Текст книги "Формула власти. Новая эпоха (СИ)"

Автор книги: Zora4ka

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 27 страниц)

Она снова и снова просматривала исписанные листки, пытаясь вычислить тех, кому доверять точно не следует. Было три пополудни, потом четыре, потом пять. Солнце начинало медленно клониться к горизонту. На улице шла перекличка, сменялись караулы, драгоценное время дохлым сильфом улетучивалось в никуда.

Наргелиса откинулась на спинку жесткого стула, яростно растерла зудящие веки.

– Итак, – произнесла она, – ясно наверняка, что полевой разведке доверять не следует. Полевые разведчики – единственные, кто часто покидает крепость, значит, предатели, передающие сведения обде, могут быть среди них. Бывшим институтским веры тоже нет, особенно тем, кто помоложе. На рекрутов полагаться нельзя, эти обычно первыми переходят под знамена обды. Девчонка обещает им мирную жизнь, а они ей верят. Секретари, штабисты, чиновники, господа на высоких постах – тоже люди ненадежные. Через кого-то из них обда получает сведения, например, о времени проведения советов, чтобы на штаб сбросили взрывчатку. Есть вероятность, что среди пострадавших членов штаба нет предателей, но раненого в дорогу не пошлешь, а те, кто уцелел при взрыве, тоже могут быть…

Наргелиса внезапно остановилась. Она – уцелевший при взрыве член штаба, разведчик, госпожа на высоком посту, молода, из институтских, служила секретарем, полгода воевала рекрутом, знает обо всех тайнах Кайниса, ее напарник пропал при неизвестных обстоятельствах…

– Тридцать четыре смерча и одна крокозябра! – в сердцах выругалась Наргелиса. – Если даже самой себе веры нет в этом треклятом городе, то как можно выбрать гонца?!

Климэн Ченара встала перед ней как наяву. Угловатые плечи, носище-клюв на половину лица, колючие и злые черные глаза. Вот она берет эту самую тубу своими нескладными пальцами с вечной грязью под ногтями, открывает, разворачивает письмо и принимается читать, что в Кайнисе совсем худо без командования, заговорщики хозяйничают, как у себя дома, а бывшая наставница дипломатических искусств потеряла напарника и, кажется, впервые в жизни не знает, как ей быть.

Наргелиса представила все это настолько ярко, что брезгливо передернулась. Снова поглядела на папку и на ящик стола, где лежала туба. А, пошло оно все к смерчам!

Наргелиса залезла под стол, достала легкую дорожную сумку и сложила туда сперва папку, а затем тубу. Прошлась по комнате, собирая нехитрый багаж. До Кивитэ ночь лёту, значит, можно взять лишь оружие, немного провизии, теплый шарф и побольше носовых платков, крокозябра побери цветущие растения. Она быстро переоделась из платья в штаны и летную куртку на сильфийской застежке-змейке, покрепче заколола волосы, закрепила на спине ортону, на поясе – кинжал и взяла с подставки свою доску.

Привычно скрипнули и щелкнули крепления. Наргелиса не училась на летном, в Институте она носила алое платье политика, но управляться с доской умела прекрасно. Эти «ласточки» вообще зря задирают носы: летать и стрелять из ортоны с воздуха может научиться каждый, а вот умение думать не всякому дано.

Доска лишь немного поднялась над полом – и тут же споткнулась в воздухе.

– Проклятие! – выругалась Наргелиса. От такого количества неудач у нее сдавали нервы. – Смерчи, смерчи! Крокозябра!

Эта доска и прежде оставляла желать лучшего, а за время простаивания разладилась окончательно. В лес за грибами на ней, может, еще и слетаешь, особенно если есть возможность дойти обратно пешком, а вот во время долгого высотного полета она рассыплется на части. Наргелиса отстегнула крепления и, бросив коварную доску посреди кабинета, выбежала вон, даже не заперев дверь. Самое ценное у нее с собой, а если кто-то будет шариться здесь в ее отсутствие, то все равно не погнушается взломать замок или пролезть через окно.

На пути от своего дома до казарм Наргелиса не встретила ни души. Было время ужина, город притих, освещенный закатными отблесками, и лишь кое-где в отдалении переминались с ноги на ногу караульные.

