как хорошо, что он есть на свете. Иначе бы всюду были веды и сплошное беззаконие. Правда, в чем заключается это беззаконие, нам не говорят. И как оно влияет на экономику страны – тоже. Наставникам не нравится, когда я начинаю расспрашивать их об этом. Но ничего, со второго года нас начнут пускать в библиотеку, там-то уж я все сама прочитаю!»

Гулька накануне хвасталась, что когда у них в доме гостили сильфийские родственники, ее несколько раз катали на доске. Но вся спальня сошлась во мнении, что когда катают – это не считается. Надо самой, чтобы лишь ты и доска наедине с небом. Тихая белокурая Арулечка, тоже благородных кровей, поведала, что однажды уже летала сама и по-взаправдашнему, когда отец обсуждал какие-то взрослые дела с приезжим сильфом. Гость оставил доску в прихожей, а четырехлетняя Арулечка на нее залезла и даже расшибла макушку о потолок. Девочки с уважением щупали Арулечкин шрам под белокурыми локонами и жаждали подробностей. Но Арулечка и сама толком не помнила, зная про приключение больше из рассказов родителей.

– Ноги в крепления! – приказывает наставница полетов.

И Климе вместе с остальными девочками становится одновременно страшно и радостно. Вот он, долгожданный миг! Все ближе и ближе.

Движения давным-давно заучены: девочки много тренировались перед первым полетом, зубрили теорию пилотажа, чистили доски, занимались специальной гимнастикой.

Скрип, щелчок.

– Сосредоточьтесь! Учитесь чувствовать, как вас огибает ветер.

Клима очень старается, она хочет быть лучшей в полетах, как на уроках чтения и истории. Но никакой ветер ее не огибает, а под Гулькой, вон, доска уже задрожала. Как ей это удалось?!

– Взлетное движение стопами! Помните, мы учили? Как будто хотите привстать на цыпочки и подпрыгнуть.

Гулька вспархивает ввысь легко и свободно. Следом – Арулечка, Выля и прочие девочки. Клима прыгает и привстает на цыпочки с таким усердием, что по лицу и спине уже струится пот, но не может заставить доску даже вздрогнуть.

– Клима! Что ты копаешься? Давай, на цыпочки и подпрыгнуть.

От злости и обиды начинает жечься комок в горле. Ну почему? Неужели именно ей досталась неисправная доска, которая словно вросла корнями в землю?! Девчонки уже пробуют описывать в воздухе первые пируэты, а эта деревяшка артачится, как соседкин осел!

Наставница подходит к ней и хорошенько пинает доску ногой.

– Лети! – сквозь зубы рычит Клима и подпрыгивает так, что едва не выворачивает себе лодыжки.

Доска вздрагивает и теряет устойчивость, словно ее поставили на катящуюся бочку, облитую маслом.

– Держи равновесие, Ченара! Не заваливайся назад!

«Так это я –лечу?..»

– Нащупай ветер! – из лучших побуждений советует сверху Гулька, но Клима так сердита, что хочет ее прибить. Какой еще ветер? Нет тут никакого ветра!

Перехватывает дыхание, словно земля тянет ее вниз, а небо наоборот, выпихивает из своих владений.

– Ты полетишь, – яростно шипит Клима доске. Таким же тоном она запрещала отцу пьянствовать.

И доска словно подчиняется сильнейшему, признает в ней если не хозяйку, то человека, с которым приходится считаться. Она летит то вправо, то влево, вихляет вниз-вверх, но – летит!

Ветра Клима по-прежнему не чувствует, но движения из уроков гимнастики делают свое дело. Доска понемногу выравнивается и даже догоняет в небе прочие. На лицах у многих девочек – восторг, упоение небом. То самое чувство свободы, когда ветер ласкает волосы, бренчит застежкой-змейкой на куртке и охотно подставляет свою спину, чтобы доска прокатилась по ней.