Около длинного одноэтажного строения, где хранились доски, караула не стояло вовсе.

– Разгильдяи, – процедила Наргелиса, личным ключом открывая замок. – Предатели, воры, трусы! Чтоб вы так же предали обду!

Времени выбирать не было, особое сильфийское чутье изжило себя примерно за два поколения до Наргелисы, поэтому она просто схватила первую попавшуюся доску, которая показалась ей наименее обшарпанной. Поворот ключа в замке, потом новый щелчок креплений – и алое от заката небо бросилось ей навстречу, распахивая ветряные объятия. Потоки воздуха услужливо прыгали под днище доски, трепали выбившуюся из прически прядь волос, норовили проскользнуть под плотный, наглухо застегнутый воротник на горле.

Летом небо определенно нравилось Наргелисе больше земли. В небе никогда ничего не цвело.

Она летела без остановок несколько часов, прежде чем решилась на небольшой отдых, приземлившись в лощине на краю поля перед темным сосновым лесом. Наргелиса не летала так много с зимы, и с непривычки у нее разболелись спина и ноги, которые больше всего приходилось напрягать во время полета на доске, постоянно двигаясь и меняя положение, чтобы поймать незримые воздушные потоки. Сильфам это почему-то удавалось без усилий, даже маленьким детям. Как будто они вылезали из утробы матери доской вперед.

А ведь каких-то триста-четыреста лет назад сильфы не знали досок. Это относительно недавнее изобретение, и в эпоху обд сильфам приходилось осваивать верховую езду и жить на своих Холмах не в отдаленных усадьбах, а тесной общиной вокруг дворца Верховного. Они могли гулять по облакам лишь в самые туманные дни, когда тучи касались верхушек кедров, не знали вкуса радуги и не пили небесного молока на бракосочетаниях. Говорят, имя изобретателя досок стало для сильфов священным, как Небеса. Что ж, их можно понять.

Пользуясь возможностью, Наргелиса обратила внимание на собственную доску. Неплохая, добротная, явно из тех, что Орден закупал в прошлом месяце. На таких досках обычно летают полевые разведчики… А это еще что?!

Рядом с креплениями виднелся пусть и подсохший, но изумительно четкий грязевой отпечаток ступни. Слишком длинный, чтобы быть женским, и слишком узкий для мужского. Значит – сильфийский. Наргелиса вспомнила, как еще до взрыва кто-то доложил ей о неуловимом сильфийском после, который «вчера прибыл и вот только что здесь был, город пошел осматривать, не гневайтесь, госпожа». Столько времени прошло, а за день сильф так и не объявился. Зато успел прокатиться пассажиром на чьей-то доске. Это не могло случиться вчера, каждый вечер доски чистят, и след должны были затереть. И абсурдно предположить, что сегодня весь день кто-то из полевых разведчиков беспечно катал гостя на доске по городу, когда кругом такое творилось. Значит, сильф специально прятался от Наргелисы. А в каком случае посланник Холмов будет скрываться от орденской разведки?

Либо шпионит на тайную канцелярию, либо он здесь не ради Ордена, а ради обды. И в каком тогда случае ему будет помогать хоть кто-то из людей?

Наргелиса тихо застонала. Ответ был очевиден. Сильф летел к обде, в Кайнисе наверняка оказался случайно или с мелкой шпионской миссией. Заговорщики спрятали его, а потом помогли добраться по назначению.

Доски полевых разведчиков – именные. У Наргелисы ладони вспотели от напряжения, когда она перевернула доску боком и вчиталась в выжженную на ребре надпись.

«Вылена Сунар»

В Наргелисином сознании вспыхнул долгожданный свет, выжигая даже брань и проклятия, настолько невозможной, очевидной, ошеломительной и ужасающе простой оказалась разгадка.

– Вылена Сунар, – повторила Наргелиса вслух, сердцем еще отказываясь верить. А разум уже раскладывал по полочкам неоспоримые доводы.

Вылена Сунар была госпожой по рождению, пусть и не из благородных. После Института она пошла рекрутом в армию и почти сразу получила высокий пост в полевой разведке. Она была одногодницей Климэн Ченары. Она знала все об обстановке в Кайнисе и постоянно вылетала из города. Она могла участвовать в советах при штабе и почти не пренебрегала этим правом, за исключением сегодняшнего дня. Вылены Сунар не было в числе тех, кто помогал тушить пожар, но зато ее имя присутствовало во всех их с Лавьясом выкладках, в последних строках, всякий раз отметаясь за недостатком улик. Вот, что заметил Лавьяс Дарентала. Он посмотрел не на доказательства, а на имена. И сразу вычислил нескольких человек, в том числе и Вылену.

– Проклятие, – в который раз за этот злополучный день повторила Наргелиса.

Назад, в Кайнис, скорее. Схватить Вылену, обезопасить город, не позволить сдать. Она там самая главная, в этом нет сомнений. Сейчас Наргелисе даже казалось, что Вылена и Климэн чем-то похожи. Одинаково виртуозно умеют прикидываться верными Ордену.

Доска поднялась высоко-высоко в вечернее безоблачное небо, и на фоне темного горизонта Наргелиса увидела ярко-алый столп огня.

Это колдовским пламенем горел Кайнис.

Она опоздала.

====== Глава 5. Шаги в неизведанное ======

Мужайтесь, боритесь, о храбрые други,

Как бой ни жесток, ни упорна борьба!

Над вами безмолвные звездные круги,

Под вами немые, глухие гроба.

Ф. Тютчев

Красный колдовской огонь полыхнул в последний раз и затих. Тенька перестал щуриться и обернулся к Гере, который стоял позади него, словно безмолвное изваяние в поблескивающей кольчуге, опустив к земле окровавленную ортону.

По внутреннему двору полуразрушенных и обгоревших казарм сновали люди, кое-где еще слышались звуки боя, но то было уже не организованное сопротивление защитников города, а попытки не желавших сдаваться в плен орденцев если не прорваться на волю, то хотя бы продать свою жизнь подороже.

– Скверный был бой, – тихо сказал Гера. – Тяжелый.

– А у тебя бывали легкие? – Тенька заглянул ему в глаза. Клима в таких случаях бурчала «не лезь в меня» и отворачивалась, но Гера, кажется, хотел, чтобы его поняли как можно лучше, поэтому ответил на взгляд.

– Я никогда прежде столько не убивал. Одни открыли нам ворота крепости, а другие легли в них костьми, чтобы мы не вошли. Даже в Гарлее такого не было.

– Тебе не нравится чувствовать себя завоевателем?

– Мне не нравится убивать моих соотечественников, а порой даже тех, чьи лица я помнил по Институту, – Гера тяжело вздохнул и отвел взгляд, вперившись в кровавое лезвие ортоны. – Именно поэтому я когда-то последовал за Климой. А теперь она нанимает палачей. Впрочем, здесь, в Кайнисе, их работу были вынуждены выполнять мы. Но ведь будут еще Кивитэ, Институт…

Тенька тоже отвернулся от друга, изучая обгорелый остов стены.

– Не бывает войны без жертв. Нам придется еще не раз убить, чтобы все это закончилось.

– «Нам», – саркастически поморщился Гера. – Тенька, ты не знаешь, что это такое. Ты не убивал. А я чем дальше, тем больше крови чувствую на своих руках…

У колдуна сделалось несвойственное ему выражение лица: брови нахмурились, у краешков поджатых губ пролегли узкие морщинки. Такой Тенька совсем не походил на мальчишку, а выглядел старше, чем на свои двадцать лет. И даже вихор на макушке торчал как-то ожесточенно.

– Ты считал, сколько наших врагов спалило красное пламя? А сколько народу взорвалось весной от стрел? Когда я привязывал проволоку к Гарлейским воротам, стражи не знали, что доживают последние минуты. Может, они бы даже согласились служить Климе, но их уже не спросишь. А ты знаешь, скольких ведских солдат под Редимом унесли с поля боя не оглушенными, а убитыми? Я вот не знаю. А когда мне было пятнадцать лет, в наш дом залезли воры и вломились ко мне в лабораторию. Когда я убирал то, что от них осталось, то впервые понял, какая это жуткая на самом деле штука – мое колдовство. И если я продолжу дальше, то у меня не только ставни из сухого льда будут самые крепкие на деревне, но и трупов на сердце побольше, чем у иного палача.

Гера так крепко сжал древко ортоны, что пальцам стало больно.

– Но ты не убивал глаза в глаза…

– Думаешь, я не представлял, сколько глаз закроются навсегда, когда то, что я изобрел, будет применено в бою?

– Колдунов много.

– А взрывчатку придумал я один. Солдат, Гера, тоже много, и к крокозябрам нам меряться убитыми, потому что у тебя «глаза в глаза», но десятки, а у меня «на расстоянии», но сотни.

Тенька отвернулся, чтобы уйти, и в этот момент с уцелевшей крыши одной из казарм раздался щелчок спускаемой тетивы.

Гера даже не успел подумать, что уже опоздал и не оттолкнет друга, когда в голову Теньке с неприятным хрустом и хлюпаньем вонзилась длинная ортонная стрела. Гера видел только белобрысый затылок веда и торчащее откуда-то из лица древко. Как со стороны, он услышал собственный крик:

– Враг на крыше! Скорее туда!..

Тенька медленно покачнулся и беззвучно стал заваливаться назад. Гера подхватил тело негнущимися руками и лишь отстраненно подумал:

«Всё. Теперь он больше не сделает взрывчатку, которая убивает сотнями и дает нам быструю победу… И что будет теперь с Климой?..»

Стрела вошла в центр лба, странно испачкав его чем-то вязким и угольно-черным. Открытые глаза застыли в вечном колдовском прищуре.

– Тенька, – прошептал Гера, не в силах поверить. – Как же так…

«Тело» внезапно моргнуло и поднесло к лицу ладонь, щупая пальцами лоб и вязкую жижу.

– Вот незадача-то, теперь шишка будет…

От неожиданности Гера отшатнулся, разжимая руки, и Тенька шлепнулся на брусчатку.

– Ай! Крокозябра, Гера, предупреждать же надо! Ну вот, теперь я еще и спиной ударился.

Колдун сел и с неприятным чпоканьем отодрал древко ото лба. Стрелы на нем не было, только свисали тягучие капли черной жижи.

– Как же так? – повторил Гера уже другим тоном.

– Архистворчатое совмещение векторов в экстремальных условиях, – сообщил Тенька и добавил с непонятной гордостью: – Триста на шестьдесят процентов!

– Какого смерча было меня пугать!

– Да кто тебя пугал? – сердито фыркнул Тенька и поднялся с мостовой, растирая жижу по лицу. – Вообще-то, я сам немного струхнул. Летит такая дура на меня… Хорошо, накануне я как раз изучал строение вещества в металле, который идет на ортонные стрелы!

– Так, вот куда пропала моя запасная ортона, – проворчал Гера больше по привычке. Если угробленное во имя науки оружие позволило другу выжить, то и крокозябра с ним.

Тенька уклончиво пожал плечами, подтверждая догадку.

– Правда, дерево я изучить не успел, и оно меня так по лбу шибануло, что шишка будет не меньше гарлейской башни! Но зато вот эта интересненькая штука, – он кивнул на жижу, – помогла смягчить удар, – Тенька задумчиво поглядел на перепачканные пальцы и спросил сам себя: – Хм, интересно, а она ядовитая?..

И Гера подумал, что высшие силы даровали Теньке такой великий талант исключительно из чувства самосохранения. Потому что даже залитый водой и закопанный в землю, колдун примется с таким усердием изучать собственное посмертие, что лучше бы уж жил вечно.

В бывшем кабинете Наргелисы уютно горел камин, а сквозь распахнутое окно влетали ароматы ночных цветов. Клима сидела у стола, машинально, в задумчивости перебирая бумаги. Перед ней стояла чашка ромашкового отвара и тарелка с ужином, давно остывшим.

– А потом, – заканчивал свой рассказ Юрген, расположившийся у окна в притащенном откуда-то кресле, – за мной прилетела эта девушка, как ее, Вылина первая помощница…

– Лейша Вый, – негромко напомнила Клима.

– Да, точно. И вот, – сильф шутливо развел руками, – я здесь. Скажи, Выля точно не убита?

Клима покачала головой.

– Она отошла в тыл вместе с войсками Ордена. Мы решили, раз она не раскрыта, то ей еще есть резон пошпионить на меня.

– Как я полагаю, Выля – моя будущая коллега?

Клима кинула на него свой острый взгляд.

– Посмотрим.

– А как насчет Лавьяса Даренталы?

– Подумаем.

В кабинете воцарилось молчание и повисло легкое и липкое, как паутинка, напряжение. Клима шуршала бумагами, но Юре казалось, что она вовсе их не читает, а лишь делает вид. Сильф смотрел на чистые пальцы обды, на ее все еще угловатые плечи, скрытые теперь дорогим тяжелым воротником с золотой вышивкой, на ее прямую шею и аккуратную прическу. Нос был все такой же длинный и все так же на сильфийский вкус ее не портил. А вот морщинка между бровей уже не пропадает, когда девушка перестает хмуриться. Теперь эта морщинка поселилась тут навсегда.

Юра чувствовал, что Клима прячет от него свое истинное настроение. Значит, она обеспокоена. Но если не смертью Выли, то чем?

– Клима, что случилось?

Обда подняла голову от бумаг и посмотрела на него в упор. Юра привычно первым отвел взгляд.

– Забавно, – без намека на улыбку сказала Клима. – Ты чувствуешь мое настроение, словно Тенька.

– Может, потому, что я тоже твой друг?

– Друг ли? – коротко переспросила она. – Не сделала ли я ошибку, снова захотев видеть тебя послом?

Юра понял, что имеется в виду.

– Я много думал о том, как ты меня обманула весной, – тихо заговорил он. – Это было очень подло с твоей стороны.

– Я знаю, – без малейших угрызений совести ответила Клима.

– Но, пожалуй, – вздохнул агент, – на твоем месте и в интересах своей страны я поступил бы так же. Поэтому, я на тебя не в обиде. Вдобавок, благодаря тебе меня ждет ошеломительный взлет по службе.

– Ты не рад.

– Мне горько, что Дарьянэ больше не полетит со мной.

Напряжение из кабинета ушло, словно уборщица Тоня из тайной канцелярии без остатка смотала липкую паутинку на свою знаменитую швабру. И Юра теперь видел, что на самом деле Клима очень устала. Она приняла сильфа глубоко заполночь, хотя прилетел он еще ранним вечером, и Небеса знают, какие дела и в каком количестве переделала обда, прежде чем нашла для заклятого друга пару часов перед сном.

– А мне иногда горько, – тихо призналась Клима, – что моя мама никогда не увидит, кем я стала.

– Она давно умерла?

– Ее задрал медведь двенадцать лет назад, – Клима отложила бумаги и буднично закончила: – За это время у меня накопилось к ней порядочно вопросов.

– Как у Костэна к своей прабабке?

– Именно. Мама знала, что я обда, значит, знала, почему я родилась такой. А еще мне не дает покоя, что у Наргелисы я нашла такой же портретик, как те два.

– Пояснения к нему были? – Юра подался вперед.

– Нет. Он, должно быть, выпал из бумаг, которые та забрала с собой.

– Наргелисе Тим удалось бежать?

Клима досадливо кивнула.

– То ли струсила, нервы сдали, то ли что-то почуяла… Она не могла знать, что город будут брать именно в тот день.

– Может, догадалась из-за взрыва?

– Крокозябра ее разберет, – Клима посмотрела в камин, полной грудью вдохнула аромат цветов и нехорошо усмехнулась.

«Опять что-то задумала, – решил Юрген. – Надеюсь, это касается Ордена, а не нас».

Клима аккуратно сложила бумаги в ящик и громко позвала:

– Эй, Хавес!

Дверь почти сразу же открылась, и в кабинет заглянул высокий широкоплечий юноша со светлыми волосами и нагловатым лицом.

– Да, моя обда? – он произнес это таким тоном, что Юрген ощутил себя ввалившимся в чужую спальню.

Клима и глазом не моргнула.

– Сбегай за Зарином, скажи, у меня к нему дело. И пусть не мешкает!

Юноша разом сник, всем видом выражая разочарованное «а разве я для твоих дел не подойду?!», но перечить не стал и, кивнув, скрылся.

– Ты всегда говоришь с подданными таким суровым тоном? – полюбопытствовал Юра.

– Когда они этого заслуживают, – пожала плечами Клима. Поразмыслила немного и добавила: – А сейчас этого заслуживает весь Принамкский край.

– Значит, всегда, – сделал вывод сильф и сладко потянулся. – А вот наш Амадим со всеми ласково говорит, проникновенно так.

– Особенно с моим послом, как я вижу, – елейным тоном прибавила Клима.

– С Ристинкой? – удивился Юра.

– Да, – обда прищурилась и переплела пальцы. – По саду водит, драгоценности дарит, наряды, обсуждает с ней новинки вашей поэзии. И требует ее столь же рьяно, как я – тебя.

– Я не знал, – смутился Юрген. – Но поинтересуюсь.

– В письме про это не пиши, – небрежно распорядилась Клима, отхлебывая ромашковый отвар. – Через неделю Ристя снова полетит к вам, сопроводишь ее и на месте разберешься. Мне нужно знать, какие чувства питает ваш Верховный к моему послу.

Юра ощутил себя неуютно, будто обзавелся вторым комплектом начальства.

– Тебе не кажется, что ты не имеешь права мною командовать?

Клима изобразила на лице такое искреннее изумление, что Юрген бы поверил, не будь он знаком с притворщиком-Липкой.

– А разве я что-то приказала? Лишь дружеская просьба утолить мое маленькое любопытство. Странное ведь дело: я отправляю Ристинку заниматься политикой, выплачиваю ей казенное жалование, на вес золота покупаю ткани для нарядов, а она там говорит о поэзии и принимает в дар побрякушки.

– Клима, – в полушутку погрозил пальцем Юрген, – я ведь не об тучу стукнутый! Скажи прямо, ты хочешь, чтобы Амадим увлекся Ристей, или всеми силами намерена этого избежать?

Клима рассмеялась и погрозила в ответ.

– Вот ты сперва узнай, как оно на самом деле, а там посмотрим.

Сильф понял, почему она не хочет говорить.

– Ты то ли слишком плохо, то ли слишком хорошо думаешь о тайной канцелярии! Использовать Верховного в своих целях никто не станет. И если ему, например, понравилась Ристя, то в угоду тебе заставлять его охладеть к ней не посмеют.

– Если бы это было так, как ты говоришь, – ухмыльнулась Клима, – ты не упомянул бы о моей невинной просьбе в отчете для начальства.

– Я не упоминал!

– Упомянешь. И я, друг мой, не вправе тебе запретить.

– Что я слышу! Злокозненная, как выражается Тенька, обда запросто называет меня другом!

– Способствую твоему взлету по службе. Мне выгодно иметь такого посла от сильфов, как ты.

– Которого можно обмануть и подставить?

– Который на меня за это не обидится, – Клима лукаво прищурила свои черные глаза. – И при случае проделает то же со мной.

– Тебя подставишь! – с нескрываемой досадой отметил Юрген и налил себе еще ромашкового отвара.

Зарин вошел без стука. Наверное, он уже успел лечь спать, и Хавес поднял его с постели: из-под куртки выглядывал край нижней сорочки, да и в целом вид у Зарина был заспанный и взъерошенный. Впрочем, как и у всех в Кайнисе. Еще здороваясь с хмурым, осунувшимся Герой и непрерывно зевающим Тенькой, Юрген успел понять, какое это тяжкое и утомительное дело – война.

Зарин приветственно, со своим обычным достоинством кивнул сильфу и выжидательно посмотрел на обду. Юра знал, что Климин сводный брат влюблен в нее, но почему-то в присутствии Зарина, в отличие от Хавеса, не возникало скользкое и двоякое ощущение неловкости.

С Зарином Клима говорила мягче, но все равно властно.

– Выспись хорошенько в эту ночь, а рано утром возьми у Гульки пару досколетчиков потолковее и летите в Фирондо. Там найдешь сударыню Налину или Эдамора Карея. Пусть кто-нибудь из них сопроводит тебя в Рыжую крепость и поможет найти дочь человека, который подарил Эдамору Карею вот этот портретик, – она взяла со стола упомянутый и протянула Зарину. – Привезешь эту дочь ко мне. Потрать сколько угодно времени, даже если старушка откажется лететь на доске, купишь лошадей и повозку. Скажешь, что обда хочет расспросить ее о внуке. Думаю, она не откажет.

Юрген слушал эти указания жадно, но все равно ничего не понял. Зарин, судя по всему, понял больше, но тоже остался недоволен.

– Сколько времени может занять моя поездка?

– От пары недель до пары месяцев, – пожала плечами Клима.

Юрген подумал, что этот властный тон просто вошел у Климы в привычку, стал частью нее, и обда не замечает его даже в разговорах с близкими.

– Разве у тебя нет других доверенных гонцов? – нахмурился Зарин. – Я не хотел бы надолго оставлять с одним лишь Хавесом. Тебе нужна хорошая охрана.

Клима усмехнулась уголками губ, а черные глаза были по-прежнему холодными и колючими.

– Тем больше причин для тебя обернуться быстрее. Есть дела, Зарин, которые я не могу доверить даже самым лучшим гонцам.

Зарин покосился на сильфа, явно считая его длинные уши лишними в этой комнате.

– Может, ты подробнее расскажешь мне об этом деле?

– Это касается нашей семьи, – коротко ответила Клима. – И моей матери. Больше я тебе не скажу, потому что сама еще не знаю. Но, возможно, тебе вскорости придется сопровождать меня домой. Я хочу поговорить с отцом, и сделаю это, как только дела перестанут требовать моего постоянного присутствия. Я бы сама полетела в Рыжую крепость, но не могу, это другой конец страны, почти побережье Кавьего моря.

Зарин вздохнул, пряча портретик в карман куртки.

– Хорошо. Завтра на рассвете я отправлюсь в Фирондо. Но обещай, пока меня не будет рядом, вести себя осторожнее, Клима.

– Я всегда осторожна, – она махнула рукой. – Ступай.

Когда Зарин, украдкой растирая сонные глаза, покинул комнату, Клима откинулась на спинку стула и удовлетворенно зажмурилась.

– Ты объяснишь, что я сейчас слышал? – поинтересовался Юра.

– Обойдешься, – беззлобно ухмыльнулась обда. У нее явно было хорошее настроение. – Пожалуй, тайная канцелярия может рассчитывать на маленький подарок от меня. Так и напиши в отчете своему начальству. Но сперва с Лавьясом Даренталой побеседуют мои люди.

«И вытянут из него все возможное», – кисло закончил про себя Юрген. Ему оставалось только смириться и признать, что ограждать обду от секретов Ордена – на редкость безнадежное дело.

За окнами чернела бархатная августовская ночь, ослепляемая лишь точками факелов часовых. Догорал камин, заканчивался ромашковый отвар. Клима сидела на стуле по-хозяйски, как может сидеть лишь человек, знающий, что в стране ему принадлежит все: от этой комнаты, стула и глиняной чаши – до рек, полей и городов с их дворцами и неприступными крепостями. В Климиных усталых глазах была такая же черная принамкская ночь, в глубине которой вспыхивали факелами яркие искорки дара высших сил.

Из Кайниса войско обды двинулось на юг, к крепости Кивитэ – главному рубежу на подступах к Институту, который, в свою очередь, был последним рубежом на переправе через реку Принамку, где раскинулись исконно Орденские земли, много лет не знавшие войны: города Мятезуч и Диграстр, крепости Принамкская, Северная и Рогульная, а также столица Ордена Мавин-Тэлэй. В дельте Принамки, у самого Доронского моря, еще имелись острова Заслонный и Аталихан с одноименным городом, но жили там по большей части мирные рыбаки. Когда-то давно, еще во времена первых обд, с Доронского моря приплывали захватчики на кораблях под клетчатыми парусами, но вот уже больше тысячи лет о них ничего не было слышно. То ли растеряли свои быстроходные корабли, то ли до сих пор помнят о поражении, которое нанесло им войско великого Ритьяра Танавы.

За Мавин-Тэлэем раскинулись бескрайние леса Голубой Пущи. В самую глубокую чащобу не заходил человек и даже не залетали сильфы. Ближе к окраинам Пущи жили люди, но про них в Принамкском крае мало кто знал. Это были отшельники и те, кто по каким-либо причинам оставил свой дом или устал от бесконечной войны. Голубая Пуща принимала всех, не признавая ничьей власти извне, и даже наиблагороднейшему приходилось с ней считаться.

Клима со штабом опять ютилась по походным шатрам вместе со всем войском. Ристя и Юрген улетели еще из Кайниса: бывшая благородная госпожа, а ныне сударыня посол не желала ничего слышать о походных шатрах, а сильф спешил передать начальству пленного Лавьяса Даренталу.

Лернэ наоборот покинула гостеприимный дом Гериных родителей и на удивление непреклонно для ее мягкой натуры заявила, что стерпит и шатры, и солдат, и всю войну разом, но новой долгой разлуки с Тенечкой и Герой не переживет. Друзья посовещались и уговорили Климу выделить Лернэ отдельный шатер подле своего, строго-настрого запретив особо грубым солдатам даже дышать в его сторону.

Вдобавок, любящий брат что-то поколдовал над входом. Теперь, стоило кому-то незнакомому переступить порог, как надо всем лагерем раздавался жуткий воющий звук, не иначе как возвещающий конец мироздания.

Первым нововведение испытал на себе Гера, который зашел посмотреть, как Лернэ обосновалась на новом месте. После этого Тенька едва не получил от друга в ухо, а по лагерю поползли настолько невероятные слухи о прекрасной девушке из шатра, что туда зареклись приходить даже самые отчаянные.

Тенька именовал явление непонятным словом «сигнализация» и уверял, что пошел на это исключительно ради научного прогресса и дорогой сестры. Гера стоически вытерпел получасовое объяснение на научно-терминологическом языке и заявил, что Тенька, ему, конечно, друг, но если эта смерчева штука не перестанет выть на своих, то он устроит изобретателю такую «сигнализацию» и такой «научный прогресс», что никакая увертливость не спасет его уши. Тенька клятвенно пообещал расширить «лимит доступа лиц», но в ожидании этого светлого часа Гере приходилось желать прекрасной Лернэ доброго утра и спокойной ночи, стоя на расстоянии трех с половиной метров от входа в шатер.

Загадочное словосочетание «научный прогресс» все чаще звучало из уст колдуна и произносилось с таким трепетом, словно заменило в Тенькином списке кумиров Эдамора Карея. Колдун во что бы то ни стало решил познакомить научный прогресс со своим миром, даже если мир поначалу будет против. Тенька рисовал диаграммы и схемы на всем, что попадалось ему под руку. Особенно почему-то страдали протоколы Климиных совещаний, если их не убирали с общего стола дольше пятнадцати минут. Клима ругалась, колдун виновато разводил руками и уверял, что на этих листах ему лучше думается. Тенька притаскивал откуда-то целые мотки тонкой проволоки, заключенной в гибкую оболочку из неизвестного материала. Он подсоединял к этим моткам колбы с мутноватой жидкостью внутри, и они начинали светиться подрагивающим красноватым светом.

Словом, с его увлеченностью техническим прогрессом могло сравниться только увлечение Айлашей.

За время, прошедшее с вечера знакомства, экзотическая Тенькина зазноба являла себя обществу столь часто, что даже Лернэ успела немного попривыкнуть и смириться с выбором брата, а за сердце хваталась больше для порядку и в самых исключительных случаях. Например, когда Айлаша вздумала нанести визит в настолько короткой юбке, что из-под подола выглядывало самое неприличное, туго затиснутое в светящиеся сетчатые колготки. Или когда она заявилась в почти нормальных, хоть и подранных, штанах, но в полупрозрачной маечке, с зачесанными в вертикальный гребень волосами и губами такой неподдельной синевы, словно вот-вот готовилась помереть от холода и удушья. Тенька был от всего перечисленного в восторге, хотя, к радости сестры, на себя это не примерял.

Впрочем, даже Лернэ отмечала, что Айлаша влияет на Теньку в целом положительно. Экспериментатор больше не забывал поесть, регулярно прибирался, не разбрасывал близ своего обиталища опасные для жизни реактивы и постоянно лучился простым неподдельным счастьем. Вдобавок, колдун к радости Геры стал бывать на свежем воздухе, показывая своей избраннице пейзажи родного мира.